Паренек из Уайтчепела

4. Коробка с сюрпризом

Джек выслеживал Снежного человека...

Крался за ним то по сонным улицам Хартберна, мрачным и тихим в этот ночной, предрассветный час, то по окраине Кирклендского леса, окутывавшего его вязкой поволокой тумана, льнувшего сквозь одежду к озябшему телу. Предмет его пристального внимания маячил далеко впереди полусогбенной, расплывчатой тенью с огромным горбом на спине. Горб тот не был горбам в привычном понимании этого слова – скорее мешком с награбленным у миссис Паттерсон добром. Возможно, с ее любимым серебряным чайным сервизом и тройкой-другой канделябров... Джек видел, как вор выбрался из окна ее кухни, с трудом перевалив этот мешок через подоконник.

И теперь Джек шел за ним по пятам...

Толки о Снежном человеке начались незадолго до Рождества, когда один из жителей Хартберна заметил темную фигуру в полях, а после начали появляться странного вида следы – слишком крупные для обычного человека – и молва о бигфуте разлетелась подобно пожару, вспыхнувшего в сухом ельнике.

И одновременно с этой молвой в городе начались кражи: курица и свиной окорок – у миссис Стилс, мешок муки – у вдовца с мельницы, золотой портсигар – у мистера Скэрью, служки в местной часовне, а теперь вот – целый мешок награбленного у миссис Паттерсон.

Джек заинтересовался этими кражами еще после кражи на мельнице: ну зачем, скажите на милость, бигфуту мука?! Пирожки печь? Скорее всего какой-то умелый проныра ловко морочил хартбернцам голову, и Джек поделился догадкой с мисс Блэкни. Она сразу же с ним согласилась, и на пару, как два детектива, они вознамерились вывести вора на чистую воду.

С этой целью Джек каждую ночь патрулировал улицы Хартберна уже вторую неделю подряд: выходил сразу после полуночи и крался между домами, вслушиваясь в морозную тишину спящих улиц. С тех пор ему ни разу не повезло заметить мнимого йети хоть краешком глаза, сегодня же – вот удача! – тот сам пришел к нему в руки. И Джек не отступится, продолжая преследовать Снежного человека, увязая по колено в снегу и натужно дыша сквозь неплотно сжатые зубы… Сам же йети буквально скользил над покрытыми снегом полями, и Джек, как бы там ни старался, порядком отстал от него.

К счастью, он знал, куда тот направляется…

Понял еще какое-то время назад, заметив, как, обогнув густой перелесок, он заскользил в направлении Призрачных пещер... Они с мисс Блэкни предполагали нечто подобное, даже продумывали возможность обыскать их тем или иным способом, но не знали, как это сделать. И вот всё подтверждалось! Бигфут скрывался в пещерах.

Джек различил мелькнувший на мгновение всполох приглушенного света, нырнувшего в темную пропасть главного входа и поглощенного им в ту же секунду.

Сам он добрался к Пещерам четверть часа спустя. Тяжело, натужно дыша и отплевываясь сырым, липким воздухом, он согнулся, уперев руки в колени и пытаясь, наконец, отдышаться. Измотанный недостатком сна организм, работал почти на износ: Джек засыпал посреди школьных уроков и во время подготовки к экзамену, но все равно каждую ночь упрямо вылазил в окно и шел патрулировать улицы. Мистер Стербук, школьный учитель, зло шипел на него, называя лондонским проходимцем, а миссис Уиггинс качала укоризненно головой…

Но он знал, что просто обязан изобличить Снежного человека, хотя бы ради мисс Блэкни.

И ради себя…

А теперь этот шустрый проныра, легко ориентируясь в бесчисленных лабиринтах Пещер, оставлял его в дураках. Джек скрипнул зубами! Ну уж нет, он не сдастся так просто. Время покажет, кто из них смеется последним… И, утвердившись в своем желании победить, он развернулся и зашагал обратно в сторону Харберна.

Он прошел половину пути, когда тонкая лента восхода, протянувшись по небу, ознаменовала собой начало нового дня. Джек прикинул, что до оговоренной встречи с мисс Блэкни осталось чуть больше часа, то есть вполне достаточно времени, чтобы вернуться домой, съесть завтрак и добраться до мельницы.

Войдя в дом, он застал миссис Уиггинс на кухне, вымешивающей тесто для пирога, она взглянула на его вымокшие ботинки и покрасневшие от недосыпа глаза и поджала губы.

– Опять дома не ночевал? – спросила, хотя ответ и не требовался. – Снова шастал где ни попади... – И с грустью осведомилась: – Мне начинать беспокоиться, Джек? Что происходит? Я не слепа и многое замечаю.

Джек насупился и поглядел на носки своих мокрых ботинок.

– Не о чем беспокоиться, – буркнул он с недовольством. – Всё хорошо. Не придумывайте себе…

Миссис Уиггинс вздохнула.

– Ах, Джек, Джек, – сказала она, – не знай я тебя достаточно хорошо, предположила бы худшее… – И замешкавшись на секунду: – Ты ведь не на свидания бегаешь, скажи правду? Ни к чему тебе это сейчас. Особенно, если касается этой мисс…

– Ерунду говорите, – прервал он свою собеседницу грубее обычного. – Ни на какие свидания я не хожу... – Кровь бросилась парню в лицо, даже ушам стало жарко.

– Тогда почему тебя видели вместе с мисс Блэкни? – осведомилась миссис Уиггинс. – Хартберн маленький городок, здесь мало что скроешь. И если хочешь знать мое мнение…

– Не хочу.

– … Она не самая подходящая компания для тебя, как и ты для нее, – закончила она свою мысль, несмотря на протест собеседника.

Ее слова резали по живому: одно дело самому говорить себе то же и другое – услышать со стороны.

Джек вскинулся:

– Мисс Блэкни достойная девушка и хороший друг.

– Эта достойная девушка разобьет тебе сердце! – парировала миссис Уиггинс, тыча в грудь Джека вымазанным мукой пальцем. И смягчившись: – Богатые леди не дружат с такими, как мы, понимаешь? Мы на разных социальных ступенях. Где она, урожденная Риверстоун, и где ты, мальчишка из Уайтчепела... Масло с водой не смешать, просто подумай об этом. – И добавила, видя его совершенно несчастное, опрокинутое лицо: – Я не враг тебе, Джек, просто хочу, чтобы ты мыслил здраво. И не питал напрасных иллюзий!

Он сглотнул подступивший к горлу комок и сиплым голосом произнес:

– Вы напрасно волнуетесь. У меня все хорошо! – И с такими словами вышел из кухни, несчастный как никогда.

Этот краткий разговор с миссис Уиггинс все внутренности ему перевернул: сердце ухнуло в ноги, а после, подскочив к горлу, перекрыло приток кислорода. Желудок заныл где-то в области левого предреберья, и Джек понял, что есть ему вовсе не хочется. А вот сбежать да подольше, это с радостью...

Переодевшись и подхватив школьные принадлежности, он на цыпочках прокрался к двери и, юркнув наружу, припустил в сторону мельницы.

Аманда Блэкни ждала его у реки, в привычном месте в зарослях ивняка. При виде ее тонкой фигурки и задумчивого лица дурные мысли как-то сами собой испарились, уступив место счастливому предвкушению и надежде. Рядом с ней Джек казался себе невесомым как облако… И особенным, словно один ее взгляд отколупывал с сердца годами наращенной слой безысходности и тоски. Рядом с ней Джек опять научился мечтать…

И, несмотря на все отпирательства, воспринимал каждую встречу с мисс Блэкни именно как свидание, не иначе.

И уже много дней кряду мечтал, как ее поцелует…

Касаться мисс Блэкни и быть с нею рядом казалось желаннее всех сокровищ Земли, и противиться этим порывам становилось труднее день ото дня.

– Доброе утро, мисс Блэкни, – поприветствовал он Аманду, как обычно, с ёкнувшим сердцем.

– Доброе утро, Джек! – Губы девушки изогнулись в улыбке, но глаза, Джек заметил в ней перемену с неделю назад, оставались все также печальными.

Он много раз пытался об этом заговорить, спросить, что гнетет мисс Блэкни, но так и не сделал по-настоящему. Решимости не хватило…

– Я должен вам кое-что рассказать, – начал он, предвкушая приятную новость и желая отвлечь ее от грустных раздумий.

Но Аманда, казалось, витала мыслями в другом месте и откликнулась только:

– И я тебе тоже.

– Тогда говорите первой, – Джек по-джентльменски уступил свою очередь.

Но она воспротивилась:

– Нет, сначала расскажи ты.

Джек не заставил просить себя дважды и сразу же выпалил:

– Я выследил Снежного человека!

– Как?! – ахнула девушка, и глаза её вспыхнули. Джек, торжествующе улыбаясь, кивал. – Быть не может!

– Еще как может, – принялся рассказывать он. – Я уж было отчаялся таскаться по Хартберну и отмораживать нос, а тут – раз! – где-то хлопнула оконная створка, и я сразу насторожился... Прислушался и, прокравшись на звук, увидел здоровенного парня, вылезавшего из кухонного окна миссис Паттерсон с мешком на спине.

– Это та миссис Паттерсон, что живет около булочной? – уточнила Аманда.

– Она. Неприятная, скажу вам, особа, но речь не о том... – Джека распирало от нетерпения. – Этот бигфут, перемахнув через окно, заторопился в сторону леса, я – за ним. И, как вы думаете, куда он направлялся?

Мисс Блэкни мгновенно предположила:

– В Призрачные пещеры?

Джек кивнул:

– Именно так. Запалил огонек и – нырнул в черный зев главного входа.

– Значит, мы оказались правы, – заулыбалась мисс Блэкни. – Этот мнимый бигфут-или-кто-он-там-есть прячется именно там. – И решительно заявила: – Мы должны поставить об этом в известность констебля Льюиса, Джек...

Как обычно, при упоминании имени Льюиса, они невольно вспоминали другого констебля: с большими усами и проницательным взглядом, который выдавал себя за убитого им же констебля Саймона. Джек, несмотря ни на что, тепло о нем вспоминал…

– Да у этого Льюиса ума меньше, чем у куницы, – кинул он пренебрежительно. – Достаточно вспомнить, как именно вел он допрос после смерти мистера Чендлера? Просто курам на смех. Нет, этот нам не поможет, даже думать не стоит, – заключил, покачав головой.

Карие глаза девушки очень тепло глядели на Джека.

– Может, это и к лучшему, что он недалекого ума, Джек, – сказала она. – Иначе как бы нам удалось замолчать истинные события в Чендлер-меноре? А насчет помощи, – она свела брови на переносице, – ты ведь не думаешь отправиться ловить этого вора самостоятельно? – В ее голосе звучала искренняя обеспокоенность; и заметив в лице собеседника безоговорочную решимость именно это и сделать, она возмутилась: – Даже не думай, Джек: это очень опасно по многим причинам. Пожалуйста, расскажи о своем открытии Льюису и не глупи... Ты не только заблудишься в тех пещерах, но и, столкнувшись с преступником, можешь лишиться жизни!

Джек не дал сбить себя с толку и с энтузиазмом заметил:

– Не заблужусь: я использую нить... как там ее, нить Аридны... Арадны… Тьфу ты, зачем у греков такие сложные имена?! Ну, ту самую, о которой вы мне рассказывали...

– Ариадны, Джек, нить Ариадны, – поправила его девушка, рассмеявшись, и Джек невольно залюбовался бликами света в глубине ее глаз и влажной пухлостью нижней губы, приоткрывшей белые зубы. Сердце дрогнуло, дыхание сбилось. Образы многих бессонных ночей, наполненных мыслями о мисс Блэкни, хлынули в душу, вытесняя все прочее, кроме желания прикоснуться к ней, поцеловать. Как в дурмане, сквозь вязкий туман, он шагнул к ней и, прикрыв на мгновенье глаза, поцеловал в уголок приоткрытого рта.

Цветочный запах духов, невероятная нежность кожи и сама эта близость к любимой им девушке вышибли воздух из его легких… Джеку на миг показалось, он перестал себя ощущать, только жар пробежался по вспыхнувшей факелом коже и превратил его в пепел.

Вряд ли он был все еще жив, но глаза вдруг открылись, и он увидел мисс Блэкни, глядевшую на него таким взглядом, что впору было сброситься с вершины горы или, привязав к шее камень потяжелее, утопиться в местной речушке. Благо, она здесь под боком...

– Джек, прости, что не сказала тебе этого раньше… – выдохнула мисс Блэкни полным раскаяния голосом.

И вместо жара по его венам плеснуло обжигающим холодом.

– О чем вы мне не сказали? – прошептал он выстуженными губами. Они едва шевелились и казались чужими.

Мисс Блэкни молчала, вцепившись беспокойными пальцами в свою шубку. Бледная и больная, она наконец отозвалась:

– О моем скором... замужестве, Джек.

Бред какой-то, лед внутри его тела добрался до сердца, она говорила, что этого никогда не случится... Мол, никто не возьмет ее замуж. Что она – он, конечно, все это придумал, – достанется только ему, Джеку Огдену, потому что никто не полюбит ее так, как он. И любви этой будет достаточно…

Для чего?

– Замуж? – повторил он на автомате. – Как же так?

– Родители нашли мне супруга.

– Но вы говорили...

– Знаю, Джек, знаю, – проговорила мисс Блэкни в отчаянии. – Я действительно полагала, мой удел – оставаться старою девой до скончания дней, но нашелся один человек, которому наплевать на мою репутацию, – ему нужен мой титул. – И пояснила: – Он богатый негоциант с севера, заработавший капитал на строительстве железных дорог. Чтобы подняться в верха, он нуждается в родовитой супруге, и родители посчитали, что это мой единственный шанс.

Негодование на весь мир обрушилось на Джека лавиной.

– И вы... вы так спокойно говорите об этом?! – взвился он, не в силах сдержаться. – Готовы быть проданной, словно товар. Словно... корова на рынке!

Ладонь девушки опустилась ему на плечо.

– Пожалуйста, Джек, не стоит, – попросила она с мольбой в голосе. – Знаешь сам, себе я не принадлежу. После неудавшегося бегства с Берроузом и… после Мэйбери, я просто обязана быть послушной. В этом мой долг, понимаешь?

Джек не глядел мисс Блэкни в глаза, только на руку в тонкой перчатке, вцепившуюся в рукав его драпового пальто. Сколько раз он позволял себе вольность мечтать, что когда-то эта рука с его колечком на пальце будет лежать в его теплой ладони и принадлежать только ему. Наивный дурак!

Не сдержавшись, он сграбастал эту маленькую ладонь и стиснул всей силой своего так и оставшегося нерастраченным чувства: он хотел, чтобы мисс Блэкни сумела понять, как сильно ему дорога.

– Я люблю вас, – признался он с неожиданной для самого себя смелостью. – Люблю так, как никто никогда не полюбит. Вы для меня дороже всего!

Глаза Аманды блестели, и в них словно в чашке с растопленным шоколадом, плавали звезды или… осколки его разбитого сердца.

– Прошу тебя, Джек, – снова взмолилась Аманда. – Не надо, пожалуйста.

– И все равно я люблю вас больше всех в этом мире! – упрямо повторил Джек, которому больше нечего было терять.

Но мисс Блэкни ответила неуместным:

– Давай останемся просто друзьями, Джек, умоляю. Ты знаешь, как сильно я дорожу нашей дружбой!

Но он покачал головой. Джек не знал, как быть другом тому, кого любишь всем сердцем и до зуда в кончиках пальцев желаешь касаться снова и снова…

– Извините, мисс Блэкни, – произнес с горьким привкусом иронии в голосе, – я всяким там великосветским штучкам не обучен и притворяться вряд ли сумею.

Бледная, словно холмики снега у нее за спиной, Аманда Блэкни стиснула пальцы, часто-часто моргая глазами. Джеку сделалось жаль ее, захотелось отыграть все назад, притвориться вдруг безразличным, вот только он никогда не умел скрывать своих чувств. И теперь не хотел начинать… Если рубить, так сплеча. Незачем длить агонию…

– Джек... – очень тихо окликнула его девушка, но он развернулся и зашагал прочь.

Слезы обиды и жгучего разочарования душили его, подобно удавке, и он дал им выход, исторгнув слезами пустые мечты и фантазии последних нескольких месяцев, отравивших его разум и сердце.

Удаляющаяся спина Джека весь день стояла у Аманды перед глазами: она знала, конечно, что признание легким не будет, но надеялась все же избежать окончательного разрыва. А вышло вон как… Она коснулась уголка губ, на котором все еще ощущался поцелуй Джека, и улыбнулась грустной улыбкой. От мысли, что они никогда уже не увидятся и не станут беседовать, как и прежде, тревожно сосало под ложечкой и сбивалось дыхание. Казалось, якорь, удерживающий ее на плаву, сорвало сильным ветром, а её самое унесло в открытое море. Аманда понятия не имела, что делать дальше, как жить…

А ведь она поначалу и мысли о романтических чувствах к новому другу не допускала: ей просто нужен был кто-то, способный понять пережитое ею и помочь разобраться в нем. В Джеке она нашла идеального компаньона... Рядом с ним можно было быть просто собой: грустной, подавленной, взбалмошной, невыносимой... Он не ждал от нее безупречности, принимал всякой, и доброй, и злой. А злость, бывало, накатывала волнами, и тогда, стиснув руки посреди самого незамысловатого разговора, она кидала в сердцах: «Ненавижу леонский шелк!» и продолжала обсуждать поведение миссис Стрейкопп во время воскресной службы. Джек не закатывал глаз и не хватался за веером, предотвращая обморок от удушья, как свойственно было матери или тете Элизе, он просто одаривал ее понимающим взглядом и пытался отвлечь очередным анекдотом из жизни их маленького городка.

Не сразу, но со временем она поняла, что участие Джека простирается далеко за пределы обычного дружеского, Анна тоже предостерегала ее: «Ваши встречи не доведут до добра», но тогда она уже прикипела к их тайным свиданиям у реки и покою в душе, наполнявшего ее рядом с ним, и прервать их, увы, не сумела.

А теперь вышло вон как…

«Я люблю вас, мисс Блэкни. Люблю как никто никогда не полюбит!»

Слезы вскипели в глазах и полились по щеке… Аманда попыталась скрыть свою слабость от зоркого взгляда тети Элизы, но та уже оторвалась от вышивки, и осуждающе проскрипела:

– Пора бы уже смириться с намечающимся замужеством, Аманда. Как-никак для девицы в твоем положении это просто дар свыше. – И сделав стежок: – И пусть жених не знатных кровей, зато неприлично богат, и за одно это его можно уже полюбить.

Любить его, ясное дело, Аманда не собиралась: неделю назад она и знать не знала о мистере Джейкобе Уорде, богатом промышленнике из Ньюкасла, а теперь тот покупал ее… как корову, и, конечно же, не наделся, что она в благодарность полюбит его. Собственно, покупал он даже не саму девушку, а ее титул… Аманда шла дополнением, кем-то вроде статистки в разыгрываемой трагедии ее жизни.

– Могу ли я прогуляться в саду? – спросила она, вонзив иголку в едва начатое вышивание и поднимаясь с дивана.

Миссис Карлайл очень хотелось бы ей отказать, просто ради банального удовольствия третировать проштрафившуюся племянницу, однако ради будущего годового дохода ее неприлично богатого мужа, сдержалась и милостиво кивнула. Аманда не заставила себя ждать и выскочила из комнаты как ошпаренная.

– Одевайся теплее, – донеслось в спину голосом тетушки. – Не хватало ещё слечь с простудой перед знакомством с будущим мужем.

Вот бы, действительно, простудиться и умереть, подумалось Аманде в сердцах, однако она все же окуталась в теплую шубку и направилась в самую дальнюю часть тетушкиного саду, туда, где можно было поплакать без посторонних глаз, – в сторону розового павильона.

