Парадоксы военной истории

Американская экспедиция русского флота 1863— 1864 годов

Политическая обстановка 1863 года слагалась для России самым неблагоприятным образом. Вспыхнувшее в этом году польское восстание вызвало во Франции, Англии, Австрии и Пруссии горячее сочувствие общественного мнения. Польская пропаганда за границей успешно велась еще задолго до 1863 года как польской аристократией, вошедшей в связь с католическими консервативными партиями Европы, так и эмигрантами-демократами среди западных революционеров и радикалов.

Эта заграничная агитация имела целью путем давления общественного мнения вынудить западные государства к вмешательству в русские дела и, в лучшем случае, к восстановлению Польши, подобно тому, как греческая агитация в двадцатых годах вызвала вмешательство держав в дела турецкие и в результате привела к возрождению Греции. Особенное сочувствие польская агитация встретила во Франции как со стороны населения, так, главным образом, и самого императора Наполеона III. Наполеону удалось склонить к совместным выступлениям против России Англию и Австрию; Пруссия же вопреки настроению общественного мнения и протестам ландтага, также увлеченных польской пропагандой, заявила, по настоянию дальновидного Бисмарка, свою полную солидарность с Россией и готовилась оказать ей вооруженную помощь для подавления восстания.

Подготовив коалицию против России, Наполеон сразу начал с резкого шага, отправив императору Александру II письмо с приглашением восстановить королевство Польское. Получив решительный отказ, Наполеон предложил Англии и Австрии немедленно объявить России войну, но не встретил сочувствия со стороны Англии, которая предпочитала сначала воздействовать на Россию дипломатическим путем. В апреле 1863 года Франция, Англия и Австрия отправили русскому правительству ноты, в которых каждая из этих держав указывала на те основания, которые, по ее мнению, давали ей право на известную заинтересованность в польских делах; русское правительство отвечало, что усмирение польского восстания, вспыхнувшего в пределах Российской империи, является исключительно частным русским делом, и что заинтересованность держав в польском вопросе Россия могла бы понять только в том смысле, что само восстание осуществилось при поддержке революционных кругов Франции, Англии и Австрии.

На это со стороны держав последовали угрожающие июньские ноты с требованием для Польши реформ; в своем ответе Россия отказывалась от проведения каких бы то ни было реформ до полного подавления мятежа, но, считаясь с угрожающим смыслом июньских нот, признала право на известное участие в польском вопросе за теми державами, которые участвовали в разделе Польши.

Неудовлетворенные этим ответом, державы послали в августе свои последние ноты, в которых, отказываясь от всяких компромиссов с Россией по польским делам, всю ответственность за могущие быть последствия возлагали исключительно на Россию. Другими словами, это означало полный разрыв с Россией, грозивший каждую минуту разразиться войной.

Имея на своей стороне только Пруссию, Россия была поставлена в очень тяжелое положение. Помимо значительной части войск, занятых усмирением мятежа, приходилось держать наготове всю западную армию и быть настороже, на случай осложнений, в Финляндии и на Кавказе, где также велась усиленная пропаганда польских и иностранных агитаторов.

Такие же предупредительные меры пришлось принять и для охраны наших морских границ: была организована оборона доступов к Кронштадту, в Балтийском море выслан в крейсерство особый отряд к курляндским берегам, в Черном море — к берегам Кавказа, в Тихом океане наличные морские силы собраны к Владивостоку.

Трудность положения России усугублялась еще тем, что и в Балтийском море, и в Тихом океане, не говоря уже о Черном море, флот наш, по своей относительной слабости, ни в коем случае не мог бороться против соединенных англо-французских морских сил, и в случае войны все побережья России делались вполне открытыми для морских операций союзников.

Эти затруднительные обстоятельства заставили императора Александра остановиться на смелой, почти гениальной, мысли, внушенной ему управляющим Морским министерством, адмиралом Н. К. Краббе: разрешить польский вопрос в его международном значении так, как того требовало достоинство России, т. е. принудить державы немедленно отказаться от всякого вмешательства в русские дела; возложить эту задачу на русский флот и осуществить ее у берегов Америки.

Мысль адмирала Краббе была такова: наши морские силы в Балтийском море и Тихом океане, которые все равно были бессильны против англо-французского флота, необходимо использовать для демонстрации против Англии в самом чувствительном нерве ее политики — морской торговле; для этого следовало воспользоваться междоусобной американской войной, с тем, чтобы демонстрация, враждебная Англии, была в то же время демонстрацией дружественной в отношении Северных Штатов. Одновременное появление двух наших эскадр в Сан-Франциско и Нью-Йорке давало, по мысли Н. К. Краббе, самую выгодную позицию нашему флоту, потому что, в случае объявления войны, все пути морской торговли Англии и отчасти Франции в Атлантическом и Тихом океанах находились под угрозой наших эскадр, достаточно сильных для расправы с коммерческими судами и достаточно быстроходных для того, чтобы оставаться неуязвимыми для наших возможных противников.

