Палатки в степи

ВЕСНА

Утро в тот день не предвещало ничего необычного. Позванивали ледком подмерзшие за ночь лужи. Низко над землей, почти касаясь крыш, торопливо пробегали темные, рваные тучи. Репродуктор на здании вокзала, хрипя и шепелявя, предсказывал ясную, солнечную погоду без осадков.

Лева Белевич, как всегда, пришел на работу ровно в семь. Дверь вагончика, в котором находилась станционная парикмахерская, была еще на замке. Саул Петрович запаздывал. За последнее время старший мастер явно стал сдавать. Он кашлял, сгибаясь в три погибели, постоянно жаловался на слабость и боль в груди.

Станционные часы показывали уже четверть восьмого, когда к парикмахерской подошла жена Саула Петровича. Она принесла ключи и со слезами в голосе сообщила, что старик слег.

- Всю ночь кашлял, ни капельки не спал. А сейчас за доктором послал. Ой, горе мое, горе мое!..

Лева открыл парикмахерскую, затопил печурку. Весело затрещали смолистые дрова. Лева разложил инструмент, налил одеколон в пульверизатор.

Отворилась дверь. Вошел первый посетитель - буфетчик привокзальной столовой. Потом пришли двое рабочих с электростанции, офицер, вероятно, командировочный: Лева видел его впервые. Прибежал мальчишка с полосами жесткими, как проволока, и принес записку, в которой мама просила постричь его «под ноль».

Часам к десяти поток клиентов иссяк. Это было обычное явление. Лева знал, что следующий посетитель появится теперь лишь к двенадцати часам, когда начнут собираться пассажиры на двухчасовой скорый поезд. Потом снова наступит затишье до прихода вечернего пассажирского. Течение жизни на этой маленькой белорусской станции, затерявшейся среди полесских болот, регулировалось немногими проходящими поездами.

Лева вытащил из портфеля, который постоянно носил с собой на работу, «Всадника без головы» и примялся за чтение. Однако почитать не удалось: зазвенел станционный колокол, возвещая о прибытии поезда.

Что такое? Лева посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Никакого поезда сейчас не должно быть. Неужели изменилось расписание?

Он быстро накинул пальто, надел шляпу и вышел из парикмахерской.

К перрону подходил необычный поезд: паровоз был разукрашен флагами, на первом вагоне - огромное красное полотнище с лозунгом: «Привет покорителям новых земель!»

Поезд остановился. Тотчас же перрон наполнился шумной, веселой молодежью. Заиграла гармошка. На перроне закружились в вальсе юноши и девушки. А с другого конца эшелона неслась бодрая многоголосая песня:

Рядом с Левой стал невысокий паренек в матросском бушлате с чужого плеча. У него было простое, веселое лицо со вздернутым носом. Парень радостно улыбался, наблюдая за танцующими, притопывал ногой. Видно, и ему не терпелось пройти круг.

- Скажите, товарищ, - спросил у него Лева, - вы тоже из этого поезда?

- Ну да, - ответил паренек, с удивлением взглянув на Леву. Вот чудак, чего тут спрашивать! Ведь и так видно.

Лева смутился и от смущения задал еще один неудачный вопрос:

- Значит, едете?

- Едем. На целину, - весело сверкнул глазами паре-нек. И добавил: - Земля есть такая на Северном полюсе. Может, слышали?

Лева рассердился. За кого он его принимает, этот коротышка?

- Подумаешь, герой! - Он смерил паренька взглядом.- Только тебя там, на целине, и не хватало!

Раздался гудок паровоза. Паренек побежал к вагону.

- А ведь и тебе туда дорога не заказана! - крикнул он на бегу. И добавил, смеясь: - Только шляпу дома оставь - мозги застудишь!..

Лева вернулся в парикмахерскую и снова взялся за «Всадника без головы». Он листал страницу за страницей, но никак не мог вникнуть в смысл прочитанного: мысли упорно возвращались к необычному эшелону. Наконец Лева отложил книгу и задумался.

Поезд, целый поезд целинников!.. Лева, конечно, знал, что многие юноши и девушки едут на новые земли. Читал в газетах, слышал по радио. Но все это происходило где-то «там», далеко от него, далеко от их станции. Когда Лева думал о добровольцах, отъезжающих на целину, в его воображении всегда вставали огромные заводские цеха, похожие на площади под крышей, торжественные митинги, юноши и девушки в рабочих комбинезонах, со смелым взглядом, произносящие пламенные речи. Он восхищался ими, завидовал им, с восторгом рассказывал о них старушке матери, сестре Нюсе, но… ему и в голову не приходило, что он тоже может быть среди них.

И вдруг Лева ясно представил себя пассажиром этого молодежного поезда. Вот он в вагоне вместе с этими веселыми, задиристыми ребятами поет песню новоселов. У него хороший голос, никто не скажет, что он портит хор. И станцевать он тоже станцует, будьте уверены!.. Но вот эшелон проехал Москву, Свердловск. Вот он уже на просторах далекой, неизвестной Сибири. Вот они все вышли из вагонов. Кругом белая снежная пустыня. Здесь, на голом месте, надо строить, пахать, сеять… Это ведь не петь и танцевать!..

