Парижские ночи Офелии

Глава 6

Итак, день рождения, когда мне исполнилось тридцать лет, изменил мою жизнь. Я провела его у своей тети Офелии, старшей сестры моей матери, сказочно разбогатевшей на ввозе в Канаду дорогого, изысканного парижского шелкового белья. Ей принадлежит большой дом в Ванкувере, где она живет весь год, поскольку ее устраивает мягкий климат, и еще остров на большом озере севернее Торонто, где она проводит летние месяцы.

Остров – сущий рай. Там водятся дикие утки, лебеди, редкие певчие птицы, бабочки и растут огромные клены, из которых тетка добывает свой собственный, непревзойденный сироп. Вступив на остров, словно попадаешь в двадцатые годы. Все здесь сооружено в ту эпоху: господская вилла, деревянный домик для хранения лодок, розариум, который уже дважды фотографировали для журнала «Сельская жизнь», настолько он необыкновенно красив. А еще вся мебель, лампы, вазы, ковры, картины, вплоть до посуды и шелкового постельного белья. Даже парусник – не подделка, не говоря уж о лодках с веслами. Новый только гидросамолет. Он сделан в 1976 году.

У тети, конечно, есть права пилота, и когда у меня в Ванкувере был свой книжный магазин, мы с ней очень сблизились. Правда, у нее всегда не хватало времени, потому что она энергичная деловая женщина, успех которой среди прочего зависел от ее хороших идей и от того, что она никогда не полагалась на случай и два-три раза перепроверяла все до мельчайших деталей. Однако детей у нее нет, и она привязалась ко мне. К тому же моя мать – ее единственная сестра, братьев у них нет, а я единственный отпрыск в семье, которому суждено продолжить традицию Офелий.

Приехав тогда в конце августа на остров, чтобы отпраздновать свой день рождения, я была очень довольна сама собой. Стояло жаркое солнечное лето, я продала свое литературное кафе в Оттаве за кругленькую сумму, надежно вложила деньги (американский государственный заем под семь процентов!) и хотела начать что-то совершенно новое. Я еще не знала, что меня ожидают радио, телевидение, а потом и Голливуд, но уже предчувствовала волнующие времена. У меня на такие вещи есть особый нюх, и он меня еще никогда не подводил. Оттого я и смотрю с оптимизмом в будущее.

Внешность моя тогда была не слишком выдающейся. Я носила короткую стрижку и круглые никелевые очки, ибо была убеждена, что именно так и должна выглядеть молодая библиотекарша, владелица книжного магазина и литературного кафе. Я прятала свою великолепную фигуру под скучными, глухими платьями, которые моя мать выискивала для меня, скрывала высокую, красивую грудь под белыми шелковыми блузками с воротничками шалькой и маскировала свою жизнерадостную попу под прямыми скромными плиссированными юбками.

Косметикой я не пользовалась, даже губной помады, и той у меня не было. Вся моя энергия уходила в работу, личная жизнь протекала спокойно и невыразительно. Правда, я жила с одним многообещающим молодым дипломатом, но находилась в той стадии, которая не предвещает ничего хорошего и которую я про себя называю «вазелиновой».

Такое наступает, когда мужчина в постели уже нисколько не возбуждает меня. Когда, несмотря на его самые энергичные попытки, мои интимные места остаются абсолютно сухими и мне приходится обращаться к помощи вазелина, чтобы они заработали.

Я считаю, что большинство браков находятся в «вазелиновой» стадии (пусть даже мужчины часто этого не замечают). Очевидно, к этому привыкают. Для меня же это начало конца. Как только потребление вазелина возрастает, мой интерес тут же падает, и вскоре появляется новый друг.

Ибо в друзьях недостатка не было. Уже тогда, хотя я выглядела как книжный червь и еще не догадывалась о своих сексуальных талантах. Мужчин, однако, ко мне тянуло. Вероятно, они понимали меня лучше, чем я сама, и их безошибочный инстинкт подсказывал им, что здесь скрыто сокровище.

К тому же, как ни странно это звучит, у меня было мало конкуренток. Канада до недавнего времени была крайне неэлегантной страной. Изысканных магазинов было мало, «от кутюр» была практически неизвестна, любое красивое, нестандартное платье нужно было выписывать из Парижа или Рима. Женщины и девушки преимущественно носили тренировочные штаны и синтетические свитера либо джинсы и куртки.

