Глава 18

«Это была моя комната».

Мысли о прошлом и настоящем несли Дженни в своем потоке, как течение, не позволяя вынырнуть из этой стремнины.

Дженни окинула помещение удивленным взглядом. Может ли существовать хоть малый шанс, что эта комната когда-то принадлежала Анне? Или то, что все здесь кажется знакомым, просто совпадение? А еще совпадение романа Бретта и найденного дневника Моди. Не много ли совпадений?

Дженни в изнеможении потрясла головой, отгоняя нахлынувшие мысли. На все эти вопросы не было ответов — они находились за пределами постижимого. Принадлежала ли когда-нибудь эта старая, очень большая комната с громадной кроватью Анне?

— Неужели этот балдахин настоящей хеппелуайтской работы? — не удержалась Дженни, в восхищении рассматривая произведение искусства над кроватью.

— Шератон, — пробормотал Бретт.

— Что?

— Я говорю, что эта работа нехарактерна для Хеплелуайта. Обычно такую мебель делали в Шератоне.

— Откуда ты знаешь такие тонкости? — Дженни удивили его познания в этой области.

Как только они вошли в комнату, Бретт стал молчалив и задумчив, и Дженни старалась расшевелить его.

— Просто я специально изучал эти вопросы, когда решил написать книгу о том историческом периоде. Хотелось не выглядеть дилетантом и избежать всевозможных неточностей.

— Ну и как ты определил, что это именно Шератон?

(Ну давай, Бретт, поговори со мной! Почему ты так печален?)

— По роликам на ножках.

— По роликам? Как это?

— Очень просто. Хеппелуайтская мебель была популярна приблизительно с 1785 по 1800 год. Стиль Шератона вошел в моду несколько позже, приблизительно в период с 1800 по 1820 год, причем на мебели появились колесики.

— Считай, что ты произвел на меня потрясающее впечатление своей глубокой эрудицией.

— Это одно из необходимых качеств, если хочешь написать добротное, читаемое произведение.

— В любом случае эта кровать восхитительна. — Дженни обвела комнату внимательным взглядом, не пропуская ни единой детали обстановки. Платяной шкаф, масляная лампа, розовая скатерть на столе. Кровать и канапе покрыты белыми вязаными покрывалами. Около стены — обитый бархатом диван. Сама Дженни не смогла бы даже приблизительно определить, к какому времени относится вся эта старинная роскошь: ее познания в антиквариате не шли дальше черепахового гребня для волос.

Пребывание в этой комнате, в самом доме, казалось, отбрасывают ее назад во времени. Даже воздух здесь был пропитан стариной, стены хранили свои тайны о событиях, происходивших изо дня в день, из года в год.

Бретт выглядел таким печальным, что Дженни отказалась от мысли разговорить его. Он стоял спиной, но Дженни видела лицо Бретта, отраженное в зеркале шкафа, и его выражение напоминало ей Джеффа Темпл-тона в тот момент, когда он был послан отцом в свою комнату.

— Бретт… Что-нибудь случилось?

Он отвернулся от зеркала и посмотрел отсутствующим взглядом в окно — на старую магнолию, растущую на заднем дворе.

— Во всем этом есть одна маленькая деталь.

— Ты о чем? — Дженни проследила за его взглядом и тоже уставилась на цветущее дерево.

— Тапиока.

— Тапиока? — Она обеспокоенно посмотрела на Бретта, не понимая, о чем он говорит.

— Бретт?

— Он часто дразнил меня этой тапиокой. — Бретт говорил очень медленно, почти без выражения, словно пребывая в трансе, взгляд его застыл на одной точке. — Мой отец. Он знал, что я ее ненавижу. Я всегда говорил, что ни за что не буду есть эту гадость, напоминающую застывшие бусинки. — Бретт вздрогнул и удивленно огляделся, будто только что проснувшись, затем натянуто улыбнулся.

— Бретт?

