Несколькими сутками ранее, Темная долина и другие места.
…В начале сентября смеркается довольно рано. В тот вечер короткий дождь прошел перед самым закатом, потом тучи разошлись, и темные силуэты воронов медленно кружились на фоне блеклого неба. Где-то вдалеке, наверное, над самым Саркофагом, полыхало зарево неясного происхождения. Лаяли слепые псы, еще не очень побуревшая, совсем летняя трава шуршала под ботинками. Из временного убежища мы уходили впятером — Шурка, Лис, молчаливый парень по кличке Тихон, сержант Рудый и я. Тропа шла в гору, запустение и грязь окраин Свалки сменились хвойным редколесьем Темной долины.
— Держитесь возле валунов, — приглушенно буркнул Рудый. Он был самым опытным и пришел в «Долг» только чуть позднее генерала Крылова. — Если что, сверху отстреляемся.
Рудый был прав, однако стрельба по слепым псам могла нас демаскировать, поэтому оставалось только надеяться, что твари отправятся своей дорогой. Очевидно, они тоже осторожничали, потому что хриплое ворчание постепенно стихло в подступившей темноте. Псы искали одиночек, чтоб сожрать, а нам предстояла охота на людей — наиболее азартный вид охоты.
Свистел ветер в кронах сосен. Слева, метрах в ста, среди редких кустов Темной долины нехорошо посверкивало голубым. Там находилась аномалия «электра», о которой хорошо знали все — и «свободовцы» в первую очередь. Мы обогнули это место стороной и устроились в небольшой глинистой котловине, оставшейся тут еще со времен ремстройбазы. Сама база, окруженная по периметру бетонной стеной, торчала на горизонте. Ночь почти скрыла ее, но это не имело значения — к штабу «Свободы» мы соваться не собирались.
— Ждать здесь, — коротко приказал Рудый.
Я посмотрел на часы. Бледно-зеленые стрелки на фоне засечек показывали одиннадцать тридцать. Рудый ждал и возился с рацией, временами меняя частоту.
— Надеюсь, все помнят инструктаж, но для забывчивых повторяю еще раз — последний. В полночь, если придет сигнал от нашего человека на той стороне, выдвигаемся к хутору. Темнота — это хорошо, «свободовцы» нас заметят слишком поздно. К сожалению, мы их тоже не видим ни черта, так что перехватить сбежавших будет сложно. Поэтому атакуем с юга, податься на восток противнику помешает «электра», отступить к базе не дает обрыв. Атакуем, захватываем хутор, забираем ящик и уходим. Вопросы остались?
— Наш осведомитель будет на хуторе?
— Нет, он сейчас на ремстройбазе, слушает их закрытый канал. Так что выносим форпост полностью — всех, кто там будет, кладем на месте.
— Сколько их там?
— Сейчас пятеро, с ними будет гость — тот, который доставит ящик.
— Кто он?
— А вот это, Моро, был лишний вопрос. Для тебя — просто враг. Опасный и беспринципный. Если очень интересно, то наёмник.
Я промолчал. Самое интересное, что было в этой истории, — содержимое искомого ящика, но я не стал напирать на Рудого, в конце концов, Крылов зря людей на задание не пошлет, да и воевали мы со «Свободой» давно, жестко, без пощады и не за хабар, а за идею.
— Ничего так полыхнуло.
Северный горизонт опять блеснул фиолетовым и красным, там был несильный выброс, но он оставался далеким и неопасным. Часы теперь показывали полночь. Было заметно, как Тихон дергается будто новичок и как он неумело пытается это скрыть. Мне тоже было не по себе, и причин тому было три. Первая — само задание, которое, как ни крути, как ни вспоминай наши подпорченные отношения с бойцами Чехова,[1] все-таки было странным. Вторая причина — Инга, которой вдруг да окажется не все равно, сдохну я сегодня ночью или нет.