Политическое значение задуманной экспедиции Н. К. Краббе оценивал в том смысле, что из положения угрожаемого Россия сразу становилась в угрожающее и тем совершенно развязывала себе руки в польском вопросе. Из опасения многомиллионных убытков и полного расстройства торговли Англия должна была, по мысли адмирала Краббе, немедленно отказаться от совместного выступления с Наполеоном, и этим всякое вмешательство в польские дела было бы прекращено, потому что и Наполеон, без поддержки Англии, нс решился бы выступить только с Австрией, имея против себя Россию и Пруссию.

Почва же для русской демонстрации в Америке была подготовлена ранее: Россия, только что уничтожившая крепостное право, вступившая на путь либеральных реформ шестидесятых годов и притом не имевшая в Америке никаких существенных материальных интересов, сразу, с самого возникновения американской междоусобной войны, стала на сторону Северных Штатов, боровшихся против Южных (конфедератов) за уничтожение рабства. Взгляд русского правительства на американские дела особенно ясно был выражен в депеше кн. Горчакова, отправленной русскому посланнику в Соединенных Штатах и сообщенной статс-секретарю иностранных дел Сьюарду. «Американский Союз, — говорилось в депеше, — в наших глазах не есть только существенный элемент всемирного политического равновесия; он представляет собою нацию, к которой наш Августейший Государь, а с ним и вся Россия, питают самый дружеский интерес, ибо обе страны, поставленные на оконечностях обоих полушарий, обе в цветущем периоде своего развития, кажутся призванными к естественной общности взаимных интересов и сочувствий, обоюдные доказательства которых ими представлены».

Англия же, терпевшая колоссальные убытки, особенно в хлопчатобумажном производстве, из-за прекращения ввоза сырья из Америки и опасавшаяся отражения американской борьбы против рабства в своих многочисленных колониях и в Индии, стала на сторону конфедератов, вместе с Францией признала их воюющей стороною и в отношении к Союзу приняла такое враждебное положение, которое каждую минуту грозило разрешиться войной.

Таким образом, вовлеченная в политику Наполеона III, Англия оказалась в сложном положении: с одной стороны, она, якобы во имя гуманности и либерализма, выступала в защиту Польши, с другой — поддерживая в Америке конфедератов против Союза, тем самым явно препятствовала уничтожению рабства.

Сочувственно отнесшись к мысли об американской экспедиции, император Александр II подробную разработку инструкции для обеих эскадр поручил тому же Н. К. Краббе, который, в отсутствие генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича, бывшего в то время наместником Царства Польского, временно исполнял его обязанности. Выработанной адмиралом Краббе инструкцией предписывалось, в случае открытия военных действий по прибытии наших эскадр в Америку, распределить суда обеих эскадр на торговых путях Атлантического, Тихого, а по надобности и других океанов и морей, для нанесения всевозможного вреда неприятельской торговле и, в случае возможности, для нападения на слабые места английских и французских колоний. Для обеспечения продовольствия и снабжения обеих эскадр, уходивших в Америку в полной боевой готовности, туда был выслан капитан второго ранга Кроун, который, по соглашению с начальниками обеих эскадр и с нашим посланником в Вашингтоне, должен был организовать быстрое и непрерывное доставление на эскадры всех нужных припасов при помощи зафрахтованных судов, на заранее условленных рандеву.

В состав снаряжавшейся в Кронштадте эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контрадмирал Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя» («Ослябя» ушел в Америку непосредственно из Средиземного моря), корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз», из Тихого океана были назначены корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак»; начальник эскадры—свиты контр-адмирал Попов.

Так как непременным условием задуманной экспедиции было соблюдение строжайшей тайны при снаряжении эскадр и быстрый и незаметный переход их из Кронштадта в Нью-Йорк и из Владивостока в Сан-Франциско, то о цели плавания эскадр было заранее сообщено только их начальникам, и только в последнюю минуту — командирам судов. Особое значение имело сохранение тайны для эскадры адмирала Лесовского, потому что раскрытие этого плана могло сразу обострить положение и вызвать вооруженное сопротивление эскадре со стороны Англии и Франции даже еще в Балтийском море. Однако переход обеих эскадр в Америку был совершен вполне благополучно и незаметно: эскадра Атлантического океана прошла через Малый Бельт в Немецкое море, обогнула с севера Шотландию, а затем шла в океане вдали от обычных путей торговых судов; эскадра Тихого океана прошла Лаперузовым проливом.

