Парижские ночи Офелии

Глава 7

Следующий день начинается безобидно, зато заканчивается катастрофой. Случается нечто ужасное, без предупреждения и без малейшей вины с моей стороны.

Это обрушивается на меня, как гром среди ясного неба. Еще бы немного – и я обратилась бы в бегство, все бросив, покинула Париж, забыв о карьере и поставив на карту свое будущее. К счастью, я сильная, и до крайности не доходит. Но без преувеличения могу сказать, что в это майское воскресенье моя жизнь была направлена по другому руслу.

Я просыпаюсь в полдень от какого-то смутного беспокойства и, хотя шесть часов сна для меня слишком мало, решаю тут же встать и пойти за покупками. В Париже магазины открыты и по воскресеньям, за углом на площади Монж с утра бывает даже крестьянский рынок. Если я поспешу, то еще успею.

Через четверть часа я готова, длинные волосы заколоты, на ногах удобные туфли, в руках корзинка для покупок. Выхожу на теплое весеннее солнышко без плаща, шарфа и перчаток. На улицах полно народу, все легко одеты, и, когда я вспоминаю, что дома у нас наверняка еще идет снег, я начинаю радостно мурлыкать себе под нос и представляю, что я на Ривьере. В самом деле, день начинается заманчиво!

В Париже просто невозможно грустить. Особенно, когда идешь покупать продукты. Ведь именно здесь начинается знаменитая французская культура питания. Продукты, которые в Новом Свете один раз в месяц наглухо заделанными в пластик, запаянными в консервные банки, засушенными или замороженными тащат из супермаркета, равнодушно закидывают в машину, равнодушно готовят и так же равнодушно поглощают, здесь покупают свежими и сочными и всегда столько, сколько нужно на два дня.

У нас дома приобретение продуктов – труд. Здесь, в Париже, это чувственное удовольствие. Помимо всего прочего, к обязательным условиям покупки относится флирт с продавцами. Французы – в моем вкусе. Они смешливы, обаятельны, красноречивы и славятся своим юмором. Их комплименты по-детски наивны и ни к чему не обязывают. Вас никогда не попросят о свидании и не встретят в следующий раз пошлостями. Нет, здесь играют в игру, и обе стороны это знают. Люди развлекаются, и этого достаточно.

– Бонжур, месье, – здороваюсь я со своим продавцом газет. Я его лучшая клиентка, потому что иностранные газеты дорогие. – Сегодня по-настоящему весенний день. Вы это уже заметили? – Он длинный, костлявый, с обворожительной улыбкой.

– Ну разумеется! Бонжур, мадам. Вы выглядите сегодня очень довольной. – Он восхищенно смотрит на меня сверху вниз.

– Мерси, месье! Вы тоже!

– Я? Мне очень плохо! О-ля-ля! Думаю, я повешусь! – Он закрывает глаза и жалобно вздыхает.

– Бога ради! Что случилось?

– Все, мадам! Все! Я не могу иначе. Я повешусь, и немедленно.

– Но где? Где вы хотите вешаться?

– На вашем доме, разумеется! Очаровательная, сладкая малютка!

Мы вместе хохочем, и я покупаю свою субботнюю «Таймс» с литературным приложением, «Монд» и «Уолл-Стрит джорнал». Да, это Париж. Почему у нас дома невозможно такое? Кокетство ничего не стоит, но украшает жизнь. К тому же смех полезен!

Итак, что вкусненького позволю я себе сегодня из еды? Выбор дается мне нелегко. Я с трудом прокладываю себе путь через толпу, мимо людей, стоящих в очередях у рыночных прилавков, мимо душистых гор свежей клубники, вишни, персиков, папайи, манго и прохожу к овощам. Вот они. Толстая белая спаржа в деревянных ящичках. Это то, что надо. Полезно, выводит жидкость, почти без калорий. Немного салата. И семь травок, без которых не обойтись: петрушка, укроп, лук, кервель, мелисса, базилик, эстрагон. В Париже это не проблема, зелень можно купить свежей, связанной в маленькие пучки. Они не дешевы! Но если их поставить в воду и держать в холодильнике, они неделю сохраняют свежесть. Еще немного картошки? Прекрасно!

