Печальные песни сирен

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА

Пещера оказалась гораздо больше, чем показалось сначала. Из-за испорченного освещения некоторые зоны были в полумраке, другие — погружены во мрак. Лиз построила себе небольшой плотик и плавала на нем от островка к островку. Она пыталась разговорить своих больных, но, увы, большинство не знали, что рассказывать о том страшном дне. Их сознание словно напрочь отключилось в ту минуту.

— Они никогда не спрашивают меня о том, что происходит на поверхности, — заметила Лиз однажды вечером, оставшись наедине с Куртом. — Они даже не хотят знать, спасут ли их.

— Они в это уже не верят, — ответил тот. — В первый год они еще собирались вместе и кричали, надеясь привлечь к себе внимание предполагаемых спасателей. Но надежда постепенно покидала их.

— Но вы… — настаивала Лиз, — разве у вас нет желания выбраться на свежий воздух?

Курт Майерхофф неопределенно махнул рукой.

— Не знаю. Думаю, за три года все позабыли обо мне. Жена, вероятно, живет другой жизнью. На меня смотрели бы с испугом, как на призрак, посмевший сесть за семейный стол в новогоднюю ночь. Я бы всех стеснял. А тут мы все свои, все калеки, делимся одними и теми же воспоминаниями. Мы можем молоть вздор, никому не докучая. Этот мирок создан по нашей мерке. Наверху я окажусь в невыгодном положении, какое-то время со мной будут носиться, покажут по телевидению, затем, очень быстро, сочтут меня слишком скучным.

Лиз кивнула, понимая сдержанность Курта. Да и сама она уже привыкла к этому странному подземному мирку. Никто не ждал Лиз наверху, и если ей удастся найти Наша, она будет вполне счастлива.

С каждым днем Лиз замечала, что начинает ценить пещерную жизнь, в которую окунулась с головой. Кроме заботы о больных, она занималась рыбной ловлей и охотой. Эта часть работы заключалась в том, чтобы расставлять сети и удочки в затопленных туннелях. Рыбы было много, но случалось поймать и выдр-альбиносов или мускусных крыс. Собирала Лиз и белые шампиньоны, размножавшиеся в мусоре; они в изобилии росли в этом месте, насыщенном теплой влагой.

Однажды вечером, когда Лиз наполняла миски, Курт недовольно сказал:

— Я заметил, что ты часто трогаешь эту гитару, но никогда не играешь. Сначала я думал, что она принадлежит тебе, а сейчас полагаю, ты нашла ее в развалинах. Верно?

— Да, — согласилась Лиз. — И что же?

— Это противоречит нашему закону. Найденный предмет не твоя собственность, а коллективная.

— Вы хотите, чтобы я отдала ее нашим соседям? Кто-нибудь здесь умеет играть на гитаре?

Курт раздраженно покачал головой.

— Ты ничего не понимаешь. Не нам решать, кому принадлежат найденные предметы. Некто, кто занимается этим. Это его работа. — Лиз широко раскрыла глаза, изобразив удивление. — Послушай, — продолжил Курт, — ты добрая и не отлыниваешь от работы, поэтому я не хотел бы, чтобы тебя наказали. Попробую объяснить. Когда кто-то находит предмет, принесенный течением, он не должен брать его себе. Это запрещено. Его следует положить на первую ступеньку эскалатора, выходящего из глубины пещеры. Таково правило. И его надо соблюдать.

— А что потом? — заинтересовалась девушка.

— Служба найденных вещей находится наверху эскалатора. Некто постоянно живет там. Это девушка, которая ни с кем не общается. Ее называют «надзирательницей». Она забирает находки и размещает их на своем складе. Говорят, там у нее настоящий музей. Ценные вещи, которые нам очень пригодились бы.

— Надзирательница… — повторила, насторожившись, Лиз.

— Да, — подтвердил Курт. — Она не шутит, эта девушка! Живет себе наверху эскалатора, будто принцесса в башне, и наблюдает за нами в бинокль, найденный в рюкзаке одного утонувшего туриста. Она смотрит, что мы делаем, как ведем себя. Говорят, она умеет читать по губам. А к этому стоит прислушаться.

— Я не очень понимаю ее обязанности… Она шпионит за вами, а вы, похоже, почитаете и боитесь ее.

— Ну конечно! Сама подумай! Законы должны быть, иначе наступит анархия. Надзирательница на то и существует, чтобы держать нас в ежовых рукавицах. И я не сетую на это.

— Что она делает с находками?

— Присуждает их тем, кто этого заслуживает. Наблюдая за нами, она все о нас знает. Наши достоинства, недостатки, потребности… Если она выделяет кого-то, то ночью спускается и кладет у порога хижины один из хранящихся у нее предметов. Это — вознаграждение, ясно? Тогда человек получает право пользоваться этой вещью до тех пор, пока она не заберет ее. Это может быть трость, походные тарелки, настольные приборы, нож, одежда, одеяло, очки… книги. Короче, одно из тысяч сокровищ, которые приносит течение и выбрасывает на платформу.

