Пантелеймон Романов

Действие происходит в глухом уездном городишке, куда еще не докатилась волна Октябрьской революции и куда съехались все бежавшие из столиц и имений. Дом уездного магната, фабриканта и пароходчика Кашина.

КАШИН, РОДИОН АРХИПЫЧ. 65 лет. Крепкий старик. Под европейца. Осторожен, труслив, но когда дело идет о спасении шкуры, решителен и находчив.

АННА ФЕДОРОВНА, жена его, 50 лет. Из уездных дворян. НАДЯ, дочь их. Сорванец.

ПЕТУХОВ, АРДАЛЬОН. Уездный драматург, режиссер, артист, поэт и художник.

БЕРЕЗКИН. ИВАН ИВАНОВИЧ. Полный. Несколько наивен. Вестник по призванию.

ПОКЛЕВСКИЙ, ВИКТОР ЛЬВОВИЧ, фаф. лишившийся поместьев. Камер-юнкерский мундир. Монокль. Лет 38-ми.

БАГРАТИОНОВА, МАРИЯ АРКАДЬЕВНА. Княгиня, помещица, выселенная крестьянами. Не отличает правой руки от левой. Изящна. Детская простота души. Лорнет. Лет 33-х.

ПАШКОВ. СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Капитан. Животен. Часто рычит.

МАРИЯ ПЕТРОВНА, его жена. Сухая, нервная, очень ревнива.

БЕРКУТОВ, ВАЛЕРИЙ НИКОЛАЕВИЧ, приехавший от голода из Петербурга интеллигент.

ШИШИКИНА, ВАРВАРА. Мещанка.

АГАФОН, ее муж, приказчик Кашина. Пиджак, тяжелые сапоги, всегда молчит, неловок, ко всему равнодушен, кроме вопросов питания.

КОМИССАР.

ПОМОЩНИК КОМИССАРА.

БОРИС, товарищ детства Нади.

ФЕОКТИСТ, метрдотель из городского клуба.

ФЕКЛА, прислуга Кашиных.

ДВА СОЛДАТА.

ПЕВЧИЕ.

СВЯЩЕННИК. Веселый, общительный кавалер. ДЬЯЧОК, служит с увлечением.

ГОСТИ — телеграфисты, барышни.

Ни одно из действующих лиц не смеется. Действие идет большею частью быстрым лихорадочным темпом. Все действуют тесно спаянным коллективом. Все на страшной серьезности, поглощенности событиями и тревоге.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В квартире Кашина, празднующего свою серебряную свадьбу. Обстановка с претензией на роскошь. Зал, где готовят стол, убран для встречи серебряных молодых из церкви. Около двери передней стяг в новом стиле с кругами и треугольниками. Яркие краски. «Привет серебряным молодым» и очень крупно: «Исполнено Ардальоном Петуховым». Портрет великого князя, рояль, золоченая мебель. На столе красные розы.

Идут спешные приготовления. Готовится стол под руководством Феоктиста. Работает Фекла. Надя с Борисом рисуют какой-то плакат на полу. Фекла считает приборы и все сбивается.

ФЕОКТИСТ. Проворней, проворней, Фекла растрепов-на, сели на все четыре лапы и ни с места…

ФЕКЛА. Ах, матушки, соль забыли.

ФЕОКТИСТ. То-то вот соль… С вами воду возить, а не стол сервировать.

НАДЯ. Феоктист, что вы по краскам-то шлепаете, не видите, что дело делают.

ФЕОКТИСТ. Какое дело-то? У папеньки с маменькой торжество, они его, может, двадцать пять лет ждали, а вы в церковь не пошли да еще рожи рисуете. Нашли время…

НАДЯ. Ничего не понимаешь. Это карикатура на союзников. Нос вот что-то не выходит.

ФЕОКТИСТ. И слава богу, что не выходит. Слыхали вон, какое в Москве-то коловращение? Мороженую картошку уже кушают. Вот они к чему приводят, эти носы-то… Ох, знать, идут уже. Проворней, проворней, вы!..

БОРИС. Ну, ладно, сойдет…

НАДЯ. Петухову надо показать. (Ставит к столику под иконы.)

ФЕОКТИСТ. Что ж под самые образа-то поставили?

НАДЯ. Ни черта… Пойдем. (Убегают.)

ФЕОКТИСТ. Уж очень круто выражаетесь… А еще барышня.

Входит Шишикина с мужем.

ФЕОКТИСТ. Думал, невесть кто… Раненько забрались, сударыня.

ШИШИКИНА. Чего это?..

ФЕОКТИСТ. Ничего… То-то неучи прут раньше всех.

ШИШИКИНА (мужу). Повесь тут картуз-то, куда понес. Кажись, не опоздали. (Молятся. Агафон косится на стол.) Вот это помещение!.. Вот бы пожить-то! Одного белья сколько навешать можно, сарая не надо. Ведь это что ж, мои матушки, распространились как. (Садится) Что ж ты к столу-то прямо уж пристроился. Сядь вот тут… Закуски много выставили…

Входят капитан с женой.

КАПИТАН. Или еще никого нет?

ШИШИКИНА (толкнув мужа). Поднимись, чего прирос… Здравствуйте, батюшка.

КАПИТАН (с недоумением оглядывается). Здравствуйте… Не имею чести…

ШИШИКИНА (здороваясь с капитаншей). Мадам Шишикина, мой муж приказчиком на окладе у Родион Архипыча.

Калита и капитанша отвертываются.

ШИШИКИНА (мужу). Чего это они носы-то заворотили?

КАПИТАН (осматриваясь). Прекрасно, прекрасно…

ШИШИКИНА (мужу). Садись, чего стал, как истукан.

КАПИТАН. Феоктист, а что. Петухов не был? Это его работа?

ФЕОКТИСТ. Его-с. Был, забегал на минутку, флаг это выставил и умчался. Прибывает народ-то…

Входят граф и Беркутов.

ГРАФ. Торжество еще не начиналось? Серебряные молодые еще не приезжали?

ФЕОКТИСТ. Никак нет, ваше сиятельство.

ШИШИКИНА (мужу) Встань… Здравствуйте, ваше сиятельство.

ГРАФ (вставляет в глаз монокль, с недоумением сторонится). Феоктист, кто это?

ФЕОКТИСТ. Уступка времени, ваше сиятельство: Родион Архипыч приказчика своего с женой пригласить пожелали. (Шишикина трогает руками приборы на столе.) Ну, что руками-то цапаешь? Пустили тебя в хоромы, а ты уж с лапами полезла.

ШИШИКИНА. Авось, не слиняет. (Мужу.)Так и будешь стоять? Сядь.

Входит Фекла.

ФЕКЛА. Певчие пришли. Куда их?

Вбегает, запыхавшись. Петухов в визитке с чужого плеча, с огромным галстуком.

ПЕТУХОВ. Певчие? Сейчас. Слава богу, не опоздал. Приветствую всех. (Здоровается.)

КАПИТАН. Петухов, что вы пропали?

ШИШИКИНА. А этот пострел и сюда втерся! (Мужу.) Чего ты встал-то?

ПЕТУХОВ (поздоровался). Тревожные новости…

ВСЕ (кроме Агафона и Шишикиной). Что такое? Что?

Входят Надя и Борис.

ПЕТУХОВ. Встретил Ивана Ивановича, он, запыхавшись, бежал через площадь и крикнул мне, что привезет какое-то ужасное, ошеломляющее известие. Так и сказал: ошеломляющее! Его приятель, начальник почтовой станции, сообщил.

ВСЕ. Да что? — В чем дело-то? (Все собрались около Петухова.)

ПЕТУХОВ. Ничего больше не сказал. Махнул рукой и убежал. Как бы наше торжество не сорвалось.

КАПИТАНША. Началась мигрень… Серж, дайте одеколон.

ПЕТУХОВ. А может, еще пустяки. Не говорите серебряным молодым.

ВСЕ. А он-то придет сюда? Когда придет?

ПЕТУХОВ. Он сказал, что запоздает немножко. Да, певчие… Зови, зови их. Надо приготовиться. Вот что, господа: мы можем даже депутации выставить от всех, кажется, увы, уже бывших сословий.

Певчие вошли.

ПЕТУХОВ. А, вот они. Стихи разучили? Каковы стихи-то?

ПЕВЧИЕ. Стихи в самый раз… одно слово — авторские.

ПЕТУХОВ. То-то, брат, — Петухов. Ну, пока прокашляйтесь, просморкайтесь, сколько вам полагается, чтоб потом время не проводить. Главное, чтобы ансамбль. Господа, относительно депутаций…

НАДЯ. Да, Ардальон Степаныч, посмотрите — вот для клуба… ничего не выходит.

ПЕТУХОВ. Некогда… некогда… Старая школа. Вот теперь какие краски требуются… Так вот — смысл речей таков, что, мол, великая катастрофа политическая…

КАПИТАН. Землетрясение — образней будет.

ПЕТУХОВ. Не мешайте… Ну, пусть землетрясение… собрало в наш глухой, отдаленный городок весь цвет… Ну, одним словом, и так далее. От дворянства скажет граф, что, мол, богатством держалась наша страна, и мы, может быть, теперь бывшие, но еще кое-как сущие, приносим вам, и так далее… Скажете?

ГРАФ. Кажется, скажу.

ПЕТУХОВ. Так. Со счета долой. От интеллигенции Валерий Николаевич Беркутов — эсер и меньшевик. Идеолог. Учить не приходится.

БЕРКУТОВ. Эсер и меньшевик — такого сочетания не бывает.

ПЕТУХОВ. Ничего — для торжеству. От святого искусству Ардальон Петухов — знает, что сказать. От славной царской армии капитан и кавалер — честь и место… От мещанства и кулацкого сословия… (К Агафону.) Сумеешь что-нибудь сказать? Да не дергай его… Боишься? Ну, мы за тебя скажем.

Фекла бежит через сцену.

ФЕКЛА. Едут, едут, накажи господь.

ПЕТУХОВ. В самый раз…

КАПИТАНША. Серж, возьмите одеколон.

ПЕТУХОВ. Певчие, откашлялись? Гляди… Стихи моего сочинения, авторские, прошу обратить внимание. Ансамбль, пожалуйста. Граф, станьте наперед.

Входят серебряные молодые.

ШИШИКИНА. Не дергай носом. Возьми платочек.

(Петухов дает знак и управляет обеими руками. Певчие поют первые два стиха на мотив «Многие лета», а последние — что-то вроде «Со святыми упокой».)

КАШИН. Весьма благодарен, господа. Не ожидал такого сюрприза… в такое тяжелое время.

АННА ФЕД. Очень, очень мило. Это все Ардальон Степаныч…

ПЕТУХОВ. Стихи моего сочинения. Маленькая неточность только вышла: двадцатипятилетие, ау меня сказано 20 лет. Пятерочку пришлось скостить для размера, а то стиха не получается.

АННА ФЕД. Нет, очень мило. Вы первый поэт, которого я вижу в натуре.

ПЕТУХОВ. Здорово: «первый поэт»… Повторить вторую половину на бис. (Поют. Петухов управляет одной. рукой, другой держит руку Агафона, чтобы он не выпил.) Капитан, подождите, голубчик, — сейчас депутации пустим. Поднимаем бокалы.

ШИШИКИНА (мужу). Что ты всей пятерней-то ухватился. леший! Мизинец оттопырь. Вот так…

ПЕТУХОВ. Подняли?.. Приветствие от деятелей искусства скажет местный поэт, драматург, художник, артист и режиссер Ардальон Петухов. Достоуважаемый отец города. Родион Архипыч! Здесь, как щепки от великого землетрясения на уцелевшем островке, собрался весь, можно сказать, цвет. И вот этот цвет теперь приветствует вас. Я лично скажу от искусства: вы всегда были покровителем, и кабы не вы, нашему брату была бы рачья смерть, со святыми упокой. Это надо говорить по совести, потому что публика грошовая, ни черта не смыслит, печной горшок и т. д. Да здравствуют высокие покровители святого искусства!.. Певчие! Ах, года их не считайте… (Певчие поют. Петухов чокается), счета долой. Следующий… От интеллигенции скажет эсер и меньшевик, Валерий Николаевич Беркутов. Валяй.

БЕРКУТОВ. Не бывает таких сочетаний.

ПЕТУХОВ. Да ну, что там, не ломайся. ВСЕ. Просим, просим, говорите…

БЕРКУТОВ. Приветствуя серебряных молодых, я с удовольствием и радостью замечаю, что почувствовал здесь, на этом торжестве, то, чего раньше не чувствовал и жестоко отрицал: ценность семейных устоев, красоту национальных обычаев, религии и прочего. Мы раскаялись, господа. Теперь, когда мы уже слышим гул чугунных шагов с севера, когда бурный поток грозит снести нас — не нынче-завтра, теперь…

ПЕТУХОВ. Что ты похоронную-то какую-то завел?

БЕРКУТОВ. Теперь мы поняли, куда мы шли и что сами своими руками подготовили гибель себе…

ПЕТУХОВ. Гибель, ура! Следующий…

БЕРКУТОВ. Дайте же договорить.

ПЕТУХОВ. И так хорошо, от дворянства скажет граф. Покороче.

