Паренек из Уайтчепела

6. Убийственная любовь

Джек не так представлял себе службу в полиции.

Совершенно не так...

Исполнившаяся мечта горчила на языке, словно деготь.

Изматывающие дежурства по несколько часов кряду перемежались краткими интермедиями сна, заканчивавшимися так быстро, что он едва успевал их заметить.

Он ощущал себя белкой, бегущей по кругу...

Белкой, бесцельно растрачивающей жизнь на пустые, монотонные действия, оскоминой набивающиеся на зубах.

Его натуре подобное было чуждо.

Он жаждал настоящей работы, а получал только это...

Внештатные дежурства на вечеринках банковских клерков и иже с ними.

– Вот, промочи горло, приятель! – Подвыпивший клерк всучил ему кружку с элем, едва не расплескав содержимое на его форменный китель.

Джек так и застыл с нею в руках: был слишком голоден, чтобы пить. Его повело бы и с кружки... Еды, однако, не предлагали, пусть стол и ломился от обилия блюд.

А он стоял неподвижно битый час кряду, и, верно, казался столбом, нежели человеком.

Инспектор, отправляя его на такие дежурства, говаривал не без довольства: «Пять дополнительных шиллингов в хозяйстве не повредят. Иди и выполняй с честью свой гражданский долг, парень!»

Джеку казалось, он отыгрывается на нем за протекцию инспектора Ридли.

Хочет сказать, как мало он значит сам по себе.

Мол, даже протекция одного из инспекторов департамента уголовных расследований не в праве сделать из Джека любимчика фортуны.

А уж ему, инспектору Харперу, и вовсе незачем думать о нем, простом пареньке из Уайтчепела, хорошо.

– Заткнись или тебе же будет хуже, – прозвучало во внезапно наступившей тишине, и Джек мгновенно напрягся.

Подвыпившие гуляки стояли друг против друга с угрожающим видом – он знал, добром такое не кончится. По крайней мере, для его бедных ребер, изрядно побаливающих после прошлого раза... Тут даже дубинка не поможет. Солидный рост (он как-то внезапно стал выше дюймов на пять с прошлого года) тоже был малым подспорьем...

Заныло ушибленное плечо.

Костяшки пальцев отозвались ноющей болью.

Предчувствовали беду...

– Кто-то сейчас словит «мышь», – хихикнул некто фальшивым фальцетом. – Вот будет потеха!

Джек видел мало потехи в подбитом по пьяни глазе (сумел испытать на себе сие сомнительное удовольствие) да и форма обязывала вмешаться, пусть нехотя, но исполнить обязанности, возложенные на него интендантом.

Он вышел вперед:

– Господа, сейчас не время для ссор, пожалуйста, разойдитесь! – произнес примирительным тоном, выставив для острастки дубинку.

И этим лишь раззадорил буянов:

– Не тебе мне указывать, грязный бобби! – пробасил один из мужчин.

– Не тебе затыкать рот Томасу Снэйку, – вторил второй, надвигаясь на Джека с неотвратимостью бури.

И так всегда, хоть бы один заступился: так нет же, еще и отходят, освобождая дорогу дебоширам. Словно «побить бобби» – наилюбимейшее занятие таких вечеринок, и Харпер, похоже, знает об этом.

– Господа, подумайте о последствиях! – предпринял Джек последнюю попытку к безболезненному решению конфликта.

Даже зубы внезапно заломило, и, похоже, не зря: первый детина, ухватившись за выставленную дубинку, рванул паренька на себя, второй, воспользовавшись моментом, припечатал его кулаком в скулу.

Боль взорвалась фейерверком, электрическим током пробежалась от скулы к вискам, вышла огненной вспышкой из глаз. Джек отлетел к стене, сполз по ней, там и затих, полностью дезориентированный... Подобрался, готовый к очередному удару, однако его не последовало.

Завизжала какая-то женщина – драчунов развели по разным углам, и Джек, проморгавшись после удара, огляделся в поисках шлема, слетевшего с головы во время падения.

Нашел его в паре ярдах у ног перепуганной девицы, прополз не вставая, подобрал его с пола. После чего вышел за дверь, ничуть не заботясь о правильности поступка...

Денег ему еще не заплатили – он схлопотал по скуле за просто так.

Сырость вечернего воздуха привела его в чувства: он был словно пьяный, во рту неприятно горчило. Зато хотя бы в глазах просветлело...

Настолько, чтобы заметить женскую фигурку в двух шагах от себя.

– Не бойся, это всего лишь я! – сказала она и улыбнулась.

Он увидел проблеск ее зубов в свете далекого фонаря и выдохнул:

– Мара. Что ты здесь делаешь?

– Тебя дожидаюсь, балда. – Девушка подхватила его под руку, продемонстрировала узелок в свободной руке. – Подумала, ты будешь голодный и не откажешься от вкусняшек нашей кухарки.

При мысли о пище у Джека заныла ушибленная челюсть, он подвигал ей из стороны в сторону.

– Не думаю, что смогу что-то съесть, – сказал и невольно сглотнул.

Мара с сочувствием погладила его по щеке.

– Снова схлопотал от этих людишек? Бедняжечка. Говорила тебе, полицейская форма – та еще перспектива. – Она вынула один из восхитительно пахнущих пирожков и поводила им у себя перед носом. – Ммм, Зельма постаралась на славу!

И уже собралась было его откусить, когда Джек перехватил ее руку.

– Ты их мне принесла, вот и отдай! – сказал, заглушая голодные спазмы в желудке.

Мара понимающе улыбнулась и отдала пирожок. Есть она все равно не хотела: так, только подразниться, знала, что Джек хорохорится лишь для вида, а сам истекает голодной слюной. Вон какой вымахал, выше нее на целую голову... Такого кормить нужно на славу.

Кормить и заботиться.

И любить...

Мара любила.

Всем сердцем! С самого первого взгляда.

Что чувствовал Джек, она лишь смутно догадывалась...

Знала одно: его привязанность была искренней.

Только достаточной ли для счастья?

Для их обоюдного счастья...

– Вкусно. – Он разом, словно удав, заглотил два пирожка целиком и даже зажмурился от удовольствия. – Скажи Зельме спасибо!

– А я как же? – осведомилась Мара не без кокетства. – Мне, разве, спасибо не полагается? – И склонила голову к плечу. Ни дать ни взять задорный воробышек...

Джек все еще к этому не привык.

– И тебе тоже спасибо, – просипел через нос, неожиданно покраснев.

И стал на два тона темнее, когда Мара его поцеловала... Просто чмокнула в губы – казалось бы, ничего нового, между ними это был решенный вопрос – однако привычка не приходила. Он каждый раз полагал, что чем-то обманывает ее...

– Так будет лучше. – Мара опять погладила его по щеке и стало серьезнее вдруг, задумчивее. Взяла его за руку и повлекла в сторону дома... Сказала вдруг через время: – Мама задумала что-то, сердится на меня. Уж коли хотим уходить, пора это делать, как можно скорее! – И, как бы продолжая давно начатый спор, в запальчивости потянула его за рукав форменного платья: – Ты сам разве не видишь, все это не для тебя? Ты лучшего достоин. Не просто получать тумаки от подвыпивших клерков – расследовать настоящие преступления.

– Любой инспектор был когда-то констеблем, – возразил девушке Джек, правда, без жара.

И сам давно в это не верил...

Исполнившаяся мечта оказалась обманом. Не тем, о чем он мечтал...

– Ах, Джек, – Мара схватила его за руки, – пожалуйста, не противься: уедем, как и хотели, – взмолилась она горячее обычного. – Нас все равно ничто здесь не держит: ни город этот проклятый, ни люди, его заселяющие, – ничто, кроме формы твоей...

– … И отсутствия денег, – закончил за нее Джек. – Ты знаешь, билет будет не дешев. Мы много раз о том говорили...

– Деньги можно найти... – сказала Мара, и руки ее упали вдоль тела. – Я только боюсь, что ты вдруг отступишься. Не захочешь все бросить! Уехать со мною.

И Джек, полный самых противоречивых эмоций, ощущая тоску размером с Лондонский мост, произнес, как обычно:

– Мне некуда отступать. Как сказал, так и сделаю! Когда ты хочешь уехать?

– Хоть прямо сейчас, – воскликнула Мара. – Хоть в эту минуту! – Прильнула к его груди, и Джек испугался, что враз замолчавшее сердце расскажет ей больше неискренних слов. В которые он и сам хотел бы поверить!

Джек проснулся задолго до дежурства и сразу же взялся за дело: принялся переписывать бумаги мистера Баррета. Он делал это по собственному желанию, в благодарность за предоставленную квартиру, за которую тот, несмотря ни на что, не брал с Джека ни пенни.

И он, ощущая неловкость за эту явную благотворительность, продолжал помогать ему перепиской.

Некий Оливер Кейбот был обвинен в убийстве по неосторожности: используя метод доктора Сеира по исправлению сколиоза, довел жену до физического истощения и смерти. Он утверждал, что обильный вес давил на кости бедняжки, а заставить ее похудеть другим способом у него никак не выходило.

Джек хмыкнул, поставив последнюю точку, – люди не переставали его удивлять. Удивительные существа!

Однако пора было поторапливаться: снести переписанное мистеру Баррету да отправляться в участок. Может, и с миссис Чендлер удастся свидеться: она, вместе с матерью и детьми, должна была прибыть еще прошлым днем. Давно оговоренная помолвка должна была состояться, и Джек был рад за обоих... Хоть кто-то сумел отстоять свои чувства, пусть это и было не просто, он знал то не понаслышке. Мистер Баррет обмолвился как-то, что миссис Баррет, его дорогая матушка, никак не хотела и слышать о провинциальной вдове с целым выводком разномастных детишек. Любовь казалась ей вздором, влечение сердца – обманом, а собственный сын – глупым ребенком, поверившим и в то, и в другое из самых нелепейших побуждений.

Жалости.

– Ах, что у нас происходит, что происходит! – всплеснула руками впустившая Джека горничная. Ее веснушчатое лицо выражало крайнюю степень восторга и удивления, Джек подумал, что связано то с гостями и улыбнулся.

– Я слышал, у вас нынче гости.

– Ах, если бы только это, – не в силах сдержаться затараторила та, – издохла собачка старой карги. – И театрально зажала рукою рот. – Миссис Паттесон, то есть, – исправилась она живо. – Вот так взяла и издохла около получаса назад. Мы как раз снесли ей еды и завтраком занимались, когда закричал кто-то в доме... Страшно так, как при убийстве. Все всполошились, бросились узнавать, что случилось. И вот, лежит эта вредная шавка (под стать хозяйке, если подумать) около миски совсем бездыханной. Ой, что тогда началось, что началось! Вызвали миссис Грейди и давай узнавать, чем она пса накормила, а та, страшно перепугавшись, и слова молвить не может. Мычит только да глазами вращает... Кликнули Минни, девчонку-посудомойку, та и сказала, что мясо у уличного разносчика покупали. Она сама его в дом зазвала, услышав, как он клиентов на улице зазывает...

– Так что с ней случилось, с собачкой-то этой? – осведомился Джек не без тревоги. – Неужто злой умысел?

– Бог его знает, – пожала плечами девчонка. – Неужто кто-то стал бы делать такое? Мясо небось несвежее было али еще что. Миссис Грейди слезы горючие льет, клянется, что мясо было самым обычным. Плохого она и сама не взяла бы! Но старая леди ей не поверила... Ругалась страшными словами. Грозилась выкинуть ее вон... – И закончила своей привычной присказкой: – Ах, что происходит, что происходит!

Уже от двери Джек услыхал слезы старой кухарки, та, утирая глаза краешком фартука, понуро сидела у самой печи и даже на него не взглянула. Джек не стал ее трогать, хотя вопросы задать хотелось, и пошел сразу на хозяйскую половину. Возможно, оставит бумаги в кабинете мистера Баррета, на своем прежнем рабочем месте, и просто тихонечко удалится, однако остаться незамеченным не получилось. Мистер Баррет как раз находился в своем кабинете, они с невестой шептались за незапертой дверью, и Джек произнес, смущенно замерев на пороге:

– Я только бумаги хотел передать.

Анна Чендлер смутилась не меньше его, мистер Баррет тоже прочистил горло.

– Здравствуй, Джек. Проходи, не смущайся! – произнес он, принимая бумаги.

– Рада свидеться снова. – Его невеста по-дружески протянула руку. – Ты стал совсем взрослым.

– На голову выше тебя... – произнес Баррет с улыбкой.

– И столь же важный. – Она поглядела на его полицейскую форму. – Она тебе очень идет. Я рада, что ты нашел свое место!

И Джек, смущенный чрезмерным вниманием более прочего, дернул плечами:

– Я тоже рад за вас, мэм.

В наступившей вдруг тишине они отчетливо услыхали звон колокольчика. Дворецкий проследовал к двери, и Джек, отозвавшись шестым, неведомым чувством, покрылся предательской дрожью, словно мурашками... Волоски на руках встали дыбом. Что-то дернулось в глубине, там, у самого сердца...

Он прислушался.

– Мистер Баррет сейчас в кабинете, я доложу.

– Будьте добры. Мисисс Чендлер?

– Полагаю, что там же.

Сомнений быть не могло... Желание убежать и мгновенная неподвижность настигли Джека одновременно. Раздираемый этим противоречием он так и стоял, пока в комнату не вошла... Аманда Риверстон.

Нет, Аманда Уорд собственной персоной.

Улыбка сбежала с ее лица в ту же секунду, как только она заметила Джека. Бледность сменилась румянцем... Румянец бледностью.

Миссис Чендлер сказала:

– Аманда, какое счастье снова видеть тебя! Входи поскорее, мне так тебя не хватало, – и заключила подругу в объятья.

– И мне тебя, Анна, – ответствовала Аманда, и Джек уловил ее взгляд, обращенный к себе. Отмер с шумом в ушах и гулко клокочущим сердцем. Ему показалось, он сам или комната – сложно сказать – плывет, как бы мягко покачиваясь на волнах... Он даже потряс головой. Сглотнул, разгоняя туман и качку.

– Здравствуй, Джек, – голос Аманды мягко поплыл в его направлении. – Приятная встреча. Я слышала, что ты служишь в полиции, но свидеться и не мечтала. – Она и сама вдруг оказалась подле него – или Джека по-прежнему штормило? – и протянула ладонь.

В белой перчатке. – Это то, о чем ты всегда и мечтал. Я искренне за тебя рада!

Он словно в тумане коснулся этой белой перчатки, почти невесомо и тут же ее оставил. Боялся припомнить былое, такое, к чему не было больше возврата...

А сердце больно заныло.

Он думал, оно восстановилось...

– Инспектор Ридли помог мне протекцией, – с усилием произнес он. – Спасибо, миссис... Уорд.

Само это имя стеной поднялось между ними.

Холодной, едва ли преодолимой.