Ну а третья причина — Костя. Когда-то врач, когда-то сталкер, нынешний боевик «Свободы», брат Инги, псих, с которым два года назад мы чуть не убили друг друга в драке, одним словом, худшая разновидность неприятеля — бывший друг. Косте я бы врезал еще раз, но перспектива случайно застрелить его ночью на разрушенном хуторе как-то не радовала. Оставалось надеяться, что он сейчас далеко — спит в импровизированной казарме анархистов по ту сторону бетонного забора.
Слепые собаки опять завыли поблизости. Каким-то чутьем они угадывали, когда можно прийти, чтобы сожрать трупы.
— Все, выдвигаемся.
Рудый убрал рацию.
— Моро, Тихон, Лис — со стороны ограды. Ваша задача их отвлечь на время. Я и Шура — к стене с той стороны… Обойдем «электру» по краю.
Через пару минут тишину нарушили выстрелы. На наш с Лисом и Тихоном огонь засевшие на хуторе ответили почти сразу же, мне даже показалось, будто ждали. Стреляли, однако, с вражеской стороны экономно — одиночными. Судя по всему, противник от темноты не мучился и видел нас очень хорошо.
Даже чересчур хорошо. Тихон вдруг съежился, осел и замер, привалившись плечом к полуразбитой кирпичной кладке. В него попали мастерски — в шею на два пальца выше верхнего края бронежилета.
— Лис, погляди, что там с парнем.
Что с парнем неладно, я знал почти наверняка, но продолжал стрелять, потому что не мог позволить «свободовцам» прорваться, такой оборот событий лишал план Рудого всякого смысла. В этот самый неопределенный момент ни с того ни с сего со стороны едва видимой во тьме ремстройбазы донеслось хрипение старого громкоговорителя. Заезженная запись, сделанная голосом Чехова, огласила ночь хорошо знакомым призывом:
«Сталкер! Зона — это свобода. Вступая в нашу организацию, ты выбираешь свободу…»
Под эти слова я выстрелил в силуэт, замаячивший во дворе, и, кажется, попал.
«Здесь ты найдешь людей, готовых поделиться с тобой последним куском хлеба».
— И запасом забористой травы, — прокомментировал Лис.
По ту сторону двора притихли и больше не пытались лезть напролом.
«Тебе гарантированы надежные друзья и минимум сухого закона…» — продолжал громкоговоритель.
— Мать их. У нас товарища, кажется, убили, — хмуро сказал Лис.
— Последи за домом…
Я склонился над раненым Тихоном. Тот был жив, но бинты не помогали, кровь все шла и шла из порванной яремной вены, и она была везде — у него и у меня на комбезе, на скудной траве Темной долины, на осколках битого кирпича у нас под ботинками. За те короткие минуты, пока крутилась агитационная запись, а противники чего-то ждали, Тихон умер у меня на руках, а Рудый с Шурой наконец добрались до задней стены дома, обогнув «электру».
Об этом я узнал по взрыву гранаты, брошенной «свободовцам» в окно. После того, как рвануло, мы с Лисом добрались до дверного проема и на всякий случай выпустили внутрь по автоматной очереди.
Громкоговоритель вдалеке умолк, наверное, кончилась запись. Рудый прошелся по единственной комнате, переворачивая вверх лицами тех мертвецов, которые лежали ничком.
— Их всего трое, обычные наркоши с ремзавода. Курьера нет, ящика тоже нет. Курьер то ли ушел по краю «электры», то ли вообще здесь не появлялся. Прочешите двор, чердак, поищите, нет ли замаскированной ямы, тайника.
