Парадокс времени

Глава 1 «ЭСПРЕССО» И ПАТОКА

Удобно устроившись в бордовом кожаном кресле, Артемис воззрился на Беккета и Майлза. Маму свалил грипп, папа находился в ее комнате вместе с врачом, поэтому карапузов развлекал старший брат. А что может быть веселее урока!

Сегодня Артемис решил одеться попроще: небесно-голубая шелковая рубашка, светло-серые шерстяные брюки и мокасины от Гуччи. Он зачесал темные волосы назад и постарался придать лицу жизнерадостное выражение, что, как он слышал, очень нравится детям.

— Артемис хочет пи-пи? — Беккет восседал на тунисском ковре в одной перепачканной травой футболке, которую натянул на колени.

— Нет, — бодро отозвался старший брат. — Просто пытаюсь выглядеть веселым. Разве тебе не положено носить памперс?

— Памперс! — презрительно фыркнул Майлз.

Он еще в четырнадцать месяцев научился обходиться без подгузников, забираясь на сиденье унитаза при помощи лестницы, сложенной из томов энциклопедии.

— Памперс — не! — Беккет надул губы и прихлопнул застрявшую во влажных светлых кудрях еще жужжащую муху. — Беккет ненавидит памперс.

Артемис недоверчиво прищурил глаз. Сомнительно, чтобы няня забыла надеть на братца подгузник, а потому следовало бы задуматься, где сей предмет находится в данный момент.

— Хорошо, Беккет, — продолжил он. — Отложим вопрос о памперсах на потом и займемся сегодняшним уроком.

— На потом — это шоколадки, — заметил Беккет и растопырил пальцы, словно пытаясь дотянуться до воображаемых сладостей.

— Да, конечно. На потом иногда бывают шоколадки.

— И «эспрессо», — добавил Беккет, чьи вкусы по части еды отличались своеобразием: он обожал «эспрессо» в пакетиках и патоку. Желательно, в одной емкости.

Однажды ему удалось сделать несколько глотков этой гремучей смеси, прежде чем у него отобрали чашку. Юный гурман не спал двадцать восемь часов.

— Артемис, давай учить новые слова. — Майлзу не терпелось поскорее вернуться к оставшейся в спальне колбе с плесенью. — У меня сперимент с Профессором Приматом.

Плюшевая обезьяна по имени Профессор Примат являлась непременным участником лабораторных опытов Майлза. Большую часть времени мягкая игрушка проводила в химическом стакане из боросиликатного стекла на спериментальном столе, а Артемис перепрограммировал ее голосовой аппарат так, чтобы она отзывалась на голос братишки двенадцатью фразами, включая «Оно живое! Оно живое!» и «Этот день войдет в историю, профессор Майлз».

— Скоро ты сможешь вернуться в свою лабораторию, — пообещал Артемис. Майлз был сделан из того же теста, что и старший брат — прирожденный исследователь. — Итак, ребята, сегодня мы займемся ресторанными терминами.

— Слизняки — они как червяки, — заявил Беккет, не склонный зацикливаться на одной теме.

Артемис не сразу понял, что малыш имел в виду. Никаких червяков в меню, конечно, оказаться не могло — другое дело, улитки.

— Забудь о червяках.

— Забыть о червяках?! — с ужасом переспросил Беккет.

— На время, — успокоил его наставник. — Как только закончим новую игру, можешь думать, о чем угодно. А если будете вести себя хорошо, я отведу вас к лошадкам.

До сих пор единственным видом спорта, удостоившимся благосклонности Артемиса, оставалась верховая езда. Что естественно, ведь основную работу выполняла лошадь.

Беккет указал на себя.

— Беккет, — объявил он с гордостью. Червяки уже превратились в далекое воспоминание.

— Простак, — вздохнул Майлз.

Старший Фаул уже начинал потихоньку жалеть о выбранной им теме урока, однако, раз начав, был решительно настроен продвигаться вперед.

— Майлз, не называй своего брата простаком.

— Не бойся, Артемис. Ему нравится. Беккет, ты простак?

— Беккет — простак, — с готовностью подтвердил малыш.

Артемис потер руки.

— Хорошо, братья мои. Продолжим. Представьте, что вы сидите за столиком в кафе на Монмартре…

— В Париже, — добавил Майлз, самодовольно поправляя позаимствованный у отца широкий галстук.