— Ну, точь-в-точь Дед Мороз, — пошутила Лиз. — Или, скорее, Мать Мороз.

Шутка не вызвала смеха у Курта Майерхоффа.

— Гитара… — шепнул он. — Надо положить ее внизу эскалатора. Ты уже давно здесь и должна знать закон. Наблюдательница следит за тобой, она знает, что ты не музыкантша. В ее глазах ты правонарушительница. Она вправе наказать тебя.

— Неужели? И в чем же заключается наказание?

Курт поморщился.

— Нельзя предугадать. Она может подстроить тебе ловушку. Запустить в тебя камнем из пращи. Ты сильна, этого у тебя не отнимешь, но у нее есть способы, неведомые нам. Говорят, она завладела оружием полицейских, охранявших станцию. Есть у нее и медикаменты из медпункта. Она могла бы пробраться сюда и сделать тебе укол, который надолго усыпит тебя… Более того, она может надеть тебе на голову пластиковый мешок, и ты задохнешься.

— И все это из-за гитары?

— Да, закон есть закон.

— Но вы же губернатор, в вашей власти изменить закон…

— Нет, надзирательница не подчиняется мне. Она принадлежит… религии. Да, что-то в этом роде.

— Кто она?

— Никто точно не знает. Она носит маску. Блондинка. Однажды она выбежала из туннеля страха, воя от ужаса. Пробежала через пещеру и взлетела по эскалатору, словно за ней гнался дьявол. Там она и осталась. А потом постепенно ввела закон о найденных вещах. Это устраивало нас, и мы не протестовали. В любом случае она более гибкая и быстрая, чем мы, и нам ее не поймать. Она молода. Только молодая способна так легко взобраться по проржавевшему эскалатору. Никому из нас это не удалось бы.

Волнение охватило Лиз.

«Молодая блондинка, обезображенная, прибежала через туннель страха, — размышляла она. — Это в точности соответствует тому, как описал певицу маленький чистильщик мумий. Неужели это Наша?»

— Завтра же отнесу гитару, — сказала Лиз.

— Очень хорошо, — одобрил Курт. — Не хотелось бы, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты нам здорово помогаешь, но надзирательница сурова. Кодекс она соблюдает досконально. Старый Гюнтер нашел кожаную переметную суму на платформе и никому не сказал. Но надзирательница видела его. Однажды ночью она прокралась в жилище Гюнтера и стащила его костыли. Бедняге пришлось ползком добираться до эскалатора, чтобы положить свою добычу на первую ступеньку. Раз десять он чуть не утонул по дороге.

Лиз не спалось. Ей не терпелось повидаться со странным божеством, засевшим наверху механической лестницы. Внутренний голос подсказывал ей, что близилось завершение ее поисков.

Увы, на следующий день под землю ворвался ветер. Сквозняк нес испарения газа, вызывающего беспокойство, и они проникли в пещеру. Пришлось закупориться и надеть маски. Пока Курт корчился на своем тюфяке от кошмаров, заново переживая ужасные минуты катастрофы, Лиз все больше убеждалась, что статуя Великого Ханафоссе Гутбранда преодолела туннель вплавь, дабы покарать ее за проявление неуважения в саду дома в Ольденбурге. Она видела, как он выходит из черной воды и карабкается по склону холма. Через минуту он постучит в дверь…

«Он сожмет руками мою шею, — бредила Лиз, — он задушит меня…»

Из всех жилищ доносились вопли ужаса, тяжелые стоны. Ветер страха веял над маленьким мирком уцелевших.

Наконец сквозняки прекратились и жизнь вошла в свое русло. Тем не менее Лиз вжималась в свое убогое ложе, зубы ее стучали, а странные образы не покидали ее сознание, вцепившись в него, словно крючки в верткую рыбу.

Когда же все это закончилось, она взяла гитару и вышла из лачуги.

— Желаю удачи, — напутствовал ее Курт. — Надеюсь, еще не поздно. Положи инструмент на первую ступеньку и уходи, не задерживаясь. Надзирательница не любит, когда ее беспокоят.

Лиз влезла на свой плотик и поплыла по черному озеру. Ей пришлось лавировать между крохотными островками, и это замедляло плавание. По мере приближения свет тускнел из-за ветхости системы освещения. Атмосфера становилась гнетущей. В глубине вырисовывался изогнутый скелет разрушенной механической лестницы. Ржавчина превратила ее в подобие красного позвоночника, который поднимался вдоль стены метров на пятнадцать до некоего бетонного «мезонина». Вверху виднелся огонек.

Лиз до боли в глазах всматривалась в горящий фитилек, надеясь увидеть мелькнувший женский силуэт.

«Разглядывает ли она меня? — спрашивала себя Лиз. — Раз у нее есть бинокль, она, должно быть, сейчас смотрит на меня».