Весна уже вступила в права: то тут, то там проступали сквозь подтаявший снег яркие мазки крокусов и нежная вязь чуть приметных подснежников. Обычно при виде этих неброских весенних цветов у Аманды теплело на сердце, но сегодня их магия не работала: день, несмотря на цветы и весеннее солнце, слепившее ей глаза, казался серым и скучным.

Аманда вошла в павильон, желая лишь одного: упасть на скамью и вдоволь наплакаться, но не успела даже присесть, как услышала шорох в кустах, и темная тень, заслонив вход в павильон, шагнула вперед.

Она стремительно обернулась, да так и замерла, пораженная.

– Здравствуй, Аманда, – произнес неожиданный гость хорошо знакомым ей голосом. – Вот и свиделись снова. Ты рада?

У Аманды дыхание захватило и сердце заколотилось, как бешеное. Это мальчишеское лицо, обрамленное кольцами чуть волнистых волос, эти волшебные голубые глаза… Когда-то она была влюблена в них до дрожи, и сейчас старое чувство всколыхнулось в груди.

– Уильям, – просипела она, все еще не веря глазам. – Что ты здесь делаешь?

Тот улыбнулся самодовольно, расправил плечи:

– Соскучился, мы так долго не виделись, дорогая. – И шагнул ближе, сокращая дистанцию между ними. – Ты как будто не рада мне вовсе... – упрекнул тихим голосом. – Неужели забыла так скоро? – Его руки легли ей на плечи.

Все еще пораженная встречей, она все-таки дернулась отстраняясь.

– Мы не виделись почти год, – сказала она. – Вряд ли вы вправе называть меня «дорогой». С тех пор многое изменилось…

Берроуз, все такой же высокий и статный, как и год назад, когда, покоренная его формой и рассказами о морских приключениях, Аманда готова была бежать с ним хоть на край света, вскинул на нее потемневшие вдруг глаза.

– Ты… разлюбила меня? – осведомился, как будто только теперь прозревая. – Говоришь «вы» и держишься отстраненно. А я каждый день о тебе думал…

Аманда смотрела в когда-то очаровавшие ее голубые глаза и больше не понимала, ради чего совершила самую большую свою роковую ошибку: бежала из дома. Берроуз был явно этого не достоин… И, что самое грустное, не осознавал, в чем был неправ.

– Мы не виделись почти год, – повторила Аманда, желая донести до него самое главное. – Все это время ни строчки, ни весточки от вас, мистер Берроуз. Должно быть, вы думали обо мне не так часто, как говорите!

Молодой человек сцепил нервно подрагивающие руки в замок и отступил на шаг.

– Но я думал, действительно, думал. Каждый день на корвете мое сердце сжималось при мысли о нас! Я мечтал снова свидеться, снова… быть рядом, но я человек подневольный, и служба… Аманда, прошу тебя, не гони! Я люблю тебя.

Берроуз замер, дожидаясь, должно быть, что это признание, как волшебное слово из сказки откроет перед ним сердце Аманды, но ей вспомнилось «Я люблю вас, мисс Блэкни. Люблю как никто никогда не полюбит!», и фальшь второго за день признания заставила улыбнуться. Контраст был слишком разителен… Теперь ей было с чем сравнивать.

– Не надо, мистер Берроуз, – сказала она, – слишком много воды утекло. Я совершила ошибку, мне жаль…

Молодой человек, пораженный такими словами и самой этой реакцией, снова подался вперед и почти схватил Аманду за руку, но она завела ее за спину, и руки Берроуза безвольно упали вдоль тела. – Ты сердишься на меня, так я и думал, – констатировал он грустным голосом. – Полагаешь, я бросил тебя…

– Я не сержусь, – поспешила уверить Аманда. – Просто стала взрослее. Мне жаль! – И тут же осведомилась: – Как вы проникли в наш сад?

Берроуз ответил не сразу: тяжело сглатывал несколько раз – казалось, признание девушки оказалось неудобоваримой для него пищей – и только потом произнес:

– Через изгородь со стороны леса. Как видишь, я сделал все, чтобы снова увидеть тебя. – И взгляд умоляюще-кроткий, перед таким не каждая устоит. – Умоляю, прости меня за молчание... и за все остальное прости меня тоже! – взмолился не унимающийся Берроуз.

Посмотрев в его голубые глаза, Аманда вдруг разом припомнила и свое заключение в доме Мейбери, и свою пустую надежду на помощь Берроуза, и навязчивый аромат чайных роз, пропитавший ядом воспоминание, – что-то в ней неприязненно дрогнуло, изменилось, и собеседник это заметил. Опустил взгляд…

– Я давно вас простила, Берроуз, – сказала она. – Время, как видите, все расставило по местам. Уходите... и больше не возвращайтесь!

Однако Берроуз не сдался так быстро, пусть и выглядел хуже побитого пса:

– Но нам было так хорошо вместе, Аманда. Мы были по-настоящему счастливы... Вспомни, как ты мечтала повидать мир!

– Это в прошлом. Той Аманды уже больше нет!

– Мы вернем ее, обещаю! – запальчиво воскликнул Берроуз. – Убежим уже по-настоящему. Скроемся хоть в той же Америке, если захочешь…

– Уже не хочу...

– Будем вместе, как и мечтали когда-то... – Он все-таки схватил ее за руку. – Обещаю, я сделаю всё, чтобы ты была снова счастлива! Приложу все усилия. Ты не станешь жалеть…

– Пожалею… – очень грустно улыбнулась она. И добавила, ставя точку в затянувшемся разговоре: – Я выхожу замуж, Уильям. Скоро знакомство с будущим мужем!

Он вдруг выпустил ее руку, словно разжались ослабевшие пальцы, лицо исказилось.

– Значит, все кончено? – спросил через силу.

– Давно, – отозвалась она. – Еще в тот самый день, когда мы не встретились, как собирались… – И кивнула: – Прощай. Уверена, все у тебя сложится хорошо...

Тот развернулся, готовый уйти, но, не сделав и шагу, решительно произнес:

– И все-таки я не готов так просто сдаться. Не для того я проделал такой долгий путь... – потом вышел из павильона и скрылся среди голых кустов рододендронов.

Весь прошлый день прошел для Джека словно в тумане: он бездумно отсидел занятия в школе, бездумно беседовал с Тоддом по дороге домой, а потом помогал Саре-Энн в работе по дому – всё это затмевалось тоской по мисс Блэкни, её готовностью выйти замуж за незнакомца и выбросить его, Джека, из головы.

А ведь он ей сердце открыл, признался в донельзя сокровенном – воспоминание этого вызывало болезненную, удушающую стыдливость, – а в ответ получил разбитое сердце...

Оно ныло, не унимаясь, целый день кряду, даже во сне ощущалась тяжесть в груди, от которой не было спасу. Джек измаялся и устал… Даже смерть Энни, как бы странно то ни звучало, не рвала сердце так, как разлука с мисс Блэкни. И совершенно пав духом от этой угнетающей мысли, Джек, обозвав себя самыми оскорбительными словами из уличного лексикона, разочаровался не только в себе, но и в жизни.

– Пирог на столе, – сказала миссис Уиггинс, едва он переступил порог дома, вернувшись из школы. – Письмо дожидается там же...

Письмо было от мистера Баррета, как, впрочем, и прочая корреспонденция на имя Джека за последнее время. Сам Джек, как таковой, Баррета мало интересовал: писал он хозяйке Чендлер-мэнора, Анне Чендлер, и так как правила запрещали молодому, холостому мужчине писать вдове напрямую – Джек работал посредником между влюбленными. С завидною регулярностью он вынимал из конверта на свое имя конверт поменьше и относил его адресату по просьбе мисс Блэкни. Когда она попросила об этом после событий в поместье, Джек с готовностью согласился… Он не мог бы отказать ей ни в чем. Он и луну б с неба достал, захоти она только…

Но она не хотела ни луны, ни Джека подле себя.

Им даже друзьями больше не быть, пусть мисс Блэкни и предлагала: муж не позволит ей якшаться с нищими отщепенцами.

– Спасибо, миссис Уиггинс. – Джек подхватил кусок пирога, сунул за пазуху белый конверт и снова вышел из дома, направившись по дороге к поместью.

День выдался ясным и солнечным, абсолютно не соответствующим душевному настроению паренька, и потому, выйдя на проселочную дорогу, он едва ли умел насладиться птичьими трелями и теплом. И вообще настолько погрузился в себя, что не сразу заметил катившую по дороге карету, а заметив, отошел на обочину.

Возница, натянувший поводья, крикнул с козел:

– Эй, парень, не подскажешь, как проехать к Карлайлам?

Вглядевшись в занавешенное окно экипажа, Джек отозвался:

– На следующем перекрестке налево.

Интуитивно он угадал, кто скрывается там, в темноте, и груди что-то сжалось.

В тот же момент шторка дрогнула, отодвигаясь, и в окне показалось мужское лицо с напомаженными усами, рука в черной перчатке протянула ему полупенсовик.

– Благодарю, мальчик, – прозвучало грудным баритоном, и Джека скрутило сильнее.

Такой острой, мгновенно вспыхнувшей антипатии он не испытывал никогда в жизни.

Экипаж между тем покатил дальше. И Джек, стиснувший в кулаке полупенсовик, хотел было запустить им в канаву, но передумал и опустил монету в карман.

Анна Чендлер встретила его у розария, который вместе с садовником приводила в порядок после долгой и холодной зимы. Джек знал теперь, что до брака с мнимым мистером Чендлером она считалась двадцатитрехлетней старой девой, почти утратившей шанс на замужество. Ее матушка, женщина оригинального характера, не считала ни одного местного кавалера достойным дочери, и отпугивала их с неизменным упорством, в каждом находя тот или иной недостаток: внешности ли, характера ли – не имело значения. Сама Анна, будучи равнодушной к каждому из джентльменов, прощала матери подобное самодурство, доходящее подчас до абсурда...

А потом появился мистер Джон Чендлер, неожиданно очаровавший взбалмошную мамашу настолько, что та состряпала брак своей дочери с поразительной для обоюдных сторон скоростью и сноровкой.

Любила ли Анна Чендлер супруга Джек не брался предполагать, однако, исходя из собственных чувств, полагал, что истинная любовь не смогла бы так быстро найти замену в другом человеке... А миссис Чендлер утешилась очень быстро: даже сейчас Джек заметил яркий румянец, окрасивший ее щеки, при виде конверта с письмом.

– Спасибо, Джек, – с чувством поблагодарила она, когда послание Баррета перекочевало из кармана в карман. – Я бесконечно благодарна тебе! – Они стояли в тени под аркой с клематисами, так что никто не мог разглядеть эту эпистолярную рокировку. – Снеси пирог миссис Уиггинс на кухню. И передай ей большое спасибо!

– Непременно передам, мэм, – сказал Джек и направился в дом, во владения миссис Пэм, местной кухарки.

– Вы поглядите, кто к нам пожаловал, – воскликнула женщина, только завидев его, – красавчик Джек с творожным пирогом миссис Уиггинс. Проходи, дорогой, я как раз чайку заварила... Присаживайся, присаживайся – мы с нянюшкой Бриггс тебя просто так не отпустим.

– Как она? – осведомился Джек. – Ей уже лучше?

Кухарка пожала плечами.

– Простуда вроде бы отступила, а вот скорбь по мистеру Чендлеру гложет ее похлеще болезни. Будет чудом, если она переживет эту зиму...

– Зима уже отступила, миссис Пэм.

– Вот именно! – поддержала Джека востроглазая горничная, появившись на кухне. – И наша весенняя ярмарка – явное тому подтверждение. – Она кокетливо дернула головой и спросила: – А ты, Джек, уже там бывал, на ярмарке-то? Веселее места не сыщешь. К тому же деньги, собранные пастором Райтом, пойдут на нужды сиротского дома в Дареме. Вот. – И, взмахнув густыми ресницами, она похвастала вдруг: – Я целый фартинг пожертвовала. – И сразу без перехода: – Не хотел бы пойти туда завтра со мной? Обещают настоящие фейерверки, как в Лондоне. И выступление циркачей!

Джек не впервые получал авансы от Джейн, и по привычке собрался ей отказать, но передумал:

– Почему бы и нет, – произнес он будничным тоном, – будет весело.

Девушка просияла, округлив большие глаза.

– В самом деле согласен? – не веря в такую удачу, уточнила она. – А как же… мисс Блэкни? – ляпнула, не сдержавшись.

Лучше бы она держала язык за зубами...

– А она здесь причем? – буркнул Джек, сразу же помрачнев. – Или идти расхотела?

– Не расхотела. Где встретимся?

– У входа, в двенадцать.

– Я приду, – пообещала девица, продолжая лучиться улыбкой.

Пить чай Джеку совсем расхотелось и, перекинувшись с миссис Пэм еще парочкой слов, он сказал, что должен идти.

Время близилось к вечеру, а ему еще предстояло подготовиться к ответственной миссии, намеченной на сегодня: выкурить Снежного человека из его укромной норы. И пусть мисс Блэкни предостерегала его от подобного шага, он все-таки был преисполнен решимости доказать всему миру, на что он способен. И не в последнюю очередь ей самой…

С этими мыслями Джек запасся двумя мотками длинной веревки, потайным фонарем, спичками и острым ножом, купленным в скобяной лавке на Главной улице. Теперь, будучи полностью экипированным для своей тайной миссии, Джек принялся ждать наступления сумерек, и едва они опустились на землю, он вышел из дома и зашагал в направлении Призрачных пещер...

Джек точно не знал, что станет делать в случае обнаружения Снежного человека, но, полностью положившись на инстинкты жителя столичных трущоб, с юношеской самонадеянностью полагал, что справится в любом случае. По-другому и быть не могло!

А потому, подобравшись к пещерам по кромке Кирклендского леса, Джек затаился в кустах и стал наблюдать за входом в пещеру. Прошло больше часа, а никто так и не появился. Не входил и не выходил…

С гулко стучащим сердцем он подхватил свободный конец прихваченной из дома веревки и привязал его небольшому стволу ближайшего деревца, достаточно крепкого, чтобы не обломиться от малейшего натяжения. Через минуту он стоял у входа в пещеру со своей «ариадновой нитью» в руках, и «минотавр» ждал его где-то за поворотом, затаившись во мраке извилистых переходов.

Было ли ему страшно?

Сильнее, чем Джеку хотелось бы, но упрямство подталкивало вперед, и он, вдохнув полной грудью, решительным шагом нырнул в черный зев, устремляясь в самую глубь, туда, откуда два разветвляющихся туннеля уводили в две разные стороны. Здесь, на самой развилке, Джек запалил свой фонарь, и, вглядываясь в любые отметины на земле и стенах, способные подсказать направление, стал искать верный путь.

Земляная пыль на полу левого рукава показалась ему нетронуто-девственной, ни ботинок, ни даже легкий сквозняк, казалось, не касались ее никогда, а потому, посветив фонарем в правый туннель, Джек уверился вдруг, что идти надо именно по нему. Он даже придумал себе, что видит отпечаток ноги у влажной стены, хотя, конечно, это могло быть все что угодно. В конце концов чисто интуитивно, полагаясь только на свой внутренний компас, Джек направился в темноту правого туннеля.

Поначалу он двигался бодрым шагом, не позволяя ни страху, ни голосу разума замедлить свой ход, само ощущение близкого выхода придавало дополнительной смелости, но по мере продвижения вглубь своды пещеры, казалось, сошлись над его головой, сдавливая парнишку со всех сторон разом. Свеча в фонаре затрещала, будто готовая вот-вот потухнуть, и шаги Джека замедлились, а вскоре и вовсе сошли на нет: он замер, вглядываясь в темноту подземных ходов, уводящих в неизведанный мрак.

Все это время он двигался по прямой, не петляя ни вправо, ни влево, экономил веревку, первая бухта которой уже подходила к концу, и Джек, связывая концы, надеялся только, что найдет Снежного человека еще до того, как закончится его «ариаднова нить»…

Сердце оглушительно клокотало в груди, эхом отдавалось в ушах и под сводом туннеля, почти заглушая его собственные шаги. Но теперь, остановившись, Джек различил вдруг странные звуки… Что это? Он прислушался, замирая от страха.

Шаги… совсем тихие, крадущиеся...

Сердце захолонуло горячей волной. Показалось! Ему, конечно же, показалось. Он дернулся, сглатывая и мысленно призывая сердце умолкнуть, но то, непокорное, зачастило сильнее.

Очевидно было одно: в туннеле он был не один.

И тогда, припав взмокшей от пота спиной к холодному камню туннеля и двигая фонарем в попытке рассмотреть то неизвестное в темноте, что приближалось к нему, Джек по-настоящему испугался. До животного ужаса… До желания броситься прочь, позабыв все на свете. До звона в ушах…

И этот страх, схвативший его за загривок, совсем ему не понравился…

– Эй, кто здесь? – закричал Джек в темноту, в безумной попытке взять ситуацию под контроль. – Выходи, не таись, я слышу твои шаги! – Он нащупал в кармане охотничий нож и выставил его словно щит. Но темнота не спешила с ответом. Ее гнетущая неподвижность давила на барабанные перепонки. – Ну, – продолжал провоцировать он, – покажись уже, жалкий воришка! Я знаю, что ты обычный мошенник, обирающий ни в чем неповинных людей, а не бигфут, как все думают!

Что-то взрезало воздух, и потайной фонарь Джека брызнул осколками стекол... Свеча вывалилась на пол и мгновенно потухла. Наступившая темнота, глубокая и непроглядная, словно саваном, окутала Джека… Кровь застучала в висках, руки заледенели. На негнущихся от страха ногах он опустился на колени и пошарил в поисках огарка свечи. Тот, как назло, не находился, а непослушные пальцы никак не справлялись с коробком спичек, засунутым в карман сюртука.

А шаги послышались снова... Дерзкие, более не таящиеся. Эхо подхватило их и понесло, закручивая вокруг Джека спиралью, невидимой нитью, так что чиркнувшая, наконец, спичка, разорвав на секунду эту нагнетающую ужас «мелодию», выхватила из темноты движущийся на него сгусток, и снова погасла.

– Не подходи! – закричал Джек, стиснув в руках конец веревки и нож. – Я не один и вооружен. – Уже собрался бежать, но вдруг с ужасом осознал, что веревка просела в руке... Он дернул ее на себя, и та поддалась: перерезанный конец его «ариадновой нити» длиной не более пары футов оказался у Джека в руках...

Нет, нет, нет, только не это... Подаваемая толчками кровь, ударила в голову, и Джек, плохо соображая, что делает, все-таки побежал. К выходу, как ему показалось... Правда, бегство его оборвалось мгновенно: что-то тяжелое врезалось в голову, брызнули искры из глаз, и под этот далеко не ярмарочный фейерверк Джек свалился словно подкошенный.

Пришел в себя мерно покачиваясь на крепком плече, вися вниз головой. Расслабленное секундой назад тело мгновенно подобралось, и человек-бигфут произнес:

– Что, очнулся, приятель? Видать, крепкая у тебя черепушка, уважаю.

Джек заерзал, пытаясь освободиться, но мужчина похлопал его по ногам:

– Не дрыгайся, парень, почти пришли.

В своем неестественном положении Джек действительно рассмотрел проблеск желтого света, похожего на запаленную в темноте свечу, – они двигались в его направлении. Но думать он мог только о голосе говорившего и догадке, мгновенно вспыхнувшей в голове ярче этого света.

Как же он сразу не догадался?! Балда. Ответ буквально лежал на поверхности…

– Ну что, здороваться будем? – пробасил заросший густой бородой мужчина, сгрузив Джека на тюфяк у стены в небольшой, полукруглой пещере футов двенадцати в диаметре.

И Джек, констатируя, выдохнул:

– Здравствуйте, констебль Саймон. – И тут же поправился: – Мистер Грир...

Грир, а это был действительно он, расцвел довольной улыбкой.