— Да, в Париже. И несмотря на все ваши усилия, внимание официанта вам привлечь не удается. Ваши действия?

Близнецы тупо уставились на него. Артемис прикинул, не слишком ли сложную тему он выбрал для урока, и тут же с несказанным облегчением и легкой долей удивления заметил искорку понимания, мелькнувшую в глазах Беккета.

— Гм… сказать Дворецки надавать ему по голове?

Майлз тоже выглядел приятно удивленным.

— Простак прав.

— Нет! — воскликнул Артемис. — Вы просто поднимаете один палец и отчетливо произносите: «Ici, garcon».[1]

— Ищи чего?

— Что? Нет, Беккет, не «ищи». — Артемис вздохнул.

Невозможно. Просто невозможно. А ведь ему вскоре предстояло объяснить близнецам, что такое флэш-карта, и научить их работать модифицированной лазерной указкой, при помощи которой можно либо выделить слово, либо прожечь несколько стальных пластин — в зависимости от настройки…

— Попробуем вместе. Поднимите один палец и скажите: «Ici, garcon». Все вместе…

Малыши с готовностью выполнили просьбу. Все, что угодно, лишь бы доставить удовольствие чокнутому братцу.

— Ici, garcon, — произнесли они хором, подняв пухленькие пальчики.

А затем Майлз прошептал, едва шевеля губами, на ухо Беккету:

— Артемис — простак.

Старший брат поднял руки.

— Сдаюсь. Вы победили, с уроками покончено. Может, порисуем?

— Превосходно! — воскликнул Майлз. — Я нарисую свою колбу.

— А мне не будет уроков? — с подозрением поинтересовался Беккет.

— Нет, не будет. — Артемис в приливе нежности взъерошил волосы младшего брата и тут же пожалел об этом. — Никаких.

— Хорошо. Теперь Беккет доволен. Смотри. — Малыш показал на себя, особо подчеркнув широкую улыбку на чумазом личике.

Войдя в комнату, отец узрел всех троих растянувшимися на полу и перемазавшимися по локти в плакатной краске. После длительного дежурства в качестве сиделки Фаул-старший выглядел несколько утомленным, однако оставался как обычно сильным и подтянутым. Несмотря на искусственную ногу, он двигался так, будто всю жизнь занимался спортом. Биомеханический протез состоял из наращенного обрубка кости, титановых стержней и имплантированных датчиков, реагирующих на сигналы спинного мозга. Иногда, в конце трудного дня, Фаул-старший прикладывал к ноге разогретый в микроволновке мешочек со специальным гелем, чтобы снять напряжение, но в целом вел себя так, словно новая конечность являлась естественной частью организма.

Перепачканный краской Артемис поднялся с пола.

— Я оставил затею научить их французским словам и решил просто поиграть с ними, — сообщил он с улыбкой, вытирая руки. — Удивительно раскрепощает. Рисуем прямо пальцами. Пытался ввернуть небольшую лекцию на тему кубизма, но в награду за старания меня обрызгали краской.

Тут Артемис заметил, что родитель выглядит не просто уставшим. Его что-то явно встревожило.

Оставив братьев, он вместе с отцом отошел к стеллажу с подпиравшими потолок книжными нагромождениями.

— В чем дело? Маме стало хуже?

Положив руку на передвижную стремянку, Фаул-старший перенес вес тела на здоровую ногу. Такого странного лица Артемис у него еще не видел. Нет, отец выглядел даже не обеспокоенным. Скорее, напуганным до смерти.

— Папа?

Глава семейства вцепился в ступеньку стремянки с такой силой, что дерево затрещало. Он собрался было заговорить, но передумал. Теперь занервничал и сам Артемис.

— Отец, ты должен мне все рассказать.

— Конечно, — произнес тот, вздрогнув, будто только сейчас осознал, где находится. — Я должен тебе сказать…

Слеза скатилась по его щеке и упала на рубашку, сделав голубой цвет более темным.

— Помню нашу первую встречу с твоей матерью, — произнес он. — Я был в Лондоне, на частной студенческой вечеринке. Полная комната прохвостов, и я — самый отпетый из них. Арти, она сделала меня другим человеком. Разбила мне сердце, потом снова собрала по кусочкам. Ангелина спасла мне жизнь. А теперь…

Самообладание стремительно покидало Артемиса. Кровь зашумела в ушах атлантическим прибоем.