Американские газеты, пришедшие вскоре после того в Европу, принесли, одно за другим, два сенсационных известия, которым никто, даже в России, сначала не хотел верить: первое, что 24 сентября русская эскадра адмирала Лесовского стала на якорь на рейде Нью-Йорка, и второе, что 27 сентября русская эскадра адмирала Попова стала на якорь на рейде Сан-Франциско. Ближайшим следствием этой демонстрации было, как этого и ожидал Александр II, полное, и притом почти мгновенное, распадение коалиции против России. Иначе, впрочем, и быть не могло: русский флот, обманувший бдительность своих вероятных противников, занял в отношении их такую командующую и почти неуязвимую позицию в океанах, что сомнительные выгоды их возможных успехов на незащищенных побережьях России не смогли бы покрыть того колоссального вреда, который был бы нанесен их торговле и колониям, в особенности Англии, и без того переживавшей промышленный кризис из-за американской войны.

Первой поспешила выйти из коалиции Австрия, которая, сразу почуяв всю шаткость положения, предвидя близкую размолвку Англии и Франции, побоялась принять на себя совместный удар России и Пруссии и, круто изменив свою политику, не только немедленно пошла на соглашение с Россией, но даже стала содействовать усмирению мятежа. В то же время английская резкая нота по польскому вопросу, адресованная в Петербург, была спешно задержана в Берлине, отчасти вследствие угроз со стороны Пруссии, и дальше Берлина не пошла: Англия отказалась от вмешательства. Пытаясь спасти свое положение, Наполеон предложил, как последнее средство, созвать конгресс для обсуждения польского вопроса, но и эта его попытка не была принята ни Англией ни Австрией, и Наполеон, оставшись в одиночестве, вынужден был и сам отказаться от всякой мысли о вмешательстве.

Сам император Александр II быстро оценил значение нашей морской демонстрации. Вынужденный после июньских нот несколько поступиться достоинством России и признать за державами известные права на вмешательство, он, уже через три недели по прибытии эскадр в Америку, в рескрипте на имя генерал-адмирала (от 19 октября) назвал Польшу страной, «находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей». Упоминание в обнародованном рескрипте об «иноземных возмутителях», которое до прибытия наших эскадр в Америку могло бы послужить casus’belli, теперь было встречено державами молчаливо, как заслуженный урок.

С самого момента прибытия в Америку русские эскадры сделались предметом непрерывных восторженных манифестаций со стороны американских властей и населения. О политическом значении этих манифестаций достаточно ясно говорят заголовки статей американских газет того времени: «Новый союз скреплен», «Россия и Соединенные Штаты братствуют», «Восторженная народная демонстрация», «Русский крест сплетает свои складки с звездами и полосами», «Посещение эскадры», «Представление резолюции общинного комитета и речь адмирала Лесовского», «Военный и официальный прием», «Большой парад в Пятой улице» и т. п.

Истинный смысл всех этих манифестаций был тот, что появление русских эскадр, помимо решающего влияния на вмешательство в польские дела, вместе с тем сразу и по тем же самым причинам обеспечило Северный Союз от угрожавшего ему вмешательства Англии.

Сознание своего бессилия и проигранной сразу на двух материках игры вызвало повсюду в Англии злобное раздражение. «Times», в номере от 2 октября, говоря о нью-йоркских овациях русскому флоту, с плохо скрываемым раздражением добавляет: «Муниципалитет и высшая буржуазия решились осыпать всевозможными почестями русских офицеров. Процессии, обеды, балы, серенады, все средства пущены в ход, чтобы показать, до чего были бы рады американцы, если бы у них завелся друг в Европе, да еще такой, как Россия. Зато французских и английских моряков вовсе не видно на берегу, хотя их до 5 тыс. жмется на тесном пространстве здешней морской стоянки. Журналы объясняют это доверчивым янки следующим образом: Крымская война до того раздражила русских против французов и англичан, что они не могут встречаться с ними без того, чтобы не приходить в ярость. Но дело гораздо проще: французских и английских офицеров не видно потому, что они, вероятно, не желают играть второстепенную роль на празднествах, где львами являются русские, а матросов не пускают на берег потому, что американцы заманивают их к себе на службу».

За время пребывания в Америке, с сентября 1863 по июнь 1864 года, отдельные судаэскадры Атлантического океана, имея главной базой Нью-Йорк, посетили Балтимор, Аннаполис, Гамптон, Карибское море, Мексиканский залив, Кубу, Гондурас, Гавану, Ямайку, Кюрасао, Картахену, Бермудские острова и Аспинваль; суда эскадры Тихого океана, базировавшейся на Сан-Франциско, ходили в практическое плавание в Гонолулу, в Южное полушарие, Ситху и Ванкувер (бывший в составе этой эскадры корвет «Новик», получивший аварию у Сан-Франциско осенью 1863 года, был там же, на месте, продан американцам).

