Патриот. Смута. Том 2

Глава 13

Утро доброе.

Поднялся, потянулся. Оделся в свой красивый, парадный кафтан, что оставался со вчерашней поездки. Приметил на нем следы от масла, усмехнулся. Ванька не зря говорил, что ткань попортится от носки поверх доспеха. Но таким поведением я убивал сразу двух зайцев, а значит, оно того стоило. Первое — показать, что я не голь перекатная, а человек достойный, солидный и при деньгах. Статус имею. Второе — при всем этом, пренебрежительное отношение к роскоши и использование доспеха, как атрибута человека служилого.

Накинул на плечи свой юшман. Сроднился я с ним уже, привычно сидит. Одному снаряжаться не очень удобно, но приемлемо. Как в бронежилет влезать. Эта броня к тому же запахивалась спереди, что упрощало облачение.

Покачался на носках, плечами повел, ремни затянул. Перевязь со всем воинским снаряжением отправилась на пояс. Сабля под рукой, бебут с другой стороны, для хвата левой рукой. Пистолет… Не заряженный, но пускай будет.

Готов. Вышел в коридор.

— Здрав будь, боярин. — Пантелей, просидевший приличный остаток ночи на табурете, приоткрыл правый глаз, глянул на меня.

— И тебе здравствовать, собрат мой. — Его и Григория уже можно было называть так со всей серьезностью. Как-никак братья по оружию. Через многое за эти дни прошли. Многое повидали. Спину мне прикрывали.

— Татарин спит, как убитый. Вчера после всей этой кутерьмы вопросы задавал. Я ему сказал, что недовольные жаловали. Но мы их посекли. Он только кивнул и дальше спать.

Чудно, не беспокоят степняка наши разборки. Они же и его касаются. Если власть сменится, мало ли как оно для него встанет. Могут и убить. Или настолько он уверен в своей неприкосновенности?

Чуть подумав, проговорил, дал указания служилому человеку:

— Все верно. Поменьше с ним болтай. Если что нужно, пускай через меня спрашивает.

— Да я это. — Пробубнил он в ответ. — Я же могила.

— Верю. Только и он тот еще хитрец. После смотра тебе смену найду, чтобы выспался.

Скрипнула дверь. В коридоре появился заспанный Фрол Семенович.

— Старость, кости ломит. — Сетовал он, увидев меня и пытаясь распрямиться. В походке чувствовалось напряжение. — Раненых проверю, Ефима гляну. На смотре мне надо быть, Игорь Васильевич?

— Для порядка.

— Хорошо. — Вздохнул старик, его вся эта ситуация тяготила. По глазам видно и по поведению, что забился бы он в своей комнатке и сидел бы, не вылезал. С Настасьей время свое проводил.

Он прошел мимо меня, двинулся в первую комнату.

Там был кто-то из раненных во время штурма разбойничьего хутора.

Я спустился по лестнице в коридор. Следы крови еще оставались. Служанки ночью не справились полностью. Но внизу, в подвале уже слышалась возня. Сейчас поднимутся, приберут. Да и кормить обитателей терема надобно.

Быстрым шагом вышел во двор. Дохнуло прохладой. Даже морозцем. Выдохнул паром, втянул воздух полной грудью. Хорошо!

Рассвет освещал стены и башни. Свет солнца падал, отбрасывая длинные тени.

Потянулся, наклонился влево, вправо. Осмотрелся. Все в порядке — людей служилых, пришедших на смотр пока не было, караулы стояли, никаких бед не наблюдалось. Отлично! Все по плану.

Двинулся к конюшне. Ванька, скорее всего, спит, да и пока не нужен он. Отдыхает пускай. Добрался до отхожего места, что за ними размещалось. Двинул обратно и услышал через стену и высокие окошки громкий голос Григория.

— Ты что, басурманин! Говорю же, не положено! Русского не разумеешь!

В ответ гнусавил на своем Франсуа:

— Да как тебе объяснить-то, русский мужик. Надо оно мне! Для дела надо! Мне же людей учить. А я на человека непохож. А здесь…

Что-то там у них творилось.

