Парижские ночи Офелии

Глава 5

Приглашены двадцать гостей, и квартира мгновенно заполняется до отказа. Повсюду чужие люди – четверо на латунной кровати, по пять на каждом диване, а остальные в художественном беспорядке лежат на пестрых подушках на полу. Все сняли обувь, все курят, и вскоре становится нечем дышать. Серые облака дыма застилают комнату, но самое главное мне удается рассмотреть: из мужчин мне не нравится ни один, а я, как всегда, самая симпатичная из всех.

Нури с гордостью представляет меня своим друзьям. Автоматически пытаюсь запомнить множество имен, ведь мы, канадцы, – вежливый народ и называем каждого, с кем познакомимся, сразу по имени (пусть собеседник видит, что ты им интересуешься). У меня хорошая память, и дома я осиливаю двадцать имен играючи. Но тут я пасую – впервые в моей жизни. Имена слишком непривычные (за исключением пяти Магометов и двух Юсуфов) – к тому же все равно все обращаются друг к другу на «ты» или называют «мой старик».

Итак, имена мне непонятны. Зато другое ясно, как божий день. Мужчины – все арабы, женщины – европейки. Очевидно, тут собрались прогрессивные тунисцы, не желающие иметь ничего общего с радикальным исламом. Друзья Нури гладко выбриты, по-западному одеты, пьют алкоголь (дешевое африканское красное вино, к сожалению, не шампанское!) и преспокойно болтают при всех со своими подружками. То есть что значит болтают. Их реплики настолько вульгарны, что у меня волосы встают дыбом. Я стараюсь, по возможности, не слушать и утешаю себя тем, что здесь соединяются север и юг, и это хорошо.

Или все мы женщины тут – лишь случайные знакомые? Греховное развлечение, в то время как законные арабские жены покорно растят детей и от тоски наедают себе лишние килограммы? Все может быть. Только я этого никогда не узнаю, потому что после сегодняшнего вечера не собираюсь появляться в подобном обществе.

Раздаются тарелки и ложки. Все столпились вокруг деревянного стола. Каждый получает гигантскую порцию и ест там, где удается приткнуться. Я втискиваюсь рядом с Нури на диван и пытаюсь ничего не пролить, что совсем не просто. Вокруг чавкают и несут невообразимую чушь.

– Нури, – спрашивает одна девушка с короткой стрижкой и переливающимися серьгами, – у тебя не найдется в доме глотка молока? Я не люблю вино.

– Молоко? – радостно подхватывает смуглый низкорослый паренек, сидящий перед ней на корточках. – Зачем тебе молоко? Разве у тебя у самой нет? – И он с наглой усмешкой смотрит на ее грудь.

– Закрой рот, – одергивает его Нури и предлагает девушке мятный чай. – Ешь, – говорит он потом мне, и это звучит как приказ, – я несколько часов готовил. Такой вкусной еды ты больше нигде не получишь!

Мы едим «кускус», национальное арабское блюдо, приготовленное из кукурузы, жирной баранины и густого красного овощного соуса – во всем мире не найдется ничего более подходящего, чтобы свести на нет всю мою диету. Я ем нарочито медленно, пережевываю по нескольку минут каждую ложку и потом незаметно ставлю наполовину опорожненную тарелку на пол. Нури уплетает сколько влезет. Через пять секунд тарелка пустая, и он приносит себе добавку.

– Я знаю, что ты меня любишь, – объявляет он с полным ртом. – Молчи, не говори ни слова. Офилля, цветок мой, это уже не секрет!

– Интересно! И откуда ты это знаешь?

– Потому что ты сохнешь! Ты худеешь невероятно быстро. С каждым днем тебя все меньше и меньше. Думаешь, я слепой? – Он победоносно смеется. – Три недели назад ты была килограммов на пять тяжелее. Верно?

– Верно!

– Худеют, когда болеют или влюблены. Ты не больна. – Он заглядывает мне глубоко в глаза, кладет руки на плечи и стискивает меня. – Я тоже люблю тебя, – шепчет он мне, – где твоя тарелка? Ешь сколько сможешь! Ешь, Офилля! У нас будет тяжелая ночь. Нам нужны силы, понимаешь?

Я понимаю и засовываю тарелку пяткой под диван. Но Нури приносит новую, наполненную до краев, и не спускает с меня глаз, пока я ее всю не съедаю.