Без стеснения они выходили из дома в бигуди, с жирным кремом на лице и совсем не были при этом лентяйками и неряхами. Нет! Они просто хотели вызвать у других зависть, поскольку это значило, что вечером они приглашены и готовятся к выходу. В своих никелевых очках, с короткими волосами и в незатейливом платьице со стоечкой я выделялась из общей толпы, моему «типу» даже пытались беззастенчиво подражать.

Еще в одном я превосходила других: у меня было самое очаровательное белье во всей Канаде, которым меня снабжала тетя Офелия. Я носила шелк, в то время как другие еще ходили в бумазейных трико до колена, так называемых «невообразимых», призванных отпугивать мужчин и повсеместно распространенных. Я носила кружева и рюши, открытые лифчики и вышитые сорочки, в то время как другие довольствовались плотным хлопком и втискивали свои груди в добропорядочные корсажи из кретона. Ибо в те времена в нашей стране производили именно такое белье, которое в Европе уже не носили с первой мировой войны. Неудивительно, что моя тетка нажила себе состояние со своими роскошными парижскими вещицами.

Я приехала на остров с переносным проигрывателем, красным транзисторным приемником, со своей голубой почтовой бумагой, а также дорожной сумкой, до отказа набитой книгами, все без исключения – биографии знаменитых людей, которые я еще не читала.

Для своего дня рождения я упаковала легкое хлопчатобумажное платье-костюм в сине-белую полоску, с прямой юбкой и свободно ниспадавшей верхней частью, скрадывавшей талию и грудь. Собственно говоря, мне оно не слишком нравилось, мне казалось, что я в нем похожа на медсестру. Но это был подарок моей дорогой мамочки, да и оно вполне подходило для острова. Собирались лишь несколько отдаленных родственников и наши соседи по городу, все пожилые милые люди, перед которыми не стоило особенно наряжаться. Особо строгих правил в одежде на острове не надо было придерживаться: летом были разрешены купальники, шорты и бермуды. Строго возбранялось лишь появляться в купальнике в столовой. Вечером, впрочем, надо было надевать длинное платье, этому тетя Офелия придавала особое значение. На ужин в белой господской вилле можно было явиться только в длинном, даже если это была всего лишь милая цветная, с заложенными вручную складками, хлопчатобумажная юбочка до пола.

Я прилетела из Оттавы в Торонто, потом взяла такси до острова, и там меня уже ждал первый сюрприз. Подойдя к мосткам, я нигде не обнаружила гидросамолета. Не было видно и Джея, мажордома тети Офелии, который со своей женой круглый год живет на острове и присматривает за порядком. Джордан, двухметровый черный исполин, работавший шофером и садовником, тоже не показывался. Зато я увидела на большом расстоянии застывшую на воде в полном безветрии нашу старую красавицу-яхту.

Я безропотно уселась на свою сумку с книгами и принялась ждать. Наконец, часа через два, появился ветерок, надул паруса, и яхта подплыла ближе, но прошло еще немало времени, прежде чем я смогла разглядеть, кому пришла в голову сумасбродная идея встречать меня под парусами в эту тихую, ясную погоду. Джей? Джордан? Или сама тетя Офелия? Однако там сидел совершенно чужой мужчина. И по мере приближения он становился все более и более чужим. Кто бы это мог быть?

Я встала, подошла к мосткам, поймала ловко брошенный мне трос, пришвартовала яхту привычным движением и протянула ему свои вещи. Он подал мне руку.

– Я Трис Тревор, – произнес он с благородным английским выговором, – мне непременно хотелось испробовать этот старый парусник. Мне очень жаль, что вам пришлось так долго ждать. Как я могу загладить свою вину?

Тристрам Харрисон Тревор прибыл прямо из Лондона. Он жил в фешенебельном районе Мейфэр, был маклером по торговле домами, в том же возрасте, что и я, и три года назад открыл собственное дело. С тех пор он только работал, ни разу не брал отпуска, зато заработал много денег. Он был знакомым знакомого одного из компаньонов моей тетушки, ему вдруг взбрело в голову познакомиться с Канадой, и каким-то образом он очутился здесь в качестве гостя на острове.