Осторожно складываю все в свою корзинку. Быстро проскочить мимо рыбы, отвернув голову. Мне жалко на них смотреть, лежащих на льду с разинутыми ртами и открытыми глазами. От мяса мне тоже не по себе, частенько рядом с котлетами лежат кровавые отрубленные головы. Заячьи, козьи, свиные. Нет, это не для меня. Но сегодня я покупаю большую дорогую отбивную и направляюсь на улицу Муффетар, мимо гор масла, замков из сыра, яичных пирамид, паштетов в керамических горшочках и искусно сплетенных кос из чеснока.

На улице Муффетар тоже рынок, я хочу насладиться многоцветьем базарной толчеи и выпить чашечку кофе. Стоп! Чуть было не забыла! Мне нужны свежие желтые тюльпаны на концертный рояль и несколько душистых фрезий, белых, лиловых и розовых, на мой письменный стол. Так, достаточно!

И вдруг, непонятно – отчего и почему, меня охватывает неукротимая жадность к сладкому. Рядом с цветочным магазином находится булочная, откуда доносятся соблазнительные ароматы. Прыг – и я уже там, прошу две булочки с изюмом и кренделек с орехами и тут же проглатываю их, не успев убрать сдачу. Но этого мало. Нет! Я хочу еще! Еще! Еще! Кекс с начинкой в шоколадной глазури! Торт со взбитыми сливками! Ромовая баба, так себе, мелочь, какие-нибудь семьсот калорий.

Чтобы довершить картину, покупаю себе еще две большие плитки шоколада с фундуком и, не успев очутиться опять на улице в толпе туристов и громко кричащих рыночных торговцев, расхваливающих свой товар, нагруженных домохозяек и папаш с маленькими детьми, разрываю серебряную фольгу и в быстром темпе засовываю одну пластинку за другой, как будто от этого зависит моя жизнь.

Дома разыгрывается вторая часть трагедии. Мною овладевает сумасбродный жгучий аппетит на тосты с сыром, омлет с ветчиной и хлеб с маслом. Я устремляюсь на кухню, чтобы начать готовку. Потом жарю отбивную, справляюсь с ней лишь наполовину и ставлю остаток в холодильник.

Там обнаруживаю килограммовую банку каштанового пюре (благородный каштан, высший сорт, сладкий), вынимаю ее, сажусь на табуретку и ложкой съедаю все подчистую, не теряя ни секунды. В конце концов чувствую адскую жажду и выпиваю полтора литра минеральной воды. Потом мне просто плохо!

В наказание сразу же становлюсь на весы. Боже, помоги мне! Я вешу шестьдесят шесть кило!!! На три кило больше, чем сегодня утром. Такого приступа обжорства у меня уже не было несколько лет.

Очевидно, это запоздалые последствия вчерашней ночи. Нелли была права.

Ну да ладно! В двадцать лет я бы впала в депрессию и в утешение сразу бы напекла себе целую гору блинчиков с кленовым сиропом. Но в сорок один год у меня больше самодисциплины, и сегодня я за весь день не проглочу ни единого кусочка. Немедленно сажусь за письменный стол до восьми вечера! А потом, чтобы отвлечься, пойду в кино. Обычно, если быть искренней до конца, я позволяю себе по воскресеньям ужин в китайском ресторанчике. Греховное удовольствие, о котором я не говорила Нелли и почти не признаюсь самой себе (поэтому даже не упоминаю об этом). Но человек – раб привычек. Раз в неделю я питаюсь нормально. Совсем уж без мяса я тоже не могу!

Но сегодня я довольно нагрешила. Кино вместо ресторана – решенное дело, а с завтрашнего дня я опять живу строго по «Голливуд-Брайт-Стар»-диете. Насколько я себя знаю, я в три дня избавлюсь от лишнего веса!

Я железно придерживаюсь своего плана. Целый день не выхожу из кабинета, не ем ни крошки, только пью чай и минеральную воду и пишу одиннадцать страниц о том, как оставаться молодой и красивой. В девять вечера еду в Латинский квартал, в малюсенький кинотеатрик на улице Галанд и позволяю себе посмотреть Мэрилин Монро в «Автобусной остановке». Фильм отличный, я его, впрочем, уже видела пять раз, но он единственный во всем квартале, где не убивают, не стреляют, не насилуют и не пытают, при том, что в этом районе семнадцать кинотеатров!

Пока я наслаждаюсь талантом Мэрилин, над моей головой сгущаются тучи (чего я, правда, пока не замечаю). С удовольствием слежу за тем, как разворачиваются события в фильме, и в четверть двенадцатого выхожу на улицу такая взбудораженная, что решаю вновь отправиться домой пешком.

