Кичкайлло нес меня по лесу до самого вечера, потом оставил на дне оврага и пошел на разведку. Его не было два часа. Вернулся он злой.
- Паршивое село, подлюги бессовестные. Здесь нельзя…
И понес меня дальше.
- Слушай, куда ты идешь? Ты знаешь какое-нибудь надежное место?
В ответ он только покачал головой.
- Знать не знаю, но нюх маю…
И нюхал, водил носом вокруг, безошибочно отгадывая, в какую сторону надо идти.
Было уже около полуночи. Мы решили отдохнуть подольше. Отогрелись у костра, поели.
Но в тепле ноги опять начали разрываться от боли, и мы снова двинулись по тропинке, различить которую в ночи мог только волк и Кичкайлло.
Этот путь я проделал словно в бреду.
На рассвете Кичкайлло добрел до опушки. Прямо перед нами виднелась одинокая хата, дальше тянулись поля, еще дальше - изгороди какой-то деревни. Залаяла собака. Кичкайлло смотрел, слушал, ловил носом запах незнакомого, наконец пошел прямо к хате.
Под ноги ему, заливаясь лаем, бросилась дворняжка, но, получив пинок, с визгом отскочила.
Дверь отворилась, оттуда выглянула испуганная женщина.
- Матерь божья!.. - ахнула она и поспешно захлопнула дверь.
Кичкайлло взялся за ручку, дернул ее изо всех сил и, вырвав засов, переступил порог со мной на плече.
Он опустил меня на пол около стены и, огромный, кудлатый, дикий, поклонился женщине, державшей на руках ребенка:
- Слава господу богу, Иисусу Христу!