Партия свободных ребят

ПО СЛЕДАМ КОЧЕТКОВА

Зайдет Иван к кузнецу Агею у огонька погреться, у наковальни поразмяться — ребята в щели кузни глаза уставят.

Агей одной рукой мехи тянет, горн раздувает, другой рукой, захватив клещами раскаленную железину на наковальне, ее поворачивает. А Иван молотом бьет. Ж-жах!

Ж-дах! Искры летят. Красная железина малиновой становится, фиолетовой. Пока мягкая, в лемех превращается.

Или в сошник, узкий и острый, как коровий рог.

— Ишь ты, не разучился! — дивится Агей.

— Чего смолоду узнаешь — век не забудешь, — отвечает Иван.

— Ни пахать, ни косить не забыл, вояка?

— Нет, дядя Агей. Соскучился по крестьянству. Терпенья нет… Где бы ни был, на горах, на морях, а все родные нивы снились…

— Ну что же, вот осенью выделим тебе земли, паши да сей, сколько твоей душеньке угодно.

— Душеньке моей много угодно. Сколько глаз видит, пахать хочется. На одинокой полоске не разгуляешься!

— Это верно, — говорит Агей. — Мы вот со старухой как были бедняки, так и осталися. Землицей-то нас революция вроде всех ровно наделила. Да ведь на двоих не то что на семерых. Вон у Силана Алдохина девять душ.

И раньше кулачком был, а теперь ему земли еще больше привалило…

— Значит, побогатели у вас многосемейные…

— Какое там. Иные многосемейные еще бедней стали.

Возьми Кузьму-инвалида, возьми Авдотью-беду, детей полны закрома, а в амбаре ни зерна.

— Это почему же так?

Сережка-урван и Даша Мама-каши еще плотней к щелям кузни прижимаются. Про их семьи речь идет.

— Земли-то им тоже от новой власти еще больше Алдохина привалило, да не та у них сила. Силан и прежде был крепок. А как помещика громили — еще подкрепился.

Вы-то, солдаты, за родину воевали, а кулаки здесь не зевали. Силан пару коней с барского двора свел, да плуг в придачу, да жнейку, да веялку… А Авдотье-беде дал слабосильную клячу. Авдотья с малыми ребятами никак с землей не управится. А он не только свой надел, еще мой поддел да у твоей Маши подцепил. Да у сельсовета неделеный клин, который для новорожденных и новоприбывших бережется, в аренду берет да засевает. Вот как кулак округлился!

Все верно. Знают это ребята. Не врет кузнец.

Хмурится Иван Кочетков, слушая такие вести, и из кузни идет в сельсовет.

Сядет рядом с Тимофеем Шпагиным, председателем, и скажет:

— Ты чего же, Тимофей, смотришь, партийный ты человек. У тебя кулак брюхо округляет, а бедняк тощает?

Услышав такие слова, Сережка даже поясок на рубахе подтянул, словно о нем шла речь.

— Не так просто, Иван Федорович, не так просто… Боремся по мере сил. Комитет бедноты вот…

— А чего же ты общественную землю не комитету бедноты, а Силантию Алдохину сдаешь?

— Ах ты, мил-человек, так ведь они, комитетчики, со своей-то землей кой-как управляются. Где им лишнюю поднять? Тягла ж нет!

Не врет Тимофей, тягла у бедноты действительно нехватка. Ребята по себе знают. Один конь плуга не тянет, а соха мелко пашет. Не тот урожай.

— Что ж, Силан — он на то и силан… Что ему власть не дает, то силой берет. Не пустовать же общественной земле. Мужики уж так решили — сдавай ее, Тимофей, кулачью в аренду. Пусть они хоть канцелярию твою оплачивают.

— Ловко это вы придумали, кулаки вам копейку, а вы им рубль!

— Что поделаешь, другого выхода нету. Вот поживешь — сам поймешь. Придешь, мне скажешь, когда свою полоску Силану сдашь!

— Нет, не сдам! Уж если я Антанте не поддался, кулакам и подавно! Не за то я кровь проливал, чтобы родную нашу землю кулакам отдать! Врешь ты, Тимофей, чего-то! А что партия говорит по этому вопросу?

— Партия говорит: организуйтесь, бедняки, в товарищества по совместной обработке земли. В ТОЗы…

— Ну, так что же?

— Не идет у нас это дело… Не дружны мы… Партийный я тут один. А один в поле…

— Вот и опять врешь, не один ты, нас двое! Подберем третьего — будет ячейка партии!

И при этих словах видят ребята, как показывает Иван Кочетков Тимофею заветный красный билет.

И радостно ребятам — они первые, еще в ночном, догадались, что солдат-то был не простой, а партийный!