Ноги, правда, побаливают после вчерашнего марафонского бега, да и поздновато уже, но я не боюсь. Это Париж, а не Нью-Йорк. Здесь женщины могут разгуливать одни даже ночью, здесь не страшно, и я чувствую себя в безопасности.

Беспрепятственно попадаю с узкой маленькой улочки Галанд, выложенной неровным булыжником, на бульвар Сен-Жермен. И кого же я обнаруживаю там, под большими часами, где начинается улица Монж? Никакого сомнения! Это Нури, а рядом стоит Юсуф, его несимпатичный кузен. Может, они искали меня наверху, на площади Контрэскарп?

Меня охватывает паника. Я ни в коем случае не хочу с ними встречаться, но должна подняться по улице Монж, другого пути нет. Что делать? Пару секунд стою, как парализованная, на улице и лихорадочно соображаю. Метро! Вот спасение. Поеду на метро и исчезну с улицы. Рядом как раз станция, как она называется? «Мобер Мютюалите». Чудесно! Скорей туда!

Сбегаю вниз по ступенькам. Вдруг они все-таки узнали меня? Запыхавшись, беру билет, все время оборачиваюсь. Нет! Ложная тревога! Никто меня не преследует. Бегство удалось. Успокоенная, спускаюсь по другой лестнице вниз, на перрон.

На станции тихо, приближающегося поезда пока не слышно. Она буквально зияет пустотой – исключение составляют четыре мрачные фигуры на другом конце, четверо молодых темнокожих мужчин, от которых мне сразу становится жутко.

Мой инстинкт говорит мне ясно и четко: назад, вверх по лестнице, исчезни! Немедленно! Но там наверху меня подкарауливает Нури, и если он меня увидит, я от него не отделаюсь. Нет, останусь. Еще одна такая ночь, как вчера, и я уйду в монастырь. К тому же со мной еще никогда не случалось ничего плохого, ни в Канаде, ни в Америке. Мне еще никогда не угрожали, не нападали и не грабили. Нельзя быть такой трусливой. Надо думать позитивно. Тогда все будет хорошо. В моем любимом Париже я в безопасности.

Я сажусь на длинную скамейку, тянущуюся вдоль всего перрона, разглядываю свои туфли и делаю вид, что меня здесь нет.

Это ошибка, как оказывается вскоре.

Не успела я сесть, как чувствую, что четверка приближается ко мне. Я их не слышу, потому что они движутся бесшумно, но я ощущаю, что они здесь! В секунду я окружена.

Сердце стучит как бешеное, но я все еще разыгрываю святую простоту.

– Мадемуазель? – спрашивает голос над моим правым ухом. Я поднимаю голову. Если они хотят сигареты, то не на ту напали. Больше мне ничего не удается подумать, мне чем-то острым полоснули по лицу, глаза начинают гореть как в огне, острый клинок пронзает мои легкие, я почти задыхаюсь, хриплю, кашляю, хватаю ртом воздух. Это ужасно! Чудовищно! Этого не может быть! Это плод моей фантазии! В Париже со мной ничего… Тут я чувствую, как кто-то тянет мою сумку.

Сумку они не получат! Это единственная четкая мысль в этот страшный момент. Я наклоняюсь вперед, чтобы защитить ее, получаю зверский удар по голове и падаю на пол. Сумка оказывается подо мной, и я закрываю ее своим телом. Они ее не получат! Ни за что! Но четверо мужчин сильнее, чем одна женщина. В две секунды они завладевают добычей и убегают.

Сколько я лежу на грязном полу, я не знаю. Мне кажется, что целую вечность. Когда я наконец поднимаюсь, у меня такое ощущение, что мне сто лет. Все болит. Голова, колени, спина. И особенно руки. Что это? Они красные, ярко-красные, как мое платье. Кровь? Кислота? На помощь! Я покалечена! Я задыхаюсь!

Хрипя и кашляя, с трудом дохожу до лестницы. Начальник станции бросается мне навстречу.

– Боже, мадам, вы ранены?

Всхлипывая, протягиваю ему свои обагренные руки.

– Это всего лишь краска, – утешает он меня. – Слезоточивый газ и красная краска. Это неопасно, мадам. Обопритесь на меня. Вот так! Я помогу вам подняться наверх.