Потом подаются миндаль, финики, орехи, халва, марципан и весь сочащийся медом пирог, а к ним – сладкий инжирный ликер для женщин и крепкая финиковая водка для мужчин. О диете лучше не вспоминать. Я не хочу показаться невежливой и все пробую. Я совсем отвыкла от такой пищи, так как последние несколько недель питаюсь осторожно. После второго марципана в животе у меня словно камень.

Может, рюмка водки поможет? Как лекарство, так сказать? Это на самом деле действует, но алкоголь сразу ударяет мне в голову. Все кругом плывет. Это не мешает мне воспринимать все, что происходит рядом на диване.

Там сидит Юсуф, двоюродный брат Нури, и темпераментно что-то внушает симпатичной шведке по имени Гунилла. Он говорит и говорит без умолку, в то время как она лишь качает головой.

Она симпатичная особа, единственная из всей компании, которую я бы не отказалась увидеть снова. Наверное, он ее друг. Парень просто невыносимый, поэтому интересно, как долго она его сможет выдержать. Ему интересна только одна тема для разговоров: его потенция. Он так громко расхваливает ее, что я вынуждена слушать.

– Эй! – Он грубо толкает Нури в бок. – Ты уже слышал последние новости? Мой член становится все длиннее.

Нури недоверчиво ухмыляется и что-то спрашивает его по-арабски, что приводит Юсуфа в дикое веселье. Он сгибается пополам от смеха, звонко хлопает себя по ляжкам и отвечает таким словесным потоком тоже по-арабски, что у меня начинает кружиться голова.

– Да, да! – громко восклицает он по-французски. – Сегодня днем я четыре раза показывал его Гунилле, и все это за четверть часа!

Вокруг становится тихо. Все вдруг с интересом начинают прислушиваться.

– Но это было только начало. Для разогрева, так сказать! – Он выдерживает паузу, нагнетающую напряжение. – Гунилла встает, хочет одеться, но не успевает. Я выпрыгиваю из кровати, срываю с нее белье и осчастливливаю ее. Она ругается и кричит, но я тут же могу снова. Это было здорово! Потом она хочет причесаться, подходит к зеркалу, берет в руку щетку, но я хватаю ее, как она есть, и дарю ей незабываемый миг. Но и это еще не все. Гунилла мчится на кухню, запирается, играет со мной в прятки. Но со мной этот номер не пройдет, Нури, мой старик! Я вышибаю дверь, и все начинается опять. Это было счастье. Клянусь своей жизнью, я кончил восемь раз за полчаса! И если бы ты не пригласил нас на ужин, я все еще был бы в действии. Как мотылек на цветке или, лучше, на кухонном полу. В такой хорошей форме я еще никогда не был!

Все смеются, а я отказываюсь понимать мир. Вышибить дверь? Сорвать белье? И потом восемь раз за полчаса? Ведь это не получается даже четырех минут на каждый раз. Немыслимо! Если я ложусь с мужчиной в постель, мы любим друг друга не меньше полутора часов. Даже самый неважный из моих сорока трех любовников продержался пятьдесят минут. Может, я неверно поняла Юсуфа? Я почти никогда не пью. Наверное, алкоголь отразился на моих умственных способностях.

– О чем это рассказывает твой славный кузен? – спрашиваю я Нури. – Просвети меня, пожалуйста. Я из другой страны, и ваши обычаи мне непонятны.

Нури ухмыляется и навязывает мне бокал инжирного ликера.

– О свадьбе говорит он. Адам и Ева. Мужчина и женщина. У вас в Канаде не знают этого?

– Мужчина и женщина? – возмущенно повторяю я. – И все длится меньше четырех минут? Это, должно быть, шутка!

– Шутка и есть! – выпаливает Гунилла, хватает свою сумку и выбегает во двор.

– Постой! – кричит Юсуф, вскакивает и мчится за ней. Больше они не появляются.

Нури глуповато хихикает и крепко прижимает меня к себе. Его свободная рука гуляет по моим бедрам. Она такая горячая и влажная, что я чувствую это сквозь желтый шелк. Очевидно, тема его настолько возбуждает, что желание уже захлестывает его.

– Мой цветок! Моя Фатима! – шепчет он мне на ухо, и дыхание его не менее влажное, чем руки. – Ты так действуешь на меня, что я схожу с ума. С тобой я могу всю ночь! Сто раз! Пока не взойдет солнце, ни секундой меньше. Мой кузен – слабак против меня. Я могу часами. Часами! Спорим?