Трис великолепно вписывался в эту элегантную, романтическую среду. Он был музыкален, интеллигентен, отлично играл на пианино и был непревзойденным рассказчиком. Скажу больше: это был стройный блондин, ростом метр девяносто, с мужественным орлиным носом и сине-зелеными глазами. Он намеревался пробыть на острове две недели. Я не имела абсолютно ничего против!

До моего дня рождения мы общались друг с другом как посторонние люди. Мы, правда, ходили вместе под парусом, играли в крокет, пили кофе на террасе, но никогда не оставались наедине. Дом был полон гостей, моя мать не отходила от меня ни на шаг, Джей и Джордан всегда были неподалеку, и хотя с каждым днем мы были все приятнее друг другу, у нас не было возможности сказать об этом. Мы лишь бросали друг на друга долгие выразительные взгляды, когда были уверены, что это останется незамеченным, да испытывали определенную робость, неожиданно столкнувшись в парке или дома.

Трис не был бабником. Ему это было не нужно. Он слишком хорошо выглядел, чтобы кому-нибудь навязываться. Он выжидал, и я тоже. И лишь когда я была абсолютно уверена, что он в меня влюбился, я сделала первый шаг. Да-да, его сделала я, а не он. Я пригласила его с собой купаться в одну затерянную бухточку на западной стороне, которой, кроме меня, никто не пользовался. Там мы впервые поцеловались, больше ничего не произошло.

Но эти поцелуи были восхитительны. В первый раз за свою жизнь я утонула в объятиях мужчины и забыла обо всем на свете. Я не помнила, где, сколько сейчас времени, даже страх, что кто-то пройдет мимо и обнаружит нас, куда-то улетучился. Я была абсолютно счастлива и не сомневалась, что приглашу его сегодня после праздника в свою спальню с видом на розариум и с широкой кроватью с изогнутым изголовьем в форме лебедей.

– Ты придешь ко мне потом? – шепнула я ему во время празднования на дне рождения, и Тристрам принял приглашение, пожав мне украдкой руку. Он не произнес ни слова, лишь одарил меня таким взглядом, что у меня подкосились коленки. Я почувствовала, что меня ожидает нечто особое, неповторимое, незабываемое.

День рождения таил еще один сюрприз. Без всякого предупреждения тетя Офелия подарила мне свое ценное кольцо. Она вдруг взяла меня за руку и со словами «Пора, малышка!» надела мне на правый указательный палец широкий золотой перстень филигранной работы с бразильским огненным опалом и сверкающими алмазами.

– Береги его! – прошептала она и поцеловала меня.

Вечером был праздничный ужин, но я была так взволнована, что мне ничего не лезло в горло. Я знала, что Трис проведет со мной ночь. Стоило мне только подумать о нем, как у меня начинало покалывать в животе и колотиться, как бешеное, сердце.

Когда он наконец постучал в мою дверь в три часа утра, я так изнервничалась, что боялась потерять сознание. Коленки дрожали, и я была не в силах пойти ему навстречу, мне пришлось прислониться к стене у окна, чтобы не рухнуть на пол.

Трис был взволнован не меньше меня. Но как англичанин из хорошей семьи, прошедший обучение в привилегированной школе, он умел владеть чувствами и хотя бы внешне ничего не показывать.

Он был только довольно бледен. Быстрыми шагами подошел ко мне, обнял и, не говоря ни слова, начал целовать. На мне был пеньюар из переливающегося сиреневого шелка с отделкой из кружев. Он прекрасно подходил к моим рыжим волосам и высвечивал словно изнутри мою светлую кожу. Спереди – открытый, скрепленный на груди лишь двумя розовыми лентами.

Тристрам не развязал ленты.

– Моя божественная красавица Офелия, – шепнул он мне на ухо, не выпуская из объятий, будто это было единственное, о чем он мечтал. Это было для меня необычно. Я привыкла, что мужчины, не теряя времени, тут же раздевали меня, чтобы непосредственно перейти к делу.

Тристрам, однако, не спешил. Только когда я начала проявлять нетерпение и расстегивать его рубашку, он решился на следующий шаг: поднял меня с пола, легко, без малейшего усилия, и осторожно отнес на кровать. Потом снял свои туфли, лег рядом и развязал шелковые розовые ленты.