Он подхватывает меня под мышки, тащит наверх, приносит стул. Полицию он уже известил. Через две минуты они уже здесь, трое мужчин в штатском, имеющие безобидный вид отцов семейства. Они бросают на меня пристальный взгляд и задают короткие вопросы:

– Сколько их было? В чем были одеты? В какую сторону побежали? – И летят вверх по лестнице, в ночной город.

Я сижу и все еще ловлю ртом воздух. Еще никогда у меня не было так паршиво на душе. Я чувствую себя абсолютно голой. Так, кусок мяса. Не человек больше. Наверное, такие ощущения, когда тебя силком затаскивают на бойню. Теперь я знаю, что чувствуешь, когда тебя убивают.

В этот момент я обнаруживаю, что пропал мой перстень. Мое изумительное кольцо с огненным опалом. И ключи. Они украли мои ключи. И все деньги. И кредитные карточки. И мой паспорт. Они знают мое имя, мой адрес, и я у них в руках. Может быть, они уже сидят в моей квартире и поджидают меня.

– Вы дадите показания? Вы должны дать показания! – Начальник станции держит бумагу и ручку в руках. Я указываю, что было в сумке, описываю до мельчайших подробностей перстень.

– Как велик шанс, что их поймают? – спрашиваю я потом. В ответ он пожимает плечами. Я понимаю. Этих типов никогда не изловят! Но как же я доберусь без денег домой? Пешком я не смогу сделать и шага. Как попаду без ключей в квартиру? Как получу назад свой перстень! Я в отчаянии!

Я начинаю опять кашлять и не могу остановиться. Жизнь не имеет смысла. Неужели все потеряно? Но нет! У меня есть ангел-хранитель. В момент величайшего отчаяния происходит чудо.

Я вдруг слышу голоса, шаги, крики, топот. Полицейские возвращаются и с шумом спускаются по лестнице. И они не одни. Они действительно арестовали троих из четверки. Парни в наручниках, ведут себя как будто помешанные – орут, толкаются, плюются: видно, что охотнее всего убили бы всех нас.

– Это они? – спрашивает полицейский, не обращая внимания на шум.

Я киваю.

– Но одного нет!

Самый высокий из них поворачивается ко мне, это страшного вида парень с колючими красными глазами.

– Вы лжете! – рявкает он на меня, и голос его срывается. – Вы меня никогда не видели! Скажите это полиции. Вы меня не видели, я весь вечер был в Сен-Мишеле, меня здесь вообще не было! Вы меня путаете! Скажите это полиции!

Я узнаю его сразу, это тот, который ударил меня. Отворачиваю голову и не мешаю ему бесноваться.

– Это они на сто процентов, – вмешивается начальник станции, – я их точно видел. Я побежал за ними на улицу. Они там вот что выбросили. Посмотрите! – Он протягивает полицейским маленький баллончик – слезоточивый газ, смешанный с красной краской. Такой можно купить в любой аптеке. Они предназначаются для защиты. Но, как видим, прекрасно подходят и для нападения.

– Вы нашли мою сумку? – спрашиваю я дрожащим голосом. – И мой перстень? Они у меня его тоже украли!

В ответ полицейский с сожалением качает головой.

– Пока нет, мадам. Мы задержали их только на улице Сен-Жак, ваша сумка была уже выпотрошена и выброшена. Главарь ушел от нас, у него вся добыча за сегодняшний вечер. В том числе ваши деньги и украшение. Не беспокойтесь, мы его еще поймаем. Скажите, это принадлежит тоже вам?

Он вытаскивает из кармана смятую бумажку в сто марок.

– Мы ее нашли у этого. – Он показывает на самого маленького парня, от силы лет двадцати, в модной дорогой «космической» куртке и с отталкивающим лицом. У него густые черные брови, низкий лоб, тупой взгляд и сплющенный боксерский нос. Это он мне брызнул слезоточивым газом в глаза. Теперь стоит, словно все это его вообще не касается.

– Нет, это не мое. У меня были только французские деньги. Вы правда думаете, что найдете мое кольцо?

– Оно было подлинное? – интересуется полицейский.

– Конечно.

– Тогда шансы невелики. Тип, который ушел от нас, давно на Пигаль и все уже спустил. Ему важно избавиться от вещей, к тому же нужны деньги. Это происходит моментально. Украшения, украденные в Париже, оседают на дне. Через два года они всплывают где-нибудь в Марселе, в Лондоне или в Риме. Если это хорошее старинное украшение. Массовый товар идет в переплавку.