Медленно произнося слова, она крикнула:

— Здрав-ствуй, На-ша, это я, Лиз. Я пришла за тобой.

Наконец она пристала к каменной отмели. С гитарой в руке приблизилась к железной лестнице. Курт не преувеличивал. Эскалатор был в ужасном состоянии, и, не имея приличных мускулов, подняться по нему невозможно.

У Лиз и в мыслях не было положить дар и вернуться. Слишком долго она шла сюда, преодолела столько препятствий. Отказаться от всего, когда цель так близка!

«Посмотрим», — обронила она, ставя ногу на первую ступеньку.

Без особого труда Лиз поднялась до половины. С этого места путь стал небезопасным. Временами проржавевшие сочленения покачивались и постанывали под ее весом, будто жалуясь на непрошеное вторжение.

Вытирая со лба пот, Лиз подумала об испуганных взглядах обитателей пещеры, устремленных на нее в этот момент. Как, писюшка осмелилась побеспокоить богиню найденных вещей! Молния вот-вот поразит ее, так ей и надо!

Преодолев последние ступеньки, Лиз обогнула мезонин. В пятнадцати метрах под ней лежало озеро. А перед ней открылись остатки торговой галереи с опустошенными бутиками. В витринах на полочках надзирательница аккуратно разложила вещи, принесенные течениями. Разрозненная обувь, сумки, сотни различных инструментов, предметов домашней утвари… Все это выглядело довольно странно, и возникал законный вопрос: зачем нужны в метро рюкзаки, чемоданчики и чемоданы, щетки, расчески, бритвы? Одежда и белье были заботливо выстираны и развешаны на самодельных вешалках, изготовленных из согнутой проволоки.

Бюро находок походило то ли на небрежно устроенный музей, то ли на магазин старьевщика, ожидавшего покупателей. Однако здесь было очень чисто: ни грязи, ни пылинки.

Осматриваясь, Лиз шла медленно. Галерея в свое время приютила туристические агентства, салон видеоигр. Кто-то очистил от мусора разбитые витрины, навел порядок на стеллажах. К стене кнопками был прикреплен план пещеры. Под каждым островком, под каждой лачугой стояли имя и фамилия жильца, указывались его физические характеристики. На одном из столов Лиз углядела раскрытый журнал для записей и полистала его. В нем день за днем описывалась жизнь клана.

«Это почерк Наша?» — спросила она себя, но не ответила на этот вопрос, поскольку почерк ее сестры не отличался специфичностью. Таким почерком писали тысячи других молодых девушек.

Лиз замерла, уверенная, что за ней подсматривают. Где же пряталась надзирательница?

«Она затаилась, увидев, что я поднимаюсь по эскалатору, — подумала Лиз. — Этот лабиринт Наша знает, как свой карман».

— Наша… — окликнула она ободряюще. — Это я, Лиз. Знаешь, сколько дорог я прошла, чтобы найти тебя? Я принесла твою гитару, ты забыла ее у тех умалишенных.

Никто не ответил. Не зная, что делать, Лиз положила инструмент на скамью и села рядом.

— Тебе известно, что они все еще поют песни, которые ты сочинила для них? — продолжила она. — В честь насоса… Гимн кислороду…

По мере того как она разговаривала сама с собой, ее покидала уверенность.

— Я видела Гудрун, — продолжила Лиз, — и родителей. Мама посвятила тебе свое последнее произведение искусства. Оно называется «Пение сирен на тридцатиметровой глубине». Ты слышишь меня?

Лиз заполняла тишину семейными историями, воспоминаниями. Она старалась говорить шутливым тоном, но надзирательница не показывалась.

«Чего она боится? — думала Лиз; горло ее пересохло. — Ей страшно, потому что она обезображена после катастрофы?»

Потом другое предположение зловещей черной бабочкой прилетело в ее сознание: Наша надышалась газа, когда шла через туннель. Она тронулась умом, стала помешанной…

Лиз замолчала. Исподволь она изучала находки, опасаясь увидеть приближающуюся фигуру, которая размахивает ножом.

Она больше не находила подходящих слов, и голос ее звучал фальшиво. И все же Лиз не решалась отступиться.

Она осторожно передвинула скамейку к стене и прислонилась к ней, защищая спину; подтянула к себе стул на тот случай, если придется держать Наша на расстоянии.

Лиз продолжила монолог, напоминая о доме в Ольденбурге, о статуях в парке, о Великом Ханафоссе, о чердаке с сундуком, полном наивных романов.

«Если я замолчу, она появится из темноты и убьет меня», — мысленно повторяла Лиз, чувствуя, как вспотели ладони.

Она находилась в том же положении, как и заклинательница змей, знающая, что при малейшей музыкальной паузе кобра ударит ее.

Пришлось говорить долго, пока не пересохло во рту. Однако надзирательница не выходила из своего тайника.