– Согласись, роль констебля удалась мне на славу, – хмыкнул он. – Думаю даже, из меня вышел лучший констебль, чем из того толстяка, которого я порешил на даремском тракте... – Но, заметив мрачное лицо гостя, вздохнул: – Знаю, знаю, убийство – не то, чем хвалятся в приличном обществе. Но, право слово, дружище, этот жирный мерзавец не желал отдавать мне одежду... мог бы быть посговорчивее. – И хохотнул: – Говорят, для здоровья полезно. – И так как Джек не разделил его шутки, поддел собеседника: – Что, даже не улыбнешься? Невежливо как-то по отношению к хозяину дома.

Джек, все еще удивленный неожиданной этой встречей, не знал, что ответить, и Грир, должно быть, соскучившись по человеческому общению, продолжил свой монолог:

– Э, молчишь, понимаю, я для тебя дикий американец, привыкший махать револьвером. Презренный убийца, жалкий тип, не достойный внимания... – Он присел на полено у очага и, помолчав, хлопнул себя по коленке: – Что ж, дикарь я и есть, – согласился вдруг, – самый всамделишный из дикарей. Ты не знал, ясное дело, а я ведь полжизни провел с индейцами сиу. Да-да, самыми настоящими сиу… Ох, и славные же это ребята: живут простой, скромной жизнью и на поверку, бьюсь об заклад, они счастливее многих богатеньких лордов с Мэйфера. Мне у них нравилось, – признался Грир с мечтательной полуулыбкой, – днем рыбалка или охота днем, ночью – красивая скво, согревающая постель. У меня ведь даже жена была, Джек – Амэдэхи, «лесная вода», так ее звали – ох, и красивая же она была женщина, дух захватывало. Черноволосая, стройная, текучая, словно лесной ручеек. Я в нее с первого взгляда влюбился... Веришь, в груди защемило? Жарко сделалось прямо вот здесь, – он ткнул себя кулаком в солнечное сплетение. – Вождь отдал мне её за четыре бобровые шкурки и бутылку ямайского рома.

Грир помешал угли в очаге и продолжил, не глядя на Джека:

– Нам хорошо с ней жилось, много лучше, чем некоторым другим, да вот захворала она как-то зимой, так захворала, что тамошнему шаману, какие б молитвы и заговоры он ни творил, не удалось ее вылечить: померла моя Амэдэхи, и эти глупые сиу прогнали меня из своего племени. Сказали, из-за меня духи осерчали на Амэдэхи, вот и не дали ей исцеления. – Грир вздохнул: – Я часто ее вспоминаю, Джек. Сердце ноет, так ноет... – Он снова постучал по груди. – Я хоть и дикарь, тоже чувства имею.

Рассказы Грира о трапперстве и жизни среди индейских племен казались Джеку занимательной сказкой, не больше, – сам он не видел подобного никогда и вряд ли когда-то увидит. Но слушать было весьма любопытно…

– Ты, верно, считаешь, мне и братца своего заблудшего было не жаль, – снова заговорил Эмос Грир, помешивая угли в костре. – Жаль. Очень жаль, – признался он с грустью. – Я ведь только на чистую воду его хотел вывести... Видно, зависть меня одолела, а еще больше обида: он, будь оно все неладно, мог бы и меня, согласись, позвать в свою новую жизнь. Да вот хотя бы садовником... – И усмехнулся: – Нет, садовник из меня вышел бы никудышный, а вот охотиться в здешних местах я мог бы на славу. Кроликов здесь, что тех тараканов... А какие олени, одно загляденье! Эх, Роберт, Роберт, ты и так пожил дольше, чем предрекали заумники-доктора... – вздохнул он, – и все же мне жаль, что так получилось.

И тогда Джек осведомился:

– А настоящий мистер Чендлер, что сталось с ним, вам известно?

Грир глянул на парня невидящими глазами: глядел скорее в себя, чем на него, в события прошлого.

– Не скажу точно, – дёрнул плечами, – но, направляясь однажды по дороге в Нью-Йорк, я забрел с ночевкой в таверну близ Тоттенхэма, там и услышал о найденном в полях трупе с проломленной головой. Тамошние схоронили его на местном кладбище, и до сих пор за пинтой пива гадали, кем был тот безымянный бедняга. Уж больно их занимал этот факт… В глубинке любое событие, знаешь ли, помнится долго, просто от скуки. – Рассказчик провел рукой по своей бороде. – Тогда я еще не придал этому факту значения, но несколько позже, узнав у бывшей миссис Грир все обстоятельства их с братом скоропалительного развода, и его отплытия в Англию, сопоставил одно с другим и пришел к определенному выводу...

– Что ваш брат не просто убил мистера Чендлера, но и присвоил себе его деньги и личность?

– Вот видишь, – хмыкнул мужчина, – ты тоже неплохо соображаешь.

Грир в своем меховом полушубке и с отросшей, окладистой бородой действительно походил на Снежного человека. И Джеку казалось, он беседует с чужаком, а не с «констеблем Нилом Саймоном», так симпатичным ему в Чендлер-мэноре. Но и страха к нему не испытывал…

У стены он заметил конструкции из дерева и веревок, похожие на теннисные ракетки.

– Так вы так тут и живите с тех самых пор, как ушли из имения? – спросил он.

– С тех самых пор, – подтвердил мнимый бигфут. – Идти мне особо некуда было, вот я тут и засел. А это индейские снегоступы, – указал головой на странные приспособления, – смастерил, чтобы в город наведываться. – И улыбнулся, задорно, почти как ребенок: – Вот уж не думал, что обнаруженные следы наведут местных жителей на легенду о йети. Я поначалу и сам испугался, – признался с той же улыбкой, – а смекнув что к чему, только развеселился… Да и на руку мне пошел этот слух: к пещерам и так никто не совался, а тут и вовсе седьмой стороной стали их обходить. Забавно вышло, как ни крути!

Джек опять огляделся вокруг, особенно в черный зев, уводящий в недра подземных туннелей.

– Как вы ориентируетесь в туннелях? – осведомился с искренним любопытством.

Грир подмигнул с лукавой улыбкой, и морщины сделали его лицо мягче.

– Чутье, парень. Чуть е и ничего больше! – сказал он и приложил палец к кончику носа. – Проживи с мое бок о бок с индейцами, и научишься понимать окружающую природы не хуже меня... – И продолжил: – Я ведь когда покинул поместье, вернулся сюда за своими вещами, припрятанными в пещере. Денег на тот момент у меня было немного – на билет до Америки точно бы не хватило! – и я принял решение пожить на природе: все дешевле, чем в том же трактире, да и соскучился я по простой жизни. Вот хотя бы по костерку этому, – он потыкал палкой в огонь, – по тюфяку из соломы да...

– … По чужому имуществу, присвоенному запросто так, – заключил Джек осуждающим тоном.

Грир провел ладонью по своей окладистой бороде.

– Так это только по необходимости, парень, – произнес, ничуть не смутившись. – И животное убивает, коли голодно, сам знаешь... А мне бы домой воротиться – дикие прерии и протоки Миссури кличут меня разными голосами. Задыхаюсь я здесь... Измаялся, сил нет. Вот только соберу на билет, так сразу уеду...

– Почему у миссис Чендлер денег не взяли? Она ведь вам предлагала.

– Так не смог, – Грир стал серьезней, – совесть, что ли, проснулась, не знаю. Родных племянников не смог обобрать – я как-никак отца их родного лишил – вот и ушел ни с чем. Можно было б вернуться, сказать, что передумал, вот только гордость мне не позволила... Впервые в жизни такое со мной. Никак воздух Англии плохо действует на меня... – Сказав это, он протянул Джеку охотничий нож: – На вот, выронил там, в туннеле.

Джек покраснел, припомнив, как испугался и побежал. Голова до сих пор от удара болела…

– Пользоваться умеешь? – спросил Грир, делая вид, что не заметил смущения парня. Джек мотнул головой: нет, не умею, и его собеседник указал на доску с намалеванным центром. – Попробуй попасть в середину. Годный навык для такого бесшабашного парня, как ты. – Джек не спешил исполнять указание, и мужчина поторопил: – Ну, давай, посмотрим на что ты годен, дружище!

Джек поднялся, примериваясь к ножу. И метнул его… Попасть в середину, ясное дело, не получилось. Грир, цокая языком, словно белка, поднялся и подошел к Джеку.

– Ты не так его держишь... Вот, посмотри. – Он выдернул нож из доски и опустил на кончик указательного пальца: – Ты должен прочувствовать его балансировку, парень. Нож – он ведь как любимая женщина: чтобы петь в унисон, нужно понимать друг друга с полуслова. – И приказал: – Прочувствуй, как он играет... как тонко вибрирует в твоих пальцах... как прикипает к самым кончикам и совершает полет по мановению твоей мысли.

Джек взял протянутый ему нож и неловко зажал в ладони. Грир покачал головой...

– Так только на кабана и бросаться, приятель, – пожурил он парнишку. – А что, если кто-то угрожает тебе пистолетом, и действовать нужно наверняка… Тогда нужно метнуть лезвие так, чтобы с точностью до единого ярда. Вот, возьми его за клинок и почувствуй, как гарда упирается прямо в ладонь... Выдохни. Присмотрись к цели... Слейся с лезвием воедино и – бросай!

Джек метнул нож. Тот вонзился в двух дюймах от центра, и Грир похлопал его по плечу:

– Уже лучше, приятель. Но практика тебе явно не помешает! – Он развернулся и завозился с котелком и водой: – Пить будешь? Я наловчился варить славный кофе.

Джек кивнул, хотя кофе не очень любил, но здесь, рядом с Гриром, неожиданно стало уютно и просто. Даже кофе в компании с ним могло сойти за приятность…

Тот приготовил напиток и протянул Джеку кружку, они пили его тишине под треск догорающего костра. Время, казалось, текло здесь совсем по-другому: ночь снаружи или давно настал день, Джек не брался даже предполагать. Но впервые после разговора с мисс Блэкни его по-настоящему отпустило... Безвременье помогло сделать первый решительный выдох, не поперхнувшись застрявшим у горла собственным седцем.

– Как наша малютка мисс Блэкни? – словно прочитав его мысли, поинтересовался мужчина. – В добром здравии?

– В добром, – не без горечи выдохнул Джек. – Собирается замуж.

– Не за тебя, как я понимаю? – посочувствовал Грир.

Джек вскинулся:

– Кто я такой, чтобы мечтать о подобном?!

– А ты, выходит, мечтал... – Не спросил, а констатировал собеседник. – По глазам вижу, мечтал, и это понятно: малышка Аманда тот еще лакомый кусочек. Ну-ну, – произнес упреждающе, заметив гневный взгляд Джека, – я ж видел, что между вами, как говорится, искры летели... Я полностью на твоей стороне. – И подмигнул

Джек сдулся, словно из него выпустили весь воздух, и тоже констатировал с грустью:

– Я – никто, Грир, а она из Мэйфера. Между нами ничего общего!

Тот кивнул понимающе и опустил руку на плечо паренька – Джек не дернулся. Это ненавязчивое участие оказалось на удивление своевременным и приятным...

Хартбернская весенняя ярмарка, проходившая ежегодно, знаменовала собой конец долгой зимы и начало нового посевного сезона, но в этом году, благодаря стараниям леди Карлайл, она являлась еще и благотворительной акцией, призванной поддержать бедных сироток в даремском приюте для брошенных детей. Специально приобретенный по случаю ящичек для пожертвований красовался возле лотка с леденцами, которым заведовала миссис Грисби, жена кондитера с Харли-стрит. За самим ящиком присматривала миловидная Сюзанна Андерсон, дочь фермера Андерсена, недавно схоронившего родного отца... Тот умер от заражения крови, не удосужившись, старый упрямец, лечить порез на руке чем-то иным, кроме как влитым в себя самогоном. Средство, увы, не возымело эффекта, и тот почил на хартбернском кладбище, оставив довольно неоднозначное завещание.

Итак, его внучка, Сюзанна Андерсен, майская королева прошлого года, была избрана единоличной хранительницей ящичка для пожертвований: четыре ярмарочных дня она стояла подле него и, улыбаясь смущенной улыбкой, дарила каждому доброхоту букетик лесных незабудок. Влюбленные в неё парни отдавали последние пенсы, чтобы только удостоиться ее благодарной улыбки и букетика скромных цветов... Они закрепляли его на фуражках или совали в карманы своих сюртуков, тем самым щеголяя не только проявленной ими щедростью, но и благосклонностью первой красавицы городка.

Однако, сегодня Сюзанна отсутствовала, и миссис Грисби, приготовляя лоток к последнему ярмарочному дню, удивленно поглядывала на пустующий постамент для ящичка с пожертвованиями: девушке пора было б уже появиться. Странно, что ее все еще нет…

Миссис Уиггинс, чей лоток с пирогами располагался рядом с лотком кондитерши, как раз показалась у входа в сопровождении Сары-Энн и Джека, толкавшего перед собой тележку с выпечкой.

– Добрый день, соседка, – поприветствовала новоприбывшую миссис Грисби. – Хороший нынче денёк, солнечный. Для праздника в самый раз! Вот только Сюзанны всё нет... Не встречали её по дороге? Пора бы ей появиться.

– Возможно, она с пастором Райтом, – предположила миссис Уиггинс, тоже с ней поздоровавшись. – Тот, должно быть, отпер ей ризницу и задержал разговором. Время терпит! – И в сторону своих спутников: – Разгружайте тележку – народ прибывает. Пора бы нам тоже поторопиться!

Закончив раскладывать пироги, они снова услышали причитания миссис Грисби:

– Как же такое могло приключиться? Бедная девочка, – заламывала она свои руки. – Что говорят сами Андерсены? Беда.

Пастор Райт, стоявший рядом с ящичком для пожертвований, хмурил кустистые брови.

– Прошлым вечером Сюзанна не вернулась от бабушки, – сказал он, – и родители полагали, что она там же заночевала. Такое бывало уже и не раз… Однако поутру выяснилось, что в доме старушки девушки нет, она ушла еще прошлым днём, торопилась вернуться домой засветло, хотя и припозднилась с работой по дому.

– Какой ужас! Что же нам теперь делать?

– Остаётся надеяться, миссис Грисби, что Сюзанна скоро вернётся целой и невредимой, – попытался успокоить свою собеседницу пастор Райт, хотя было видно, насколько сам он обеспокоен. – Констебля Льюиса уже оповестили об исчезновении девушки, и он скоро появится, – продолжал он. – А я тем временем займу место бедняжки Сюзанны... Как-никак скоро прибудут леди Карлайл с племянницей и сэр Паркинтон с супругой. Не позволим сложившимся обстоятельствам испортить нам праздник! Миссис Хувер, – позвал он проходившую мимо женщину, – можно вас для короткого разговора? – И он отошел от лотка миссис Грисби.

Джек с миссис Уиггинс переглянулись...

– Надеюсь, это не проделки Снежного человека, – сказала кондитерша. – Даже представить боюсь, что могло случиться с несчастной Сюзанной...

– Сомневаюсь, что Снежный человек имеет к этому отношение, – сказал Джек с задумчивым видом. – Возможно, девушка заплутала в лесу и скоро вернется...

Часы как раз пробили полдень, и он вспомнил про их с Джейн уговор: встретиться у главного входа и провести время вместе. Сегодня Джек уже сожалел, что согласился на это: вчера в нем говорила обида и желание уязвить мисс Блэкни этим свиданием, сегодня же он понимал, как глупо всё это было с его стороны. Какое ей дело до Джека и этой служанки?

Да и встреча в Пещерах, как бы это ни было странно, как будто прочистила ему разум…

Захотелось не уязвить любимую девушку, а поделиться с ней сделанным ночью открытием, рассказать об Амосе Грире, всё ещё не покинувшем Хартберн, и показать ей его снегоступы, и провести в маленькую пещеру посидеть у костра.

Подышать одним воздухом на двоих…

Однако этому не бывать.

Уже никогда…

Сердце снова кольнуло – мисс Блэкни была занозой в крови – и Джек, мотнув головой, поспешил на встречу с Джейн Каммингс. Ни одно замечание ее колкого язычка не могло причинить большей боли, чем это уже было сделало Амандой Блэкни…

Джейн в светлом платье, с лентами в волосах, заметила его ещё издалека.

– Здравствуй, Джек, – заискрилась улыбкой, подхватив его под руку. – Я боялась, что ты не придешь.

– С какой стати? – буркнул Джек не самым приветливым тоном. – Я привык держать слово.

По крайней мере, ему хотелось так думать, и Джейн, не став зубоскалить, увлекла парня в сторону карусели. В этом году леди Карлайл расстаралась на славу: музыкальную карусель привезли из самого Дарема, и теперь стар и млад приходил подивиться на чуднОе приспособление. Крутящиеся по кругу лошадки представлялись неискушенным жителям Хартберна настоящим заморским чудом...

– Давай покатаемся, – предложила мисс Каммингс, не выпуская Джека из рук. Вцепилась в него мертвой хваткой, казалось, никогда не отпустит... Эта хватка и в целом навязчивость спутницы вызывали у Джека тихое раздражение, и парень был рад, когда, заплатив пару пенсов, они расселись по разным лошадкам. Хотелось лишь одного: бросить Джейн и сбежать. Особенно в предвкушении встречи с Амандой, пусть даже издалека, но просто увидеть ее – уже было благом. От одной мысли об этом сбоило сердце…

И вдруг невдалеке мелькнул край белого платья…

Сквозь толпу волнорезом шагала миссис Карлайл, тётка Аманды, и девушка, следуя на шаг позади, улыбалась, здороваясь с хартбернцами.

Карусель, между тем, несла Джека по кругу, и при следующем обороте он столкнулся с Амандой глазами: секунда, длиною в целую вечность, вышибла из его груди воздух, заставила задохнуться, хватая ртом воздух, как рыбу, выброшенную на берег, – карусель же бездумно неслась дальше по кругу, но Джек словно замер в моменте, глядел всё в те глаза, наполненные тоской и печалью, и мир смазался до туманного морока.

Только фигурка Аманды оставалась четкой и ясной.

Ее рука у груди… прядь волос, заправленная за ухо…

Он как будто услышал ее слова в голове: «Ты знаешь, насколько мне дорог. Я думаю о тебе постоянно!»

Бег карусели замедлился, музыка стала тише, и Джек словно вышел из транса, заметив теперь высокого джентльмена с напомаженными усами подле Аманды и леди Карлайл. Тот самый, из экипажа… Как он и думал. Мужчина беседовал с леди Карлайл, держась вполоборота к мисс Блэкни (к его мисс Блэкни!). И Джек сжал кулаки…

Этому франту было порядком за тридцать, и Джеку он представлялся форменным стариком. Мисс Блэкни не могла на самом деле желать, выйти за него замуж!

Карусель остановилась, и Джейн в то же мгновение подхватила парня под локоть:

– Она не пара тебе, – шепнула она обиженным голоском. – Такие, как мы, ничего не значим для них. Забудь...

Джек хотел возразить, сказать, что её это всё не касается, но не выдал ни слова… Просто не смог. Невысказанные слова так и остались внутри тяжелыми кирпичами, притягивая к земле, равно в противовес тем же мечтам, заставлявшим парить в небесах.

Он обернулся и поглядел на мисс Блэкни, которой напомаженный франт нашептывал что-то на ушко…

Вот ведь черт ряженый! Богатенький выскочка. Старикашка паршивый...

Наделив своего удачливого соперника вереницей нелестных эпитетов, Джек ощутил относительное спокойствие и позволил, наконец, Джейн увести себя от карусели к торговым лоткам. Впрочем, никаким яблокам в карамели и лакричным конфетам было, увы, не под силу перебить горький привкус ревнивой желчи, разлившийся по его языку.

Джейн таскала своего кавалера по торговым рядам и аттракционам, словно безвольную куклу, и Джек, позволяя ей это, ощущал себя абсолютно больным и несчастным: эмоции рвались наружу, он измучился сдерживать их, но пытка ярмаркой продолжалась, и сбежать не представлялось возможным.

К счастью, пастор Райт, прихватив ящичек для пожертвований, вышел к трибуне, что негласно знаменовало собой кульминацию мероприятия: подсчет и оглашение собранной для даремского приюта суммы.