— Мама умирает? Ты это пытаешься мне сказать?

Сама мысль казалась нелепой. Невероятной.

Отец прищурился, словно пробуждаясь от глубокого сна.

— Нет, если мужчины рода Фаулов хоть на что-то способны, верно, сынок? Настало время подтвердить свою репутацию. — Взгляд Артемиса-старшего наполнился отчаянием. — Любыми средствами. Чего бы это ни стоило.

Любыми средствами?

«Успокойся, — приказал себе Артемис. — Ты способен все исправить».

Он не обладал всей полнотой информации, но практически не сомневался в своей способности при помощи магии исцелить маму, в каком бы состоянии та ни находилась. Следует заметить, старший наследник семейства Фаулов пока оставался единственным человеком на Земле, в чьем теле жила эта самая магия.

— Папа, — негромко поинтересовался он, — врач уже ушел?

Вопрос на мгновение озадачил Артемиса-старшего.

— Ушел? Ах да! Нет. Он сейчас в холле. Я как раз подумал, что ты захочешь поговорить с ним. Вдруг я что-нибудь упустил…

Артемис не сильно удивился, увидев в холле не семейного врача, а доктора Ганса Шальке, ведущего европейского специалиста по редким болезням. Естественно, отец вызвал Шальке, когда состояние Ангелины Фаул начало ухудшаться. Врач ждал под чеканным гербом рода Фаулов. У ног его, словно верный страж, застыл похожий на гигантского жука саквояж из жесткой кожи. Именитый эскулап завязывал пояс серого плаща и что-то резко выговаривал ассистентке.

В этом человеке все было острым и резким, начиная с треугольных залысин на лбу и заканчивая острыми как бритва гранями скул и носа. Два стеклянных овала увеличивали голубые глаза Шальке, губы рассекали лицо чуть кривоватой щелью и едва шевелились, когда он говорил.

— Все симптомы, — произнес он с легким немецким акцентом. — По всем базам данных, вы поняли?

Ассистентка, изящная молодая дама в дорогом сером костюме, несколько раз кивнула, записывая инструкции при помощи клавиатуры смартфона.

— Университетские тоже смотреть?

— Все, — повторил Шальке, подчеркнув слова резким кивком. — Разве я не сказал «по всем»? Или меня не понимаете вы из-за акцента? Потому что я германец происхождением?

— Простите, доктор, — извинилась ассистентка. — Конечно, по всем.

Артемис подошел к врачу и протянул руку для рукопожатия. Врач не отреагировал на его жест.

— Заражение, мастер Фаул, — констатировал он без тени извинения или сочувствия. — Мы еще не определили, является ли заболевание вашей матери заразным.

Артемис сжал пальцы в кулак и убрал руку за спину. Врач, безусловно, прав.

— Доктор, мы незнакомы. Буду весьма признателен, если вы перечислите симптомы болезни моей матери.

— Хорошо, молодой человек, — раздраженным тоном произнес немец, — но я не привык иметь дело с детьми, поэтому не собираюсь подслащивать горькую правду.

У Артемиса вдруг пересохло в горле.

«Подслащивать горькую правду…»

— Возможно, состояние вашей матери уникально. — Шальке взмахом руки приказал ассистентке удалиться и заняться делом. — Как мне представляется, у нее начинают отказывать внутренние органы.

— Какие именно?

— Все, — отрезал доктор. — Мне необходимо доставить оборудование из Тринити-колледжа. Ваша мать нетранспортабельна, это очевидно. До моего возвращения ее будет наблюдать моя ассистентка Имоджин, мисс Бук. Мисс Бук не только мой пресс-агент, но и великолепная сиделка. Полезное сочетание, не так ли?

Краем глаза Артемис заметил, как мисс Бук поворачивает за угол и что-то сбивчиво говорит в смартфон. Оставалось надеяться, что пиарщица-медсестра в уходе за его матерью проявит больше уверенности.

— Думаю, да. Все внутренние органы? Буквально все?

Шальке не собирался повторять.