Мы искали, но ничего не нашли. Кто подстрелил Тихона, оставалось неясным, осведомитель, несмотря на попытки Рудого, на радиосвязь не вышел, люди Чехова могли устроить вылазку, надо было отступать из Темной долины, и мы это сделали, унося тело Тихона, завернутое в кусок брезента. На разгромленном хуторе за нашими спинами грызлись и рычали слепые псы, и это, по сути, оказалось единственным результатом ночной вылазки. В происшедшем, даже помимо провала, была какая-то дополнительная неправильность, но смысл ее ускользал — его вытесняла тяжелая, внезапно навалившаяся усталость. Я двигался вслед за Рудым, автоматически переставляя ноги.
Через Свалку, занятую бандитами Йоги, мы тогда возвращаться не стали, а отправились в обход вдоль северной границы Кордона, оттуда по грунтовой тропе, которая тянулась по самой кромке болот. Даже тропой ее трудно было назвать, так, более-менее ровная местность, по сторонам поросшая падубом. Очень скоро мы ее потеряли и просто ломились сквозь кусты. Разок-другой вдалеке замаячили мародеры, связываться с нами эти разрозненные группы в два-три человека избегали. «Долг» — не диггеры, много хабара не наберешь, зато получить пулю точно в лоб от такого человека, как Лис, очень даже можно.
Во время этого перехода нас и застал очередной выброс.
Предупреждение передали по рации Рудому. Кто это сделал — я не разобрал, но успели они вовремя. Однако получить предупреждение — это одно, а вот воспользоваться им — совсем другое. Стояла тьма хоть глаз выколи, под ботинками то хрустели изломанные ветки, то хлюпала вода, кусты загораживали обзор, к тому же мы не могли бросить Тихона просто где попало и не запомнив места, а поэтому едва успели добежать до полуразрушенного дома из когда-то красного, а теперь блекло-бурого кирпича. Кирпич этот по очереди точили Зона и непогода. В проломах старых стен он лежал грудами, внутри пахло плесенью и гнилым деревом, но это была защита, и попалась она как нельзя вовремя. Тряхнуло так, что мало не показалось. Мир утратил ясность очертаний и превратился в какой-то мутный кисель. Ходили ходуном земля и стены, хотя, наверное, это была иллюзия. Продолжалось это довольно долго, а потом Рудый разрешил привал еще на час. Он все сильнее мрачнел, опять возился с рацией, а для переговоров с Крыловым зачем-то ушел далеко в сторону. Без Рудого Шура свалился на более-менее сухое место и мгновенно уснул. Лис запалил костер, выбрав для этого комнату без потолка, и устроился возле огня. Он посвистывал и шевелил пальцами, будто перебирал струны несуществующей гитары, а потом задремал, вытянувшись на куче досок. Я уже собирался последовать примеру Лиса, когда услышал едва различимый звук чужих шагов.
Чужак появился ниоткуда и очень тихо. Он подошел, заранее убрав ствол, молча сел возле костра и протянул к нему ладони. В сентябре под утро не холодно, но парень явно мерз, возможно, попал в радиоактивное пятно и схватил дозу. Это был совсем зеленый пацан, как мне тогда показалось, всего лет семнадцати, в дешевом комбезе, с тощим рюкзачишкой за спиной, с платком, намотанным на шею. Кожу худого запястья «украшала» татуировка в виде черепа, сквозь глазницы которого проросла роза. Такие ребята выживают в Зоне не более нескольких недель, видел я их много раз. По мягкому, почти девичьему лицу сталкера бродили пятна света и тени. Чуть позднее я понял, что это и есть девушка — чумазая, молчаливая, сильно осунувшаяся и потому некрасивая от усталости. Ей было нечего делать в этом чертовом месте, я так и хотел ей сказать, но почему-то не смог. Она посидела у нашего костра около получаса, грея пальцы, но, как только я попытался заговорить, молча исчезла в темноте.
…Шура, проснувшись через полчаса и услышав эту историю, донимал меня шутками. Рудый же, который уже вернулся, напротив, помрачнел еще больше.
— Ты к ней, случайно, не лез?
— Нет.
— И на том спасибо. Татуировка в виде черепа с розой на запястье?
— Да.