– Уважаемые жители Хартберна и других деревень, сегодня, в этот заключительный день нашей ежегодной весенней хартбернской ярмарки, позвольте поблагодарить каждого за приложенные усилия по ее проведению и в первую очередь позвольте воздать благодарность нашей добросердечнейшей патронессе, леди Джулии Карлайл, благодаря которой мы можем не только наслаждаться новыми веяниями техники, – он указал на умолкшую на время карусель, – но и внести посильную лепту в заботу о менее удачливых членов нашего общества. – Теперь пастор Райт указал на табличку с надписью: «Поможем бедным сироткам из даремского приюта», прикрепленную к ящику для пожертвований.

Леди Карлайл милостиво кивнула, принимая благодарность в свой адрес. Перо на её модной шляпке колыхнулось в такт движению головы… И продолжало «танцевать» в том же духе, пока пастор Райт торжественно перечислял пожертвованные ей с сэром Паркинтоном суммы на богоугодное дело помощи «бедным сироткам». Закончив эту короткую, но высокопарную речь, священник извлек из кармана маленький ключик и под взглядами своих прихожан вставил его в замочную скважину сбоку деревянного ящичка.

Раздался легкий щелчок, пастор откинул крышку и… замер на миг с выпученными глазами, глядя на содержимое ящичка.

Люди заволновались...

– В чем дело? – воскликнул один.

– Что случилось? – присоединился другой.

И тогда пастор Райт отозвался растерянным голосом:

– Я не совсем понимаю, что это значит… но… кажется, нас обокрали.

Говоря это, он запустил руку в ящик и извлек из него букетик лесных незабудок...

Ярмарка всколыхнулась, словно морской прибой в минуты прилива, и леди Карлайл, подхватив край выходного платья, решительно проследовала на трибуну к пастору Райту... Отодвинув его в сторону и заглянув в злополучный ящик, она демонстративно приложила руку к своей обширной груди и издала мученический стон.

– Нас ограбили! – провозгласила страдальческим тоном и оперлась на услужливо предложенную ей руку пастора Райта. – Немыслимо. Кто был способен на подобное святотатство?! Нехристи. Злостные негодяи... – Тут силы оставили ее окончательно, и спутник помог ей спуститься и присесть на скамью. – Мои нюхательные соли, милочка, – поглядела она на племянницу, и Аманда, порывшись в ее ридикюле, протянула полуобморочной тетке флакон нюхательных солей.

Та откупорила крышечку и шумно вдохнула; Аманда огляделась в поисках Джека, но нигде его не увидела. Обычно, когда случалось нечто из ряда вон выходящее, он всегда был где-то рядом…

– Расступитесь, расступитесь! – сквозь взволнованную толпу проследовал констебль Льюис и остановился перед леди Карлайл и пастором. Его круглое личико со скошенным носом являло собой в высшей степени озабоченное выражение с толикой неуместной бравады. Он был похож на боевого петушка, обрядившегося блюстителем порядка. – Рад приветствовать вас, миледи, – обратился он к полуобморочной даме, – и вас, пастор Райт. Так вышло, что я как раз находился поблизости – в связи с исчезновением дочки Андерсенов – и потому, как только услышал... – Не договорив своей мысли, он, пыхтя, проследовал на трибуну и, заглянув в ящичек для пожертвований, задумчиво констатировал: – Итак, ограбление... Самое что ни на есть. М-да, неожиданно, весьма неожиданно!

В ящике, как уже убедилась Аманда, остались лишь несколько медных пенсов и букетик лесных незабудок. Пятьдесят фунтов, пожертвованные ее тетушкой и сэром Паркинтоном, исчезли. Как, впрочем, и все остальные деньги, собранные за четыре дня ярмарки...

– Отыскалась ли пропавшая девушка? – поинтересовалась Аманда у Льюиса.

Пастор Райт уведомил их об исчезновении мисс Андерсен сразу же по прибытии.

Констебль вскинул поникшую голову и захлопал глазами:

– Нет, мисс Андерсен так и не объявилась.

– И вам не кажется это странным?

– Странным? – глаза констебля вперились в неё с недоумением. – Почему это должно показаться мне странным, мисс Блэкни? – спросил он, вздернув вверх подбородок.

Похоже, расспросы мисс Блэкни не пришлись ему по душе.

В этот момент пастор Райт присоединился к их разговору:

– Мисс Блэкни права, констебль: Сюзанна присматривала за ящичком с пожертвованиями, лично уносила его на хранение в ризницу церкви и приносила обратно. Вдруг исчезновение денег каким-то образом связано с исчезновением самой девушки...

Высказанное пастором предположение повисло в воздухе, как туман, и спутник мисс Блэкни, щеголь с напомаженными усами, подлил масла в огонь:

– А не могла ли девица сбежать, прихватив с собой вверенные её опеке средства? – осведомился он.

Эти слова, подслушанные миссис Грисби, исторгли из её груди болезненный хрип, перешедший в надрывный кашель, пастор Райт услужливо похлопал ее по спине, и женщина провозгласила:

– Девочка Андерсенов никогда бы такого не сделала: она честная, благочестивая девушка, ни разу не позарившаяся на чужое.

– Однако я слышал от ее матери о некоем Ролфе Линче, каменщике, – вскинул брови констебль Льюис. – Она говорит, эти двое любили друг в друга и собирались в скором времени пожениться. Они копили деньги на свадьбу! – Он с видом крайнего самодовольства поглядел на присутствующих, полагая, должно быть, дело решенным.

– Никогда! – горячо возразила миссис Грисби. – Никогда бы малышка Сюзанна не пошла на подобное беззаконие. Она любила наш городок и не сбежала бы, прихватив деньги несчастных малюток...

Как раз в этот момент сквозь толпу протиснулся молоденький паренек в форме. Покраснев при виде важных особ подле шефа, он с запинкой отрапортовал:

– Мистер Линч, сэр, не появлялся дома со вчерашнего дня. Мать говорит, он уехал по рабочим делам, но точно не знает куда. О том, когда он вернется, ей тоже ничего не известно! Вот, сэр, это всё.

Констебль Льюис, сделавшись ещё более самодовольным, если это в принципе было возможно, оглядел своих собеседников «что и следовало доказать»-взглядом.

– Что вы теперь скажете, миссис Грисби? – осведомился он у потрясенной кондитерши. – Вы и теперь полагаете, что мисс Андерсен не имеет к этому ограблению отношения?

Женщина все-таки отозвалась чем-то вроде: «Не верю. Все это какая-то чепуха!», и констебль Льюис снисходительно улыбнулся.

– Я телеграфирую в даремскую полицию, – сказал он. – Беглецы вряд ли могли уйти далеко.

И уже развернулся, чтобы уйти, когда прямо к его ногам, прорвавшись сквозь кольцо жителей города, кинулась женщина... Она взмолилась, обратив к нему заплаканное, покрасневшее лицо:

– Констебль Льюис, умоляю вас, отыщите нашу Сюзанну! Она приличная девочка, богобоязненная и добрая. Она б никогда не сбежала из дома с мужчиной, пусть даже со своим женихом! Кто угодно, кроме неё... Я уверена, сердцем чувствую, с ней что-то случилось. Что-то плохое… Умоляю вас, помогите!

Констебль досадливо сморщился, отстраняя от себя навязчивую мамашу.

– Мы полагаем, мэм, ваша дочь не просто сбежала со своим женихом, но, сбежав, прихватила пропавшие деньги, – чуть презрительно просветил её он. – Вы сами мне говорили, что эти двое копили деньги на свадьбу...

Услышав эти слова, несчастная мать буквально взвыла нечеловеческим голосом – присутствующие враз отшатнулись.

– Кто вы такой, чтобы говорить подобное о моей дочери?! – вскричала она. – Вы не знали её – не вам и судить. Пастор Райт, миссис Грисби, леди Карлайл, – обратилась она к окружающим, – все вы знаете нашу Сюзанну, скажите же, разве она способна на воровство? Разве такой мы её воспитали?

Те молчали, опустив головы, взгляды, и миссис Андерсен, закрыв руками лицо, разрыдалась что было силы. Из толпы выступил сумрачного вида мужчина с густыми бровями и копной смоляных волос, он подхватил плачущую женщину под локоть и повел прочь, ни на кого толком не глядя – жители Хартберна в молчании расступились, позволяя им обоим пройти.

Констебль Льюис, поджав губы, выражая недовольством всем своим видом, последовал в другом направлении...

Едва услышав о случившейся краже, Джек встрепенулся: неужели и к ней приложил руку Грир? Как посмел? Уверял ведь, что скоро уедет: мол, собранных денег ему вполне хватит на билет в первом классе. Получается, заговаривал ему зубы, а сам… Да и когда только успел, ведь Джек, поначалу караулив у входа в пещеру, после провел с ним всю ночь до утра. Так неужели все это время собранные для приюта пожертвования лежали за пазухой Амоса Грира?

Джек огляделся, решив отчего-то, что бородатый обманщик прячется где-то в толпе, но видел лишь жителей Хартберна, взволнованно переговаривающихся и таращившихся на трибуну с пустым теперь ящичком для пожертвований. Однако, уверенность в присутствии Грира Джека не оставляла его, и он, начав двигаться по дуге, всматривался в каждого мало-мальски подозрительного мужчину, пока вдруг не заприметил чью-то спину в коричневом сюртуке, стремительно уходившую прочь.

Грир, как пить дать, это именно он!

Джек последовал за Коричневым сюртуком, петляя за ним между торговых лотков и оравами веселящейся ребятни, и в какой-то момент испугался, что его упустил, но тут чья-то рука, прихватив его за воротник, затащила парнишку за аттракцион с деревянными уточками.

– Ты, как я погляжу, жить без меня не можешь! – усмехнулся Коричневый сюртук гладко выбритым лицом. – Что, соскучился? – И мужчина развел в стороны руки: – Вот я, любуйся.

Джек одернул одежду и вперил в Эмоса Грира разгневанный взгляд.

– Это ты украл эти деньги? – спросил прямо в лоб. – Признавайся немедленно.

Тот покачал головой, цокая по давнишней привычке своим языком.

– Совсем-то ты меня за нехристя держишь, Джекки-приятель, – разочарованным тоном произнес он. – А я-то считал, что мы с тобой как бы друзья.

– Никакие мы не друзья, – Джек упер указательный палец в грудь собеседника. – Ты преступник, и я не сдал тебя только ради миссис Чендлер и твоих же племянников, оставшихся сиротами.

– Не думай, что я не ценю этого, Джекки-приятель, – проговорил Грир со смирением в голосе, возможно, наигранным. – Однако твои подозрения глубоко меня ранят...

Джек сложил на груди руки и изобразил на лице высшую степень насмешливого скептицизма.

Грир, театрально вздохнув, поднял вверх руку:

– Вот, клянусь, как на Библии, что не брал денег из ящичка для пожертвований. Доволен?

– А твоим клятвам есть вера?

Грир оскорбился:

– Клянусь могилами наших с братом родителей. Сам знаешь, такими вещами не шутят...

Мужчина выглядел искренним, так что Джек почти поверил ему. Почти… Все-таки Грир был убийцей и вором, и совпадение с кражей казалось весьма подозрительным.

– Если это не ты, – сказал Джек, – тогда помоги отыскать того, кто виновен. Это докажет твою непричастность, и я закрою глаза на другие, совершенные тобой в Хартберне кражи.

Грир вздохнул, тяжело и безрадостно.

– Джек, приятель, я вроде как уезжаю на днях, – сообщил ему он. – Решил вот наведаться на дорожку, без всякого заднего умысла... Ты не думай. К тому же, – добавил Грир доверительно, – я не единственный чужак в Хартберне: видал, какой франтик вьется подле малышки мисс Блэкни? Женишок, я сразу понял. Неприятный тип... Ты всяко лучше!

Эта неприкрытая лесть не подействовала на Джека:

– Этот богач вряд ли стал бы мараться кражей нескольких фунтов, – насмешливо кинул он. – Он способен купить этот весь городишко на карманные деньги! Не чета нам с тобой. А потому, – Джек постарался выглядеть как можно серьезней, – ты поможешь мне отыскать вора, и только тогда уедешь из Хартберна.

Его собеседник понятливо улыбнулся: мол, как скажешь, приятель, спорить не буду, а потом ткнул пальцем в сторону:

– Знаешь этого типа?

Джек посмотрел в указанном направлении и увидел молодого мужчину, покидавшего ярмарку. В добротно пошитой одежде, в начищенных туфлях и со шляпой в руках, он походил на зажиточного торговца, заглянувшего мимоходом на сельский праздник. Джек его прежде как будто не видел… В этот момент кто-то из детворы кинулся ему под ноги, незнакомец отпрянул, пригрозив сорванцам кулаком, и Джек увидел лицо.

Смутно показавшееся знакомым…

Словно явившееся из прошлого.

– Кто это? – Голос парня почему-то осип.

Эмос Грир хмыкнул:

– Уильям Берроуз, еще один чужак в Хартберне, – и подмигнул Джеку. – Как думаешь, для чего он явился в наш городок? Уж не за тем ли, чтобы позариться на чужое?

Ради этого человека Аманда когда-то сбежала из дома, готова была бросить всё, чтобы быть рядом с ним. Сколько раз она каялась в этом, попрекая себя за фантазии и мечты, и Джек всё гадал, каков он на самом деле, этот герой девичьих грез…

И вот он в городе…

Действительно, для чего?

И Джек отозвался решительным тоном:

– Понятия не имею. Но выясню в ближайшее время! – После чего выскользнул из тени и последовал за Берроузом...

Джек не успел пройти и сотню шагов, как Джейн, вынырнув словно из неоткуда, вцепилась в рукав его сюртука.

– Вот ты где, наконец, я тебя отыскала, – воскликнула девушка радостным голоском. И зашептала: – Ты слышал, ужас, что происходит: задавака Андерсен сбежала со своим ухажером, умыкнув деньги для даремского приюта. Вот тебе и святоша! – казалось, наслаждалась она. – Теперь ей точно не быть королевой мая... И поделом.

Джек, с отчаянием наблюдающий за быстро удаляющейся фигурой Берроуза, сказал лишь:

– Это всего лишь догадки. Точно ничего не известно! – И, отвлекшись, увидел приятеля Тодда у лотка с морсами.

– Да какие уж тут догадки! – возразила Джейн Каммингс. – Сюзанну с ее ухажером теперь по всему Нортумберленду вылавливать будут. – И спросила вдруг: – Хочешь еще покататься на карусели?

– Постой. – Он кинулся к Тодду и зашептал ему на ухо, тот кивнул и сразу засобирался куда-то.

Джек вернулся к навязчивой Джейн, полный решимости положить конец не только их затянувшемуся свиданию, но и в целом ее планам на его счет.

Он произнес:

– Джейн, ты хорошая девушка, но мы не пара с тобой. Так уж вышло… Ты извини!

Лицо маленькой горничной пошло пятнами, целая гамма эмоций сменилась на нём в долю секунды.

– Не пара, значит, – процедила она сквозь зубы. Её грудь вздымалась так часто, что, казалось, проломит пластины корсета. В конце концов, она толкнула собеседника в грудь и дала волю распиравшему её гневу: – Так вот мисс Блэкни тоже не пара тебе, – в сердцах высказалась она. – Ей скучно в нашей глубинке, вот она и играет тобой, словно с куклой. Улыбается, строит глазки, кокетничает напропалую… Они, эти лондонские кокетки, всегда таковы: разбивают сердца, не задумываясь о чувствах. И потом она выскочит замуж за богатого ухажера, а тебя выкинет за ненадобностью. – Глаза её заблестели, голос прервался. Она стремительно развернулась, чтобы уйти, но добавила: – И тогда не надейся, что я стану утешать тебя в твоем горе, глупый мальчишка.

Сцена вышла прескверной. Джек стоял как оплеванный. Осознание правдивости этих слов угнетало больше всего, больно жалило… И все-таки мисс Аманда оставалась всем для него.

Джек сглотнул, пригладил словно вставшие дыбом волосы и пошел потолкаться в толпе, послушать, что говорят.

Говорили все как один об исчезнувшей девушке и украденных деньгах, люди уверились вдруг, что Сюзанна, их королева мая, в самом деле, воспользовавшись доверием пастора, очистила ящик с пожертвованиями – и была такова. Джек не был знаком с девушкой лично – виделись пару раз в городе да на похоронах ее деда, – но Сюзанна показалась ему честной и правильной, если так можно сказать.

Представить ее воровкой не получалось… Но, если все-таки кражу совершила она, это значит, Грир не солгал, и Джек был обязан его отпустить, как условились. Мысль об этом отчасти утешала…

Толкая тележку с нераспроданными пирогами в сторону дома, Джек гадал, получилось ли у приятеля проследить за лейтенантом Берроузом, и что вообще этому типу понадобилось в их маленьком городке.

Одно ясно: появился он неспроста.

И, возможно, не в последнюю очередь из-за мисс Блэкни…

Но почему только сейчас?

Покончив с делами, Джек, понёсся в пекарню, намереваясь получить от приятеля полный отчет о слежке. Подойдя к задней двери, он видел, как отец Тодда сажал в печь пышные булки, а приятель прибирал на столе.

– Я сейчас, – шепнул тот одними губами, и Джек, прислонившись к наружной стене, принялся ждать.

Тодд вышел минут через пять и сразу же сообщил:

– Этот мужчина живёт в меблированных комнатах миссис Хилл. Заплатил на неделю вперед… Ты его знаешь?

Джек плечами пожал:

– Встречались однажды. Еще в Лондоне...

Тодд понял, что откровенничать Джек не настроен, и только вздохнул:

– Я тоже в Лондон хочу. На фотографа буду учиться... Мечта моя.

– А как же пекарня? – улыбнулся приятель. – Я думал, тебе нравится красоваться мукой на носу.

Тодд насупился и припечатал в сердцах:

– Ненавижу торчать в этой пекарне битые сутки! Знаю, дело это почетное, нужное, но с души воротит. – Он схватился за горло, словно вдруг задыхаясь. –Я другим хочу заниматься! В Лондон подамся, дай только время... – И глянув на Джека: – Возьмешь с собой, когда соберешься назад? Ты ведь надолго здесь не задержишься: сдашь экзамен – и поминай, как звали. А вдвоем всегда веселей!

Веснушчатое лицо парня, озаренное то ли надеждой, то ли мечтой, вызвало у Джека улыбку. Сколько таких вот мечтателей бегут в Лондон, надеясь на чудо, волшебную перемену в судьбе, в итоге же…

– Почему бы не взять, – пожал он плечами. – Придет время – поговорим.

После этого они распрощались, и Джек зашагал к съемным квартирам миссис Хилл, надеясь выведать о Берроузе больше. Вряд ли сама домовладелица поделится с ним сведениями о нём, да и знает ли она что-то, но Джек рассчитывал на удачу и, заняв пост под окнами съемной квартиры, стал наблюдать.

Стемнело. Но в окнах Берроуза свет не зажёгся. Постоялец либо сидел в темноте, либо отсутствовал… В его одиночное заточение верилось мало: Берроуз, памятуя о нём в их прошлую встречу, казался не тем человеком, что сидит в темноте и размышляет о жизни. Дружеская попойка в пабе «У Гарри» – вот что было бы вполне в его духе. А так как других развлечений маленький Хартберн не предоставлял – Джек решил наведаться в паб.

Гул, стоявший внутри питейного заведения, доносился издалека: исчезновение Сюзанны Андерсен и кража вверенных ей денег обсуждалась за каждым столом, запивалось каждой кружкой темного пива, поглощалось вместе с яичницей и беконом.

Джек, протолкавшись к барной стойке, окинул помещение цепким взглядом: от висевшего в воздухе табачного дыма рассмотреть что-то дальше вытянутой руки представлялось проблематичным, однако Берроуза Джек разглядел почти сразу. Он сидел у окна рядом с дверью и потягивал выпивку в одиночестве...

Заказав омлет по-валлийски и кусок пирога, он, подхватив тарелку и кружку, направился к столику лейтенанта.

– Могу я присесть здесь? – обратился он к молодому мужчине, демонстрируя тарелку с едой.