— Это напоминает мне волчанку, но в более агрессивной форме и в сочетании со всеми тремя стадиями болезни Лайма. Однажды в Амазонии я наблюдал племя с подобными симптомами, но не настолько ярко выраженными. При такой скорости развития болезни вашей матери осталось жить всего несколько дней. Честно говоря, я сомневаюсь в том, что мы успеем завершить все анализы. Здесь требуется чудо, но я по опыту знаю, что чудесных исцелений не бывает.

— Может, и бывают… — рассеянно отозвался Артемис.

Шальке подхватил саквояж.

— Советую верить в науку, молодой человек, — назидательно произнес он. — Именно наука поможет вашей матери, а не какие-то сверхъестественные силы.

Артемис распахнул перед Шальке дверь. Эскулап спустился по лестнице к винтажному «мерседесу». Серый цвет машины перекликался с мрачными тучами над головой.

«На науку нет времени, — подумал молодой ирландец. — Вся надежда на магию».

Вернувшись в кабинет, он застал отца сидящим на ковре. Беккет, словно мартышка, карабкался по нему.

— К маме можно?

— Конечно. Ступай к ней и постарайся разобраться, что к чему. Изучи симптомы для своего проекта.

«Он сказал, моего проекта? — Артемис сперва не поверил собственным ушам. — Похоже, нас ждут тяжелые времена».

У основания лестницы ждал гигант-телохранитель Дворецки в полном доспехе для занятий кэн-до.

— Я был в додзё,[2] тренировался с голограммой. — За решетчатым забралом шлема угадывались контуры сурового, обветренного лица. — Твой отец позвонил мне и велел немедленно возвращаться. Что происходит?

— Мама, — бросил на ходу Артемис. — Она серьезно заболела. Пойду посмотрю, не могу ли я чем ей помочь.

Дворецки с трудом поспевал за ним, громыхая нагрудной пластиной.

— Будь осторожен, Артемис. Магия — не наука. Ею невозможно управлять. Ты же не хочешь ненароком ухудшить состояние миссис Фаул.

Артемис поднялся на верхнюю площадку парадной лестницы, где располагались спальни, и опасливо протянул руку к бронзовой дверной ручке, словно та находилась под напряжением.

— Боюсь, ухудшить ее состояние невозможно.

Дверь закрылась за Артемисом. Оставшись в одиночестве, телохранитель снял шлем и освободился от нагрудника хон-нури. Традиционные широкие штаны-хакама он не носил, предпочитая надевать под доспехи обычный тренировочный костюм. Несмотря на пятна пота, темными кляксами расползавшиеся по груди и спине, Дворецки проигнорировал желание немедленно отправиться в душ. Он занял пост у двери, с трудом заставляя себя не прислушиваться к тому, что происходит за ней.

Дворецки был единственным человеком, посвященным в волшебные приключения молодого Фаула. Он находился рядом с молодым хозяином во всех его предприятиях, много раз они вместе противостояли людям, и не только в самых разных уголках земного шара. Лишь путешествие сквозь века на остров Гибрас Артемис совершил без него и вернулся оттуда совершенно другим. Для начала, находясь во временном туннеле, юный Фаул и капитан Элфи Малой, сами того не подозревая, обменялись левыми глазами. Кроме того, за время путешествия с Земли на остров демонов и обратно Артемис, уже по своей воле, ухитрился стянуть у представителей волшебного народца, чьи атомы на тот момент перемещались с его собственными, толику магии.

По возвращении домой он первым делом с помощью неодолимых чар предложил родителям не думать о том, где их старший сын провел последние три года. Следует признать, сработано было довольно топорно, поскольку весть об исчезновении Артемиса разнеслась по всему миру и разговоры на данную тему возникали на каждом приеме, где присутствовали Фаулы.

Тем не менее юному гению ничего не оставалось, кроме как обходиться подручной магией — до тех пор, пока не удастся разжиться оборудованием для стирания памяти, применяемым сотрудниками ЛеППРКОНа. Или разработать свое собственное. А еще он посоветовал родителям на все вопросы о нем отвечать, что это семейное дело и что они просят уважать неприкосновенность частной жизни.

«Артемис — человек-волшебник, — подумал Дворецки. — Единственный на свете».

