Парадокс Вазалиса

48

Нора открыла глаза и поморщилась от боли, после чего обвела больничную палату удивленным взглядом.

Подойдя к ней, Валентина присела на край на кровати и мягким голосом спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Все тело ломит. Как я выгляжу?

— Для чудом спасшейся — весьма неплохо. Помните, что случилось? Взрыв автомобиля?

Нора едва заметно кивнула в знак согласия.

— Как Вермеер? — спросила она, и лицо ее исказила очередная гримаса боли.

— Только что покинул операционную. Врачи пока не знают, сумеет ли он выкарабкаться.

— Сожалею, что так вышло с вашим другом. Он защитил меня, когда машина взорвалась и…

Нора застонала и, обессиленная, откинулась на кровать. Валентина поправила подушку под ее головой.

— Не шевелитесь, — посоветовала она. — Вы испытали серьезный шок. Врачи намерены продержать вас здесь денек-другой под наблюдением, а затем вы сможете вернуться домой.

В глазах Норы блеснул лихорадочный огонек.

— Где Элиас? Мне нужно с ним переговорить.

— Он вынужден был ненадолго отъехать. Скоро вернется.

Нора закрыла глаза. На какую-то долю секунды Валентине показалось, что она уснула, но вдруг губы ее пришли в движение.

— Да, Нора?

— Рисунок…

— О каком рисунке вы говорите?

— О вашем, из Лувра.

— Элиас уже рассказал мне о результатах экспертизы. Мне известно, что там была ошибка в дозировке. Отдыхайте.

Внезапно Нора зашевелилась.

— Моя… сумочка… — проговорила она слабым голосом.

Поднявшись на ноги, Валентина осмотрела комнату. Сумочка отыскалась на стоявшей у дверей вешалке. Валентина сняла ее и принесла Норе.

— Вот она.

С трудом открыв глаза, Нора провела рукой по боковому кармашку сумки.

— Там… — только и смогла она прошептать.

Валентина расстегнула молнию, на которую был закрыт кармашек.

— Что мне там поискать?

— Письмо…

Валентина извлекла из кармана небольшого формата конверт, на котором в графе «адресат» значились адрес Фонда Штерна и фамилия Норы.

— Откройте его…

Внутри конверта находились две сложенные втрое машинописные страницы. Первая была напечатана на фирменном бланке Лувра и датирована вчерашним днем.

Валентина быстренько пробежала глазами начало письма:

Мадам,

Принимая во внимание старые отношения, которые связывают нас с мсье Штерном, в виде исключения посылаем вам список, содержащий номера пропусков, владельцы которых посещали отдел «Реставрация» 11 марта 2007 года. Надеемся на полное соблюдение вами конфиденциального характера этих сведений.

Далее следовали обычные формулы вежливости и подпись директора музея.

У нее задрожали руки.

11 марта 2007 года было последним днем ее прошлой жизни. На следующий день она превратила эскиз святого Иоанна Крестителя в обычный черновой листок.

Она перешла ко второй странице. Это была распечатка под заголовком: «Пропуска. Отдел реставрации». Левая колонка содержала идентификационные коды, отсортированные в порядке возрастания. Напротив каждого из кодов было указано время прихода обладателя данного магнитного пропуска в отдел и, соответственно, ухода. Действительно, для того чтобы войти в реставрационную мастерскую или же из нее выйти, требовалось вставить идентификационную карту в считывающее устройство, коими в Лувре были оборудованы все входные двери. Валентина полагала, что речь в данном случае идет лишь об обычной мере предосторожности, имеющей целью защитить музей от вторжений посторонних лиц. Она и подумать не могла, что все перемещения заносятся в память.

В нижней части страницы чья-то рука — по всей видимости, Норы — обвела один из кодов красным фломастером и написала рядом большую букву «В». Валентина узнала регистрационный номер, который был закреплен за ней, когда она работала в Лувре.

Согласно выписке в тот день она попала в мастерскую в 9.12, в 12.33 вышла из нее, отправившись пообедать, вернулась в 14.07 и окончательно покинула музей в 21.23.