Ну и что же? Все сумеют, и он тоже сумеет. Поехал же тот паренек в матросском бушлате. А что, разве он сильнее Левы? Ничего подобного. А у гармониста - какие у него тонкие, нежные руки, и ведь поехал!..

Лева вздохнул. Да, они все поехали, а он вот сидит здесь. Через час проедет скорый, вечером пассажирский. Завтра, быть может, снова пройдет эшелон целинников, потом опять скорый, опять пассажирский… Поезда будут проходить мимо, а он будет вечно торчать здесь. Потому что у него такая профессия: брить бороды, стричь затылки. Тоже работа!

Ну, это уж напрасно! Работа тут ни при чем. Парикмахеры тоже нужны. Они тоже строят коммунизм. «Мы делаем людей красивее, - говорит Саул Петрович. - А когда люди красивее, у них лучше настроение, они работают веселей».

Саул Петрович, конечно, прав, но…

Открылась дверь. Вошел новый клиент - багажный кассир, худой, мрачный мужчина с большой бородавкой на правой щеке. Лева усадил его в кресло, развел мыльный порошок, стал водить помазком по черной щетине.

Саул Петрович, конечно, прав, но…

- Сколько же можно мылить! - не вытерпел наконец кассир.

- Простите! - встрепенулся Лева и взялся за бритву.

Саул Петрович, конечно, прав, но… Но ведь парикмахеры нужны и на целине! Да, да, там тоже нужны парикмахеры! В совхозах ведь не ходят с бородами. И, в конце концов, кто мешает ему быть трактористом и парикмахером? Там повсюду создаются курсы трактористов. Днем он будет работать на тракторе, а вечером брить и стричь ребят. Он будет тракторист-парикмахер. А что? Очень просто…

И вдруг Леве стало ясно - путь открыт. Все зависит от него самого. Как захочет, так и будет. Мама? Нюся? Он объяснит им все. Они поймут. Должны понять!

- Ой! - кассир схватился за правую щеку. - Ты что, Лева, выпил сегодня?..

Нюся поняла все. Мама не все. Она ничего не имела против освоения новых земель, но никак не хотела согласиться, что без Левы на целине не обойдутся. Она плакала, уговаривала, снова плакала. У Левы сжималось сердце, но он не отступал. Поехал в райком комсомола и вернулся оттуда с комсомольской путевкой на Алтай. Парикмахерскую передал меланхоличного вида мужчине с лысиной, тщательно прикрытой остатками волос.

Вечером Лева навестил Саула Петровича. Старик разволновался, закашлялся - как-никак, а Лева был способный ученик и работал с ним вместе шесть лет.

- Очень правильно, Лева! - сказал Саул Петрович. - Но свое дело не забрасывай. У тебя рука легкая, как пух…

Лева незаметно улыбнулся. Он вспомнил про порезанную щеку багажного кассира…

Через день он уехал в Минск. Мама крепилась, крепилась, а на вокзале перед самым отходом поезда снова разрыдалась.

Прозвучал колокол. Мама и Нюся поплыли в сторону. Лева опустил окно и долго-долго махал им рукой, пока не скрылись из виду и они, и вокзал, и пожарный сарай, и вагон-парикмахерская…

В Минске оказалось, что он приехал слишком рано. До следующей отправки целинников оставалось больше недели. Лева подумал о маме, о ее больном сердце и решил обратно не возвращаться. Он поговорил с секретарем обкома комсомола, и тот разрешил в виде исключения выдать ему одному билет до Барнаула.

В Москве была пересадка. На Казанском вокзале Лева узнал, что поезд на Барнаул отправляется через пятнадцать минут. В кассе оставался один билет.

- В купейный вагон, - с доброжелательной улыбкой сказала кассирша.

Вероятно, она считала, что ему повезло. Лева не стал ее разочаровывать. На самом же деле он рассчитывал ехать в общем вагоне: денег было немного, и купейная плацкарта его вовсе не обрадовала.

В четвертом купе, куда он зашел, уже хозяйничало трое ребят. Они были в валенках, новеньких ватных куртках и брюках.

- Здравствуйте, - поздоровался Лева и оглянулся: куда бы поставить чемодан?

- А вы его в багажник. Вон, наверху, - сказал широкоплечий русый парень со спокойным взглядом больших серых глаз. - Давайте помогу.

Он взял чемодан и легко поставил его на багажную полку.

Лева снял пальто, шляпу. Немного смущаясь, как человек, попавший в чужую компанию, он присел к столику у окна и сделал вид, что интересуется происходящим на перроне.

Ребята оживленно говорили о каком-то Вовке, который подвел весь цех, и не обращали на Леву никакого внимания. Лишь один, со свежей ссадиной па румяном лице, время от времени бросал на него любопытные взгляды.

«Пушок какой у него на щеках, - подумал Лева. - Еще ни разу не брился». И тут же, подчиняясь профессиональному чувству, он почти машинально отметил, что русый парень острижен под польку и часто бреется безопасной бритвой, а третий, высокий, кареглазый, не так давно делал перманент.