Телохранитель сразу догадался, что попытается предпринять хозяин. Без сомнения, молодой Фаул вознамерился прибегнуть к магии. Опасная игра: магия не являлась естественной частью его организма. Сам того не желая, юный человек рисковал заменить один набор симптомов другим.

Он крадучись пробрался в спальню. Близнецы врывались сюда в любое время дня и ночи и под притворное негодование родителей до умопомрачения барахтались на огромной кровати под балдахином. Сам Артемис никогда такого не устраивал. В его собственном детстве царили порядок и дисциплина.

«Всегда стучи в дверь, прежде чем войти, — наставлял отец. — Тем самым ты проявляешь уважение».

С тех пор папа сильно изменился. Семь лет назад, чудом разминувшись со смертью, он осознал, что в этой жизни действительно важно, и теперь был всегда готов покувыркаться среди одеял и подушек с любимыми чадами.

«А мне уже поздно, — вздохнул про себя Артемис. — Я слишком взрослый для детской возни».

С мамой все обстояло иначе. Она никогда не позволяла себе быть неприветливой с сыном, разве только в то время, когда пропал Фаул-старший и ее постигло помрачение рассудка на фоне депрессии. Магия и возвращение любимого мужа избавили Ангелину Фаул от душевного недуга, и она снова сделалась самой собой. По крайней мере, до последнего времени.

Артемис медленно пересекал комнату. В страхе перед тем, что ему предстояло увидеть, он автоматически перешагивал через вытканные на ковре виноградные лозы.

«Наступил на виноград — до девяти считай подряд».

Детская привычка, старинное поверье, когда-то в шутку поведанное папой. Тем не менее Артемис о нем никогда не забывал и всегда честно отсчитывал положенное число, стоило ему хотя бы кончиком пальца задеть за ветку, вплетенную в общий орнамент.

Окутанная солнечным светом кровать стояла у дальней стены. Слабый ветерок, залетавший в открытое окно, теребил шелковый полог, натягивая его, словно парус пиратского судна.

Материнская рука свесилась вниз. Бледная и тонкая.

Артемиса пронзил ужас. Еще вчера мама чувствовала себя вполне сносно. Слегка хлюпала носом, но в остальном вела себя как обычно. Всегда ласковая и веселая.

— Мама! — выпалил он, увидев ее лицо. Крик вырвался сам собой, будто от удара под дых.

Невероятно: всего за сутки Ангелина Фаул стала похожа на скелет. Скулы заострились, глаза глубоко запали в темные глазницы.

«Спокойно, — приказал себе Артемис. — Несколько коротких мгновений, и она поправится. Что с ней произошло, я потом разберусь».

Прекрасные вьющиеся волосы Ангелины Фаул теперь напоминали паутину. Хрупкими, ломкими прядями они разметались по подушке. От кожи исходил странный запах.

«Лилии. Приторно-сладкий душок с примесью запаха болезни».

Глаза мамы вдруг распахнулись, круглые от ужаса. Выгнувшись дугой, она пыталась втянуть воздух сквозь отекшую гортань. Скрюченные пальцы бессмысленно цеплялись за пустоту. Затем Ангелина так же резко обмякла, и Артемису на миг показалось, будто она умерла.

Наконец ее веки затрепетали, и она протянула руку к сыну.

— Арти, — прошептала мама еле слышно. — Мне снится очень странный сон.

Даже столь короткая фраза далась ей с невыносимым трудом — перед каждым словом больная судорожно втягивала в себя воздух.

Артемис бережно сомкнул пальцы вокруг материнской кисти. Рука ее оказалась необычайно тонкой. Лишь кожа и кости.

— Или, может быть, я бодрствую и сном была моя другая жизнь…

Слова Ангелины отдались в сердце Фаула-младшего едва ли не физической болью, напомнив ему о тех страданиях, которые матери пришлось перенести.

— Ты не спишь, и я рядом с тобой. У тебя просто легкий жар и небольшое обезвоживание. Ничего страшного.

— Как я могу не спать, Арти, — глаза Ангелины, обведенные черными кругами, смотрели на удивление спокойно, — если чувствую, что умираю. Разве можно бодрствовать, когда умираешь?

Напускная невозмутимость Артемиса испарилась окончательно.

— Это просто… температура, — пробормотал он. — Все кажется немного странным. Ты скоро поправишься. Я обещаю.

Мама закрыла глаза.

