Паутина Света. Книга 2

8

«Паром» — это не лекарство. «Паром» — это инструмент. Инструмент универсальный, что не добавляет ему, скажем так, удобства в работе. Особенно при работе не со статичной структурой неживого материала, а биологической тканью или биотканью тела демона. Всё, что я могу сделать осмысленно — это дополнить «родные» опорно-мышечные структуры ускорителями на основе амулетизации носителя. Что касается нервной ткани, то я не могу похвастаться даже этим. «Паром» на ощущениях от центральной нервной системы — это всё равно что делать операцию на головном мозге, следя за ней только по энцефалограмме. Понятно, что есть закономерности. Понятно, что они как-то работают. Даже можно вывести некие усреднённые правила. И всё! Раздражает, если честно… но и не делать ничего, пока я не проведу исследования на хомячках, собаках и морских свинках я просто не могу себе позволить. Во-первых, имею хороший шанс не дожить до конца исследований — они могут затянутся на многие годы. Во-вторых, имею хороший шанс не дожить ещё больше, потому что я не просто учёный, заполучивший «суперспособность». Я — экзорцист! А значит, если отбросить политесы, мой жизненный путь — это убийства аякаси. И чтобы по-настоящему заняться не отвлекаясь тем, что мне интересно или, как минимум, будет полезно, мне сначала нужно сделать что-то с этим вопросом. Становиться живой машиной для убийств мне ну вот нисколько не хотелось!

Можно сказать себе, что убийства — самозащита. В основном, экзорцисты убивают аякаси именно в целях самозащиты. Защиты самих себя и своих семей, поскольку одарённых детей тоже с удовольствием съедят. В конце концов — для защиты того самого общества, в котором живёшь. Некоторые убивают всех подряд — реализуя то самое «право сильного», но их и свои же коллеги часто считают отморозками. Обычно реализуется устоявшееся за столетия вялотекущей войны правило «кто не спрятался — я не виноват». Разумные духи — не отсвечивают, неразумные или чересчур самоуверенные — элиминируются. Стратегия не без недостатков — хитрые и опытные продолжают убивать обычных людей и ловить зазевавшихся магов — но аккуратно, не оставляя следов. Согласно эволюционным принципам, такой отбор рано или поздно породит толпу демонических бандюков и прочих моральных уродов… собственно, уже породил. Где вы, прекрасные белолицые злато-шёрстные лисы, которые советовали императорам и были жёнами прославленных полководцев? Где весёлые тануки, которые, делая непристойности, тем не менее, часто оказывали помощь простому народу и духовенству? А Храм-на-Озере, где Мизучи лечили раненых и больных? Понятно, что когда пошла глобальная разборка, кто прав, а кто виноват не делили. Демон? В топку! Вот и получили результат… Правда, кое-кто уцелел и только укрепил позиции. Или те, кто свалил от людей в недоступные (или хотя бы труднодоступные) области, или кто идеально замаскировался, как дорогумо, например.

Демоны-пауки, по крайней мере те, кто принадлежит к указанном виду — существа скрытные и территориальные. Котегава затруднилась ответить на мой вопрос, сколько именно демонов её вида живёт «с полной интеграцией» в человеческом социуме, но по её прикидками — не меньше десятка. После падения изоляционного барьера, а в той же Америке перестали тыкать пальцем в «узкоглазых», пауки, чтобы не «толкаться локтями», расползлись по миру. Я с удивлением узнал, что мать самой Котегавы живёт уже век в США, и возвращаться не планирует. Зачем? И со скрытностью проблем меньше, и народу больше — проще мимикрировать. И что у неё очередной человеческий муж и дети, правда все без магических способностей, и что она всё-таки смогла пересилить и оставить в прошлом страшную гибель внуков в составе Японского Императорского флота в 44-м…

