Падре

Глава VI

Когда падре Чезаре вышел на кафедру, воцарилась абсолютная тишина. Его фигура, одетая в черную сутану, казалась величественной на фоне алтаря. Я не могла отвести от него взгляд. Он был невероятно красив. Солнце играло в его светлых волосах и делало его голубые глаза яркими, синими, как небо. Мое сердце замирало каждый раз, когда я смотрела на него. Его присутствие вызывало во мне трепет и волнение. Внутри меня порхали мотыльки, и я ощущала, как их крылышки трепещут внизу моего живота, а сердце просто сводит судорогой. Сладко и болезненно. И я не знала, что это. Мне одновременно было больно и хорошо. Когда он начал говорить, его голос, глубокий и уверенный, наполнил пространство:

– Дорогие мои братья и сестры, сегодня я хочу говорить с вами о любви и прощении. О тех чувствах, которые подлинно делают нас людьми, возносят нас над обыденностью и страданиями.

Каждое его слово проникало в самое сердце. Я слушала, затаив дыхание, ощущая, как его слова заставляют меня трепетать… особенно от звучания его голоса. Он говорил о любви так, словно это было что-то святое, неразрывно связанное с самой сутью нашего существования. Его слова о прощении словно перекликались с той песней, что я исполнила. Как будто стихи теперь зазвучали иначе и совершенно правильно. Я смотрела, затаив дыхание, ослепленная его красотой, его адским обаянием, ощущая внутри нечто невыносимо прекрасное и в то же время страшное. Страшное, потому что ничего святого не было в том, что я чувствовала. Я смотрела на его лицо, на его губы и думала о том, какие они на вкус. Боже… какая же я бесстыжая!

Падре Чезаре продолжал:

– Любовь – это не просто чувство, это действие. Это выбор, который мы делаем каждый день. Любовь побуждает нас быть лучше, прощать ошибки и стремиться к пониманию. Но чтобы любить по-настоящему, нам нужно научиться прощать. Прощение – это ключ к свободе. Оно освобождает нас от оков гнева и ненависти, позволяет нам видеть мир яснее и светлее.

Его голос был как музыка, проникающая в самую глубину души. Я смотрела на него, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как мое сердце бьется быстрее. Внутри меня бушевала буря эмоций: восхищение, первая влюбленность, трепет. Его слова о любви и прощении звучали так искренне, так глубоко и проникновенно, что я не могла не чувствовать его силу.

Когда проповедь закончилась, я все еще не могла оторвать от него глаз. Он стоял перед алтарем, окруженный светом, и казалось, что он излучает эту невероятную энергию. Как ангел. Я знала, что он никогда не сможет быть моим, но не могла сдержать чувств, которые переполняли меня. Его голос, его взгляд, его слова – и по телу мурашки, все замирает внутри, дышать трудно.

Когда служба закончилась падре Чезаре подошел к группе прихожан, и я заметила, как люди собираются вокруг него, стремясь задать вопросы и поделиться впечатлениями. Я наблюдала за этим с расстояния, не решаясь подойти ближе. Его голос, его слова все еще звучали в моей голове, вызывая бурю эмоций.

Я направилась к месту, где были выставлены картины. Мне хотелось остаться наедине с мыслями, обдумать все услышанное. Среди картин я нашла свою – красные розы на фоне черной надгробной плиты. Это произведение было символом боли, но теперь, после проповеди, я начала видеть в нем и нечто иное – надежду на прощение и исцеление.

Пока я стояла перед своей картиной, мои мысли возвращались к падре Чезаре. Я вспомнила его проникновенные слова, его глубокомысленные взгляды, его уверенность и этот голос… кажется, что им можно говорить не только молитвы, но и… шептать… Боже! О чем я думаю! Я снова и снова слышала его голос, его слова о любви и прощении. И в этот момент я заметила, как падре Чезаре медленно подходил к месту, где проходила выставка.

Он остановился перед моей картиной, и я почувствовала, как мое сердце начало биться еще быстрее. Я спряталась за одну из колонн, не смея подойти ближе, но не могла оторвать глаз от него. Его лицо выражало глубокое сосредоточение, он внимательно рассматривал каждый штрих, каждый лепесток роз на фоне черной надгробной плиты. Его глаза, светлые и глубокие, казалось, проникали в самую суть картины.

Падре Чезаре стоял неподвижно, его руки были сложены за спиной, а взгляд был прикован к холсту. Я наблюдала, как его губы слегка двигались, будто он беззвучно читал молитву или размышлял о чем-то важном. Он приближался к картине все ближе, его лицо становилось все серьезнее, и я чувствовала, как между нами возникает некая невидимая связь.

Наконец он тихо произнес, не отрывая взгляда от картины:

– Кто автор этого произведения?

Его голос был мягким, но в нем звучала искренняя заинтересованность. Я знала, что должна ответить, но страх и волнение сковали меня. Я сделала глубокий вдох и, собрав всю свою смелость, вышла из-за колонны. Медленно, не поднимая глаз, я подошла ближе и тихо сказала:

– Я.