— Мой сын всегда выполняет обещания, я знаю. Арти, где ты был все эти годы? Мы так волновались. Почему тебе не семнадцать лет?

Охваченная лихорадкой, Ангелина Фаул разглядела правду сквозь пелену магии. Она снова помнила об исчезновении Артемиса на три года и о возвращении его не повзрослевшим и на день.

— Мне — четырнадцать, мама, уже почти пятнадцать, и я останусь таким на некоторое время. А теперь закрой глаза, а когда ты их откроешь, все будет хорошо.

— Что ты сделал с моими мыслями? Где ты этому научился?

Фаул-младший взмок. Жаркий воздух, пропитанный запахом болезни, усиливал его тревогу.

«Она знает. Мама знает. А вдруг после исцеления она вспомнит вообще все?»

Неважно. С этим можно будет разобраться по ходу дела. Сейчас Артемиса волновало только ее здоровье.

Он мягко сжал хрупкую руку Ангелины, ощутив ладонью, как трутся друг о друга ее высохшие кости. Второй раз в жизни Фаул-младший собирался подвергнуть мать воздействию магии.

Волшебство не входило в число врожденных способностей Артемиса, и каждый раз, прибегая к нему, он страдал от кинжальных приступов головной боли. Фаул-младший по-прежнему оставался человеком, однако теперь на него распространялись определенные правила, касающиеся обладателей магии. Например, прежде чем войти в жилище без приглашения, он всегда принимал таблетки от морской болезни. В полнолуние Артемис нередко запирался в библиотеке и включал музыку на полную громкость, дабы заглушить голоса, переполнявшие изнутри черепную коробку. Вместе с магией ему досталась родовая память бесчисленных поколений волшебного народца, чье присутствие выражалось наплывами беспорядочных эмоций, оканчивавшимися непременной мигренью.

Порой Артемиса терзали сомнения, не совершил ли он роковую ошибку, похитив магию, однако в последнее время симптомы исчезли. Мигрени и тошнота прекратились. Возможно, его мозг приспособился к перегрузкам, вызванным превращением в волшебное существо.

Итак, он мягко сжал хрупкую руку Ангелины, закрыл глаза и избавился от лишних мыслей.

«Магия, только магия».

Магия — дикая сила, плохо поддающаяся обузданию. Позволь себе Артемис перескакивать с одной мысли на другую, магия последовала бы его примеру. В таком случае, открыв глаза, он имел все шансы обнаружить маму по-прежнему одержимой болезнью, но, скажем, с волосами другого цвета.

«Исцеляй, — приказал себе Артемис. — Выздоравливай, мама».

Магия отозвалась на его призыв. Она с гудением устремилась по руке, вызвав легкое покалывание во всем теле. Вокруг запястья возникло кольцо из синих искр, юрких, будто стайки крошечных рыбешек. Они казались живыми.

Артемис сосредоточился на воспоминаниях. Раньше мама была другой. Кожа ее излучала здоровье, глаза сияли от счастья. Он слышал мамин смех, ощущал прикосновение ее рук. Вспоминал силу любви Ангелины Фаул к семье.

«Я хочу, чтобы было так».

Наконец искры уловили желание целителя. Они потекли к больной, проникая сквозь кожу ладони и запястья, опутывая исхудалые руки. Артемис увеличил энергию, и стайки синих огоньков потоком хлынули из его пальцев в тело матери.

«Исцеляй, — думал он. — Выгоняй болезнь».

Артемису уже доводилось применять магию, но на этот раз все обстояло иначе. Он чувствовал сопротивление, словно организм Ангелины не желал исцеляться, отвергая все усилия Фаула-младшего. Искры, пробегая по высохшей коже, мигали и с шипением гасли.

«Еще! — потребовал он. — Больше!»

Артемис напряг все силы. В глазах почернело от головной боли, а горло распирало от подступавшей тошноты. Не обращать внимания!

«Выздоравливай, мама».

Магическая паутина опутала Ангелину, как египетскую мумию, проникла под ее тело, вознесла над постелью на несколько ладоней. Мать дрожала и стонала, пар валил из пор ее кожи в тех местах, где по ней пробегали синие искры.

«Ей больно. — Артемис чуть приоткрыл один глаз. — Она ужасно мучается, но я уже не могу остановиться».