Я готова забить тревогу. По опыту знаю, что мужчины, хвастающиеся своей потенцией, – ужасные любовники. Истинный виртуоз молчит. Он не гордится своими достижениями, никогда не хвалится, насколько длинное или твердое, или большое, или выносливее его украшение, никогда не утверждает, что может удовлетворить любую женщину и не рассказывает пошлых анекдотов. За него говорят его дела.

Хвастовство Нури, мокрое пятно, с такой быстротой появившееся на его брюках, его влажные руки и жадный взгляд – мне достаточно. Но четыре недели воздержания и пара рюмок водки тормозят мою решительность. Ладно, останусь и посмотрю, что еще преподнесет мне этот вечер. Буду рассматривать все это как эксперимент, а не как удовольствие. Учиться можно на всем. Насколько я себя знаю, какую-нибудь пользу я из этого извлеку.

В час ночи уходят последние гости. Мы остаемся одни. Квартира напоминает поле боя, воздух можно резать ножом, но Нури это не мешает. Он зажигает толстую желтую свечу, сразу распространяющую сладковатый запах, и идет ко мне.

Я лежу на диване, сняв туфли и скрестив руки под головой, и жду, что будет. С высоты своего сорока одного года я взираю на молодого человека, который меня никоим образом не волнует. Пусть он красив. Но я и сама красива. Почему я не ухожу домой?

Нури начинает неуклюже расстегивать мое платье. Тридцать три пуговицы. Его пальцы действуют лихорадочно, дыхание прерывисто. Наконец он справился. Как оболочку отбрасывает желтый шелк по обе стороны моего тела.

Потом долго таращится на меня. Высовывает язык и кладет свои потные ладони на мои ляжки, на кусочек голого тела, там, где кончаются чулки. Его взгляд дает понять, что он никогда не видел ничего более соблазнительного.

Я жду, что он поможет мне окончательно снять платье. Что спустит вниз чулки, возьмет в руки мои ухоженные ноги, полюбуется безукоризненными пальчиками. Жду хоть какого-нибудь ласкового жеста, чтобы вернуть мне соответствующий настрой. Но ничего подобного не происходит.

Нури вдруг испускает вопль, вскакивает, сбрасывает с себя одежду. Она летит в полную пепельницу, но он этого не замечает. Потом он поворачивается ко мне, и я впервые вижу его голым. Красивое, мускулистое тело, пропорциональные ноги. То, что скрывалось в штанах, оказывается маленьким, коричневым, обрезанным и изогнутым. Весьма изогнутым! Что, турецкий полумесяц и арабский кривой меч – не что иное, как фаллические символы? Похоже на них, на мужчин!

Увлекательная анатомия, во всяком случае.

С интересом протягиваю к нему руку, но не успеваю дотянуться. Нури душераздирающе стонет и бросается на меня, так что диван чуть не проламывается под нами. Потом он пытается войти в меня, что довольно затруднительно, потому что трусики все еще на мне.

Я предупредительно пытаюсь повернуться на бок, чтобы хотя бы освободить руки из платья, но Нури лежит на мне, как каменная глыба, и стискивает в объятиях.

Он тяжело дышит, подрагивает, храпит, стонет и нажимает – разве я не испытала это уже сегодня? И вот, пожалуйста, – что-то влажное уже струится по моим ногам.

Не может быть!

Я поражена. Что это, взрослый мужчина или школьник, впервые притронувшийся к женщине? Сцена напоминает мне мои школьные годы, первые запретные поцелуи на заднем сиденье какого-нибудь большого автомобиля, принадлежавшего родителям. Тогда происходило нечто подобное, уже в ту пору не понравившееся мне, хотя мальчиков оправдывало то, что им было всего по пятнадцать лет. Но Нури двадцать пять. Он взрослый мужчина. Да, мир действительно полон сюрпризов!

– Дорогая, ты сводишь меня с ума! Я этого не вынесу! Я умру!

Он тискает мою грудь, чего я тоже терпеть не могу, потому что это болезненно. Я начинаю терять терпение.

– Оставь меня, иначе я уйду домой. Ты нажимаешь слишком сильно!

– Я мужчина, и ты сводишь меня с ума! «Пустые отговорки», – думаю я про себя и произношу вслух:

– Мужчина должен владеть собой! Ты слишком нетерпелив, я этого не выношу.

– Но ты в этом виновата! – Он зарывает голову в мои волосы. – Ты отнимаешь у меня разум! Такого со мной еще никогда не случалось. Никогда!