Когда поезд тронулся, ребята разложили на столике дорожную еду: колбасу, копченую рыбу, консервы.

- Давайте с нами, - пригласил Леву русоволосый.

Лева поблагодарил и отказался, но все трое так дружно принялись уговаривать его, что он не устоял и осторожно взял двумя пальцами тоненький кружок колбасы. Потом другой, третий…

- Эх, стопочку бы теперь!- мечтательно произнес парень с кудряшками и прищелкнул пальцами.

- Жажда, я смотрю, тебя одолевает, - усмехнулся русоволосый и спросил у Левы, очевидно, для того, чтобы переменить тему разговора: - В командировку едете?

- Я целинник. Еду на Алтай, - гордо сказал Лева.

Ребята переглянулись и рассмеялись.

- Нет, серьезно, - обиделся Лева.

- Мы тоже целинники и тоже едем на Алтай, - сказал русоволосый и сразу же перешел на «ты»: - А я думал, ты студент. Ну, давай знакомиться. Меня звать Иван Челмодеев.

- Виктор Сергеевич Сазонов, - церемонно представился кудрявый и добавил: - В общем, Витька.

- Дима Николаев, - протянул руку паренек со ссадиной на лице.

Ребята оказались рабочими с Московского автомобильного завода; Иван и Виктор - токари, Дима, окончивший в прошлом году десятилетку, обслуживал аппарат для полирования на участке покраски.

- Ты только не подумай, что малярить - это его основное призвание,- подмигнул Леве Виктор.- Он у нас лучший мотогонщик на заводе. Да что там завод! Мировой рекордсмен! Вот только за рекордом и дело!

Дима поморщился. Щеки его порозовели.

- Перестань, будет тебе!

- Нет, в самом деле, - не унимался Виктор. - Смотри, Лева, видишь, у него под глазом дырка? Так это он перед отъездом со своим мотоциклом попрощался. Дима в одну сторону, мотоцикл - в другую… А ты кто по специальности? - вдруг спросил он.

- Я? - Лева смутился. - Я парикмахер.

Ему почему-то казалось, что ребята обязательно начнут посмеиваться над ним. Стремясь предупредить их насмешки, он глупо ухмыльнулся и подмигнул: мол, сам понимаю, какая же это специальность!

Но ребята реагировали совсем иначе. Они вроде бы даже обрадовались:

- Свой парикмахер!..

- Вот это здорово!

- Значит, парикмахер у нас есть. Раз! - Виктор загнул палец. - Мотоциклист - два! Тракторист - три!..

- А тракторист кто? - спросил Лева.

Оказалось, что Челмодеев раньше работал трактористом.

- Тебе хорошо - сразу на трактор! - Взгляд Левы выдавал откровенную зависть. - А нам еще сколько учиться!

- Уж меня-то Ванюшка во всяком случае не обставит. Я трактором в два счета овладею. Тогда держитесь! - Виктор прихлопнул ладонью по коленке.

- Ох, и хвастун же ты!-добродушно усмехнулся Челмодеев.

- Вот увидишь! Витька Сазонов всегда был и будет впереди.

В купе стало весело. Вскоре ребята запели песню, собрав певцов со всего вагона. Потом играли в домино. Потом снова пели песни…

За Уралом, на каком-то полустанке с длинным названием, поезд стоял очень долго. Ребята решили подышать свежим воздухом. Лева вышел в шляпе и тотчас же схватился за уши. Дул пронзительный морозный ветер.

- Ты что, уши захотел обморозить? - сказал Иван.- Иди надень шапку. Здесь тебе не Белоруссия.

- Нет у меня шапки, - растерялся Лева. Только сейчас он сообразил, какую сделал глупость, не захватив с собой зимней одежды. - Ведь март уже. Я думал…

- «Думал, думал»!.. В Сибири в марте и тридцать, и тридцать пять, и сорок бывает. А ты а ботиночках, в шляпе, в пальтишке жиденьком…

В купе состоялся совет. Было решено общими усилиями экипировать Леву. Но как это сделать? Денег у всех четверых было немного.

Виктор взял инициативу в свои руки.

- Да что тут думать! - Он небрежно откинул назад свои кудри и снисходительно посмотрел на приунывших ребят. - Шляпа велюровая есть, пальто драп-шик-модерн, хромовые полуботинки высший сорт… Да мы тут такой торг устроим, что у нас это добро с руками оторвут… Давайте сделаем так: я вынесу из вагона пальто и ботинки- шляпу оставим про запас, - а вы подходите ко мне и торгуйтесь.

- Неудобно как-то, - заерзал на сиденье Дима Николаев.

- А ему? - Виктор ткнул пальцем в грудь Левы. - А ему замерзать удобно?.. Нет, вы уж в этом деле на меня положитесь…

На следующей станции Лева, давясь от смеха, наблюдал через окно купе, как подставные покупатели, отталкивая друг друга, рвали «товар» из рук Виктора, привлекая внимание всего перрона.

Ребята вернулись в вагон веселые, довольные.

- На, считай, - сказал Виктор, небрежно бросив на столик пачку десятирублевок. - Тут на все хватит. А на обмывку - шляпа…

- Опять за свое! - оборвал его Челмодеев.

- Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя…

Весь следующий день Лева лежал разутый на верхней полке, а ребята в это время добывали для него зимнюю одежду.

Когда в Барнауле обитатели четвертого купе вышли из вагона, Леву нельзя было узнать: новенькие стеганка и брюки, шапка-ушанка на собачьем меху, на ногах - огромные рыжие подшитые валенки с подошвами толщиной чуть ли не в три пальца.

В городе приезжих весьма негостеприимно встретил морозный ветер. Он подкарауливал их на каждом перекрестке, набрасываясь с лихим свистом, словно разбойник из засады. Но с Левой ветер ничего сделать не мог: его новое обмундирование было хоть не элегантным, зато теплым и надежным.

Леву и его новых друзей направили в «Молодежный»- новый целинный совхоз, которому, как и десяткам других, предстояло строиться в глухой степи, на пустом месте. Здесь зимой и летом хозяйничал шальной степняк, не встречавший на своем пути ни лесов, ни холмов, ни других преград.

Временно дирекция совхоза, рабочие, немногочисленная техника располагались в селе Белая Речка, километрах в двадцати от будущего совхозного поселка. Это было типичное алтайское степное село, протянувшееся по берегу речки и открытое со всех сторон. Деревьев в селе почти не было. Лишь у клуба, заботливо огороженные оградой из камыша, трепетало на ветру несколько десятков хлыстиков. Местные колхозники гордо и нежно именовали их «наш садик», вкладывая в эти слова свою страстную мечту о большом, тенистом саде.

Приземистые хаты стояли без чердачных перекрытий, обычных в Центральной России. Вместо них на плоских крышах высились стога сена: здесь их не так заносило снегом. Хлева помещались рядом с хатами, сообщаясь с ними крытыми сенями. Пусть какой угодно буран беснуется на дворе - хозяйка всегда сможет присмотреть за скотиной, накормить ее, подоить корову.

Тихое село, зимой обычно погруженное в дремоту, теперь кипело, словно шумный город. Все хаты были заполнены веселой, горластой молодежью, а школа-семилетка с коридорами, заставленными чемоданами, узлами, ящиками, напоминала вокзал.

Здесь, в Белой Речке, разрабатывались планы строительства совхоза и проведения посевных работ. Здесь работали курсы трактористов, прицепщиков. Здесь бывших токарей, слесарей, десятиклассников, машинисток, железнодорожников знакомили с основами сельского хозяйства.

Леву зачислили на курсы трактористов, в группу, где занятия вел Иван Челмодеев. Поселили обоих ребят вместе, в саманной хате на краю села. Хата снаружи казалась маленькой и тесной. К тому же ее так занесло снегом, что в сумерках можно было пройти мимо, не заметив. Но внутри хата была неожиданно просторной, с высоким потолком. В углу комнаты стояла большая русская печь. Хозяйка дома, Матрена Никифоровна Огнева, высокая, угрюмая старуха с тонкими губами и пронзительным взглядом, жила одна. Ее мужа, первого председателя местного колхоза, убили кулаки, а единственный сын служил в армии где-то на востоке.

Матрена Никифоровна приняла квартирантов неохотно. Долго ей доказывали в сельсовете, что больше их селить некуда, что все дома переполнены.

Она окинула приезжих холодным взглядом, еще больше поджала губы и проронила наконец:

- Ладно уж…

Ребята побаивались грозной старухи. Утром, стараясь не шуметь, они бежали к колодцу за водой. Умывались в сенях и тщательно подтирали потом тряпкой пол. Свободное время коротали у других. Домой являлись лишь вечером, тихонько раздевались и укладывались спать.

Особенно боялся Матрены Никифоровны Лева. Как-то он задержался в столовой и вернулся домой позднее обычного. Тихонько постучал в окно, рядом с которым стояла койка Ивана. Тот или крепко спал, или не успел подняться, и дверь Леве открыла хозяйка. Она пропустила его, не сказав ни слова, и с такой силой захлопнула дверь, что парень оробел не на шутку.

Как-то в выходной день Лева решил постирать себе рубашки. Ему повезло: старуха куда-то ушла. Он согрел в чугунке воду, выпросил у соседей корыто - у Матрены Никифоровны тоже было, корыто, но он ни за что не решился бы его взять, - сбегал в сельпо за мылом и принялся за стирку. Мочил рубахи в воде, мылил, неумело тер кулаками.

Увлекшись стиркой, Лева не заметил, как домой вернулась хозяйка. Она остановилась у двери, присмотрелась, что делает квартирант. На губах ее промелькнуло подобие улыбки. Матрена Никифоровна скинула шубу, развязала платок, засучила рукава, обнажив крепкие, жилистые руки, и подошла к Леве. Легонько оттолкнув его плечом, она взяла у него из рук намыленную рубашку.

Лева, растерянно моргая, отошел в сторону и долго смотрел, не решаясь поверить своим глазам…

Лед был сломан. Между хозяйкой и квартирантами с тех пор установились теплые отношения, насколько они были возможны при угрюмом и властном характере Матрены Никифоровны.