Аманда враз оказалась так далеко, что просто не дотянуться...

– У нас беда приключилась, – произнесла миссис Чендлер, то ли намеренно отвлекая, то ли действительно желая поделиться случившимся. – Издохла Мадам, болонка матери. Помнишь ее?

Аманда отстраненно заметила, все еще глубоко в своих мыслях:

– Она всегда хотела ухватить меня за ногу.

– Не только тебя... Характер у нее был зловредный.

– И что с ней случилось?

– Похоже на отравление, – с видимым недоверием отозвалась подруга. – Чарльз полагает, мясо было несвежим.

И тот подтвердил:

– Миссис Грейди не сознается, но, верно, недоглядела.

– Маменька в полном расстройстве, – подхватила его невеста. – Она любила это животное

с особенной силой. Возможно, больше собственной дочери... Не представляю, что теперь будет. – И она выразительно глянула на подругу.

Та знала, как было непросто им с Барретом отстоять свои чувства, и вот эта злостная неприятность. Как раз в этот самый момент...

– Я слышала, в доме у Картрайтов тоже издохла собачка. Муж говорит, это не первый случай...

Джек навострил уши. Впервые с момента появления Аманды в кабинете, «море» в его голове перестало шуметь и качаться.

– Возможно, не помешает снова с кухаркой переговорить, – произнес он, отчетливо понимая, что должен сделать. – Быть может, со мной она стала бы откровеннее.

Мистер Браррет согласно кивнул.

– Ты бы очень помог, прояснив это дело. Благодарю тебя, Джек!

– Сделаю это с радостью, сэр.

И Джек вышел из комнаты, так больше на Аманду и не взглянув.

Джек шел на кухню на ватных ногах, скорость, с которой он выскочил из кабинета мистера Баррета сошла на нет уже через десять шагов, и он ощутил себя донельзя опустошенным.

Опустошенным, больным и несчастным.

Так и замер на месте, не в силах сделать ни шагу, проигрывая в голове каждый миг случившейся встречи.

Аманда совсем не изменилась...

Только стала еще красивее.

И ярче...

Он вспомнил, что делало ее неотразимой. Такой, что раз засев в его сердце, никак ни его, ни его мыслей не оставляла.

Словно сорняк...

Или пышная роза, поправился он против воли.

И, стиснув бескровные губы, наконец двинулся с места.

Миссис Грейди все еще хлюпала носом, но, заслышав шаги, поглядела на Джека несчастными глазами.

– Это ты, – сказала она, – я уж думала, по мою душу явились. Выгонят из-за мертвой собачонки... А ведь она даже не человек. – И слезы градом покатились по ее щекам.

Парень с сочувствием поглядел на плачущую женщину. Ее и без того довольно посредственное лицо стало еще некрасивее и несчастнее...

Джек произнес:

– Миссис Грейди, откуда взялось мясо для мертвой собаки?

– Откуда-откуда, – с обидой отозвалась та, – знамо дело от уличного торговца, кошатника то бишь. Они завсегда по улицам ходят, да ты и сам это знаешь, товаром своим приторговывают. Вот и этого Минни зазвала, как только про пса миссис Паттесон прознала. Я все сокрушалась, чем же кормить его буду, вот она и... побеспокоилась.

– Каким было мясо?

Джек знал, что вопрос этот глупый: кошатники свежего мяса не продавали – подпорченные обрезки, куски непригодного людям мяса конины – попахивало то знатно, чем, верно, животных и привлекало. Он сам обходил таких стороной! От их громогласного «Мя-я-со!» и тарахтенья ручной тележки разило, как из сточной канавы.

Миссис Грейди с достоинством отозвалась:

– Нормальным. Без единого червя... Я промыла его уксусом и водой, протерла хорошенько. Что еще я должна была сделать? Мясо было нор-маль-ным, – закончила она по слогам.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – поспешил успокоить женщину Джек. И быстро, пока она снова не разрыдалась, осведомился: – А как же разносчик, вы его знаете?

– Первый раз видела. Их, знаешь, тут сколько таких расхаживает? Один другого перекликает. Нет, – утерлась она вымокшим фартуком, – я никогда его прежде не встречала.

Джек распрощался с несчастной кухаркой – разговор с ней хотя бы отвлек от безрадостных мыслей – и, кратко переговорив с мистером Барретом, поспешил в полицейский участок. Пришлось даже на кэб разориться – он припозднился больше положенного, а инспектор Харпер опаздывающих не жаловал. Штрафовал просто по-зверски, а деньги Джеку были нужнее прочего.

Билет до Америки стоил недешево.

– Эй, Огден, тебя инспектор искал! – окликнул его констебль за стойкой. – Никак чехвостить будет за что-то. Злющий он нынче, словно пес цепной! Того и гляди ухо отцапает.

Джек мысленно застонал – никак вчерашние клерки нажаловались – но вида не подал.

– Спасибо, Такер, – отозвался с натянутой улыбкой и направился к кабинету инспектора.

Постучал.

Тот гаркнул, аж звякнули стекла:

– Входи уже, хватит расшаркиваться.

И Джек предстал пред его светлые очи... Вернее, пред угольно черные бездны под черными же росчерками бровей, сведенных на переносице.

– Чем могу быть полезен, сэр? – осведомился он как можно смиреннее, разумно опасаясь растревожить вулкан. И без того изрядно попыхивающий...

Каждый в дивизионе знал, инспектора Харпера лучше не доводить до греха! Его лысеющий череп, словно сигнальный костер, делался красным в минуты наидурнейшего настроения.

Сейчас этот череп алел маковым цветом...

– Нет, вы только поглядите, «чем он может быть полезен». Просто золотой мальчик, не иначе! – пропел инспектор тоненьким голоском. И жмякнул огромной ручищей по крышке стола. – Что это такое? – Указал он сначала на лист подпрыгнувшей было писчей бумаги, а после – на Джекову скулу.

Изрядно припухшую.

Он и забыл, как выглядел перед Амандой...

И на секунду... ровно на долю секунды мысль эта оказалась важнее разъяренного начальника.

– Синяк, сэр, – ответил он наконец. – Один из клерков...

Договорить ему не пришлось:

– Что ты за полицейский такой, если каждый чахоточный клерк может дать тебе в рожу?! – возопил собеседник, поднимаясь из-за стола. – Полагаешь, у нас пансион благородных девиц, и мы сысюкаться будем со всякими недомерками, машущими руками? На что у тебя дубинка, в конце-то концов? Такие, как ты, – ткнул он пальцем в сторону Джека, – заставляют людей полагать, что полиция – сборище жалких неудачников, безмозглых тупиц и дегенератов. А они должны нас бояться... бояться и трепетать. Или ты хочешь выказать слабину и быть затоптанным заживо?! Разорванным на куски. Они с радостью так с тобой и поступят при первой же возможности, Огден. Либо возьми себя в руки и начни применять дубинку по назначению, либо... убирайся к чертям из полиции. Слабакам здесь не место! Ты меня понял?

Джек сглотнул комок в горле, огромный, размером с глобус, и потому не сразу смог отозваться.

– Ты меня понял, золотой мальчик? – гаркнул инспектор с особенным смаком.

– Понял, сэр. Я буду стараться!

– Уж постарайся, не думай, что, коли у тебя связи в департаменте уголовных расследований, ты стал каким-то особенным. Как бы не так!

В этот момент в дверь постучали, и Такер, дежурный за стойкой, несмело заглянул в кабинет.

– Сэр, инспектор Харпер, тут новое заявление по мертвым дворнягам. Что прикажете делать?

– Еще одно? – рявкнул начальник, выбираясь из-за стола. Выхватил документ из рук подчиненного и быстро пробежал по строчкам глазами: – Что за собачий мор, будь оно все неладно. Только издохших шавок мне и не хватало! Которая по счету?

– Пятая, сэр.

И Джек, не в силах сдержаться, решился добавил:

– В доме мистера Баррета тоже издохла собака. Я слышал, были еще происшествия...

– Происшествия, – с издевкой повторил Харпер, окатив Джека убийственным взглядом. – Чертовы маленькие происшествия! Словно мне и без того заняться нечем. – И вдруг поглядел на проштрафившегося подчиненного заинтересованным взглядом. Перемена была столько разительна, что Джек даже опешил. – Что ж, Огден, вот ты этими шавками и займешься.

– Я, сэр? – Джек точно не знал, радоваться тому или нет: с одной стороны, это целое дело, не просто пустые дежурства на лондонских улицах, а с другой – сплошная стена отчуждения между полицией и знатным Мэйфером. Кто станет прислушиваться к простому констеблю с вопросами про умерших собачек?

– Ты, Огден, ты, – с довольной улыбкой ответил инспектор и даже усы покрутил от избытка довольства. Собой и своею смекалкой.

Так лихо избавиться от дела, да еще сотруднику нелюбимому насолить – это ж целый талант иметь надо!

– Сейчас же отправишься по адресам и выяснишь обстоятельства... происшествий, – кольнул он последним словом, и Джек невольно сглотнул.

Нет, это не дело – наказание какое-то. И стоит его запороть, криков будет побольше сегодняшнего нагоняя! Зря он все-таки в полицию подался, лучше бы документами мистера Баррета занимался.

Правильно говорят: бойтесь своих желаний.

– Есть, сэр. Будет сделано, сэр! – отрапортовал он и отправился вслед за Такером получить бумагу с нужными адресами.

По первому адресу проживала некая миссис Хендриксон, вдова адвоката из Грейс-инн, ее экономка пустила Джека не дальше порога и в самым неласковых выражениях указала на то, что выспрашивать у убитой горем хозяйки про мертвого пса никому не позволит. Все самое нужное он может узнать у нее... А так как узнавать здесь особо не о чем – несчастный пес околел сразу после второго кусочка злополучного мяса – то и говорить им с констеблем совсем ни к чему.

– Найдите разносчика корма, пусть получит за все по заслугам, – заключила она, выставляя Джека за дверь.

По второму ему повезло много больше: старая леди в пышном чепце приняла его добродушно, без всякого пренебрежения. Угостила чаем с ватрушками, а также пространными разговорами о почившей в бозе собачке, папийоне по кличке «Любимчик», издохшем в страшных мучениях.

– Бедняжечка, – заключила она, – катался по полу и тихо поскуливал, словно о помощи умолял. А я ничего не могла поделать... Это закончилось в считанные секунды.

Джек поинтересовался:

– Вы всегда покупаете мясо у одного и того же разносчика?

– Мне оставляют его на пороге. Каждое утро в одно и то же время...

– Один и тот же человек?

– Да, мистер Пибоди с зеленой тележкой, вечно трясется из-за каждого цента. Считает, что старые девы не платят долгов, и мы с ним частенько ссоримся из-за этого.

– Можете назвать его адрес?

Старушка всплеснула руками:

– Да откуда ж, мил человек, я ж его только у дома с тележкой и вижу время от времени. К чему мне адресом этим интересоваться? – И осведомилась как бы с опаской: – Полагаете, он виноват в смерти Любимчика? Мясо было потравлено или что?

Джек, признаться, не думал, что мясо могло быть потравлено специально – с чего бы разносчику делать такое? Губить свой бизнес – он полагал, мясо просто протухло. Или попало в него что-то случайно...

Это и стоило выяснить в первую очередь.

Жаль, про разносчика миссис Хендриксон он так и не смог расспросить.

Что ж, в следующий раз он от этого не отступится, даже если все экономки мира горой восстанут за свою убитую горем хозяйку!

И Джек почти собрался идти, когда старушка сказала:

– Там у меня еще кусочек мяса остался... на ужин Любимчику думала припасти. Теперь только выбросить осталось... Бедный, бедный Любимчик!

– А можно я его заберу? – живо откликнулся Джек, и старушка послала служанку за мясом.

– Возьмите, коль считаете нужным, и найдите виновного в этом ужаснейшем преступлении, – сказала она.

Напутствуемый такими словами, Джек вышел на улицу и подумал, а не пойти ли ему поначалу в сторону Харви-стрит, пробраться дворами к сараю-лаборатории доктора Максвелла и не отдать ли ему кусок неприятно пахнущего мясо на экспертизу. Вдруг тот полезное что-то скажет, такое, что враз даст разгадку собачьему мору в богатых районах.

И он поворотил в сторону Харви-стрит...

Проходя мимо докторской приемной, он чуть замедлил шаги, пытаясь понять, принимает ли доктор или как раз занимается изысканиями в старом сарае. Понять не сумел и, свернув в переулок, отправился в сторону лаборатории...

Первым, что встретило его по дороге, – все тот же сладковато-приторный «аромат» разложения, от которого перехватывало дыхание; как доктор выносил его больше пяти минут кряду оставалось для Джека загадкой.

Он постучал в двери сарая. Огромный амбарный замок, казалось, висел здесь годами... Ничто не говорило о присутствии доктора, и Джек, порядком разочарованный, собрался было идти восвояси, когда услыхал голоса:

– Надеюсь, вас не смутит этот запах? Сам я, признаться, давно с ним сроднился. Вот, мятные капли: помажьте немного под носом.

Джек обернулся от двери и увидал доктора Максвелла в странной компании: с девушкой под густой вуалеткой со шляпной коробкой в руках.

По тому, как дернулось его сердце, он враз... с ту же секунду насторожился.

Всмотрелся...

Подсунул палец под ремешок полицейского шлема и дважды провел по взмокшему подбородку.

– Благодарю, так явно намного лучше, – сказала дама под вуалеткой, и Джек решился бежать.

От этого голоса...

Тонкий фигурки с серебряными волосами.

От этого невозможного совпадения, снова столкнувшего их друг с другом...

Да только замешкался и не успел.

– Джек, ты ли это? – заметил его доктор Максвелл. – Я нынче буквально нарасхват. Чудеса, да и только!

– Здравствуйте, доктор. – Парень старательно делал вид, что спутницы доктора не замечает. – Я тут по делу пришел... Хотел cпросить кое-что...

Доктор Максвелл кивнул, как бы признавая такую возможность.

Осведомился только:

– Вот и гостья моя хотела спросить. Надеюсь, ты будешь не прочь чуток обождать?

Наверное, стоило удалиться, сказать, что заглянет позже, да только язык так во рту и не провернулся. К тому же хотелось узнать, что привело миссис Уорд к доктору Максвеллу... Что в шляпной коробке, старательно удерживаемой ею в руках?

Уж явно не новая шляпка.

И даже не что-то, подобное ей!

– Джек может присутствовать при разговоре, – сказала вдруг девушка, отводя вуалетку. – Он знает, о чем пойдет речь...

И брови доктора Максвелла подпрыгнули к линии волос.

– Так вы знакомы?! – воскликнул он, крайне удивленный. – Этот парнишка полон сюрпризов. – И он, по-приятельски хлопнув Джека по плечу, отпер двери сарая и поспешил внутрь.