— «Черная невеста». Странно, что ты ее историю раньше не слышал. Обитал тут один ученый еще в девяностые, работал на правительство, говорят, ковырялся в еще не остывшем Саркофаге, ну и доковырялся — получил лучевую болезнь последней степени… А баба та замуж за него собиралась…
— Ей двадцать лет только-только, может, она его дочь, а не вдова?
— Слушай, Моро, ты меня не понял? Мертвая она. Мертвая давно, так что пока Зона стоит, так она и будет ходить двадцатилетней.
— Тоже в Саркофаге ковырялась?
— Видела много лишнего, знала много лишнего. Ну и повесилась после.
Я вспомнил платок на шее ночной гостьи и не то чтобы поверил сержанту, но настроение у меня испортилось, хотя оно и так было не фонтан.
— Эта «невеста» издали чувствует, когда несут «холодный груз», и приходит проводить, — добавил Рудый под конец. — Ничего хорошего нам, ребята, это не обещает, но хуже всего, если ты до нее дотронулся, хотя бы мимоходом.
— Да я ей даже в глаза не заглядывал. А если бы прикоснулся, тогда что?
Рудый пожал плечами и сплюнул под ноги.
— Давай прикалывайся и дальше. Вот если наврал, сам потом все узнаешь.
Скептически настроенный Шура заржал.
…На нашу базу в бывшем НИИ «Агропром» мы добрались только поздним утром, вымотавшиеся и мокрые от внезапно налетевшего ливня. Тихона следовало похоронить, но тело забрал для вскрытия хирург Волобуенко, я же стащил с себя тяжелую броню и, воспользовавшись законными часами отдыха, провалялся на койке до самого вечера. На душе было муторно и тоскливо. Задание мы провалили, Рудый сейчас находился у Крылова. Осведомитель нас слил, ящик, что бы в нем ни было, исчез. Это была не моя вина, однако смерть Тихона и никчемная ликвидация трех наркош на заброшенном хуторе имели ко мне самое прямое отношение как к участнику событий.
Вечером я почистил оружие, а потом отправился в бар и пил там до середины ночи, слушая монотонную болтовню Колобка. Крупный, давно не бритый парень, забредший в гости сталкер из группы Ореста, устроился неподалеку. Звали его странно — Мургол. Этот Мургол пил, не пьянея, и его приятель, тоже сталкер-нейтрал, но явно из необстрелянных, слушал его рассказы с повышенным интересом.
— В армии убитых называют «груз двести», еще иногда говорят «приехал в цинке», но тут тебе не армия, пацан. Поэтому, если человека сгубила аномалия, говорят, что он, значит, «паленый» или «жареный». Если военные на кордоне грохнули — «оформленный» или «стандартный». «Гашеный» — значит напоролся на бандитов, на «свободовцев» — «освобожденный» и никак иначе, с нейтралами неудачно поссорился — «оприходованный».
— А если его «Долг» пристрелил?
— Тогда «должник», — с невозмутимой уверенностью ответил Мургол.
— Да ну вас, трепачей, — обиделся прислушавшийся к разговору бармен Колобок. — Мне с тобой, Мургол, ссориться неохота, однако сам знаешь — мы тут не жмуриков копим, а боремся с Зоной, которая сама по себе зло.
— Зло?
— Зло. От нее мутанты и аномалии…
— А бандиты?
— Бандиты сюда сползлись тоже из-за нее. Жадность всему причиной.
— А до появления Зоны жадности не было? — хмыкнул Мургол.
— Была, ничего тут не возразишь. Но только ты «Долг» не тронь, брат. Тут правильные мужики, хорошие. Я сам из бывших военных. Если бы не люди Крылова, давно бы сдох, это они меня спасли, нога вся искромсанная была…
— Ну-ну… — примирительно пожал плечами Мургол.
Я слушал их вполуха. Опьянение уже начало сказываться, пора было спать, Лис подошел и присел рядом, плеснул в свой стакан водки.