Мое сердце сжимается. Мой перстень продан какому-то укрывателю краденого. Несколько лет пролежит в чьем-то сейфе. Как мне получить его назад? Мне хотелось зарыдать. Но я не стала плакать перед преступником.

– Так, – говорит полицейский, – сейчас мы все пойдем в участок и зарегистрируем случай. Потом вы сможете смыть краску, мадам. А затем мы поедем на бульвар де Лопиталь, там находится штаб-квартира криминальной полиции. Боюсь, вам не придется спать этой ночью.

Мы все вместе отправляемся в путь. Парни перестали буянить и шагают молча. Они прикованы наручниками к полицейским и прекратили всякое сопротивление. С презрением наблюдаю за ними. Теперь они дрожат от страха. Типичные подонки. Смелые только, когда вчетвером против одной женщины. Вот они, герои нашего морально обнищавшего времени!

Наверху я ищу глазами Нури и Юсуфа. Но обоих и след простыл. Если бы они не стояли там, я была бы избавлена от этого кошмара.

В участке меня ожидает еще один шок. Симпатичная блондинка в ловко сидящей синей форме проявляет обо мне заботу: ведет меня в умывальную и приносит мыло и бумажные салфетки.

Я смотрюсь в зеркало – и в ужасе отшатываюсь. Неужели это я? Красная, как рак, лицо словно покрыто лаком, глаза заплыли, волосы склеились, а шелковое платье все в красных пятнах.

Я начинаю отчаянно скрести руки, щеки, нос. Наконец, через несколько долгих минут, лицо снова белое. Хотя теперь я выгляжу как привидение. Бледная, запуганная, трясущаяся. Особа в зеркале вовсе не я, это мне сразу ясно. На меня смотрит не жизнерадостная Офелия из Канады, а очередная анонимная жертва наших жестоких больших городов, в которых кулачное право распространяется как смертоносная эпидемия. То, что я вижу, – это одна из многих несчастных женщин, с которыми сегодня ночью в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Риме или Лос-Анджелесе случилось подобное или нечто гораздо худшее. Я одна из многих жертв.

И ежедневно их становится все больше. В штаб-квартире криминальной полиции все бурлит, как в пчелином улье. Уже поступили сообщения о шестидесяти четырех преступлениях, при этом лишь немного перевалило за полночь.

Я сижу в большом зале ожидания, наполненном людьми. Рядом со мной – английская супружеская пара, машину которой вскрыли и обчистили. Они проездом в Италию, это первый день их отпуска. Им больше нечего надеть, весь их багаж исчез.

Англичане беседуют с двумя американками, у которых в метро украли деньги и документы, когда они ехали из отеля на ужин в ресторан. Обе в отчаянии. Паспорта, авиабилеты, аккредитив, наличные, весь бюджет пребывания в Европе, на который они копили не один год, – все пропало!

В два часа ночи наконец подходит моя очередь, меня ведут по длинному голому коридору в малюсенький кабинет. Только я вхожу, чиновник начинает чихать и долго не может остановиться. Это действует слезоточивый газ в моих волосах. Лишь открыв окно, он в состоянии приступить к протоколированию. Он довольно милый, маленький, молодой, со светлыми усиками и большими красными ушами.

Полицейский пишет, и пишет, и пишет. Время идет. Иногда он задает мне вопросы. Наконец закончил и зачитывает свое произведение. Потом приносит мне воды, предлагает сигареты и просит меня нарисовать мой перстень. Пока я стараюсь изо всех сил, вдруг раздается громкий стук в дверь. Входит негр-полицейский с улыбкой Деда Мороза. В руке он держит мою сумку!

– Это ваша? – спрашивает он для верности. – Мы нашли ее на улице Сен-Жак в подъезде. Денег, правда, нет, но бумаги вроде все на месте.

Деньги меня волнуют меньше всего. У меня с собой было только сто франков, и эту утрату я переживу. Я рассыпаюсь в благодарностях, беру сумку и проверяю содержимое. Паспорт, кредитные карточки, записная книжка, чековая книжка, ключи – все действительно на месте. У меня падает камень с сердца. Спасена! Я могу вернуться в квартиру! Теперь все не так страшно.

В три часа ночи я подписываю протокол. И поскольку у меня не осталось ни су, симпатичный полицейский со светлыми усиками отвозит меня домой на своей машине. Это довольно жалкий рыдван, грязно-серый «Рено»-комби, который гремит, тарахтит и весь сотрясается, но все-таки движется, и это главное.