– Другие тоже подчас удивляют, – откликнулся Джек совсем тихо, так что услышать могла только Аманда, и услыхала, судя по всему: скулы ее предательски покраснели.

В глазах что-то блеснуло...

– Ставьте коробку сюда, – велел между тем доктор Максвелл, указывая на свой прозекторский стол.

И девушка, выполнив указание, подняла крышку коробки.

В ней находилась... мертвая собачонка.

– Болонка миссис Паттесон, – озвучила Джекову догадку Аманда. И он смутился, поняв, как просто прочесть его мысли... Пусть это и было несложно. – Пришлось сказать, что я снесу ее к мистеру Грову, владельцу бюро похоронных услуг. Несчастная женщина так убивалась, что я...

– … Решили скрасить ее несчастье? – подсказал доктор Максвелл.

– Примерно так, – улыбнулась Аманда смущенной и вовсе безрадостной улыбкой. – Сказала, ее похоронят со всеми почестями, в отдельном... собачьем гробу.

– … Но прежде решили узнать, что стало причиной ее преждевременной смерти?

И снова Аманда кивнула.

– В районе Мэйфера издохло не меньше десятка собак, – сказала она. – Я было подумала...

– … Что это ведь неспроста. И были, конечно же, правы! – При этих слов доктор Максвелл извлек пушистое тельце из тесной коробки и разложил его на столе.

– Итак, посмотрим, – он приподнял правое веко пушистого пациента, – глазное яблоко покраснело… и пахнет... – он поводил раскрытой ладонью над трупом мертвой собачки. – Принюхайтесь? Ощущаете этот запах?

Аманда и Джек одновременно подались вперед.

Одновременно отпрянули...

– Запах горького миндаля, – сказала девушка, поглядев в сторону доктора.

Тот улыбнулся:

– И вы абсолютно правы, юная леди. Первый из признаков отравления цианидом – запах горького миндаля. А еще, – он разжал крепко сцепленные челюсти животного, – прикушенный язык и покрасневшая кожа. В данном случае, лопнувшие сосуды в глазах... – И констатировал, разогнувшись: – Этот пес был точно отравлен, никаких сомнений, но я бы хотел убедиться в том досконально. Если вы, конечно, не против? – поглядел он на девушку. И указал на свой скальпель...

– Но мисисс Паттесон... – возразила было она, однако доктор подхватил по обыкновению:

– …Ничего не заметит. Я вам обещаю! – Аманда молча кивнула. И доктор заметил: – Быть может, вы подождете снаружи? Для общего нашего блага, – и он выразительно указал на свой некогда белый фартук, покрытый следами высохшей крови.

Аманда сглотнула.

Такого ей видеть никак не хотелось!

И Джек был с ней полностью солидарен.

Была ранняя осень, и сердце Джека казалось немного под стать медленно угасающей природе: оно еще билось, но как-то неровно и скупо.

Как будто бы из последних отмеренных ему сил.

Они стояли у самых дверей, глядя в заброшенный сад...

И слов для возможного разговора мучительно не находилось.

Спасла положение девушка:

– Ты можешь не верить, но я действительно рада видеть тебя, – сказала она, по-прежнему глядя в сад на пышный куст хризантем. – И рада твоей исполнившейся мечте. И... вообще... – теперь она поглядела в упор, – ты счастлив? Все так, как мечталось? – Мазнула взглядом по синяку на щеке, по форме, рука ее странно дернулась, словно она усмирила какой-то порыв.

И Джек, пусть и желая ответить наигранным «счастлив», вдруг выдал совершенно другое:

– Я думал, что людям смогу помогать, а вышло... немного не так, как мечталось. – И даже потер ушибленную скулу, что не осталось девушкой незамеченным.

– Как это вышло? – спросила она.

И Джек отмахнулся:

– Пытался закон блюсти. – Ему стало неловко за вид свой, за явное неумение постоять за себя.

За глупое сердце, влюбленное не в того человека...

И он, разозлившись, решился спросить:

– Как сами вы поживаете, миссис Уорд? Все так... как мечталось? – ударил ее же словами.

И сам не подумал бы, что способен на это.

Аманда, однако, лишь грустно ему улыбнулась:

– Все лучше, чем я надеялась, Джек, – сказала она. – Мистер Уорд неплохой человек и он по-своему добр ко мне, к тому же часто занят делами, и я могу делать все, что желаю

– Например, хоронить мертвых собачек?

– И это, и многое другое, – подтвердила она.

Они в смущении улыбнулись – как будто стена отчуждения дрогнула между ними.

И Джек снова поинтересовался:

– Почему вы... почему вы пришли именно к доктору Максвеллу? – Говорить «вы» вдруг показалось каким-то неловким, но они ведь не были больше друзьями.

– Я читала о деле Этель Эдвардс в газетах, – призналась Аманда, – и там его имя довольно часто упоминалось.

Джек молча кивнул, и радость наполнила его от макушки до кончиков пальцев в неудобных полицейских ботинках.

Аманда Риверстон Блэкни следила за его жизнью через газеты!

И пусть о нем ни словечка в статьях не упоминалось, зато о инспекторе Ридли было более, чем достаточно. И она не могла не понять, что он напрямую с инспектором связан...

Думать так, пусть даже ошибочно, казалось очень приятным.

– Миссис Уорд... Джек, – позвал их в этот момент доктор Максвелл, и молодые люди поспешили вернуться в лабораторию.

Пахло там теперь еще хуже – они с опаской покосились на прозекторский стол. Впрочем, любимица миссис Паттесон выглядела пристойно: доктор заштопал ее с мастерством истинной белошвейки.

И сказал:

– Я не ветеринар, как вы понимаете, и мало что смыслю в собачьей физиологии, но кровь, взятая из сердечной полости этого пса, с определенной ясностью подтверждает наличие яда в его организме.

– Цианида, как вы и предполагали? – осведомилась Аманда.

– Синильная кислота, миссис Уорд, или конкретнее: цианистый кали. Именно так. В преступных кругах известен чуть менее мышьяка, однако после изобретения метода Марша и его использования в судебной системе, стал использоваться активнее. В отличие от того же мышьяка, действует почти моментально, легко растворим в воде, не обладает ярко выраженным вкусом, да и достать его несложно. Им морят насекомых в амбарах да на судах... В любой аптеке можно купить. Вот, посмотрите, – указал он на колбу с голубоватым осадком на дне, – я выделил цианистый кали с помощью подкисленного раствора медного купороса. Только при его наличии в тканях, получается этот ярко выраженный осадок синего цвета... Итак, кусочек кошачьего мяса, принесенный тобою, Джек, – подытожил он уже сказанное, – был также отравлен ядом, как и тело вашей собачки, миссис Уорд. Полагаю, назвать то простым совпадением было бы крайне нелепо. Особенно в свете собачьего мора в районе Мэйфера...

Джек, слушавший молча, с напряженным внимание, произнес:

– То есть разносчик кошачьего мяса и есть наш преступник? Его и стоит искать в первую очередь.

– Полагаю, то самый логичный из вариантов, – ответствовал доктор, отставляя колбу на стол. – И если только яд не попал в мясо случайно, то он наш единственный претендент в собачьи убийцы.

– Не помешало бы все же проверить и других песиков тоже, – заметила вдруг Аманда, и Джек скривился, как от зубовного флюса.

Не голос Аманды заставил его так поступить: воспоминание об инспекторе Харпере, отправившем его по адресам скорее в наказание, нежели из желания найти истинного преступника.

– Совсем не уверен, что мне это позволят, – он глянул на девушку и уткнулся взглядом в ботинки, – высокие господа не желают не только мертвых любимцев мне показать, но даже вести разговор предпочитают через служанок.

– А если инспектору рассказать... – предложила она, легко понимая причину выказанного Джеком смущения. Полицейских в Мэйфере не жаловали, считали людьми низшего сорта, а уж констебли и вовсе казались никем.

– Инспектор... – Джек снова замялся, – мое самовольство вряд ли одобрит. – Теперь он поглядел на доктора Максвелла. – Мне следовало пройтись по наказанным адресам, а вовсе не к вам обращаться.

– Понимаю, – тот в задумчивости постучал пальцем по подбородку. – Что ж, решим это дело иначе: ты делай, что тебе должно, – поглядел он на Джека, – я сам отправлюсь в участок и расскажу о выявленных результатах. Нет-нет, – сказал он Аманде, – о вас также ни слова, представлюсь озабоченным гражданином, добывшим кусочек отравленного мяса для химического экспермента.

На том они и порешили: уложили мертвого песика в шляпную коробку и поспешили к выходу с заброшенного участка. Джек нес коробку перед собой...

И думал о том, что чувство к Аманде ничуть не угасло, лишь тлело крохотным угольком и вспыхнуло снова, как кочергой растревоженное новою встречей.

У самой калитки Аманда сказала:

– Ты мне расскажешь, что выяснится по делу? Хотя бы через мистера Баррета... Мне очень хотелось бы знать.

– Я расскажу... – Комок помешал ему сказать больше.

Уж лучше б и вовсе с ней не встречаться!

Не видеть ее такой же Амандой, как было то в Хартберне время назад...

– Кликнешь мне кэб? – попросила она.

Джек молча кивнул и придержал для нее калитку, направился следом на шумную Тонбери-стрит., где и свистнул, призывая извозчика.

– Спасибо, Джек. – Аманда забралась внутрь и протянула руки к коробке. Он вцепился в нее, как утопающий: страшно было отдать, разлучиться теперь уж... может, навечно. – Джек, – повторила она, мягко, как будто все понимания, и он, наконец, протянул ее коробку.

Пальцы их на секунду соприкоснулись...

Джек отдернул ладонь, словно ужаленный.

Глядя куда угодно, только не на Аманду, споро захлопнул дверцу и отступил.

Поднял глаза только минутой позже – кэб был уже далеко, магнетизм девичьих глаз больше не действовал на него. Джек развернул листок помеченных Тейлором адресов и отправился к следующему по списку...

Всю дорогу Аманда стояла перед глазами, ее голос звучал в голове. Это было подобно солнечному удару! Безумному наваждению.

Джек встряхнул головой и заметил констебля у нужного дома.

– Огден, слыхал, что случилось? – позвал его тот, расплываясь в улыбке. – Тутошнюю богачку ядом каким потравили. Прямо за завтраком и окочурилась... Зрелище, говорят, малоприятное. Инспектор зол, словно черт! Сначала дворняги, теперь дамочка эта. Напасть, да и только!

Джек поглядел на констебля, одного из немногих, с кем близко сошелся на новой работе.

Тревожные мысли прорвались сонмом вопросов:

– Как это случилось? Давно ли? Про яд сумели узнать?

– Ну-ну, – осадил его парень, – ты это, придержи лошадей! Харпер прибыл около получаса назад. Еще и узнать ничего не сумел... Сам-то как здесь оказался?

– Так я ж по делу, – пожал Джек плечами, – мне велено было про мертвых собак расспросить. И этот адрес был в числе прочих...

– Беда, – покачал головой Брэкстон, – кажись в этот раз не только дворняге, но и хозяйке досталось. Что ж это такое творится?

И Джек, посчитав тот вопрос риторическим и не нуждающемся в ответе, направился в сторону заднего входа. Ему страсть как хотелось узнать, что случилось с хозяйкой умершей от яда собачки...

А то, что собачка потравлена ядом, как ее остальные товарки, он даже не сомневался.

Миссис Эмилия Коупленд лежала под белой простыней на полу собственной гостиной. Инспектор Харпер обосновался в угловом кабинете: опрашивал слуг, хмуря кустистые брови, довел до истерики камеристку, рассердил экономку и в целом считал, что ведет себя верно. Подумаешь, припугнул их немного, аль не цветы полевые: от легкого ветерка не рассыплются. Зато говорить станут больше... Испуг любому язык поразвяжет.

– Итак, расскажите все от начала, – потребовал Харпер от горничной с перепуганными глазами. – Все точно, как было, ничего не скрывая.

И та пропищала:

– Я рано поднялась, еще только свет занимался, и сразу отправилась черпать воду в колодце. У нас намечалась недельная стирка...

– К чему мне все это? – одернул ее инспектор в видимом раздражении. – Начните сразу с хозяйки, с ее пробуждения... Что было после?

– Я мало что знаю, – пожала плечами служанка, – пока воды натаскала, Полин управилась с каминами в доме, а после случилось это, с собачкой хозяйки. Ее кормили в хозяйских покоях, всегда точно по расписанию, там она и издохла под крик миссис Коупленд. Мы в ужас пришли, когда его услыхали... Уж как она плакала, как убивалась, как будто родное дитяте оплакивала. Никто толком не понимал, что такое случилось... Кухарка до ужаса перепугалась. И точно не зря: хозяйка призвала ее к себе, вопросы разные задавала...

– Что за вопросы? – решил уточнить инспектор.

– Так то про собачью кормежку: откуда она, что да как. Была уверена, песика отравили, велела в полицию обратиться. Мол это она так не оставит... Мисс Геррет, наша кухарка, – понизила она голос, – сказала, он умер с пеной у рта. Она его увидала и даже перекрестилась!

– Что было после? – одернул ее инспектор.

– А после наш Тэдди, один из младших лакеев, побег в полицию донести, а мертвую собачонку велели снести на ледник да там до поры и оставить. Хозяйка же еще убивалась, стенала, словно раненая волчица, и мистер Хэнкок велел подать чаю с бисквитом. Хотел усмирить ее как-то, утишить горе бедняжки.

– Мистер Хэнкок – старик с пышными бакенбардами? – Служанка утвердительно кивнула. – И кем он приходится... приходился вашей хозяйке? – осведомился инспектор.

– Двоюродный дедушка ныне представившегося мистера Коупленда, инспектор. Бедняжка остался без крыши над головой, и наша хозяйка его приютила. Она всегда была сердобольной и доброй! Сироткам там помогала, бедняжечкам разным. Однажды и мне целый пенс подарила, просто так, в благодарность за чистый камин! А еще...

– Ближе к делу, мисс Корбет, – одернул ее инспектор, – кто подал чаю с бисквитом?

– Так мистер Стоун и подал, дворецкий наш то бишь. – И тут же воскликнула: – Вы ведь не думаете... – даже рот рукою прикрыла. И тут же себе же и возразила: – Нет, мистер Стоун совсем не такой! Не отравитель какой-то. Он служит здесь долгие годы, к тому же хозяйку все любят...

– Так ли уж все?

Девушка тут же смутилась:

– Коль вы на мастера Дэвида намекаете, так ссоры те не всерьез, так и знайте. Мать с сыном бранятся и мирятся, что здесь такого?

– И часто они так бранились?

– Частенько, коль мастер Дэвид из Франции возвращался. Он там на художника учится, экспрессионист называется, – произнесла она по слогам сложное слово. И засияла от радости за себя... – Хозяйка хотела, чтоб он за голову взялся, имением занимался, а тот ни в какую: уеду и больше меня не увидишь, так и сказал на полном серьезе.