В восемнадцать я поверила бы этой чуши и тут же почувствовала себя виноватой. Но в сорок один я достаточно изучила мужчин и знаю, что свои неудачи в постели они всегда сваливают на женщин.

– Отпусти меня, – говорю я твердо, – и посмотри мне в лицо!

Он послушно поднимает голову. Его глаза налиты кровью и блестят. Плачет он, что ли? Очевидно, он вообще не имеет опыта в постели и, конечно, откажется это признать. У меня невольно вырывается глубокий вздох. Последняя надежда на приятную ночь улетучилась, но я не могу заставить себя бросить его одного в таком состоянии. Ладно, преподам ему бесплатный урок. Его будущая жена скажет мне спасибо.

– Нури, любовь только тогда прекрасна, когда все делают медленно и нежно. Ты меня понимаешь? У нас целая ночь впереди. Ты ничего не упустишь! Поцелуй меня, дорогой! И погладь немножко. Не так неистово! Ты опять мне делаешь больно! Слышишь? Медленно, я сказала. И нежно!

– Но я мужчина!

– Я это знаю, мой зайчик!

– Мужчины не нежные!

– У нас дома – нежные. Женщины гораздо больше любят ласковых мужчин, тебе это еще никто не говорил? Тогда запомни на будущее. И еще. Ни одной женщине не нравится, когда на нее так дико бросаются, что оставляют синяки. Неужели это так трудно понять?

Синяки он принимает.

– Пардон, дорогая! – Он встает, приносит кухонное полотенце и вытирает им мои ноги. Потом бросает его на кучу одежды на полу. – Я теперь сделаю все так, как ты хочешь! – кротко объявляет он и выжидающе смотрит на меня. – Только скажи, что я должен делать!

– Тогда помоги мне раздеться!

Нури с готовностью кивает и начинает с чулок. Медленно скатывает их в трубочку. Его золотая цепь раскачивается в разные стороны, черные волосы блестят в пламени свечи. Тяжелый запах духов бьет мне в нос.

– Теперь платье. А теперь белье.

Нури кивает и выполняет. Наконец мы оба обнажены.

– Готов, – объявляет он и смотрит на меня в ожидании следующей команды.

А я мысленно решаю дилемму.

Я не принимаю пилюль, потому что не выношу их. Спирали у меня тоже нет, мне бы и в голову не пришло вонзать в самую чувствительную часть моего тела кусок проволоки. Пенистые таблетки я тоже отвергаю, потому что химия, достаточно сильная, чтобы убить сперму, не может быть полезна для моего организма. Я же не сумасшедшая, чтобы вредить своему здоровью! На женщин и без того падает вся тяжесть с месячными, беременностью и родами, так что мужчины могут хотя бы предохраняться. Большинство это и делают, если их попросишь. Но, как ни странно, даже в последней четверти двадцатого столетия миллионам здоровых женщин так трудно просить мужчину, что они охотнее годами глотают гормоны и дают себе вонзать проволоку в матку, а потом удивляются, откуда берутся болезни.

«Пожалуйста, не кончай в меня, сегодня опасно!» – Эту фразу они просто не в силах произнести.

Но я-то могу. Я и другие вещи произнесу, чем окажу Нури неоценимую услугу. Женщины должны наконец научиться открывать рот в постели – иначе откуда мужчины догадаются, чего от них хотят? Да, в этом преимущество возраста. Женщина смелее высказывает все, что думает, и способствует увеличению числа хороших любовников. А это, мои дорогие, нам крайне необходимо!

– Готово! – смущенно повторяет Нури. – О чем ты все время думаешь? Я готов, и ты должна мне сказать, что делать дальше.

Он сидит передо мной, прямой, как свеча, кусает губы и заставляет себя не смотреть на мою наготу. Он, правда, не бросается на меня, но и не целует, не гладит, не трогает: очевидно, это лишило бы его остатков самообладания. Странная ситуация! Если я хочу дождаться нежного взгляда, хоть какого-нибудь ласкового слова, чтобы наконец зажечься, я могу лежать здесь до скончания века.

– Ты можешь сказать, что мне теперь делать? – Голос Нури дрожит от нетерпения.

– Принеси мне рюмку водки! – Он молча повинуется, и я залпом ее выпиваю.

– Хорошо, побеспокойся о предохранении. Я не принимаю пилюли, а сегодня опасно!

– Что? Опасно! – в ужасе перебивает он. – Ты все-таки замужем, и твой муж знает, где ты?

