Была глубокая ночь. До рассвета оставалось еще два часа, когда Джейк Бэннер подъехал к своему ранчо. Он смертельно устал и так торопил коня, что почти загнал его. Меньше чем за пять дней он проделал путь, который обычно занимал все семь, и вот он здесь.
Предутренняя темнота скрывала размер нанесенного хозяйству урона. Со всей определенностью можно было сказать: «Да, здесь случился пожар». Однако на первый взгляд ранчо смотрелось не так уж и плохо. Основная часть дома сохранилась и казалась почти такой же, какой он видел ее в последний раз. Сараи и конюшни вроде не были затронуты.
Стараясь поменьше шуметь, чтобы никого не всполошить своим приездом, он поставил лошадь в конюшню, затем тихо вошел в дом.
Крадучись, пробрался через кухню и так же воровато двинулся было через холл к главной комнате, которую Кармен всегда называла залой.
Вдруг в спину ему ткнулось дуло ружья, вынудив резко остановиться.
— Ты уже далеко зашел, странник, — раздался сзади грозный рык. — Руки вверх! Только не дергайся!
— Джилл, это ты? — с надеждой спросил Джейк, по голосу вроде бы признавая старшего работника.
— Джейк?
— Да.
— Дьявол тебя забери, парень! Какого черта ты крадешься, как вор в ночи?
Джилл опустил ружье, и Джейк обернулся к нему.
— Да вот, понимаешь, только что приехал и не хотел перебудить весь дом… — объяснил Джейк громким шепотом, досадуя, что Джилл так легко засек его. Должно быть, устал больше, чем думал, если его сразу же захватили врасплох. — Не ожидал, что ты в такой час бродишь, как сторожевой пес.
— Я вроде как слежу тут за домом, пока тебя нет.
— Как там Кармен? — Джейк не был уверен, что хочет услышать ответ, но рано или поздно он все равно узнает. Он едва помнил свою собственную мать, зато мачеху любил так нежно, как будто это она произвела его на свет. Она и Тори, его юная сводная сестра, очень много для него значили.
В темноте холла он едва смог различить, как Джилл покачал головой.
— Плохо, Джейк. По-настоящему плохо. Док тор говорит, что не знает, как она вообще столько протянула. Главная беда — ее легкие. Наглоталась дыма и сейчас еле дышит, все время кашляет. Вся слабая, как слепой котенок.
— А ожоги? Сильно обожглась?
— В основном руки и ноги. Случилось-то это ночью, впопыхах она и не сообразила надеть что-нибудь на ноги. А руки сожгла, когда пыталась открыть комнату твоего отца. Дверь там, даром что толстая, была как раскаленная сковорода.
— С чего начался пожар?
Джилл вздохнул и снова горестно покачал головой.
— Точно не знаю, но мы думаем, что твой папаша, может, снова курил в постели и уронил пепел от сигары или что-то в этом роде. Все слишком обуглилось, чтобы разобраться, но, судя по всему, занялось в комнате твоего отца. Она пострадала больше других.
У Джейка навернулись на глаза слезы, но он сморгнул их.
— Старый упрямец. Кармен столько раз предупреждала его, да разве он слушался, — хрипло сказал он. И спустя мгновение тихо добавил: — У него ведь не было никакого шанса выбраться из этой комнаты?
Джилл покачал головой. Они помолчали, вспомнив своенравного старика: властно управлял он здесь, не слезая с инвалидного кресла-каталки. Рой Бэннер держал свое ранчо, прозванное им «Ленивое Би», железной рукой, и Джейка всегда удивляло, почему он окрестил свое хозяйство ленивым, когда так тщательно все обустроил и продолжал обустраивать, чтобы ни одна живая душа, ни человечья, ни животная, не имели ни единой праздной секунды.
А теперь этот сварливый старик ушел навсегда и больше никогда не повысит голос, отдавая очередной приказ всем и вся.
— Ну ладно, — неловко прервал молчание Джилл, — почему бы тебе не поспать?
— Где? — спросил Джейк, не зная, какая часть дома осталась живой.
— Твоя старая комната в порядке, комнаты мисс Виктории тоже. Пострадало лишь то крыло, где жил хозяин. Правда, в доме еще пахнет дымом. Гостевые тоже в полном порядке. Мы поселили хозяйку в большой комнате рядом с твоей.
Джейк кивнул.
— Спасибо, Джилл. Думаю, сначала я погляжу на Кармен и скажу Тори, что я дома.
— Хм, — Джилл почесал в затылке и переступил с ноги на ногу. — Мисс Тори здесь нет, Джейк. За Кармен присматривает Роза.