Мы занимались любовью всю ночь. Сначала нежно, потом все более страстно. Мы оба были как в каком-то дурмане, не в состоянии оторваться друг от друга, не в силах встать с постели и расстаться.

На следующий день мы не вышли ни к завтраку, ни к обеду, ни к чаю на террасе. Лишь вечером мы предстали перед удивленными родственниками (вежливо делавшими вид, что ничего на замечают), бледные, невыспавшиеся, все еще дрожа от страсти друг к другу.

Мы, правда, что-то ели, но не замечали что, украдкой держались за руки и удалились, как только смогли, не слишком нарушая правила приличия.

После первой ночи я была влюблена, целиком, без остатка, и хладнокровный, недосягаемый англичанин – тоже. Мы оба испытали нашу первую большую страсть. Самая маленькая разлука доставляла страдания. Каждая секунда, которую мы не могли провести, прижавшись друг к другу, причиняла настоящую физическую боль.

До этого я совершенно серьезно считала себя холодной. В двадцать три года, с моим первым мужчиной, я абсолютно ничего не чувствовала, вся история была мне в тягость, если не противна. В двадцать пять, с другими мужчинами, тоже не было ничего хорошего. В двадцать девять, познакомившись с моим молодым дипломатом, я за первые полгода с трудом добилась двух робких оргазмов и с тех пор исходила с ним от тоски.

Никогда, никогда бы не подумала, что способна добровольно проводить дни и ночи в постели с мужчиной. Именно это произошло у меня с Тристрамом. Впервые в жизни я так же страстно хотела мужчину, как он меня. К своему величайшему удивлению, я находила теперь красивыми движения любви, которые больше всего отталкивали меня раньше. Нас с Тристрамом захлестнула стихия! Это было сильнее, чем все пережитое прежде, и потрясло самые основы моего существования.

Я вдруг поняла, почему во многих культурах сексуальность священна. Она источник вечной молодости (с правильным мужчиной!). Уже после первой ночи я чувствовала себя красивее, сильнее, жизнерадостнее, чем когда-либо. Я испытывала гордость, будто с успехом выдержала труднейшее испытание.

Я могла чувствовать!

Теперь я была взрослой!

Меня так и тянуло сбежать вниз на террасу, где моя мать, тетка и несколько гостей с соседнего острова сидели за чаем с булочками, чтобы с горящими щеками, по свежим следам рассказать им все подробности последней ночи.

Испытали ли они когда-нибудь подобное? Мама? Тетя Офелия? Миссис Келлер с красивыми седыми волосами? Знакомо им это? Или я одна такая?

Сегодня я знаю, что тогда произошло. Как у многих женщин, мое тело созрело к тридцати годам, и мне посчастливилось именно в этот момент встретить Тристрама. Я упала ему на колени как зрелый плод. Он был голоден. Я хотела быть съеденной. Вот и все!

После трех ночей любви мы были в полном изнеможении. Наши сокровенные места были настолько истерзаны, что надо было сделать паузу, чтобы не изойти кровью от блаженства.

Поэтому днем мы выбрались из спальни и отправились на свежий воздух. Катались на яхте, гребли на лодке и гуляли.

Никогда жизнь еще не была так прекрасна! Погода к нам благоволила, один день был солнечней другого. И с каждым днем я все больше влюблялась в Тристрама. Все в нем нравилось мне. Его тонкие пальцы. Орлиный нос. Его нежность, доброта, благородный английский выговор. Его манера улыбаться мне и при этом задумчиво кивать головой, будто говоря: «Вот что мы натворили! Попались друг другу на удочку!»

Он умел замечательно рассказывать, с тем тонким английским юмором, который я находила неотразимым. Он любил детей, животных, растения и на все смотрел глазами Новой романтики.

– Посмотри на эту малютку, – говорил он к примеру и показывал на красивую маргаритку, облюбовавшую себе место на краю нашей площадки для крокета. – Ты только посмотри, как она стоит. Какая осанка! Вот это я называю самосознанием! Спорим, она считает себя самым красивым созданием во всей округе? – С тех пор я уважаю маргаритки и никогда не наступаю на них!

О редкой птице с ярким оперением, опустившейся на домик с лодками и бросившейся мне в глаза своими задорно торчащими, как щетка, перьями на голове, он заметил:

– Парень, однако, очень элегантен! Какая у него красивая прическа! Был бы я птицей, умер бы от зависти!