Но вернусь к нашему национально-любимому вопросу «что делать»? Правда, жизнь в ответ на такой вопрос обычно в непередаваемо-атмосферной одесской манере отвечает «а кто спрашивает?» Кстати, и правильно делает. Потому что спрашивает в данном случае Амакава! Укротители демонов, ну-ну. К сожалению, не могу спросить своих родителей и деда, как они относились к понятию «мой жизненный путь». Уверен, я бы услышал что-то отличное от общественно-стандартного «убивать демонов». Может быть, это было бы «использовать аякаси» или «подмять под себя». Может быть даже «стать семьёй, для того, кто это заслуживает». Не знаю, и, боюсь, что не узнаю. Тени предков, приходящие и объясняющие «что, собственно, такое было» существуют только в развлекательной литературе да у Лукаса. У нас же, скорее, действует обратное правило — «Нет силы — есть только смерть». Даже танатогенные аякаси, появляющиеся из/на останках погибших людей, когда они заполучают разум и часть памяти погибшего — это всё равно уже новое существо. Проверять не буду, ибо в «определителе» были описания, причём достаточно подробные, чтобы отбить охоту изучать эту весьма интересную область «самопроизвольной магии». Впрочем, думаю, что за века она оказалась изучена достаточно подробно — все хотят жить вечно…

Опять отвлёкся. Так вот, думается мне, что я в ответ на вопрос «каков твой путь экзорциста» смогу чётко ответить «взаимодействие с аякаси». Да, это узкая область применения «парома», причём как раз из той зоны, где вместо знания — только традиции использования, то есть фактически никак не систематизированный опыт поколений предков. Но даже он позволят мне не только убивать, но и проделывать совершенно обратную работу. Даже лечить! Правда, это не отменяет того, что «паром» — инструмент, а не лекарство…

Мне надоело бездумно смотреть в окно, и я откинулся на спинку «самолётного» кресла — из Токио я возвращался первым классом, расстояние до Такамии поезд покрывал за 4,5 часа. В поезде был вайфай, но читать или работать с документами мне не хотелось. Пока я решал вопросы с Котегавой — сначала в Такамии, потом в Токио, моя команда прекрасно сработала без меня. Благодаря живительным пинкам дорогумо и въедливому вниманию Канаме-старшей я вместо звонков с вопросами вроде «Юто, тут такое! Что делать?» стал получать отчёты по е-мейлу на основе журналирования происшествий в городе. По хорошему, не стоило мне уезжать на пять дней в такой момент, вдруг потребовалось бы лично разгуливать ситуацию… но, как и много раз до этого, пришлось пойти на риск. Судя по отчётам, вслед за неразумными одиночками в город попыталось проникнуть несколько вполне разумных демонов… и закономерно получили по рогам. В одном случае вторженец решил не связываться с боевой группой, прослушав правила поведения, вполне вменяемо сказал «ребята, это не для меня» и был отконвоирован до границы города. Ещё в трёх случаях патрульным попытались оказать сопротивление ещё до того, как те успели и слово сказать — впрочем с закономерным итогом. Нет мозгов остановиться и выслушать (или свалить) когда тебе говорят «Стой! Ты на нашей территории!»? Окей, пуля в голову доносит это «сокровенное» знание даже до самых твердолобых. Одни аякаси-отморозки числом пять штук решили попробовать «на зуб» боевую группу регионального офиса Комитета — даже не соизволив свернуть ауры. Типа — испугают. Испугали, ага. Штурмовые укороченные для города Тип 89 решают — особенно учитывая спецпатроны и профессиональную скорость реакции и восприятия магов из комитета. Как написал мне Горбоносый — вопросы типа «зачем мы защищаем и этих слабаков» от обитателей додзе, теперь составляющих в патруле большинство, немедленно стихли. По счастью, мои отряды и отряд Коуджи после случая с Алланом больше не пересекались — мне и так придётся буквально на днях «обрадовать» Суговару-сана, что я «внезапно научился» делать защитные амулеты самостоятельно — и предлагаю «оклеить» ими город по периметру и вдоль улиц — для защиты людей от «паразитов» D-класса. На самом деле главной целью будет создание сети контроля перемещения источников маны — но делиться этой функцией я с Комитетчиками совершенно не хотел. Как только это технически… или магически… реализовать?