Во всех городах Северного Союза, где бы ни появились русские моряки, несмотря на то, что это было время самого разгара Гражданской войны, немедленно вывешивались русские и американские флаги, устраивались парады войскам, торжественные банкеты, балы и т. п., постоянно гремела музыка, произносились речи, все принимало праздничный, радостный вид.

Политическое значение американской экспедиции было еще раз резко подчеркнуто на прощальном банкете в честь русской эскадры в Бостоне. «Русская эскадра, — говорил мэр города Бостона, — не привезла к нам с собою ни оружия ни боевых снарядов для подавления восстания; мы в них не нуждаемся; но она принесла с собою более этого: чувство международного братства, свое нравственное содействие».

«Россия, — говорил другой оратор, — показала себя в отношении к нам мудрым, постоянным и надежным другом. Император и его просвещенные советники уразумели то, чего не хотели видеть ни Франция ни Англия, — что распадение Северо-Американского союза было бы событием, одинаково пагубным как для самих рабовладельческих штатов, так и для нашего конституционного правительства».

После почти годового пребывания в Америке наши эскадры были, наконец, отозваны. Само отозвание их было сделано только тогда, когда уже вполне определенно обозначилась полная победа Союза над конфедератами и всякая вероятность вмешательства Англии, даже после ухода русских эскадр, совершенно отпадала.

Эскадра Лесовского возвратилась в Кронштадт из Нью-Йорка 25 июля; эскадра же контр-адмирала Ендогурова (сменившего в начале июня 1864 года адмирала Попова) из Сан-Франциско вышла 1 августа, заходила на Сандвичевы острова, оттуда прибыла в Шанхай и там суда эскадры были распределены по русским, японским и китайским портам Тихого океана.

Считая себя глубоко обязанным России, американское правительство в 1866 году, уже по окончании войны, по получении известия о злодейском покушении на жизнь императора Александра, постановило отправить в Россию особый отряд с депутацией для поздравления императора с избавлением от опасности и выражения Государю и русскому народу признательности Соединенных Штатов за помощь, оказанную посылкой в Америку русских эскадр.

Составлявшие этот отряд монитор новейшего типа «Миантономо» и пароход «Августа», под флагом товарища государственного секретаря по Морскому министерству Соединенных Штатов капитана Фокса, 19 июля прибыли в Кронштадт, в сопровождении вышедшей им навстречу русской эскадры адмирала Лесовского. Принятый в Высочайшей аудиенции, капитан Фокс поднес Государю адрес, вотированный конгрессом, в котором выражалась искренняя радость американцев по случаю избавления Государя от опасности и глубокая благодарность за поддержку, оказанную Россией Америке. Американские офицеры и команда встретили в Кронштадте и Петербурге в морских кругах самый горячий прием, которым русские моряки желали отплатить американцам за широкое гостеприимство, оказанное нашим эскадрам в Америке.

Желая выразить благодарность не только русскому правительству, но и народу, капитан Фокс с депутацией отправился в Москву, чтобы, в лице московского населения, принести благодарность самому «сердцу России». Прием, который депутация встретила в Москве, несмотря на всю его чисто московскую пышность, вышел довольно конфузным для русского общества, резко подчеркнув хроническое у нас невнимание к родному флоту и полное невежество в тех, даже мировых, вопросах политики, в которых флот наш играл выдающуюся роль. Тонкий юмор И. Ф. Горбунова тогда же подметил эту черту: «Господа Американе! как теперича мы друзья, коли будет приказание, при нашем капитале — мост через Атлантический океан в три дня! в лучшем виде! Господа Американе, ура!» Эта речь, будто бы сказанная Фоксу, и дальше, ответный ему же тост «за здоровье, за здоровье отца архимандрита! Ура!» — вот, в художественной обработке Горбунова, московская оценка мировых событий 1861—1866 годов. Это анекдотического смысла, «московское приветствие» является точным показателем того полного равнодушия, которое было проявлено русским обществом к американской экспедиции российского флота.

Между тем экспедиция эта является классическим, единственным даже для всемирной истории, примером наивыгоднейшего использования морских сил, в котором особенно рельефно сказалось одно из свойств, присущих почти исключительно природе морской силы, именно воздействие морских демонстраций на «международную впечатлительность». И в данном случае последствия «международной впечатлительности» были особенно велики: полное распадение коалиции против России и, как следствие этого, более быстрое подавление польского мятежа; поднятие поколебленного престижа России; потеря Наполеоном III его преобладающего влияния в европейской политике; устранение вмешательства Англии в американскую войну; более быстрое и успешное для Северного Союза окончание этой войны; наконец, возможность для России принять косвенное участие в великом деле уничтожения рабства.

С горьким чувством надо упомянуть о том, что эта почтенная услуга, оказанная нашим флотом России, не нашла себе должного признания в последующие времена, хотя это была одна из лучших страниц в истории русского флота.

К сожалению, кроме отдельных статей, подробного описания американской экспедиции русского флота так и не составлено.