Мне его высказывания казались такими оригинальными, что я была готова каждый раз бросаться ему на шею. Но в Канаде не принято демонстрировать свою любовь перед другими. Целоваться прилюдно или держаться за руки считается вульгарным и плебейским.

Как я уже не раз говорила, мы, канадцы, – вежливый народ. Хвастаться своим счастьем неприлично, ведь кто-то сейчас одинок и вынужден смотреть на вас. В отличие от французов, которые осознанно выставляют напоказ свою чувственность и беззастенчиво целуются на парижских скамейках, мы прячем свои чувства в спальнях – из уважения к ближним. Поэтому я обуздывала себя, даже если это давалось мне нелегко.

Зато не существовало никаких ограничений, когда мы оставались одни. Наши любовные раны заживали на удивление быстро, и последние дни перед отъездом Тристрама мы занимались сексом утром, вечером и после обеда, когда большой белый дом затихал, розы источали особый аромат и все удалялись, чтобы вздремнуть.

Знаю, знаю! Три раза на дню – это ненормально. Но мы будто лишились рассудка. Притягательность была слишком велика. Стоило нам остаться одним, как мы бросались друг другу в объятия.

Трис никогда не кидался на меня. Не принуждал меня к экспериментам, ласкал в нужном месте, любил со всех сторон (только не спереди), и, к моему величайшему изумлению, я испытывала один оргазм за другим.

Впервые в жизни я могла полностью забыться. Тристрам двигался во мне таким образом, что можно было не сомневаться – это будет длиться часами. И только я говорила себе: «Это сказка никогда не кончится и будет продолжаться, сколько я хочу!» – я блаженно расслаблялась и кончала невиданным фейерверком.

Раньше мне никогда не удавалось наслаждаться вожделением, удерживать его и разжигать. Я всегда с опаской наблюдала за мужчинами. Только мне становилось хорошо, я начинала нервничать. Сейчас все оборвется. Кончает он или нет? Уже стонет! Вот убыстряет темп. Больше меня уже не ласкает. Ну, вот позади! Опять слишком рано, жаль!

Какая женщина не знает этого? К черту! Только желание усиливается, как его штука отказывает. Если это происходит часто, ты будешь закомплексована на всю жизнь. Заставляешь себя ничего не чувствовать, чтобы потом не страдать. Мне это хорошо знакомо, сама прошла такой путь. Но Тристрам произнес магическую фразу: «Я не прекращу, пока ты не кончишь, расслабься, доверься мне». И все пошло хорошо, ведь оргазм (я это узнала в свое тридцатилетие) еще и вопрос доверия!

Да-да! Я ему полностью доверяла. Его рукам, его губам, его сердцу и, разумеется, его лучшей части, принесшей мне так много радости. Его фаллос был потрясающе красив, довольно длинный, пропорциональный, розовый и здоровый. Ни один врач не нашел бы в нем ни одного изъяна. Если оттянуть кожу, все было таким же гладким и аппетитным.

Хотя мне недоставало техники (этому я научилась только в Париже, где же еще!), но я целовала его член часами, надеясь довести до оргазма. Однако у англичан другие нравы!

– Ты сведешь меня с ума! – простонал Трис и увлек меня наверх. – Перестань, Офелия! Я не хочу этого!

– Но почему?

– Ты это делаешь неохотно.

– Нет! Нет! Пусти меня. Пожалуйста!

Но он удержал меня и не дал себя переубедить. И вообще он становился все задумчивей.

– Офелия, – сказал он в наш последний совместный день, – я не знаю, что будет дальше. Я никого еще не любил так долго и часто, как тебя. Я даже не предполагал, что можно так долго оставаться в женщине. Два часа подряд! Безумие! – Он взял мои руки и покрыл их поцелуями. – Я люблю тебя! Честное слово! Но ты имеешь на меня такое влияние, что вынимаешь душу. Знаешь, мне становится просто жутко! Я могу лежать здесь в полном изнеможении, абсолютно без сил, с больной спиной – но в тот момент, когда ты входишь в дверь, я опять готов. Я могу снова – даже против своей воли! – Он выпустил мои руки и остановил на мне долгий взгляд. – Мне это мешает! Я не сексуальный маньяк. Мне достаточно два раза в неделю. Но трижды в день? Это ненормально! Мне становится боязно. И при этом ничего более прекрасного я не испытывал в жизни!