Джейк круто обернулся и недоумевающе уставился на Джилла.
— Что значит «Тори здесь нет»? А где она?
— Она все еще в монастыре. Насколько мы знаем…
Джейк нахмурился.
— Ну а когда она приедет домой? Почему до сих пор не приехала?
Джилл беспомощно пожал плечами.
— Я точно не знаю. Мы сразу туда сообщили, тогда же, когда и тебе, а потом еще раз, но она ни на одно письмо не ответила. Не похоже это как-то на мисс Тори, неужели же не нашла бы времени для своей мамы, раз она знает, как ей плохо и как зовет она свою доченьку?
— Нет, на Тори это не похоже, — нахмурившись, согласился Джейк, почувствовав себя более или менее в курсе. — Пойду взгляну, как там Кармен. А ты сходи разбуди Зика и пришли его сюда. Пускай съездит в монастырь и отвезет еще одно письмо. Я напишу его сам, и так, чтобы Тори поняла, насколько все серьезно с ее матерью. Может быть, она не осознала, как ей плохо.
— Джейк… Джейк, — нерешительно проговорил Джилл, — она должна знать, что дела плохи. Мы похоронили твоего отца пять дней назад. Куда же хуже?!
Джейк с мрачным лицом кивнул.
— Давай, присылай ко мне Зика.
Джейк тихонько, на цыпочках, прошел в комнату для гостей, где спала Кармен. Кивком поздоровавшись с Розой, он приблизился к кровати, на которой лежала женщина, бывшая ему единственной матерью, самым дорогим для него существом. Выглядела она ужасно. Даже во сне ее изрезанное морщинами лицо было искажено болью. Он никогда не видел Кармен такой бледной. Ее черные волосы стали какими-то серыми, хотя прошел всего год с тех пор, как он ее видел. Тусклые пряди были неряшливо зачесаны назад. Роза, или кто-то еще, умыла ее и переодела в чистую рубашку, и по крайней мере за это Джейк был им благодарен.
Он перевел взгляд на ее руки, перевязанные и напряженно лежавшие вдоль тела. Надо полагать, прикрытые тонкой простынкой ноги выглядят так же. Джилл сказал, что доктор наезжал и смотрел за ней.
Но в эту минуту Джейка больше всего встревожило ее дыхание, таким оно было хриплым и затрудненным. Свистящий шум его разносился на всю комнату. Только раз в своей жизни Джейк слышал такое дыхание, и, хотя память об этом он старался от себя гнать, воспоминание внезапно вернулось к нему со всей отчетливостью. Так дышала его настоящая мать перед тем, как умереть. Этот звук напугал его тогда, когда ему было семь, и теперь, двадцать лет спустя, он напугал его еще больше. Он прикрыл глаза, стараясь вернуть себе самообладание.
— Господи Боже, я не хочу терять тебя, мамачита, — тихонько взмолился он.
— Джейк, — голос был тонким, хриплым, но он услышал и, открыв глаза, увидел, что она ошеломленно смотрит на него.
— Я здесь, мама, — как можно спокойней проговорил он. — Я дома и обо всем позабочусь.
— А как твой отец? — спросила она и зашлась в приступе кашля, отчего Роза сразу кинулась к постели.
Поймав взгляд Джейка, Роза нахмурилась и покачала головой. Он догадался без слов: Кармен еще предстояло узнать о смерти Роя.
Когда кашель прошел, Кармен обессиленно откинулась на подушки, которые были высоко подложены ей под голову, чтобы облегчить дыхание. Быстро наклонившись, Джейк поцеловал ее в щеку.
— Я обо всем позабочусь, мамачита. А ты думай только о том, чтобы выздороветь. Ни о чем не беспокойся.
— А Тори? — жалобно просвистел ее голос.
— Приезжает. Успокойся. Она скоро здесь будет, — пообещал Джейк.
«Или я выясню, почему ее нет», — мрачно добавил он про себя.
Джейк проснулся от легкого стука в дверь спальни. Обернувшись простыней, он поднялся и пошел открывать. Снаружи с обеспокоенным лицом стояла Роза.
— Сеньор Джекоб, мне очень не хотелось вас тревожить, но Зик только что вернулся из монастыря. Как вы ему и велели, он настоятельно просил лично поговорить с сеньоритой Тори и отдать ей вашу записку. Он говорит, что ему отказали в свидании с ней. Записку взяли, но на переговоры ее не вызвали. Я знаю, предполагалось, что он привезет ее домой. Он очень огорчен, что подвел вас, но сделать ничего не мог. Как нам теперь быть?