– То есть в ладу они не были?

– Можно и так, верно, сказать, но чтоб свою матушку потравить...

– Расскажите, как это случилось.

– Мисс Флойд о том лучше расскажет – они рядом сидели, когда то приключилось – я знаю лишь только, что плохо ей стало, хозяйке-то нашей. Она за горло схватилась, сказала, ей воздуха нет. На подушки вдруг завалилась! Мистер Хэнкок подумал, что это все сердце: велел принести сердечные капли, послали за доктором. Только все бесполезно: глаза у нее закатились, щеки вспыхнули алым, и пена выступила на губах. Когда прибыл доктор, он сразу велел в полицию обратиться, сказал, все признаки отравления на лицо. Вот все, что я знаю! Честное слово, инспектор.

И тот благосклонно кивнул.

– Идите, да лишнего не болтайте! Спрошу по всей строгости закона.

Он погрозил девушке пальцем, и та выскочила, словно ошпаренная.

Джек прошел задним ходом: притихший, словно в трауре, дом казался до странности неживым, словно умер вместе с хозяйкой. На кухне, в прачечной, в общей столовой шептались слуги, но тихо, как мыши.

Иль призраки...

И лица у всех были под стать: бледные, перепуганные.

Они разбегались при взгляде на полицейскую форму, и Джек не знал радоваться тому или печалиться. По крайней мере, никто не прогнал его прочь, и он оказался в холле, пытаясь представить, куда же идти.

В этот момент, хлопнув распахнутой дверью, в дом ворвался молодой человек лет примерно до тридцати с копной рыжих волос и потерянным взглядом.

– Где моя мать? – воскликнул он от порога, заметив Джека и замерев на мгновенье.

– Мистер Коупленд, сэр, – появился за ним взволнованный Брэкстон, – вы не должны так врываться на место возможного преступления...

Тот обернулся и закричал:

– Где моя мать? Или я за себя не ручаюсь...

Брэкстон кинул на Джека умоляющий взгляд: мол, что мне делать, как быть, и Джек молча кивнул.

– Он имеет на это право.

– Она в гостиной, сэр, – выдохнул бедный констебль, и мистер Коупленд ринулся прочь.

Джек направился следом...

Он знать не знал ни миссис Эмилию Коупленд, ни ее сына, но чувство глубокого сопереживания сдавило горло и грудь.

Он вспомнил сестру.

Как сам бежал в сторону Лондонского моста и только твердил: «Это не может быть правдой! Энни жива, Энни жива, Энни жива...»

Вот только надежды не оправдались, как и надежды мистера Коупленда тоже.

– Боже мой, мама!

Он долго стоял на пороге – и Джек позади него – никак не решался войти, лишь молча глядел на накрытое простыней тело и, верно, твердил, что мать его точно жива, а это всего лишь ошибка. А после взглянул правде в лицо и даже испуганно отшатнулся...

Лицо миссис Коупленд было спокойным.

Глаза прикрыты.

Поза расслабленной.

– Что с ней случилось? – вопросил молодой человек. – Скажите честно, я хочу это знать.

– Похоже на отравление, сэр. Коронер скажет точнее, он должен прибыть с минуты на минуту.

Тот повторил:

– Отравление. Как это возможно? Мама была добрейшей души человеком, никто не держал на нее зла.

– А как же вы, мистер Коупленд? – прозвучало вдруг от порога. – Разве вы сами не ссорились с ней из-за вашего образа жизни? Я слышал она угрожала лишить вас наследства. И только вчера вы сбежали из дома, в сердцах хлопнув дверью...

Инспектор Харпер проследовал к телу умершей и замер в ожидании ответа.

Коупленд резко поднялся, глаза его вспыхнули негодованием.

– По-вашему, я отравил собственную мать?! – воскликнул он, расправляя широкие плечи. – По-вашему, я на такое способен?!

– Я знаю вас недостаточно хорошо, чтобы делать предположения, уж извините, – ответствовал Харпер со спокойной невозмутимостью. – Но годы службы в полиции научили меня тому, что деньги – наипервейший мотив для множества преступлений. Деньги и изредка – пагубная страсть... И так как второе в данном случае исключается, приходится остановиться на первом, а значит...

Коупленд его оборвал:

– А значит, вы делаете слишком поспешные выводы, инспектор, – почти прорычал он в видимом раздражении. – У матери был юный любовник – вы, верно, не знали об этом – и потому сбрасывать со счетов «пагубную страсть», как вы изволите выражаться, было бы слишком поспешно, вы не находите?

– Любовник, значит... Что ж, это мы проверим! – инспектор Харпер с довольством поглядел вослед быстро удалившемуся Коупленду. Казалось, он был доволен собой и тем, как споро сумел вывести его из себя. – А ты что здесь делаешь? – поглядел он на Джека, разительно переменившись в лице. – Разве я не отправил тебя разведать дело с мертвыми шавками?

– Так я и делаю, сэр. – Вытянулся Джек в струнку. – Дом миссис Коупленд был в числе прочих.

– Ну да, – нехотя признал тот, – ее животное тоже издохло. Так что, удалось выяснить что-то полезное?

Джек произнес:

– Я думаю, сэр, нужно искать разносчика корма. Он либо специально потравил мясо, либо то вышло случайно, и он мог не знать о возможных последствиях.

– Потравил мясо? – со скепсисом, даже долей насмешки повторил Харпер. – Зачем бы ему делать такое? Он просто решил нажиться на явно протухшем товаре, и шавки подохли... И коль хочешь знать, так им и надо. Сюсюкаются с блохастыми тварями, словно с детями родными.

– Но, сэр, – Джека едва не разрывало от правды, – животные были явно отравлены... ядом.

– Еще что придумал...

– Но сам доктор Максвелл... – и он прикусил болтливый язык.

Инспектор Харпер нахмурил кустистые брови, почти открыл рот для гневной тирады (наэлектризованный воздух буквально искрил над его головой), когда женский голос отвлек их внимание на себя.

– Инспектор, сэр, мисс Флойд уснула, нам пришлось дать ей снотворного: уж больно она убивалась, зато мистер Хэнкок дожидается в кабинете. Вы сами просили его подойти, как только сумеет...

– Я знаю, мисс Поттерс, спасибо, что сообщили. – И Харпер с решительным видом отправился в свою штаб-квартиру, казалось, напрочь забыв о присутствии подчиненного. Джек постоял, так и не зная, что ему делать, потом направился следом и замер у неплотно прикрытой двери.

– Итак, мистер Хэнкок, – услышал он зычный голос начальника, что лишь облегчило дело, – кто вы и чем занимаетесь в этом доме?

– Я Дональд Хэнкок, двоюродный дедушка мистера Коупленда...

– Ныне покойного мистера Коупленда, – подметил Харпер, и собеседник воскликнул:

– И что это значит? Миссис Коупленд – добрая женщины, светлой души человек, она приютила меня, когда я в этом нуждался, ни разу куском хлеба не попрекнула. И пусть мой племянник почил три года назад, меж нами с Эмилией все было давно решено: я мог оставаться здесь сколько угодно. На правах друга и родственника... Так она мне и сказала еще после смерти супруга.

– То есть причин ненавидеть миссис Коупленд у вас не было?

– Боже правый, конечно же нет! Она была моим другом и благодетельницей. С ее смертью теряю я больше, чем, смею заверить, приобрету. Ведь мастер Коупленд, внучатый мой племянник, – он со значением откашлялся в кулак, – человек не простой, склонный к поспешным суждениям и порывам...

Харпер спросил напрямую:

– Вы с ним не в ладах, правильно я понимаю?

– Можно и так сказать, – согласился старик. – И мое положение в доме теперь под вопросом... Боюсь, он поступит именно так, как всегда и мечтал: выставит родственника за дверь. Даже преклонный возраст не станет ему помехой...

– Чем же вызвана эта явная антипатия?

– Полагаю, моим полным невежеством в искусстве, а еще неумением принять его сторону в спорах с матерью о выбранном поприще. Он ведь художник, должно быть вы слышали?

– Кажется, кто-то упоминал.

– Художник и вертопрах, – продолжил старик, довольный осведомленностью собеседника. – Живет в Париже, этом вертепе безнравственности и порока, рисует с обнаженной натуры (бесстыдно даже представить такое!) и называет все это искусством. ИСКУССТВОМ, представьте себе такое! А еще обижался неодобрению матери... Говорил, она жизни не понимает: мол, мазульки его однажды прославиться могут. Их потом-де, за деньги огромные покупать станут, а она его-де наследства лишить желает.

– А желала? – вклинился Харпер.

– Был такой разговор, что уж скрывать. В прошлый приезд, да и в этот, пожалуй... Сильно хозяйка тогда осерчала, сказала-де, надоело ей ждать, пока он ума наберется. Мол, жаждет мужского плеча и поддержки...

И Харпер вклинился снова:

– Уж не на полюбовника ли она намекала, а, мистер Хэнкок? Я слышал был у нее молодой да удалый.

Старик оскорбился, Джек понял по резкости его слов, тембру голоса:

– Судить ее – мне не по нраву, да и поздно уже. Скажу только, сердце у нее было большое, любвеобильное, и если кого она и любила после супруга, то, верно, не наше то дело.

– То есть о нем вы не знаете ничего, верно я понимаю?

– Вернее не скажешь.

– Но знали хотя бы, что он существует?

– Догадывался, – нехотя признал Хэнкок. – Подчас появлялись коробки конфет, дорогие духи. Но я не считал должным интересоваться!

– А как же мисс Флойд, она интересовалась?

– Мисс Флойд... Полагаю, что нет, иначе я знал бы об этом.

– Значит ли это, что между вами с мисс Флойд существовало дружеское расположение?

– Как между мисс Флойд и между каждым из нас, инспектор. Мы жили дружной, счастливой семьей, пока не случилось... все это.

Повисло недолгое молчание, как будто, инспектор продумывал новый вопрос, однако спрашивать он не стал, лишь попросил:

– Расскажите, как ЭТО случилось.

Старик то ли всхлипнул, то ли скрипом отозвались его старческие суставы, только звук тот кольнул в самое сердце. Джек почувствовал жалость к бедному человеку...

– Что тут особо рассказывать? Эмилия убивалась по Принцу, была сама не своя. Металась из комнаты в комнату, руки заламывала – вот я и предложил чаю попить, чуток успокоиться, что ли. Знал, добрая чашка только поможет... Она согласилась. Мы расположились в гостиной, дворецкий принес поднос.

– Вы хорошо его знаете?

– Дворецкого, сэр? – удивился Хэнкок. – Он служит здесь долгие годы. Не думаю, что он как-то причастен...

Но Харпер его не дослушал:

– Кипяток разливали из одного чайника, верно я понимаю?

– Конечно, разве могло быть иначе?

Инспектор, видимо недовольный ответом – все выходило сложней, чем он думал – потер гладко выбритый подбородок.

– Было хоть что-то, что ела или пила только умершая и больше никто? – осведомился он.

Хэнкок задумался, припоминая, и Джек встрепенулся, когда он воскликнул:

– Конфеты. Маленький шоколадный набор... Как же я раньше не подумал? Она их нашла за диванной подушкой, даже нам предложила, но мы отказались... – и побледнел. – Полагаете, яд мог быть в них? То есть, возьми я хотя бы одну... – голос его надломился, затих полуфразой.

– Где сейчас эти конфеты?

– Полагаю, что там же...

Харпер выскочил на порог так стремительно, Джек едва успел отскочить.

– Где чертов Брэкстон? – осведомился он с недовольством. – Тебя не должно здесь быть. Отправляйся по адресам.

У Джека упало сердце: первое настоящее преступление, а его гонят прочь, словно дворнягу.

– Брэкстон караулит у дома, инспектор, – ответствовал он. – Вы сами ему так велели.

– Так позови этого идиота сюда... – И тут же добавил: – Но для начала отправляйся в гостиную и отыщи коробку шоколадных конфет. Принесешь их сюда!

– Есть, сэр, – обрадовался парнишка.

Вихрем пронесся в сторону гостиной, замедлился у порога, тело хозяйки как бы обязывало к этому, и напрямую направился к бархатному дивану светло-бордового цвета. Раздвинул подушки, а вот и она, коробка конфет... с тремя пустыми ячейками.

– Ага, – раздался голос инспектора Харпера за его спиной, – так я и знал: кто-то грел уши у самой двери. Кто подслушивал недозволенное! – Покрутил он пальцем в сторону Джека, словно ввинчивал пару шурупов в крышку его гроба. – Попался, голубчик!

– Сэр, я только сделал, как вы велели.

– Я велел отыскать коробку конфет, но не сказал, где искать в первую очередь. – Голос мужчины так и сочился злорадством. – Ты же направился напрямую сюда... – Он ткнул пальцем в сторону дивану. – Знал, где искать, а значит, подслушивал. – Харпер подошел совсем близко, выхватил злополучный шоколадный набор из его рук. Да еще прошипел прямо в лицо: – Ридли, может, и ценит грязных уличных проходимцев с талантом к подслушиванию и неумением подчиняться, я же такого не потерплю. Понял, Огден? Не потерплю. Убирайся отсюда на улицу, где тебе и место. Адресами займется кто-то другой...

– Но, сэр...

– Ни слова, если не хочешь и вовсе лишиться мундира, – прошипел Харпер, тыкнув в пуговицу на его форме. – Пошел прочь! Не желаю видеть тебя подле себя.

Говорить было нечего, Джек поплелся в сторону выхода. Одна из конфет миссис Коупленд, второпях спрятанная в карман, почти полностью растеклась по подкладке, когда парень в полном расстройстве чувств добрался, наконец, до участка.

Аманда весь день провела у подруги, весь день, не считая похода к доктору Максвеллу, а после – к гробовщику на Карнаби-стрит. Он ее просьбе не удивился: сказал, к нему трижды обращались по той же причине. Трижды за день... И трижды на прошлой неделе, когда собачки дохли в домах у Кенсингтонских ворот.

Аманда такого не знала и удивилась.

Джеку бы следовало тоже об этом узнать...

Она отогнала непрошенную идею – свидание с ним растревожило душу больше желаемого. Старые чувства, казалось бы, поутихшие, снова вдруг пробудились...

Она поняла, как нуждается в... друге, таком, что поймет все без слов, а о важном скажет делами. Не просто отправит к модистке: «Милая, купи себе новую шляпку. Хандра убежит в ту же секунду, я обещаю!», а именно разгадает самую суть.

Аманда вздохнула...

Мистер Уорд оказался хорошим супругом (все так, как она и сказала Джеку): дома бывал он нечасто («Новая сделка. Вернусь по возможности быстро!»), ее передвижений не ограничивал («Мой экипаж в твоем полном распоряжении, дорогая!»), денег давал больше необходимого («Купи себе что-нибудь восхитительное. Хочу, чтоб другие завидовали моему счастью!») – все это и многое другое могло бы сделать Аманду счастливой, не будь ей тошно от мысли о подобной жизни.