Я ещё некоторое время думал над этой проблемой, потом поезд вышел из очередного тоннеля, а проблема была отложена на возвращение. Возможно, совсем своими силами я её решить и не смогу… За окном «скорого междугороднего» ослепительно играла солнечными бликами сине-зелёно-серая спина далёкого моря! Жаль, воздух в вагоне кондиционированный и совершенно без запаха — тут же захотелось почувствовать слегка горьковатую свежесть морского бриза… Никогда не устаю любоваться красотами природы — из-за рельефа по дороге тут всегда можно встретить просто головокружительные пейзажи — многометровые обрывы, склоны гор, заросшие лесом, сумасшедших размеров дикие камни и скалы без травинки, или вот такую вот панораму, когда со стометровой высоты над уровнем моря горизонт отдаляет настолько, что кажется, что в далёкой дымке можно разглядеть другие острова архипелага… Поезд опять нырнул под землю, но я уже был мыслями далеко — в тот день, когда мы, устроив мне «экзаменационный» обед, отправились в Токио. На вертолёте!

— Потрясающий результат, Котегава-сан. Юто, глядя на тебя, теперь я бы не сомневалась, что ты из тех самых Амакава.

Я заметил. Самое забавное было наблюдать за тройкой девушек, за исключением Канаме. Сначала они ничего не заметили, радостно (я бы тоже порадовался на их месте, получив приглашение «на халяву» в такой ресторан) и подозрительно (пытаясь на глаз оценить эффект тех занятий, для которых мне пришлось временно переехать в гостиницу) поздоровались. А потом… первой «что-то не так» ощутила Ю. Это было видно по её лицу — продолжая перебрасываться репликами по ходу застольной беседы она всё чаще и чаще морщила лоб, а потом честно сказала:

— Юто, от тебя почему-то исходит такое же впечатление, как от босса моего папы. Он полковник авиации в отставке. Когда он на тебя смотрит — всегда хочется вытянуться по стойке «смирно»! А от тебя это как-то по другому, но похоже.

— На сенсея нашей команды по кендо похоже, — передёрнула плечами Ринко. — Он иногда так смотрит, что прямо озноб по коже, брр!

— Я не вижу никаких изменений, знаешь ли, — меланхолично сообщила в пространство змея. — Как думаете, повар, который готовил вот этот мясной рулет, не откажется поделиться рецептом. Совершенно особый вкус, я так не умею.

— Как-то сомневаюсь, что повар возьмёт и раскроет тебе свой секрет. Это же его профессиональная тайна.

— Значит, операцию нужно будет продумать более тщательно…

— Сидзука! Немедленно скажи что ты пошутила. Сидзука… Сидзука?!

С высоты птичьего полёта сопки Японии выглядят мягкими зелёными волнами (многие деревья не сбрасывают листья в условиях мягкой приморской зимы на Островах). Кажется, что под тобой тоже море, только кто-то нажал стоп-кадр, и гигантские валы и пики застыли в вечном движении. Я знал, что существенная часть территории Острова почти не заселена, но вот то, что эта территория такая большая… За два часа полёта почти час под нами показывались и исчезали за кормой геликоптера только редкие крохотные деревеньки, да отдельно стоящие строения… а потом я узнал, что значит «плотная застройка»! Мы подлетали к Токио на закате, и солнце светило слева-сзади, раскрашивая небоскрёбы города во все оттенки жёлтого и оранжевого. Их было реально много — целый лес из стекла и бетона в окружении всё менее и менее малоэтажных домов, разбегающихся в пригородах совсем уже невысокими, двух-трёхэтажными постройками. Огромная Токийская конгломерация, раскинувшаяся по берегам Токийского же залива, была столь велика, что мы только над ней летели двадцать минут, пока наш пилот не повела винтокрылую машину к одной из «крайних» высоток.

— Знаешь, Котегава, я думал, что такое только в голливудских боевиках бывает! — сознался я, оглядывая панораму города с высоты уже вертолётной площадки на крыше. — Ты тут вертолёт и хранишь?

— Нет, завтра приедет пилот с аэродрома и перегонит «пташку» к ангарам. А аренда посадочного места входит в стоимость квартиры.

— Тебя, наверно, считают изрядно эксцентричной особой? Я имею в виду, в «твоём» круге.

— Не считают, уверяю тебя. Я не гоняю ночью по развязкам, я не покупаю себе сразу три спорткара «чтобы было», более того, даже вожу свой «мерседес» сама. Когда твой достаток переваливает за определённую сумму в месяц, внезапно оказывается, что и тратиться на поддержание всего этого — квартиры, машины, личного транспорта — приходится в обязательном порядке. А то слишком много неудобств.