– Да нет! Я могу забеременеть! Это приводит его в восторг:

– Ах! Любовь моя! Ты напала на подходящего мужчину. Я сделаю тебе отличного ребенка!

– Но я не хочу ребенка!

– Ты не хочешь ребенка? – Он не может этого понять. – У тебя уже есть дети?

– Нет. Нет времени. Я должна работать, должна сама себя содержать. И скоро мне надо возвращаться в Канаду. У тебя есть презерватив?

Нури возмущенно трясет головой. Разумеется, у него нет. Чего я ждала? О боже! Свою первую ночь любви в Париже я представляла себе не такой сложной.

– Ты можешь вынуть? – недоверчиво спрашиваю я.

– Скажи, что я должен делать? – Он кусает губы.

– Я же говорю. Ты должен вынуть. Ты знаешь, как это делать?

– Да! – Звучит не очень убедительно. – Я всегда вынимаю. Со всеми женщинами вынимаю!

– Ты не должен кончать в меня. Тебе надо сдерживаться как можно дольше. Если больше невтерпеж, ты должен вынуть. Обещаешь? Никакого оргазма во мне. Понял?

– Да! – Он по-прежнему не смотрит на меня, таращится на стену за моей головой и говорит как в трансе.

– Ты меня вообще слушаешь?

– Да! Я выну!

Ну хорошо. Я пододвигаюсь на неудобном диване с продавленным матрасом, чтобы освободить ему место. Кто знает, может, у него действительно получится. К тому же после двух оргазмов давление снизу не такое сильное.

Оргазмы? Бог ты мой! Водка делает меня забывчивой. В своем теперешнем состоянии Нури опасен для меня. Самое время продолжить сексуальный ликбез.

– Дорогой, я сейчас скажу тебе что-то важное, ты должен запомнить. Когда опасно и у тебя дома нечем предохраняться, то можно заниматься любовью только один раз.

– Почему? – недоверчиво спрашивает Нури.

– Потому что твоя штучка вся в семени, и в тот момент, когда ты опять начнешь, все уже свершится.

Нури сидит как изваяние.

– Не бойся, – успокаиваю я его, – я знаю, что надо делать. Это очень просто. Слушай. Ты быстренько идешь в туалет, делаешь по-маленькому, чтобы все смылось. А потом моешь его, но тщательно! Это все. О'кей?

Нури смотрит на меня так, словно я говорю по-китайски.

Я целую его.

– Будь так любезен, сходи в туалет, сделай пи-пи, сколько сможешь, и помойся потом как следует с мылом!

– Но мне не надо в туалет! – возмущенно парирует Нури.

– Нет, надо. Пары капель достаточно. Ты должен заставить себя!

– Но я не могу, когда я так взволнован! – Как упрямый ребенок, он показывает на свою вертикально торчащую анатомию. Можно сколько угодно мучиться, ничего не выйдет!

– Тогда ты должен одолеть его. Попробуй холодной водой.

– Что? – Он смотрит на меня как на сумасшедшую. Неужели я действительно хочу, чтобы он устроил своему священному фаллосу холодный душ? Я хочу!

– Ты должен попытаться, – неумолимо говорю я, – иначе мы не сможем быть вместе!

Он раздумывает секунду, видит, что я не шучу, и со вздохом натягивает рубашку. Потом вытаскивает пустую консервную банку, становится ко мне спиной возле кухонной ниши и замирает.

Минут через пять я слышу робкий плеск.

– Десять капель! – восторженно кричит Нури, швыряет банку в мусорное ведро и молниеносно раздевается. – Все в порядке, дорогая! – Потом он, как приказано, моется, вытирается свежим белым носовым платком и, сияя, спешит ко мне. – Я сделал все, что ты хотела. Что теперь?

Ну ладно. В Канаде, правда, не писают перед своей возлюбленной в консервные банки, но зловонный клозет был бы еще хуже. Хорошо, что он там не был. Все-таки в нем больше деликатности, чем мне показалось вначале. Славный мальчик. В награду (и чтобы удостовериться, что все в порядке) я поцелую его сейчас внизу. Он для этого достаточно аппетитный.

– Ляг ко мне, дорогой. Я сказала лечь, а не броситься. Нет, нет! Не на меня! Я не переношу, когда мужчина лежит на мне. Иди сюда, ложись рядом. И лежи спокойно. Абсолютно спокойно!