Теперь она смотрела на вещи иначе...

И дело не только в случае с Мэйбери – везде и всюду она представляла реакцию Джека, его слова и возможный поступок.

Он стал для нее, как бы ни было... странно, мерилом многих вещей.

– Аманда, милая, ты кажешься уставшей. Не пора ли тебе отдохнуть от моей болтовни? Я вижу, что тебя утомила, – сказала Анна и погладила ее по плечу.

К слову, домой возвращаться совсем не хотелось: там не было ничего, что могло бы ее удержать. Но Анна права: задержаться на дольше было бы нетактично…

Она поднялась.

– Дело совсем не в тебе, – отозвалась на это, – но я действительно утомилась. Пожалуй, поеду, оставлю вас с Чарльзом немного наедине.

– Коль матушка нам это позволит, – улыбнулась ей Анна. – Она стережет мою добродетель столь рьяно и непреложно, что мы едва ли обмолвились парой слов наедине. Только гибель несчастной болонки отвлекла ее на мгновенье!

– Сочувствую.

– Я себе тоже.

Они улыбнулись друг другу, и Анна простилась с подругой у самых дверей. Слуга повел ее к экипажу – тот дожидался за воротами – она же поглядела на флигель: свет в окне не горел.

Джека не было дома.

Тем лучше...

И тут она увидала фигурку в плаще.

Будь то мужчина, она и внимания бы не обратила, но женщина рядом с жилищем Джека – здесь она замерла, пристально вглядываясь в темноту.

Так и есть, рыщет у его дома.

– Обождите меня, я скоро вернусь, – сказала Аманда слуге и направилась к незнакомке.

Страха не было, только желание взглянуть ей в лицо.

Кто такая и почему.

– Что вы здесь ищете? – спросила еще на ходу, заметив, как девушка приподняла цветочный горшок.

– Ключ, разве не ясно? – В ответе сквозил неосознанный вызов, и это Аманду задело.

Она, пусть даже не отдавая себе в этом отчета, давно догадалась, кем может быть незнакомка, и мысль эта, даже подспудная, болью ударила по вискам.

– И вы здесь живете? – осведомилась она, вскинув вдруг подбородок. Была это гордость, воинственность или нечто другое – бог его знает! Аманда сама бы не догадалась.

– А что, если и так?

И собеседницы поглядели друг другу в глаза, что в общем-то было непросто в сгустившихся сумерках враз угасшего дня.

– Здесь живет мистер Огден, – сказала Аманда.

Девица вскинула руку с ключом и, отперев дверь, отозвалась:

– Я знаю. К нему-то я и пришла! Вы тоже? – и вроде как внутрь пригласила.

Аманда смутилась: ей следовало уйти, уйти, не оглядываясь прямо сейчас.

Однако она вдруг сказала:

– Мне есть, что ему рассказать. Важную новость по делу!

– Тогда проходите. Станем ждать вместе, если не против.

Девушка вошла в дом, запалила свечу; дверь оставалась открытой, Аманда стояла, не зная, на что же решиться. Свет двух огней – фонаря в руках у слуги и свечи в доме Джека – побуждал сделать выбор, который казался сложнее любого сделанного поныне.

Она вошла в дом и прикрыла дубовую дверь.

Девушка хлопотала на маленькой кухне, молвила только:

– Чай сейчас будет, можете быть как дома.

Аманда прикрыла глаза: дома была не она, а девица, хлопочущая на кухне.

Ей здесь было не место.

Не лучше ли сразу уйти?

Уйти, однако, не получалось: желание осмотреться пересилило все. Голос разума, гордость, неловкость и что-то подспудно другое...

Гостиная была маленькой, но опрятной, с ажурными занавесками и диваном. С рабочим столом, книжным шкафом и фикусом в большой кадке... Смесь кабинета и будуара. Четкий размеренный консерватизм.

Книги в разных углах...

– Джек много читает, – девичий голос заставил ее обернуться. – Вечно сидит, уставившись в книгу... – Мара подошла к чайному столику, опустила поднос с чайным сервизом.

– Полагаю, это неплохо... – начала было Аманда, и собеседница фыркнула.

– Для богатого лорда, может быть, и неплохо, для бедного полицейского – глупость сплошная. Он вбил себе в голову, сделаться лучше, только ему такого не надо: Джек хорош тем, кто он есть. Жаль, что он этого не понимает!

Мара присела к столу, начала разливать кипяток, у Аманды бешено билось сердце.

Вдруг захотелось сорваться и убежать...

– Ты ведь та девушка, на которой свихнулся Мэйбери, я права? – собеседница заступила дорогу и протянула Аманде горячую чашку. – Думала, ты особенная какая, нет же, обычная самая. Разве что из богатых! – И странно так посмотрела. – Даже не знаю, что он в тебе и нашел...

Так сказала, что было не ясно, имеет она в виду Мэйбери или все-таки Джека. И смотрела оценивающе, крайне дерзко... Еще и тыкала прямо в лицо.

Сама-то пусть симпатичная, но Джеку явно не пара. Не видит прока в важных вещах...

Или это она чего-то не понимает.

Дверь распахнулась, ответить она не успела.

– Мара. – Ошарашенный Джек замер как был на пороге. – Мисс Блэкни, – даже именем назвал прежним, настолько был поражен неожиданной встречей.

Мара произнесла:

– Гостья желала важной новостью поделиться, вот я ее и впустила... поговорить.

Аманда вдруг пожалела, что не ушла раньше: послушалась сердца – не голоса разума.

А напрасно!

– Я только хотела сказать, что мор домашних питомцев начался еще с прошлой недели, с домов в Кенсингтоне. Так говорит гробовщик... Я подумала, это может быть важным.

Джек стянул шлем с головы и пригладил волосы пятерней.

– Боюсь, я больше этим не занимаюсь, миссис Уорд, инспектор Харпер отстранил меня от этого дела. К тому же случилось кое-что поважнее... Возможно, вы слышали?

– Что же?.

– Умерла миссис Коупленд. Ее дом на Уордингтон-стрит... Отравлена ядом.

– Тем же, что и животные?

– Сложно сказать. В конфетах яд был тот же самый, но доктор Максвелл сказал, дозировка в них слишком мала, чтобы убить человека. К тому же умершая съела не больше двух штук, а цианистый кали, смешанный с сахаром, им же отчасти и подавляется. Она могла чувствовать легкое недомогание, тошноту, но умереть за минуту, как это случилось, точно бы не смогла.

И Джек рассказал, как добыл одну из конфет из подарочного набора и как отнес ее к доктору Максвеллу в лабораторию. Об гневной отповеди инспектора он, ясное дело, решил умолчать...

Аманда спросила:

– Так что же ее убило, если не яд из конфет?

– Этого я не знаю, – развел Джек руками, – выяснить то предстоит инспектору Харперу. Точно не мне! Вскрытие многое бы объяснило, однако семья воспротивилась подобному «вандализму». Теперь ищут дарителя этих конфет, любовника миссис Коупленд, возможно, он прояснит, как яд оказался в конфетах. А выйти может и так, что умерла она от чего-то другого, но этого даже никто не узнает!

На минуту, но комната погрузилась в глубокую тишину: каждый обдумывал вдруг услышанное, пытался уместить информацию в голове.

Первой заговорила Аманда:

– Слова доктора Максвелла могли бы во многом помочь в этом расследовании... Он был в участке, как намеревался сначала?

– Его там не стали и слушать. Инспектор Харпер крайне ограниченный человек! – в сердцах выдал Джек, не в силах сдержаться. – Он слушает только себя и аптекаря в Сити, а тот либо слишком невежественен, чтобы разбираться в подобных вопросах, либо чрезмерно стар и работает спустя рукава, только с ядом в конфетах он толком не разобрался. Заметил только, что он там присутствует, и инспектору хватило того.

Аманда не знала, что было тому причиной – Джек или сама творящаяся несправедливость – только ее охватило горячее побуждение разобраться в деле с таинственными отравлениями.

– В таком случае, ты просто обязан помочь ему с этим, – сказала она. – Будет несправедливо обвинить невиновного человека, а виновного не привлечь к справедливому наказанию.

Джек помотал головой.

– Я не могу, миссис Уорд. Инспектор отправил меня патрулировать улицы, две смены вне очереди, и я физически не способен ничего сделать.

– Зато я могу, – сказала молчавшая до этого Мара. – Могу, например, про разносчика корма на улицах пораспрашивать. Выяснить, кто он такой! Я слыхала про мертвых животных, и нахожу просто бесчеловечным, поступать так с несчастными песиками или котами.

– А я бы могла наведаться к Коуплендам и расспросить домочадцев, – присовокупила Аманда. – Высказать соболезнования будет не лишним! А с сыном умершей мы даже когда-то дружили...

И добровольные помощницы Джека с ожиданием поглядели на парня. Ему предстояло решить, принять эту помощь или от нее отказаться...

​​​​​​Нехотя, но Джек согласился, чтобы Мара с Амандой поспрашивали каждая о своем. Он явно хотел бы им отказать, понимал только, они не послушают, вот и добавил:

– Только расспросы, не больше. Выяснишь, где он живет и расскажешь то мне!

– Есть, капитан. – Мара сверкнула глазами и схватила Джека за руку.

Сделала то специально, чтоб девушка в дорогом шелковом платье с ясностью поняла: Джек только ее, ей рассчитывать не на что. Вон как глядит на него, разве что искры не разлетаются!

Нет, Джека она не отдаст, так и сказала глазами, вцепившись в его упирающуюся ладонь.

И с болью глядела, как он провожал эту фифочку к экипажу, хотела б подслушать сам разговор между ними, однако не стала.

Джек мог заметить, а ей сообщать ему важную новость...

– Я отыскала корабль, – ринулась она в бой, как только Джек возвратился в гостиную, мрачный, задумчивый. Словно отсутствующий! – Он отправляется из Бристоля ровно через неделю. В будущий вторник! Мы должны быть на нем. Ты ведь не передумал?

Здесь она снова схватила его за руки, заглянула в глаза, умоляя о верном ответе.

Он отстранился, потер подбородок:

– Это так скоро. А как же дело?..

– Которое, Джек? – взвилась Мара жужжащей пчелой. – То самое, участвовать в котором тебе запретили? Разве не сам ты об этом сказал?

Она понимала, что вовсе не новое дело не дает Джеку уехать – здесь было другое, и это ее по-настоящему разозлило.

Злило и сейчас, целую ночь спустя, пусть даже Джек и сказал, что ей волноваться не стоит.

Она не было в этом уверена, вот и стояла у домика разносчика кошачьей еды с поднятой для стука рукой.

Джек запретил ей какие-либо самовольства, но ей просто в отместку хотелось совершить что-нибудь эдакое, противоречащее всему.

И ему в первую очередь.

Мара решительно постучала.

В доме послышались шаркающие шаги, и она стиснула рукоять маленького ножа в кармане, купленного еще прошлым летом и ставшего ей верным товарищем и другом.

На пороге возник болезный старик в телогрейке и шарфе, со слезящимися глазами.

Он прошамкал:

– Чем могу быть полезен, юная леди?

И Мара несколько растерялась: она не думала, что он будет таким... неопасным. Всего лишь дряхлый старик с покрасневшим носом и слезящимися глазами.

– Простите, я прихворал, – оправдался он перед нею. – Простуда вдруг одолела. Который день сижу дома, а лучше все не становится. – И снова спросил: – Так чего вы хотели? Чем могу быть полезен?

Мара ослабила хватку на рукояти ножа и ответила:

– Я ищу разносчика кошачьего корма в Кенсингтоне и на Уордингтон-стрит. Слышала, там промышляете вы?

– Я... – Лицо старика помрачнело. – Это моя территория. – И он хлопнул себя по бокам. – Так и знал, что Дикон-пройдоха учудит какую-нибудь пакость.

– Дикон? – переспросила Мара.

– Ну да, племянничек мой никчемный. Сказал, заменит меня, пока я хвораю, мол, нечего волноваться. И вот тебе на... Ну, что он наделал? – осведомился он с напором.

Мара замялась, не зная, как поступить: высказать предположение об отравленном мясе – отпугнуть самого преступника, а смолчать...

– Я... ну...

За спиной раздались мужские шаги, казалось, кто-то с трудом переставлял уставшие ноги, раздался скрип старой тележки и воздух наполнил запах несвежего мяса.

– А вот и племянничек мой. – С прытью, которую девушка никогда бы в нем не обнаружила, старик выскочил за порог и ухватил за ухо появившегося мужчину. – Ну, что ты наделал, несчастный? – вопросил он в явном раздражении. – Признавайся, пока не поддал хорошенько. – И он потянулся к палке, стоявшей у самых дверей.

Мара не сомневалась, что угрозу он свою выполнит, и мужчина – давно не юный подросток – тоже знал это. Он сник, разом скукожился, на глазах его выступили слезы...

Мара невольно отворотилась: было неловко глядеть на слезы взрослого человека, особенно мужчины.

Однако пришлось пересилить себя, когда он внезапно заговорил:

– Я не хотел, видит бог, не хотел убивать этих животных, они ведь ни в чем не виноваты, если подумать. Но я не сдержался, не смог, когда увидал, как они носятся с ними, словно с родными детьми, надевают ошейники с бриллиантами, покупают еду, холят и лелеют, тогда как сотни настоящих детей умирают от голода и болезней. И никому нет до этого дела! Ни одному из этих напыщенных богачей на Мейфере и в Кенсингтоне. Они плевали на них... А эти дети... – слезы побежали быстрей по щекам говорившего, и старый разносчик выпустил, наконец, его ухо.

– Что ты наделал? – только и спросил он полным обреченности голосом. – Что ты наделал?! – повторил по слогам.

– Добавлял яд в мясо, – ответила Мара вместо него. – Умерло не меньше десятка животных. А еще скончалась миссис Коупленд с Уордингтон-стрит, отравлена тем же ядом, что и ее бедный питомец. Полиция может подумать, что вы причастны и к этому преступлению!

Она не знала, действительно ли полиция может такое подумать, но припугнуть бедолагу было не лишним.

И тот испугался: два ярко-красных пятна выступили у него на щеках.

– Я ничего такого не знаю, – пролепетал он с ужасом в глазах. – Я только хотел заставить их прочувствовать, что значит родного ребеночка потерять. Животное – ведь не человек, человека я б никогда... Никогда бы не тронул человека! Как же так... Почему она умерла?

– Где вы брали тот яд? – поинтересовалась у разносчика Мара.

– Купил крыс потравить в амбаре, да только и думал о том, что Мэри моя умерла. Что больше не увижу ее... Что кабы нашлись бы деньги для правильного лечения, она бы... А тут эта работа, и все эти разжиревшие, в золоте шавки – что-то во мне и щелкнуло.