В общем, целинникам в Белой Речке жилось неплохо. Кое-кто, позабыв о том, что главное еще впереди, уже стал посмеиваться над своими прежними представлениями о трудностях на целине. Мол, какие тут трудности! Разве только что папирос долго нет и заядлые курильщики вроде Вани Челмодеева вынуждены были переключиться на махорку. А так и тепло, и сытно, и в сельпо даже винишко для любителей есть.

Кстати сказать, число таких любителей постепенно росло, особенно среди тех, кто не был занят учебой или делом: безделье нередко приводит к этому.

Но вот наконец на стене хаты, где временно помещалась контора совхоза, появился долгожданный приказ. Новость быстро облетела все село: завтра выезжать в степь.

Белая Речка сразу преобразилась. Целинники готовили машины, инструмент, нагружали тракторные сани, многочисленные повозки, которые совхозу по-соседски одолжил для переселения колхоз «Зеленый дол».

На другой день рано утром, еще только начинало светать, из села потянулась длинная колонна. Лева ехал впереди на тракторных санях. Они были до отказа набиты молодежью.

- Споем? - весело предложил кто-то.

- Споем! - тотчас же отозвалось несколько голосов.

Спели «Комсомольскую прощальную», «Песню новоселов»…

Село скрылось из виду. Теперь колонна шла по необъятной белой равнине. Впереди, позади, справа, слева - всюду был только снег.

Взошло солнце. Рванул злой, порывистый ветер. Целинники затопали ногами, начали тереть рукавицами побелевшие щеки: мороз пошел в наступление. Угасла песня.

А колонна все шла и шла, хотя временами казалось, что она стоит на месте, - так однообразен был пейзаж.

Ни куста, ни деревца, ни постройки - не на чем глаз остановить.

Впереди, на пригорке стоял «газик» и возле него человек. Это был директор совхоза. Он подал тракторам знак разворачиваться.

Ребята соскочили с саней, окружили директора:

- Где же совхоз будет, товарищ директор?

- Здесь и будет.

Голос директора прозвучал чуть торжественно.

- А жить нам где прикажете? - скривив губы, спросил Коля Черных, высокий франтоватый парень с рыжим чубом, выбивавшимся из-под шапки.

- Пока дома не выстроим, все будем жить в палатках, - сказал директор, и у многих по спинам поползли мурашки.

Разделившись побригадно, целинники сгребали снег, очищали места для палаток. Потом ломами, топорами, кирками долбили мерзлую землю и вбивали деревянные колья.

Незаметно подошел вечер. Откуда-то набежали тучи, стало пуржить. Но работа не прекращалась. Все знали, от непогоды укрыться негде. Хочешь отдохнуть - быстрее работай.

Лева работал в одной бригаде с Иваном Челмодеевым и Димой Николаевым. Их бригадиром был опытный алтайский механизатор Тарас Семенович Подопригора, пожилой мужчина огромного роста с черными, как смоль, буденовскими усами и зычным командирским голосом. Но Тарас Семенович только на вид был таким внушительным. Характер у него отличался мягкостью и добродушием - впрочем, так нередко бывает у больших, физически сильных людей. И хотя бригадир грозно хмурил брови и сердитым басом подолгу отчитывал членов бригады за малейший промах, его напускная строгость редко кого обманывала.

Бригада ставила две жилые палатки. Дело двигалось очень медленно. Снег, правда, счистили без особого труда. но зато потом, когда настлали деревянный пол и стали раскладывать брезент, поднялся ветер. Ребята выбились из сил, пока поставили первую палатку.

Ночью мороз усилился. Развели костер и по одному бегали отогреваться. Лева не выдержал. Он подошел к костру, присел, потом вытянул ноги, явно намереваясь вздремнуть. Но на него закричали ребята, дожидавшиеся своей очереди.

Тогда Лева схитрил. Улучив момент, он незаметно нырнул в темноту. Стороной, проваливаясь по пояс в снег, подобрался к костру соседней бригады. Здесь Лева почувствовал себя в безопасности. Глаза его закрылись, по лицу расплылась блаженная улыбка.

Подошел временный комсорг, которого все шутливо называли дядей Васей, и потряс его за плечо:

- Эй, целинник, подъем!.. Ты откуда здесь взялся?

- Я? Вон оттуда. - Лева махнул рукой в неопределенном направлении.

- Оттуда? Вот видишь! А там без тебя, говорят, вся работа стала.

Лева, враждебно поглядывая на комсорга, пробормотал что-то невнятное и засунул руки поглубже в рукава. Он твердо решил не уходить от костра. Но дядя Вася не унимался:

- Комсомольский билет у тебя в кармане? Смотри не потеряй… А ну, встать! Шагом марш к себе в бригаду! - гаркнул он, потеряв, видимо, всякую веру в свой агитаторский талант.

Зычная военная команда сразу возымела действие…

К утру бригада выполнила задание. Тарас Семенович собрал всех своих.

- Кто дуже заморився, може отдыхать, - сказал он, выразительно глядя на Леву, - а кто ше держится на ногах - айда подсоблять сосидям. Бачите, як они там маются.

