Глава 22

Он ответил на ее электронное письмо, не тратя времени на размышления. Осознал, что делает, только тогда, когда кликнул мышкой, чтобы отослать сообщение.

«Тоже люблю тебя».

Это не то, что он хотел сказать. «Будь с ней ласковей. Но не форсируй отношений». Это — правила, которые он установил для себя. И она некоторым образом учитывала это. Ничего не драматизировала. Просто рассказывала о каждодневной жизни, об учебе, словно он был ее старым приятелем или она вела записи в дневнике. Казалось, ее удовлетворяли медленные подвижки в их отношениях. Вот почему это электронное письмо застало его врасплох.

«Скучаю по тебе, люблю тебя и хочу, чтобы ты немедленно вернулся. Я больше не могу выносить это».

Он дает волю своему воображению, и внезапно Кэт оказывается в комнате рядом с ним. Она обнимает его и зарывается лицом в плечо. Более высокий рост позволяет ему теснее прижать ее к себе, охватив ее спину обеими руками и склонив голову над ее головой. Ей хорошо с ним. Не надо сдерживать чувства. Он нежно прижимает ее к себе и целует волосы. Вдыхает уличный аромат свежих яблок, который не в состоянии вытравить любая концентрация лондонской гари.

Затем сверху раздается голос Морган:

— Гевин, ты здесь?

Образ, созданный воображением, исчезает. Гевин остается один в полупустой комнате. В ней небольшой стол, кресло и компьютер. Стены оклеены новыми обоями, доски пола оголены, ожидая ремонта.

— Гевин, через минуту я уезжаю в город. Подвезти тебя?

Он поднимается по лестнице. Морган, как обычно, одета во все черное. На ней трикотажная рубашка поло и брюки с высокой талией. Ее фигура выглядит фантастично.

— Не надо. Я собираюсь продолжить покраску задней комнаты. Она готова для повторной покраски. Можно будет заняться и шлифовкой.

— Хорошо. Я вернусь, когда закроется бар. Увидимся, если ты не будешь спать.

Она шлет ему воздушный поцелуй. Гевин улыбается.


Обычно он, когда работает, полностью отключается, целиком сосредоточивается на деле, игнорируя все постороннее. На это требуется время. Вначале в голову заползают мысли или образы. Неожиданно он видит перед собой не плинтус, но лица Кэт, Шейлы или Эгги. Они спрашивают, что он делает, от чего пытается укрыться, почему не может просто поговорить с ними. Очень трудно отогнать эти образы. Он злится, напоминает себе о том, что это только порождение его воображения. Уверяет себя, что эти образы не явятся больше, ничто не отвлечет его от работы.

Но только не сегодня. Сегодня его преследуют голоса. Они раздавались не в голове, но позади него, где-то в комнате. Они задают вопросы. Сколько времени ты будешь находиться в таком положении? Морган сообщила Г. Н., что ты остановился у нее? Что будет, когда ремонт дома закончится? Как насчет Нового года?

Он пытается заставить их замолчать, сосредоточиться на покраске стен фиолетовым цветом, на плавных движениях валиком. Но шепот в пустой комнате не прекращается, окутывая его, подобно рваным прядям ваты. Гевин задыхается, он испуган.

Ему приносит облегчение возвращение в компьютерную комнату, откуда он передвигает в коридор мебель, а затем берется за шлифовальный станок. Его шум достаточно громок, чтобы заглушить шепчущие голоса. По окончании работы и выключении станка дом погружается в тишину.

Спустившись вниз по лестнице, Гевин наливает в бокал виски, опрокидывает напиток в рот, будто воду, снова наполняет бокал и берет его с собой в кровать. Он спит в маленькой комнате наверху на диване-футон. Стены оклеены обоями с большими красными розами, на окнах висят занавески из зеленого вельвета, изъеденные молью. Местами они настолько источены, что пропускают в утреннем сумраке солнечный свет, который высвечивает на них светлые изваяния. Морган предлагала оформить интерьер по-новому, вызвалась приобрести для него приличную кровать, но он не хотел удобств. Он освободил помещение от мебели и купил этот диван по самой низкой цене, какую можно было только найти. Товар был настолько дешев, что его не жалко было выбросить после того, как Гевин покинул бы дом.

Виски быстро погружает его в сон, отнюдь не лишенный сновидений. Он сумел заглушить голоса, но они преобразились, усилились и распространились в виде криков и видений. Его сон отображал воспоминания.