Свернул, вошел в боковую дверь терема. Ударил кулаком к ним. Войдешь без спроса, а они в тебя пару аркебуз разрядят. Мне таких подарков не требуется.

— Что там у вас?

— О, боярин! — Выдали они оба, каждый на своем языке.

Вошел.

— Этот немец хочет вещи взять без описи. — Начал Григорий.

— Я перед людьми в рванье же не могу предстать. — На своем, — тут же выпалил француз.

Они переглянулись. Смотрели друг на друга с неприязнью. Ночная битва хоть немного их и сплотила, но не настолько чтобы не начать спора из-за имущества.

— Так. Франсуа, на тебе же вчера кафтан был и…

Сейчас он стоял предо мной в нательном белье. Какое-то имущество валялось в комнате, формировало тот самый лежак, который был пробит пулей во время ночных приключений.

— Игорь Васильевич, наниматель мой. Я что же в этой кособокой дерюге перед войском предстать должен? А? Да еще и дырявленной. Они же засмеют меня! Слушать не будут! Сам подумай! Чтобы учить, авторитет нужен. А я в обносках. — Он указал на валяющуюся поверх одного из сундуков шляпу. — Вот, отличный аксессуар. И позволь, поищу по трофейному, может, найду что-то на свой вкус.

Логика, в целом, понятная. Но, он же за деньги работает, а здесь бесплатно с меня требует его одеть, обуть, снарядить.

— Что лопочет этот немец, а, боярин? — Григорий стоял, расправив плечи, оберегал имущество. — Нечего трогать то, что еще не описано. Грабеж у нас виселицей карается. Если у них не так, это его дело.

— Погоди, Григорий. Здесь дело важное. — Я поднял руку. — Этот француз будет учить служилых людей воронежских. Думаю, должен он выглядеть соответствующе. Как-то либо по-нашему, добротно. Либо по-своему, чтобы подчеркнуть, что он нездешний, приглашенный специалист. Полагаю, можем мы ему выдать что-то, что по плечу придется. Но… — Лицо Григория искривилось пренебрежительной гримасой. — Он за это заплатит. Ты запомни пока, что взято будет. А как мы все посчитаем, то из жалования господина Франсуа вычтем.

Подьячий почесал бороду.

— Сделаю. Савелия с Петром пойду будить. Быстрее начнем, быстрее кончим.

— Это верно, это правильно. Возьми Ваньку и Пантелея в помощь. На его место стрельцов при татарине поставь. — Я голос понизил. — Серебро в сундуки переложите. Его только своими силами переносите. Меньше людей знает, лучше будет. Спрячьте в арсенале хорошенько. А остальное, уже не так важно. Можно и людей привлечь.

— Сделаем.

С этими словами Григорий вышел. Спустя пару секунд забарабанил в дверь маленькой коморки писаря.

— Давай, просыпайся, окаянный. И сына своего буди. Работа. Работа!

Я повернулся к французу, перешел на его речь.

— Что надо бери, но раз ты за деньги воюешь, то с жалования вычтем.

— Справедливо. — Он вздохнул. — Поищу привычную одежду, рапиру. А еще игрушки у меня есть, учить буду.

— Погляжу на тебя. И на игрушки твои. — Улыбнулся я ему. — Давай, собирайся.

Тот начал осматривать предметы, искать одежду. Ворчал, негодовал. Непривычны ему были наши рубахи, кафтаны и шаровары. Мода французская и прочая европейская несколько отличалась от того, что носили в те времена на русских землях. До реформ Петра и прорубания окна в Европу еще сто лет. Да и при нем только верхушка общества сразу переоделась и… Переобулась. Остальных эта европеизация несколько позже настигла. В селах и до самой революции люди носили традиционную одежду, в которой орнаменты, вышивка и украшения отображали принадлежность к тем или иным губерниям.

Я вышел, увидел, что подьячий добудился Савелия с Петром. Они вышли из своей комнатушки, слегка напуганные, помятые. Ночью, как и говорил им, носа из нее не показывали.

— Мы бога просили за жизнь твою, Игорь Васильевич.- Поклонился низко писарь.