Он, очевидно, уловил тревожные нотки в голосе Дженни и успокаивающе погладил ее по руке, такой изящной, нежной и возбуждающей, такой умелой и быстрой на клавишах компьютера.

— Прошу прощения. — Он обнял Дженни и прижал к себе. — Не знаю, почему я вспомнил про отца. Ничего страшного, забудь, я в порядке. — Бретт прижал ее еще крепче, пытаясь заглушить в себе боль, которая всегда вспыхивала, когда он вспоминал об отце.


Центральное отопление, электричество, три ванные комнаты, кондиционеры и великолепно оборудованная кухня ничуть не портили атмосферу старого дома. Из пяти его спален две имели собственную гостиную, большая часть помещений была стилизована под начало прошлого столетия. Нетронутой оставалась только комната Джеффа. В ней расположившиеся на полу вооруженные до зубов трехдюймовые пластмассовые человечки были вполне готовы к бою с двухфутовым пушистым динозавром, мирно дремавшим в углу. На стене висели плакат университета штата Луизиана с изображением гигантской птицы.

Все комнаты в доме были просторными, с высокими потолками. Гостиная, в которой Бретт и Дженни познакомились с Сью, в сущности, представляла собой целый зал и соединялась со следующим, таким же, широкими двустворчатыми дверями. В каждом из залов находился камин.

Столовая, в которой впоследствии должен был разместиться ресторан для отдыхающих, находилась по другую сторону холла. Больше двадцати человек могли пообедать за огромным старинным столом, не мешая друг другу. Дальняя дверь вела в кухню и кладовую. Кладовая не уступала по размерам комнате Дженни в Новом Орлеане. Еще одна дверь вела в угловую комнату с двумя окнами, выходящими на восток. Ее с раннего утра заполняло солнце. Изящная стеклянная дверь во французском стиле выходила прямо на веранду.

С каждым шагом Дженни казалось, что неясные образы прошлого все тесней обступают ее. Ей слышались смех и приглушенные рыдания, чьи-то спорящие голоса и одобрительные восклицания, она чувствовала обволакивающее тепло, излучаемое всем тем, что находилось вокруг. Неожиданно для себя она обнаружила, что веранда имеет еще одни стеклянные двери — вход в библиотеку, по стенам которой тянулись бесконечные полки с пыльными томами.

Размышления Дженни были прерваны Сью Темпл-тон, вошедшей в комнату с темнокожей женщиной лет сорока. Ее звали Хестер.

— Добрый день. Рада познакомиться, добро пожаловать к нам в гости. — Она с достоинством кивнула каждому в отдельности.

Хестер Филдинг совмещала в «Дупле дуба» обязанности поварихи и домоправительницы. Всю жизнь она и ее муж Арнольд прожили в Западной Фелициане.

— Она собирается на несколько дней к тетке в Новый Орлеан, — пожаловалась Сью. — Нам так повезло с Хестер, и мы не представляем себе, как будем управляться со всем хозяйством без нее.

— Думаю, вы прекрасно справитесь, миссис Темплтон, — утешила ее домоправительница. — Вы сами знаете, что справитесь. — Она посмотрела на Бретта. — А вы, значит, тот самый человек, который написал роман об этих местах?

— О каком именно романе вы говорите? — уточнил Бретт.

— Конечно, о «Безумной ярости», о чем же еще?

— Миссис Филдинг, это действительно моя книга, но я не задавался целью писать именно об этих местах. Там был просто юг, а конкретное место — обычная выдумка автора.

Брови негритянки недоверчиво приподнялись:

— Выдумка. Я понимаю.

То, что она осталась при своем мнении, было совершенно очевидно.

Бретт резко отвернулся, и Дженни не рискнула вмешаться. Она взглянула на Хестер повнимательнее и ощутила в ней что-то притягательное и загадочное. Дженни почувствовала в ней… знание.

— А где Джефф? — поинтересовалась Сьюзен у Хестер.