ГРАФ. Приветствуя серебряных молодых, я должен сказать, что растроган и умилен. Приехав сюда из Москвы, из пасти дракона, я нахожу здесь во всей неприкосновенности старую жизнь. Я плакал при виде этого стола, этого портрета — символа нашего могущества.

ПЕТУХОВ. Не затягивайте. Конкретно…

ГРАФ. У меня ничего не осталось, кроме этого мундира и некоторых мелких вещиц, печатки и собачки из слоновой кости, но я, надев мундир, в этой остановке чувствую, что у меня в жилах течет кровь моих предков…

ПЕТУХОВ. Предков… Готово. Ура!.. Армия, жарь.

КАШИН. Что же ты, братец, никому не даешь договорить.

ПЕТУХОВ. Затянут очень… Жарь.

КАПИТАН. По-солдатски говорю: здравия желаю на многие лета.

ПЕТУХОВ. Молодец! Коротко и ясно. А то до водки никогда не доберешься.

КАПИТАНША. Позвольте вас поздравить.

АННА ФЕД. Спасибо, дорогая.

ПЕТУХОВ. (Агафону). Ну, ничего не скажешь? Это самый тихий. От мещанства депутат. Не знает, что сказать. Одним словом, поздравляет. Подойди… Супруга его…Так…

НАДЯ. Молодое поколение за вас тоже баночку опрокинет.

АННА ФЕД. Надежда, откуда ты, скажи на милость, набралась таких выражений? Ничего не чувствует, ничего святого нет. Забыла, как называются такие люди. ПЕТУХОВ. Попало барышне.

КАШИН. До глубины души, господа, растроган.

ПЕТУХОВ. Так и надо. Певчие! Ах, года их не считайте. (Поют и уходят.)

КАШИН. Я только не вижу еще двух дорогих гостей: Ивана Ивановича и нашей милой княгини. Она вчера приехала. Ее выгнали из ее пензенских имений, где я покупал у нее лес.

ГОЛОС. Ого, уже до Пензы дошло.

ГОЛОС. Батюшка, батюшка…

НАДЯ. Попы идут!

АННА ФЕД. Надежда! О, наказание!

Входят священник и дьячок с косичкой.

СВЯЩЕННИК. Мир дому сему.

ГОЛОСА. Благословите, батюшка, благословите.

СВЯЩЕННИК (благословляет). Дамского пола много… Райские цветы. Весьма…

КАШИН. Ну, помолимся, а потом закусить.

Начинается молебен. Молодежь стоит сзади матери, ее разбирает смех, и это развлекает мать. Она все оглядывается, показывает им кулак и говорит в промежутках молитвы: «Олухи! Ослы! Перестанете вы или нет!» Дьячок поет и раздувает кадило, взяв от образов картон, на котором нарисованы карикатуры, вдруг замечает их и, продолжая петь, показывает священнику. Тот, покачав головой, передает их Кашиной.

АННА ФЕД. Что это такое? Надежда, это твои штуки? НАДЯ. Ой, елки зеленые!

АННА ФЕД. Надежда! Что это за елки!

Надя убегает с карикатурой. Молебен кончается. Прикладываются ко кресту.

АННА ФЕД. (Петухову). А это, батюшка, все ваши художества, эти рожи?

ПЕТУХОВ. Нет-с, мое вот, с треугольниками. Новой школы.

АННА ФЕД. То-то вот, тебе 40 лет, шесть человек детей, а у тебя треугольники…

КАШИН. Прошу садиться, господа. Петухов, ну-ка.

Входит княгиня.

КАШИН. А княгиня. Как раз к столу. Добро пожаловать.

Все встают и с интересом смотрят на нее.

КНЯГИНЯ. Здравствуйте, мой дорогой Родион Архипыч, Анна Федоровна.

ШИШИКИНА. Сесть-то не дадут как следует…

КНЯГИНЯ. У вас какое-то торжество?

КАШИН. Празднуем свою серебряную свадьбу.

АННА ФЕД. Одно двадцатипятилетие со своим соколом откатали.

КНЯГИНЯ. Откатали? Ну, видите, как хорошо.

Капитан рычит.

КАПИТАНША (дергает за полу). Серж, что с вами?

ПЕТУХОВ. Позвольте представиться: поэт, художник, артист, драматург и режиссер, или, как теперь говорят в Москве, постановщик Ардальон Петухов.

КНЯГИНЯ. Очень рада. Постановщик?.. Я непременно это запомню.

КАШИН. Ну что, братец, выскакиваешь. Вот позвольте вам представить: граф Виктор Львович Поклевский, наш батюшка, ну, а остальные там, это ерунда все.

КНЯГИНЯ. Вы из Москвы, граф? Ради бога, расскажите. Оттуда ужасные слухи. Что там? Большевики какие-то. Что это, партия, народность… греки какие-нибудь?

ПЕТУХОВ. Градусом повыше греков. Господа, внимание. Может быть, граф нам расскажет про Москву.

ВСЕ. Да, да. Ради бога… Расскажите… что там. Дайте стул графу.

ГРАФ. Да, это ужас… И ужас этот идет сюда. Особняк мой взяли, посадили туда каких-то развязных молодых людей, которые навешали там своих плакатов, флагов и с огнестрельным оружием дежурят у входа.

АННА ФЕД. Надежда, ты слышишь, что говорят?

НАДЯ. Что, мама?

АННА ФЕД. Навешали плакатов и развязных молодых людей. А ты. матушка, идешь по той же дорожке. Да, да. Ну, граф?

ГРАФ. На каждого гражданина определено 16 квадратных аршин, такие квадраты. И все богатые люди, чтобы спасти свои квартиры от вселения посторонних элементов — портных, рабочих, — принуждены брать к себе знакомых, родственников и ими заполнять эти… квадраты. Или делать вид, что заполнены… путем прописки мертвых душ.

ВСЕ. Как мертвых? Что такое? Что это значит?

ГРАФ. Так… Умрет какая-нибудь родственница, а ее пропишут.

КНЯГИНЯ. Боже мой, ужас какой! Вы слышите?

СВЯЩЕННИК. И мертвых во гробах посрамят.

ГРАФ. Потом нарочно во всех комнатах ставят кровати, кладут дрова. Одеваются возможно хуже, живут без прислуги, чтобы избавиться от налогов. А таких вещей (указывает на портрет), конечно, нигде не встретите. Даже охотнорядские купцы из предосторожности повесили у себя… Карла Маркса. Также и обстановку стараются сделать похуже.

БЕРКУТОВ. Чем хуже, тем лучше.

ШИШИКИНА (мужу). Я тебе зачем платок дала?

КАШИН. Значит, ежели я занимаю большое помещение, вот это, скажем, то ко мне могут поставить постояльцев?

ГРАФ. И даже совсем вас выселить, поместив здесь учреждение. У них такое правило, чтобы вся площадь была заполнена… квадратами.

ВСЕ. Черт знает что!.. Возмутительно!..

КАШИН. А движимое имущество в каком положении?

ГРАФ. Если у кого много излишков, распределяют по знакомым. То же и с продуктами. А то отберут для каких-то детских домов и больниц.

КАПИТАН. Ну, это еще на каких знакомых налетишь, а то так распределишь, что без штанов останешься…

КАПИТАНША. Серж!

КАШИН. Да… Ну, Ивана Ивановича ждать не будем. Прошу, господа. Петухов, займись.

ПЕТУХОВ. Пожалуйте, пожалуйте… княгиня, граф…

АННА ФЕД. Садитесь, садитесь… граф…

Все садятся.

ШИШИКИНА (мужу) Не очень накидывайся-то. Ешь поаккуратнее.

ГОЛОС. Не беспокойтесь, пожалуйста… Княгиня, батюшка… Полная чаша, так сказать… Торжество настоящее. Великолепно!

СВЯЩЕННИК. Мне бы где-нибудь к райским цветам поближе.

Смех.

КАШИН. Тогда сюда, к княгине.

ГОЛОС. Ай да, батюшка, молодец!

ПЕТУХОВ. Господа, прошу внимания…

Агафон роняет вилку.

ШИШИКИНА. Что у тебя, у лешего, в руках ничего не держится.

ПЕТУХОВ. Господа! Ах, года их не считайте, за здоровье серебряных молодых. Ура!

ВСЕ. Ура, ура!

КАШИН. Искренно тронут, господа. (Садится.)

СВЯЩЕННИК. Да благословится обилие плодов и… цветов.

Вбегает Иван Иваныч.

КАПИТАН. Иван Иваныч пришел…

ИВ. ИВ. Господа! (Утирает впопыхах лоб красным платком).

Все оглядываются.

ИВ. ИВ. Господа. что я вам сообщу…

ВСЕ. Ну, ну, в чем дело? Да говорите же! (Вскочив из-за стола, все сбились в кружок около него, кроме Агафона, который продолжает есть.)

ИВ. ИВ. Господа, получено сообщение, что наш город… превращается в губернский… делается административным центром области, и сюда не сегодня-завтра для установления нового порядка приезжает… комиссар!

КАШИН (после нескольких секунд общего молчания). Обухом по голове…

ГОЛОСА. Что же это значит? И сюда? Боже мой! Я предчувствовала… К тому идет… Вот это так сюрприз! Черт возьми!

НАДЯ. Да здравствует новая власть и никаких гвоздей!

АННА ФЕД. Надежда… Ты что, спятила? Это вот вы все… все от ваших треугольников… да, да, от треугольников, совершенно испортили всех детей.

КНЯГИНЯ. Я ничего не поняла… Наш город уж превратился или только превращается?

ГРАФ. Превращается, княгиня.

ГОЛОСА. Добрались, черт возьми!.. Ужасно!.. Бежать некуда.

КАШИН (с силой). Зарезали! Все отберут. 30 лет копил, ночей не спал, думал умереть по-христиански.

ШИШИКИНА. Да будет тебе есть-то. Ирод!.. Положи сейчас вилку.

КАШИН. Ну, вот что. Мой папенька, царство ему небесное, первый жулик в городе был. Да и меня господь не обидел. И то сказать: дурак не наживет. С помощью святых угодников вынырнем. Плохо пришлось тем, куда в первый раз пришли, а уж мы наслышаны, знаем, как эти дела делаются. Дока на доку попадет.

ГОЛОСА. Правильно… верно.

БЕРКУТОВ. Я предложил бы устроить завтра маленькое экстренное совещание для решения некоторых вопросов идеологического характера, определить, так сказать, свою платформу.

ИВ. ИВ. Совещание? Что же, прекрасно. Господа, совещание…

КАШИН. Совещание, идеология — все это хорошо, но прежде всего нужно подумать о шкуре и об имуществе. Вот о чем. А впрочем, торжество так торжество. В один день ничего не случится. Садитесь, господа. А там придумаем. На то я сын Архипа Кашина.

ПЕТУХОВ. И компании… Позвольте с вами чокнуться. Княгиня, ваш бокал пустой.

КНЯГИНЯ (идет к столу). Я очень беспокоюсь о муже. Он едет из-за границы и может не найти меня. А при таких событиях, когда целые города неожиданно превращаются в губернии, быть столько времени одной — ужасно.

КАПИТАН (рычит). Княгиня, приказывайте, располагайте мною, нами…

КАПИТАНША. Серж, когда вы увлекаетесь, вы забываете, что с вами дама. Дайте одеколон.

ПЕТУХОВ (капитану). На веревочке, брат… Давай лучше рюмку. Эх!..

ГОЛОСА. Так, так его… Он бестия… Дамы мало пьют. Смотрите за дамами.

ГРАФ. Если ваш муж, княгиня, приедет сюда, мы, несмотря на ужасный момент, встретим его шампанским.

ГОЛОСА. Встретим… Непременно… Шампанским…

ГРАФ. Да, момент ужасный. Отавное, что никуда не уйдешь от них. В Москву приехали, они туда. Сюда уехал, они — тоже сюда. Может быть, союзники что-нибудь?.. (К Ив. Ив.) Что, о союзниках ничего не слышно?

ИВ. ИВ. О союзниках? Нет, не слышно как будто. Это о каких же союзниках?

ГРАФ. Об англичанах, о французах… я не знаю, кто там должен…

ИВ. ИВ. Нет, о французах не слышно, по крайней мере, нового ничего — живут во Франции.

КАПИТАН. Господа, больше бодрости… Хочу чокнуться с Петуховым: стихи у него очень хороши.

ПЕТУХОВ. А, авторские… Сам не знаю, как меня осенило. В одну ночь накатал.

ГОЛОСА. Талант, мастер на все руки…

КАШИН. Господа, предлагаю тост… (Петухов вскакивает) за великого князя (Петухов садится), который проезжал через наш город и в благодарность за встречу прислал мне свое священное изображение. Ура!.. ГОЛОСА. Ура!.. Ура!..

АННА ФЕД. Ах, на новую скатерть. Солью, солью посыпьте.

ПЕТУХОВ. Это вы, Иван Иваныч, своим животом. ИВ. ИВ. Нет, это мой сосед.

ШИШИКИНА. У, леший! И лезешь через весь стол. Го-лову ты с меня снимешь.

ГРАФ. Господа, за столом красные розы — символ пышного расцвета и силы. Это наши милые хозяева. Пью за них.

ВСЕ. Ура!..

ГОЛОСА. Княгиня, пью за вас… Дамы, не отставать… Момент серьезный.