Джейк протер глаза и попытался проснуться окончательно.
— Я позабочусь об этом, Роза. Скажи Зику, я его не виню. Он старался. Полагаю, я сам возьму быка за рога. Отправлюсь туда и разберусь, в чем там проблема.
Сдерживая раздирающую рот зевоту, он спросил:
— Который сейчас час? Как там Кармен?
— Сейчас чуть больше полудня, — ответила она, подтвердив его подозрения, что времени ему на отдых пришлось слишком мало. — Сеньора Кармен отдыхает, ей получше. Теперь, когда вы здесь и обо всем позаботитесь, она станет спокойней. Она знает, что вы привезете Тори домой.
Лицо Джейка стало твердым и решительным.
— Она будет дома еще до ужина, Роза. Это я обещаю.
— Хотите повидаться с доктором? — спросила женщина. — Он должен скоро приехать, еще до того, как вы отправитесь за сеньоритой Тори. Я знаю, вам наверняка захочется с ним поговорить.
Джейк кивнул.
— Да, Роза. Я поговорю с ним перед отъездом.
Доктор Грин был настроен не слишком оптимистично. По словам Джилла, его удивляло, что Кармен вообще так долго держится.
— Даже не предполагаю, как пойдет дело, — сказал он Джейку. — Все может повернуться и к лучшему, и к худшему.
— Как ее ожоги? — поинтересовался Джейк.
— Я видел и похуже, но любой ожог — вещь серьезная, особенно когда он обширный. Кармен повезло, что она не сильно обгорела. На ней вспыхнула ночная рубашка и обожгла нижнюю часть ноги, но один из ваших работников успел загасить огонь прежде, чем он распространился по телу. Руки у нее должны зажить довольно скоро, хотя в таких вещах никогда нельзя быть уверенным. Может получиться, что они никогда не станут прежними: если кожу очень стянет при заживании, она потеряет эластичность, а пальцы соответственно гибкость.
— А что с ногами? — озабоченно спросил Джейк.
Доктор покачал головой.
— Просто не знаю. Если раны не загноятся, можно будет считать ее очень везучей.
— А если загноятся? — Джейк знал ответ еще до того, как доктор заговорил.
— Тогда придется ампутировать.
От одной мысли об этом Джейку стало нехорошо.
— Вы сказали Розе, как за ней ухаживать? Как обращаться с ожогами?
Доктор Грин кивнул.
— И еще дал ей кое-что, чтобы облегчить Кармен боли. Но меня сию минуту беспокоят не ожоги Кармен, а ее легкие. Они очень ослаблены дымом, которым она надышалась. Вдыхая горячий дымный воздух, она буквально опалила свои легкие изнутри. Я не могу сказать, оправится ли она от этого. Нам остается только ждать и надеяться на лучшее.
— И нет никаких средств?
— Ничего. Сожалею. Я всего лишь сельский врач, мистер Бэннер, но практика у меня немалая, и я не слыхал и не читал ни о каком подобном лекарстве. Иногда природа справляется сама, если у пациента достаточно крепкий организм, он вылечивает себя сам.
— А как вы считаете, у нее организм достаточно крепкий?
— На этот вопрос ответят только Бог и время, но я бы посоветовал не сообщать ей, сколько можете, о смерти мужа. Если только она не начнет так нервничать, что лучше будет все рассказать. Чем больше вы протянете с этим, тем больше, будем надеяться, она окрепнет, чтобы справиться с ударом. По крайней мере сможет утешать себя тем, что он ушел туда, где они встретятся в будущем.
— Да, — пробормотал Джейк, — если только оба попадут в одно место.
Грешно, конечно, так думать и тем более сказать это вслух, но Джейк, увы, не был уверен, заслужил ли его отец себе место в раю. Что же касается Кармен, то он не сомневался, что ей предстоит провести вечность с ангелами.
— И постарайтесь привезти домой ее дочь, — добавил доктор. — Пусть они будут сейчас вместе, это очень облегчит ее душевное состояние.
Было около четырех часов дня, когда Джейк позвонил в колокольчик у входа в монастырь. Ему пришлось позвонить три раза, каждый раз все громче, прежде чем явилась наконец на вызов пожилая монахиня. В маленькое квадратное отверстие на воротах выглянуло ее белое лицо. Изо всех сил стараясь сдержать нарастающий гнев, Джейк твердо заявил:
— Я здесь, чтобы повидать Викторию Фернандес.
— Сожалею, сэр, но нашим послушницам не разрешается разговаривать с посетителями, — сообщила ему сестра.