Он один в затемненной комнате. Затемненной, но не темной, поскольку на одной стене висит экран, показывающий кадры видеопленки, которые проецируются через отверстие в стене, расположенное высоко над ним. Он сидит на полу. Руки связаны за спиной веревкой, ноги — в оковах. Сидит спиной к экрану, но все же может видеть фильм. Каждый звук несет свой образ, знакомый ему так же хорошо, как изображение собственного лица в зеркале. Когда он открывает глаза, ему кажется, что мигающий на стенах свет переносит негативы кадров киноленты, демонстрируемой на экране. Когда он закрывает глаза, образы приобретают собственные цвета и заполняют его голову, не оставляя возможности укрыться. Он пробыл здесь долго. Несколько дней, возможно, более недели. Трудно вспомнить. Десятиминутная видеолента прокручивается непрерывно.

Пленник во дворе, руки связаны, ноги связаны, во рту кляп, но глаза не завязаны. Он стоит в одиночестве, глядя на строй солдат на противоположной стороне двора, нацеливших на него свои ружья. Его глаза почернели от страха.

Во двор на ту же сторону, где стоят солдаты, тащат другого человека. Он не связан, но солдат тычет стволом ружья в его спину. Этот человек идет неверной походкой, спотыкается. Ему в руки суют ружье, грубо разворачивают лицом к пленнику. Их взгляды встречаются.

Слышатся слова. Гевин не знает арабского, но эти слова понимает. Конвойные требуют, чтобы этот человек застрелил пленника, но тот отказывается. Не могу, говорит, это мой сын.

Солдат, стоящий позади, упирается стволом ружья в его спину:

— Если ты не застрелишь его, мы убьем вас обоих.

Отец роняет ружье на землю, из его уст вырываются крики. Его руки очерчивают воздух, демонстрируя ужасную степень его гнева и горя.

Гевин не знает точного смысла слов, но понимает суть того, что говорит этот человек.

— Как я смогу жить, убив своего сына? Он мой первенец, моя плоть, наследник и самый дорогой человек. Если я направлю ружье против своей плоти, то моя жизнь оборвется. Если застрелю сына, то и себя убью тоже, моя кровь прольется из его ран, моя и его честь будут растоптаны. Мои родные будут вынуждены всегда ходить, не поднимая глаз от земли. Никто не посмотрит мне в глаза. Если я убью сына, то всегда буду носить рану в сердце, и меня самого настигнет смерть.

Поток слов отца усиливается, и тогда солдат поднимает ствол ружья и стреляет ему прямо в голову.

Пленник, выпрямившийся немного во время отцовской речи, валится на землю и плачет.

Сразу же тащат другого человека. Это такой же юноша, как и пленник. Он видит мертвое тело на земле, и из его рта вырывается хрип:

— Отец.

Юноша пытается опуститься на колени, взять безжизненную руку отца, но солдаты оттаскивают его. Ружье, выроненное отцом, поднимают с окровавленной земли и суют сыну. Как и отца, его разворачивают лицом к пленнику. От него требуют того же.

— Убей пленника, или мы убьем вас.

Брат не роняет ружья. Он держит его в руках и всматривается в сгорбленную фигуру на противоположной стороне двора. Пленник перестал плакать и смотрит со спокойным видом. Он понимает, что будет убит в любом случае. Но сначала он должен убедиться, предпочтет ли его брат смерть или предаст его.

Как до него отец, младший брат начинает говорить. Но его слова выражают печаль и раскаяние, а не гнев. Они не воодушевили пленника, но разочаровали.

— Мне жаль тебя, брат, но у меня нет выбора. У меня жена и дети, которые без моей заботы останутся сиротами. И еще. Если я выступлю теперь против армии, мою семью будут преследовать после моей гибели. В моем положении ты поступил бы так же. Я возьму твою жену и детей в свою семью, позабочусь о них. Я люблю тебя, брат. Да простят Господь и отец меня за то, что я должен сделать.

И, словно смахивая муху с рукава, он поднимает ружье и стреляет. Пуля пробивает грудь брата, и тот заваливается на бок. Вслед за этим строй солдат открывает по пленнику огонь. Его тело подпрыгивает на земле от попадания нескольких пуль.

Младший брат отворачивается, отбрасывает ружье, закрывает лицо руками.