Тот приподнял отяжелевшую голову и, одарив Джека затуманенным взглядом из-под набрякших век, брякнул:

– Валяй, парень, всё веселее будет.

Джек уселся напротив, оглядев с интересом предмет былой влюбленности мисс Блэкни. Ничего примечательного, на его скромный взгляд, в Берроузе не было... Высок, хорошо сложен, в меру смазлив, ну так и некоторые другие выглядели не хуже. На свой собственный счет Джек особо не обольщался, но и не с ним мисс Аманда собиралась бежать…

– Чего не ешь-то? – спросил вдруг Берроуз. – Не голоден, что ли?

– Задумался, – Джек ткнул вилкой в омлет. – Все думаю, как и прочие, об исчезнувшей девушке и краже собранных денег.

Молодой человек усмехнулся:

– Ну-ну, нынче только ленивый не мусолит эту историю, – сказал он, отхлебнув из кружки с сальным блеском в глазах. – Ты, пожалуй, тоже был тайно влюблен в эту маленькую мисс совершенство? Я здесь много чего наслушался на её счет, но одно уяснил ясно: на королеву мая у многих в городке текли слюнки. Жаль, не повезло увидеть её воочию! – Берроуз вдруг хохотнул, и Джек подивился внезапно вспыхнувшему желанию заехать по его ровным зубам, оголившимся до самой десны. Он стиснул зажатую в руках вилку и вонзил её с силой в омлет.

– Любовь, любовь, – продолжал между тем Берроуз, не переставая прикладываться к полной кружке, – все наши проблемы из-за этого гадкого чувства... – Джек навострил уши. – Я ведь тоже когда-то любил, по-настоящему... – взгляд его сделался то ли томным, то ли больным. – Как тебя кличут, приятель? – Джек назвался, и Берроуз продолжил: – Да-да, именно что любил, приятель мой Джек. Проняло меня, знаешь, так до печенок... Мы даже бежать собирались, а потом – бац! – один лживый, больной на голову ублюдок спутал все наши планы. Вся моя жизнь, что говорится, пошла наперекосяк... – Он снова сделал глоток, осоловевший и чуточку невменяемый, вдруг жмякнул ладонью по столу. Звук потонул в общем гвалте, но Джек все-таки вздрогнул от неожиданности. – Спасти я был должен её, понимаешь, спасти? Приложить все усилия и спасти, – с ожесточением вскинулся пьяница. – Вот тогда Риверстоуны не отказали б нам в браке. Благословили бы, пусть и считали меня недостойным их доченьки… Но разве ж я знал... – сдувшись, захныкал мужчина. – Я ведь думал, она просто-напросто передумала и домой воротилась. А потом, как услышал, что её спас мальчишка, нищеброд из трущоб, во мне аж вздыбилось всё. Чертова несправедливость!

Джек сглотнул. От признаний Берроуза в нём самом всколыхнулось что-то глубинное, тёмное… Представлять этого типа мужем мисс Блэкни было сродни медленной пытке. И всё-таки жалость и отвращение к этому человеку наполняли душу одновременно.

И вдруг наводнявший помещение гвалт стих, как по взмаху руки – Джеку подумалось даже, не оглох ли он в долю секунды! – а глаза всех присутствующих устремились на вошедшего в паб рослого парня с дорожным мешком на плече. Тот так и замер, растерянный, на пороге, сбитый с толку странным приёмом:

– В чём дело, приятель? – обратился он к одному из мужчин за ближайшим столом. – Чего вылупился, как на призрака? Или видишь первые?

И тогда кто-то выдохнул:

– Линч?..

– Он самый, – пробасил молодой человек, – авось не впервые видимся. Всю жизнь прожили бок о бок соседями... Что случилось-то? Или соскучился?

– А ты разве не убёг в Гретна-Грин с девчонкой Андерсен?

Ролф Линс нахмурился, сведя черные брови на переносице.

– Это еще для чего?! – осведомился он мрачно. – Я ходил в Мидлсек чинить притвор тамошней церкви. – И громче: – С чего бы нам бежать в Гретна-Грин? Нам давно родительское благословение дано.

Подвыпившие мужчины молча переглянулись: первоначальная версия констебля Льюиса рассыпалась в прах.

– Ты садись, Ролф, не стой... – сказал кто-то, придя наконец-то в себя. – В ногах правды нет. – И хозяину: – Эй, Барри, налей-ка ему пинту светлого! Парню бы горло после долгой дороги смочить. – И снова Ролфу: – Разговор к тебе есть... неприятный.

Молодой человек, уже предчувствовавший беду, присел на свободное место с опаской.

– С Сюзанной что? – первым делом прошептал он. Мужчины сразу понурились, и кадык Линча дёрнулся дважды. – Что с ней? Она захворала?

– Тут дело такое, – замялся его собеседник. – Ты главное не волнуйся, приятель... Вот, выпей, промочи горло. – Он подвинул ему принесенную хозяином кружку. – Понимаешь… пропала Сюзанна, со вчерашнего вечера не вернулась домой... Да и с ярмарочными деньгами сыр-бор получился. Ну в общем, к констеблю тебе надо явиться... Недоразуменьице вышло. Ты главное не волнуйся...

Этот набор сбивчивых фраз возымел на слушателя совершенно противоположное действие: Ролф Линч, подхватившись со стула, ухватил мужчину за куртку.

– Выражайся яснее ты, Гарри Корбол, – пророкотал он в лицо доброхоту, – или я из тебя весь дух вытрясу! – И встряхнул его хорошенько для полной наглядности.

Мужчина крякнул, затряс головой, но выдал без выкрутасов:

– Пропала твоя зазноба, ты не серчай уж, ночь и день не появляется. Констебль Льюис предположил, что вы с ней того, подались в бега, деньги приютские прикарманив.

Ноздри Линча раздулись, как у рассерженного быка... Лицо покраснело, того и гляди удар хватит. Выпустив Гарри Корбола, он развернулся и стремительно вышел за дверь. Сопровождавшая недавнюю сцену гулкая тишина взорвалась еще более оглушительным гвалтом, чем прежде, и Джек с Берроузом молча переглянулись.

– Выходит, малышка одна умыкнула все денежки, – осклабился выпивоха. – Нашла себе полюбовничка и была такова...

Но кто-то вдруг возразил, словно расслышав эти слова:

– Искать ее надо. Сюзанна не так просто пропала... За этим стоит нехорошее, помяните мои слова.

– Согласен, – поддакнул другой. – Надо искать её. Завтра же, не откладывая надолго!

Берроуз лишь ухмыльнулся и допил свою кружку одним долгим, тягучим глотком.

Берроуз знатно набрался и еле стоял на ногах, Джек вел его по вечерним улицам Хартберна, закинув его руку себе на плечо.

– Трепещут мачты корабля, Как будто силу ветра меря... Пред тем, как скроется земля, Пью за тебя, малютка Мэри! – напевал молодой человек фальшивым голосом.

Джек невольно кривился, но тащил его дальше, недоумевая в душе, каким шальным ветром судьба свела их в столь тесном знакомстве. Тесном настолько буквально, что парня вело от перегара Берроуза… Он отворачивал голову, но веселый пропойца нет-нет да лез к нему с разговорами.

И вдруг его настроение изменилось, как и репертуар песен: теперь Берроуз запел о несчастной любви.

– Прощай, красавица моя! Я пью твое здоровье. Надоедать не стану я Тебе своей любовью. Прощай, прости! Перенести Сумею я разлуку. А ты смекни да разочти, Кому отдашь ты руку. – Едва прогорланив этот куплет, он вскинулся вдруг, словно подброшенный разжатой пружиной, и попытался сфокусировать взгляд, устремленный на Джека. – Будь я проклят, – вскричал он яростно, – если позволю мисс Блэкни променять меня на надутого индюка с напомаженными усами! Не бывать этому, Джек, не бывать. – И сделав два шага, он продолжал в том же духе: – Сам посуди, кто он и кто я: я – лейтенант английского флота Его Величества, а этот... с усами, всего лишь жалкий торгаш, нажившийся на строительстве железных дорог. Ну, скажи, кто из нас в более выгодном положении? Кто?

Джек полагал, что состоятельный джентльмен имеет явное преимущество перед бедным морским лейтенантом с дырой в кошельке.

И сказал только:

– Тут и сравнивать нечего.

Но Берроуз, истолковав эту фразу иначе, с радостью подхватил:

– Вот и я о том же, приятель. Она не может на самом деле желать променять МЕНЯ на какого-то торгаша?! – И спросил вдруг: – Ты знаешь мисс Блэкни? Племянницу этой толстухи Карлайл. – Джек кивнул, и Берроуз вздохнул: – Что тут скрывать, эта девица и есть моя давняя и мучительная любовь. Хороша, согласись? Губы как розы. Как вспомню… – Джек побледнел, представив, как этот Берроуз целует мисс Блэкни, делает то, что ему только грезилось в самых смелых мечтах. – И пусть она нынче не в духе, пусть ей кажется, что любовь миновала… – продолжал молодой человек, не обращая внимания на собеседника. – Всё может перемениться. Женские чувства непостоянны, словно Гольфстрим...

– Так вы поэтому прибыли в город, хотели с мисс Блэкни поговорить? – осторожно осведомился Джек.

– Хотел… и даже поговорил, приятель мой Джек! – признался Берроуз с готовностью. – Но она всё ещё обижена на меня... Велела уйти и больше не возвращаться.

От этих слов у Джека стало легче на сердце. Он взбодрился, пусть по-прежнему ощущал колючую неприязнь к мнимому другу.

А тот всё не унимался:

– Но я знаю, как все исправить, – вещал он в пьяном экстазе, совершенно уверенный в своих силах. – Я докажу ей, чего стою на самом деле: я отыщу Мисс Совершенство и верну украденные средства. И когда я сделаю это, Аманда не устоит предо мной: она увидит, какой я герой и сама бросится мне на шею с просьбой о скорой помолвке. Тут уж тянуть я не стану: увезу её в Гретна-Грин – и дело с концом. Уверен, её папаша не станет долго упрямиться и примет нас в лоно семьи с распростёртыми объятиями. – И вскинув норовившую завалиться на плечо Джеку голову: – Что, как тебе план? Хорош, согласись?

План был ужасен по многим причинам, но объяснять это пьяному лейтенанту у Джека не было ни сил, ни желания.

– Может сработать, – пожал он плечами, полагая, что утром молодой человек вряд ли вспомнит о ночном разговоре.

– И сработает еще лучше, если ты мне поможешь, – не унимался Берроуз. – Ты ведь местный, Джек, – заискивая, глянул он на него, – все пути и дорожки здесь знаешь, тайные тропки. Помоги отыскать вертихвостку-святошу, и я по гроб жизни буду тебе благодарен.

От подобного предложения Джек несколько растерялся.

– Ээ... не знаю, что и сказать...

– А зачем говорить?! – хлопнул его по плечу собеседник. – Помоги в поисках... и неплохо подзаработаешь.

Деньги Берроуза, будь они у него в самом деле, Джека ничуть не интересовали, однако он сделал заинтересованный вид и позволил скрепить состряпанный в пьяном угаре уговор рукопожатием. Вспомнит Берроуз о нем или нет, как только проспится, не имело значения: быть в курсе его дел – вот всё, что для Джека было действительно важным.

Итак, они вместе ввалились в двери съемной квартиры Берроуза, и Джек наконец-то сгрузил спутника на кровать в маленькой спальне. Тот к этому времени совершенно осоловел и захрапел почти сразу, как его тело распласталось поверх ажурного покрывала миссис Хилл.

Джек постоял у кровати, глядя на эту малопривлекательную картину и размышляя, что подобное зрелище убило бы всякое чувство в груди любой уважающей себя девушки, имей она хоть какие-то виды на этого конкретного джентльмена.

После этого он осмотрелся в гостиной, коли выпал благоприятный момент, и зацепился взглядом за уголок конверта, торчавший из томика стихов Роберта Бернса. Врожденное любопытство, вступившее в противоборство с привитыми миссис Уиггинс правилами благопристойности, все-таки победило, и Джек, вынув из книги конверт, углубился в чтение делового, как оказалось, письма.

Весь смысл витиеватых фраз сводился к тому, что лейтенант Уильям Берроуз уволен со службы в связи с неподобающим поведением и дракой, повлекшей за собой смерть сослуживца.

Джек дважды перечитал содержимое, полагая, что мог ошибиться в его понимании, ведь не далее часа назад тот самый уволенный со службы Уильям Берроуз кичился своим военным мундиром и ни словечком не обмолвился об увольнении. А не в этом ли обстоятельстве кроется истинная причина его появления в Хартберне? Не потому ли он ищет расположения богатой наследницы, что, опозоренный и никчемный, он остался без пенса в кармане?

Припомнился и флакон с лауданумом на столике у кровати, и покрасневшие, словно больные глаза, и нервозность, приписанная им по незнанию выпитому Берроузом алкоголю.

А что если дело не в алкоголе?

Что, если всё много хуже... Джек повидал немало несчастных, готовых на все ради бутылочки опиума или дозы морфина. Берроуз, вполне могло статься, именно из таких…

Вернув письмо в книгу, Джек покинул квартиру с гнетущим ощущением на душе. Голову распирало от обилия мыслей…

Он не спеша побрел к дому, позволяя вечернему воздуху охладить жар в своей голове.

Занятия в школе отменили в связи с поисками Сюзанны Андерсен. И Джек, направляясь к квартире Берроуза, видел жителей Хартберна, собирающихся у паба... Они дожидались констебля, чтобы разбиться на группы и отправляться на поиски. Джек охотно присоединился бы к ним, но для начала собирался позвать с собою Берроуза – этого парня не стоило оставлять одного. Вдруг ему снова приспичит наведаться к мисс Блэкни...

К тому же миссис Уиггинс уполномочила Джека занести Андерсенам кусок своего лучшего пирога и тем самым выразить им поддержку.

Он едва не выронил его на пол, когда миссис Хилл, хозяйка квартиры, прикрикнула на него из распахнутого окна:

– Чего тебе надобно, мальчик? Зачем колотишься в дверь, словно в день Второго пришествия?

– Я к мистеру Берроузу, мэм, – отозвался Джек с обезоруживающей улыбкой. – Мы сговорились искать мисс Андерсен вместе.

Старуха насупилась и проворчала под нос:

– Час от часу не легче. Не город, а клоака какая-то. Просто дверь толкни… – И с такими словами захлопнула створку окна.

Джек толкнул дверь, та легко поддалась. Берроуз так и не запер её со вчерашнего дня...

Завидев на постели неподвижное тело, он замер на миг – очень уж ему не везло на мертвецов! – однако прикоснувшись к плечу молодого мужчины, понял, что оно теплое.

– Просыпайтесь, мистер Берроуз, – затряс он спящего за плечо, – иначе девушку отыщут без нас.

Молодой человек замычал, взмахивая руками, казалось, Джек был назойливой мухой, донимавшей его.

– Сюзанна Андерсен, не забыли? – не отступился от своего Джек. – Вы собирались выставиться героем перед мисс Блэкни.

– Героем... что... какая Сюзанна? Не понимаю, – мычал Берроуз с похмелья, кое-как принимая вертикальное положение.

В конце концов у них ушло больше часа на то, чтобы привести бывшего лейтенанта в порядок, но и выйдя из дома, тот еле волочил ноги, оберегая от тряски больную голову.

Таким образом еще около получаса ушло на дорогу до фермерских угодий Андерсенов, находившихся на краю Хартберна: двух крепких жилых домов с коровником и овином. В одном из домов проживал старик Андерсен (ныне покойны) с семьей младшего сына, в другом – старший сын, Уиллис Андерсен, с женой и исчезнувшей ныне дочерью.

Джек постучал в двери старшего Андерсена, и миловидная женщина с красными, заплаканными глазами открыла ее с такой надеждой во взгляде, что парню стало неловко разочаровывать ее своим видом.

– Простите, что беспокою вас, миссис Андерсен, – произнес он, – но вам гостинец от миссис Уиггинс. – Джек протянул ей корзинку.

Женщина приняла ее с грустной улыбкой...

– Передавай ей мою благодарность, Джек, – отозвалась она, силясь сдержать близкие слезы. Джек смутился, и Энисса Андерсен с грустью вздохнула: – Прости, дорогой, всё реву и реву – глаза выплакала. Не успокоюсь никак... – Она утерла нос фартуком. – То свёкор умер, то эти скандалы из-за земли, а теперь вот дочка пропала... Видно, нет грешным покоя на этой земле! – заключила она горестным тоном. – Так и сбежала бы на край света... Сил моих больше нет.

Джек покидал порог её дома с тяжелым сердцем – найти Сюзанну живой хотелось по-настоящему сильно. А тут Берроуз с больной головой, еле ноги передвигающий…

Где он, кстати?

Джек глянул по сторонам и заметил того на поляне, собирающим... незабудки.

– Чем это вы тут занимаетесь? – снасмешничал он. – У нас нет времени на цветочки.

– Пахнут дивно, – признался молодой человек. И спросил: – Разве не эти цветы нашли в ящичке для пожертвований? Наверное, Мисс Совершенство собирала их где-то неподалеку...

Джек совсем упустил эту мелочь из виду и теперь, глянув на цветы в руках у Берроуза новым взглядом, поразился пришедшей в голову мысли.

Они шагали вдоль Кирклендского леса, между вспаханным полем Андерсенов и утопающей в голубом море незабудок опушкой... Тонкий, едва различимый аромат с легкой горчинкой шлейфом стелился над покрытой росой зеленью. Джек вдыхал его, почти одурманенный, увлеченный красотой этого места, и едва не пропустил отблеск металла в траве. Тот бликовал, поймав солнечный луч, и Джек замер, как вкопанный… Берроуз, притихший и поскучневший, молча шагавший за ним, поднял голову и глянул на проводника.

– Что случилось? – спросил чуть насмешливо, без особого интереса. – Еще одно озарение?

Джек молча снес его колкость и, опустившись на корточки, раздвинул траву: там, блестя капельками росы, лежала монета в полкроны. Глаза Берроуза вспыхнули: то ли от жадности, то ли от предвкушения тайны – Джек так и не понял.

– Такие деньги запросто так не теряют, – произнес молодой человек, поднимая с земли находку. – Как думаешь, эти полкроны имеют какое-то отношение к пропавшим деньгам?

Джек глянул по сторонам.

– Вполне может быть, – отозвался без особой уверенности.

Его догадка насчет букетика незабудок, оставленного в пустом ящичке для пожертвований, привела их на эту благоухающую цветами опушку. Чисто интуитивно парень предположил, что свежий букетик нужно было где-то сорвать, а букетик, хоть и подвявший, был именно свежим, сорванным меньше суток назад.

– Еще одна! – Берроуз устремился вперед с загоревшимися глазами и поднял с земли другую монету. Трехпенсовик с щербатым краем.

И тогда, повинуясь охотничьему азарту, Джек с лейтенантом, уткнувшись взглядами в землю, принялись прочесывать каждую пядь на предмет новых находок. И те не заставили ждать: сначала они обнаружили брошенную в подлеске лопату, после – участок свежевскопанной земли, орошенный... нет, не росой – пригоршней медных полупенсовиков.

– Полагаю, кто-то проявил небрежность, закапывая украденное на поле, – хмыкнул Берроуз, подхватывая черенок лопаты. – Наверное, торопился или действовал в темноте... – Он вонзил штык в рыхлую землю и взялся копать. – Сейчас посмотрим, что там припрятано. Забавно, однако!

Джек, наблюдая за его спорой работой с пристальным интересом, радостным не казался: проявленная вором небрежность казалась через чур нарочитой, неправильной. Здесь явно было что-то не так…

И отголоском его собственных мыслей прозвучал вскрик Берроуза… Пронзительный, страшный, такой, что птицы в лесу загалдели тревожными голосами. У Джека мороз пробежался по коже, а Берроуз, и без того бледный от недосыпа и пьянства, сделался вовсе прозрачным. Только большие глаза и глядели с перепуганного лица темными безднами.