Выражение лица темнокожей служанки сразу изменилось. Было видно, что разговор о Джеффе доставляет ей удовольствие.

— Молодой хозяин помогает Арнольду наводить порядок в хижинах. По крайней мере он крутился сейчас именно там.

— Уверена, что Арнольд не в восторге от такой помощи, — вздохнул Джон.

— Да что вы! Они прекрасно нашли общий язык с моим мужем: понимают друг друга с полуслова.

— Арнольд у нас главный специалист по всему, что связано с землей, — пояснила Сью Дженни и Бретту.

— Стало быть, вам повезло не только с Хестер, но и с Арнольдом. Представляю, сколько труда потребовалось, чтобы содержать усадьбу в таком порядке!

Перебивая друг друга, Темплтоны сразу заговорили об усадьбе, цветах, снова вспомнили о ресторане. «Да, — подумала Дженни, — у них дело должно пойти».

Вечерело. Дженни сидела на веранде, и успевший остыть воздух приятно холодил кожу. Закат был прекрасен. Малиновое солнце золотило верхушки вековых дубов. Как много семей, должно быть, сейчас так же наблюдают за величественным заходом светила, забыв о городской суете, не думая о тех заботах, которые снова захлестнут их на следующий день! Дорога из кирпича оранжевой нитью вилась между деревьями и исчезала вдали.

Голос призывающей к ужину домоправительницы прервал мысли Дженни. Несмотря на то что Хестер прожила всю свою жизнь в сельской местности, манеры ее были безупречны. Вообще гости постоянно ощущали искреннее гостеприимство и чуткую заботу о себе.

Поужинав, Джон пригласил Бретта пройти в библиотеку.

— Посмотрите, вот тот дневник, о котором я вам писал. Очень надеюсь, что вас это заинтересует.

Бретт взглянул на протянутый дневник, как на змею.

— Мы нашли на чердаке большой сундук, — пояснил Темплтон. — Именно в нем и обнаружились эти старые записи. Кстати, они очень неплохо сохранились, только бумага пожелтела, а сама обложка почти как новая. Именно из-за сундука ни одна мышка до них не добралась, — улыбнулся Джон.

— Благодарю вас.

Бретт все-таки нашел в себе силы взять в руки тетрадь. Ничего не произошло, стены не дали трещину, потолок не обрушился на голову.

— Я думаю, нам будет о чем поговорить после того, как вы прочтете эти записи, — сказал Джон.

Бретт покрутил дневник в руках. Дженни помогала Сью и Хестер убирать со стола, поэтому он мог ознакомиться с его содержанием в одиночестве. Бретт включил лампу и уселся на стул девятнадцатого века, величиной и громоздкостью напоминающий инвалидную коляску. Такие стулья он встречал только в библиотеке имени Джексона в Новом Орлеане.

Дрожащими руками Бретт открыл старый дневник.


«Мой дневник.

Моди Гэмптон.

1 января, 1857 г.

Сегодня, в первый день нового года, я приняла окончательное решение избавиться от своей кузины. Брат этой мерзавки, Рэнделл, кажется, говорил с Сэзом об их женитьбе. Я Никогда Не Допущу Этого!

Мой дорогой Сэз никогда не женится на этой стерве! Его женой буду я, только я и никто другой.

Я ненавижу ее.


22 февраля, 1857 г.

Сегодня моя маленькая бедная кузина чуть было не отдала Богу душу. Как же неудачно получилось, что ее горничная вошла в комнату в тот самый момент, когда Анна уже протянула руку к ящику стола и, умышленно или неумышленно, отвлекла ее каким-то пустяком. Вечно сующаяся не в свои дела негритянка испортила все дело.

Знала ли она? Может быть, случайно видела, как я засунула в ящик змею? Дельях достаточно умна, чтобы представить себе, что я с ней сделаю, если она обо всем расскажет в открытую. Высеку? Покалечу? Да я просто убью ее, не раздумывая! Конечно, под строжайшим секретом она может сболтнуть что-нибудь своему деду — старому Солу. Но, во-первых, старик слишком глуп, во-вторых, он, если и поверит в услышанное, заставит Дельях молчать.

