Парадокс Вазалиса

3

Каждое утро, ровно в шесть тридцать, Жозеф Фарг поднимался по ступеням станции метро «Клюни-ля-Сорбонн», пешком преодолевал ту сотню метров, что отделяла его от «Бальзара», большого ресторана быстрого питания, находившегося на углу улицы Сорбонны и улицы Эколь, и дожидался, пока появится хозяин и откроет дверь.

Фарг посещал это заведение еще в те времена, когда сам был студентом, и с тех пор, на протяжении почти полувека, каждый день приходил сюда завтракать, неизменно заказывая дежурное блюдо, бутылочку «Виттель» (только не из холодильника — слишком охлажденные напитки вызывали у него изжогу, и он потом не мог как следует сосредоточиться на работе) и крем-брюле на десерт.

Он так давно здесь завтракал, что стал таким же привычным атрибутом интерьера, как и ярко-красный бархат банкеток, латунные перила и скатерти в красную и белую клетку. Он был столь невыразительным, что никто не обращал внимания на молчаливую фигуру, забившуюся в дальний от входной двери угол.

По утрам вопрос о природной сдержанности Жозефа Фарга даже не вставал, потому что в такую рань он был единственным клиентом ресторана. Выпив кофе, Фарг поднимался из-за столика, неопределенным взмахом руки приветствовал только начинавший прибывать персонал и поднимал стоявший у ног кожаный портфель, подаренный матерью в тот день, когда он получил степень бакалавра, и на который он каждый вечер с маниакальной тщательностью наводил глянец при помощи специального питательного крема для нежной кожи.

Затем он степенной походкой доходил до главного входа в университет и дожидался семи часов — в это время должны были открываться ворота. Более чем пятиминутная задержка стоила провинившемуся охраннику рапорта, который Фарг лично приносил начальнику службы безопасности.

Жозеф Фарг был воплощением пунктуальности. И то, что имело значение для него, должно было иметь значение и для других. Иначе могла начаться анархия.

Анархию он познал в 1968-м. Он видел, как изображавшие из себя студентов революционеры возводили баррикады и разбирали мостовые, как метали булыжники в полицейских и представителей власти. На протяжении почти двух месяцев, потрясенный, он присутствовал при всеобщем параличе страны. Его даже едва не линчевали, под тем предлогом, что он требовал возобновления занятий и исключения из университета зачинщиков беспорядков.

Фарг знал, что такое анархия, и не испытывал ни малейшего желания наблюдать ее вновь. Избежать ее можно было лишь одним-единственным способом: установить строгие правила и неукоснительно им следовать.

К несчастью, немногие мыслили так же. В обществе все больше распространялась атмосфера вседозволенности и распущенности. Каждый чувствовал себя вправе поступать так, как ему хочется. Никто больше ничего не уважал, как никто и не соблюдал элементарных правил хорошего тона. Люди теперь разговаривали по телефону в автобусах, нисколько не заботясь о том, что соседи испытывают немалые неудобства от их бесед, бросали, словно назло кому-то, использованную бумагу мимо урн или дни напролет ходили с наушниками в ушах.

Ничего подобного не происходило бы, если бы власти научились вовремя искоренять этот ползучий хаос.

Мир распадался на части. Тем не менее вряд ли это можно было считать достаточным основанием для того, чтобы открывать ворота Сорбонны в семь ноль пять вместо регламентарных семи ноль-ноль.

Жозеф Фарг чувствовал себя обязанным всегда приходить первым во вверенный ему Центр исследований. Как секретарь-администратор первого класса он отвечал за все те справочники, раритетные книги и инкунабулы, которые составляли фонд, открытый для студентов и преподавателей. Наделенному множеством обязанностей, Фаргу, в числе прочего, приходилось отпирать помещения и следить за тем, чтобы к приходу посетителей все находилось на своем месте. В этот утренний час его коллеги, вероятно, еще валялись в постелях со своими благоверными или только начинали готовить завтрак детям. У Фарга не было ни детей, ни жены, но даже если бы таковые и имелись, он все равно являлся бы на работу раньше этой шайки избалованных лодырей.

Ничто не радовало его так, как полнейшая тишина, что царила в заставленных стеллажами комнатах. Расстановкой и организацией стеллажей он занимался лично, со свойственной ему тщательностью и кропотливостью. Здесь, в этих помещениях, где он чувствовал себя полновластным хозяином, Жозеф Фарг на протяжении многих лет создавал для себя тихую гавань. Убежище, основанное на порядке и доведенном до высочайшего уровня эстетства знании классифицирования.

«Всякая вещь на своем месте, каждый делает то, что должен, — и мир станет лучше» — таким был девиз, коим руководствовался Фарг в повседневной жизни, и если бы другие тоже прониклись этой мыслью, анархия отступила бы и цивилизация вернула бы себе утраченные за последние десятилетия позиции.

После девяти часов, когда в читальные залы начинали стекаться студенты и преподаватели, настроение Фарга лишь ухудшалось, стремительно и неумолимо. Он заранее знал, что эти варвары сейчас же станут во весь голос обсуждать абсолютно пустые темы или же возвращать книги, оставленные в свободном доступе, совершенно не на те места, на которых им положено находиться. Тогда уж ему приходилось вмешиваться, чтобы отчитать провинившихся и пригрозить им выставлением за дверь, а то и аннулированием читательского билета.

Без всех этих плохо воспитанных оккупантов жизнь была бы куда приятнее. Расстановка книг, классификация карточек и полная тишина — вот и все, что было нужно секретарю-администратору первого класса для счастья. Стоило Жозефу Фаргу представить себе эту идеальную вселенную, как от удовольствия по спине его начинали бегать мурашки.