КАПИТАН. Княгиня, ваше здоровье…

КАПИТАНША. Серж, вы меня давите, Серж…

БЕРКУТОВ (стучит о тарелку и, когда водворяется тишина, говорит стоя). Я пью за торжество здоровых начал. Мы не сменим своих позиций, и если жизнь — не слепой процесс, а в ней есть разум, то это торжество будет нашим.

ПЕТУХОВ. К черту все позиции! Ты — умный человек, но на время, брат, молчи. Вот рябиновой хочешь? Дайте ему рябиновой.

КАПИТАН. За прекрасных женщин…

ИВ. ИВ. Княгиня, вашего мужа шампанским встретим… встретим и напоим тем же шампанским.

КАПИТАН. Как, приедет муж княгини?..

ГОЛОСА. Мадеру позвольте… Ваше здоровье… Иван Иванович, храбрее!

КАПИТАН. Господа, слушать прошу. Как приедет муж княгини, так все навстречу с бокалами. Потому что это такая женщина… (Рычит.)

КАПИТАНША. Серж, я вам говорю самым серьезным образом. Возьмите одеколон.

ГРАФ. После того, как я видел светских женщин в валенках, курящих махорку, я думал, что жизнь для нас кончена. Нет, она не кончена, она начинается…

КНЯГИНЯ. Граф, вы безумный…

СВЯЩЕННИК. Здоровье хозяйки, хозяина, за русское хлебопашество… виноват — хлебосольство. (Смех.)

ИВ. ИВ. Господа, внимание…

Все замолкают.

ШИШИКИНА. Ты что это принялся хлестать-то? Поставь сейчас…

ИВ. ИВ. Господа, уподобимся, так сказать, мудрецам и не выпустим бокалов из рук, хотя бы почва сотрясалась под нами от подземных ударов. Иду к княгине. (Идет и по дороге роняет бокал.)

ПЕТУХОВ (уже с галстуком на боку подбегает к графу.) Ах., года, их не считайте… Пустите с дороги, Иван Иваныч. Может, последний денечек в своем золотом воротничке-то гуляешь. Как придут с севера чугунные ноги и скажут: это что такое? Золотом шитый воротник? Подать его…

ГРАФ. Оставьте меня с своими глупыми шутками.

КНЯГИНЯ. Граф, он хороший… он постановщик! ПЕТУХОВ. Да что ты кипятишься-то, голова! Ведь я попросту, от души. (Внезапно.) Музыки! Душа моя жаждет наслаждений.

КНЯГИНЯ. Я сегодня хочу играть. (Идет к роялю.)

ПЕТУХОВ. Мазурка! Mesdames! (Дирижирует. Танцы, говор. Священник под аплодисменты танцует с княгиней. Борис вскидывает Надю на спину. Она болтает ногами).

АННА ФЕД. Надежда! Что это за ужас! Я сейчас лягу в гроб.

КАПИТАН. Мать, оставь…

ПЕТУХОВ. Жарь в мою голову.

ГОЛОСА. Браво, браво…

АННА ФЕД. Если б не торжество, я сейчас бы прокляла тебя. Но завтра прокляну без всяких разговоров.

Резкий звонок. Фекла бежит открывать.

КАПИТАН. Это князь. Господа, бокалы… стройся.

ГОЛОСА. Да, да, бокалы. Где бокалы?

ГРАФ. Мне придется с белым флагом. (Берет салфетку.)

КАПИТАН. Как откроется дверь, так все: «ура»… Ну, вали. Ура!

ВСЕ. Ура!.. Да здравствует князь!.. Да здравствует…

Показываются: помощник комиссара и солдат с ружьем. Безумный переполох. Со стола хватают бутылки, блюда, прячут под стол, под диван. Слышны восклицания: «Боже мой… серебро… ложки прячьте… вино, вино». Капитан залез на четвереньках под стол, но у него видна задняя часть.

Петухов спрятал в камин вино и вымазался сажей. Граф завязал салфеткой золотой воротник и стал на авансцене лицом к зрителям. Анна Фед. сует всем серебро, ложки в карманы. Шишикина снимает с шеи золотые часы, кольца, браслет и все прячет в чулок. Священник в фуражке телеграфиста, убегает.

ПОМ. КОМ. (на пороге передней, еще не видя того, что в зале). Дом Кашина?

КАШИН. Да-с.

ПОМ. КОМ. (тоном приказания, а не просьбы). Позвольте осмотреть помещение для приехавшего из Москвы комиссара. (Входя в зал.) Это что здесь происходит?..

НАДЯ (негромко). Да здравствует Красная власть!

Все оглядываются.

ПОМ. КОМ. Что здесь происходит?

КАШИН. А это… это у нас маленькое семейное торжество по случаю 25-летия супружеской деятельности.

ПОМ. КОМ. Это что за народ?

КАШИН. Родственники и… и жильцы.

ПОМ. КОМ. Как это… Все жильцы?

КАШИН. Все-с…

ПОМ. КОМ. Где же они помещаются?

КАШИН. Все тут живут. Это мы только на время торжества прибрались… Вынесли постели и все такое.

ПОМ. КОМ. Вот это как раз бы для канцелярии подошло. А там что такое? (Указывает на дверь в коридор, идет туда и натыкается на графа.)Это что такое?

ГРАФ. Горло…

ПОМ. КОМ. (открыв дверь в коридор и в комнату). И тут занято. Освободить. Завтра комиссар сам приедет, посмотрит. (Останавливается, точно принюхиваясь. Тишина.)

Агафон громко икнул и схватился рукой за рот и за живот. Шишикина показывает ему кулак и сторожит его.

КАПИТАНША. Портрет… портрет…

Петухов, сильно захмелевший, схватывает стяг и старается им прикрыть портрет, но никак не справится — стяг его перевешивает.

ПОМ. КОМ. А что это у вас спиртом пахнет?..

КАШИН. Не знаю-с… Может статься, аптека близко… иногда ветерком доносит.

Ив. Ив. удивленно нюхает: из заднего кармана сюртука у него торчит серебряная разливная ложка.

ПОМ. КОМ. Только ежели эта аптека окажется чересчур близко, то смотрите.

КАШИН. Ни боже мой. В другом переулке. Ближе не подпускаем.

ПОМ. КОМ. (увидев торчащую из-под скатерти часть капитана). Гражданин… что вы там? (Толкает портфелем; задняя часть скрывается под скатертью, потом показывается испуганное лицо.)

КАПИТАН. Ложечка упала…

ПОМ. КОМ. А за грудь что держитесь? Ушиблись?

КАПИТАН. Точно так… ушибся.

ПОМ. КОМ. Туг, я вижу, многие ушиблись. Ну ладно, со временем разберем, ту комнату освободить. (Идет к двери, видит Петухова, борющегося со стягом.) А это еще что?

ПЕТУХОВ. Новая школа…

Пом. ком. уходит. Кашин идет провожать.

КНЯГИНЯ (после общего молчания). Я ничего не поняла. Что это было?

КАПИТАН. Вот это самое…

Все, как прикованные, смотрят вслед ушедшим.

АННА ФЕД. Надежда голову сняла… Что же теперь будет? Они завтра придут и все займут, все отберут. (Плачет.) Господа, у кого ложки? (Ей отдают ложки. Плачет и считает ложки.)

ШИШИКИНА (бросив ей на стол ложки). Мы бедные…

КАШИН (возвращаясь торопливо). Пропали, детки… Граф, вас-то угораздило: с шампанским встречать выдумал.

ГРАФ. Это капитан выдумал…

КАШИН. Ну, вот что, в затылках чесать некогда, настало время действовать. Господа, Христом богом прошу, выручайте меня. Надо вот эту большую задрапировать. А то увидят такую храмину, прямо под канцелярию отберут.

АННА ФЕД. Спаси, господи…

КАШИН. Вот что: у вас квартирки маленькие, родных — что тараканов набито, к вам не пойдут, вас не тронут. Перебирайтесь завтра все ко мне. Христом богом прошу.

ПЕТУХОВ. Обременен семьей… семья обременена…

КАШИН. Да для виду только. На одни сутки! Они придут, увидят, что все занято, народу много, и уйдут, граф, княгиня, вы, Иван Иваныч.

ШИШИКИНА. А нам помещение дадите?

КАШИН. Всех прошу. Приезжайте пораньше и с утра за работу. Может быть, доживем еще до светлых дней. (Крестится на икону.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена представляет ту же квартиру, но в совершенно невообразимом виде. В зале стоят кровати, как в больнице. Посредине — чугунка. Около каждой постели куча дров. В углу бревна, корыто и пр. Портрет великого князя заменен портретом Карла Маркса, но корона на раме осталась.

В панике таскают из зала золоченые стулья, расставляют вещи, что-то уносят, приносят, сталкиваясь в дверях. Спешно покрывают постели. Только Беркутов не принимает никакого участия и сидит с книгой и своими бумагами. Капитан в валенках, и у него пуговицы с орлами обернуты тряпочками красного цвета, но необрезанные концы торчат, как лопухи.

На сцене Петухов, капитан, граф. Иван Иваныч, Беркутов, Анна Фед., Шишикина, капитанша.

ТОРОПЛИВЫЕ ГОЛОСА. Скорее, скорее… Подушки где?.. Дров валите больше. Не толкайтесь… Портрет снять… Боже мой… Не оставляйте свободных мест… Что вы все на дороге… Спаси, господи… Валерий Николаевич, что же вы… Безобразие… Дров больше.

АННА ФЕД. Ради господа, скорее. Все ценное в спальню тащите, под кровать.

ГРАФ. У меня ничего не выходит.

АННА ФЕД. Помогите же графу. Die Родион? Боже мой! (Убегает.)

ШИШИКИНА (на графа). Что ты тут перья-то распустил по всему полу.

ГРАФ. Господа, зачем вы меня поместили рядом с этой женщиной…

КАПИТАН. Вот работа-то чертова… (Сваливает на пол дрова.)

ПЕТУХОВ. У меня лишняя подушка. Кому дать подушку?

ШИШИКИНА. Давай, давай. Все давай.

ПЕТУХОВ. Вот это так постановочка, черт возьми! А вы, гражданка, кажется, слишком серьезно свою задачу поняли. Вы что, на весь век здесь устраиваетесь? Завидую этим существам. Пришла новая власть. Мы в панике, все перевернулось, а они, эти… амебы только благодушествуют. Вы, гражданка, — амеба. Поняли?

ШИШИКИНА. Ты что привязался? Я те такую амебу покажу, что не опомнишься.

ИВ. ИВ. Я что-то надорвал себе… Ой…

БЕРКУТОВ. Чем хуже, тем лучше.

ГРАФ. Ну, я отказываюсь. И возьмите меня, пожалуйста, от этой женщины.

ШИШИКИНА. Что топчешься-то на дороге? Пусти, говорят… (Толкнув графа на постель, уходит.)

ГРАФ. Я прошу перевести меня отсюда…

АННА ФЕД. (входя). Ох., боже мой, ну, что вы там еще? Не до того.

Входит Кашин.

АННА ФЕД. Родион, куда же ты пропадал?

КАШИН. Солонину прятал и кое-что из ценного. У вас готово тут?

ГРАФ. У меня ничего не готово.

КАШИН, Главное, в спальню не пускать его. Я все туда сплавил. Ну-ка, тут как? — Кровати поставили, портрет переменили… Эй, олухи царя небесного! Что же вы корону-то оставили? В раме — что полагается, а над рамой-то, черт ее что… Ну-ка, Петухов, отломи.

ПЕТУХОВ. Что вы, зачем ломать. Как в Москве устроим. Ну-ка, Иван Иваныч, у вас красный платочек, дайте-ка.

ИВ. ИВ. Какой красный платочек? А. да… вот извольте.

ПЕТУХОВ. Держите меня. (Завязывает платком.) Во всем иду в ногу с Москвой. А то сломаешь, глядь — рано. Отчетливо? Даже с бантиком.

КАШИН. Да, надо площадь прикинуть. Нет ли излишков. (Оглядывает стены.)Это никуда не годится. (Все, не понимая, ходят хвостом за ним и тоже смотрят на стены)

ВСЕ. Что не годится? Где не годится?

КАШИН. Чисто очень, вот что. Скажет: сколько вас тут народу, и как сейчас только после ремонта, не заплевали, обоев не порвали. Сразу и заподозрит, что жильцы не настоящие, а фигуральные.

ГРАФ. Да. это верно. В Москве так устраивают, что ни на одну лестницу войти нельзя: все помоями залито и в коридорах точно выгребные ямы.

КАШИН. То-то вот — выгребные ямы… У самих-то соображения нет… Ну-ка, Петухов… (Плюет на стену и пачкает обои ногами. Петухов орудует щеткой, другие тоже работают.)

ПЕТУХОВ. Окна бы разбить, тогда бы не засиделись тут…

Входит Шишикина с корзинкой.

ШИШИКИНА. Что вы тут делаете, граждане?

КАШИН. О, чтоб тебя, испугала до смерти.

ШИШИКИНА. Вы зачем квартиру мне портите? А? Убирайтесь к себе, там и пакостите.

КАШИН. Ты что, сухого гороха объелась? Что ты тут — хозяйка?