Теперь мне придется придумывать что-нибудь новенькое. Сэз влюблен по уши. В последний раз на пикнике он даже не стал со мной разговаривать.

Ладно, еще не поздно…»


Бретт, успевший отвыкнуть от рукописных строчек, временами с трудом ориентировался в витиеватом старинном почерке. Но сами чернила не так уж сильно выцвели, и разбирать записи оказалось значительно проще, чем Бретт рассчитывал.

Он проглатывал страницу за страницей, не замечая хода времени и не находя объяснения происходящему. Он читал свое собственное произведение, это был его роман, но события, порожденные его фантазией, описало другое лицо — Моди Гэмптон.

В «Безумной ярости» рассказчик постоянно менялся: это были и Моди, и Рэнделл, и Гэмптоны — родители Анны. Но чаще всего Анна или Сэз.

Дневник имел только одного автора. И черт побери Бретта, если он понимал, как такое могло случиться. Он закрыл глаза и снова и снова повторял себе, что это — совпадение, и только совпадение.

Бретт не убеждал себя, а просто таким образом старался заглушить другой, внутренний голос, утверждающий совсем иное.

Уже за полночь Бретт пришел в спальню.

Дженни сначала тоже хотела пойти с ним в библиотеку, но потом передумала. Она слишком хорошо изучила реакцию Бретта на все, что касалось переселения душ, прошлой жизни и ее взаимосвязи с настоящей.

Тем не менее посещение «Дупла дуба» было его идеей. Писатели всегда отличались профессиональным любопытством, и Бретт не был исключением. Пускай он вздрагивал при слове «реинкарнация», но отказать себе в возможности заглянуть в дневник Моди Гэмптон, естественно, не смог.

С Дженни успело семь потов сойти, пока она ждала Бретта из библиотеки. Она не знала, что он может найти в записях, а стало быть, его дальнейшие действия были непредсказуемы. Может быть, после всего Бретт поверит в то, что в предыдущей жизни она действительно была Анной?

Итак, она намеренно не пошла вместе с ним в библиотеку, предполагая, что Бретт пробудет там не больше часа. Но время шло, а его все не было и не было. Волнение Дженни достигло предела. Она задрожала, как от озноба, когда дверь в спальню наконец открылась.

В комнате горел ночник, Дженни специально не включила его, чтобы Бретт не подумал, что она уже спит. Его улыбка была кривой и неестественной. Он рывком сбросил с себя одежду и без слов юркнул под простыню. Дженни ощутила, насколько Бретт напряжен и скован.

— Бретт?

Ей хотелось обнять его, и Дженни придвинулась, но он не смог пошевелиться. Ему казалось, что грязь, ненависть и злоба, с которыми он столкнулся при чтении дневника, въелись в кожу и покрывают все его тело шершавой коркой. Змеиный яд струился с каждой страницы и оставлял свой след на его руках.

Как только Бретт открыл дневник и прочел имя Моди Гэмптон, ему показалось, что его будто кто-то толкнул. Волна ненависти, направленная на Анну, оглушила его своей мощью.

— Извини, Дженни, мне необходимо принять душ.

Бретт рванулся в ванную и бросился к кранам. Поющие трубы были, конечно, не полуторавековой давности, но явно нуждались в замене.

Горячая вода, почти кипяток, хлынула ему на голову и плечи, и Бретт долго стоял под очищающими струями, яростно скребя свое тело, пока кожа совсем не потеряла чувствительность. Он закрутил кран и окатил себя ледяной водой. Нет, этот род грязи, прилипшей к душе, не оттирался ни мочалкой, ни мылом — легче Бретту не стало.

Дженни, неплохо изучившая Мак-Кормика, поняла, что с ним творится что-то необычное. Он выбежал из ванной, не одеваясь, и затих под простыней, прислушиваясь сам к себе.