Вот как человека понять? То убивать приходил, хоть и не меня, но подставлять. Теперь льстит. От души ли говорит или с надеждой. Ох, не люблю я такого обращения. Но человек он уж больно полезный. И писать, и читать умеет в это неграмотное время. А то, что татарский знает, так вообще уникальность присутствует.

Посмотрел на его холодно, произнес:

— Письма готовы?

— Все сделано, все. Только печати поставить надобно и подпись… — Он замялся. — Вашу или воеводскую, тут не ведаю. Место оставил.

— К Фролу Семеновичу подойди, он глянет и заверит все.

Писарь закивал, а я подозвал подьячего.

— На пару слов, собрат мой.

Тот быстро выдал указания сыну с отцом, подошел, замер с немым вопросом на лице. Мол, чего еще, боярин, а то и так делами ты нас завалил невпроворот. Неужто мало?

— Григорий. Скажи мне, а затинных пищалей в арсенале у нас много?

— Штук тридцать есть, может, больше. Я их напоследок отложил. Осматривал брони, аркебузы, мушкеты и пистолеты. Как самое ценное и нужное для снаряжения. Могу точно сказать до обеда, если нужно. — Он погладил бороду. — Думаю все же больше, может, к пятидесяти. И на стенах тоже есть.

— А вес у них, пуда два?

— Ну… — Протянул задумчиво. — Так-то по-разному, конечно. От одного до двух, где-то.

— Как мыслишь, а бревно дубовое пробьет? Стену терема? — Я рукой хлопнул по перегородке.

— Ну… Боярин. — Григорий задумался. — Видел я, что щиты при штурме прошивала насквозь с людьми за ними. Видел, ляха крылатого с лошади сбила как-то. Думаю, если стены не из толстенного дуба, то должно.

— Вот и я думаю. — Хлопнул его по плечу, улыбнулся.

Тот пожал плечами. Пока не понимал о чем я, но судя по выражению, привык уже, что за моими вопросами потом начинаются активные действия.

— Франсуа, давай собирайся, и жду на крыльце. — Выдал на иноземном.

Тот ответил.

— Господин наниматель, ты как речь свою закончишь, меня позови, я выйду и представлюсь. Во всей красе своей. И игру народу вашему предложу.

Ох, смотри, француз, не заиграйся. У нас не очень вашего брата любят. Всякого — и немца, и шведа, и тем более вашего совсем уж дальнего брата. Культура разная, вера отличается, понимание мира тоже.

Ладно, поглядим, что ты задумал. Ты же опытный мастер, по словам твоим. Не зря денег столько запросил.

— Хорошо. — Ответил спустя некоторую паузу.

Вышел от них, двинулся осматривать все посты. Люди стояли, сторожили, эксцессов никаких не было. Все в штатном режиме.

В этот момент к воротам стали подходить первые отряды. Я отдал приказ пропускать, поспешил в терем. Перекусить нужно, быстро. Желудок опять урчал, а работать, когда голодно мне не хотелось. Это Наполеон, говорят, любил речи толкать, надевая обувь на три размера меньше. А на мой вкус — чем меньше от дела отвлекает, тем лучше выходит.

Кликнул служанок. Прошел в приемную, сел.

Все та же девушка очень быстро притащила завтрак.

Горячий напиток травяной, пах невероятно, бодряще. А еще пареную в печи репу. Ставили ее на ночь. Вышла негорячая — теплая, мягкая, нежная. Объедение.

Сел наворачивать за обе щеки. Торопился. На вкус весьма необычно. Вроде бы картошка, только чуть горчит, как будто немного имбиря в блюдо добавили или редиски. На языке слегка щиплет. С хлебом свежим, теплым, только из печи невероятное лакомство.

Ну а напиток оказался достаточно крепким настоем на смеси горьковатой ромашки, пряного чабреца с толикой сладкой солодки и совсем чуть-чуть полыни для бодрости. Эдакий энергетик из прошлого.

Все съел, запил, крякнул от удовольствия. Богатырский завтрак вышел!