Но солдат, стоящий рядом, похлопывает его по плечу:

— Ты доказал свою лояльность и будешь вознагражден.


Таков был этот фильм. Он завершается расстрелом пленника, лежавшего на земле. Его тело изрешечено, из ран течет кровь. Глаза еще открыты, но страх покинул их. Это безжизненные карие глаза. На лицо убитого уже села первая муха.

Лежа в темноте на каменном полу, Гевин распознает каждое движение, мгновение, интонации, паузы. Его мозг больше ничем не занят. Он знает, что если показ фильма прекратится, то в его голове он будет продолжаться. Фильм стал частью его. Если бы ему удалось бежать, он бы унес фильм с собой, навечно сохранил бы его в душе. Для побега нет возможности. Эта безысходность заставляет его тело содрогаться от рыданий и биться о холодный каменный пол.


Он все еще рыдает, когда приходит Морган. Еще спит с закрытыми глазами. Его тело непроизвольно подрагивает, как тело малыша. Она ложится в постель рядом с ним и тянет его к себе. Поглаживает его затылок и нежно шепчет ему на ухо:

— Гевин, Гевин, надо просыпаться. Все прошло. Я здесь.

Через несколько минут всхлипывания прекращаются. Тело Гевина перестает вздрагивать. Губы касаются ее шеи. Он ощущает кожей теплую влагу ее дыхания. Ее духи распространяют упоительный мускусный аромат.

Морган осторожно поднимает руками его голову, пока их глаза не оказываются на одном уровне. Его глаза открыты и светятся в темноте. Она целует сначала один глаз, потом другой. Глаза закрываются от прикосновения ее губ. Она покрывает его левую щеку нежными поцелуями. Он ощущает на ее губах влагу собственных слез. В уголке его рта ее поцелуи становятся более настойчивыми. Она старается раздвинуть его губы и просунуть ему в рот кончик своего языка.

Она проводит рукой по его телу, ощущает горячую плоть и припадает к нему, прижимаясь грудью. Ее рука исследует его пах, стараясь возбудить естество под мягкими трикотажными шортами.

Гевин стонет, поворачивается к ней, приникает к ее рту губами, срывает с нее одежду, гладит, сжимает ее груди. Она стаскивает с него шорты. Они сплетаются в объятиях, ласкают друг друга руками и губами. Она выгибается в истоме, закрыв глаза, ожидая, что он охватит губами соски ее грудей.

И вдруг Гевин охладевает.

Морган открывает глаза, он откатился от нее к краю постели. Подпирает голову рукой.

— Гевин?

Она протягивает к нему руку, но он мотает головой:

— Прости, Морган, не могу.

— Мне казалось, что ты можешь.

— Дело не в этом. Ты прекрасна. Я бы полюбил тебя, но…

— Но что?

— Есть другая женщина.

Она садится и включает лампу рядом с постелью.

— Есть другая?

— Да.

Ее платье расстегнуто. Только шелковый пояс обтягивает ее живот темной лентой. Она поворачивает к нему лицо, еще не утратившее желания.

— Где же она?

Гевин смотрит в подушку, прикрыв глаза веками.

— Я бросил ее.

Она натягивает на себя платье и просит:

— Объясни.

Некоторое время он молчит. Когда начинает говорить, его голос кажется хрупким, как яичная скорлупа.

— Во мне слишком много мерзости. Я люблю ее, но не могу дать ей почувствовать это. Эта женщина молода и жизнелюбива, во мне же столько нечисти, что, боюсь, она поглотит ее.

— Она любит тебя?

— Говорит, что любит. — На мгновение Гевин забывается, и едва заметная улыбка мелькает на его лице, как летучая мышь во тьме. — Да, любит.

Морган охватывает себя руками и поджимает ноги.

— Ладно, если она тебя любит, а ты любишь ее, то не лучше ли позволить ей самой решить, сможет ли она выстоять перед твоей нечистью или нет?

— Она не знает. Не знает, что я сделал. Боюсь, если узнает, то возненавидит меня.

— Тебе придется признаться. Другого пути нет. — Морган наклоняется и целует его в губы. Затем соскальзывает с постели. — Я иду спать. Если потребуется моя помощь, ты знаешь, где меня искать.

Она выходит из комнаты, Гевин же откидывается на подушку. В его сознании сохраняется образ ее шелковистой наготы, его естество напряжено.

Загрузка...