Я наклоняюсь к его члену. У спермы острый, почти алкогольный привкус, но на твердом, изогнутом мужском достоинстве Нури ничего подобного нет. Я пробую языком и ощущаю только вкус мыла. Хорошо. Ребенок чист и готов к употреблению. Но лизать больше нельзя, иначе сейчас будет новая катастрофа. Нури уже опять стонет и дрожит. Он явно на пути к новому оргазму. Я кусаю его в руку. Это действует. Он открывает глаза.

– Спокойно, дорогой. Ты должен владеть собой! Он неожиданно всхлипывает.

– Я не могу. Я хочу наконец заниматься любовью! Я это не выдержу, я с ума сойду! – Крупные слезы катятся из его черных глаз, и мое сердце тут же наполняется жалостью.

– О'кей, о'кей! Хорошо. Иди ко мне. Ляг на бок и тесно прижмись к моей спине. Так, теперь обними меня. Чудесно!

Я просовываю руку между своих ног, беру его член и умело заправляю в себя. Должна признаться, что после месячного перерыва это приятно.

– О!.. О!.. – выдавливает Нури и начинает двигаться, как сумасшедший. Толчки становятся все быстрее и быстрее.

Меня охватывает паника. Так дело не пойдет. Еще одна секунда – и я забеременею. Ловким движением я поворачиваюсь, и он выскальзывает из меня. Преимущество этой позиции в том и состоит, что женщина – хозяйка положения. Это было на редкость своевременно.

– Что ты делаешь? – возмущенно орет Нури.

– Ты должен следить!

– Я слежу! – протестует он.

– Ты почти кончил.

– Неправда! Я следил!

– Это мы сейчас увидим, – говорю я, переворачиваюсь и подвергаю его новой проверке. – О'кей, ты прав, извини! Но не двигайся так быстро, иначе это сразу произойдет. Медленнее, дорогой, как только можешь. Чем дольше это длится, тем прекраснее.

Нури старается изо всех сил, и пару секунд дело кажется весьма утешительным. Его орудие хотя и маленькое, но благодаря своей изогнутости задевает мое самое чувствительное место. Действительно приятно. Но как только мне становится хорошо, я сжимаю внизу мускулы, это получается само собой, совершенно непроизвольно. Однако мои мышцы развиты чересчур хорошо для выносливости Нури. Только я почувствовала, что мои мускулы внизу сократились, как все происходит молниеносно. Нури сладострастно стонет, хватает мою грудь, начинает судорожно дергаться, и если это не оргазм, то я не Офелия!

Это самый настоящий оргазм, и состоялся он там, где не имел права состояться. У меня замирает сердце. Вот что получаешь, когда пренебрегаешь своей интуицией и непременно желаешь разыгрывать из себя учительницу.

Нури повержен в прах.

– Пардон! Извини, дорогая! Я не знаю, как это произошло. Я не нарочно. Честное слово, клянусь. Вообще-то я могу вечно. Несколько часов подряд! Знаешь что? Ты поедешь со мной в Тунис. Мы поженимся, и у нас будет много детей. Мы всегда будем вместе! – Он тесно прижимается ко мне, целует и гладит, так что я просто не могу больше сердиться на него.

К тому же дело обстоит так: действительно опасно было на прошлой неделе. Когда по-настоящему опасно, я не встречаюсь ни с кем, кроме постоянного друга, которому полностью доверяю. Чужих я к себе не подпускаю, тут инстинкт самосохранения всегда срабатывает. Сегодня уже девятнадцатый день после месячных. Если повезет, ничего не случится!

– О'кей, радость моя! Итс ол лрайт! – утешаю я Нури. Почему это я вдруг заговорила по-английски? Может, потому что мой последний друг был американцем и отличным любовником? И я страстно хотела бы, чтобы он очутился на месте Нури? Скорее всего.

– Я люблю тебя! – Нури гладит мою грудь. Потом встает, берет расческу, наматывает мои длинные локоны на руку и начинает расчесывать концы.

– Ты такая красивая! Я обожаю тебя! Мы поедем вместе в Тунис!

– Почему бы и нет! – Я слишком устала, чтобы вести долгие разговоры. – Ты не мог бы открыть окно? Здесь нечем дышать!

– Нельзя, – твердо говорит Нури, – там околачивается привратник. Он знает, что у меня гости, и я не хочу, чтобы он нас видел! Скажи, – говорит он с надеждой, – я еще должен следить?

– Нет, больше не надо!

Нури отбрасывает на пол расческу и так сжимает меня, что я почти задыхаюсь. Он обдает меня своим жарким дыханием и неистово целует в ухо.