Падре Чезаре обернулся ко мне, и наши глаза встретились. В его взгляде было что-то неуловимое, что заставило мое сердце замереть. Какие же его глаза смертельно голубые… такие пронзительные, красивые, яркие, казалось, они проникали в самую глубину моей души. Он стоял молча, глядя на меня, и я чувствовала, как мои щеки заливает румянец.

– Анжелика, – произнес он. И то, как звучало мое имя его голосом… у меня пересохло в горле. – Твоя картина – это настоящее произведение искусства. В ней столько эмоций и глубины. Ты вложила в нее свою душу… Анжелика.

Его слова были наполнены восхищением. Я не могла поверить, что он так высоко оценил мою работу. Внутри меня вспыхнула радость, смешанная с волнением. Я смотрела на падре Чезаре, не в силах произнести ни слова, но его взгляд говорил больше, чем любые слова.

Он подошел ближе к картине и провел рукой по ее поверхности, будто ощущая каждый мазок кисти, каждую деталь. Его прикосновение было легким и бережным, как если бы он прикасался к чему-то святому. А я представила себе, как его рука коснулась бы моей руки… моего лица. Что бы я почувствовала? Я бы упала в обморок.

– Эта картина говорит о твоей душевной боли… – сказал он, не отрывая взгляда от полотна. – Но в ней есть и надежда. Надежда на прощение, на исцеление. Это глубоко трогает и вдохновляет.

Я стояла рядом с ним, чувствуя, как его слова проникают в самую глубину моего сердца. Он видел в моей картине то, что я сама иногда не могла выразить словами. Его способность понимать чужие чувства и проникать в них были для меня настоящим откровением.

– Спасибо, падре, – тихо произнесла я, стараясь сдержать слезы. – Эта картина много значит для меня. Я бы не продала ее… но церкви нужны деньги. Люди в деревне нуждаются в помощи.

Он посмотрел на меня с улыбкой, от которой я ослепла. Захотелось зажмуриться. Священнику запрещено быть таким красивым. Это же соблазн, искушение в чистом виде. Я смотрю на него, и у меня дрожат кончики пальцев.

– Ты – талантливая художница, Анжелика… талантливая певица… Есть еще что-то, чего я не знаю? – сказал он, положив руку мне на плечо. – Не бойся выражать свои чувства через искусство. Это дар, которым ты должна делиться с миром.

В этот момент к нам подошла Рита. Она держала в руках свои изделия из бисера и смотрела на падре Чезаре с диким восхищением, даже не скрывая своего пожирающего взгляда. Ее лицо светилось от волнения, и я поняла, что для нее это тоже важный момент. А еще… еще я поняла, что не только я вижу, насколько красив падре Чезаре, и не только внутри меня летают бабочки.

– Падре, можно ли вас попросить благословить мои работы? Это браслеты, кольца и ожерелья из бисера со словами из Библии. Я надеюсь продать их на ярмарке, – попросила она, ее голос дрожал от волнения.

Падре Чезаре улыбнулся и с готовностью протянул руку к изделиям Риты. Он произнес тихую молитву, благословляя ее работы. Его слова были наполнены теплом и добротой, и я видела, как лицо Риты озарилось счастьем.

– Пусть ваши труды принесут вам успех и радость, – сказал он, заканчивая молитву.

Рита сияла от счастья, и я наблюдала за этим с легкой завистью, но и с благодарностью за то, что он всегда готов помочь. Падре Чезаре действительно был человеком, который умел поддержать и вдохновить. Его благословение для Риты было важным моментом, и я чувствовала гордость за нее.

К вечеру стало известно, что кто-то купил картину за огромную цену, превышающую ее стоимость в сотни раз. Это было неожиданно и непонятно. Никто не знал, кто был этим таинственным благотворителем. Рита, узнав об этом, не упустила шанса позлорадствовать.

– Кто-то, видимо, просто сжалился над тобой, твоим убогим пением и мазней, – сказала она с насмешкой.

Эти слова больно ударили по мне, но я старалась не показывать своих чувств. Вместо этого я задумалась о том, кто мог быть этим неизвестным благотворителем. Почему-то вспомнился незнакомец в капюшоне, и стало очень неуютно, по спине пробежал холодок.

Этот день оставил меня с множеством вопросов. Проповедь падре Чезаре была вдохновляющей и проникновенной. Его слова запали мне в душу. Восхищение им только усиливалось, особенно после того, как он проявил интерес к моей картине и благословил работы Риты.

Только все это было ложью… я не думала о падре Чезаре как о священнике. Я влюбилась. И это была самая беспощадная и безнадежная любовь…Тогда я еще не понимала, какая адская боль ждет меня. Что на самом деле это страшно – влюбиться в того, кто никогда не будет с тобой.

Но это было лишь начало… это были только первые ощущения. Они ворвались в меня, как торнадо, и ослепили. Этому невозможно сопротивляться в двадцать лет.