Парадоксально, но день 11 марта запечатлелся в ее памяти очень отчетливо, тогда как о последующих двух годах она сохранила лишь смутные воспоминания.

Валентина отлично помнила, чем она занималась в тот вечер. Из реставрационной мастерской она вышла последней, намного позже своих коллег, так как ей хотелось во что бы то ни стало завершить восстановление сангвины Буше, чтобы уже на следующей день приступить к реставрации рисунка Леонардо да Винчи. Это было немного не то, что предполагал первоначальный план, но она имела обыкновение заканчивать работу раньше срока. Когда дверь мастерской закрылась за спиной, ее охватило непередаваемое ощущение восторга, не оставлявшее до утра следующего дня.

Взволнованная перспективой работы над наброском святого Иоанна Крестителя, Валентина ночью так и не смогла сомкнуть глаз и прибыла в Лувр, едва рассвело, чуть ли не первой. Позднее она долго корила себя за эту бессонную ночь. «Поспи я хоть немного, — убеждала она себя, — пришла бы на работу со свежей головой и не допустила бы ошибки». Теперь, когда она знала, как именно был уничтожен рисунок, ситуация виделась совсем по-другому.

Пометки Норы касались не только Валентины. Ассистентка Штерна обвела красным и другой идентификационный код, поставив при этом напротив него знак вопроса. Если верить выписке, обладатель этого пропуска провел в мастерской не весь день — явившись в отдел реставрации в 23.40, он покинул Лувр вскоре после полуночи.

Валентина приглушенно вскрикнула и выронила распечатку из своих рук. Помимо своего, она знала назубок лишь один идентификационный код, и это был именно тот, который обвела Нора. Смертельно побледнев, она опустилась на кровать и уставилась на листок пустым взглядом.

Нора крепко спала. Валентине не хотелось ее будить. Собрав свои вещи, она отправилась на поиски какого-нибудь места, откуда могла бы спокойно позвонить.

Выйдя из больницы Кошен, она двинулась в сторону небольшого общественного сада, протянувшегося вдоль бульвара Араго, — до того было каких-то метров двести-триста. За исключением группы молодых людей, расположившихся на пикник на одной из лужаек, парк выглядел совершенно пустынным. Это было именно то, что и искала Валентина.

Присев на скамейку, она набрала знакомый номер.

— Привет, куколка… — раздался в трубке голос Марка Гримберга.

Его тон был насквозь пропитай искусственной чувственностью, но Валентина не испытывала ни малейшего желания ему подыгрывать.

— Спасибо за записку на холодильнике. Очень любезно с твоей стороны. Спасибо и за оставленную незапертой дверь.

— Ты ведь звонишь не для того, что попрекать меня этой ерундой? — иронично заметил Гримберг.

— Нет, звоню я не для этого.

— Я весь внимание.

— Нужно кое-что уточнить. Не знаешь, над чем работали другие реставраторы накануне того дня, когда у меня случились неприятности с эскизом святого Иоанна Крестителя?

— Если помнишь, меня там не было. Я был в отпуске.

— Ах, да… Кажется, в Риме?

— Точно.

— И когда вернулся?

Ее бывший коллега ответил без колебаний.

— В тот самый день, когда у тебя возникла проблема с рисунком. Меня срочно вызвали для исправления твоей ошибки. Пришлось сломя голову нестись в аэропорт. Спасибо за испорченный отдых…

— Как же тогда вышло, что накануне вечером ты использовал свой пропуск для входа в реставрационную мастерскую?

На той стороне трубки воцарилось долгое молчание.

Несмотря на то, что в парке было сколько угодно свободных лавочек, на скамью, рядом с Валентиной, опустился какой-то мужчина. Развернув газету, он углубился в чтение. Раздраженная его присутствием, Валентина передвинулась на противоположный край скамейки.

К Гримбергу наконец вернулся дар речи:

— Не пойму, о чем ты? Говорю же, я был в Риме.

— У меня перед глазами распечатка с входными данными, Марк, и в ней номер твоей идентификационной карточки.

На какое-то мгновение Валентина решила, что Гримберг отключился, но через несколько секунд в трубке послышалось его тяжелое дыхание.