– Почему же ты тогда боишься? Этого я не понимаю.

– Ты обладаешь властью надо мной.

– А ты надо мной. Я испытываю то же, что и ты.

– Только сейчас. Ты влюблена впервые. Все внове. У меня больше опыта, чем у тебя. Я обычный. Я это знаю. Ты исключение, сокровище мое. Самое лучшее, о чем может мечтать мужчина.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно серьезно! – Тристрам кивнул, задумчиво помолчал. Потом неожиданно поцеловал меня. Во всяком случае, ты лучшее средство от импотенции. Я счастлив, что нашел тебя.

– Сколько женщин было у тебя? Десять? Двадцать? Больше? (Трис был у меня седьмым, и я ему об этом сказала!)

Но истинный британец остается тактичным и в постели. Трис начал зевать.

– Не так уж и много, – обронил он вскользь. – Ничего стоящего. Так, что может попасться в Лондоне. – Он положил на меня руку и закрыл глаза.

Я выпрямилась.

Спрошу его то, что меня уже давно мучает.

– Тристрам, ты же знаешь поговорку: «Ночью все кошки серы». Это действительно так? Мужчина испытывает то же самое со всеми женщинами?

– Глупышка! – Он засмеялся. – Разумеется, нет! Забудь об этом. Это абсолютная чушь. Как раз наоборот. С каждой женщиной по-другому. Бывает огромная разница. Мужчина даже не может с любой женщиной. Кроме того, бывают женщины, которые внутри, как бы это сказать, не слишком возбуждающие. Какие-то неприятные на ощупь. Не знаю, отчего это. Но это так.

– А я?

– От тебя невозможно оторваться! Пожалуйста, не притворяйся, что тебе об этом еще никто не говорил!

– Говорили. Но я не верила, потому что сама ничего не чувствовала. С другими мужчинами мне это было в тягость.

– Эту стадию ты преодолела. Теперь тебе это будет нравиться.

– Но не с каждым. Только с тобой. Только с тобой, Трис, клянусь тебе!

– Конечно, не с каждым. Но слишком надолго упускать тебя из виду было бы непростительно. Иначе я был бы самым большим болваном в мире. Офелия, родная, о чем ты думаешь? Ты совсем меня не слушаешь.

– Завтра ты уезжаешь. В восемь утра. – Слезы навернулись мне на глаза. – Я этого не переживу.

Он рассмеялся, обнял меня и поцеловал в мокрый нос.

– Еще как переживешь. Плакать нет причин. У меня для тебя есть сюрприз. Мы скоро увидимся. Раньше, чем ты думаешь. Обещаю тебе!

Тристрам Харрисон Тревор сдержал слово.

Из любви ко мне он перенес свои дела из Лондона в Торонто. Мы целый год прожили вместе, и начало было дивной сказкой. Я отрастила волосы, выкинула свои никелевые очки и носила очаровательные новые платья с широкими поясами, чтобы подчеркнуть фигуру. Со всех сторон я начала получать комплименты, мои формы вдруг были признаны «совершенными», вскоре о них даже заговорили в городе.

– Я и не знал, что ты такая красивая, – говорил мне то один, то другой друг, знавшие меня не один год. – С каких это пор у тебя такие большие глаза? И эта потрясающая фигура. Ты похудела? Или делаешь гимнастику? – Меня это, конечно, радовало, тем более что я вообще ничего не делала, лишь выделяла то, что имела.

Трис чуть было не стал моим мужем. Он хотел жениться, завести детей, настаивал, клянчил, призывал в союзники маму. Она была бы рада иметь его своим зятем, но я не могла решиться на брак. Целый год я не занималась ничем иным, кроме готовки, стирки, глажки, покупок и уборки. Работы не искала, потому что Трис хотел иметь меня только для себя. Он зарабатывал достаточно, и нам хватало.

Но через полгода я с прискорбием установила, что быт, который я не переваривала, разъел и мою большую любовь. Я до смерти скучала в роли домашней хозяйки, детей я еще не хотела, Трис работал как одержимый и, придя домой вечером, был выпотрошен и хотел только покоя. Мы занимались любовью далеко не трижды в день. Два раза в неделю было пределом мечтаний. И когда он однажды четырнадцать дней не притронулся ко мне, я решила изменить положение дел. Что-то должно было произойти!