– Там, – выдохнул он заиндевевшими вдруг губами, указывая себе под ноги.

Джек, приблизившись к краю ямы, заглянул внутрь.

Что-то мертвенно-белое лежало в земле. Кость животного или…

– Рука... – клацнул зубами Берроуз. – Это женская рука, Джек. Скажи, что я ошибаюсь? – Лопата вывалилась из его рук, и сам он, по-прежнему бледный, отдаленно и сам похожий на труп, выскочил из вырытой ямы.

Мысленно Джек уже догадался, кому именно принадлежала обнаруженная конечность, но все-таки, пересилив себя, спрыгнул в яму и смахнул землю с присыпанной ею женской руки. Та явно принадлежала молодой девушке, привычной к тяжелой работы… И Джек, прокопав пальцами землю вдоль предплечья погибшей, отпрянул, коснувшись холодного, словно лёд, подбородка.

– Это она, исчезнувшая святоша? – осведомился Берроуз, наблюдая за Джеком с приличного расстояния.

Джек кивнул.

– Надо констеблю Льюису сообщить. Вы останетесь здесь, пока я схожу за ним в город? Пожалуй, не стоит оставлять это место совсем без присмотра...

Берроуз выглядел так, словно у него колики в животе.

– Не уверен, что хочу оставаться здесь в одиночестве, – произнес он дрогнувшим голосом. – К тому же вряд ли в таком состоянии бедняжке понадобится компания, разве нет?

Джеку потребовалось немалых усилий уговорить его все же остаться рядом с холодной, как мрамор, Сюзанной Андерсен... И, когда воротился с констеблем Льюисом и парой его подручных, застал Берроуза спящим под кустом можжевельника с безмятежностью истинного младенца. Даже земляные работы, предпринятые служителями закона по выкапыванию мертвой девушки, не сразу пробудили экс-лейтенанта от его богатырского сна. Правда, когда её труп уложили в брезент, и констебль Льюис заговорил об испачканной в земле стОле, Берроуз, уже какое-то время бодрствовавший, кинул вдруг: «Мне точно не помешает напиться». И зашагал в сторону Хартберна…

Джек бы мог кое-что рассказать по этому делу, высказать предположения, возникшие в голове, но констебль не дал ему даже слова сказать, заявив, что «ребенку» не место в полицейском расследовании. А ведь рассыпанные монеты, словно хлебные крошки, казалось, нарочно вели к могиле Сюзанны Андерсен, и об этом ему мог рассказать только Джек и Берроуз, но второй явно не в счет. К тому же, вышитая серебром стОла, обнаруженная на теле умершей, и рана на её голове, нанесенная камнем, лежавшим здесь же, в ногах, говорили о многом. Но недалекий констебль, Джек ясно видел, не обратил на это внимания. И отосланный вслед за Берроузом, он ощущал себя бесполезным, разочарованным и сердитым одновременно…

А Берроуз, которого он вскоре нагнал, еще возьми и скажи на полном серьезе:

– Воистину некоторые словно нарочно притягивают всевозможные беды, ты не задумывался об этом? – И так как вопрос был риторическим, сразу же продолжал: – Рядом с ними постоянно случается что-то плохое! Сам посуди, стоило малышке Аманде поселиться в окрестностях Харберна, как в городке мало того, что произошла кража, так еще окочурилась эта девица… – Он, должно быть, припомнил умершую, так как его передернуло. – Может, и к лучшему, что мы с ней не вместе, как думаешь? После нашего прошлого раза я был сослан из Лондона на корабль, лишившись всякой надежды на продвижение и достойное будущее. Да и мало ли что сделал с ней Мейбери… – он прищурил глаза, многозначительно глядя на Джека. – Тот, заметь, на ней помешался. Тоже, может быть, неспроста? Может, есть в ней что-то такое… ядовитое, знаешь ли, роковое. Пробуждающее в мужчинах самое низменное, плохое… Говорят, есть черные вдовы, и Аманда, быть может, как раз из таких. Её только в кунсткамере выставлять с табличкой «Близко не подходить! Опасно для жизни».

Берроуз хохотнул над собственной шуткой, развеселившись вдруг.

И Джек, сжав кулаки, произнес:

– Полагаю, вы не совсем справедливы к мисс Блэкни. Она вряд ли желала извращенной страсти кузена, да и с погибшей связана не была…

Берроуз остановился и поглядел прямо на Джека.

– Защищаешь ее? – искренне удивился. – С чего бы вдруг? И откуда узнал про кузена? – дошла до него запоздалая мысль. В глазах вспыхнуло подозрение, поза сделалась напряженной.

И Джек, слишком взвинченный, чтобы сдержаться, высказал наболевшее:

– Мисс Блэкни не заслужила, чтобы такой… мерзавец, как вы, порочил ее доброе имя, – вскинул он подбородок. – Я запрещаю вам даже заикаться о ней, особенно в столь оскорбительном тоне.

Но физиономия Берроуза вдруг расплылась в улыбке, такой насмешливо-оскорбительной, что у парня потемнело в глазах.

– Кто ты такой? – спросил он. – Её личный паж, мальчик на побегушках. – Джек молчал, сцепив зубы, и тот процедил: – Как смеешь ты, безродный слизняк, затыкать рот джентльмену?! Да я тебя…

Джек, оборвав его, произнес:

– Я тот самый «нищеброд из трущоб», который спас от безумца вашу возлюбленную, Берроуз. Сделал то, что не сделали вы, буду слишком заняты выпивкой в пабе. Я видел тогда вас в компании ваших друзей, упившимся вдрызг. Вам ли теперь выставляться героем?

Пораженный и злой, Берроуз прожигал Джека взглядом.

– Так ты тот мальчишка… – его губы скривились, – тот… босяк… Вот ведь пассаж, право слово: малышка Аманда обзавелась тайным поклонником, – язвительно кинул он, взмахивая руками. И хохотнул: – У нее всегда была склонность к недостойным мужчинам. Но ты…

Джек точно не помнил, как это вышло: словно в тумане, он подался вперед, и рука, вскинувшись, кулаком впечаталась в скулу бывшего лейтенанта.

Берроуза развернуло, он, вскрикнув, схватился за скулу... прищурил серые, словно отблеск металлической гильзы глаза.

– Щенок… я тебя… – выплюнул он перекошенным ртом, сплюнув кровью. – Я тебя…

У Джека шумело в ушах, он различал только губы противника, складывавшиеся в слова, но не слышал ни звука.

– Вы не достойны мисс Блэкни, – глухим голосом просипел он. – И я даже рад, что кузен помешал вашему бегству. Вы бы сделали ее очень несчастной…

И звуки вернулись, накрыв его с головой.

– Что ты вообще понимаешь в достоинстве, мелкий крысёныш? И в счастье, – ударило по ушам. – Женщинам нравится военная форма… Я по любому ее очарую. Опять.

– Вряд ли получится, – сказал Джек, – вас уволили с военной службы. И мисс Блэкни узнает об этом, если только вы не покинете Хартберн по собственной воле…

Удар угодил точно в цель, и экс-лейтенант спал с лица, вскинувшись.

– Ты копался в моих вещах, грязный мерзавец?! Хотел деньгами моими поживиться?

– А они у вас есть? – язвительно кинул Джек. – Сомневаюсь. Вы хотели поправить дела с помощью брака, не так ли? Но, увы, опоздали: богатый жених предпочтительней нищего бывшего лейтенанта. Сомневаюсь, что вам что-то светит!

Берроуз, издав яростный рык, с побагровевшим лицом, подался было вперед, готовый наброситься на парнишку, но сдержался вдруг.

Усилием воли взял себя в руки и процедил со снисхождением в тоне и взгляде:

– Я не имею дела с плебеями! – И, развернувшись, пошел по дороге стремительным шагом.

Джек долго глядел ему вслед, сожалея о несостоявшейся потасовке: подраться по-детски хотелось, выразить кулаками свое презрение, жгучую неприязнь. Показать, кто есть кто… И болью физической заглушить более сильную боль, сладить с которой не получалось.

– Слыхал, что творится-то, Джек? Сюзанну Андерсен нашли мертвой, – такими словами встретила Сара-Энн Джека, занятая полировкой серебряных ложек.

– Слыхал, – глухо откликнулся он. – Бедная девушка! – Рассказывать, что именно он её и нашёл не хотелось, вообще не хотелось говорить о смертях.

– Вот и я о том. Бедная миссис Андерсен, такая достойная женщина, и – на тебе! – горе какое.

Вошедшая в комнату миссис Уиггинс поглядела на сникшие лица своих домочадцев и сразу всё поняла.

– Я слышала, денег при ней не нашли, – то ли спросила, то ли констатировала она. – Разве что несколько мелких монет да священническую стОлу... Странно всё это, вы не находите? – вот теперь уже точно спросила она.

Джек плечами пожал.

– Возможно, в стОлу завернули украденные из ризницы деньги, – предположил он. – Разве не там же священники хранят своё церковное облачение?

– Там, – подтвердила миссис Уиггинс. – И всё-таки странно, что воспользовались именно ей. Наверняка там были и более подходящие вещи...

Спорить не было смысла: Джек и сам задавался тем же вопросом.

Он только спросил:

– А в чем причина разлада между братьями Андерсен? Слышал, что после смерти отца они разругались смертельно...

– Так все дело в ферме, – вздохнула миссис Уиггинс, присаживаясь за стол. – Старик Андерсен, минуя старшего сына, завещал землю и главный дом младшему сыну, Уоррену Андерсену. И старшему это, само собой, не понравилось...

– Почему же он так поступил?

– А поди разбери, что было тому причиной (никто толком не знает): одни говорят, что у старшего, Уиллиса Андерсена, душа к земле не лежала, и старик знал об этом, другие ссылаются на Эниссу, жену того же Уиллиса: мол, у них со свекром вышел конфликт, и тот назло ей обошел в завещании старшего сына, ее мужа, то бишь.

Они замолчали, думая о своем, и Сара-Энн, нечаянно звякнув ложкой, вздохнула вдруг:

– Страшно представить, кому пришло в голову, закопать дочь на поле родного отца... Безумие просто. Даже помыслить о таком страшно...

Происходящее, в самом деле, попахивало безумием, Джек был с ней абсолютно согласен, но безумием целенаправленным, где убийство мисс Андерсен и похищение собранных денег было каким-то образом взаимосвязано между собой. Но каким именно?

Джек подумал, что стоило расспросить Грира об этом: тот постоянно сновал по округе, высматривал, подмечая самое важное, вдруг заметил что-то способное пролить свет на произошедшие преступления.

Решено: этим вечером он наведается в Призрачные пещеры и расспросит Эмоса Грира о событиях этого и предыдущего дней.

Сказано – сделано. Едва миссис Уиггинс, управившись с делами по дому, поднялась к себе, Джек выскользнул за калитку. Прошел по главной улице к ферме Андерсенов, свернул на проселочную дорогу и прогулочным шагом зашагал, направляясь к Пещерам. Теперь, разгадав тайну Снежного человека, он не таился, как прежде, вздрагивая при каждом шорохе, звуке... Шел, занятый мыслями о мисс Блэкни, Берроузе и погибшей мисс Андерсен. Столько всего с ним случилось за последнее время, что мысли несли его полноводной рекой, не затихая ни на секунду…

И вдруг в лесу хрустнула ветка.

Словно выстрелил кто-то…

Джек, полностью погруженный в себя, замер с громко ухнувшим сердцем. Присмотрелся… Непроглядная тьма деревьев в лесу казалась темнее мрака пещер... Прокричала сова. Где-то в Хартберне брехала собака.

Наверное, там, в темноте, бродила косуля или дикий кабан… Джек усмирил громко стучавшее сердце и направился дальше, правда, теперь, уже не витая в своих собственных мыслях, а вслушиваясь в тишину ночи.

Но треск веток больше не повторился…

И Джек, выйдя ко входу в пещеру, в последний раз оглянулся. Никого. Собрался уж было окликнуть Эмоса Грира (тот сказал, где именно нужно позвать, чтобы он услышал его в своей тайной пещерке), как парня окликнули:

– Вот, значит, где ты гуляешь!

Пораженный, Джек оглянулся и увидел ствол револьвера, направленный на себя.

Берроуз, а был это именно он, расправив плечи, насмешливо улыбался, глядя на парня.

– Как вы здесь оказались? – вскинулся Джек, как только прошел первый испуг. – Следили за мной?

– Было дело, – легко согласился Берроуз. – Я разгадал твою тайну, крысёныш, – добавил, прищурив глаза.

Он это об Эмосе Грире?

– Не понимаю, о чем вы, – откликнулся Джек, сунув руки в карманы и по мере возможности изображая невозмутимость, которой не очень способствовало, надо признать, револьверное дуло.

Молодой человек усмехнулся:

– Понимаешь, лондонское отребье, ещё как понимаешь. Думаешь, обманул меня, да? Полагаешь, Уильям Берроуз дурак, не догадавшийся, с какой стати ты поволок меня за собой на поиски Мисс Совершенства? Все эти цветочки, монеты в траве, лопата, в конце концов… – Говоривший скривился презрительно, дернув рукой. И замолк на секунду, словно ждал чего-то от Джека…

– И все-таки не понимаю, – повторил тот, сбитый с толку его страстной тирадой.

Берроуз, явно разочарованный, сплюнул на землю и процедил:

– Это ты убил эту девчонку, не отпирайся. Задурманил дурочке голову, подговорил украсть деньги, мол, вы уедете в Лондон или что-то подобное, а потом, когда она сделала это, просто избавился от нее, как от ненужной помехи. – Тут Берроуз осклабился: – Ты ведь у нас не о фермерской дочке мечтаешь, не так ли, Джек Огден? Тебе подавай кого познатнее. Мисс Блэкни, к примеру... – Джека настолько поразили эти слова, что он не сразу нашелся с ответом, и Берроуз, превратно это истолковав, продолжал в том же издевательском тоне: – Вот только несколькими жалкими фунтами не покорить сердце малышки Аманды… Она, знаешь ли, привыкла к дорогим нарядам и украшениям, вкусной еде и жизни в комфорте. А ты, – он помахал в воздухе револьвером, – только прах под ее аристократическими ногами. Мусор, прилипший к подошве дорогих туфель! Игрушка, которой она игралась от скуки... – И с напором: – Где деньги, щенок? Спрятаны в этой пещере? Ты сейчас же отдашь всё до пенса подобру-поздорову.

Изумление, вызванное словами Берроуза, сменилось в душе паренька приступом яростного негодования. Воистину только мозг, одурманенный лауданумом и алкоголем, мог придумать нечто подобное!

– Ничего я вам не отдам! – заявил он, вскинув вверх подбородок. – Я не крал этих денег и тем более не убивал бедную девушку. Вы просчитались, Берроуз...

– Не дури меня, недоносок! – взвизгнул тот истерическим тоном. – Ты не просто так заявился сюда этой ночью... Либо здесь припрятаны деньги, либо… у тебя назначено здесь свидание? – губы Берроуза расплылись в пошлой улыбке.

Джек стиснул зубы и кулаки, до дрожи в пальцах хотелось отмутузить нахального типа, махавшего револьвером, как машет веером светская дебютантка.

– И с кем же? – сквозь зубы процедил он.

– Ясное дело, с вертихвосткой Амандой, – также сквозь зубы отозвался Берроуз. – Рассказать ей надумал, не так ли? Наушничать у меня за спиной. Полагаешь, что, выставив меня идиотом, сам сделаешься героем? Как бы не так. – Затвор револьвера оглушительно щелкнул, воздух сгустился в преддверии выстрела. Джек ощутил холодок, пробежавший по коже, и комок в горле…

Он не хотел умирать. Не сейчас и не так.

И когда за спиною Берроуза мелькнула какая-то тень, он не сразу сообразил, что это было. Глядел в темное дуло, словно загипнотизированный кролик… И вдруг, глухо ойкнув, его возможный убийца повалился на землю. И только тогда Джек увидел дубинку в руках Эмоса Грира…

– Что за страсти египетские?! – провозгласил нежданный спаситель, округляя глаза. – Еще чуть-чуть и ты сделался б трупом, – попенял он парнишке осуждающим тоном. – Что этот тип хотел от тебя? – Грир ткнул бесчувственного Берроуза ботинком под ребра. – Тот самый франтик, из чужаков…

Джек, которого только теперь отпустило, клацнул зубами, обхватив плечи руками.

– Он полагает, что я причастен к убийству Сюзанне и краже похищенных денег, – рассказал он. – Говорит, они спрятаны в этой пещере…

– Эээ, – крякнул Грир, задумчиво почесав макушку, – это, знаешь ли, скверное дело, приятель... Что если он поделится этими мыслями в городе, и народ явится сюда с обыском?

Джек возмутился:

– Ты, как обычно, только о своей шкуре и думаешь, а он, между прочим, считает убийцей МЕНЯ, меня, а не кого-то другого... Как думаешь, что случится, поведай Берроуз об этой догадке констеблю? Этому Льюису с соломенными мозгами...

– Полагаю, мало тебе не покажется, – хмыкнул Грир, глядя на тело у своих ног. И посерьезнев: – Наверное, стоит связать его, спрятав в пещере на какое-то время. Не хотелось бы, чтобы он наделал проблем... нам обоим, сам понимаешь.

– А потом что?! Мы не сможем держать его связанным вечно.

Паника совершенно некстати накрыла Джека. Быть оклеветанным, обвиненным в чужом преступлении… Не иметь ни возможности, ни моральных сил объясниться с мисс Блэкни, оправдать себя – это ли не наказание?

– Вечно и не придется... я полагаю, – задумчиво отозвался его собеседник. – Просто дождемся, пока отыщется настоящий преступник, а потом его выпустим. Вот и всё!

Джек вцепился пальцами в волосы.

– Как ты не понимаешь, усилиями констебля Льюиса он никогда не найдется! Этот безмозглый тупица способен лишь поедать жирный пудинг, запивая его темным элем.

Грир казался задумчивым, как никогда... Наклонившись, чтобы поднять выпавший у Берроуза револьвер, он нерешительно произнес:

– Предположим, я кое-что видел...

– Что именно? – Джек подался вперед, превратившись в один вопросительный знак. И горящий надеждою взгляд.

Эмос Грир ответил не сразу.

– Человека… рывшего яму неподалеку, – произнес наконец тем же нерешительным тоном.

– На поле Андерсенов?

– Я полагаю.

– И ты знаешь, кто это был?

– Знаю. Вот только ты, Джекки, мне не поверишь! – и Грир, взвалив Берроуза на плечо, пошел ко входу в пещеру. – Пойдем, – позвал он приятеля, – обмозгуем... Да и этого надо связать, – указал на Берроуза. – Пока не очухался…

Полный нетерпеливого ожидания, Джек метнулся за Эмосом Гриром и последовал за обоими в темноту Призрачных пещер.

Рассвет еще только занимался, а Джек, миновав окраину Хартберна, толкнул дверь съемной квартиры Берроуза. Ключ от нее был реквизирован из кармана последнего, пока он, бесчувственный, лежал связанным в пещере.

И теперь, ступая по коридору, Джек отчетливо слышал в своей голове слова Грира: «Пусть миссис Хилл полагает, что её постоялец отбыл ранним утром под пение петухов. Мало ли что взбредет в голову молодому повесе!»

Джек не знал, было ли это решение верным, но, складывая в дорожную сумку комплект сменной одежды Берроуза, его томик стихов с пропавшим куда-то письмом, станок для бритья и неказистую табакерку, он очень наделся, что спасает свою шею от виселицы. Все-таки, обвиненный в убийстве и краже, да не кем-то, морским офицером, пусть даже и бывшим, он рисковал не только своим добрым именем – жизнью.

Итак, последний раз окинув опустевшую комнату взглядом, Джек вышел и запер дверь на замок, опустив ключ в цветочный горшок. Авось миссис Хилл увидит его… И так, с чужим саквояжем и тяжелым грузом на сердце, он направился к дому, надеясь припрятать вещи Берроуза в своей комнате, пока не проснулись миссис Уиггинс и Сара-Энн, только потом он мог приниматься за вторую часть их с Эмосом Гриром плана.