Мара, что уж душой кривить, хорошо его понимала: он потерял ребенка и обезумел от горя, подмеченная несправедливость жгла каленым железом.

– Как же тогда миссис Коупленд? – спросила она. – Вы не имеете к этому отношения?

– Нет же, конечно же, нет, – вскинулся несчастный мужчина. И застонал: – Что же со мной теперь будет?

Оба – старик и мужчина – глядели с тревогой и видимым беспокойством. Мара подумала, что выдавать их не станет... Пусть полицейские сами их вычисляют, коли сумеют, не ее это дело.

– Я про вас не скажу, – мотнула она головой, – но и вы бросьте животных травить. Они в вашем горе не виноваты, вы и сами о том говорите! – И заключила: – Надеюсь, убийцу миссис Коупленд вскоре найдут и про вас благополучно забудут. Просто не делайте глупостей!

– Боже мой! – только и сумел выдохнуть мужчина. Лицо его исказилось от облегчения, оплыло восковою свечой... И Мара развернулась, чтобы уйти.

Только он вдруг воскликнул:

– Постойте! Когда, говорите, умерла эта женщина, миссис Коупленд?

– Вчера в районе обеда.

– Вчера, – мужчина задумался, как бы припоминая. – Вчера рано утром я видел богатого джентльмена на Уордингтон-стрит. Еще удивился, что он вышел так рано... Обычно богатые раньше полудня не появляются. А этот спешил, вроде как торопился куда-то...

– Сможете его описать?

– Это вряд ли, видел его только издалека. Но волосы на висках у него поседели!

Джеку едва ли спалось прошлой ночью: непроходящие, тревожные мысли мучили его даже во сне.

Аманда.

Скорый отъезд.

Смерть миссис Коупленд и отравленные питомцы.

А еще неудавшаяся мечта о полицейской карьере.

Надо бы с инспектором Ридли попрощаться, нехорошо уехать вот так, ничего не сказав, но как это сделать, Джек тоже не мог и представить.

Ридли поверил в него, выпросил это место...

И вот.

У дверей участка остановился кэб, из него появился молодой человек с тростью в руках. Окинув здание заинтересованным взглядом, он неторопливо проследовал внутрь – Джек следом за ним, он как раз шел на работу.

– Мне сказали, здесь я найду инспектора Харпера для разговора по делу миссис Эмилии Коупленд, – произнес посетитель, замерев между стойкой регистраций и дверью. – Меня зовут Френсис Лайонс. С кем я могу поговорить?

В дверях кабинета появился инспектор Харпер, высокий, жилистый, он занял почти весь проход.

– Инспектор Харпер, – представился он. – О чем пойдет речь, любезный?

Его наигранное добродушие мистер Лайонс принял за чистую монету: пристукнул прогулочной тростью по полу и произнес:

– О смерти моей милой Эмилии, инспектор. Кто мог совершить это ужасное, во всех смыслах бессмысленнейшее преступление?

Инспектор осклабился:

– Возможно, сейчас и узнаем. – И он рукой пригласил посетителя в свой кабинет.

– Итак, кем вы приходились умершей, мистер Лайонс? – вопросил инспектор, не в силах скрыть самодовольной улыбки.

Ему казалось дело раскрытым, оставалось лишь уточнить факты.

– Сердечным другом, – отозвался молодой человек.

– То бишь любовником?

– Это слишком грубое слово для обозначения наших с Эмилией чувств. Мы были больше, чем просто любовники, инспектор: нас связывало чувство намного более крепкое, нежели просто физическое влечение, если вы понимаете.

Харпер покачал головой.

– Признаться, не понимаю, – произнес он, то ли провоцируя собеседника, то ли действительно этого не понимая.

И Лайонс вскочил со стула:

– Это было настоящее чувство, инспектор! – воскликнул он с пафосом, далеко не наигранным, и снова упал на сидение стула. – Мы любили друг друга с тем особенным чувством, испытать которое редко кому удается.

Теперь он сник и сидел, низко опустив голову, словно вспышка негодования растратила весь заряд бодрости в его тощем, щегольски одетом теле.

– И разница в возрасте никак этому не мешала? – осведомился инспектор. – Миссис Коупленд пусть и была женщиной особенного очарования, однако давно отсчитала четвертый десяток, и для такого, простите, юного джентльмена, как вы... Кстати, сколько вам лет, уточните для протокола?

– Мне двадцать три. – Молодой человек потемнел лицом от негодования. – И возраст, чтобы вы знали, инспектор, любви не помеха. А уж оглашать возраст женщины – мовитон, как он есть. Вы не смеете делать то, не страшась прослыть хамом и грубияном!

Инспектора его отповедь тронула, разве что, вскользь: он был человеком той редкой породы, что, почитая себя лучше других, на дерзости, высказанные в свой адрес, не обижаются. Просто не допускают, что те могут по-настоящему их касаться...

Вот и сейчас он лишь улыбнулся.

– То есть, я правильно понимаю, желать смерти убитой женщине у вас не было явных причин? – осведомился он у собеседника и выложил на стол коробку шоколадных конфет.

– Ни явных, как вы изволите выражаться, ни тем более скрытых причин. Повторяю, я любил эту женщину, а она любила меня!

– И этих конфет вы ей не дарили? – Харпер постучал по коробке указательным пальцем.

– Не дарил, – подтвердил молодой человек. – Конфеты – так пошло, когда речь идет об истинных чувствах. Я отдал ей сердце! Неужто конфеты равноценны тому?

Харпер потер подбородок: такие слова ему редко приходилось услышать. Мальчишка казался по-настоящему искренним, пусть он ему и не верил.

– Значит, конфет вы возлюбленной не дарили, – повторил он как бы в раздумье, – и новой любовницы, более юной да побогаче, себе не нашли. Иначе оно всяко бывает: вы захотели уйти, миссис Коупленд вас не пускала, возможно, шантажировала чем, – он выжидающе поглядел на собеседника, вдруг выдаст себя хоть чем-то, – и вы решили освободиться...

– Ваши предположения оскорбительны, инспектор!

Лайонс снова вскочил со стула, грохнул тростью по полу.

– Не знаю, откуда вы набрались такого, инспектор, возможно, все дело в Дэвиде... Это он вам такого наговорил? Очернил меня, как только возможно. Никогда не любил меня, что уж скрывать!

Харпер глянул на лист перед глазами.

– Дэвид – это сын миссис Коупленд? – осведомился для полной уверенности.

– Именно он. Спесивый малый... К тому же, – произнес Лайонс так, словно это только сейчас пришло ему в голову, – художник. А вы знали, что в пигмент берлинской лазури входит толика яда, цианистого кали? Как знать, вдруг это он отравил свою мать, устав от ее извечных придирок?

И молодой человек с вызовом поглядел на инспектора.

Аманда прибыла на Уордингтон-стрит сразу после обеда, решила принести соболезнования, заодно попытаться что-нибудь разузнать, и все то на правах старой дружбы с Дэвидом Коуплендом. Их матери когда-то дружили, и дети частенько встречались в Гайд-парке за ловлей бабочек и игрою в мяч.

Правда, это было давно.

Так давно, что казалось неправдой...

– Миссис Уорд. – Старая леди, приветствующая ее в малой гостиной и облаченная в глубокий траур, казалась черной не только одеждой, но и лицом. Следы искреннего страдания пролегли бороздами-морщинами вокруг рта и у глаз.

Она плакала, но пыталась это не выдать.

– Мисс Флойд, примите мои искренние соболезнования, – сказала Аманда, сжимая руки старушки в своих ладонях. – Эта трагедия поразила нас всех. Бедная миссис Коупленд... Бедные вы, мистер Хэнкок и Дэвид! Как вы все держитесь?

– Из последних сил, не иначе. – Мисс Флойд промокнула платком увлажнившиеся глаза. – Такое горе... такое внезапное горе, миссис Уорд. Разве подумал бы кто, что такое возможно? Что милочка миссис Коупленд умрет раньше меня или Хэнкока... Раньше Дэвида. Да еще какой смертью, мучительной, страшной! Такой, что врагу даже не пожелаешь... Я все еще словно во сне, словно открою глаза, и Эмилия скажет: «Велите подать чай на террасе, погода сегодня выше всяких похвал». Но этого больше уже не случится!

Не в силах сдержаться, старушка уткнулась носом в платок, и плечи ее затряслись от прорвавшегося рыдания. Аманда погладила ее по плечу...

– Вы были очень дружны, – сказала она, – ваше горе оправданно. Я понимаю.

Старушка сквозь слезы проговорила:

– Эмилия приютила меня, обеспечила жизнь, о которой я и мечтать не могла. Я ведь одна в этом мире, – объяснила она, – ни детей, ни супруга. Никого, кому было бы дело до несчастной старухи...

– Миссис Коупленд была женщиной сердобольной и доброй, – вставила Аманда. – Помнится, матушка говорила, что лучшей благотворительницы и сыскать было трудно.

Мисс Флойд, несколько успокоившись, с энтузиазмом это подтвердила:

– Она была самой доброй женщиной на земле, миссис Уорд! Ее все любили, абсолютно все. Сложно представить, кто мог захотеть сделать такое...

Слезы снова потекли по ее щекам, и старушка, направив гостью ко гробу умершей, поспешила на время удалиться, «припудрить носик», как сказала она сквозь слезы.

Аманда осталась в комнате с гробом умершей наедине. Облаченная в свое лучшее платье, с живыми цветами в каштановых волосах, миссис Коупленд казалась всего лишь уснувшей... И только наличие гроба, сложенных рук и сладковатого запаха разложения, который даже аромат белых лилий с трудом мог перебить, говорило о том, что проснуться ей уже не придется.

Увы, никогда.

Аманду слегка затошнило то ли от запаха лилий, то ли от ощущения безысходности, так и веющей от погибшей во цвете лет женщины. Здесь, у гроба чужого ей человека, она вдруг с ясностью поняла, как быстро все может перемениться... Как важно уметь не откладывать жизнь на потом. Ценить ускользающее мгновение, словно дар. Драгоценность, которая больше не повторится!

У нее стиснуло горло.

На глазах выступили слезы.

Она едва сумела взять себя в руки, как в комнату кто-то вошел, встал у гроба подле нее.

– Миссис Уорд, – услышала она мягкий мужской голос и, наконец, поглядела на его обладателя.

Это был Дэвид, друг из далекого детства, – она с трудом узнала его.

– Мистер Коупленд.

Он улыбнулся, очень теплой и грустной улыбкой.

– Просто Дэвид, если не против. Франция сделала из меня радикала... Но ручку даме я все-таки поцелую. – И он поцеловал ее руку. Потом поглядел на умершую мать, и улыбка сбежала с его лица: – Бедная матушка! – произнес он одними губами. – Ей никогда не нравились лилии, а теперь...

– Мне так жаль, что это случилось. Твою матушку очень любили... Ни один не сказал о ней плохо, а ты знаешь, насколько безжалостны люди.

Молодой человек усмехнулся.

– Неужели даже любовником не укорили? Этим франтиком с напомаженными усами, что годами был младше ее собственного ребенка.

Аманда смутилась, не зная, что на это ответить. Досужие сплетни были мало ей интересны, к тому же она слишком долго отсутствовала в столице. Этот скандал прошел мимо нее...

– У любви подчас странные лица, – наконец отозвалась она, и Дэвид поглядел на нее с любопытством.

– Считаешь, она была влюблена в этого мальчика?! – осведомился он все с той же насмешливостью в голосе. – Как бы не так. Поначалу ее, возможно, и увлекало его юное тело, эти внимание и мнимое обожание, но потом он порядком ей надоел. – И с напором: – Будь уверена, это Лайонс подарил ей отравленные конфеты!

– Но зачем? – осведомилась Аманда. – Зачем ему делать такое?

– Затем, что матушка содержала его, разве не понимаешь? Смазливый мальчишка из обедневшей семьи, но с большими амбициями, он присосался к ней, словно клещ. И явно был бы не рад лишиться подобной кормушки!

Аманда спросила:

– Тогда какой ему смысл лишать ее жизни?

– Такой, что у матери был кто-то другой, и Лайонс мог захотеть отомстить за измену.

Смена не задалась с самого начала: парочка дебоширов и воришка зеленых яблок на Ковент-гарденском рынке изрядно его погоняли, вымотав силы. Джек подумал тогда, что точно не станет скучать по ужасной работе, когда под шлемом чешется голова, а неудобная обувь кажется кандалами...

Он впервые решил, что порадуется избавлению.

И припомнил прошедший вечер...

Мара ему рассказала про свои изыскания в городе: про расспросы о синей тележке торговца кошачьей едой, о том, как узнала хозяина и наведалась к нему в дом.

И о том, что выяснила про мертвых животных...

– Он никак с этим делом не связан, – сказала она. – Та богачка умерла как-то иначе! Ее любовничек потравил, этот самый, с серебряными висками.

Джек решительно покачал головой.

– Ее ухажер был в нашем участке, явился давеча сам, и инспектор с ним побеседовал. Он ненамного старше меня... Молод и вовсе не сед. Да и конфет, если верить его же словам, возлюбленной не дарил!

Мара фыркнула.

– Нашел, кому верить. Такие, как он, наплетут – дорого не возьмут! – И добавила: – Это не наше дело. Не твое оно, Джек, пусть другие его и решают! Ты о нас лучше подумай. – И взмолилась, как никогда еще прежде: – Умоляю, уедем вот прямо сейчас! Меня больше ничто здесь не держит. Вызовем кэб и отправимся на вокзал...

Каждый раз, как она говорила такое, его сердце ухало в самые ноги, там же и оставалось, пока мгновенная паника не унималась.

Хотел ли он, в самом деле, уехать?

И что так страшно пугало его?

– К чему эта спешка? – спросил он как можно спокойней. – Дождемся нового дня, я получу недельное жалованье. Деньги нам точно не помешают!

И Мара так на него посмотрела – словно кнутом стеганула – спросила:

– Дело только в деньгах? Или в ком-то другом, до сих пор имеющем власть над тобою?

Что он ответил? Кажется, отпирался. Точно так, как делал всегда, и почти убедил собственное сердце.

Только вот для хорошего самообмана нужны время и километры дороги.

А еще лучше – безбрежный Атлантический океан.

Еще бы узнать, что с миссис Коупленд приключилось...

Кто ее отравил и с какой конкретною целью?

Допрошенные Харпером люди все как один утверждали, что умершая, добрейшей души человек и благотворитель, помогала сиротским домам, щедро жертвовала больницам и обществу спасения падших женщин, она даже в собственном доме двух стариков приютила, а каждый из них мог называться родственником только с натяжкой.

Зато был сын, художник и вольнодумец, не оправдавший материнских надежд и явно страшившийся лишиться наследства.

И юный любовник, возможно, отвергнутый ради кого-то другого...

Но конфет якобы не даривший.