— Она моя сводная сестра, и я должен с ней поговорить, — ответил Джейк. — Ее мать тяжело искалечена и, возможно, умрет. Она зовет к себе Викторию, и я сделаю все, чтобы ее желание исполнилось.
— Я сожалею, — повторила монахиня. — Сестра Эсперанса не может покинуть монастырь. Это против правил.
Джейк был разъярен, но старался не терять хладнокровия.
— Поэтому она и не ответила ни на одно из наших писем? — осведомился он.
Какое-то странное выражение мелькнуло на лице сестры.
— Не могу сказать, сэр, — мягко повторила она. Но Джейк уже решил идти напролом.
— Откройте ворота, — тихо приказал он. Голос его звучал спокойно, но твердо.
— Я не могу сделать этого, сэр.
— Вы это сделаете, или я сорву их с петель, — объявил он, и темный огонь, полыхнувший в его золотистых глазах, убедил ее, что так оно и будет.
— Пожалуйста, не надо, сэр, — сказала женщина, ее встревоженные глаза скользнули с его лица на фигуру и задержались на пистолете на его бедре. Тень страха пробежала по ее лицу. — Мы не хотим неприятностей. Мы здесь стремимся к миру и согласию.
— Если вы немедленно не откроете ворота, у вас будет больше неприятностей, чем вы можете себе вообразить, — пообещал он.
Она заколебалась, и он увидел, как она пожевала в нерешительности губами. Наконец она предложила:
— Подождите, пожалуйста, здесь, а я поговорю с матерью-настоятельницей о вашей просьбе. Если она скажет, что вам можно войти, я вернусь и впущу вас.
— Сделайте одолжение, — произнес он. — Но если вы через пять минут не вернетесь, я сам себя впущу — с ее разрешения или без, — так что вам лучше поторопиться. Я ясно выражаюсь?
— Абсолютно ясно, сэр.
Очевидно, ей удалось убедить мать-настоятельницу в его решимости, потому что менее чем через пять минут она вернулась.
Открыв ворота, монахиня с напускной непреклонностью пролепетала:
— Я должна попросить вас, сэр, снять оружие и оставить его здесь у ворот.
Для Джейка это было все равно что предложить ему отрезать и оставить руку. Последние семь лет он, можно сказать, жил этим пистолетом. Зарабатывал им себе на жизнь и никогда с ним не расставался. Даже когда спал, пистолет всегда был у него под рукой. В результате он стал как бы частью его тела, чем-то вроде третьей руки. Без него он чувствовал себя все равно что голым. Предложение снять и оставить оружие Джейк воспринял с раздражением и свирепо пробурчал:
— Нет, мэм. Куда я, туда и он.
— Тогда, боюсь… Но Джейк обрезал ее:
— Нет. Вам нечего бояться, сестра. Как только я заберу Тори, мы тут же уедем, и вы сможете вернуться к своим молитвам и к чему там еще.
Настороженно насупившись, она повернулась и пошла впереди, показывая дорогу и приговаривая слегка дрожащим голосом:
— Пожалуйста, следуйте за мной. Мать-настоятельница сейчас с вами поговорит.
Настоятельница уже ожидала их. Она явно приготовилась встретить его решительно. Эта территория принадлежала ей, тут она правила и надзирала за всем с истинно королевским величием.
— Сестра Сара поставила меня в известность, что вы желаете переговорить с сестрой Эсперансой, — привнесла она вместо приветствия, жестом показывая, что позволяет ему сидеть в ее присутствии.
Она дождалась, пока он сядет, и только тогда продолжала:
— У нас строгие правила, которые запрещают подобные свидания, и я надеюсь, что вы поймете, почему я должна отказать вам в просьбе, хотя и сочувствую вашим обстоятельствам. Мне сказали, что миссис Бэннер тяжело больна, и меня это очень огорчило. Примите мои искренние сочувствия.
— Могу себе представить, как огорчена сама Виктория, — проговорил Джейк с горькой улыбкой. — Особенно когда вы не разрешили ей поехать домой к матери, находящейся почти что при смерти.
— Именно поэтому сестре Эсперансе ничего не сообщили, — удивила его настоятельница. — Ничто из внешнего мира не должно мешать ее обучению, особенно на этой стадии.
Ошеломленный, Джейк уставился на нее во все глаза и несколько мгновений не мог выговорить ни слова. Наконец он вскочил со стула с восклицанием, заставившим лицо матери-настоятельницы побагроветь:
— Вы хотите сказать, Виктория ничего не знает о том, что случилось с ее семьей? И именно поэтому она не бросилась к постели матери, чтобы утешить ее? И поэтому она не ответила ни на одно письмо и даже не приехала на похороны моего отца? — прокричал он. — Будь оно все проклято, женщина! Что же это такое, ведь мы ее семья!