Все пошли с Подопригорой. У палаток осталось только двое - Лева и Коля Черных.

- Ну и черт с ними! - сказал Черных. - Что нам, больше всех надо? Айда спать!.. И вообще, я тебе скажу, влипли! - Он воровато оглянулся и понизил голос: - Мотать отсюда надо, понял?

Лева взглянул на его рыжий чуб, наглые глаза, молча взял свою кирку и, покачиваясь от усталости, словно пьяный, побрел в сторону соседней бригады…

К полудню на пригорке вырос палаточный городок. Весь совхоз завалился спать. Бодрствовали лишь дневальные. Им было поручено варить кашу на кострах. Но котлы были небольшие, а все целинники голодны, как волки. Что делать? Выход предложил Тарас Семенович. Когда каша будет готова, дневальный поднимет свою палатку. Покушают ребята - назначается новый дневальный, который снова закладывает котел. И все это повторяется столько раз, сколько нужно.

Утром городок наполнился смехом и шутками. Работы предстояло еще очень много, но первое испытание целинники выдержали с честью, и это вселяло в них бодрость и уверенность. Правда, штурмовая ночь не обошлась без неприятностей: у троих оказались обмороженными пальцы ног, а один получил на руках сильные ожоги - сидел сонный у костра и свалился в огонь. Но ведь в бою не без жертв!

Лева вместе со всей бригадой вышел на строительство столовой. Не успел взяться за лопату, как к нему подошел дядя Вася. Лева встревожился: неужели будет отчитывать за вчерашнее?

Но дядя Вася спросил:

- Ты, говорят, брить умеешь здорово?

- Умел когда-то.

- Просьба к тебе: побрей ребят, постриги. Молодежный совхоз, а на кого все похожи…

Лева посмотрел на ребят. Они были в самом деле заросшие, косматые. Кое-кто не стригся, наверно, со времени приезда в Белую Речку. До сих пор Лева не обращал на это внимания, но теперь в нем проснулся парикмахер…

- Безобразие! Личной гигиене ноль внимания!.. Ты чего смеешься? - напустился Лева на комсорга. - Думаешь, ерунда это?

Дядя Вася заулыбался еще шире:

- Ты, гигиена… Ну-ка, тронь себя за подбородок.

И тут Лева вспомнил, что сам тоже давно не брился. Ему стало неловко.

Он деланно засмеялся:

- В общем, вечером займусь.

И принялся швырять снег, давая понять, что разговор окончен.

- Не вечером, а сейчас, - сказал дядя Вася. - Директор разрешил. Ребята будут подходить к тебе по очереди…

Через полчаса у входа в одну из палаток красовалось объявление:

Долой пещерные бороды и космы!

Внимание! Открыт парикмахерский салон. За спасибо вас побреет и подстрижет брадобрей международного класса мастер Лев Белевич (Белоруссия).

Примечание. Порезы идут в качестве приложения.

Мастер «международного класса» с чистым полотенцем в руке, церемонно кланяясь, пропускал в палатку первого клиента.

Подбородок и щеки Левы были выскоблены до синевы. Разве уважающий себя парикмахер станет брить других, предварительно не побрившись сам?

Весна утверждалась в яростных сражениях с зимой. С утра острые пики солнечных лучей устремлялись в атаку на степные снега, покрытые прочной ледяной броней. К полудню лед таял. Снег, оставшийся без защиты, быстро оседал и испарялся. Но к вечеру вновь ударял мороз. Он властвовал всю ночь, спешно приводя в порядок свое потрепанное войско, укрепляя ледяной коркой позиции. Приходило утро, и опять вступала в бой солнечная конница весны.

Много было и таких дней, когда полностью властвовала зима. Все вокруг застилало сплошной белой пеленой. Ветер сыпал снежную крупу, наметал новые сугробы.

Но все же весна брала свое. Все больше и больше появлялось проталин, особенно на пригорках. Снег сделался ноздреватым и стал быстро чернеть. В низинах под снегом появилась вода. Ступишь неосторожно ногой - и провалишься по колено.

Леву назначили сменщиком к его бывшему учителю Ване Челмодееву. Дела у Левы шли неважно, но он не сдавался. По целым дням копался в моторе, а вечерами сидел за учебником.

В совхозе к Леве проявляли повышенный интерес. Парикмахер-тракторист - что ни говори, а такое не часто встретишь. Случалось, что над ним подтрунивали:

- Трактор - это тебе, брат, не машинка для стрижки волос.

Лева злился и учился еще настойчивее. Ничего, ничего! Скоро начнется пахота, и тогда он покажет этим насмешникам!

Ваню Челмодеева отправили за несколько десятков километров валить лес - до начала сева надо было успеть заготовить как можно больше леса. Лева остался на тракторе один. Глядя на освободившиеся от снега поля, он сгорал от нетерпения. Когда же наконец можно будет пахать?

Тарас Семенович поправлял свои пушистые усы и произносил с ласковой усмешкой:

- Пидожди, не спеши.

- Но, Тарас Семенович, выборочно уже можно пахать. Вон там, на пригорке, у речки, снег уже почти весь стаял.