Из самых глубин своего естества он извлекал последние капли волшебной силы.

«Все. Отдай ей все до последней искры».

Магия не принадлежала ему по праву рождения. Он украл ее, а теперь избавлялся от украденного сокровища, отдавая всё без остатка ради исцеления родного человека. Тем не менее все его старания оказались тщетны. Более того, болезнь усиливалась. Она не подпускала синие волны, лишала искры живого цвета и отбрасывала к потолку.

«Что-то не так. — Во рту появился явственный привкус желчи. Страшная боль пронзила лоб над левым глазом. — Так не должно быть».

Последняя капля магии покинула его. Артемиса отшвырнуло назад. Он кубарем прокатился по полу и ткнулся в кушетку. Ангелину Фаул сотряс последний спазм, затем тело больной, окутанное странной густой слизью, рухнуло на постель. Синие искры, мигнув последний раз, гасли в толстом, но прозрачном слое этой слизи, испарявшейся так же быстро, как и возникла.

Артемис лежал, обхватив голову руками, не способный ни шевелиться, ни думать, и ждал, когда утихнет кипевший в мозгу хаос. Каждый вздох отдавался в черепе гулким скрежетом. Наконец боль отступила в область воспоминаний, а спутанные слова начали складываться в предложения.

«Магии больше нет. Всё. Я стал обычным человеком».

Затем раздался скрип двери. Открыв глаза, Артемис увидел лица отца и Дворецки, в испуге склонившихся над ним.

— Мы услышали грохот. Похоже, ты упал. — Фаул-старший, придерживая сына за локоть, помог ему подняться. — Не стоило отправлять тебя сюда одного. Просто подумалось, вдруг ты сможешь что-нибудь сделать. Я знаю, у тебя есть определенные способности. Надеялся… — Он поправил рубашку Артемиса и похлопал его по плечу. — Очень глупо с моей стороны.

Сбросив отцовскую руку, Фаул-младший еле-еле добрел до ложа матери. Ноги почти не слушались.

Одного взгляда хватило, чтобы подтвердить его наихудшие опасения: попытка исцелить маму при помощи магии успехом не увенчалась. Щеки Ангелины Фаул не порозовели, дыхание не выровнялось.

«Ей стало хуже. Что я натворил!»

— Что же это? — ахнул отец. — Что же с ней творится? Если так пойдет и дальше, меньше чем через неделю моя Ангелина…

— Нельзя сдаваться, джентльмены, — резко перебил его Дворецки. — У нас у всех остались кое-какие связи из прошлой жизни, способные пролить свет на состояние миссис Фаул. В другой ситуации мы бы предпочли не иметь дела с этими личностями, но теперь нам придется найти их и доставить сюда. Такие мелочи, как паспорта и визы, нас волновать не должны.

Артемис-старший закивал, сначала медленно, потом с большим энтузиазмом.

— Да. Да, черт побери! Еще не все потеряно. Моя Ангелина не привыкла сдаваться, правда, любимая?

Он взял жену за руку, нежно, словно ее тонкие пальцы изваяли из тончайшего хрусталя. Больная не отреагировала ни на его голос, ни на прикосновение.

— По поводу фантомных болей в моей ноге мы обращались почти ко всем мастерам нетрадиционной медицины в Европе. Может, кто-то из них сумеет нам помочь.

— А я знаю одного человека в Китае, — подхватил Дворецки. — Он работал с мадам Ко в Академии. Просто кудесник, когда дело касается лечебных трав. Жил в горах. Никогда не выезжал за пределы провинции, но для меня сделает все.

— Отлично, — произнес Фаул-старший. — Чем больше вариантов, тем лучше. — Он повернулся к сыну. — Послушай, Арти, может, и ты найдешь, кого подключить? Кого угодно. Хотя бы даже знакомых из какой-нибудь подпольной организации?

Рассеянно потеребив перстень, который с некоторых пор всегда носил на среднем пальце, Артемис сжал кулак. Довольно аляповатое ювелирное изделие, словно невзначай развернутое в противоположную сторону, прижалось камнем к ладони. На самом деле под видом дорогой безделушки Фаул-младший носил при себе портативное средство связи с волшебным народцем.

— Да, — вздохнул он. — У меня имеются кое-какие выходы на подполье.