– Вы знаете этих типов, которые на меня напали? – спрашиваю я, пока мы с грохотом едем по пустым бульварам. – Вы можете мне сказать, откуда они?

– Конечно. Из бывшей колонии. Остров Реюньон. Мы за этой бандой уже несколько месяцев охотимся.

– Их депортируют?

– Нет. Они французы с французскими паспортами. Им грозит тюрьма. Думаю, два года получат. Они все уже ранее судимы.

– Ранее судимы? Но они же такие молодые!

– Младшему девятнадцать, двум другим по двадцать три. Главарь тоже ненамного старше, еще нет и тридцати. Бывший солдат-сверхсрочник. Дезертир. Этого мы сцапаем на завтрак.

– И где же он живет?

– В маленьком отеле на Пигаль. Он, конечно, не подозревает, что мы уже вышли на него, думает, что дружки его не выдадут. Но они сразу же раскололись, за это им дадут более мягкое наказание. Это им не помешает. За сегодняшний вечер они уже ограбили студентку, пожилую даму и немецкого туриста, всего за какие-то два часа с девяти до одиннадцати. Вы были последней.

– Во всем виноваты средства массовой информации, – говорю я, немного помолчав. – Повсюду стреляют и дерутся, нет ни одного фильма без трупов. Вся четверка наверняка из преступных семей, целый день смотрят телевизор и учатся, как надо грабить и убивать. И что потом? Вечером выходят на улицу и делают то же самое.

– Может, и так. Но некоторую предрасположенность все же надо иметь. Бывает так: у парня есть братья и сестры, все послушные и работящие. Только один – паршивая овца, бьет сестру, ворует у матери деньги из сумки. Работа его не интересует, вот он и подыскивает себе парочку таких же бездельников и едет во Францию. На Реюньоне в некоторых кругах бытует мнение, что в Париже за пять лет можно стать миллионером, если грабить на улице людей.

– И они верят в эту чушь?

– Конечно. Этим ведь занимаются не самые умные.

– И что происходит после двух лет тюрьмы?

– Они становятся рецидивистами.

– Что?

– Да, к сожалению. Всегда одно и то же. Две недели они крепятся, может, даже подыскивают работу. Но на третьей неделе они опять на площади Пигаль, идут все в те же заведения, встречаются со старыми дружками и в тот же вечер вступают в конфликт с законом. И так продолжается, пока их опять не ловят. Я наблюдаю за ними уже не один год. Эти деятели ничему не учатся. Только правонарушения становятся серьезнее!

– Что же тут можно сделать?

– Ничего. Посадить за решетку и надеяться, что им надоест во Франции и они вернутся домой.

– И что они делают дома?

– То же, что и здесь. Только там быстрее идет в ход оружие, и рано или поздно их убивают. Эти типы никогда не доживают до старости. Но это не наша забота. Мы рады, когда удается избавиться от них. С бандой, которая на вас напала, нам, может, повезет. Они еще в прошлый раз обещали нам смыться. Сдержат ли обещание – другой вопрос. Я настроен не слишком оптимистически. Во всяком случае, не ездите так поздно в метро, мадам. Это слишком опасно.

Он опять начинает чихать из-за моих волос, и, только открыв окно, может говорить дальше.

– Я тоже езжу на метро, только если уж обязательно надо. И у меня всегда с собой баллончик, такой же, с каким на вас сегодня напали. – Он вытаскивает из кармана уже знакомый газовый баллончик и показывает мне. – Без него я вообще не выхожу на улицу. Со мной может случиться то же, что и с вами, мадам. На прошлой неделе напали на одну коллегу, так она до сих пор в больнице лежит.

– Никогда бы не подумала, что Париж так опасен. Мы в Канаде считаем Европу мирным оазисом. С каких это пор здесь стало так страшно?

– Только с начала восьмидесятых годов. Количество преступлений с применением насилия возросло вдвое и, к сожалению, не уменьшается. Сейчас только начало мая, а столько бомб и убийств у нас еще никогда не было. Все рекорды побили!

– Неплохая перспектива. И что же будет дальше?

– Понятия не имею! – Он пожимает плечами. – Я знаю не больше вашего. Итак, мадам, – он резко тормозит и сворачивает на улицу Ласепед, – мы приехали. Как договорились, я дам о себе знать, если узнаю что-нибудь о вашем кольце. И сходите завтра утром к врачу. У вас рана на голове. Сохраните медицинское заключение, оно понадобится нам для процесса. Спокойной ночи, мадам.