Не сказав ни слова, я отправилась на поиски работы. Стоило мне высунуть свой нос в большой мир, как мне еще меньше захотелось заканчивать свои дни чьей-то женой. Вскоре я отвоевала себе место директора отдела радиопостановок на «Радио Канада».

Я осознанно говорю «отвоевала», потому что тогда вообще не было никакого отдела радиопостановок. Я убедила директоров, что такой отдел непременно нужен и никто лучше меня не справится с его созданием и руководством. Для чего я училась? Зачем прочитала всю английскую и французскую литературу от А до Я?

Мой дар убеждения победил. После непродолжительного раздумья и трехнедельных переговоров по поводу контракта и зарплаты я стала высокооплачиваемым членом престижной Канадской корпорации радиовещания, с собственной секретаршей, красивым офисом в самом фешенебельном небоскребе Торонто и любимой работой.

Я выбирала пьесы без трупов, без убийств и насилия, без стрельбы и ужасов – пьесы, которые воспевали любовь между людьми. Я связывалась с театрами и решала, какие роли будут читать. Я бывала на записи, как львица боролась за лучшее время выхода в эфир «моих» радиопьес и во всех опросах имела самый высокий рейтинг, потому что не подавляла людей, а подбадривала, развлекала и развивала. Ах, какие были времена!

Вскоре под моим началом работали четыре человека, и единственной проблемой было отсутствие пьес без трупов. Тогда я заказывала такие пьесы, боролась за деньги для премий и литературных призов и уговорила самую богатую женщину Торонто, овдовевшую мультимиллионершу, основать фонд для поощрения талантливых канадских писателей.

Мне сопутствовал успех, но это было не просто. Вскоре я работала с такой же нагрузкой, как Тристрам. Домашнее хозяйство меня вообще больше не интересовало. Как и следовало ожидать, я съехала с нашей общей квартиры. Когда это свершилось, сцен не было. Тристрам воспринял все с типичной английской невозмутимостью, помог мне с переездом и часто навещал меня в моей солнечной квартире (которая одновременно служила ателье) неподалеку от радиостанции. Так продолжалось годами. Мы никогда не расставались формально и сегодня еще поддерживаем отношения, видимся один-два раза в год и даже проводим вместе отпуск, если у обоих нет других партнеров.

Кстати, Трис сделал хорошую карьеру. Он владеет лучшей фирмой по торговле недвижимостью во всей Канаде и стал самым уважаемым человеком в этой отрасли. Он очень состоятельный, так и не женился и все еще ждет меня. Тристрам Харрисон Тревор! Вот это была любовь! Встречу ли я когда-нибудь еще такое? Может, летом? Здесь, в Париже? У меня смутное ощущение, что время подоспело. Но кто? Это должен быть солидный мужчина. С меня довольно кондитеров, служащих, переселенцев и учителей. Я хочу наконец кого-то с самого верха. Но солидные мужчины редко встречаются, и главное: как с ними познакомиться?

Действительно, великие мира сего не ходят в кафе за углом. А тем более в дискотеку или читальный зал. В рестораны они тоже не ходят одни, чаще всего бывают окружены телохранителями и почти всегда женаты. Как к ним подступиться? Вот вопрос. Но начиная с тридцати лет я знаю, что заполучу любого мужчину, если пожелаю. А я желаю! Остальное – рухлядь! Выбрось ее за борт!

Я широко зеваю и блаженно вытягиваюсь. Давно уже не ласкаю себя, ничего путного не получится, я слишком утомлена, чтобы предаваться сладострастным грезам.

Тут звонит телефон.

Я вздрагиваю, сон как рукой сняло. Кто это, черт возьми, может быть? Нури? Упаси господь! Откуда у него мой телефон? Я ему даже не давала своего точного адреса.

Неуверенно снимаю трубку. Это Нелли!

– Алло! Алло! Наконец я тебя поймала. Ты вообще не приходишь больше домой. Или я тебя разбудила?

– Нет, нет. Я еще не спала. Сколько времени у вас в Калифорнии?

– Восемь вечера. А в Париже?

– Шесть часов утра. Птицы уже поют.

– Как вечеринка?

– Посредственно. Я слишком долго пробыла там. Сама не знаю почему.

