Парадокс Вазалиса

49

Квартира Рэймона Агостини находилась на третьем этаже величественного здания в стиле Османна, расположенного в начале улицы Монж. Однажды Давиду уже довелось в ней побывать — несколькими месяцами ранее, по случаю ужина, организованного профессором в честь выхода учебника греческой литературы, автором которого Агостини и являлся. Помимо Давида и Альбера Када, профессор пригласил еще парочку своих коллег, а также нескольких своих докторантов, одна из которых, очаровательная девушка лет двадцати пяти, прожужжала Давиду все уши, пытаясь объяснить разницу между понятиями «единство» и «целостность» в учении Мелисса Самосского.

В конце концов, так и не обнаружив у собеседницы никаких других пристрастий, Давид предпочел ретироваться, оставив ее философствовать в одиночестве. Остаток вечера он провел в компании жены Агостини, восхитительной женщины, чье счастье заключалось в игре в скрабл, улучшающих пищеварение прогулках по берегу моря и чтении слащавых романов. Мелиссу Самосскому такое и не снилось.

Давид еще не знал, что скажет Агостини, если застанет того дома. За неимением возможности лично воздействовать на профессора, он надеялся, по крайней мере, объяснить ситуацию его супруге. Если Рэймон Агостини действительно потерял голову, как полагал Давид, лишь ей одной по силам убедить его сказать, где находится миниатюра.

Как он будет действовать в случае провала этой стратегии, Давид не представлял. Судя по всему, тогда ему придется горько пожалеть о нарушении предписаний декана.

Прошмыгнув в здание вслед за служащим, доставляющим товары на дом, Давид незамеченным прошел мимо закутка консьержки, поднялся к квартире Агостини и позвонил. Никакого ответа.

— Мсье Агостини, — прокричал он через дверь, — это Давид Скотто! Мне нужно с вами поговорить.

Секунд через тридцать, уверенный в том, что в квартире никого нет или же ее обитатели не имеют никакого желания ему открывать, Давид отступил назад, готовый удалиться.

Тогда-то он и заметил вытекавшую из-под двери и уже пропитавшую большую часть половика темную лужицу. Неосознанно нажав на ручку двери, Давид с удивлением заметил, что последняя не заперта, и тихонько толкнул ее от себя.

Почти половина коридора была залита кровью.

Скрюченные тела Рэймона Агостини и его супруги лежали у самого входа. Голова профессора покоилась на ноге его жены, а руки обвились вокруг ее талии в последнем объятии. У обоих, от одного уха до другого, было перерезано горло.

Чуть дальше, у двери, ведшей из коридора в гостиную, находился еще один труп — мужской. Покойный лежал на животе, повернув голову к дальней от входной двери стене. Обойдя супругов Агостини и стараясь не ступить в разлившееся озеро крови, Давид подошел к третьей жертве.

Это был тот самый мужчина, которого он видел на видео, снятом камерой слежения. Миллер был убит пулей, угодившей ему прямо промеж глаз. На лице застыло выражение глубочайшего изумления.

Пальцы его левой руки все еще сжимали ручку каштанового цвета кейса, который раскрылся от удара после того, как англичанин обрушился на пол. Из дипломата вывалились несколько книг. На корешке самой большой из них заглавными буквами было написано: «Theatrum Orbis Terrarum».

Рядом с телом лежала картонная коробочка, в которой Альбер Када хранил иллюминированный листок, вырванный из Кодекса Тишендорфом. Опустившись на колено, Давид открыл ее. Как он и предполагал, картонка была пуста. Миниатюра исчезла, и теперь ее след был потерян навсегда.

Не успел Давид даже подумать о том, что он скажет Неандертальцу в оправдание своего провала, как входная дверь позади него разбилась вдребезги, и чей-то голос прокричал: «Ни с места! Полиция!»

Давид застыл на месте, и в следующую секунду могучие руки прижали его к полу, рядом с трупом Миллера. Он спокойно позволил полицейским надеть на него наручники.

Одна лишь мысль молотом стучала в его голове, приглушая все остальные: Анне предстоит умереть, и виноват в ее смерти будет именно он.