ШИШИКИНА. Теперь, брат, хозяев туг нету, были да все вышли…

КАШИН. Вот лешего-то еще себе на шею посадили. Ну-ка. сядьте, посмотрим, как оно выйдет.

Все садятся.

ПЕТУХОВ. Амеба, сядь, пожалуйста. Амеба, сядь.

КАШИН. Вот этот угол велик остается… велик.

ГРАФ. Можно сказать, что холодная стена, дует очень.

КАШИН. Да, правда… Нет, все равно велик. Много свободного места. Надо бы так заставить, чтобы как в хорошей больнице было.

КАПИТАН. Вот эта темпераментная особа распространилась очень. Ее бы сжать надо.

ИВ. ИВ. Это правда. Разрешите вас сжать немного.

ШИШИКИНА. Чего?.. Свою жену пойди сожми. Мне, брат, 32 аршина полагается.

ГРАФ. Слышали?.. И меня заставили жить с ней рядом!

ПЕТУХОВ. Откуда, откуда это тебе 32?

ШИШИКИНА. А муж…

КАШИН. Die он у тебя?

ШИШИКИНА. За добром пошел, где… Вы туг за добром ходите, а он должен на месте быть. А то все разбежитесь, на осмотр приедут, а я и буду, как дурак, один на всех кроватях сидеть. Ну-ка, прикинем поперек… Петухов, тяни… Не очень, что ты обрадовался-то. Так… теперь вдоль.

ПЕТУХОВ. Сколько у вас там?

КАШИН. Ни то ни се. 12 аршин лишних. Хоть бы ребеночка какого достать.

ШИШИКИНА. У меня малый есть.

КАШИН. На него сколько полагается?

ГРАФ. В Москве 10 аршин определено.

КАШИН. Опять два лишних. Еще родить не собираешься?

ШИШИКИНА. Нанятом месяце хону.

КАШИН. Ну, вот на него и прикинем.

ПЕТУХОВ (Шшиикиной). Передай ему, что и на него два аршина положили, может занимать свою площадь хоть сейчас.

КАШИН (смотал рулетку). Ох, про княгиню забыли. Что с ней делать? Кроватей больше нет…

Капитан рычит.

КАПИТАНША. Серж, что за манера: как про женщину заговорят, так от вас всегда какое-то рычанье доносится.

КАПИТАН. У меня катар желудка.

КАШИН. Ну, вот что, граф, вам придется уступить ей свою постель.

ГРАФ. Площади на нее не осталось.

КАШИН. Господи, да ведь на один вечер только. Придут, увидят, что все занято, и уйдут. Гражданской женой, что ли, назовите. Как хотите.

Капитан рычит.

ГРАФ. Ах, так… Да, это можно. Тогда вселение допускается без занятия отдельной площади.

КАШИН. Ну вот, ради господа, как-нибудь там устройтесь. Ну-ка, сядьте еще раз… (Все садятся.) Прямо голова кругом идет. Ну, кажется, ничего — сойдет.

Входит княгиня.

КНЯГИНЯ. Здра… Боже мой, что у вас, тиф?

КАШИН. Нет, кажется, ничего… А что?

КНЯГИНЯ. А вот это… эти…

КАШИН. А, нет — это мы примериваемся. Скоро должны приехать.

ПЕТУХОВ. Можно нам вставать, что ли?..

КАШИН. Можно. (Все подходящи здороваются.) Вот что, княгиня, голубушка… Да, вещи ваши где же?

КНЯГИНЯ. Вещи?.. Вот здесь: прибор для маникюра и пудреница. Успела взять только самое необходимое.

КАШИН. Ну, это потом. А сначала о главном. Княгиня, голубушка, мы тут декорацию устраиваем. Потерпите уж один вечер маленькое неудобство. Вам придется перебыть в этой комнате. А там мы вас определим, как следует. А комиссару скажем, что вы графа супруга, жена…

Капитан рычит над ухом Кашина, тот с досадой оглядывается.

ИВ. ИВ. Без отдельной площади…

КНЯГИНЯ. Жена без отдельной площади?.. Ничего не понимаю…

ПЕТУХОВ. Фиктивная, княгиня, вы даже ничего не почувствуете.

Капитан рычит.

КНЯГИНЯ. Что же, вы меня и спать с ним положите?.. Ничего не понимаю…

КАШИН. Боже избави… Что вы-с. Одна декорация.

КАПИТАНША. Серж, что с вами?

КНЯГИНЯ. Если это так нужно, то, конечно, я это сделаю. Где же мое место?

ГРАФ. Вот, пожалуйте, моя постель к вашим услугам. Зайдите с этой стороны, а то здесь эта женщина. Ужасное соседство. Неужели нельзя нас поместить иначе? Что за формализм!..

КНЯГИНЯ. А где же вы, граф, будете? Вы будете из-за меня терпеть неудобство.

КАПИТАН. ГМ… Такое неудобство я бы каждую ночь согласился терпеть.

КАШИН. Ничего, потерпит. Ну, слава богу, обладили. С рук долой. Ну, ну, за работу, за работу…

Входит Агафон, тащит узел, клетку с гусями и самоварную трубу.

ВСЕ. Э… э… Что вы, с ума сошли! Уж гусей сюда притащил. К черту!.. Что за безобразие! (Шум.)

ШИШИКИНА. Граждане, пропустите гусей…

ГРАФ. Послушайте, что вы делаете. Ты, братец, неси гусей туда… понимаешь, откуда взял.

ПЕТУХОВ. К черту гусей! Что, в самом деле, со всякой дрянью жить?

ШИШИКИНА. Пустите гусей, а то сейчас все комиссару расскажу. (Стихают.) Давай сюда. Развесил уши. Скажите пожалуйста — с дрянью они не желают жить. Гуси им помешали. Что же они, поганые, что ли? Тега-тега, матушка моя…

КАШИН. Есть у тебя соображение или нет?

ШИШИКИНА. А что же мне их, соседям, что ли, оставлять? Они у меня занеслись только что… У моего кума в Москве коза с поросенком в комнате живут.

БЕРКУТОВ. Чем хуже, тем лучше… Пусть гуси остаются. По крайней мере полюбуются на созданное ими положение. Поросенка у вас нет?

ШИШИКИНА. Нету поросенка.

БЕРКУТОВ. Жаль.

КАШИН. Ну, идемте. С продуктами надо распорядиться. Только смотри, Варвара, чтобы они у тебя не гадили тут…

ШИШИКИНА. А что ж им, на горшок, что ли, ходить… Да и запечатать — тоже не запечатаешь.

КАШИН. Я там все главное оборудовал. Оставил только для потребности. Надо всем по норме разобрать — оно и разровняется. А что сверх нормы, то в постели как-нибудь сунем. В комнате-то искать не будут. Небось, в амбары первым долгом заглянут, Агафонушка, ну-ка, пойди, поможешь нам.

ПЕТУХОВ. Живая сила… Граф, идем. (Беркутову. Хороший человек, этот граф.

БЕРКУТОВ. Вырожденец…

ПЕТУХОВ. Нет, хороший. А вы что же не идете?

БЕРКУТОВ. И никуда не пойду. (Петухов уходит.)

КНЯГИНЯ. Я ужасно боюсь, как бы в этот момент, когда ушли мужчины, не пришли бы эти ужасные… греки или меньшевики… я не знаю кто.

ШИШИКИНА. Вот еще китайскую богородицу посадили!

Поспешно входит Анна Фед., потом Надя.

АННА ФЕД. Варварушка, спрячь это поскорее к себе… серебряные ложки и кружева… Или вы, Марья Петровна.

ШИШИКИНА. Нет, нет, я спрячу.

НАДЯ. Все никак не попрячете…

АННА ФЕД. А ты ходишь, как будто бы тебя ничего не касается. Ведь для тебя же…

НАДЯ. Напрасно беспокоитесь. (Уходит.)

АННА ФЕД. Вот дочку-то бог послал… О, боже мой… Устроились, княгиня?

КНЯГИНЯ. Да, но ужасно странно. Как они мне сказали… кажется, фиктивная жена без площади. Ничего не могу понять, что делается.

АННА ФЕД. Сама как в лесу.

Мужчины тащат мешки. Все испачканы немного. Графа нет.

КНЯГИНЯ. Что это, в амбаре будем жить?..

КАШИН. Норму к постелям кладите, чтобы на виду было. А что сверх нормы, то под перины. (Капитан идет почему-то кругом, мимо княгини.) КАПИТАНША. Серж, здесь-то нельзя было пройти?

ШИШИКИНА (на мужа). Куда на кровать-то валишь… Леший. (На Анну Фед.) Что щетку чужую ухватила, свою наживите.

Вбегает Фекла.

ФЕКЛА. Матушка-барыня, на углу люди какие-то стоят. Не они ли? Господи! Оторвались руки-ноги. (Убегает.)

АННА ФЕД. Боже мой. Родион, все ли спрятано?.. Скорее… (Убегает.)

КАШИН. Проворней, проворней. (Подбегает кокну.)

Идет спешная работа, носят мешки, банки с вареньем.

КАПИТАН. Оказалось, ложная тревога.

КАШИН. Под перины, под перины. Проворней. Петухов, стань-ка, братец, к окну и карауль. А вы все, чтоб лишней кутерьмы не было, как он появится, так по моей команде садитесь по местам, на кровати.

ПЕТУХОВ (становится у окна, у кровати Шишикиной). Прислали вас покараулить немножко. Вы ничего не имеете против?

ШИШИКИНА. Не привязывайся, не видишь — дело делают. (На мужа.) Куда, же ты опять навалил сюда, леший косолапый. Вот ирод-то!

ИВ. ИВ. Как же с этим? Тут что-то бьющееся и текучее. А, варенье, кажется.

КАШИН. Соображайте, господа.

КАПИТАН. Искусственные сооружения сделаем. Все это прямо на виду поставим и ковром накроем, в виде оттоманки.

КАШИН. Ну, хорошо, валите, валите. О, господи, твоя воля. 50 лет на свете прожил, такой гимнастики не делал.

ШИШИКИНА. А что же масла сливочного мало дали?

КАШИН. Вот леший-то навязался еще! У хозяйки спрашивай.

ШИШИКИНА. Да стол и два стула. Тоже богачи… сволочи…

КАПИТАН. Ну вот, готово. Только, господа, по рассеянности не сядьте, а то будет история. В особенности вы, Иван Иванович. Вам костюм другой надо. Этот толстит и очень приличен…

КАШИН. Да, насчет костюмов, господа, тоже надо.

ПЕТУХОВ. Идет!

Переполох.

КАШИН (как командир при приближении снаряда). Са-адись!

ПЕТУХОВ. Нет, нет, так показалось. Это наш пожарный.

КАШИН. А ты смотри глазами, а не этим местом. Ну да, так вот насчет костюмов.

ПЕТУХОВ. Моя визитка, кажется, не вызовет подозрений. Прошлых сезонов.

КАШИН. Это сойдет, и смотреть нечего. А вот вы, Иван Иванович, сюртук непременно долой и живот долой…

ИВ. ИВ. Как живот? Как долой?

КАШИН. Тьфу!.. Да ну… толсты очень. Это хоть ваше личное дело, а все-таки неудобно. Вы уж в последнее время разъехались, как копна.

ПЕТУХОВ (кричит). Я говорил ему. Придерутся к животу, ей-богу придерутся.

КАШИН. Конечно, прямо бросится в глаза. Скажут, почему это у вас такой вид при всеобщем недостатке. В случае чего, скажите, что это у вас с детства… болезненная полнота или наследственное, что ли.

ИВ. ИВ. (покорно). Хорошо, скажу.

КАШИН. А вы, капитан… погончики и орден сняли?

КАПИТАН. Все в исправности.

КАШИН. И пуговицы обернули… Вот это хорошо. Только банты уж очень велики оставили. Франтовство тут не к месту.

КАПИТАН. Какой черт — франтовство. Вот эта чертова баба ножниц не дала.

КАШИН. А, ну, это другое дело. Вот с графом не знаю, что делать… В гостиницу он боится идти. Да у него там и ничего нет, кроме фрака…

ПЕТУХОВ (он все время зевает на карауле, отчищает рукавом брюки; кричит). Еще собачка из слоновой кости.

ИВ. ИВ. Собачка тут ни при чем, о костюмах говорим.

КАШИН. Как нагрянут, а он у нас с этим воротником, — голову со всех снимет. Да где же он пропал?

ИВ. ИВ. Он мешки там сверху сбрасывает. (Подбегает к двери). Граф, идите. Он испачкался.

Входит граф со щеткой, весь в муке.

КНЯГИНЯ. Что с ним? Он в машину какую-то попал?

КАШИН. Не пылите тут, постойте… Может быть, еще сойдет. Повернитесь-ка.

ГРАФ. Что сойдет, зачем повернуться?

ИВ. ИВ. Костюмы смотрим.

Граф повертывается; на спине пятерня, приложенная мучными пальцами.

ИВ. ИВ. Со спины-то ничего, а вот воротник не годится. Валерий Николаевич, как, по-вашему?

БЕРКУТОВ. В этом не компетентен.

ПЕТУХОВ (кричит с места своего караула.) Нет, это ни к черту не годится. Он всех провалит своим мундиром.

ГРАФ. Я все-таки ничего не понимаю… Что вы там смотрите?