— 23.40.

— Извини? — не понял ее Гримберг.

— Время твоего прихода. Примерно с четверть часа у тебя ушло на подмену раствора, после чего ты вернулся к себе. Ты не был в Риме, Марк…

Гримберг не стал отрицать очевидное. Благодушный тон сменился вдруг на агрессивный.

— Что тебе нужно, Валентина? Чтобы я явился с повинной? Ты этого хочешь? Чтобы я тоже лишился работы?

— Я хочу лишь знать, зачем ты это сделал.

— Я сделал для тебя все, что мог. Поддерживал, когда тебе было плохо. Когда ты находилась на грани суицида. Если помнишь, я всегда был рядом.

— Это случилось уже немного позднее, не так ли? И это ничего не меняет. Почему ты так поступил? Я спрашиваю это не для того, чтобы использовать против тебя. Мне нужно это знать для себя самой.

Слова Валентины произвели на Гримберга должный эффект.

— Это был несчастный случай, черт возьми! — прокричал он в трубку. — Несчастный случай! Я не думал, что ты так быстро закончишь работу над Буше. Никому бы не было дела до этой жалкой, ничего не стоящей сангвины. Ты должна была отделаться простым выговором.

Валентина попыталась выбросить из головы внезапно возникшую мысль, но это оказалось невозможно. Поверить в столь нелепое объяснение не получалось.

— Значит, я должна была испортить рисунок Буше для того, чтобы меня отстранили от реставрации святого Иоанна Крестителя? Да ты ненормальный!

— Он предназначался мне, Валентина. Это я должен был его реставрировать. Если бы тебе его не доверили, ничего этого не случилось бы. Восстановлением ценных произведений всегда занимался я, но после того как в Лувр пришла ты, мне стали сбагривать всякую хрень. Это было несправедливо… Да Винчи причитался мне.

Голос сорвался, и Гримберг зарыдал.

— Это был несчастный случай… — повторил он.

Не в силах больше его слушать, Валентина выключила мобильный.

Мужчина, сидевший на другой стороне скамьи, сложил газету.

— Похоже, вы переживаете трудное время, мадемуазель.

Валентина была не в том настроении, чтобы общаться с незнакомыми людьми. Она предпочла промолчать.

— Знаете ли, когда все идет плохо, — продолжал мужчина, — ничего не может быть лучше вечера, проведенного в кругу друзей.

Валентина украдкой взглянула на незнакомца. Тому можно было дать лет пятьдесят, но что-то в его облике позволяло думать, что в действительности он пребывает в гораздо более почтенном возрасте. Улыбка, манеры и даже костюм — все в нем выглядело каким-то недостоверным, словно специально созданным для того, чтобы приглушить тревожащую суровость черт его лица.

Отвернувшись в сторону, Валентина напустила на себя скучающий вид. Молодые люди, отдыхавшие на противоположном конце парка, уже собрали свои пожитки и теперь, оживленно переговариваясь, направлялись к выходу.

Мужчина подождал, пока они скроются за воротами. Похоже, он не был настроен уходить, не испытав удачу до конца.

— Ну так что? — продолжал он. — Как вам моя идея?

Валентина постаралась вложить в голос ровно столько усталости и раздражения, сколько, по ее мнению, было необходимо, чтобы ее оставили в покое.

— Найти бы еще таких друзей, которым можно было доверять…

Криво усмехнувшись, мужчина положил газету на скамейку и придвинулся к ней поближе, почти вплотную.

— Не могу смотреть спокойно, как мы умираете здесь со скуки, мадемуазель. А не нанести ли нам визит нашему дорогому Элиасу? Думаю, это немного разгонит ваши мрачные мысли. Выпьем по бокалу шампанского перед восхитительными «Ирисами», поговорим о рукописи Вазалиса. Как вам такое предложение?

Валентина открыла рот, но возражения застряли где-то в глубине горла: в бедро ее уткнулось дуло небольшого пистолета.

— Боюсь, особого выбора у вас нет, Валентина. Надеюсь, на ближайшие часы вы ничего не планировали?