Я только хмыкнул. Удобства, неудобства, а Цутигуме призналась, что потащила меня с собой в город не только из политических соображений, а чтобы я банально помог ей убраться в квартире, впрочем, учитывая, какими украшениями была заполнена одна из спален, повозиться нам вдвоём пришлось изрядно. Вообще, пауки, если надо, просто съедают собственную паутину, но дорогумо, получившую «исцеление» моим паромом, от одной мысли о выполнении подобной операции немедленно выворачивало. Что, правда, не помешало паучихе на пять минут обернуться и нацедить литров восемь специальной слюны с ферментами, разрушающими её паутинную нить. Срезая и отрывая то, что не срезается (слава Ками, это была структурная, а не ловчая нить!) я размышлял о том, что девушке было банально страшно и больно возвращаться домой одной. Несмотря на то, что я пообещал, что прошлое больше её не побеспокоит, Котегава безотчётно боялась остаться с ним один на один, и с этим желательно было что-то сделать. Впрочем, что значит, «что-то»? Всё прозрачно, как слеза!

А потом были сумасшедшие пять дней в столице, где я наконец оценил воистину неторопливый темп жизни в «нашем захолустье». Токио — это куда круче, чем Москва! Одни маятниковые миграции, когда центр города заполняет непрерывная толпа людей, целое море голов растекается по широким тротуарам — это неописуемо! В российской столице «там» такое можно было увидеть разве что на платформе «Выхино» или в подобных местах — «шлюзах пересадок» общественного транспорта, а тут — просто улица! Вечер или утро — время, когда на машине в городе лучше не появляться — просто из подземного гаража можно выезжать час! Да что там говорить…

…а по вечерам я готовил нам ужин, вёл с Цутигуме беседы на отвлечённые темы (которые по большей части скатывались в уже стандартные для меня «поучения», которым я внимал, затаив дыхание — а иногда и просто записывал) и всячески старался «откомфортить» остающуюся в городе дорогумо. После нескольких дней, мне удалось пересилить себя, и ответить на одну из её реплик, в которых наедине между нами всё чаще мелькало слово ‘сын’ — ‘конечно, мама’.

Для каждого человека в душе есть что-то святое, светлое, то, во что он верит, что никогда не позволит запятнать. Для кого-то это Бог, кто-то втайне умиляется по детской книжке или встречает рассвет на крыше дома, а для кого-то это отношение к родителям. Мне… тому «мне», который жил до «попадания» в Москве и работал завлабом… не то чтобы не повезло с родителями — я просто не мог наладить с ними контакт. Такое бывает, чем дальше живёшь — тем сильнее отдаляются твои интересы и твоё видение мира от этих родных, но почему-то ставших такими далёкими людей. Возможно, дело было в религии, в которую мои самые близкие родственники внезапно ударились на старости лет, а возможно — просто потому, что я был беспокойным ребёнком, и «сплавив» меня наконец на «вольные хлеба», они смогли отдохнуть и расслабится, не ожидая очередной каверзы от сыночка, умудрившегося потерять посреди зимы шапку или задающего очередной неудобный вопрос. Общались мы регулярно, но из серии «я про вас не забыл», «окей, у нас тоже всё по-старому»… а попав сюда, я волевым усилием решил, что время «там» для меня остановилось… или, может быть, прошло уже тысячу, скажем, лет, и ничего не изменить. В любом случае, попадать назад я не рвался — скажем так, обнаружить, что возвращаться не во что, или что я тут копия себя там… или ещё какая гадость, придумайте на выбор — шанс был слишком высокий. Это при той небольшой вероятности, что я смогу подобрать условия, чтобы «присниться себе назад». Не факт, что установка, схемы которой я на досуге перечертил ещё в первый год, будет тут работать аналогично другому миру… в общем, мне было банально страшно испытывать судьбу. И тут мне уже было что терять. И кого подводить. В общем, сказать «мама» было для меня, как порвать последнюю нить, связывающую меня здесь и ту далёкую «Землю» неизвестно где. Я знал, что это чисто выверт моей психики, я знал… но всё равно это было чертовски тяжело! Гораздо тяжелее, чем говорить «отец» и «мать» про родителей Юто — которым себя искренне считал. Просто, они были моими биологическими родителями для «здесь»… а ещё они почти полностью умудрились затереть себя из моей памяти…