КАШИН. Да, господа, так нельзя, граф, Иван Иванович, и вы, Валерий Беркутович…

ИВ. ИВ. Валерий Николаевич…

КАШИН. То бишь, Валерий Николаевич. Идите-ка переодеться, жена даст. С княгини, я думаю, не взыщется, она женщина.

БЕРКУТОВ. От тех, кого я принципиально не признаю, я прятаться не буду. А кроме того, если они тронут меня, трудового интеллигента, тем хуже для них: это лишний раз докажет, что они варвары.

КАШИН. Ну да, толкуй там — трудового интеллигента, — откуда это видно. Примут за биржевого маклера, вот тогда и посвистишь.

БЕРКУТОВ. Свистеть я во всяком случае не буду. Относительно этого можете быть совершенно спокойны и… оставьте меня в покое.

ИВ. ИВ. Ведь один вечер только.

ПЕТУХОВ. Сам толкует о солидарности и гражданской сплоченности, а как чуть до дела — так подводит всех.

КАШИН. Ну, я за вас отвечать не буду. Если чуть что — скажу, что знать вас не знаю. Отправляйтесь, господа.

ГРАФ. Переодеться? Я охотно переоденусь. Меня самого несколько беспокоит мой мундир. (Забегает к княгине.)

КАШИН. О-ох… Посмотрите-ка, чтобы не торчало ничего из-под матрацев.

КНЯГИНЯ. Что это — мука?

ГРАФ. Мука, княгиня… Вам удобно?

КНЯГИНЯ. Да… мне удобно, граф. Только я… я никогда не спала со столькими мужчинами… в одной комнате. Сделайте как-нибудь, чтобы я, не стесняя вас, могла прилечь, не раздеваясь, если придется сидеть всю ночь… ГРАФ. Сию минуту, княгиня. (Перегораживает пополам и вдоль постель простыней, привязав ее за углы к спинке.)

ШИШИКИНА (глядя как граф привязывает). Свой своего всегда найдет. Уж снюхались…

Капитан рычит. Граф уходит.

ПЕТУХОВ (капитану). Мука — мукой, а должно быть, дело будет. Ведь вот везет же этим идиотам.

КАПИТАН. Еще бы — привели да посадили на кровать. Привели бы ко мне…

КАПИТАНША. Серж…

КАПИТАН. Ну, что, «Серж»? Что ты за мной по пятам ходишь?

КАШИН. Ох, черт возьми! С Феклой что делать? Как про нее сказать, кто она? Ну-ка, Фекла!

ПЕТУХОВ. Скажите, что родственница.

Фекла входит.

ФЕКЛА. Что надо?

КАШИН. Ну-ка, Фекла, поди сюда. Вот что, милая моя: новая власть запрещает держать прислугу.

ФЕКЛА. Понимаю, понимаю…

КАШИН. Ну вот. Поэтому ты, понимаешь, у нас больше не прислуга.

ФЕКЛА. Понимаю, понимаю… Как же это не прислуга?. Господи батюшка, что ж вы мне раньше-то не сказали? Лето продержали, а теперь на мороз.

КАШИН. Да не в том дело, дура. Никто тебя не гонит, а стараются о твоей же пользе. Новая власть ненавидит рабочих, крестьян и вообще простой народ. И ежели, боже сохрани, узнают, что ты прислуга, крестьянка, то так, брат, зашумишь…

ПЕТУХОВ. В кандалы тебя закуют…

КАШИН. То-то… Так вот, если будут спрашивать, кто ты, говори, что наша родственница и живешь на отведенной площади, как и все…

ФЕКЛА. Так, так… Это, вот, на Воскресенской?

КАШИН. Да не на Воскресенской, а на 16 аршинах. И потом, ты это свое «барыня» да «барыня» брось. Во-первых, мы совсем не баре, а из такого же трудового сословия, как и ты, с такими же мозолистыми руками. (Показывает ей свои руки. Петухов на карауле рассматривает свои руки.) Можешь нас звать по имени или, лучше, гражданин и гражданка. И мы тебя будем звать: гражданка Фекла… Как тебя по отчеству-то? ФЕКЛА. Меня-то?.. Ивановной звать.

КАШИН. Ну, вот, значит, — гражданка Фекла Ивановна. ПЕТУХОВ. Гражданка Фекла Ивановна, примите приветствие.

КАШИН. Петухов!.. Тебя, братец, караулить поставили, а ты только в носу ковыряешь да встреваешь всюду, куда тебя не спрашивают.

ПЕТУХОВ (обиделся). Когда же это я в носу ковырял?.. (Агафону.)Вы вот в носу ковыряете, а на меня говорят!

КАШИН. Замолчи, до вечера так не кончишь… Ну, так вот… о чем я говорил-то?.. Да. И теперь, брат, все равны и каждый должен другого уважать. Ну, вот… постой, рыло свиное, куда пошла-то? Никогда толком не выслушает, а потом напутает так, что сам сатана не разберется. Ну, впрочем, ничего больше, ступай.

Входит Анна Федоровна.

АННА ФЕД. Ну, вот, посмотри, обрядила кое-как… Ах, где же они?.. Да идите же, граф… ну, чего стесняться. Все это, бог даст, на один вечер.

Показываются переодетые граф и Ив. Ив.

КНЯГИНЯ. Боже мой, что это? (Ищет лорнет.)

ПЕТУХОВ. Лес мизараблес, из сочинения Виктора Пого.

КАШИН. Постойте, вы тут… Об деле думаешь, как и что… Не хватили ли лишнего?

ИВ. ИВ. Вот я тоже думаю. В особенности, в отношении штанов. У графа с этой стороны тузики такие нашиты. Покажите, граф.

ГРАФ. Послушайте, что вы каждую минуту меня осматриваете?

КАПИТАН. Время такое… Повернитесь, повернитесь. ИВ. ИВ. Вот видите: симметрично два тузика. У меня хоть гладко, слава богу, a y него вот что. Могут подумать, что декорация.

КАШИН. Нет, ничего, сойдет. Ну-ка, сядьте.

КНЯГИНЯ. Бедный, бедный граф…

КАШИН. Ничего, сойдет. Только не очень носитесь с своим облачением.

ГРАФ. Собственно, такой позор… нельзя… выносить больше одних суток. (Пауза.)

БЕРКУТОВ. А я предложил бы маленькое совещание. Собирайтесь, господа.

АННА ФЕД. Только, ради господа, варенье не раздавите. (Уходит.)

БЕРКУТОВ. Ну, собирайтесь, собирайтесь.

ПЕТУХОВ. Я больше не буду караулить, что в самом деле.

БЕРКУТОВ, Петухов! Ни на одно дело у вас не хватает выдержки. Что за безобразие! Стойте.

ПЕТУХОВ. Агафон, пойдем, братец, на совещание. Только без разрешения председателя, смотри, не говори.

БЕРКУТОВ. Предлагаю на повестку дня вопросы: 1) отношение к этим пришельцам, 2) методы борьбы с ними и 3) недопустимость помощи им в виде нашего участия в их деятельности. Во-первых, вопрос об отношении к ним, т. е. о признании или непризнании их. Для нас, конечно, решается в совершенно определенном смысле. Здесь никаких разногласий быть не может. Но из принципа свободы мнения ставлю на голосование. Дайте-ка звонок оттуда… Кто за то, чтобы признать их власть, поднимите руки. (Петухов поднял, но, увидев, что он один, почесал за ухом и опустил.}Единогласно. Пункт 2. Методы борьбы с ними. Здесь возможны и естественны, конечно, различные точки зрения. И поэтому, чтобы не получилось каши и разноголосицы, предлагаю высказаться по данному вопросу. Кто просит слова?

Молчание.

БЕРКУТОВ. Ну что же. господа… Привыкайте говорить. (Агафон кашлянул.)Вы просите слова?

АГАФОН. Чего?

БЕРКУТОВ (махнул рукой). Я совершенно не понимаю, что это — конфузливость или отсутствие всякого отношения к действительности? (Молчание.) Тогда я беру слово. Борьбу, как насилие одного человека над другим, я отрицаю, да она и не приведет к цели. Борьба же, как отказ от всякого участия в их деятельности, при единстве нашем и гражданской сплоченности, даст как раз желательные результаты. Мы устранимся от всякого содействия им. Лишенные нашей поддержки, так сказать, самого мозга, они не продержатся и недели, если бы даже союзники замедлили своим приходом. Но, насколько я знаю, они готовят сюрприз.

И все может перевернуться раньше, чем мы ожидаем… Поэтому мы должны воздерживаться от всякой деятельности, скрыть свои специальности, профессии, степень образования. Вообще все.

ПЕТУХОВ. А если чья-нибудь профессия аполитична?

БЕРКУТОВ. Все равно.

ПЕТУХОВ. А как с голоду подохнешь — тоже все равно?

КАПИТАН. Конечно, необходимо сделать некоторые оговорки.

ИВ. ИВ. Да, да, непременно, необходимо.

ВСЕ. Оговорки, оговорки… Родион Архипыч, оговорки.

КАШИН (как бы пробудившись). Где оговорки. какие оговорки? А, как хотите, как хотите.

ГРАФ. Это что, оговорки — термин какой-нибудь?

ИВ. ИВ. Термин. Прошу слова.

ПЕТУХОВ. Прошу слова.

БЕРКУТОВ. Петухов, я вас призываю к порядку. Вы беспрестанно звоните, как колокольчик, и мешаетесь больше всех.

ПЕТУХОВ. Прошу без личностей… Позвольте слово.

Беркутов звонит.

ВСЕ. Что вы высказываться совсем не даете? Только сам и говорит. Давайте другим слово. Сделал сам себя председателем и распоряжается. Кто его выбирал. Никто не выбирал. Самозванец! (Шум.)

БЕРКУТОВ. Прошу слушать…

ИВ. ИВ. Мне сейчас пришла удивительная мысль. Не дал сказать.

ВСЕ. Говорите, Иван Иванович. Просим, просим.

ИВ. ИВ. А вот теперь я забыл.

ПЕТУХОВ. Я сам себе беру слово. И вы меня своим звонком не запугаете.

ВСЕ. Просим, просим. (Стучат ногами.)

ПЕТУХОВ. Ишь, ловкие какие. Ты, говорит, ничего не делай. А ежели моя специальность аполитична? И я могу работать, не изменяя своим убеждениям. Я вот Гамлета, сочинения гражданина Шекспира, играю или короля Лира, его же. Это что — политично или аполитично? У меня сейчас жена без пальто сидит, а в театре материалов ни черта нет, фанеры ни одного листа. Вы дадите мне все это?

БЕРКУТОВ. Петухов, я говорю принципиально.

ШИШИКИНА (на Петухова). Что ты окурки-то ко мне кидаешь? Что я за вами, за всеми чертями, подметать, что ли, буду?

БЕРКУТОВ. Подождите, вы там, женщина… как вас. Дело совести. Петухов, каждого поступать, как он хочет. Нам слабые элементы не нужны. А насильно мы никого принципиально заставлять не будем.

КАПИТАН. Вот это другой разговор.

ПЕТУХОВ. Так бы и говорили. А то вещь совсем невинная, аполитическая, а они все под одну грядку гонят.

КАПИТАН. Конечно. Вот у нас, например, есть часть оперативная и часть техническая. Между ними целая пропасть.

БЕРКУТОВ. Ну, довольно, господа. Я подвожу итоги. Пришельцев… не признавать. Отмежеваться от них совершенно. Держаться сплоченно. Не участвовать ни в их празднествах, ни в деятельности. Кроме того…

АННА ФЕД. Господа, господа… (Все вскакивают в испуге.) Спрячьте еще один мешочек.

ИВ. ИВ. Каждую минуту испуг. Позвольте, у меня на кровати есть свободное местечко.

АННА ФЕД. Только не прижимайте к себе, а то испачкаетесь. Мышка дырочку тут проточила.

ИВ. ИВ. Хорошо, хорошо, я его животиком кверху.

БЕРКУТОВ. Кончайте скорее, Иван Иванович.

ПЕТУХОВ. Ой, голубчики! Идет, идет!!!

Переполох. Ив. Ив. от поспешности испачкал весь живот в муке. Резкий звонок.

КАШИН. Са-адись!

Ив. Ив. от растерянности хочет сесть на искусственную кушетку.

ВСЕ. Варенье! Варенье!

Фекла бежит открывать.

ВСЕ. Куца она, куда? Подведет всех… Назад, Фекла, назад.

КАШИН. Пошла обратно и сиди там, не показывайся. Петухов, открывай. Открывай, говорят, — не съедят. О. господи, владыко…

КНЯГИНЯ. Греки?

Входит комиссар, 2 солдата останавливаются в дверях.

КОМИССАР (в недоумении останавливается). Это что… больные?

КАШИН. Никак нет, все слава богу…

КОМИССАР. Что же это — все жильцы дома?

КАШИН. Все-с…

КОМИССАР. Дом чей? Ваш?

КАШИН. Мой-с, т. е. не мой, атак…

КОМИССАР. Как «так»?

КАШИН. В аренде держим… все вместе… коллективно.

КОМИССАР. Сколько свободных комнат?

КАШИН. Свободных нет. Все по норме занято.

КОМИССАР. Как нет? Вчера мне сказали, что есть.

СОЛДАТ. Вон энту приказано было освободить.