Он не уезжает, пока я благополучно не исчезаю в своем подъезде, и машет мне через стеклянную дверь. Я храбро улыбаюсь и машу в ответ. Только не показывать слабости.

В квартире, однако, силы меня покидают. Запираю дверь, прислоняюсь к стене, вся трясусь в темноте и не отваживаюсь зажечь свет.

Еще никогда за всю мою жизнь меня не били. О насилии я знаю только понаслышке. Моя мать никогда не поднимала на меня руку. Ни в детском саду, ни в школе нас не наказывали. А сегодня четверо незнакомых мужчин набросились на меня и сбили ударом с ног. Это шок!

Я вдруг осознаю, насколько уязвима. Как легко причинить зло женщине. Как просто может оборваться эта прекрасная жизнь. И это, мои дорогие, все меняет!

Дрожа всем телом, жмусь к стенке и напряженно вслушиваюсь в темноту. При малейшем шорохе вздрагиваю. В каждом углу мне мерещатся преступники. А вдруг главарь, ушедший от нас, все же проник в квартиру? Нет, Офелия! Он на Пигаль и как раз продает твой перстень за пятьдесят франков. Кажется, скрипнула балконная дверь? Точно! Кто-то хочет войти. Где мне спрятаться? Как обороняться? Я беззащитная женщина! Я замираю, сердце стучит так громко, что грохочет в ушах. Я превосходная жертва! Жду убийцу. Я? Жертва? Ни за что! Я хоть и безоружна, но не труслива. Я всегда была смелее других. Поэтому я включаю свет. Поэтому иду к балконной двери и проверяю, кто там притаился, даже если мне суждено погибнуть!

На балконе никого нет. Все мирно и спокойно. Лавры стоят, как обычно, небо начинает светлеть. Воробьи сонно чирикают в саду под крышей. С облегчением закрываю за собой дверь. Только без истерик, это сейчас самое главное. Действовать совершенно нормально. Иду на кухню, завариваю себе чай. Медленно, по глоточку, выпиваю чашку горячего чая. Становится лучше.

Потом мою голову. Весь слезоточивый газ должен выйти, чтобы наконец перестало щекотать в носу. Извожу полфлакона шампуня, в неимоверных количествах отходит красная краска, и только после пятого ополаскивания вода остается чистой. Втираю бальзам, смазываю рану. Так, едкий запах исчез. Волосы опять приятно пахнут. Голова приведена в порядок.

Теперь платье. Вытравить все следы!

Наполняю биде теплой водой, добавляю туда мыльные хлопья и окунаю платье. Потом оборачиваю тюрбаном вокруг мокрых волос чистое полотенце, сажусь на край биде и смотрю, как красная краска выходит из желтого шелка.

Вот и меня затронуло! Почти на всех моих знакомых в Канаде и Америке, включая Нелли и маму, нападали. Но, поскольку я красива и никому не желаю зла, я считала себя неуязвимой! Напрасно, как оказалось. А действительность такова: в последней четверти двадцатого века женщина не может позволить себе войти одна вечером в метро. А тем более в воскресенье, незадолго до полуночи, в броском шелковом платье, с новой лаковой сумочкой от Диора. У меня богатый вид, и подонки решили, что я гуляю с тысячами франков в сумке.

Но что, черт побери, мне делать? Одеваться как клошар? Покрывать голову? Закончить курсы карате? Научиться стрелять? Таскать с собой пистолет? Никогда! Так я не могу и не хочу жить.

Или все-таки?

Разве мне остается что-нибудь другое?

Я встаю, заворачиваюсь в зеленый халат, который я обнаружила в ванной (потрясающий бархат, собственность моего оперного директора), и отправляюсь на кухню, чтобы приготовить себе еще чашку чая. Выпиваю ее в гостиной на золотисто-желтом канапе и размышляю, пока на улице не рассветает окончательно.

Стрельба – это для меня чересчур жестоко.

Но почему бы мне действительно не изучить карате?

После сегодняшнего приключения мне ясно одно. Женщины в большом городе – дичь, на которую разрешено охотиться. Мужчины нас больше не защищают. Какое там защищать! Они сами рискуют выйти на улицу только с газовым баллончиком. Самое время что-то предпринять! Когда закончу следующие пятьдесят страниц, сделаю перерыв в работе и пойду на курсы карате!