Нет, Джек не мог уехать прямо вот так, зуд под кожей не дал бы покоя, часы же как раз показали четверть второго. Смена еще не закончилась, но держаться за место больше не было смысла... Он уезжал, чтобы больше не возвращаться.

Джек покинул свой пост и отправился на Уортингтон-стрит.

Решил положиться на случай: удача и интуиция его прежде не подводили.

Так и случилось...

Ему открыла служанка.

Сверкнула глазами:

– А вы с инспектором разминулись: он отбыл не более получаса назад.

Джек выдохнул, вроде как разочарованный.

– Ну вот, теперь бежать за ним следом, – произнес с нерадостной миной и потер пальцем под шлемом. – Не найдется стакана воды? Пить хочется. – Он пытался сообразить, как бы так завести разговор, чтобы служанка что дельное рассказа. Знал на собственном опыте, слуги всегда знают больше, чем говорят, и этот случай не должен быть исключением.

– Совсем загонял? – с сочувствием отозвалась горничная. – Он жутко противный, этот инспектор. – И поманила: – Пойдем, у меня есть что-то получше воды.

Джек с радостью согласился и пошел за ней в сторону кухни.

– Сегодня хозяйку похоронили, – сказала она, споро управляясь с двумя чашками чая. – Был поминальный обед. Ох, и много ж людей приходило! Кухарка с ног просто сбилась. Мы все носились, как заведенные. Сейчас только дамочка одна и осталась, они с мастером Дэвидом раньше приятельствовали. Хорошенькая такая!

Джек сказал:

– Хочется верить, преступника скоро найдут. Миссис Коупленд была доброй хозяйкой, я слышал.

– Самой лучшей, – подтвердила девица. – Ее все любили. Особенно мистер Лайонс...

– Мистер Лайонс?

– Ну да, ее «друг», – улыбнулась она. – Такой замечательный джентльмен, такой обходительный, добрый. Весь хозяйке под стать, не чета этому грубияну...

– Ты о ком? – Джек даже вперед подался. – Разве был еще кто-то?

И девушка, крайне довольная вызванным интересом, даже про чай на мгновенье забыла.

– Был еще кто-то, помимо юного джентльмена, – сообщила она как бы тайну. – В годах и довольно противный. Я его в самое утро убийства впервые и увидала: он прошел через сад с коробкой конфет. И ушел очень быстро... Лицо прятал под шляпой.

Джек не смог удержаться:

– Почему ты об этом инспектору не сказала?

– Я хотела, да он слушать не стал, – пожала она плечами, – велел говорить только про то, что после пробуждения хозяйки случилось. Ну я так и сделала... Вот, – она поставила на стол стакан с кипятком, – удалось настоящего сахару раздобыть, – продолжила суетиться она, словно не замечая волнения собеседника. – Мистер Хэнкок рассыпал целую сахарницу, в самое утро, когда миссис Коупленд умерла. Оно и понятно, все в ужасе были! Велел кинуть все в топку, да я не сумела. Такое добро — сразу в топку! Ну нет, – она от души положила в стакан целую ложку, – я отложила его до лучших времен. – И подвинула стакан Джеку: – Пей, чай-то получше водицы придется! – В этот момент прозвенел колокольчик, и она встрепенулась. – Никак мастер Дэвид чаю потребует, – сказала она. – Ты посиди пока, я скоро вернусь! – и метнулась из кухни, оставив Джека наедине с собственными размышлениями.

Значит, был тайный любовник с «серебряными висками», тот, что пронес в дом коробку конфет...

И был это вовсе не Лайонс.

Кто же тогда?

Джек отхлебнул горячего чая, повертел факты эдак да так, снова немного отпил.

Все, казалось бы, просто, не знай он, что яд в тех конфетах был слишком слаб, чтобы убить человека. Доктор Максвелл сказал это с полной уверенностью – Джек не привык в нем сомневаться.

Он отхлебнул еще чая, снова немного подумал. В горле вдруг запершило, голову стиснуло болью. Вот так, ни с того ни с сего! Наверное, чай на голодный желудок плохо пошел.

Дышать стало сложно...

Пуговицы воротничка, казалось, впаялись в кожу.

Он поднялся на ноги и пошатнулся...

Что это с ним?

Почему комната прыгает перед глазами?

И воздух... как не хватает воздуха.

На странно ослабевших ногах он побрел в сторону двери, вывалился во двор и припал к бетонной стене.

Тщетно пытаясь глотнуть хоть немного свежего воздуха, Джек сделал пару шагов и мешком повалился на землю.

Отравленные конфеты не шли у Аманды из головы.

Что, если выяснить, кто их купил?

Сделать это было несложно: всего лишь наведаться в шоколатерию мистера Ла Фуко и одарить похвалами его шоколадные шедевры. Его лавка была самой известной среди лондонского бомонда, и девушка полагала, купить те конфеты могли только в ней.

А значит...

Еще прежде, чем ехать на похороны миссис Коупленд, Аманда решила заглянуть в лавку шоколатье.

Та полнилась дивными ароматами миндаля, корицы и шоколада.

Розовыми эссенциями и сливовой наливки.

– Чего желает, прекрасная леди? – приветствовал ее верткий француз. – Вишневый нугат с шоколадной начинкой, «Клубничный восторг» или «Слезы влюбленной богини»?

Он указывал на один шоколад за другим, чуть ли не пританцовывая на месте.

Аманда изобразила растерянность:

– Право слово, голова идет кругом. Я знала, что вы настоящий волшебник, но чтобы настолько! Разве можно выбрать что-то одно? – она обвела горки шоколадных конфет восторженным взглядом. И, вроде как вспомнив: – Я слышала, «Ла Рошель» хороши, словно сон. Кто-то расхваливал их на днях… – Аманда сделала вид, что мучительно вспоминает этого человека.

– Возможно, сэр Гордон? – решился помочь ей шоколатье. – Он, помнится, покупал набор для невесты.

– Сэр Гордон? – Аманда вскинула бровки. – Не помните, когда это было?

– Дня три-четыре назад. После него их купила только мисс Джеймесон, и было это вчера.

Аманда с трудом сдержала дикий восторг, так и рвущийся наружу.

Сэр Гордон купил набор шоколадных конфет «Ла Рошель» для собственной невесты!

Она не знала этого джентльмена, но сердце ее стучало, словно набат.

Купив конфет двух разных сортов, Аманда поспешила на кладбище в самом приподнятом состоянии духа. С трудом согнала улыбку с лица и пошла к печальной процессии у входа...

И вдруг застыла:

– Благодарю вас, сэр Гордон. Печальный повод для встречи!

– Полностью с вами согласен, мой друг. Как жаль, что меня не было в городе все это время...

Дэвид Коупленд говорил с джентльменом приятного вида и крайне расстроенным видом.

– Мы все еще несколько не в себе. Такая внезапная, страшная смерть!

– Она... она долго страдала?

– Недолго, насколько могу я судить. Однако агония была жуткой!

– О боже... – Мужчина так побледнел, что его собеседник счел нужным поддержать его под руку.

– С вами все хорошо?

– Простите, при мысли о ее муках мне сделалась очень не по себе.

– Понимаю.

Молодой человек заметил Аманду и тут же счел нужных их познакомить. Когда новый знакомец целовал ее руку, девушка думала только о том, что эти же пальцы добавили яда в конфеты несчастной, на похороны которой они собрались.

Однако сэр Гордон совсем не казался убийцей в прямом этом смысле.

С убитым горем лицом глядел он на гроб своей умершей подруги, и чувства его не казались поддельными.

Аманда решила, как только представится возможность, расспросить Дэвида Коупленда об этом мужчине. Шоколатье ей сказал, тот покупал конфеты невесте, однако миссис Коупленд не была даже помолвлена.

И к тому же имела любовника...

– Ты сегодня очень задумчива. Что-то случилось?

Молодой человек появился словно из ниоткуда, Аманда вздрогнула.

– Я все думаю о твоей бедной матери и никак не могу этого бросить. Ты сказал, у нее мог быть кто-то другой... Кто-то, помимо мистера Лайонса, – и она покраснела. – Кто-то, о ком мы не знаем... И кто мог хотеть...

– … Ее отравить? – Аманда кивнула. – Ты ведь понимаешь, я мало, что знаю, вернулся едва ли не накануне. Мы с матерью были мало близки... Она моей жизни не одобряла. Но я никогда бы такого не сделал...

– Я и не думала! – с жаром уверила Аманда. И как бы вскользь поинтересовалась: – А мистер Гордон, он ваш старый знакомец?

– Друг семьи, если быть точным, – поправил ее собеседник. – Мама дружила с его супругой, леди Матильдой. Она умерла меньше года назад... От слабого сердца. Сэр Гордон никак не оправится... Вот и сегодня еле держался. Похороны напомнили о былом...

Аманде хотелось бы тему продолжить, возможно, узнать что-то новое, но Дэвид казался уставшим и вымотанным. Ей стало совестно.

– Я, пожалуй, пойду. Итак, засиделась!

Он улыбнулся и попросил:

– Не пропадай навсегда. Я был бы рад нашей дружбе!

Аманда ему обещала новую встречу. Потом они распрощались, и она вышла из дома с четким намерением повидать Джека, рассказать ему обо всем, что сегодня узнала.

День был по-осеннему яркий и звонкий, наполненный пением птиц и веселыми детскими голосами – на миг, но Аманда ощутила себя счастливой. Такой, какой не была долгое время! Ей захотелось запомнить этот момент: улица, ветерок в волосах и собственная полезность кому-то важному.

Дорогому.

И вдруг все лопнуло, словно мыльный пузырь: она различила движение позади, обернулась и даже вскрикнула, когда Джек, будто пьяный, сделал два шага и начал заваливаться вперед. Она бросилась к нему, не задумываясь, хотела бы удержать, да не сумела: они оба рухнули на тротуар, из Аманды вышибло воздух.

– Джек? – затрясла она его за плечо, едва отдышавшись. – Джек, что с тобой? Джеееек...

Он никак на это не реагировал, просто лежал, словно мертвый, и холодный, пронизывающий ужас кольнул ее прямо в сердце.

– Миссис Уорд, позвольте вам помочь? – Лакей появился как нельзя кстати.

– Джордж, – сказала Аманда, – помоги уложить этого человека в карету. Он нуждается в нашей помощи! Едем к доктору Максвеллу.

Тот молча повиновался: помог Аманде встать на ноги и, подхватив бесчувственное тело с тротуара, понес его в сторону экипажа.

Когда за ними обоими – Джеком и Амандой – захлопнулась дверца, она позволила себе слабость: вцепилась зубами в манжет собственного платья и взвыла, беззвучно, но так, что лучше бы закричала. Эмоции подступили к самому горлу – Аманде казалось, она сейчас задохнется...

Так, только дыши!

Сказала то ли себе, то ли все-таки Джеку.

Взяла себя в руки и, уложив его голову на колени, коснулась жестких волос. Она никогда не делала этого прежде, и сердце дернулось... Боль подступила сильнее.

– Только не умирай! – взмолилась она что есть силы. – Только не умирай, умоляю. Даже не знаю, как жить без надежды где-нибудь тебя встретить! Переброситься парочкой слов. Поиграть в детектива, как было то в Хартберне, помнишь? И Грир, ты помнишь его? А бедная миссис Ховард... Ты просто не можешь все это бросить. Не можешь бросить меня... – добавила совсем тихо. Казалось, хотела бы и сама этого не услышать... – Пожалуйста, Джек, только держись! Доктор Максвелл поможет тебе, я обещаю.

Опять провела по его волосам, по неожиданно бритой щеке, пальцы замерли около губ. Она помнила, как они поцеловали ее, в той другой, словно не с ней случившейся жизни. Как тогда она еле сдержала себя, чтобы не окликнуть его, не признаться, что сердце ее обливается кровью... Как непросто быть кем-то ее положения и влюбиться в простого парнишку без роду и племени.

Она снова и снова шептала ему, словно весталка, прислушивалась к дыханию и гладила по лицу. Казалось, это могло удержать его в этом мире...

Карета замедлила ход, они приближались к кабинету доктора Максвелла, и Аманда, быстро склонившись над Джеком, вернула однажды подаренный поцелуй в уголок теперь уже Джековых губ.

Едва отстранилась, как Джордж, распахнув дверь экипажа, понес паренька в приемный покой доктора Максвелла. Аманда бежала за ними, проклиная и свое пышное платье с жестким корсетом, и неудобные туфли – все разом казалось ей ненавистным, мешающим, удушающим.

Сущим проклятием!

– Доктор Максвелл, – воскликнула она на бегу, – прошу, помогите. Джек умирает!

Джека внесли в кабинет, уложили на жесткую кушетку. Аманда припала к стене, ноги ее не держали, следила оттуда за доктором и молилась.

Так рьяно, как никогда в жизни!

Ей показалась, прошла целая вечность, когда, отвернувшись от Джека, доктор тихо сказал:

– Присядьте, на вас лица нет.

Она отозвалась:

– Он жив? – и даже дышать перестала.

Мужчина отечески взял ее под руку и подвел к оттоманке у стены.

– С ним все будет в порядке, миссис Уорд. Дозировка яда была небольшой, и только принятый на голодный желудок он вызвал обморок и потерю сознания.

– Яд... – Аманда рухнула на оттоманку с толикой облегчения и ужаса одновременно. – Но как?

– Это вы мне скажите. Где он был, что принимал и когда...

– Я нашла его в таком виде подле дома убитой миссис Коупленд... Боже, – выдохнула она, осознав значение данного факта, – убийца все еще в доме, и он пытался избавиться от Джека.

Доктор Максвелл кивнул.

– Осталось дождаться его пробуждения, – кивнул он в сторону Джека, – и нам многое станет понятней.

– Хэнкок, постойте! – окликнул Коупленд старого приживала. – Я хотел бы поговорить с вами... о матери.

– Да, сэр, конечно. Что именно вас интересует?

Тот вошел в кабинет и замер у кресла, он явно страшился возможного разговора. Со смертью хозяйки его положением стало шатким...

– Расскажите о ее личной жизни и даже не думайте вдруг отпираться, что ничего об этом не знаете. Вы с несравненной мисс Флойд – те еще сплетники и проныры. Только этим и жили, что наушничали да подглядывали в замочную скважину...

Хэнкок нахмурил брови.

– Вы сильно несправедливы к нам, сэр. Ни я, ни мисс Флойд никогда не позволили бы себе...

– Прекратите. – Молодой человек замотал головой. – Прекратите маскарад, Хэнкок. – И жестко осведомился: – Кто был у матери, кроме Лайонса? Кто подарил ей отравленные конфеты? Если вы знаете и продолжаете молчать, вы такой же преступник, как этот мужчина... – И подался вперед: – Вы его покрываете, Хэнкок? Вы с ним в сговоре?

– Боже помилуй! Как можно подумать такое?!

А Коупленд все наступал:

– Кто он? Я знаю, вы что-то скрываете.

– Я ничего...