Поднялся, прислушался, народ за стенами галдел. Сверху спустился Фрол Семенович.

— Воеводу требуют. — Он был напряжен и взволнован. — Вас, то есть, Игорь Васильевич. Я раненных проверил. Все в порядке. На поправку идут.

— Это хорошо. Савелий письма принесет, — написал он в города ближайшие о татарах, заверить надо будет.

При упоминании писаря он скривился. Еще бы. Тот по его душу приходил. Раздражало его, что наказание не столь строгое получил. Да еще он же Настеньку ранил, дочь его названную. Но, слишком мягок был этот человек, чтобы мне что-то про это сказать.

Надо так, воевода, нужен мне твой этот писарь-разбойник. Хоть и тать он, но осознал, что с пути сбился. Замаливает. А пользы от него, как от десятка, может, и сотни бойцов. Знает много.

— Сделаю, боярин. — Вздохнул тяжело Фрол Семенович

— Хорошо. Идем, старик, на люди показаться надо. Посмотреть на воинство воронежское.

Встал, неспешным шагом вышел в коридор. Он брел следом, согнувшийся, сокрушенный, усталый. Видно было, что не хотел он этого.

Сам сделал несколько шагов, открыл дверь из терема. Шумно-гамно, людно было во дворе.

Вышел, окинул взглядом всех собравшихся. Человек здесь было примерно столько же, сколько и ночью под ворота кремля пришло. Снаряжены примерно так же. Доспехов почти ни на ком нет. Стальных — ровно два. Кое у кого тегиляи имелись, да и то, считай, как исключение, из правил. В кафтанах и шапках народ.

Толпились они группами. Как раз шесть их и было.

Рядом встал воевода воронежский. Сил набрался, выпрямился. Лицом попытался суровее казаться, брови сдвинул. Неплохо держится на людях человек. Для того, что твориться у него в душе, о чем говорит он — нормально справляется.

Из общей массы я сразу выделил стрельцов.

Эти выглядели наиболее колоритно и как-то мне знакомо, по родному что ли. Конечно, это не комедийно одинаковые в красных кафтанах молодцы из Иван Васильевич меняет профессию. Но цвет кафтанов у них был действительно схожий, хоть и не единый, темно-зеленый. Да и фасоны разные присутствовали — длиннее, короче, запашные, на пуговицах… И это только на первый взгляд.

У многих имелись топорики на длинном древке, кое у кого даже бердыши. Признаться, никогда я не понимал смысла этого оружия, как им работать. Это же огромное лезвие. Рубить, как топором — слишком тяжело в замахе, рассекать, держа за обух — как-то странно. Саблей вроде бы сподручнее. Стрелять с него — давно, вроде как, историки развеяли этот миф. Но, что-то сакральное было в этом уникальном оружии. Использовалось оно нашими бойцами и вошло в стойкий образ русского воина шестнадцатого века.

У каждого помимо холодного оружия имелась аркебуза. Вгляделся. Да, мушкетов, что с подсобниками таскать надо, нет ни у кого. Еще бы — и топор, и подсошник и пищаль, это целых три руки нужно иметь.

А так воинство приличное. Человек сто с небольшим. Нужно же еще учесть, что основная караульная служба на них лежит. Они в дозорах на башнях, на стенах. И ночью там были. Значит — город сейчас еще сколько-то охраняют и сколько-то после службы отдыхают, отсыпаются. Думаю человек сто, вряд ли меньше.

Узнаем.

Кто еще?

Привлекло внимание самое малое воинство. Да и на единый отряд оно похоже не было. Больше не рать посошную, совсем уж разномастную. В дешевых, потертых одеждах, максимально разномастные, словно банда какая-то. Кто-то побогаче, прямо выделялся и стоял — грудь колесом. Кто-то беднее, глаза в пол и явное непонимание, а чего я здесь забыл.

Оружие тоже самое разномастное. От пары алебард, которые я здесь очень удивился, увидев, до палашей и пистолей. Возглавлял их тот самый не боевитый из шести воинских предводителей города. Тот, что вечно с краю стоял, отдельно как бы. Вот и сейчас его банда, а назвать это как-то иначе язык не поворачивался, численностью человек пятьдесят стоял ближе к церкви. Чуть в отдалении от всех иных.

