Парадокс Вазалиса

9

Вернувшись домой, Валентина бросилась к компьютеру. В электронной почте лежало обещанное Вермеером письмо. Время отправки в точности совпадало с тем, когда она покинула ресторан. Голландец в своем репертуаре. Провокатор…

Валентина мысленно пообещала себе отплатить ему сторицей.

Она нажала на клавишу печати. Лазерный принтер тихо заурчал и, настроившись на регулярный ритм, принялся выплевывать листы. Распечатка документов заняла около десяти минут.

Разделенное на несколько подсекций досье состояло из почти трех сотен страниц. В него входили главным образом выдержки из книг и статей, вышедших в журналах с такими занимательными названиями, как «Studia Phaenomenologica» [11], «Научно-исторические и литературоведческие архивы Средневековья» или «Internationales Jahrbuch für Hermeneutik» [12].

Самые старые тексты датировались началом двадцатого века, однако около трех четвертей всех материалов были опубликованы уже после Второй мировой войны, словно конец конфликта придал новый импульс изучению данного вопроса. Несколько статей на французском, но большинство на английском или немецком языках, на которых Валентина читала с трудом.

Их авторами были преподаватели тех или иных университетов, по большей части специалисты по средневековой философии или теологии. Казалось, им доставляло особое удовольствие писать в витиеватом стиле, с обилием непонятных для профанов ссылок. Валентина надеялась на несколько более спокойное для своих проспавших последние два года нейронов пробуждение, поэтому прежде чем броситься на штурм этой горы документов, решила выпить чашечку кофе.

На изучение досье ушел остаток дня. К ужину, когда она бегло ознакомилась со всеми бумагами, у нее сильно разболелась голова.

Собранное Вермеером досье на самом деле содержало крайне мало фактической информации. Опираясь на свидетельства из третьих или четвертых рук, авторы текстов сходились в том, что отрицать существование Вазалиса невозможно и что он жил, вероятно, в середине тринадцатого века.

Однако в том, что касалось деталей, версии сильно разнились. Так, половина исследователей утверждала, что Вазалис провел всю свою жизнь в тиши аббатства Клюни. По мнению других, он преподавал в Сорбонне, активно участвуя в будораживших в то время университет горячих дебатах.

К тому же если с названием трактата соглашались все без исключения, то его содержание оставалось полной загадкой. Для некоторых «De forma mundi» сводилась к переформулированию арабской космологии под влиянием Сигера Брабантского и Боэция Дакийского, главных представителей аверроизма. Противники этой гипотезы полагали, что Вазалис, напротив, мог предвосхитить теорию свободного падения и движения тел по наклонной плоскости, которая тремя с половиной веками позже стоила Галилею папского интердикта. Эти противоречивые теории приводили к нескончаемым перепалкам между специалистами. В действительности, никто не знал в точности, что именно заключал в себе «De forma mundi».

Около восьми часов вечера, когда Валентина уже собиралась отказаться от борьбы, компьютер пискнул, извещая о прибытии нового сообщения. Озаглавленный «Highway to Hell» [13] файл демонстрировал характерный для Вермеера стиль:

«Салют, крошка. Полагаю, ты уже достаточно настрадалась сегодня. Услуга за услугу, не забывай».

К сообщению прилагался некий документ. Валентина открыла его без особой надежды, уверенная, что имеет дело с одним из тех глупых розыгрышей, на которые Хьюго был большой мастак.

Она ошибалась. Вермеер прислал репродукцию довольно удачного эскиза, нанесенного черным камнем или свинцовой иглой на неустановленную основу. Скан был очень плохого качества, почти размытый, как если бы воспроизводил какую-то старую фотографию, а не подлинный документ.

Валентина никогда не видела этот этюд, но композиция напомнила другой рисунок, который попался ей на глаза несколькими годами ранее, когда она проходила практику в библиотеке Ватикана.

Распечатав страницу, она направилась к горке картонных коробок, в которых валялись вперемешку музейные каталоги и монографии художников, ее трофеи, скопившиеся за годы работы и посещения музеев. Перерыв несколько картонок, она наконец обнаружила искомую брошюру. Уже через пару секунд Валентина открыла нужную страницу.

Она поместила рядом скан, присланный Вермеером, и воспроизведенную в брошюре иллюстрацию. Два рисунка были поразительно похожи как в деталях, так и в композиции. Стилистическое сходство позволяло полагать, что автором обоих являлся один и тот же человек, и что, если так оно и было, этюд можно расценить как подготовительную работу к окончательной версии.

Последняя принадлежала к серии набросков на пергаменте, которые Боттичелли написал, иллюстрируя «Божественную комедию» по просьбе Лоренцо Медичи, кузена и тезки Лоренцо Великолепного. В данном случае речь шла об иллюстрации к десятой песне произведения, в которой Данте рассказывал о своем путешествии в шестой круг Ада, определенный для еретиков.

Прорисованный металлической иглой, затем обведенный чернилами и частично раскрашенный, рисунок датировался началом девяностых годов пятнадцатого века. На нем был изображен флорентийский поэт, легко узнаваемый благодаря традиционному колпаку и длинному красному плащу, который бродил по кладбищу в компании его проводника, Вергилия, бородатого старца. Из-под приоткрытых крышек гробов вырывались языки пламени, среди которых можно было рассмотреть искаженные от боли лица проклятых.