Точно! Изучу карате, чтобы защищаться. Не от диких орд вторгающихся неприятелей, между прочим, а от собственных сограждан, говорящих на том же языке, посещающих те же кино, бистро, кафе. Кто осмелится утверждать, что мы живем в мирное время? Началась гражданская война, не будем себя обманывать. Каждый против каждого. Кулачное право наступает! Да, мои дорогие, в наше время действительно идет война полов. А именно: в метро, сабвее, электричках, на пустынных вокзалах, автобусных остановках, в подземных гаражах, на больших стоянках, в темных парках, подъездах и на пустых улицах. Повсюду, где можно незаметно изнасиловать, ограбить и убить женщин, их насилуют, грабят и убивают. Ночь за ночью. День за днем!

И кто же? Наши милые зайчики, наши лучшие половины, мужественный сильный пол. Мужчины оказались несостоятельными! Они правят миром, но он давно вышел из-под их управления. Они всех нас погубят со своей борьбой за власть, манией величия, со своими интригами, вечными войнами и бредовой гонкой вооружения!

Скажете, феминистская пропаганда? Не смешите!

Представим себе другую картину. Что бы подумали мужчины о нас, женщинах, если бы мы собирались в банды, чтобы грабить их в темноте, избивать и убивать? Если бы мы, женщины, имели на совести девяносто процентов всех преступлений и войн? Если бы мы были без ума от оружия и вооружались бы до трагического конца?

Стали бы они нам слепо доверять, восхищаться нашим интеллектом и превозносить нас как венец творения? Нет, не стали бы! Они бы боялись, презирали нас и оспаривали бы наше право на господство. Я слишком сурова к несчастным созданиям? Что делать, мои дорогие, сейчас время сплошных отрезвлений. Женщины смотрят на сильный пол без иллюзий. Ибо что мы видим? Жестокие дети. Ужасные дети, которые играют в войну, насилуют, грабят, убивают и чьи книги, фильмы и пьесы изобилуют свирепостью и деспотизмом.

Дальше в своих размышлениях я не иду. Вдруг сажусь рывком и затягиваю потуже зеленый халат. Я стала ненавидеть мужчин? Именно я, дело жизни которой пропагандировать любовь между людьми? Мысль отрезвляет.

Я встаю и начинаю нервно ходить по салону. Голова болит, кровь пульсирует в ране, в легких резь, глаза жжет – я жертва четырех уличных грабителей! К черту! Разве я не могу так думать? Могу! Но не хочу! Я не хочу ненавидеть! Это против моей натуры. К тому же я знаю так же твердо, как то, что меня зовут Офелия: ничего нет легче, как натравить сегодня друг на друга мужчин и женщин. Я слежу за этой тенденцией не один год и не хочу иметь ничего общего с лавиной ненависти этого проклятого века. Существуют и хорошие мужчины! Не бывает мужчин вообще. Есть плохие и хорошие, как повсюду есть хорошие люди, и ни один народ не состоит из одних злодеев. Я не хочу никого подстрекать, не хочу битвы амазонок. Так или иначе, но убивают всегда не тех!

А карате я все же изучу. И никогда больше не буду брать с собой сумку. Зачем мне нужны все эти кредитные карточки, чековая книжка, наличность, паспорт и записная книжка, если я иду в кино? Женщины носят с собой слишком много всякого барахла. Только идиоты тащат на себе полдома, когда идут вечером гулять.

Теперь буду брать с собой только самое необходимое. И рассовывать это по карманам.

И вот что я еще сделаю – и это самое главное. Я заставлю себя как можно быстрее забыть сегодняшний случай. Тот, кто ненавидит, становится некрасивым! Я не так глупа, чтобы отныне ходить с опущенными уголками рта и выглядеть на десять лет старше. Мир полон ожесточившихся, запуганных, серых, сломанных, ненавидящих людей. Никогда я не буду одной из них, никогда!

Меня не сломит никто!

Этого удовольствия я не доставлю никому, и уж тем более четырем приблудным подонкам. Выбрось за борт рухлядь!

Я резко останавливаюсь перед камином, смотрюсь в висящее над ним зеркало в золотой раме и заставляю себя улыбнуться. Ну вот! Опять получается! Глаза уже не такие красные, взгляд, правда, страшно печальный, но это пройдет. Только не слишком жалеть саму себя. Это был бы конец!

Вот стою я одна в многомиллионном городе, и нет никого, кто бы меня утешил.

Ну и?

Утешу себя сама. А завтра будет видно!