КАШИН. Там спальня помещается. Это мы с женой занимаем.

КОМИССАР. Сколько же вас всего народу?

КАШИН. 14 едоков… да один еще ожидается… вот у этой женщины.

КОМИССАР. Странно, что вы считаете и то, чего еще на свете нет… Почему так тесно живете? Всегда так?

КАШИН. Всегда-с. Мы шиковать не любим. Сами трудовой народ, небогатый, и кому негде жить — милости просим… Вот этот вот (указывает на графа) шлялся без места, без крова, пришел к нам, мы и его приютили.

Граф вставляет в глаз стеклышко, смотрит на Кашина и пожимает плечами.

ШИШИКИНА. А мне прикажите стол выдать да стульев. А то вон дали какого-то лешего. Нешто на таком сидеть можно… Поглядите, пожалуйста.

КОМИССАР. Это уж не мое дело. Впрочем, выдайте ей стол.

КАШИН (грозит кулаком Шишикиной). Слушаюсь…

КОМИССАР (идет и, остановившись, несколько времени смотрит с недоумением на Ивана Ивановича. Тот ежится, стараясь втянуть живот). Отчего у вас такой вид?

ИВ. ИВ. (никак не может начать говорить). С детства такой.

КОМИССАР. Ничего не понимаю. Как это с детства? ИВ. ИВ. Болезненное…

КОМИССАР. Что болезненное?

ИВ. ИВ. У меня батюшка из трудового элемента… КОМИССАР. При чем тут батюшка?

ИВ. ИВ. (утирая пот). Наследственное… У него тоже такой толстый живот был…

КОМИССАР. Да я не о животе… Почему вы весь в муке?

КАШИН. Это известка. Работал по соседству…

КОМИССАР. Давно здесь живете?

Кашин показывает Ивану Ивановичу три пальца.

ИВ. ИВ. Третий день…

Кашин показывает кулак.

ИВ. ИВ. То есть третий год!! Вот, ей-богу, как ошибаешься… (Обращается к своим, усиливается смеяться.) Третий год, а я говорю третий день.

КОМИССАР. Да, уж лучше не ошибаться… Компания довольно пестрая… А эта гражданка какого происхождения? (Указывает на княгиню.)

КАПИТАН (из толпы). Неважного…

КОМИССАР. То есть как это неважного? Это вы сказали?

КАПИТАН (струсив). Я не то хотел сказать… Мать ее, бедная трудовая женщина, налетела на какого-то сиятельного, и вот… получилось недоразумение.

КНЯГИНЯ. Кто на кого налетел? Ничего не понимаю…

ГРАФ. Успокойтесь, княгиня.

КОМИССАР. А где же она помещается у вас?

КАШИН. Как-с? Вот здесь. Вместе с этим. Гражданская жена без отдельной площади, есть еще муж, тот где-то шляется, так она себе этого облюбовала.

КНЯГИНЯ. Как облюбовала? Что облюбовала? (Ей делают знаки.) Но невозможно же так…

КАШИН. Женщина… Стесняется еще. И потом, немножко того…

ГРАФ. Не волнуйтесь…

КОМИССАР. А это что за перегородка?

КАШИН. Отгородились — он по ночам храпит очень.

ГРАФ. Ну, это уж слишком…

Комиссар идет к Беркутову.

КНЯГИНЯ. Ну вот, видите, он и про вас. Он бог знает что наговорит.

ГРАФ. Это для него так надо.

КОМИССАР (подходит к Петухову). А это что, больной?

ПЕТУХОВ (поднимаясь). Расстроенный.

КОМИССАР (несколько времени стоит с боку Беркутова. Тот сидит, не оборачиваясь). А вы кто? Эй, послушайте, гражданин! Вам говорят? Что он, глухой, что ли?

КАШИН. Нет, как будто все время хорошо слышал. Может, вдруг что-нибудь… (Толкает Беркутова.)Послушайте…

БЕРКУТОВ. Я слышу, но отвечать не желаю.

КОМИССАР. А, ну, оставьте его. Мы после отдельно побеседуем. (Оглядывается) А почему у вас постели такие высокие, это что — местный обычай?

КАШИН. Обычай-с… и крыса. Крыса очень по полу бегает… так мы повыше…

КНЯГИНЯ (испуганно подбирает ноги и оглядывает пол в лорнет). Мученье какое-то… Это правда, что крысы, или это для него?

ГРАФ. Для него… Успокойтесь.

КОМИССАР (указывая на спальню). Ну-ка, я посмотрю пойду там…

Все испуганно переглядываются.

КАШИН. Там мы с женой и две старушки-родственницы помещаются. Там не убрано…

КОМИССАР. Ничего. (Идет в дверь, все с испугом смотрят туда.)

ПЕТУХОВ. Попали…

КНЯГИНЯ. Что он про меня наговорил! Это ужас какой-то. Я и налетела, я и облюбовала. Что значит облюбовала?

КОМИССАР (входя). 1 км довольно свободно… Вот что, граждане… (хочет сесть на искусственную кушетку.)

ВСЕ (с воплем испуга). Ай!.. Не садитесь, не садитесь… варенье.

КОМИССАР. Что такое?

КАШИН. Ножка сломана.

КОМИССАР. Граждане… Новая власть устанавливает новый порядок. Кто к ней придет на помощь искренно, без всяких экивоков, она примет всех с радостью. И беспощадно будет расправляться с теми, кто в это трудное время будет вставлять власти палки в колеса. Многие напрятали продукты, товары, муку… и распространяют по городу нелепые слухи.

КАШИН. Таких разбойников прямо хватать и в холодную.

ШИШИКИНА (негромко). Ах, чтоб тебе лопнуть, брешет и не сморгнет…

КОМИССАР. 10-го числа будет торжественное шествие по городу, смотр нашим силам. И тогда мы увидим, кто снами, кто против нас. А в 12 часов будет регистрация граждан для установления их профессии, происхождения и поимущественного положения. Кто хочет работать — подать заявление и принести документы… только настоящие. Регистрация и прием заявлений будет происходить в той комнате. Я остаюсь здесь… давайте вещи.

Все вскрикивают.

КОМИССАР. Что такое?

ПЕТУХОВ. Обрадовались очень…

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же обстановка. На сцене капитан, капитанша, Беркутов, граф, княгиня, Фекла, Агафон. Жилье Шишикиной огорожено фанерой.

Центр действия за сценой.

Все стоят, замерли и смотрят издали на окно, как бы боясь подойти. Стоят все вместе, только Беркутов несколько в стороне. Даже Агафон с селедкой в руках не то с тревогой, не то с любопытством тоже смотрит на окно со всеми вместе. Мимо окна проходят с флагами. Музыка, пение «Интернационала», усиливаясь, заполняют собою все.

Фекла крестится на окно.

Отдельные негромкие голоса: «Боже мой! Боже! Началось».

Вбегает Анна Фед.

АННА ФЕД. (в безумной тревоге). Лампадки зажгите. Пелену от плащаницы на окно…

КАШИН (вбегает). Идите сюда, смотрите, что делается…

(Все уходят, кроме Агафона и княгини. Пение удаляется, но слышно ясно.)

Центр действия в зале.

КНЯГИНЯ (откинув с плеч шарф, которым была покрыта, старается застегнуть платье на спине). Нельзя в такое время крючки делать на спине.

ГРАФ (поспешно вбежав). Что же вы, княгиня. Идемте…

КНЯГИНЯ. Я встать не могу… Помогите мне… Впрочем, нет, нет…

ГРАФ. Что такое?

КНЯГИНЯ. Все спуталось… Что стыдно, что нет — ничего не понимаю.

ГРАФ. В чем дело?

КНЯГИНЯ. Крючки на спине… Не могу достать.

ГРАФ. Какой вздор, какие пустяки. Теперь нам нечего стесняться. У нас впереди — ничего. Только ярко вспыхнуть и погибнуть… Позвольте…

КНЯГИНЯ. Вспыхнуть… Только поскорее… Ой, я не могу при нем… Отвернитесь… Слышите?..

АГАФОН. Чего это?

ГРАФ. Смотрите туда… в угол.

КНЯГИНЯ. Скорее, скорее. Должно быть, еще не привыкла…

КАПИТАН (вбегает). Господа!.. О, черт их возьми!.. (Убегает.)

КНЯГИНЯ. Ай!.. Он видел…

ГРАФ. Все равно… Мы погибли — значит, все можно.

КНЯГИНЯ Что вы делаете?.. Что вы, на глазах у этого человека?

ГРАФ. Теперь все равно… все равно…

Пение опять приближается. Вбегает капитан.

КАПИТАН. Господа, сюда… О, черт их возьми. Сил никаких нет…

(Входят Кашин, Анна Фед., капитанша. Беркутов. Фекла.

Опять видны флаги, знамена, и опять пение и музыка.

На сцене испуганное молчание. Фекла крестится.)

НАДЯ (в дверях). Наши знамена сюда давайте.

Показывается толпа молодежи и с пением проходит через зал в канцелярию комиссара.

АННА ФЕД. Проклятые… Будьте вы прокляты!

КАШИН. Все рушится… На родную дочь нельзя положиться. Петухова нет, Ивана Ивановича нет, и эта чертовка слилась куда-то… Вишь, обстроились.

Входит Шишикина с красным флажком. Все поражены. Голоса: «Что это? Смотрите! Смотрите!»

ШИШИКИНА. А вы мне, сейчас, чтобы стол был и два стула да занавески. А то я вас выведу на чистую воду. Как придет комиссар, возьму да сяду на ваше варенье. Награбили да напрятали. Нет, голубчики, прошло ваше время. (Мужу.) Что ты все лопаешь без передышки?

АННА ФЕД. Ах, паскуда!.. Родион! Ну-ка, голубушка, дай мне то, что я дала тебе спрятать.

ШИШИКИНА. Чего это?..

АННА ФЕД. Серебряные ложки и кружева.

ШИШИКИНА. Нанося!.. Ничего я у тебя не брала, знать не знаю, глаза не видали, уши не слыхали.

АННА ФЕД. Да что же это, разбой среди бела дня?

КАПИТАН. Вредная баба, а темперамент есть.

КАПИТАНША. Серж…

КАПИТАН. Ну, что «Серж»? Сам знаю, что я Серж. Если ты за каждым моим шагом будешь следить, я, брат, живо на все четыре стороны. Знаешь, теперь в комиссариат и готово. Я, наконец, тоже хочу свободы и настоящей женщины, а не сухой воблы.

КАПИТАНША. Ах, подлец!..

КНЯГИНЯ. Граф, станьте здесь… Что с ним, чего он не хочет?

ГРАФ. Сухой воблы, княгиня.

КНЯГИНЯ. Ничего не понимаю.

КАШИН. Ну, вы заварили еще кашу. Все вешится одно за другим.

Входит Иван Иванович, усталый, измученный, с красным флагом из носового платка на тросточке.

ВСЕ. Это что еще такое? Иван Иванович?.. БЕРКУТОВ. Вы что же это делаете? Мы здесь боремся, а вы предательством занимаетесь? Нож в спину?

ИВ. ИВ. Сам не понимаю, как это случилось. БЕРКУТОВ. Как вы туда попали?

ИВ. ИВ. Шел и увлекся общим подъемом.

БЕРКУТОВ. Вот извольте радоваться: подъемом увлекся. Ведь вам теперь руки подавать нельзя.

ИВ. ИВ. Как хотите… Верст пять обошел.

КАШИН. А Петухов куда делся?

КАПИТАН. Я вчера видел, он рисовал какой-то плакат. Хотел посмотреть, а он очень быстро прикрыл его и сказал, что сначала кончит и тогда уж покажет, а то его вдохновение может покинуть.

Из канцелярии в коридор выходит солдат и вешает плакаты: «Здесь регистрация», «Соблюдайте очередь», «Граждане, не скрывайте своих доходов». Одновременно с ним из другой двери в коридор входит Петухов. Вытирает ноги и бормочет: «Вот выгваздался-то, черт их возьми.»

ПЕТУХОВ. Товарищи, комиссар еще не приходил?

В зале прислушиваются и, вскочив, подходят к двери слушать.

СОЛДАТ. Нет еще.

ПЕТУХОВ. Ах, как же быть?.. Я местный режиссер и художник, участвовал в процессии… Видите вот?.. И рисовал плакаты. Мне надо поговорить о дальнейшей работе.

КАПИТАН. Голос слышен, а слов не разберешь.

СОЛДАТ. Подождите, должон скоро быть.

Петухов прогуливается по коридору и, подойдя к двери, смотрит в щелку. Капитан тоже прикладывается, но сейчас же оба, точно обжегшись, отскакивают.

КАПИТАН. Осторожность и осторожность… Все, что мы здесь говорим, там подслушивают и подсматривают. Сейчас кто-то смотрел в щелку: детина огромного роста и зверские глаза.

КАШИН. О господи, привяжите языки. Вот соседство-то бог послал…

ПЕТУХОВ. Ну, уж вы, товарищ, сами передайте от меня заявление комиссару, а то мне нужно идти. (Уходит.)

КАПИТАН. Опять говорят… Стойте… Замолчали…

КАШИН. Надо дверь ковром закрыть.

КАПИТАН. Да, это не мешает…

Кашин уходит. Входит Петухов.