Еще один отряд, который выделялся был конным. Хотя я говорил, что лучше бы не приводили они сюда своих скакунов, толкучку не создавали бы. Но, судя по тому, что лошади седланы и слегка взмылены, складывалось впечатление, что прибыли они все ранним утром. Не воронежские, что ли, а из хуторов и поселков окрест?

Яков мне что-то про станы говорил и то, что сотню человек или чуть меньше наберет. А это, выходит — какие-то воронежские дворяне? Дети боярские, может, местные.

Выглядели по-разному, но достаточно боевито и организованно. Почти все с луками, саадаками, кое у кого копья, у некоторых аркебузы. Но, буквально — раз-два и обчелся. Большинство в запыленных, разномастных простеганных кафтанах. Но среди этих процент тегиляев оказался самый большой. Если всего их насчитывалось порядка сотни, может, чуть больше. Конных так быстро посчитать не так просто. К тому же не все они были с лошадьми. Так вот, примерно пятнадцать, плюс-минус один-два, имело хоть какую-то защиту. Предводитель их шиковал в кольчуге и плотной стеганой шапке.

Оставшиеся три отряда выглядели примерно похожими. Один поменьше, около сотни, два больше. Но вряд ли каждый из них дотягивал до полутораста.

Тоже невероятно разномастный народ. Кафтаны, саадаки у половины. Кто-то с копьем, кто-то с аркебузой. Но таких единицы. Клинковое оружие почти у всех. Это хорошо. Хотя бы саблями вооружены или палашами.

Если всмотреться, то малый отряд из трех выглядел чуть более богато. Но, возможно это мне так показалось. Оценить примерно одинаковые силы не так уж легко. Ну и предводитель их стоял вторым, что в железе. Тоже кольчуга и даже мисюрка на голове. С саблей, аркебузой и пистолетом, а за поясом пернач. Прямо атаман!

— Здравствуйте, товарищи! — Вырвалось само.

Ждал подсознательно привычное — «Здравия желаю, товарищ…» но не прозвучало этого. Эпоха не та. Вместо ровного и четкого в ответ посылалось нестройное приветствие. М-да, слаживать этих людей и слаживать. Работы — вагон!

— В двух словах, воевода, кто есть кто? — Спросил я тихо у стоящего рядом Фрола Семеновича.

— Стрельцов, мыслю, ты разобрал. Те, что малым составом, разномастным, это пушкари, затонщики и… — Он слегка сбился. — Приписали к ним плотников, кузнецов, столяров, сторожей городовых. Как-то так вышло.

— Остальные?

— Конные, дети боярские, что городу приписаны. Они в основном на земле живут. Здесь у кого двор есть, но мало таких. Остальные, казаки. Полковых два отряда, два атамана и беломестные с вон тем доспешным молодцем.

Так. Я погладил подбородок.

— Ну что, люди служилые! Татар бить будем! — Вопроса я не задал, фраза была сказана, как утвердительная.

Народ не разделял моего воодушевления. Степняки казались слишком сильной угрозой. Да, городские стены для них — мощное препятствие. Но нас здесь сколько? Шесть сотен, семь? Еще сотню Яков приведет. Скоро уже должен, дня два, может, три осталась. А их? Пять тысяч, десять, двадцать?

Но, не для того я вас здесь собрал, чтобы просто посмотреть. Речь говорить буду. Про то, что было и то, что будет.

— Собратья! — Окинул я из взором своим. Проговорил громко и четко. — Собрал я вас здесь на дело важное! Сотники и атаманы ваши! Хотят воеводой меня ставить! А вы, что скажете? А!

Народ стал переглядываться, но достаточно быстро из толпы донеслось согласное.

— Любо! Да! В атаманы!

— Раз так, еще скажу! Воронежский воевода у нас есть! — Я махнул рукой на Фрола Семеновича. — Спрошу вас! Как татар одолеем, пойдете за мной в Москву⁈ Судьбу страны решать⁈