Двое мужчин были представлены на рисунке несколько раз, по мере их продвижения по кладбищу. Начавшись в правом верхнем углу страницы, их путь заканчивался в противоположном, нижнем, углу, перед большой гробницей, на крышке которой имелась надпись: «Anastasio Papa guardo» [14].

Боттичелли в точности передал строки «Божественной комедии». Впрочем, и сам Данте довольствовался передачей средневековой традиции, которая ставила в упрек римскому папе его терпимость по отношению к монофизитскому расколу, произошедшему при Акакии Константинопольском в конце пятого столетия. Злонамеренные средневековые богословы за подобный широкий взгляд на вещи без раздумий отправляли его автора на пылающий костер.

Обнаруженный Вермеером этюд довольно точно предварял окончательную версию иллюстрации. Основное отличие представляла выбитая на крышке гроба надпись: на сей раз речь шла не о папе Анастасии, а о неком «Vasalius Sorbonae», которого Боттичелли объявил главным адептом всех категорий ереси.

Эта модификация была важна по многим причинам. Главная заключалась в том, что других древних ссылок на Вазалиса в документах Вермеера не имелось. Если эскиз подлинный, значит, перед Валентиной находилось неопровержимое доказательство того, что Вазалис не был выдумкой группы просвещенных ученых. Тот факт, что Боттичелли осмелился назвать его, означал, помимо прочего, и то, что в конце пятнадцатого века в кругу людей образованных — или, но крайней мере, в неаполитанском обществе, куда был вхож художник, Вазалиса воспринимали как реального человека, а не как легенду.

Вторая занимательная сторона этого этюда была сугубо художественной. До сих пор ни один из подготовительных эскизов Боттичелли к его работе над «Божественной комедией» обнаружен не был. Представленные на обратной стороне пергамента, на который некто Никколо Мангона переписал текст Данте, иллюстрации пропали вскоре после их создания.

Девять из них, в том числе та, на которую смотрела сейчас Валентина, были случайно найдены в семнадцатом веке в библиотеке Ватикана, внутри некоего сборника, принадлежавшего прежде шведской королеве Христине.

Вторая группа, в количестве восьмидесяти трех листов, была идентифицирована двумя веками позже у одного парижского библиотекаря и, перейдя в руки герцога Гамильтона, в 1882 году была перекуплена директором берлинского Королевского кабинета рисунков и эстампов.

Почти все рисунки Боттичелли были в конце концов обнаружены. Рисунки, но не наброски к ним. После изучения компетентными учеными этот эскиз мог пролить свет на творческий процесс художника, о котором, казалось, уже невозможно было узнать что-то новое.

С точки зрения искусствоведения, в руках Вермеера оказалось необычайное сокровище. Валентина даже представить не могла, какой ценовой планки достигает рисунок, если будет выставлен на торги. Упоминание Вазалиса могло лишь увеличить его стоимость, так как оно добавляло к авторитетной подписи Боттичелли некий драматический элемент, на который так падок рынок искусства.

Валентина схватила трубку и по памяти набрала номер друга.

— Мой мизинчик говорит мне [15], что это моя любимая простолюдинка… — услышала она голос Вермеера. — Ну как, я тебя хоть немножко порадовал?

Валентина не была настроена шутить. Она сразу же перешла к делу:

— Где ты нашел этот рисунок? — сухо спросила она.

— Пути Господни неисповедимы, ты же знаешь.

— Перестань, Хьюго. Я целый день потратила на твою ерунду. Если бы ты сразу прислал мне этот эскиз, я избежала бы серьезной головной боли. По твоей вине я распечатала по меньшей мере пятнадцать статей на немецком.

— Так и было задумано: лишь погрузившись в этот поток несущественных документов, ты смогла оценить всю важность рисунка. Простой вопрос психологии.

— Где он находится, Хьюго? — повторила Валентина.

— Если скажу, что не имею об этом ни малейшего понятия, поверишь?

— Нет.

— Тем не менее это истинная правда. У меня есть лишь его фотография. Снимок сделан какое-то время назад, и, сам по себе он очень плохой, как ты могла заметить. Что стало с подлинником, мне не известно. Я его никогда не видел.

Вермеер сделал небольшую паузу. То, что он собирался сказать, вряд ли понравилось бы Валентине. Он знал это наверняка и приготовился к новому выплеску раздражения.

— Буду честным до конца, я даже не уверен, что это действительно Боттичелли.

— Ты что, издеваешься? Зачем тогда ты мне его прислал?

— Успокойся. Самое интересное здесь то, как именно попало ко мне это фото. Будешь слушать или же нет?

Валентина, казалось, немного утихомирилась.

— Рассказывай.