ПЕТУХОВ. Господа, у меня калоши уперли.

ВСЕ. Как? Откуда?

ПЕТУХОВ. Да вот отсюда, из передней.

ВСЕ. Черт знает что!.. Позор!..

ИВ. ИВ. Как же это… Я не понимаю… Неужели из нас кто-нибудь?

КНЯГИНЯ. Может быть, они… сами как-нибудь пропали?

ПЕТУХОВ. Ну да, сами… Черт знает что!.. Только на прошлой неделе купил. Теперь ни за какие деньги не найдешь. Сейчас выгваздался, как шут, — по площади шлепал.

БЕРКУТОВ. А вы зачем на площадь попали?

ПЕТУХОВ. На какую площадь?

КАПИТАН. Да ведь вы сами же сказали…

ГРАФ. Может быть, тоже принимали участие?

ПЕТУХОВ. Что вы, сума сошли? Ничего подобного. Прошел мимо, вот и все…

БЕРКУТОВ. А что вы вчера рисовали?

ПЕТУХОВ. Что рисовал? Пришло вдохновение, вот и рисовал, совершенно аполитический плакат с изображением рабочего.

БЕРКУТОВ. Ах, вот как!.. Даже рабочего?..

ПЕТУХОВ. А что же здесь такого? От кого это я слышу? Вы — эсер и меньшевик.

БЕРКУТОВ. Да к черту!.. Не бывает таких сочетаний.

ПЕТУХОВ. Все равно… Вы — эсер и меньшевик, и вам противен рабочий с молотом в руке? Странно… И потом, я с семьей сижу безо всего, вчера проел свои брюки в полоску. Не говоря уже о том, что я лишен всяких творческих возможностей, у меня фанеры нет ни одного листа.

КАПИТАНША. Серж, не упусти места.

КАПИТАН. Сам знаю… Еще погромче кричи… (Уходит.)

ПЕТУХОВ (увидев у Шиишкиной загородку). Э, фанера! Откуда брали?

ШИШИКИНА. Что ты ко мне лезешь? Что тебе надо?

ПЕТУХОВ. Где брали-то?

ШИШИКИНА (идет за щеткой). Я тебе сейчас покажу, где брали.

ПЕТУХОВ. Нет, нет, не надо, я так как-нибудь обойдусь.

В коридоре показывается капитан.

КАПИТАН. Товарищ, комиссар еще не приходил?

СОЛДАТ. Нет еще.

ПЕТУХОВ. Говорят! Тс!

КАПИТАН. Ах, как же быть? Я хотел было подать заявление о службе по технической части.

СОЛДАТ. Подождите, он должон скоро быть.

ПЕТУХОВ (бежит на цыпочках к двери. Споткнулся и стукнулся в дверь лбом). О, черт возьми!

ВСЕ. Ну, что это… Как появился, так и пошло…

Капитан, вздрогнув, подходит к двери и прикладывается к щелке одновременно с Петуховым. Оба отскакивают.

ПЕТУХОВ. Налетел!

КАПИТАН. Что за черт. Та же рожа, что и отсюда смотрела. С ума, что ли, схожу?

ПЕТУХОВ. Детина огромного роста и зверские глаза. Это значит, все, что мы здесь говорим, там известно.

БЕРКУТОВ. Что ж тут удивительного? Очевидно, организована правильная слежка. Такие методы для них вполне приемлемы.

Входит Кашин с ковром.

КАШИН. Ну-ка, надо завесить, а то мы все тут как на ладони. Кто повыше? Куда капитан-то делся? Капитан!..

ИВ. ИВ. Капитан!.. Нету.

КАПИТАН. Хватились… Кто-то спровоцировал.

В зал входит комиссар. Его не видят.

КАШИН. Ну-ка, Иван Иванович, берите-ка вы. Лезьте повыше, повыше. Так… Мы этих гусей сейчас законопатим там.

Ив. Ив. стучит молотком. Шишикина вывешивает на загородке красный платок.

ПЕТУХОВ. Крепче, крепче!.. Пусть эта звериная рожа утрется.

КОМИССАР. Граждане! Над чем трудитесь?..

Немая сцена.

КАШИН. Коврик повесили. А то вам, может быть, холодно… дует отсюда.

КОМИССАР. Так, так… Нет, мне не дует, а вот как бы на вас оттуда не подуло… (К Петухову.) А вы что же это делаете, гражданин?

ПЕТУХОВ. Это я про одного знакомого.

КОМИССАР. Что про одного знакомого?

ПЕТУХОВ. Я сказал: звериная рожа утрется. Мы у него этот ковер стащили.

КОМИССАР. Да я не о том совсем, а вот вы карикатуры рисуете.

ПЕТУХОВ. Какие карикатуры?

КОМИССАР. Плакат с изображением рабочего. Какую-то лиловую физиономию намалевали.

ПЕТУХОВ. Недостаток материалов… тяжелое наследство им… империалистической бойни. Кроме лиловой краски, во всем городе никакой другой не нашлось. Разрешите на два слова.

КОМИССАР. Хорошо, зайдите минут через пять… А это долой, сейчас регистрация начнется, и дверь придется открыть.

Ковер снимают. Комиссар уходит в коридор.

КОМИССАР (дожидающемуся его капитану). Что вам, гражданин?

КАПИТАН. Потерпел при царском режиме за убеждения. Всегда сочувствовал трудовым массам. Желал бы работать.

Все слушают у двери.

КОМИССАР. Я вас не знаю. Ответственного дать ничего не могу. Давайте заявление. Там посмотрим.

КАПИТАН. Вот заявление. Документы… затерялись.

ПЕТУХОВ (в зале). Боюсь, что не сдержусь и наговорю ему дерзостей…

КОМИССАР. Попросите сюда гражданина Петухова.

СОЛДАТ (входя в зал). Кто здесь Петухов?

ПЕТУХОВ (оглядевшись по сторонам). Петухов! Ну я… а что?

СОЛДАТ. К комиссару.

Петухов торопливо крестится и идет к двери.

КОМИССАР. Что хотели сказать?

(Все напряженно слушают у двери. И вообще, когда в коридоре говорят, то в зале все замирает, и все внимание устремляется на дверь.)

ПЕТУХОВ. Мною написана (в три дня накатал) революционная пьеса, очень удобная для агитации среди широких масс.

КОМИССАР. Вы партийный?

ПЕТУХОВ. Нет, не очень. Но идеи в пьесе совершенно партийные. С Интернационалом в конце. Можно ставить на открытом небе, т. е. на воздухе.

КОМИССАР. Посмотрим. Только школу эту свою бросьте. А то вы, может быть, рисуете от чистого сердца, а получается черт знает что: какие-то наследственные алкоголики вместо рабочих.

ИВ. ИВ. Об алкоголе что-то говорят… Родион Архипыч, прячьте дальше…

ПЕТУХОВ. Мы на Москву опирались. 1 км подальше нашего махнули. Видел я, как там товарищи Островского обрабатывают — смотреть жалко: на фанеру уж перевели. А все оттого, что положение искусства очень тяжелое. Верите ли: грима и того нет. Свеклой да сажей из трубы вместо него орудуем. Костюмов никаких, даже естественных. Первый любовник у меня Ромео гражданина Шекспира в валенках с веревочными подметками играет. Да штаны вот, на этих местах зачинены, заплатаны — живого места нет. Как повернется к публике вот этим манером… ну, прямо сквозь землю провалиться. Разрешите приступить к работе?

КОМИССАР. Приступайте. 1 км посмотрим.

ПЕТУХОВ. За вас в огонь и в воду! Вы меня воскресили. Какое поле, какие широкие возможности! (Скороговорной.) Заявление я подал, документы затерялись. (Быстро уходит.)

Комиссар уходит в канцелярию.

ПЕТУХОВ (входит в зал). Какие широкие возможности, какое поле!.. Эх, вот это помещение под народный дом пойдет… Все отсюда к чертям!..

ВСЕ. Ну, что?.. Зачем звал?..

ПЕТУХОВ (как бы очнувшись). А?.. Убеждал работать, конечно.

БЕРКУТОВ. Ну, и что же вы?

ПЕТУХОВ. Отказал… Начхать мне на него…

ИВ. ИВ. Так и сказали?

ПЕТУХОВ. Так и сказал: начхать мне на тебя!

ИВ. ИВ. Смотрите, вы хоть бы сдерживали себя немножко.

КНЯГИНЯ. Правда, мсье Петухов, какой вы безумный. Вы на него начихаете, а он может оскорбиться, и всем плохо будет

Поспешно входит Анна Фед.

АННА ФЕД. Родион, посмотри, что там делается. К нам буквально весь город собрался.

(Быстро проходит Надя в куртке с револьвером.)

АННА ФЕД. Боже мой… создатель!

КАШИН. Ты что это шляешься? Это что за облачение?

НАДЯ. Некогда, некогда — после поговорите.

АННА ФЕД. Где ты пропадаешь?

НАДЯ. Дежурим около арестованных.

АННА ФЕД. Что-что?

НАДЯ. Дежурим около арестованных.

Общее молчание.

КАШИН. Надежда, постой, ради Христа… Сейчас регистрация… ты там свой человек… ежели будут спрашивать о происхождении, не подведи, скажи, что я бывший слесарь или лодочник. Впрочем, не надо. Замотался.

Надя уходит.

БЕРКУТОВ. Поздравляю.

АННА ФЕД. Прокляну.

КАПИТАН. Жанна д’Арк. Только с другой стороны.

КНЯГИНЯ. Я начинаю понимать все меньше и меньше.

Вбегает Фекла.

ФЕКЛА. Барыня, барыня…

ВСЕ. Тс… С ума сошла… Какая тебе барыня.

КАШИН. Рожа чертова… Чучело. Сколько тебе раз говорили, что мы все равные граждане и никаких барынь теперь нету. Ну, что тебе?

ФЕКЛА. Вот письмо Ивану Иванычу. Велели в собственные руки, чтобы, сохрани бог, не попало кому не следует. Так и сказали.

ВСЕ. Что такое? Какое письмо?

АННА ФЕД. Господи, что там еще такое?

ИВ. ИВ. А, это от моего приятеля, начальника почтовой станции. Он прошлый раз сообщил мне о прибытии этих гостей. (Читает. На лице радостное изумление, схватывает, шапку и тросточку с флагом.)

ВСЕ. Куда? Куда? Что?

ИВ. ИВ. После скажу… сначала выясню наверное. Напрасно не хочу волновать.

ПЕТУХОВ. Эй, эй, а регистрация?

ИВ. ИВ. Регистрация? Вот что теперь для меня ваша регистрация. (Плюет и убегает.)

ВСЕ. Что такое? Ничего не понятно.

АННА ФЕД. Какие-то все стали сумасшедшие…

КАШИН. Ну, однако, гадать некогда, подготовиться надо. Да, а Фекла как же? Слушай, ты, растрепа, еще раз: тебя сейчас будут спрашивать, какого ты происхождения, отвечай, что благородного, т. е. не очень благородного, а наша родственница. А про меня говори: «братец» — «братец сказал», «у братца живу»… Поняла? Да еще одеть ее надо как следует. Ну, мы, господа, пойдем готовить Феклу. Пойдем, старуха. Ох, святые угодники!

СОЛДАТ (в коридоре кричит в дверь). С той двери заходите, там очередь.

Граф подбегает к двери и, держась за ручку, смотрит в щелку. Солдат открывает в зал дверь и вытягивает к себе графа, который в испуге убегает.

СОЛДАТ (входя в зал). Граждане, приготовьте документы и становитесь в очередь.

(Все идут через коридор в канцелярию. Беркутов остается.)

ПЕТУХОВ. Ну-ка, артиста пропустите без очереди.

ГОЛОСА. Куда? Назад!.. Какой там артист! (Шум.)

ПЕТУХОВ. На репетицию спешу, некогда. (Шум.)

СОЛДАТ. Тише! (Тишина.)

ГРАФ (вернулся за документами. К Беркутову). А вы что же?

Презрительное молчание.

ГОЛОСА. Что, что сказали?..

ГОЛОС. Говорят, кто не зарегистрируется, тому пайка не дадут.

МАЛЫЙ (входя в зал). А вы что же тут? Кто не зарегистрируется, тому пайка не дадут.

БЕРКУТОВ. Подлецы. (Идет в коридор.) Презренное стадо…

Капитан и Петухов увиливают в зал, хотя и с цифрами на спине. Не сразу видят друг друга.

ПЕТУХОВ. Э… э… Вы здесь?

КАПИТАН. Гм… А вы?

ПЕТУХОВ. Я тоже здесь. Что же вы туда не пошли? Документы сдавать?

КАПИТАН. А вы что не пошли?

ПЕТУХОВ. Не хочется что-то… заленился.

КАПИТАН. А как же вы потом будете?

ПЕТУХОВ. Да так уж как-нибудь…

КАПИТАН. Говорят, пайка не дадут, кто не запишется.

ПЕТУХОВ. Пусть не дают. Да у меня и аппетита что-то в последнее время нет.

КАПИТАН. Аппетита… Посмотрите-ка мне в глаза.

ПЕТУХОВ. А что? Ничего, красные только немножко.

Приходит солдат: «Бумага из волости комиссару!»