- Ось бачишь, сам кажешь «почти». Значит, кусочками ще лежит.

Лева пренебрежительно фыркнул:

- Кусочки! Что они значат для трактора!

- Який знахарь! - посмеивался Тарас Семенович. - А ты подумал, что пид тыми кусочками мерзла земля, що твоя сталь? Не можно ще там пахать.

Нельзя пахать? Ерунда! Тарас Семенович перестраховщик. А вот он докажет, что можно.

Леве нужен был помощник. Он поговорил с Димой Николаевым - тот окончил курсы прицепщиков. Дима долго не раздумывал. Еще бы! Они первые будут пахать целину.

И вот рано утром, прицепив пятикорпусный плуг, оба выехали на свободный от снега пригорок.

Прикинули длину загонки и начали. Хрустнул земляной пласт.

- Ура! - крикнул Лева и показал Диме из кабины большой палец.

Метров пятьдесят прошли благополучно. Потом Лева почувствовал, что трактор пошел тяжело. Он переключил скорость.

- Стой, стой!-замахал руками прицепщик.

Но было уже поздно. Что-то треснуло, звякнуло… Лева остановил трактор и подбежал к плугу. Оказалось, что, наткнувшись на промерзлую землю, сломались два лемеха. Прав был Тарас Семенович: нельзя еще пахать.

Наука обошлась Леве недешево. Его сняли с трактора и поставили на прицеп. Но этим дело не ограничилось. Комсомольское собрание объявило ему выговор за самовольство, а в «Боевом листке» появилась на него карикатура. Лева ходил хмурый, ни с кем не разговаривал, лишь сердито огрызался, когда ребята над ним подтрунивали. Свой бывший трактор, который пока стоял на приколе, он старался совсем не замечать. Впрочем, ему это плохо удавалось. Все видели - страдает парень.

Через несколько дней к нему подошел Тарас Семенович. Лева глянул на него и опустил голову.

- Хочешь знов на трактор? - неожиданно спросил бригадир.

Лева исподлобья посмотрел на него: не шутит? Нет, вроде серьезно.

- Да я… Тарас Семенович… Да я… - быстро заговорил он.

- Ладно, ладно, - усмехнулся Тарас Семенович.- В общем, сбирайся. Поедешь на станцию за горючим. Ось-ось починать пахоту, а горючее ще тильки пидийшло. Боюсь я.

Лицо бригадира помрачнело. Он не досказал, но Лева понял его. Склад горючего находился на центральной усадьбе совхоза. Путь отсюда к землям бригады шел через речку Белую. Она была не очень широкой, но глубокой и быстрой. Пока на реке стоял лед и по нему еще ездили. Но не сегодня-завтра мог начаться ледоход. Нужно было как можно скорее создать на стане бригады необходимый запас горючего для тракторов, а его на базе еще не было, и директор разрешил Тарасу Семеновичу взять горючее прямо со станции.

Лева быстро собрался в путь. С ним вместе на прицепе поехали трое парней - помогать грузить бочки с горючим.

Дорога была нелегкой. Трактор еле тащился по раскисшей земле. Наконец добрались до станции, но оказалось, что горючее еще не прибыло.

- Что будем делать? - спросил Лева.

- Ждать! - сказали ребята.

Так и решили - ждать!

Горючее прибыло лишь на вторые сутки. Быстро погрузили бочки и тронулись в обратный путь.

Дорога была по-прежнему залита жидкой и тяжелой, как мазут, грязью, которая фонтаном била из-под гусениц трактора. Но сама степь неуловимо переменилась. Ее скучный серо-коричневый покров приобрел какой-то сочный оттенок, словно его вспрыснули живой водой. Прозрачнее стал воздух. От сырой земли, согретой солнцем, исходил пряный, волнующий запах.

Степь пробуждалась, повинуясь властному зову весны. И пусть пока еще это пробуждение проявлялось лишь в первом движении живительного сока в очнувшемся корне, в трепете тысяч и тысяч стеблинок, еще беспомощных и жалких, с трудом прокладывающих себе путь к воздуху, к солнцу, - завтра степи предстояло расцвести изумрудом трав, светло-синими огнями ирисов, красным бархатом саранок, нежной белизной ветрениц - всем богатством весенних красок.

Весна! Весна пришла в степь, щедро рассыпая вокруг семена жизни и властно заявляя о своем приходе…

Лева выжимал из машины все, что она могла дать. Он хорошо понимал, что значит теперь каждый час.

В центральную усадьбу совхоза заезжать не стали, а поехали более короткой дорогой прямо к стану бригады.

Вот холм, за ним - спуск в ложбину. А там через речку - и дома.

Через речку - и дома! Легко сказать…

Лева почуял опасность в самую последнюю секунду. Рванув рычаги, он едва успел затормозить: еще два - три метра, и машина, перевалив через гребень холма, рухнула бы прямо в воду. Белая превратилась в шумную, стремительную реку. По серым волнам неслись последние льдины. Вода залила всю ложбину, затопила кустарник на противоположном берегу, подступила к самым березам, неподалеку от которых белели палатки бригады.