— Слушай, Моро, тебя Крылов зовет, — тихо сказал он. — Иди прямо сейчас.
— Ночью, что ли?
— Да, ночью.
— Ты уже был у него?
— Был. Давай вперед, и еще…
— Что?
— Ты там держись поосторожнее.
Такое начало, честно скажем, не предвещало ничего хорошего. Крылов всегда был мужик правильный и в правильности своей при случае жестокий. Хотя, конечно, не дурак, но тех, кто мешал борьбе с Зоной, за никчемных идиотов он держал совершенно точно. Взгляды Крылова на этот счет я, конечно, разделял, но одно дело — взгляды разделять, а другое дело — искать иголку в стоге сена, которой и был потерявшийся неизвестно где курьер-наемник «Свободы».
— Удачи, — буркнул мне вслед Лис.
Генерал ждал у себя наверху, в кабинете. Несмотря на поздний час, он так и не снял экзоскелет, койка казарменного образца стояла аккуратно заправленной, скорее всего Крылов не спал уже сутки, если не двое. Ремезов, помощник Крылова, и наш сержант Рудый устроились у стены, возле ящиков с патронами и пустых стеллажей. Эту аскетическую обстановку странно нарушал большой ковер, не иначе как завалявшийся в «Агропроме» с советских времен и едва не до дыр протертый ботинками.
— Здравия желаю.
— Давай присаживайся и ты, Серега, — буркнул генерал. — У нас тут серьезный разговор. Вижу, что устал, пил, что ли? Ладно, не в этом дело.
Я присел на раздолбанный стул.
— Для начала докладывай — что было и как, в подробностях. На Рудого не оглядывайся, меня твое мнение интересует.
— Да подробностей-то особых и нет. Добрались до Темной долины оговоренным заранее маршрутом, ждали сигнала информатора до полуночи, в полночь пришел сигнал, атаковали форпост противника, здание захватили, в бою потеряли Тихона, искомый объект не обнаружили, информатор на связь больше не выходил.
— Это все?
— Все.
Крылов заметно помрачнел.
— Да нет, Сережа, не все. Для начала скажу тебе, что наш информатор теперь, похоже, «освобожден» радикально, то есть ликвидировали его «свободовцы» за измену. Откуда знаю, не спрашивай, но сомнений в этом нет. А теперь сам прикинь — о цели операции знали шестеро. Я сам, Ремезов, Рудый, Тихон, Шура, Лис и ты. Я и Ремезов были при штабе, Тихону вечная память, остаешься ты, Шура и Лис. Вот мне и интересно, кто из вас крыса.
В наступившей тишине я услышал, как тикают на моем запястье часы. Это был подарок Инги, сделанный еще до того, как мы поссорились, именно их стрелки я рассматривал той ночью, за полчаса до неудачной атаки.
— Ну так кто? — устало и даже не злобно повторил Крылов.
— Никто.
— Никто… Ладно, ну а как тогда все это объяснить?
— Не знаю. Случайность.
— Случайностей, Сережа, в нашем деле не бывает. Есть только факты и закономерности. А теперь посмотрим на факты, которые тут подобрались. У Рудого, Шуры и Лиса мотивов нас слить «Свободе» никаких. На игле они не сидят, денег особых им Чехов и так, и так не даст, родственников у них нет, к сердцевине Зоны за артефактами они никогда и не лезли. Так?
— Так. Но я, товарищ генерал, на игле тоже не сижу.
— На игле не сидишь, а вот мотив точно имеешь.
Теперь я больше не слышал тиканья часов, сердце колотилось как после забега по Зоне в полном снаряжении с парой-тройкой трофейных автоматов.
— Это вы про Костю?
— Про него. У тебя шурин на той стороне.