Тот не был особенно заковырист, однако требовал проникновения в чужое жилье.

– Его нужно заставить признаться, иначе не сработает, Джек, – опять зазвучал голос Грира в его голове. – Согласись, ты и сам с трудом веришь тому, что я рассказал, другие тем более усомнятся... И стоит этому парню услышать предъявленное ему обвинение, как он, божась и клянясь, станет отнекиваться от смерти девчонки. Он-де не трогал её и в глаза даже не видел… Ему поверят, Джек. Еще как поверят!

– Что же нам тогда делать?

– Вынудить его сделать признание, как я уже и сказал. Вот, – мужчина протянул ему три золотых соверена, – жертвую своим кровным ради общего блага: подложи эти монеты в дом Уиллиса Андерсена, и тот не отбрешется.

Засунув вещи Берроуза под кровать в своей комнате, Джек наспех позавтракал и, подхватив школьный ранец, снова вышел из дома. Идти на уроки он, ясное дело, не собирался: три соверена прожигали карман, и он, мечтая поскорее избавиться от монет, направился к ферме Андерсенов.

«Проникнуть в дом удобнее всего со стороны сеновала, там хлипкая щеколда на двери – ее легко поддеть любым тонким прутиком – а служанка туговата на ухо... Она напевает во время готовки и вряд ли что-то услышит. Просто дождись, когда миссис Андерсен выйдет из дома, и делай, что должен...»

Джек не стал уточнять, откуда Гриру известны такие подробности, полагал, что это вполне очевидно с его-то воровскими наклонностями, и сейчас, затаившись в темном углу за овином, выжидал подходящий момент с ледяными руками и громко стучащим сердцем. Вспомнилось, как он однажды подвизался с ворами, и что из этого вышло… С того раза парень зарекся против подобного. И теперь будто бы предал себя самого и инспектора Ридли, обещая ему быть достойным оказанного доверия… Успокаивал себя тем, что это не кража, а доброе дело, но сердце все же не унималось.

Наконец с посеревшим лицом вышла из дома и проследовала в коровник хозяйка. Двигалась она словно сомнамбула, толком не понимая, что делает, машинально… Джеку сделалось совестно за их с Эмосом план, но отступать было некуда, и он, оббежав дом по кругу, оказался у запертой двери. Поддел щеколду, скользнул мимо кухни, где гремела посудой служанка, в сторону спален и, оказавшись в хозяйской, огляделся в поисках места для трех золотых соверенов.

Грир сказал, яму на поле в ночь исчезновения девушки рыл мистер Андерсен, её, Сюзанны, отец. Поверить в такое было непросто, и Джек не сразу поверил, но жизнь в трущобах научила его верить в невероятное, принимать человеческую натуру в самых страшных ее проявлениях, допускать невозможное… Плохое случалось там, как ни крути, много чаще хорошего.

А потому, приподняв вышитый край покрывала, парень сунул монеты под матрас и поспешно ретировался той же дорогой, которой пришел. Ни одна живая душа его не заметила...

«Потом направляйся к индюку Льюису и, выставив себя простачком, расскажи о ночной прогулке к реке, когда якобы ты и заметил копавшего в поле Уиллиса Андерсена. Скажи, что именно потому ты и вздумал пройтись к этому полю, где обнаружил монеты и тело погибшей. В общем, парень, ты и сам знаешь, как и что говорить! Удачи, приятель».

Джек знал. Продумал каждое слово дорогой к пабу, негласному штабу констебля Льюиса, а потому легко завладел вниманием посетителей заведения и констебля, поведав свою выдуманную историю.

– Ну это ты, парень, загнул, – жуя, высказался констебль, дослушав его рассказ до конца. – Чтобы родной отец загубил собственное дитя… Не бывать этому! Не поверю, – категорично заявил он. – Это всё грязные домыслы, порождения дьявольского ума. Там, в ваших столицах, еще, быть может, возможно такое – Лондон – клоака, как ни крути! – но здесь, в нашей глубинке, люди добрее и проще. – И он, поглощая яичницу, смачно шамкнул губами, отринув саму мысль о подобном.

– Ну так всякое может случиться…

– Не случится, – возразил Льюис категорическим тоном. И дернул рукой, прогоняя парнишку: – Шел бы ты, мальчик, отсюда: нечего забивать наши головы детскими байками. Пшёл, пшёл... Работать мне надо, – и он поддел вилкой кусочек поджаренного бекона.

Однако помощник констебля, молчавший в сторонке, вдруг подал голос:

– Так может проверить все-таки, сэр... Чем черт не шутит!

– Не шутит.

– А вдруг...

Льюис тяжко вздохнул, вроде как утомленный бессмысленной болтовней, а на деле просто объевшийся. Бляха ремня впивалась констеблю в живот…

– Ладно, – отложил он в сторону вилку, – ваша взяла. Но видит бог, большей глупости я в жизни не слышал... Над нами ж весь город станет смеяться! Чтобы Андерсен... – и он снова затряс головой. – Нет-нет, это абсолютнейшая нелепица.

Однако вскоре они вышли из паба и направились к ферме Андерсенов.

Хозяйка, встретив их на пороге, спросила глухо:

– Вы узнали, кто причинил вред моей девочке? – Губы ее затряслись, руки вцепились в передник.

– Ты это... не волнуйся, Энисса, – поспешил успокоить женщину Льюис. Он даже слегка покраснел, оробев перед ней… Немудрено: Энисса Андерсен была женщиной справной, наделенной естественной красотой. – Тут дело такое... Как бы сказать…

Как водится, такое начало пуще прежнего разволновало хозяйку.

– Говорите, как есть. Хуже не будет! – мотнула она головой, и Льюис, заикаясь, словно влюбленный подросток, донес до нее историю о свидетеле, видевшем ее мужа на поле в ночь исчезновения дочери. Тот якобы копал яму, и он, как служитель закона, обязан проверить всякую информацию…

Миссис Андерсен, побледневшая, пошатнулась, и помощник констебля, подставив ей руку, довел её до скамейки в сенях. Она рухнула на нее, молвила только:

– Дальнее поле находится во владении Уоррена Андерсена, младшего брата моего мужа.

Пришедшие приступили к осмотру: неловкие, явно смущенные, прошлись по первому этажу, поднялись на второй. И как раз, когда возвращались, в дверях появился хозяин дома...

– Что происходит? – пробасил он с порога. – Что вы здесь ищите?

Спустившись, констебль Льюис с каким-то непривычно серьезным лицом отозвался:

– Боюсь, уже отыскали. – И, раскрыв ладонь, продемонстрировал три золотых соверена.

Энисса Андерсен ахнула. Ее муж будто остолбенел…

– Где вы нашли их? – спросила она.

– Под матрасом в вашей супружеской спальне, я полагаю.

– Но это никак невозможно, – женщина поглядела на мужа, безмолвно взиравшего на монеты. – Еще три дня назад у нас не было денег даже на корм для животных. – И после паузы, робко: – Уиллис, откуда у нас эти деньги? Что ты знаешь об этом... и знаешь ли вообще?

Уиллис Андерсен, зашатавшись, грузно осел на деревянную лавку и уронил голову на руки.

– Уил... – жена коснулась его затрясшегося плеча. – Уил, в чем дело? Расскажи мне.

Тот поднял на неё покрасневшие, полные боли глаза, произнес:

– Это я взял приютские деньги, я совершил эту кражу, Энисса.

– Ты… Но… зачем?! – выдохнула она, схватившись за грудь.

– Хотел вернуть отцовскую ферму, вот почему.

– Но каким образом кража могла помочь тебе в этом? Это какой-то абсурд. Я просто не понимаю…

Уиллис Андерсен, крупный мужчина с большой бородой, казался в этот момент потерянным как ребенок. Он смял в кулак бороду и сказал:

– Я подумал, что, если закопать эти деньги на поле Уоррена, моего младшего братца, и позволить констеблю отыскать их в том месте... негодяю не отвертеться от обвинения. Что его засадят в тюрьму, и ферма, оставшись без прямого наследника, вернется ко мне, как и должно было быть... – Он подался к жене, взяв ее за руку и будто вымаливая прощение. – Я потому и оставил букетик цветов в пустом ящичке для пожертвований: полагал, что Сюзанна, завидев его, сразу бы указала на дальнее поле, где собирала эти букеты. Мол, букетик здесь неспроста, надо проверить… А там и монеты, брошенные в траве, и лопата, и стОла красноречиво указали б как на само место раскопок, так и на принадлежность найденных денег к пожертвованным средствам. – Мужчина вздохнул: – Вот только всё случилось иначе: сначала пропала Сюзанна... потом ее нашли мертвой... в той самой яме, что я вырыл для денег. И как она там оказалась, одному богу известно! – Он подавился рыданием, прикрыв губы широкой ладонью: – Да и деньги пропали. А эти три соверена... я понятия не имею, откуда они взялись в доме! Я ни пенса не взял из тех денег – мне чужого не надо. – И с надрывом: – Я лишь хотел вернуть то, что по праву мое: отцовскую ферму. Она моя по старшинству!

В убийстве дочери Уиллис Андерсен не сознался...

Джек верил, что тот никак не причастен к данному преступлению: его кража послужила своеобразным толчком для последующего убийства, жертвой которого и стала Сюзанна.

А значит, убийца по-прежнему на свободе, и слова пленника могут навредить Джеку… А потому всю дорогу до убежища Грира Джек ломал голову, как им изобличить и другого злодея. Возможно, вдвоем они придумают что-то ещё и разрешат уже этот пазл. Все же удерживать Берроуза силой казалось парню неправильным, провоцирующим очередную беду... Вряд ли Берроуз станет молчать, где именно он провел последние дни.

Итак, Джек окликнул Грира в указанном месте и, дожидаясь у входа в пещеру, вскоре услышал шаги. Как мужчина ориентировался в лабиринте пещер по-прежнему оставалось загадкой, никак, в самом деле, навыки жизни в племени американских индейцев каким-то образом способствовали этому навыку.

– Научи меня ориентироваться в Пещерах, – попросил он, едва Грир показался из тени. – Я тоже хочу так уметь. Ты говорил, что ищешь дорогу на нюх, это правда?

Эмос Грир прищурившись глянул на парня, как будто решал, достоин ли тот быть хранителем тайны. Растянул губы в улыбке.

– Там пометки на стенах, парень, нарисованные углем, вот и вся тайна, смекаешь?

– Пометки углем? – не поверил такому простому объяснению Джек.

– Углем, – подтвердил Грир. – Я, когда первый раз в Пещеры пошел, знал, что могу заблудиться, вот и воспользовался «зарубками». Как в лесу, чтобы отметить дорогу. Ты ведь тоже, явившись впервые, не сунулся сюда просто так: взял веревку. Ну так я поступил умнее! – И он подмигнул. – Разочарован?

Джек поскреб щеку, обдумывая, каким простым может быть объяснение, казалось бы, сложных вещей.

– Немного, – признался он, улыбнувшись. Но тут же сделался снова серьезным: – Как наш пленник? Надеюсь, он хорошо себя чувствует...

Грир замялся: «Как сказать, парень…», и предчувствие нехорошего холодком пробежалось по загривку парнишки.

– Сбежал? – спросил он разволновавшись.

– Пытался.

– И?

– И... мне пришлось принять меры, скажем так.

– Что ты сделал?! – Они стояли у входа в туннель, и без того достаточно темный, но теперь то ли у Джека в глазах потемнело, то ли внутри сделалось много темнее – в любом случае, он схватился за холодную стену, чтобы найти точку опоры.

Грир шумно шмыгнул, почесал за ухом, произнес:

– А вот и «зарубки», видишь теперь? – Но Джек даже не глянул на них, занятый мыслями о Берроузе и ожидая ответа от Грира. Тот понял, что спутника не отвлечь пустыми приемами и сказала прямо: – Пристукнул я его, ясно? Почем я мог знать, что этот олух царя небесного окочурится в мгновение ока, возьмет и откинет копыта, словно хилая куропатка.

– Ты УБИЛ его?! – вскричал Джек, задохнувшись от ужаса. – Ты в своем уме, Грир? Что ты наделал!

Мужчина стоял, опустив голову, демонстрируя позой раскаяние в учинённом убийстве, только чувства вины в нём на самом деле не ощущалось.

– Этот хорёк перерезал веревки и собирался бежать... Что мне еще было делать?! Позволить ему найти выход и растрезвонить на всю округу о моем здесь убежище... и твоем мнимом убийстве девчонки Андерсен?! Сам понимаешь, перспективы не из приятных... Вот я и... выстрелил ему в спину!

Джек замотал головой, не желая принимать эту правду, какой бы логикой Грир ее ни оправдывал. Они оба виновны в смерти Берроуза…

– Он все равно бы не нашел выход из лабиринта этих пещер, – неподатливым языком, произнес он. – Ты бы смог легко его выследить и вернуть...

– А если б не смог? – вскинулся собеседник. – Что, если бы этот ничтожный хорек выбрался по отметкам? Я вовсе не собираюсь рисковать своим благополучием, Джек. Меня, если ты позабыл, дожидается билет первого класса и дорога домой, и никто... слышишь, никто, не посмеет помешать мне уехать.

Они замолчали, погруженные в темноту, словно в вакуум...

– Похороним его здесь же, в пещерах, – снова нарушил молчание Грир. – Здесь его никто не найдет! А значит, и об убийстве никогда не узнает.

– Но я буду знать о нём, помнить! – бесцветным голосом сказал Джек. – Как после такого я посмотрю мисс Блэкни в глаза?

– Тебе больше и не придется, приятель: эта девица выскочит замуж за богача, и ты ее никогда не увидишь, – парировал Грир с безжалостностью гильотины.

Эти слова, словно последняя капля, переполнили чашу выдержки Джека, и он, заорав благим матом, бросился на собеседника с кулаками: первый удар пришелся чирком по его уху, второй угодил в область солнечного сплетения. Грир охнул, крутанулся на месте, и, обхватив парня руками, стиснул его в своих медвежьих объятиях.

– Ну-ну, успокойся, приятель. Ты чего это, сбрендил совсем? – говорил, прижимая брыкавшегося парнишку к себе. – Сделанного все равно не воротишь! Да и кто он тебе? Так, мелкая неприятность… Не рви себе душу! Не стоит этот жалкий хорёк ни единой твоей слезинки. Не стоит.

А Джека в самом деле прошибло на слезы: все события последних нескольких дней нашли выход в выворачивающей душу истерике. Намечающаяся разлука с Амандой, смерть бедной девушки, кража, а теперь и убийство Берроуза – всё это, скрутившись в один тугой узел под сердцем, теперь выходило слезами, такими горючими, какими Джек ни разу в жизни не плакал… И не считал, что в принципе на такое способен.

Какое-то время спустя Джек сидел на земле, подтянув колени к груди, Грир примостился неподалеку…

– Ты это, не трави себе душу, – увещевая, произнес он. – Этот тип все равно был конченым человеком.

– Констебль Саймон тоже был конченым?

– Скажем так, ему просто не повезло. А Берроуз был конченым! Я таких сразу вижу.

Джек поджал губы, ощущая, как внутри ворочается комок размером с хорошую тыкву.

– Меня тоже убьешь, если придется? – с вызовом кинул он.

– Надеюсь, что не придется, – усмехнулся его собеседник кривой, однобокой ухмылкой. – Ты ведь все-таки не дурак, хоть и плакса, каких свет не видывал...

За эти слезы Джеку не было стыдно, разве что самую малость, но Грир мог бы хотя бы тактично о них промолчать, впрочем, он просто не умел по-другому.

И желая перевести тему, Джек перешел к не менее важному:

– Уиллис Андерсен признался в краже приходских денег, – сообщил он Эмосу Гриру. – Но в убийстве дочери он не виновен...

– Знаю, – пожал плечами мужчина.

– Знаешь? – Джек подскочил на месте. – Как понимать эти слова?

Его собеседник плечами пожал.

– Буквально, – заметил меланхолично, – Андерсен-старший не убивал дочери. Я знаю, что произошло позапрошлой ночью...

Аманда Блэкни скучала... Скучала по Джеку и их свиданиям у реки, неторопливым, бестолковым беседам обо всём разом и ни о чём. Она не могла и представить, что стала настолько зависима от широкой улыбки и сияющих карих глаз, глядевших… с немым обожанием. Да, теперь она знала это наверняка… Обожание – вот что таилось в глазах ее спутника каждый миг их общения. Только он умел выслушать так, что сбивалось дыхание… И вообще, Аманда мечтала обсудить с ним события в Хартберне, поделиться догадками, мыслями – больше никто бы не стал ее слушать. Тем более будущий муж… Пусть он и оказался на удивление приятным мужчиной, истинным джентльменом, но вряд ли стал бы гадать на пару с Амандой, кто именно приложил руку к убийству бедной крестьянки.

Несколько раз, порываясь отправиться к миссис Уиггинс и вызвать Джека на разговор, Аманда останавливала себя воспоминанием о его удаляющейся спине в их последнюю встречу.

Он вряд ли захочет хотя бы видеть её – она разбила Джеку Огдену сердце.

– Так ты выполнишь мою просьбу, Аманда? – вопрос тетки отвлек мисс Блэкни от мыслей о Джеке.

– Простите, о какой просьбе речь? – осведомилась она.

Миссис Карлайл, недовольная, словно карающая Фемида, откликнулась зло:

– Надеюсь, твои мысли заняты предстоящим замужеством, а не иными неуместными грёзами. Все беды от книг: ты слишком много читаешь.

– Я думала о погибшей девушке, тетя, – покривила душою ее племянница, усмиряя тем самым всем недовольную тетку. – Случившееся не идет из моей головы...

– И напрасно. Убийства и другие подобные ужасы не должны занимать неокрепший девичий разум... Впрочем, – сменила тетушка тон, – мистер Уорд, похоже, тобой очарован! Уверена, свадьбе быть. Ты, должно быть, сказочно счастлива…

– Не передать словами насколько! – отозвалась Аманда неприкрытым сарказмом, однако тетушка этого не заметила и расплылась в довольной улыбке.

– Ты даже не представляешь, насколько я рада слышать об этом, – сказала она. И наконец повторила вопрос: – Так ты снесешь Андерсенам гостинец от нас? Передай, что мы соболезнуем от души постигшему их семью горю.

От одной мысли хоть ненадолго покинуть стены набившего оскомину дома, Аманда воспрянула духом. Но поспешила скрыть свою радость за напускной скромностью…

– Я буду рада поддержать несчастных людей. Мне вовсе не сложно!

– Вот и славно, моя дорогая. Ты понятия не имеешь, как сильно меня тяготит вид убитых горем родителей... Моя психика не выдержала бы это!

С такими словами она отослала племянницу на кухню за корзинкой с гостинцем, а сама поспешила к себе отдохнуть перед обедом.

На стук в дверь дома Андерсенов Аманде никто не ответил.

– Так нет никого, – прозвучал женский голос из-за спины. – Уиллиса арестовали за кражу, а Энисса, должно быть, отправилась в церковь грехи мужа замаливать. Хотите обождать в нашем доме? – предложила ей говорившая. – Полагаю, она скоро вернется. Меня Джин зовут, Джин Андерсен, я жена младшего брата.

Джин Андерсен, круглолицая, пышнотелая женщина, улыбалась приветливо и немного смущенно.

– Мисс Блэкни, племянница леди Карлайл, – назвалась Аманда. – Тетя послала меня выразить соболезнования семье. – Она качнула корзинкой с гостинцем.

Миссис Андерсен только кивнула.

– Я знаю, кто вы, мисс Блэкни: видела вас на ярмарке. – И поманила ее за собой: – Пойдемте, наш дом здесь, за углом. Мы сразу увидим, когда Энисса вернется...

Аманда прошла за женщиной в светлую чистую кухоньку и присела на предложенный стул. Любопытство одолевало ее, и потому она сразу спросила:

– Вы сказали, Уиллиса Андерсена арестовали за кражу. О чем идет речь?