Лева вышел из кабины, растерянно взялся за подбородок. Подошли ребята, многозначительно переглянулись:

- Ну и разлилась!

- Это с гор вода пошла.

- Съездили, выходит, за горючим…

Трактор увидели на стане бригады. К березам на том берегу сбежались трактористы. Подошел и Тарас Семенович. Он сложил руки рупором и зычно крикнул:

- Езжайте вниз… Километрах в сорока… переправа… У села Ребрихино… Як наведут, щоб першими…

Ветер относил слова в сторону, но Лева понял.

В сорока километрах наводят переправу… Когда ее еще наведут! А пока бригада без горючего. Другие уже сегодня начнут пахать. Отстанет бригада безнадежно.

Но что тут можно придумать? Ничего не придумаешь!.. Не на руках ведь перетаскивать бочки через поток. И лодок тут нет нигде - места нежилые…

- Чего стоишь, Лева! Езжай!-снова крикнул Тарас Семенович.

Сейчас, сейчас… Сколотить плот? Доски найдутся… Глупости! Снесет течением…

А если…

Лева хлопнул себя ладонью по лбу. Идея, честное слово, идея! Пусть потом кто-нибудь скажет, что у него не г головы на плечах.

- Тарас Семенович, я приду-у-у-ма-а-ал! - крикнул Лева и повернулся к своим спутникам: - Давайте быстрее в поселок. Достаньте как можно больше веревок и тащите сюда… Ну, давайте, что вы на меня уставились?

Пока ребята бегали в поселок, Лева попытался, пересиливая шум воды и ветра, прокричать Тарасу Семеновичу свой план. Но эта задача оказалась ему не под силу - он не обладал могучим голосом бригадира. Тогда он махнул рукой и стал кричать, приседая от напряжения:

- Шубы! Шу-бы! Шу-бы! Шубы к берегу давайте!

Тарас Семенович недоуменно разводил руками: зачем шубы? Но Лева продолжал настаивать на своем.

Бригадир повернулся и что-то сказал стоявшим поблизости трактористам. Те рассмеялись. Один даже показал пальцем на голову - мол, рехнулся парень! Но все же они сходили на стан и принесли полушубки.

Тем временем ребята приволокли из поселка большой моток тонкой проволоки - веревки не оказалось. Лева критически осмотрел ее, пощупал, даже попробовал на зуб.

- Хороша!

Ребята смотрели на него, как на фокусника. Он размотал проволоку, расстелил по земле. Полез под трактор, отвернул пробку картера мотора и спустил оттуда с полведра масла. Затем стал торопливо раздеваться, не обращая внимания на изумленные крики трактористов и громовый голос Тараса Семеновича:

- Не смий! Запрещаю!

Раздевшись, он, лязгая зубами от холода, зачерпнул рукой масло из ведра и быстро вымазался весь, с головы до пят. Обвязался проволокой, подал другой ее конец совершенно обалдевшим от неожиданности ребятам:

- Держите. Не выпускайте ни в коем случае! В этом вся штука.

И прыгнул в воду…

Тело обожгло, словно каленым железом. Лева громко охнул и поплыл, выбрасывая вперед руки. Каждый взмах стоил невероятного напряжения. Ноги свело судорогой. Лева плыл, стиснув зубы, закрыв глаза, теряя сознание от дикой боли в ногах… Еще взмах… Так… Еще раз… Еще… Еще…

До берез оставалось порядочно, когда Лева окончательно выбился из сил. Но здесь уже было неглубоко. Он встал на ноги и с трудом побрел по воде, то и дело падая и поднимаясь вновь.

Навстречу Леве кинулся Ваня Челмодеев, во всем, в чем был. Он подхватил его под руки и вывел из воды на берег.

Леву укутали в шубы, стали растирать тело. Тарас Семенович, приговаривая: «Ну на що це! Сумасшедший, на що?», трясущимися руками поднес к его рту солдатскую флягу и заставил сделать несколько больших глотков. Это был спирт. У Левы перехватило дыхание, но через несколько секунд внутри все стало гореть. Он почувствовал, что пьянеет, и торопливо заговорил:

- У нас ведь тросы есть, Тарас Семенович?.. Так вот, надо связать их, чтобы получилось подлиннее, пригнать к берегу трактор и привязать к нему. Если троса не хватит, пусть трактор зайдет в воду. Тут у берега неглубоко, вы же видели.

- Що це ты, бредишь?

- Сейчас, сейчас. - Лева беспокойно зашарил рукой возле себя. - Где проволока? Которую вы с меня сняли…

- Да вот она, проволока твоя, успокойся.

- Привяжите ее к тросу. Другой конец проволоки у ребят на том берегу. Они перетянут трос к себе, обвяжут им бочку с горючим, а трактор волоком перетащит ее сюда, через речку. Понятно? А потом ребята снова перетянут трос на тот берег. Следующая бочка… Пока все горючее на эту сторону не переправите… Ну как, а?..

…Через полчаса на необычной переправе вовсю кипела работа.

А Лева лежал в это время в палатке на койке, укрытый ворохом шуб и одеял, и пьяным голосом распева., песни.