КОМИССАР (выходя просмотрел бумагу). Прекратить регистрацию. Мне сейчас надо выехать.

Из канцелярии выходят. Недовольное ворчанье. Вбегает в зал Иван Иванович.

ИВ. ИВ. Господа, господа…

ПЕТУХОВ и КАПИТАН. Тс. Какие господа?

ИВ. ИВ. Товарищи… Впрочем, к черту товарищей. Господа! Капитан царской армии!! Ваше высокородие!!! ВСЕ. Тс. С ума сошел!

ИВ. ИВ. С ума можно сойти от такой новости.

ПЕТУХОВ. Да говорите, в чем дело-то?

ГОЛОС. Ну что, в чем дело?

ИВ. ИВ. Ну, собрались все? Так вот… Бросьте вы все эти документы, уничтожьте, сожгите, вообще, к чертовой матери!

ВСЕ. Что? Почему?

ИВ. ИВ. (потрясая записочкой, как документом). Сего дня утекают… Ихнее дело — швах… Не знаю, кто причиной — белые, зеленые, розовые или союзники, но факт остается фактом: заказаны спешно самые лучшие лошади.

КАШИН. Рассказывайте другим…

ИВ. ИВ. Как рассказывайте другим? Не омрачайте торжества, Родион Архипыч.

КАШИН. Вы торжествуете, а я погожу.

ГРАФ. Когда заказаны лошади?

ИВ. ИВ. К трем часам.

ГРАФ. Вот поэтому и регистрацию внезапно прекратили…

БЕРКУТОВ. Что же, естественный конец неестественных претензий.

ПЕТУХОВ. Черт возьми! Естественный конец… А кто же теперь будет?.. Господа, к черту скептицизм. Качать Ивана Ивановича.

ВСЕ (кроме Кашина). Качать, качать…

КАПИТАНША. Серж, качайте же.

ПЕТУХОВ. Ох, и тяжел же, мать моя! (Ив. Ив. отбивается.) Агафон, голубчик, помоги.

ИВ. ИВ. Что вы!.. Что вы! (Качают.) Ой, уроните, ой, не надо! Ой, никогда не буду!

Быстро входит комиссар, одетый в дорогу.

КОМИССАР. Что здесь такое?

Уронили Иван Ивановича.

КАШИН. Да это так… именинник он у нас, семейное торжество.

ПЕТУХОВ. Торжествуем по поводу низвержения самодержавия!

КОМИССАР. Что это вы каждую минуту торжествуете? Каждый раз какое-нибудь торжество. Вот что, граждане… (Все настораживаются.) Мне нужно выехать в уезд. К ночи я вернусь.

Все переглядываются, перемигиваются. Какие-то восклицания в роде: «так, так… дай бог час».

КОМИССАР. Что такое? Вы что, гражданин? Живот болит?

ИВ. ИВ. (сконфуженно). Ушибли маленько.

КОМИССАР. Ну, так вот. Если во время моего отсутствия будут какие-нибудь штуки и упражнения в фантастических рассказах, какие уже теперь местные купцы распускают по всем углам про новую власть, то ответите за все это вы. Не взыщите тогда. Счастливо оставаться.

КАШИН. Дай бог час…

ВСЕ. Счастливый путь.

Комиссар уходит. Все припадают к двери. В момент окончания речи комиссара в коридор входят Надя и Борис, одетые в дорогу.

БОРИС. А папаша с мамашей?

НАДЯ. Плевать.

КОМИССАР (входя). Ну, едем…

НАДЯ. Едем.

КОМИССАР. Что же, родительского гнездышка не жаль? (Надевает варежку.)

НАДЯ. Плевать, и никаких гвоздей!

КОМИССАР. Только ведь легкомыслия, должно быть, много.

НАДЯ. Вот. ей-богу, нет… (Уходит.)

ПЕТУХОВ. Удрали… Мать честная, удрали…

ГОЛОС. Съехал… господи, создатель!

ПЕТУХОВ. Да здравствует свобода!

КАПИТАНША. Серж, не отставайте.

КАПИТАН. Да здравствует свобода!

КАШИН (стоявший неподвижно). Факты мне подайте… Факты!

ВСЕ. Какие же факты еще надо? Удивительно… Что вы? Странно даже.

КАШИН. Валерий Николаевич, ваше мнение?

БЕРКУТОВ. Свое мнение я уже высказал. А вы из свойственной вам предосторожности можете подождать до завтра.

ПЕТУХОВ. К черту бескрылую предосторожность. Сейчас все к чертям, гимн и бал! Вот как по-нашему.

ГОЛОСА. Правильно. Верно.

КАШИН. Позовите-ка Феклу…

Петухов и капитан бросаются в кухню.

ШИШИКИНА. Это что же, нас-то теперь, значит, за пятки и на мороз? Нет, подождите, у меня ордер.

КАШИН. Я тебе такой ордер покажу, что не опомнишься.

ШИШИКИНА. Нет, осклизнетесь! Уплотнять меня можете, а выселять никакого права. У меня младенец.

Входит Фекла, которую ведут под руки Петухов и капитан. Она в своем наряде.

ФЕКЛА. Что, братец?

КАШИН. Какой тебе к черту братец! Ошалела?

ФЕКЛА. Что угодно, гражданин?

КАШИН. К дьяволу гражданина! Да сними ты к черту этот идиотский наряд… Пугало огородное какое-то! Вот что: все это отсюда долой — гусей, кровати, чугунку. Я теперь хозяин в своем доме. Опять хозяин, черт возьми!.. (Набожно крестится.)

ШИШИКИНА. Только тронь, я тут такую пыль подниму, что не обрадуешься.

КАШИН. Уедешь ты отсюда или нет? (Берет щетку.)

ПЕТУХОВ. Гражданка-амеба! Вас просят об освобождении не принадлежащей вам площади, которую вами, ввиду осадного положения, временно уплотнили. А теперь благородно просят о выходе. Алле! Фить!.. Не помогло. Антракт… Тогда другое средство. Дайте-ка (берет щетку).

ШИШИКИНА (спокойно). Вот возьму тебя поперек, задеру штанишки да всыплю по первое число.

ПЕТУХОВ. По первое… У, грубая скотина. КАПИТАНША. Серж, что же вы стоите? КАПИТАН. Позвольте-ка… Ну-с, дверь видишь?

ШИШИКИНА. Вижу!

ПЕТУХОВ. Открыть надо. (Бежит открывать.)

КАПИТАН. И только?

ШИШИКИНА. А что же еще?

КАПИТАН. Но движения в себе никакого не чувству-ешь? Тогда — направляющее средство. (Берет щетку.) По линии АВС — гоп!

ШИШИКИНА. Только тронь — сейчас крик подниму. После первого сентября выселять не имеете права, я женщина тяжелая. (Капитан подходит со щеткой.) А-а-а-а-а-а-й! Караул!.. А-а-а-й!

КАПИТАН. Тьфу ты, пропасти на тебя нет.

ПЕТУХОВ. Ну-ка. капитан… Маневр на классовой психологии. Акт третий. (Схватывает клетку с гусями и бежит с ней к двери.) Муж, за ней!

ШИШИКИНА. Ай, ай!.. Куда понес? Куда? Ай, ай, ай! (Бежит, подобрав юбку.)

ПЕТУХОВ (возвращается, запирает дверь). Теперь эпилог. (Схватывает ее вещи и бросает в окно.) АННА ФЕД. Ну, слава богу.

ПЕТУХОВ. Реставрация закончена. А что же чего полагается? Хозяин, как же это? От Мамая вас избавили, а вы?

КАШИН. До чего ты, братец, надоел. Ну, ладно, поди в погреб, в старый, знаешь?

ПЕТУХОВ. Знаю, знаю.

КАШИН. Только одну бутылку, не больше.

ПЕТУХОВ. Будьте покойны, обладим. Вали, все долой отсюда, ставьте стол. Я сейчас. (Отодвигают кровать, ставят стол.)

КНЯГИНЯ. Все уже кончилось? Ушли эти греки или как?.. Да. меньшевики.

БЕРКУТОВ. Большевики, княгиня. Это несколько иное, чем меньшевики.

КНЯГИНЯ. Я, по обыкновению, путаю. А разве есть и те и другие?

КАПИТАН. Есть. По росту различаются.

КНЯГИНЯ. Как по росту? Ну, вы все шутите. Он шутит? Ну, какой злой. Я ведь, правда, очень плохо разбираюсь в этих вещах. А где же союзники?

БЕРКУТОВ. Союзников нет, княгиня. Очевидно, один их призрак напугал наших угнетателей.

КНЯГИНЯ. Ах, союзников нет… Один их призрак…

Входит Петухов с бутылками под мышками, в руках, в карманах, за жилеткой. Навеселе.

ПЕТУХОВ. Вот они, мамочки мои!

КАШИН. Я ведь тебе одну бутылку говорил принести.

ПЕТУХОВ. Ну, обсчитался… (Ставя бутылки, капитану.) Коньяк, брат, 20-летний. Ты попробуй. (Дышит.) От одного духу голова кружится.

БЕРКУТОВ. Товарищи!

ВСЕ (изумленно оглядываются). Что такое? Что вы?

БЕРКУТОВ. Ой, ради бога, простите. Господа!

ПЕТУХОВ. Вот теперь все так-то переучиваться приходится?

БЕРКУТОВ. Господа, я хочу сказать несколько слов. Наша первая национальная доблесть — это способность самокритики и покаяния.

ПЕТУХОВ. Верно… (Наливает на кровати вино.)

КАШИН. Петухов, молчи.

БЕРКУТОВ…И я не могу не отметить, что во время дней испытания некоторые из нас обнаружили некрасивую трусость и полное отсутствие гражданского мужества…

ПЕТУХОВ (указывая на капитана). Верно, верно…

БЕРКУТОВ. Я имею в виду Петухова

ПЕТУХОВ (удивлен). Виноват?..

БЕРКУТОВ. Этот субъект — какое-то воплощенное политическое легкомыслие, если не сказать больше… Не успела прийти новая власть, как он уж примазался и стряпает пьесу ярко-революционного содержания…

ПЕТУХОВ. У меня уж патриотическая завтра будет готова.

БЕРКУТОВ. Тем хуже. Как вы. Петухов, сами не можете этого понять.

ПЕТУХОВ. Мою душу аршином не измеришь! В тот самый момент, когда я давал ему пьесу, во мне совершенно неожиданно произошел мгновенный переворот. И я опять возродился. За белые цветы нации — аристократию — княгиню и графа. Ура!

ВСЕ. Ура… Горько, горько!

ГРАФ. Господа, позвольте.

ВСЕ. Горько! Не отвиливайте. Просим… Требуем… Горько!.. (Шум.)

Граф целует княгиню.

ВСЕ. Молодец… Ура!..

ИВ. ИВ. Позвольте тост.

ГОЛОСА. Княгиня, за прекрасных женщин. Ура!

ИВ. ИВ. Послушайте, товарищи, граждане, господа… ПЕТУХОВ. Вали, брат… (В совершенном опьянении.) Слушать, черт вас возьми… О, господи… (Все замолкают.)

ИВ. ИВ. Предлагаю тост за… (Пожимает плечами.)Забыл, как называется.

БЕРКУТОВ. Что как называется?

ИВ. ИВ. Вы… вы как называетесь?

ПЕТУХОВ (кричит). Эсер и меньшевик!

ИВ. ИВ. Нет, не то… Да. За идеолога нашего Валерия Беркутовича…

ГОЛОСА. Ура!

ПЕТУХОВ. Все перепутал, брат ты. А впрочем, черт его возьми. Тост!! За меня… За Ардальона Петухова.

КНЯГИНЯ. Граф, за постановщика.

ПЕТУХОВ. Вот, тронут. (Целуется со всеми.)

Комиссар возвращается и проходит в канцелярию: «Это все товарищ Иванов тут панику устраивает. Возобновить завтра регистрацию».

ПЕТУХОВ (хочет поцеловать княгиню, но, пошатнувшись, промахивается и целует графа.) Тронут, черт вас возьми. А это кто такой? Иван Иванович, это ты, что ли?

ИВ. ИВ. Это? Это я.

ПЕТУХОВ. Вот, брат, как развезло, мочи нет… (Кричит.) Завтра ставлю свою старую, т. е. новую, пьесу, патриотическую, с гимном в конце.

ГОЛОСА. О, хорошо, отлично, с гимном. Молодец Петухов.

КАПИТАН (уселся с Петуховым друг против друга). Ты — молодец.

ПЕТУХОВ. Я — талант!

КАПИТАН. Верно. Дурак, а талант. (Целуются. Негромко Петухову.) Гимн… Боже, царя храни.

Поют сначала едва слышно вдвоем; постепенно остальные, услышав, присоединяются. Княгиня садится за рояль. Петухов лежит грудью на столе, поет и размахивает руками. В коридор входят: комиссар, Надя. Комиссар слышит пение гимна, приоткрывает дверь в зал и дает знак Наде, чтобы она шла за солдатами. Th несколько времени, ошеломленная, стоит неподвижно, потом твердо, по-военному повернувшись, уходит. Комиссар входит в зал. Надя с солдатами занимает выход в переднюю. В зале не все сразу замечают комиссара, увидевшие немеют. Петухов после всех оглядывается и на высокой ноте в ужасе сползает со стула.