— Это произошло лет шесть или семь тому назад, как раз накануне моих небольших проблем с законом. Ну, ты и сама знаешь…

Вермеер всегда проявлял не характерную для него сдержанность, когда речь заходила о его конфликтах с законом. Когда это началось, они с Валентиной уже были знакомы. Она несколько раз обращалась к нему за помощью как к эксперту, не подозревая, что он связан с целой сетью торговцев произведениями искусства. Пелена спала с глаз, лишь когда ее пригласили в отделение полиции для дачи показаний.

После этого она долгое время вообще не желала видеть Вермеера. Прошло не меньше года, прежде чем голландцу удалось наконец убедить ее, что его преступная деятельность сильно преувеличена следователями и что в любом случае он подвел решительную черту под этим периодом своей жизни. Его поддержка в то тяжелое для Валентины время, когда ее выставили из Лувра, устранила последнюю настороженность в отношении к нему со стороны молодой женщины.

Конечно, Вермеер не был образцом высокоморального гражданина, но он никогда не отказывал друзьям и отличался завидной компетентностью во всем, что касалось искусства.

— Я получил этот снимок по почте, — продолжал он. — Подобные заказы поступали мне каждый месяц. Мне присылали репродукцию того или иного произведения, адрес, по которому следовало его искать, и аванс наличными. Когда я находил нужный предмет, то обеспечивал доставку, получал недостающую сумму и мгновенно все стирал из своей памяти. При желании я мог быть таким забывчивым… Только на сей раз все закончилось, едва начавшись. Шпики нагрянули в тот самый день, когда посредник должен был сообщить адрес, по которому находился рисунок. Мне всегда казалось, что то была не случайность.

— Что заставляло тебя так думать?

— Ищейки часами расспрашивали меня насчет заказчика этой кражи. Его я не знал, но выторговал полную амнистию в обмен на имя посредника, вошедшего со мной в контакт.

— И полиция задержала посредника?

— Спустя неделю флики обнаружили его тело в багажнике машины, с двумя пулями в голове. Я понял, что не в моих интересах проявлять настойчивость, но фотографию все же сохранил — так, на всякий случай.

— Значит, тебе неизвестно, где сейчас этот рисунок.

— В то время он находился в Париже. Исходя из той информации, которой я располагал, достать его было — раз плюнуть. Какой-то особой защиты там не было. Ни охранника, ни сигнализации, ни сейфа. Я бы заполучил его за пять минут и без всякого риска. Какая жалость… Да и деньги за столь легкую работу просто огромные. Думаю, кто-то провернул то дельце вместо меня. Счастливчик…

— Кого мог заинтересовать набросок? Уверена, у тебя есть на этот счет определенные соображения.

— Список длинный: едва ли не все музеи мира, большинство частных коллекционеров, да кто угодно… И эти гаденыши из Ватикана, разумеется. Им точно не нужно, чтобы имя Вазалиса всплыло на поверхность.

— А ты не преувеличиваешь?

— Их церкви пусты. Они потеряют последних верующих, если список тех, кого они ни за что превратили в пепел, расширится.

— Не пори чушь, Хьюго. У меня уже нет сил это слушать. Не надо, пожалуйста…

Просьба не подействовала. Вермеер не намеревался упускать случай развить собственный вариант теории заговора.

— Я забыл внести в свой перечень ЦРУ, «Найк» и всю эту мультинациональную мерзость. Как только речь заходит о бабках, можешь быть уверена — эти негодяи уже где-то рядом.

За все эти годы Валентина так и не поняла, то ли он излагает такого рода глупости вполне серьезно, то ли просто дурачится, делая вид, что верит в них. В любом случае, даже если Вермеер и шутил, то ничем этого не показывал.

Валентина решила сама покончить с исступленным восторгом друга:

— Захват сфер влияния и аккультурация масс… Можешь не продолжать, я в курсе…

Когда Вермеер уходил в разглагольствования, его было невозможно остановить. Он мог часами нести чушь на любую тему, будь то убийство Кеннеди или же проникновение наркокартелей на европейские финансовые рынки. Добрую половину ночей он проводил в навигации по тем Интернет-сайтам, на которых параноики всего мира обменивались так называемой конфиденциальной информацией.

— Слушай, Хьюго, — вздохнула Валентина, — с меня на сегодня довольно. Если у тебя больше нет ничего конкретного на Вазалиса, то я пошла баиньки. Валюсь с ног от усталости.

— Не сердись. Я отослал тебе все документы, какие были. Больше у меня для тебя в самом деле ничего нет. Зато если тебе нужен адрес прибежища Элвиса, могу просветить. Не интересует?

— Почему же? Всегда мечтала узнать.

— Правда?

Валентина даже не нашла в себе сил разозлиться и просто бросила трубку.

Да пусть он катится к черту, этот Вермеер, с его капризами избалованного ребенка. Как говорится, горбатого могила исправит. Либо принимай его таким, как есть, либо прекращай всякое общение.

Валентина отнесла свою вспышку агрессивности на счет загубленного вечера и решила пойти спать. Завтра у Элиаса Штерна ее ожидает целый день напряженной работы. Нужно восстановить силы.

Статьи, посвященные Вазалису, валялись на полу, рядом с компьютером. Валентина со всех сил пнула стопку бумаг.

Листы, исписанные немецкими словами, разлетелись по паркету, и ей тотчас же стало гораздо лучше.