– Дорогая, мой цветок, моя капустка, мой кролик! Сегодня наша свадьба! Мы неразделимы, Юсуф умирает от зависти. Я покажу тебе, на что я способен! Ты останешься у меня. И завтра тоже. Да-да-да! Мы проведем весь день в постели. А вечером я приглашаю тебя на ужин в ресторан. И в кино! Хочешь? Смотри-ка, я могу опять! – Он с гордостью демонстрирует готовность к новым победам.

На этот раз мне не приходится помогать ему рукой. Он сам находит путь, и игра начинается снова. Нури сдерживается изо всех сил, движется медленно и осторожно. Мне становится приятно, я чувствую, как сокращаются мои мышцы, и тут же Нури начинает безумные толчки, радостно вскрикивает и достигает вершины блаженства. На этот раз все длится две минуты!

Воздержусь от описания остатка ночи. Вышеупомянутая сцена повторялась до рассвета, с той единственной разницей, что интервалы между молниеносными набегами Нури становились все длиннее.

В пять утра, после шести «актов», мне окончательно это надоело. Я терпеливый человек, но всему есть предел. Нури как раз заснул, я осторожно встаю и беззвучно одеваюсь. Бросаю последний взгляд на красивое тело, в расслабленной позе лежащее на диване, на алые губы, длинные темные ресницы – такой аппетитный мужчина и так неудачно запрограммирован!

Задуваю почти догоревшую свечу. Адье, Нури. Счастья тебе в Тунисе!

На улице уже светлело, и, если не ошибаюсь, в темном коридоре притаилась черная тень. Привратник? Действительно подслушивал у двери? Ну и пусть. Он меня не знает и никогда больше не увидит. Я глубоко вздыхаю. Воздух упоительно чист. Птицы уже щебечут. Неожиданно для самой себя я начинаю бежать и не могу остановиться. Улицы пустынны, я бегу в своих изысканных, шикарных туфельках, абсолютно не предназначенных для этого, по всему Монмартру, а потом проделываю бегом и весь длинный путь домой. Я человек не спортивный, но бег действует на меня удивительно облегчающе. Все обманутые ожидания, все разочарования ночи уходят от меня. Обливаясь потом, с сердцем, готовым вот-вот выпрыгнуть из груди, вконец запыхавшаяся, прибываю домой. Ноги болят до такой степени, что невозможно описать.

Из последних сил плетусь в салон и опускаюсь на мягкие диванные подушки. Спасена! Скидываю туфли, стаскиваю чулки, разумеется, спустившие петлю, и бросаю их на розовый ковер. Наконец, отдышавшись, иду босиком в душ и считаю синяки. Их пять – два на правой руке и три на бедрах. Ненавижу синяки!

Уныло становлюсь под душ. Почти тут же мне становится лучше. О, какое блаженство – теплая вода. И душистое мыло… А пушистые полотенца… А белый махровый халат с капюшоном, оставленный моим директором оперы, в который я сейчас заворачиваюсь с головы до ног.

А как упоителен роскошный туалет, выложенный розовым толстым ковром! Я обрызгиваю себя своими любимыми духами, закалываю рыжие локоны и расстилаю на полу белое толстое полотенце. Потом сажусь на него и начинаю ритуал, еще ни разу в жизни не подводивший меня. Когда меня что-то выводит из равновесия либо я хочу основательно над чем-то поразмыслить, я делаю массаж ног.

Автор идеи – моя бразильская прабабка, и я рекомендую ее всем. Ничто так не расслабляет и не позволяет взглянуть на вещи в правильном свете, как продолжительный, приятный массаж ног.

Я применяю для этого душистую смесь из цветов гардении и кокосового масла (рецепт секретный, родом с Гаити) и не прекращаю, пока не чувствую приток крови и кожа не розовеет. Потом подпиливаю ногти, да-да, не жалею времени и подпиливаю ногти на ногах! Если нужно, покрываю их свежим красным лаком. Или розовым перламутровым. Или оранжевым, по настроению.

Когда ноги готовы и на них нет ни единого кусочка грубой, ороговевшей кожи, душевное равновесие обычно восстановлено, и все выводы сделаны.

Так же и на этот раз.

Никто не сможет мне доказать, что Нури и Юсуф и бог знает еще сколько арабов по природе ущербны в сексуальном плане. Насколько я понимаю проблему, ребята прилежно тренировались испытывать как можно быстрее и как можно больше оргазмов. И это они называют потенцией!

Да-да! Думаю, так оно и есть.