— Бретт? — снова позвала его Дженни шепотом.

Он продолжал хранить молчание, пытаясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями.

В этот момент Дженни сделала то, к чему Бретт был готов меньше всего: она просто дотронулась до его плеча. И это легкое прикосновение теплых и нежных пальцев свершило то, о чем Бретт уже перестал и мечтать. Эффект был совершенно неожиданным и труднообъяснимым, почти неправдоподобным. Бретт снова почувствовал себя нормальным человеком, с душой, не запятнанной дневником Моди Гэмптон.

Наверное, это и называлось самой обыкновенной настоящей любовью. Бретт подвинулся и повернулся к Дженни лицом. Он был безмерно благодарен за то, что она не стала задавать лишних и несвоевременных вопросов, вероятно, чувствуя его состояние. Сейчас Бретту была нужна только она, и ничего больше. Дискуссии можно было отложить и на завтра.

Дженни поцеловала его в плечо, чуть пахнущее мылом. Она знала, что сейчас ровное дыхание Бретта собьется с ритма, а сердце начнет стучать сильнее. Господи, как это было хорошо! Чертовски хорошо!

— Джен! — только и смог произнести Бретт.

— Да!

Мир засиял всеми цветами радуги.


На следующее утро Бретт заметил, одеваясь:

— Ты ничего не спросила меня вчера о дневнике.

Дженни в это время зашнуровывала кроссовки.

— Да, не спросила, — подтвердила она, стараясь не встречаться с Бреттом глазами.

Он уселся на ручку кресла и с явным интересом принялся наблюдать за манипуляциями Дженни со шнурками.

— И из каких же соображений?

«Теперь нужно быть крайне осторожной», — подумала Дженни. В голосе Бретта слышались саркастические нотки.

— Я полагала, что ты сам расскажешь мне все, что сочтешь нужным.

— А я полагал, что ты более любопытна.

— Ты правильно полагал. — Дженни занялась вторым шнурком. — Но, судя по всему, там не нашлось ничего интересного?

— Ты так думаешь?

— А на самом деле? Значит, что-то интересное есть?

— Да! — Бретт пересел с подлокотника в само кресло и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза. — И даже больше.

— Так, значит, ты поверил в то, что…

— Ни в коем случае. — Его глаза все еще были закрыты, но голос стал жестким. — Просто… Не спрашивай ни о чем, ладно? Возьми и прочитай дневник сама.

Дженни почувствовала горькую обиду. Она так надеялась, что Бретт наконец-то поверит и поймет.

— Дженни, мне очень жаль. — Он встал с кресла и обнял ее. — Очень. Может быть, тебе вообще не стоит читать дневник Моди?

Дженни вырвалась из его рук:

— А это еще почему?

— Видишь ли, — начал Бретт осторожно, — в моем романе Моди была просто сумасшедшей. У не был только один порок — болезнь. Психопатия.

— И?

— Не «и». Но. Реальная Моди Гэмптон тоже имеет недостаток. Правда, она абсолютно нормальна. Настоящая Моди — просто дьявол. Мне нечего больше добавить, это единственное подходящее слово, которое я могу подыскать по отношению к ней. Когда я читал ее записки, мне казалось, что я ползу по горам смердящих трупов.

— Фу!

— Ага! Прошу прощения. Но это именно то, что я хотел сказать.

Дженни, кажется, начала понимать состояние Бретта сегодня ночью и то, почему он бросился под душ и почему после этого лежал, накрывшись простыней, дрожал и боялся пошевелиться. А вот Бретт не понимал и не желал понять всего того, что связывало их с Моди Гэмптон. В неправдоподобную историю с переселением душ по ходу действия спектакля вводились новые действующие лица. Моди тоже существовала в этой жизни, здесь, в Новом Орлеане. И она поджидала Дженни. Именно Моди, кем бы она ни была сейчас, начала свою охоту.

Загрузка...