Как всегда, он начал с того, что извлек из своего кожаного портфеля авторучки и штемпельную подушечку. Он положил их на главный стол, рядом с карточками, на которых пользователи отмечали ссылки на те произведения, с которыми желали ознакомиться. Затем сунул портфель в верхний ящик стола, который тут же запер на ключ. Он и близко старался не подходить к компьютеру, присутствие коего было навязано одним из тех некомпетентных хозяйственников, которые упорно полагали, что дела Центра способен вести лишь тот, кто в совершенстве владеет пятью или шестью различными информационными системами. Фарг подавал рапорт за рапортом, пытаясь денонсировать эту нелепость, но избежать установки компьютера так и не сумел. Машина с тех пор высилась на его рабочем столе, словно бесполезный и запыленный символ суетности эпохи.

Первым делом по утрам он должен был классифицировать вчерашние заявки, а затем, исходя из имени и статуса просителя, распределить карточки по снабженным соответствующими ярлыками металлическим коробкам. Все его коллеги относились к этому занятию как к обязанности неприятной и скучной, Фарг же напрасной потерей времени подобную работу не считал и выполнял ее не без удовольствия.

Фарг опустился на стул и взглядом поискал вчерашние карточки. Обычно таковых бывало штук тридцать, однако этим утром он не увидел ни одной. Конечно, с приближением экзаменов студенты все реже появлялись в читальном зале, и даже преподаватели охотно предпочитали Центру исследований залитые солнцем террасы окрестных баров.

Разочарование Фарга материализовалось в недовольное ворчание. В его время, будь то конец семестра или его начало, преподаватели преподавали, студенты учились, и все шло своим чередом.

Накануне Фарг присутствовал на собрании, которое продлилось все утро, и когда, уже после обеда, около половины второго, вернулся в Центр, то узнал от одного из сторожей, что вследствие произошедшей в Сорбонне трагедии декан постановил распустить учащихся и закрыть все университетские помещения до конца дня.

Во исполнение этого указания Фарг вынужден был выставить всех посетителей Центра в рекреацию и собственноручно запереть за ними дверь.

Озадаченный, он придвинул к себе телефон и набрал номер одного из коллег.

— Алло? — пробормотал заспанный голос.

— Франсис? Это Фарг.

— Жозеф… Еще только десять минут восьмого…

— Знаю, спасибо. Скажи-ка, вчера утром у вас не возникало никаких проблем с карточками?

— Нет, никаких, — ответил коллега после секундного замешательства. — Все было, как всегда. Около десятка заявок. Обычная рутина.

— Спасибо, Франсис, — сказал Фарг, вешая трубку.

Исчезновение карточек должно было иметь логическое объяснение. Закрытие происходило в спешке, и их вполне могли забыть где-нибудь или засунуть невзначай в какой-нибудь ящик. В этом случае рано или поздно они бы обязательно объявились, но Фарг не мог удовлетвориться столь неопределенной вероятностью. Будучи человеком дотошным, он должен был все проверить.

Он принялся осматривать Центр исследований, комнату за комнатой, и примерно через полчаса отыскал наконец карточки — они завалились в небольшую щель между двумя металлическими шкафами, расположенными в конце читального зала, под окнами. «Должно быть, — сказал себе Фарг, — какой-нибудь шутник, недовольный тем, что пришлось покидать библиотеку столь внезапно, выразил таким образом свою обиду».

Просунув руку в зазор, он сумел дотянуться до стопки карточек, но при этом слегка оцарапал запястье об угол шкафа. Он коротко выругался, вытер выступившие капли крови и, вернувшись к столу, приступил к просмотру заявок.

Фарг поморщился, увидев на одной из них имя Альбера Када. Заявка была подана в десять двадцать. Взволнованный, он некоторое время смотрел на листок, испещренный немного дрожащим почерком старого профессора. Судя по всему, посещение Центра исследований стало одним из последних в его жизни поступков. Фарг даже ощутил некую гордость по этому поводу.

Название заказанного Када произведения привлекло его внимание. Речь шла о первом издании «Theatrum Orbis Terrarum» [5] фламандского географа Абрахама Ортелия, которое вышло в свет в Антверпене в 1573 году и считалось первым атласом в истории. Насколько Фаргу было известно, география отнюдь не входила в область интересов Альбера Када. Как человек добросовестный, он открыл металлический ящичек, в котором хранились заявки, исходящие от преподавателей, и сразу же перешел к литере «К».

За последние пять лет Альбер Када запрашивал сорок три различных произведения. Самое позднее из них датировалось четырнадцатым веком, к тому же все они имели отношение либо к философии, либо к теологии. География профессора нисколечко не интересовала. Впрочем, Жозеф Фарг и сам помнил, что Када в его присутствии всегда заказывал лишь те книги, которые касались истории средневековой мысли. В этом отношении — сей факт ни для кого не был секретом — профессор отличался завидным постоянством. Что же послужило причиной столь внезапного интереса к «Theatrum Orbis Terrarum» и картографическому отображению мира?

Желая избавиться от всяческих сомнений, Фарг переписал на листок указанный в карточке библиотечный шифр и направился в хранилище. Правом доступа в помещение, где покоились самые ценные книги, был наделен лишь персонал Центра. Отперев дверь, Фарг прошел в глубь комнаты и быстро нашел нужный стеллаж.

Он несколько раз пробежал глазами по полкам и проверил соседние стеллажи, но все же вынужден был признать очевидное: «Theatrum Orbis Terrarum» там, где он должен был находиться, не оказалось, а это, вне всякого сомнения, могло означать лишь одно — книгу украли.

Тщательно упорядоченный мир Жозефа Фарга разбился вдребезги. Анархия возвращалась, и он был не в состоянии что-либо ей противопоставить.