Начинают они в период полового созревания, тайком, при помощи руки, а потом хвалятся перед друзьями своими достижениями, как сегодня Юсуф хвастался перед Нури.

Удивительно, но они сами из себя делают скорострелок. А почему? Потому что путают количество с качеством. Потому что воспитаны на культуре, где женщина – пустое место, а истинное – «голубые» интрижки. Как выразился кто-то на празднике Нури: «Женщина для дела, мальчик для развлечения, а кобель для удовольствия!» А если один мужчина имеет другого в зад, то, как подсказывает логика, дело не в том, как долго он может. Напротив, чем больше времени ему понадобится, тем обременительнее это для партнера.

И для многоженства это идеально! Скорострелка просто создан для этого. Две минуты – и готово! Еще две минуты – и оплодотворена другая. Еще – и зачат сын. Теперь я понимаю, откуда взялось выражение «демографический взрыв».

Да, мои дорогие, вот какие мысли посетили меня в седьмом часу утра в Париже, в роскошных апартаментах господина оперного директора. Меня вдруг осенило! Годами я ломала себе голову, почему во многих исламских странах женщины изуродованы в сексуальном плане, почему наложен запрет на маленький орган наслаждения между ног.

После ночи с Нури мне все ясно. Кто ничего не чувствует, не попросит большего. Он не докучает мужчинам-скорострелкам, не требует ласк и внимания. Две минуты – и все о'кей. Или тридцать секунд. Тот, кто покупает этих женщин, а они по-прежнему покупаются, получает товар, который не требует особого ухода.

Какое счастье, что я появилась на свет в Канаде, а не в какой-нибудь стране, где заправляют муллы! Еще никогда я не была так благодарна моим сорока трем западным любовникам, один мне дороже другого. Чего стоит только мой последний, Лесли Рабин, с которым я сдуру разругалась, потому что он не хотел, чтобы я ехала в Париж. Лесли, детка! Как только подумаю о тебе, слезы наворачиваются на глаза.

Мы занимались сексом целыми ночами, не спеша, терпеливо (и никогда спереди). Он всегда был безупречен. Часами целовались и гладили друг друга. О, Лес! Как мне не хватает тебя! Сейчас же иду в постель и буду ласкать сама себя. Правильное решение, ибо настолько обманутой в своих надеждах я еще не была никогда! Слава богу, матушка-природа позаботилась о том, что оргазм можно получить и без посторонней помощи.

Да, мои дорогие, было бы ужасно, если в крайних случаях мы не могли бы помочь себе сами. Невыносимая мысль! Мы бы целиком были в чужих руках, еще более зависимые, чем сейчас. Вечно нервные, разочарованные, неудовлетворенные, раздраженные, всегда в поисках того, кто подарит минуты блаженства. Женщины вообще не могли бы высунуться одни на улицу, все действовали бы друг другу на нервы с вечным затаскиванием в постель, не говоря уж об изнасилованиях.

Укладываюсь голой в надушенную постель, с маленьким флакончиком масла авокадо в руке. Сначала поглажу себя слева, там наслаждение мягче и бархатистее. Справа оно резче и пронзительней. Вижу снежинки. Звезды. Белые орхидеи.

Это я тоже обнаружила лишь в сорок лет – что ощущения справа отличаются от тех, что слева. С годами становишься все изощреннее. Сексуальность возрастает. В конце я ласкаю себя сразу двумя пальцами. Тогда оргазм подобен взрыву. О чем мне мечтать? О последней ночи с Лесли? О его большом, красивом, выносливом фаллосе? Пытаюсь несколько секунд, но это мне не удается. Эту картину вытесняют другие видения. Гладкое, стройное мужское тело. Ухоженные руки с длинными, чувствительными пальцами. Романтическое озеро. Пахнет водой и розами. Домик для хранения лодок. Огромный трехэтажный белый торт с множеством горящих свечей. Шампанское рекой, роскошь, изобилие!

Никаких сомнений! Это мое тридцатилетие! День, с которого все началось. Ночь, когда проснулась моя сексуальность. Прекрасно, самое подходящее воспоминание, оно идеально уравновесит загубленное приключение на Монмартре.

Этот день рождения изменил все! Произошли невероятные вещи, которые казались мне невозможными. Те события имели такой резонанс, что я абсолютно переменилась как внутренне, так и внешне. Дело в том, что до того дня рождения я выглядела совсем иначе. Мужчину звали Трастрам. Это был подарок судьбы. Но это, мои дорогие, отдельная глава.