— Я…
— Спокойно, Сережа, я знаю, что ты этого никогда не скрывал. Вы с ним дорогами давно разошлись, всяко бывает. Сын за отца не отвечает, а уж боец за брата жены — тем более. Если бы только в этом было дело, я бы разбирательство прекратил, тебя отпустил спать, сам бы выпил водки и перестал бы ломать голову, пусть не навсегда, так до утра хотя бы.
— Ну, так и сделайте.
— Не могу.
— Почему?
— Видели тебя в неположенном месте в неположенное время, слоняющегося без приказа, экипированного не по форме две недели назад, между Свалкой и Темной долиной, в компании черт-те кого.
— Меня там не было.
— А вот это, Сережа, ты врешь. Если бы на тебя Ремезов показал, я бы ходу подозрениям не дал. Знаю, вы друг друга не любите. Только вот видели тебя нейтральные сталкеры из группы Ореста. Ты же на их появление среагировал тем, что в сторону вильнул и дал деру, и твой дружок с тобою вместе.
— Не было такого никогда.
— Хватит!
Лицо Крылова начало краснеть, наливаясь кровью, я только сейчас понял до конца, насколько он в ярости.
— На вот, смотри! — Что-то стукнуло о крышку стола под самым моим носом.
— Пуля, которую Волобуенко вынул из тела Тихона, — добавил Крылов, отдышавшись. — Ни к одному типу оружия не подходит. Кто бы ни стрелял ею, а с хутора он ушел живым. И был то не твой Костя, а человек на порядок опаснее. То есть из-за слабости своей и никчемных соплей ты, Морокин, просрал задание, невыполнение которого нам дорого обойдется в борьбе против Зоны. Вот этой пулей, которой убили Тихона, я бы с удовольствием сам тебя пристрелил, если бы мог. Предатель хренов. Сколько ребят из-за таких, как ты, полегло…
Я молчал, не зная, что сказать. Наверное, я при этом выглядел как затравленный псевдопес. С лица Ремезова, во всяком случае, не сползала ехидная ухмылка. Кое-где в углах истертого генеральского ковра еще можно было разглядеть остатки веселеньких цветов, так вот — Крылов ходил взад-вперед, топча их подкованными ботинками, и даже пару раз неловко и растерянно запнулся об угол этого ковра, чего с ним на моей памяти никогда не случалось.
— Знаешь, в чем-то я тебя понимаю, Сережа, — внезапно добавил он. — Жалость, мать ее. Они на твоей жалости сыграли. Раньше ты парнем был правильным, бойцом умелым, этого не отрицаю. Поэтому давай поступим иначе. Ты мне сейчас рассказываешь все прямо и начистоту. Кто тебя завербовал, как выглядел, где встречались, про что говорили, все до последней детали. Взамен даю слово чести, что мы тебя не расстреляем. Доведем до границы Кордона с большой землей, и вали после этого к матери поиметой. В общем, я сам прослежу, чтобы тебя не убили, по крайней мере здесь и сейчас.
Я знал, что он не лжет. В эти минуты я полностью ему верил, и честность мотивов Крылова никогда не вызывала у меня сомнений. Исходя из здравого смысла и логики вещей, надо было раскалываться, но я этого сделать не мог. По одной простой причине.
Мне не в чем было сознаваться.
Я не встречался с чужаками ни на Свалке, ни в Темной долине.
Я никогда не был крысой.
И информацию «Свободе» я тоже никогда не передавал.
— Молчишь… — хмуро и устало, уже без всякой злобы добавил Крылов. — Ну ладно… Ремезов, обыщи его и забери оружие, если осталось, потом закрой героя в клетку. А тебе, Моро, даю времени до утра. Сейчас мы тебя к показаниям принуждать не будем. Но если утром не заговоришь, сам понимаешь, выбора у нас нет…
Так я и оказался там, где находился и сейчас, — в клетке в подвале бывшего НИИ «Агропром», под замком, в изоляции и со скорой перспективой еще больших неприятностей.