— Нет, — тихо ответила монахиня, возвращая себе самообладание. — Вы не правы. Теперь сестра Эсперанса здесь с нами. Мы ее семья, ее сестры во Христе.
Джейк даже скрипнул зубами от такой непреклонности.
— Леди, вы испытываете мое терпение и мою выдержку. Они на пределе, — проскрежетал он. — Я понимаю ваши идиотские правила и при других обстоятельствах, может, и подчинился бы им, но я обещал ее матери, что привезу Тори домой. Если есть у вас хоть капля сострадания, вы позволите Виктории вернуться домой и остаться там до тех пор, пока ее мать не поправится или, Боже избави, умрет. Тогда Тори сможет снова приехать сюда, если захочет.
— Мне очень жаль, сэр… — начала было монахиня.
— Мне тоже, — резко прервал ее Джейк. Он подошел к письменному столу, за которым сидела мать-настоятельница, и наклонился вперед, так что их лица оказались на одном уровне. — Разрешите мне объяснить вам попроще: или вы сейчас зовете сюда Викторию и позволяете ей мирно уехать, или я найду ее сам. Даже если для этого мне придется обыскать здесь каждый дюйм.
— Я не могу вам этого позволить, — ответила она сдавленным голосом и перевела взгляд на пистолет.
— Вы не можете меня остановить, — возразил Джейк. — Пошлите за ней.
Она умоляюще посмотрела на него.
— Я не могу.
— Не можете или не хотите?
— Это одно и то же, мистер Бэннер. Пожалуйста, поймите меня.
— О, я понимаю. Надеюсь только, что и вы меня поймете. — Он выпрямился. — Надо полагать, вы не скажете мне, где искать ее в этой кроличьей норе.
Женщина покачала головой.
Джейк пожал плечами, затем решительно вышел из кабинета и зашагал в направлении, противоположном от входа. Боясь за своих овечек, мать-настоятельница следовала за ним по пятам.
— Пожалуйста! Вы не должны так поступать! — умоляла она.
Джейк не отвечал. Он только удлинил свой шаг, из-за чего она должна была почти бежать, чтобы не отстать от него.
— Тори! — заорал он. — Виктория Фернандес!
Если бы Джейк был в другом настроении, позволяющем оценить происходящее со стороны, его даже позабавил бы увязавшийся за ним эскорт: чем дальше он заходил вглубь монастыря, тем больше народа за ним следовало. Монахини семенили за ним, как стая пингвинов. Будь у него с собой дудочка, Джейк мог бы считать себя гамельнским крысоловом.
Он шел все дальше, через кухню, часовню, обходил зал за залом, — и чем дальше, тем больше зверел. Поиски осложнялись еще тем, что все сестры были одинаково одеты в черные рясы с либо черными, либо белыми чепцами, приходилось замедлять шаг, вглядываться поочередно в каждое лицо. Конечно, Виктория должна была узнать его голос, не могла не обратить на него внимания. Если только она не прячется от него нарочно или находится там, куда его голос не долетает, хотя вряд ли, крик его резонировал и отражался от голых стен, разве что сестра Сара успела увести ее куда-нибудь подальше. Где же она, дьявол ее забери…
Джейку не хотелось углубляться во двор и сады, пока он не обыщет главное здание, не заглянет в каждый его уголок, ведь стоит ему выйти из дверей, как они наверняка запрутся на все засовы. Он уже собрался обыскивать личные спальные комнаты сестер на верхнем этаже, когда увидел наконец Тори. На верхней площадке узкой длинной лестницы, куда он начал подниматься, она, стоя на коленях рядом с ведром, старательно скребла каменный пол.
— Тори! — проревел он. Она ошеломленно обернулась, не поднимаясь с колен, и чуть не покатилась вниз по ступенькам. Удержалась и удивленно уставилась на него большими зелеными глазами.
— Джекоб! Что ты здесь делаешь? — воскликнула она и перевела недоумевающий взгляд на его свиту из карабкающихся по лестнице монахинь во главе с угрюмой матерью-настоятельницей. — О Боже! Джекоб! Что ты наделал?
Широко расставив ноги и подбоченясь, возвышался он над ней, высокий и сильный. Сурово сдвинув брови, он повелительно скомандовал:
— Собирай свои вещи, Тори. Я приехал забрать тебя домой.