– Так о краже приходских денег, ясное дело, – всплеснула руками хозяйка, выставляя на стол чистые чашки. – Вы разве не слышали? Срам-то какой.

Аманда сказала, что не слышала ни о чем, и миссис Андерсен с энтузиазмом поведала ей о случившемся обыске, найденных золотых соверенах и о признании, сделанном ее деверем.

– Уиллису, да простит его бог, отцовское завещание покоя всё не давало, – продолжала рассказывать женщина. – Все-то он полагал, что старик не по чести с ним обошелся, отдав ферму нам в обход старшего сына. Вечно мужу моему выговаривал, обвинял его, что он, мол, к отцу подольстился, обманом его благосклонность купил. И вот, поглядите, во что это вылилось! – Рассказчица подлила Аманде ароматного чая и вздохнула: – А ведь Уоррену, моему мужу, решение старика тоже не нравилось: сам не свой ходил в последнее время, словно в воду опущенный. Бывает не улыбнется мне даже, только сведет брови да глядит в одну точку. А ведь как дружно мы жили до смерти старого Андерсена: душа в душу, все нам завидовали. И вот ничего не осталось... ровнехонько ничего.

Где-то стукнула оконная створка, заголосили вспугнутые котом куры, и женщина, как бы продолжая внутренний монолог, продолжала: – Муж мой и спать в последнее время толком не может, все ворочается, кряхтит. А в ночь, когда исчезла Сюзанна, так вовсе ушел вечером в поле, сказал, проветриться ему надо, воздухом подышать...

Аманда, до того слушавшая вполуха, насторожилась и поглядела на женщину с интересом:

– Так он гулял в ту самую ночь, когда убили вашу племянницу?

– Вот ведь совпадение, правда? – бесхитростно подивилась Джин Андерсен. – Он ведь мог помочь бедной девочке, сложись все иначе... Полагаю, именно это и мучает его больше всего: с той ночи Уоррен и вовсе ни есть, ни пить толком не может, а ночью мечется по постели. Прежде с ним не бывало такого!

Аманда вскочила со стула, не в силах сдержаться от полыхнувшей в мыслях догадки. Что, если Уоррен Андерсен причастен к убийству племянницы?!

Что, если...

– Здравствуй, жена. – Черноволосый мужчина лет тридцати вошел в комнату, глядя на их чаепитие. Его глаза под нахмуренными бровями казались двумя черными безднами... Он глядел на Аманду не отрываясь.

– А у нас гостья, – воскликнула Джин, вскакивая на ноги. – Племянница леди Карлайл. Она приехала проведать Эниссу, да той дома нет...

– Зато ты тут как тут, – отозвался супруг с видимым недовольством. И к столу подошел. – Есть набери, голоден я. – Опустился на стул, не сводя с девушки глаз. – Садитесь, – обратился к ней в приказном тоне, – я вам не помешаю.

Аманда сглотнула, ощутив себя неприятно под его пристальным взглядом.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала она, – не стану мешать вам обедать. Спасибо за чай, миссис Андерсен, он очень вкусный!

Женщина молча кивнула, притихнув в присутствии мужа, а тот, снова поднявшись, сказал:

– Я провожу нашу гостью. – И последовал за Амандой в прихожую. – Надеюсь, моя бестолковая Джин не наболтала вам лишнего? – обратился там к ней. – У Джин язык без костей: мелет всё что ни попадя. Такова уж природа! Не принимайте всерьез её пустопорожнюю болтовню…

– И не думала, – отозвалась Аманда, привыкнув скрывать свои чувства. В конце концов, она жила в обществе, где бесстрастность считалась чуть ли не добродетелью, а эмоции – высшим грехом. – Ваша супруга – славная женщина. И она печётся о вас!

– Согласен, Джин – славная женщина… когда держит язык за зубами, – как-то с угрозой произнес собеседник.

Их взгляды с девушкой пересеклись, и та похолодела. Было в Уоррене Андерсене нечто пугающее до дрожи…

– Не понимаю, что вы хотите сказать… – как можно спокойней сказала она.

– Полагаю, что понимаете, мисс. – Он выразительно на нее посмотрел. – Распространять грязные слухи было бы недостойно такой воспитанной леди, как вы, не так ли, мисс Блэкни?

Аманда вскинула подбородок.

– Вы в чем-то меня обвиняете, мистер Андерсен? – осведомилась она. – Хотите сказать, что я сплетница? Осторожней: как бы вам не пришлось ответить за эти слова, – сверкнув глазами, заключила она, готовая вылететь за порог.

Но мужская рука удержала ее, вцепившись в плечо.

– Что вы себе позволяете?! – едва успела возмутиться она, как дверь за ее спиной хлопнула, а знакомый голос воскликнул:

– Мисс Блэкни!

Аманда увидела Джека, недоуменно взиравшего на их с Уорреном Андерсеном странную конфронтацию. Это длилось минуту-другую, а потом лицо парня сделалось мрачным, он произнес:

– Мисс Блэкни, вас ждут на улице. Будьте добры…

Аманда кивнула, желая уйти, но мужчина держал ее крепко, и попытка освободиться не увенчалась успехом.

– Отпустите ее, мистер Андерсен, – приказал ему Джек. – Нам с констеблем известно, что это именно вы убили Сюзанну, родную племянницу. Нет смысла усугублять степень вины напрасным сопротивлением...

Пораженная, девушка ощутила, как пальцы мужчины сильнее впились ей в кожу, и в следующий миг он дернул её на себя, прикрывшись ей, как щитом.

– Это вышло случайно! – выкрикнул вдруг, отступая в сторону кухни. – Я всего лишь вышел пройтись перед сном и заметил человека на поле, рывшего яму на моей частной земле… Само собой, я должен был разобраться, и, пройдя лесом, затаившись в кустах, я узнал в нем Уиллиса, своего старшего брата. Что он делал на моем поле? Зачем рылся в земле? Меня взяло любопытство. Я решил разузнать, что он спрятал на поле. Дождался, пока он уйдет, а потом раскидал землю руками… Каково же было мое удивление, когда я нашел церковную стОлу с завернутыми деньгами. Да не просто деньгами: целым маленьким состоянием! – Мужчина сипло вдохнул, продолжая пятиться к кухне: – Я все еще продолжал поражаться находке, когда из леса вышла Сюзанна и увидала меня... Сказала что-то о том, что припозднилась домой, что ее, должно быть, заждались… и заметила вдруг церковную стОлу и деньги, которые я не успел вовремя спрятать. Лицо ее вмиг изменилось! Ужас мелькнул в потемневших глазах... Она спросила, откуда у меня деньги и стОла – я рассказал всё, как есть: об отце её и моем любопытстве. – Мужчина скрипнул зубами. – Но она не поверила мне, глупая баба: развернулась, чтобы уйти, и со словами: «Я расскажу обо всём пастору Райту» зашагала в сторону Хартберна. Я не мог этого допустить, – замотал головой говоривший, – я не мог ей позволить... И… схватив с земли камень, я кинул в нее. Без намерения по-настоящему навредить, просто хотел, чтобы Сюзанна остановилась и прислушалась к моим доводам. – Он запнулся о порог комнаты, но продолжал говорить: – Вот только брошенный камень – в тот момент я плохо соображал – угодил девочке в голову, и она повалилась без чувств. – Мужчина замотал головой: – Я не сразу сообразил, что натворил... я даже подойти к ней боялся. Сидел там, у ямы, и глядел на проклятые деньги, надеясь, что Сюзанна вот-вот очнется и придумывал, что скажу ей. Но она не очнулась… Ни получасом спустя, ни через час. И только тогда, приблизившись к ней, я увидел, что девушка умерла. – Уоррен Андерсен смахнул застилавшие глаза слезы: – В конце концов, я должен был что-то сделать, и решение пришло моментально: закопать ее в той самой яме, которая, словно могила, уже зияла у моих ног. И я, раскопав яму сильнее, уложил в нее тело племянницы…

Стоявший около Джека констебль, произнес жестко:

– Ты совершил страшное злодеяние, Андерсен, и ответишь за это перед людьми и богом. Подумай сам, возможно, ты спас бы племянницу, окажи ей вовремя помощь, но теперь уже поздно о том говорить. Где деньги, Уоррен?

Убийца замотал головой.

– Не знаю. Честное слово, не знаю! Когда я возвращался домой, кто-то ударил меня по голове и забрал всё до единого пенса.

Поверил ли его словам Льюис, осталось не совсем ясно, только он приказал:

– Отпусти девушку, Андерсен, не усугубляй вину.

Тот опять замотал головой, сопротивляясь уговорам констебля:

– Я не пойду на виселицу, констебль... Не теперь, когда отцовская ферма стала моей, и я могу управлять ей по своему разумению. Без оглядки на самодурство отца и его вечное недовольство. Не теперь! – повторил он с надрывом, хватая с кухонного стола разделочный нож трясущимися руками. – Позвольте мне просто уйти, умоляю, констебль! Просто уйти, – взмолился он под истошный плач своей ошалевшей супруги.

– Отпусти девушку и ступай, куда хочешь, – пообещал ему Льюис, не совсем искренне, как подозревал Джек.

Сам он едва мог дышать, наблюдая за тем, как верзила с ножом удерживает перепуганную мисс Блэкни. Она не плакала, не кричала, как та же Джин Андерсен, не умоляла ее отпустить, заламывая в истерике руки, но ее прикушенная губа и быстро вздымавшаяся грудь говорили красноречивее слов. По крайне мере, Джек верил, что знает ее лучше прочих…

– У вас есть оружие? – шепотом поинтересовался он у констебля.

Тот отрицательно помотал головой.

– Я не думал, что Андерсен станет сопротивляться, – повинился он. – Это совершенно неправильно с его стороны...

Джек понимал, что его очередная «догадка» о преступлении Уоррена Андерсена застала констебля врасплох, но чтобы настолько... Он нащупал в кармане тот самый нож, управляться которым учил его Грир, и взглядом примерился к цели. Опасно…

Что, если он ранит мисс Блэкни?

Что, если его рука дрогнет и...

Их глаза с девушкой встретились, словно заговорили друг с другом. Он прочитал в её не призыв о спасении, а побуждение к действию: она будто читала все его мысли, знала, чего он боится, и велела отбросить сомнения.

Джек сглотнул, покачав головой – он не мог рисковать ее жизнью, – но Аманда, вдруг наступив мужчине на ногу, поднырнула под его руку, и, пока он, опешивший, выл от боли, кинулась в сторону. В тот же момент Джек метнул нож... Преодолев расстояние в несколько футов, тот вонзился Андерсену в плечо. Он взвыл по новой, и Льюис с подручными, оттолкнув в сторону выпавший из его рук кухонный нож, скрутили преступнику руки.

– Мисс Блэкни! – Джек подался к Аманде, готовый обнять, удостовериться в ее невредимости, но замер на полпути в нерешительности. Она сама стремительным шагом преодолела разделявшее их расстояние и ткнулась носом Джеку в ключицу… Заплакала вдруг. Быть может, даже не из-за миновавшей опасности, а от самой мысли, что эти объятия стали возможны благодаря свершившемуся насилию. От осознания скорой и неизбежной разлуки... От осознания того факта, как много значил для нее человек, с котором ей никогда не быть вместе.

Сказать хотелось так много, но Аманда прошептала только одно:

– Прости меня, Джек. Я совсем не хотела разбить тебе сердце!

Он тоже мог бы сказать много больше, однако сказал лишь:

– С разбитым сердцем все еще можно жить дальше... – и осторожно сжал ее пальцы.

От этих слов Аманда всхлипнула горше, уткнулась опять в его пахнущую соломой ключицу, позволила теплу его рук разлиться блаженной истомой от спины до кончиков пальцев. И, стараясь запомнить этот момент, на секунду прикрыла глаза…

Она могла бы стоять так целую вечность, в кольце рук любимого человека, вдыхая его особенный запах, слыша быстрый стук сердца, забыв обо всем окружающем мире, однако высвободилась поспешно и на нетвердых ногах направилась к двери...

За стенами сеновала еще неистовствовали метели, а двое влюбленных, зарывшихся в благоухающее лугами и теплом сено, словно не замечали стылых морозов. Им было тепло и уютно вдвоем, так что ни дождь, ни ветер, ни снег не могли нарушить их тайной идиллии…

Энисса Андерсен и сама толком не знала, как вышло, что она, добропорядочная супруга, докатилась до тайных вылазок на сеновал, движимая по первости милосердными устремлениями, после – сердечными.

Мужчина, лежавший сейчас подле нее, повадился таскать яйца из-под Эниссыных кур, и та, сразу распознав недостачу, устроила вору ловушку. Засела в полночь в курятнике с ружьем мужа и, когда внутрь скользнул незнакомец в меховой шубе, наставила на него черное дуло.

Тот не дрогнул – по крайней мере, страха в нем женщина не заметила – только наплел что-то о своем бедственном положении: мол, нет у него ни дома, ни добрых друзей. Живет где придется, вот и питается так же. Пожалейте несчастного горемыку!

И она пожалела: собирала для него маленькие гостинцы в виде краюхи хлеба, яиц, молока, сдобной выпечки... Носила все это на сеновал, где отдавала мужчине. Там слово за слово они и сошлись. Слушать непохожего ни на кого незнакомца стало для Эниссы Андерсен своеобразной отдушиной... Он вещал о великой реке Миссисипи, на которой промышлял бобровыми шкурками, об индейских стойбищах и вигвамах, пошитых из шкур неведомых ей бизонов, о снятых скальпах и песчаных каньонах с иссушенной до красного цвета землей... Она слушала, как зачарованная, затаив от восторга дыхание. И мечтала однажды все это увидеть…

Так, под рассказы о диком Западе и охотников за головами, она согрешила с Эмосом Гриром в свой первый раз. Несмотря на внешнюю грубость, любовником он оказался заботливым, нежным... Таким, что сердце Эниссы расплавилось, превратившись в жидкую карамель, а тело дрожало и пело, как скрипка, переполняясь восторгом. Она понятия не имела, что можно не просто отдать – получать что-то взамен, и Грир приручил ее, словно дикую лань, заставил жаждать себя и бояться лишиться хотя бы секунды их совместного настоящего. О будущем женщина и не думала... пока одной тихой ночью он не позвал ее за собой.

– Поехали вместе, – предложил он любовнице, глядя в ее голубые глаза. – Тебе понравятся дикие прерии Запада... Заживем простой, скромной жизнью. Быть может, даже родим маленькую Эниссу или Эмоса Грира… – он погладил ее по плечу.

Но Энисса, сделавшись грустной, головой покачала.

– Прости, Эмос, но мое чрево бесплодно, как иссушенная пустыня, детей у меня больше не будет. Вот почему старик Андерсен не желал оставить нам ферму: сказал, для её процветания нужны рабочие руки, много рабочих рук, понимаешь, а я только Сюзанну сумела родить... – Она отвернулась и сжала пухлые губы: – После её появления ни одно семя во мне не задерживалось надолго... Бог проклял меня. Зачем тебе проклятая жена?

Грир, рисуя узоры на ее сливочной коже, погладил плоский живот, поймал губами слезинку на коже.

И уверенно произнес:

– Индейские знахари творят чудеса. Вот увидишь, у нас еще будет целый выводок сорванцов!

Энисса рассмеялась сквозь слезы, глаза ее вспыхнули светом. Она потянулась и поцеловала мужчину… Он говорил именно то, что ей хотелось услышать больше всего в этом мире. Но верить она не решалась…

– А как же мой муж и Сюзанна? – спросила она. – Как я смогу их оставить...

– Твой муж грубый мужлан, недостойный тебя. Ограниченный человек... Разве ты счастлива с ним? – Женщина дернула головой: нет. – А Сюзанна уже взрослая девочка, скоро выскочит замуж и думать забудет о матери и отце… Будет жить своим домом. С чем тогда ты останешься?

Энисса поникла, погрузившись в раздумье, спросила вдруг:

– А как же нам ехать? Проезд, верно, недешево стоит. У меня ни гроша за душой...

На все-то у Эмоса Грира находился верный ответ, вот и сейчас он сказал:

– Проезд недешев, конечно, но деньги у меня есть. Немного, правда, на двоих недостаточно, но я раздобуду еще. – И тут же, погладив женщину по щеке, продолжал: – Послушай, милая, этот город в долгу у тебя за годы пренебрежения, с которым он относился к тебе, за насмешки свекра, за холодность мужа, за скуку, в которой ты была вынуждена прозябать... Возьми свое и езжай со мной!

– Как?

Грир снова поцеловал ее в губы, провел пальцем по обнаженной груди... Улыбнулся нежно и ласково, как только один он и умел.

– В городе ярмарка, так ли? – словно змей-искуситель подступил он к любовнице.

– Так.

– Там собирают средства для даремского приюта, верно?

– Верно.

– Возьмем эти деньги и убежим...

– Но как?! – ахнула женщина. – Ящик с пожертвованиями заперт в церковной ризнице... Нам туда не пробраться. Ни тебе, ни мне...

– А как же твой муж? – осведомился мужчина.

– Что ты хочешь сказать? – Энисса не понимала его.

– Он смог бы пробраться в ризницу и вынести деньги?

– Полагаю, что мог бы... Но как... Это же невозможно... Он не станет...

Тогда мужчина подмял тело возлюбленной под себя, коснулся ее волос, талии, выдохнул в губы:

– Самое главное, всё верно обставить, милая моя девочка. – Она, словно загипнотизированная, внимала каждому ее слову: – Скажи мужу, что он должен закопать деньги на поле своего брата, убеди в том, что найденные на земле Уоррена Андерсена, они, эти деньги, обвинят его в краже, и, будучи посажен в тюрьму, тот больше не сможет оставаться хозяином фермы, о которой твой муж так мечтает... – Грир вскинул брови и улыбнулся. – Если твой муж сделает это... если ты будешь достаточно убедительна, то, заполучив эти средства, мы сможем отправиться на корабль и уплыть, как и мечтали, в Америку. Ну, – поглядел он Эниссе в глаза, – что скажешь, хорош вышел план?

Она раздумывала не больше минуты, кивнула, касаясь пальцем волос на груди своего Снежного человека.

Мысль о тяжести задуманного преступления если и промелькнула в ее голове, то была легко позабыта под напором головокружительных поцелуев и доводящих до исступления ласк.

… Тем же вечером Джек явился к Пещерам рассказать Гриру, чем закончилось дело. Однако сколько бы он ни звал его в условленном месте, тот так и не появился. Лишь гулкое эхо, насмехаясь над пареньком, отзывалось разными голосами...

Пещеры опять обезлюдели, Снежный человек, в очередной раз обманув переменчивую судьбу, покинул пределы Нортумберленда, чтобы никогда сюда не вернуться.

Собранные для даремского приюта средства так и не были найдены, и Джек лишь несколькими днями спустя разгадал подоплеку данного дела... Да и то не без помощи почтовой открытки, полученной в белом конверте. «Прости, что так получилось, приятель. Мы с моей новой супругой передаем тебе самый сердечный привет!» значилось на ней детским, почти нечитаемым почерком Эмоса Грира. О том, что адресант именно он, Джек даже не сомневался...

Исчезновение Эниссы Андерсен на тот момент было самой обсуждаемой темой во всем Хартберне: одни говорили, что она утопилась от горя и тело её унесло далеко в океан, другие говаривали, что видели, как она направлялась к Пещерам с небольшим саквояжем в руках... Саквояж этот интриговал местных кумушек больше всего: либо женщина собиралась уйти из жизни красиво, гадали они, либо решилась стать местной отшельницей, прихватившей в уединение дорогие сердцу вещицы.

Как бы там ни было, Эниссы Андерсен они тоже больше не видели, как и похищенных ее любовником денег. И к тому времени, как подоспели выпускные экзамены в школе, история с Андерсенами и хартбернской весенней ярмаркой значительно потускнела, заслонившись иными заботами и делами...

Снежный человек больше ни разу не тревожил покоя местной общины.