– Говорите! – закричал молодой человек, и старик подпрыгнул от неожиданности.

– Это сэр Гордон, – произнес он так тихо, что Дэвид едва то расслышал. – Это сэр Гордон подарил ей конфеты.

Молодой человек, явно того не ожидавший, замер от неожиданности.

– Сэр Гордон?

– Смею предположить, твоя мать была в него влюблена. Они тайно встречались и даже говаривали о браке, однако сэр Гордон овдовел только недавно, время траура еще не прошло... Вот они и...

– Сэр Гордон... – выдохнул Коупленд, примеряясь к поразительной истине. – Сэр Гордон убил мою мать... – И тут же распорядился: – Сейчас же едем в полицию, вы расскажете им эту правду.

– В полицию, Дэвид? Ты уверен, что так будет верно?

– Более, чем. Встретимся через минуту! И велите подать экипаж.

Хэнкок вышел из кабинета и распорядился насчет экипажа. Ноги казались ватными, еле передвигались.

Что ему говорить, коли спросят, зачем он молчал?

Чем ему оправдаться?

– Мистер Хэнкок, что происходит? Дэвид вихрем пронесся по коридору. Я даже несколько испугалась...

Мисс Флойд, заметно скукожившаяся и постаревшая со смерти хозяйки, остановилась на лестнице, глядя на старого друга.

– Мне пришлось рассказать о конфетах мистера Гордона, Беатрис.

Женщина ахнула и схватилась за сердце.

– А как же...

– Только об этом, – прервал ее Хэнкок. – Большего он не знает! И не узнает, – с напором произнес он.

– Но...

– Даже не думай... – Он стиснул женские пальцы, и собеседница даже скривилась.

Появившийся на лестнице Коупленд этого не заметил.

– Едемте, мистер Хэнкок, – скомандовал он, и они поспешили в сторону двери.

– Слыхал, убийца миссис Коупленд отыскался! – Тейлор замолк при виде Аманды, и Джек подался вперед.

– Как, Харпер знает убийцу?

Тейлор вытянулся в струнку при виде еще одного посетителя: доктора Максвелла. Трое – Джек, Аманда и доктор – глядела на парня со смущающим любопытством.

– Как раз в кабинете беседуют. Привезли сэра Гордона...

Посетители молча переглянулись.

– Мистер Коупленд там же? – спросила Аманда.

И, получив утвердительный ответ, с решительным видом направилась к двери.

И постучала.

– Кто там еще? – выкрикнул Харпер.

Аманда оправила платье и улыбнулась в открытую дверь.

– Простите, инспектор, но у меня важные сведения по делу.

– Сведения по делу? – Харпер, в первый момент явно опешивший от такого вмешательства, теперь подумывал послать ее к черту, но Дэвид Коупленд произнес:

– Миссис Уорд – друг нашей семьи, позвольте ей говорить.

Харпер скривился, подавленные ругательства изжогой поднялись к самому горлу.

– Дело раскрыто. Что здесь еще говорить? – пробубнил он ворчливо и даже побагровел при виде Джека и доктора Максвелла. – Эти еще что здесь делают? Вы тот доктор, что появлялся здесь накануне... И снова этот мальчишка.

– Они со мной, – сказала Аманда и с видом истинной королевы проследовала вглубь кабинета.

Здесь и увидела сэра Уильяма Гордона, несчастного, с безучастно опущенной головой.

Мистер Хэнкок сидел в стороне, Аманда окинула его взглядом, поджала губы и отвернулась.

– Сэр Гордон не виновен в смерти твоей матери, Дэвид, – сказала она, и этим сразу же завладела всеобщим вниманием. – Не только он, если быть точной.

И Харпер взорвался:

– Что за нелепое представление? Этот мужчина признался, что яд был в конфетах, подаренных им миссис Коупленд в утро убийства.

– Сказал ли он что-то, помимо того? – спросила Аманда.

И Харпер язвительно отозвался:

– Боюсь, не успел: нас прервали нелепейшим цирком.

Аманда на это лишь улыбнулась.

– Сэр Гордон, зачем вы желали смерти миссис Коупленд? – обратилась она к мужчине, и тот застонал.

– Я не хотел, чтоб она умирала. Я любил ее, мы собирались пожениться. Только хотели выждать, пока истечет время траура... Обождать немного. И Хэнкоку с Флойд это не нравилось... Они понимали, что новый хозяин положит конец их уютному, потребительскому существованию. Они нашептывали Эмилии обо мне... Говорили всякие гадости. – Он поглядел в сторону Хэнкока, и глаза его потемнели. – Я пытался открыть ей глаза, показать, что им в доме не место, однако Эмилия и слышать о том не хотела. У нее было слишком доброе сердце! Она была привязана к старикам. Считала, обоих своими друзьями... И я... мне пришла вдруг идея рассорить ее с обоими прихлебателями. Случилось то совершенно случайно: по городу пошли слухи про мертвых животных. Мол, травит их кто-то... И дело-то легкое: прикупить пару гран яда, и все. Раз – и готово! Тогда я и подумал дать Эмилии яда, немного, только для дурноты – все было четко рассчитано – и сказать, что кто-то из стариков, верно, зла ей желает. Заставить Эмилию в них усомниться, погнать со двора... Избавиться от обоих. – Он застонал. – Разве я знал, что дело так обернется? Она сладкого не любила, и вряд ли стала бы есть несколько конфет разом.

– Она и не ела, – вмешался в рассказ доктор Максвелл. – Те две конфеты, что были ей съедены, вряд ли ее бы убили. Яда в них было, действительно, маловато...

– Разве не три? – осведомился инспектор и ожег Джека взглядом.

– Две, – произнес доктор Максвелл. – И эти конфеты ее не убили.

– Как? – выдохнул Гордон. – Она умерла не от яда?

– Нет, именно яд стал причиной смерти. Просто не только тот, что в конфетах... Правда же, мистер Хэнкок?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сипло отозвался тот, и доктор вынул из кармана мешочек с отобранным у служанки просыпанным сахаром. Та, к счастью, остывший чай пить не стала, а нового так и не набрала, и на просьбу Джека отдать ему «тот самый сахар» ответила недовольным ворчанием.

– И к сахару, просыпанному в день смерти миссис Коупленд, вы отношения не имеете? Служанка, однако, сказала, именно вы попросили ее навести порядок в гостиной и выбросить сахар в топку. Вот только она этого не сделала... – На этих словах доктора Максвелла старик стал белым, как собственная манишка. – И даже угостила им гостя, который на собственном опыте сумел убедиться, что значит отведать цианистого кали в умеренной, не смертельной дозе.

И он указал на Джека. Лицо его все еще выглядело болезненным, блестящие глаза и нездоровый румянец выдавали признаки правоты слов доктора Максвелла.

Хэнкок схватился за голову:

– Эмилия не должна была умереть, – простенал он, ни на кого толком не глядя. – Я любил ее, словно дочь, которой никогда не имел, и боялся, что наговоры мистера Гордона отвратят ее от меня и мисс Флойд. Она сильно к нам охладела в последнее время... Придиралась по мелочам. Попрекала своей добротой, чего прежде никогда не случалось. Мы стали казаться ей бесполезными, надоедливыми стариками, и я решил доказать ей обратное: показать, что никто, кроме нас с Беатрис, не может быть ей полезнее и важнее.

– Вы добавили яд в ее сахар?

Хэнкок нервически повел головой, что, верно, обозначало согласие.

Произнес:

– В период болезни Эмилия становилась капризной, ничто, кроме чтения Беатрис, и моего терпеливого потакания ее бесконечным желаниям, не могло хоть немного унять ее недовольство. Вот я и решил... что снова почувствовав себя плохо, она припомнит, как много мы делаем для нее, что только мы с Батрис и способны быть важными для нее. Не бесполезными стариками, как то ей казалось, а просто незаменимыми... – Он замолчал, голос его пресекся. – Однако она умерла... – закончил он через мгновение.

Доктор Максвелл мотнул головой: казалось, именно это он и надеялся услышать.

– Должен заметить, – произнес он, глядя на каждого из присутствующих, – количество яда в отравленном сахаре слишком ничтожно, чтобы убить человека. Мистер Хэнкок действительно не хотел убивать миссис Коупленд, он говорит абсолютную правду. Однако вкупе с конфетами сэра Гордона доза яда значительно увеличивалась, и, должно быть, я полагаю, превысила допустимую норму. Вскрытие, коли такое было бы дозволено провести, доказало бы данный факт с ясною точностью. Так же, я полагаю, имело место смертельное совпадение, жертвой которого и стала всеми любимая миссис Коупленд. Мне очень жаль, господа!

Повисшая тишина оглушала, звенела надоедливой мухой у самого уха. Никто не спешил ее оборвать... Оба невольных убийцы глядели друг другу в глаза не отрываясь.

И вдруг в дверь постучали.

– Сэр, – на пороге замялся Тейлор, – тут посетительница, мисс Флойд. Очень желает вас видеть!

Харпер отмер и жахнул ладонью по столу.

– О да, еще один персонаж нашего развеселого шапито! Великолепно, – провозгласил он злым, полным сарказма голосом. – Попросите ее войти.

И мисс Флойд робко появилась из-за спины Тейлора, комкая смятый платок. Она смутилась при виде шести пар глазах, устремленных на себя, однако не дрогнула: вскинула подбородок и с порога сказала:

– Это я убила миссис Коупленд. Это я – настоящий убийца! Я добавила толику яда в ее пилюли от головной боли. Подумала, легкое недомогание сделает нас полезнее для нее... – Старушка промокнула увлажнившиеся глаза: – Мы с мистером Хэнкоком очень боялись ее потерять, мы очень ее любили. А мистер Гордон... нашептывал ей, что мы прихлебатели. Не хотел видеть нас в доме... И я подумала... – Плечи ее затряслись сильнее, она уткнулась в промокший платок, и голос ее пресекся.

Аманда без слов приобняла ее за плечи.

– Три невольных убийцы, кто бы мог подумать? – доктор Максвелл покачал головой. – И все трое ссылаются на умерших домашних животных. Разговоры в светских гостиных натолкнули их на простую идею, и вот во что это вылилось... – Он помог Аманде забраться в карету.

– Самое печальное, – сказала она, – что все трое любили ее и желали по-своему блага. Метод был выбран ужасный, однако мотивы – самые благие.

Доктор Максвелл занял место напротив собеседницы.

– Убийственная любовь, миссис Уорд, вот как бы я это назвал, – заметил он, расправляя сюртук. – Убийственная любовь.

Аманда посмотрела в окно на удаляющееся здание полицейского управления и тихо отозвалась:

– Я полагаю, любить вообще очень опасно, вы не находите, доктор?

Тот улыбнулся, всепонимающе, с толикой взрослого снисхождения.

– Я полагаю, что истинная любовь стоит некоторой опасности, – отозвался он, и Аманда, поглядев на него, тоже невольно улыбнулась.

– А вас, мистер Огден, я попрошу остаться!

Джек знал, что гнев начальника неизбежен, как неизбежны морские приливы, однако сердце все же упало. И дернулось, словно в агонии...

– Да, сэр.

Они остались один на один в опустевшем теперь кабинете, и Харпер, утративший было контроль над происходящим, опять ощутил себя главным над ситуацией. Сузил глаза, поджал тонкие губы, исторг, словно плевок:

– Ты – жалкое ничтожество, Огден. Ничтожный маленький скунс! Ты не только не исполнил мои прямые приказы, ты еще привлек постороннего. Все ему разболтал! Выставил меня идиотом. В моем собственном кабинете выставил меня идиотом... – повторил он почти по слогам. И добавил: – К тому же подслушивал, выкрал одну из улик, еще и наведался в дом ныне покойной. С какой, скажи, пожалуйста, целью? И да, – не стал он дожидаться ответа, – еще ты покинул свой пост, и, верно, считаешь, тебе все простится. Так вот, этому не бывать! Я донесу о твоих проступках дисциплинарному комитету, и только богу известно, что ждет тебя в будущем. А теперь убирайся!

В этот самый момент Джек почувствовал себя одиноким, как никогда: рядом не было никого, кто мог бы его поддержать, а туман в голове и предательская слабость, казалось, тянули к самой земле. Он кое-как выбрался на воздух и побрел в сторону дома... К счастью, тот был недалеко, и, завалившись, как есть, на постель, он погрузился в глубокий, без сновидений сон.

Проснулся с осознанием чего-то важного, вдруг позабытого, и память лягнула воспоминанием: Мара.

Он совершенно забыл о Маре, собранном чемодане и поезде в Саутгемптон...

Который час?

Сумерки уже наступили, Джек с трудом различил стрелки часов на напольных часов в самом углу.

Начало девятого...

Он опоздал.

Мара будет сердиться...

Джек быстро поднялся, умылся холодной водой. Туман в голове немного рассеялся, только по-прежнему горчило на языке.

Он побежал к борделю миссис Коллинз и удивился, заметив зевак, перешептывающихся под его окнами.

– Что случилось? – спросил он одну из женщин, и та с радостью сообщила:

– Какого-то франтика порешили. Равнехонько на постели со спущенными штанами! – и она обнажила в улыбке желтые зубы.

– Кто это сделал?

– А мне почем знать, – ответила та. – Эти шлюхи на все, что угодно способны. Им что ноги раздвинуть, что человека прирезать – все ведь одно. Мерзкие твари!

Она сплюнула под ноги – Джек побежал к заднему входу. Дорогу он знал, потому вихрем пронесся по коридору – недоброе чувство никак не давало остановиться – взлетел по ступеням на второй этаж к спальням и замер у входа в комнату Мары.

Дверь была распахнута настежь. Хозяйка борделя и несколько девушек в неглиже толпились по обе стороны от кровати – на ней в луже крови лежал человек. Маленький кинжал Мары, с которым она обычно не расставалась, торчал из его груди ровно посередине.

Миссис Коллинз первой заметила Джека, развернулась всем своим телом и прошипела:

– А вот и этот негодный мальчишка, мистер Огден-будь-он-неладен. Вот, полюбуйся, что ты наделал! – Она указала на труп на кровати. – Вот до чего довели твои сказки про «лучшую жизнь». Теперь ты доволен?

Джек, все еще ошарашенный мертвецом в Мариной кровате, поглядел на нее в полном недоумении.

– Я не совсем понимаю...

И кто-то из девушек произнес как бы в задумчивости:

– А разве это не ты поднимался сюда около часа назад? Я подумала даже, что Мара дружка притащила. Форма на нем была точно такая...

Хозяйка борделя уперла руки в бока.

– Так это ты его укокошил? Приревновал али что... Так и знала, любовь до добра не доводит! Держите его, красотки! Сдадим с рук на руки тепленьким.

И дюжина женщин кинулась к Джеку... Он чудом скатился по лестнице, не разбившись, бросился прочь под истошные крики девиц из борделя, взывающих о поимке преступника-живодера.