Нелли смеется.

– Он хотя бы был красив?

– Красив-то да. Но в остальном – сплошное разочарование.

– Четыре раза за десять минут? Я права? И еще был этим страшно горд?

Теперь моя очередь смеяться.

– Откуда ты знаешь?

– Дорогое дитя, я долго жила в Париже, и мимо арабов никто не проходит. Но утешься, не все такие. Тебе попался первобытный. Бывают получше. У меня когда-то был очень милый тунисец, отличный в постели. Правда, тот был не кондитером, а учителем.

– Почему вы расстались?

– Он был чересчур ревнивым. Но я не поэтому звоню. Послушай, Офелия, у тебя ведь есть опыт с масс-медиа. Ты уже была на телевидении? Я имею в виду перед камерой.

– Конечно. У меня ведь была собственная передача. Разве я тебе не рассказывала?

– Нет. Или я забыла. Во всяком случае, это весьма удачно. Ты волнуешься перед выступлением?

– Ни секунды. В тот момент, когда на меня направляют юпитеры, меня осеняют самые лучшие идеи.

– Отлично, девочка! У тебя есть желание слетать в июле в Лондон? На ток-шоу о способах похудения. Вместо меня. Я бы сама с радостью полетела, но не могу сейчас вырваться.

– Конечно! С удовольствием! Если хочешь, хоть завтра. Или прямо сейчас.

Нелли хохочет.

– Сейчас ты еще недостаточно худа. В июле, детка! К тому времени все должно быть нормально. Но ты мне нужна действительно стройная, как тростинка, чтобы люди поверили в мою диету. Кстати, диета. Ты сегодня уже взвешивалась?

Бог ты мой, от волнения совсем забыла об этом.

– Еще нет, – говорю я смущенно, – подожди секунду, сейчас я это сделаю.

– Нет, это займет слишком много времени. Скажешь на следующей неделе или напиши. Ты все равно должна мне одно письмо. А как дела с рукописью?

– Нет проблем. Завтра вечером пошлю тебе две готовые главы. Получилось очень хорошо.

– Прилежная девочка. Я тоже не ленилась. На пути к тебе уже пятьдесят новых страниц. А теперь заканчиваем разговор – я приглашена на ужин и должна еще переодеться. Пока, крошка! На той неделе опять позвоню. И не расстраивайся из-за сегодняшней ночи. Скоро наверняка появится кое-что получше!

Нелли вешает трубку, и я довольная иду в ванную. Перспектива выступления по телевидению, да еще в Лондоне, заглушает страх перед излишним весом, который сегодня покажут мои весы. Хлеб, вино, водка, финики, инжир, марципан и плюс полторы тарелки жирного кускуса – я вешу как минимум на два кило больше.

Но что это?

Смотрю на стрелку и не верю. Вчера утром я весила шестьдесят четыре килограмма, а сейчас не шестьдесят шесть или шестьдесят семь, а всего лишь шестьдесят три. Это, наверное, ошибка!

Схожу с весов, немного трясу их и аккуратно становлюсь снова – в самом деле! Шестьдесят три кило! Ура! Я вешу на целый килограмм меньше, чем вчера утром. Кто бы мог подумать?

Нелли все же не всеведуща! Арабы – не яд для фигуры, они очень даже полезны, потому что так разочаровывают, что от злости потом бежишь через пол-Парижа. И при этом худеешь!

Я с гордостью крупно вывожу «63» в своей таблице и наконец с радостью и облегчением ложусь спать. Я не навредила своей диете, я лечу в Лондон, выступаю по телевидению – и наверняка буду жить в отеле-люкс.

А на следующий день я не улечу сразу назад в Париж. Нет, я пойду в галерею Тейт к своим любимым художникам. А потом в Британский музей. И наконец к Диллонсу, в мой любимый книжный магазин. Если повезет, достану билеты в Ковент-Гарден или на какую-нибудь шекспировскую постановку в Олдвич-театре. Это будет грандиозный праздник!

В полудреме еще решаю съездить в «Либертиз», самый элегантный универмаг в Лондоне, конечно, после «Харродз». Я предвкушаю удовольствие как ребенок!

И, не подозревая о последствиях, которые еще будет иметь ночь с Нури, я поворачиваюсь на бок, чтобы блаженно заснуть.