… так что я внезапно обнаружил, говоря «мама» этой, если по-честному, не очень знакомой (что такое две недели?) мне женщине-аякаси, я действительно фактически вижу перед собой единственного чело… разумного, кто решился стать для меня роднёй. Не приятелем, не подчинённым и вассалом, не учителем и не любовницей — настоящим, пусть и не кровным родственником… На какой-то краткий миг мне захотелось всё послать и довериться Котегаве, так, как в раннем детстве доверяешь маме, зная, что ей можно сказать все свои проблемы и она, конечно же, их решит. Через секунду я задавил этот жалостливый порыв… но слёзы уже текли из моих глаз. Можно списать на то, что мне тут 11 био-лет, и я реально «круглый сирота»… но я уверен, каждый взрослый человек хотя бы однажды ощутил такое же чувство. А Котегава уже стояла на коленях передо мной и, сильно прижав к себе, сама плакала навзрыд, и долго не могла успокоиться… а после на душе стало как-то легче, совсем как тогда, когда я и четыре моих подруги стояли на ладони Дара, воздетой среди сопок.

Поезд отошёл от побережья и сейчас летел по широкой долине между далёкими склонами невысоких, покрытых зимней тёмной зеленью гор. Я увидел на дисплее над дверями в конце вагона предупреждение «станция Такамия, 29 минут». Четыре часа назад я попрощался с Котегавой на одной из токийских станций железной дороги — и был на прощание хорошо так оттискан и пару раз целован в щёки. Учитывая стати женщины, мысли у меня возникли отнюдь не сыновьи… но это прошло как-то фоном. Иногда так бывает — какой-то человек становится тебе другом почти мгновенно, и наплевать на здравый смысл и внешние данные. В конце концов Цутигуме мне по возрасту действительно в матери годится — хотя это и не аргумент, если вспомнить, например, Сидзуку. Я вынырнул из воспоминаний и со вздохом открыл сумку. Хватит бездельничать, тем более, что есть и действительно важная работа. Я достал свою медицинскую карту и отыскал распечатки томограмм — инструментальное исследование делали мне на всё тело в частной клинике, и результат они были обязаны никому не разглашать. Мысль Цутигуме была очень верная — узнать, что какая-то кость в моём организме слишком тонкая, или что с одной из почек существует проблема с кровообращением посреди вынужденного боя — это ОЧЕНЬ плохой сюрприз. Но нет, с костями было всё в полном порядке, да и с почками тоже, но кое-что томограф нашёл. Регулярные, симметричные включения в дерме — стопы, голени, бёдра, ягодицы, спина, шея, между скальпом и черепом — и симметрично по передней стороне тела. Руки аналогично ногам. Тонкие, меньше миллиметра, чуть отличные по плотности от био-ткани импланты: рентгенолог настаивал взрезать кожу и посмотреть — на каком-нибудь безопасном месте вроде задницы, но я отказался наотрез. Я понял ЧТО это такое, было сложно не понять. Биоткани Амакава не «держат» «паром» — он спадает, чем сложнее, тем быстрее. А вот чужеродное включение паром держит — и не портится. Вот как мой амулет поддерживает «прилегающую» защиту вдоль тела. Зря я гадал про сверхсложный алгоритм и чуть ли не кибернетическую систему внутри плоской «ладанки» защитной системы «криэйт бай любящий дедушка». Защитные структуры… и запалы детонаторов системы самоликвидации, надо полагать. Причём рисунок «парома» внутри них я разглядеть так и не смог, даже зная, что они там есть — золотой шар источника «нитей» закрывал их своим светом.

А ещё — я, наконец, понял, что меня смущало ещё со времён поездки на источники перед новым годом. База Амакава. Система открыла мне доступ, но считать параметры принудительно свёрнутой ауры она не могла. Да и не было в «пароме» терминала ни капли магии, значит, пластинки-импланты и здесь скорее всего сработали, как идентификаторы. Надо как можно скорее разбираться с защитой Такамии и ехать исследовать остальные клановые владения: моя семья хранила слишком много тайн, и, что мне не нравилось больше всего, хранила в том числе и внутри меня, и я ОЧЕНЬ хотел знать, что мне теперь с этим делать. И, главное, КАК!