Пеле. Я изменил мир и футбол

Я вышел на поле одетым в белый костюм и при галстуке всех цветов радуги, чувствуя прилив энергии и небывалое напряжение.

Почти девяносто четыре тысячи болельщиков оглушающе кричали, скандировали приветствия, размахивали флагами, ожидая в нетерпении начала финального матча Чемпионата мира 1994 года. Футбольное поле было заполнено солдатами, капитанами болельщиков и делегациями с гигантскими флагами всех двадцати четырех стран – участниц турнира. На одной стороне поля разминалась бразильская сборная, готовясь к своему первому после 1970 года чемпионату – нас отделял от него двадцатичетырехлетний период, целая вечность, по нашим меркам. На другой стороне поля были итальянцы. Это выглядело как матч-реванш после легендарного финала в Мехико, в котором играл я, и как очередная королевская битва между, возможно, двумя величайшими державами мирового футбола.

Но моя взволнованность имела мало отношения к командам. Нет, более всего меня занимало само место, где вот-вот должен был состояться финал этого Кубка мира: стадион «Роуз-боул» на юге Калифорнии.

«Дамы и господа, – прозвучали слова диктора, – с удовольствием представляем вам трехкратного победителя Кубка мира, человека, который значит для футбола больше, чем кто-либо другой из футболистов. Сегодня к нему присоединяется самая популярная исполнительница в мире. Прошу приветствовать – Уитни Хьюстон и великий Пеле-е-е!»

Мы с Уитни взялись за руки и побежали к центру поля, заливаясь смехом и улыбаясь друг другу. Добежав до средней линии, она передала мне мяч, находившийся до этого у нее, и я что было силы послал его в сторону трибун. Толпа сошла с ума.

Уитни вышла на помост, чтобы спеть, а я стоял там же в полной эйфории, все еще не в состоянии поверить в то, что видел вокруг. Величайший в мире вид спорта готовился дать величайшее представление в богатейшей стране мира. Какие-то двадцать лет тому назад никому и в голову не пришло бы, что такое возможно. Футбол становится популярным в Соединенных Штатах? Тогда вы скорее поверили бы в то, что Землю захватили марсиане.

Как все это могло случиться? Разумеется, благодаря упорной работе множества людей. И среди них – Мик Джаггер, Генри Киссинджер, Род Стюарт, два брата из Армении и американский магнат индустрии развлечений по имени Стив Росс, обладавший уникальным, целеустремленным, на грани безумия видением.

Ну и я, конечно.

Да уж, поистине сумасшедшая история!

Жизнь без футбола

К началу 1971 года, когда песни и кричалки мексиканских фанатов еще продолжали звучать в моих ушах, я был готов к тому, чтобы покинуть футбол – на этот раз навсегда. Мне был всего 31 год, но Дондиньо и профессор Маццеи давно предупреждали меня об опасности играть дольше положенного срока. Они говорили, что это может сказаться на моем здоровье, будет отнимать драгоценное время от общения с семьей и отвлекать меня от тех благоприятных возможностей, которых хватило бы на бо́льшую часть моей взрослой жизни. Другими словами, пора было налаживать свою жизнь без футбола.

По правде говоря, мое физическое состояние было отличным. Но после пятнадцати лет профессионального футбола я устал психически – особенно из-за всех этих поездок. Наш сын Эдиньо родился буквально через шесть недель после завершения Чемпионата мира 1970 года, и я стал чувствовать еще б́о́льшую тягу к дому. Мне было точно известно, что значит быть мальчишкой в Бразилии, и я был обеспокоен тем, что, если не буду больше времени проводить с ним, он собьется с пути. Между тем Розе чувствовала себя одинокой и неудовлетворенной условиями жизни, которые диктовались футболом и славой; приблизительно в то время она призналась в одном интервью, что жизнь в Сантусе, когда я был на выезде, для нее была «похожа на жизнь в клетке».

Так началось мое долгое – я действительно имею в виду до-о-о-олгое – прощание. Вначале я, как и планировал, попрощался с бразильской национальной сборной. Но прежде команда захотела провести несколько специальных матчей в мою честь в Рио и Сан-Паулу. Я согласился, хотя у меня оставались некоторые сомнения относительно того, смогу ли я выдержать это. За редким исключением, я почти никогда не нервничал перед началом футбольных матчей, даже финальных игр чемпионатов мира. Я был так спокоен, что, признаюсь, часто пытался воспользоваться нервным состоянием других игроков, чтобы исполнить какой-нибудь обманный прием – как, например, тот удар с центральной линии во время матча с Чехословакией в 1970-м. Но на тех прощальных играх – иначе говоря, на матчах, организованных как коллективный дар в знак уважения, – я ощущал себя просто комком нервов. На самом деле не могу объяснить почему. Возможно, потому, что все внимание во время этих матчей было сконцентрировано исключительно на мне, а сами они не были настолько состязательны, чтобы мое сознание смогло сфокусироваться только на футболе. Какова бы ни была причина, я чувствовал себя как ребенок, ожидающий, принесет ли Санта-Клаус ему подарок на Рождество. Даже еще более странно: несмотря на обыкновенно хорошую память, я был настолько напряжен во время тех матчей, что ничегошеньки после них не помнил.

Тем не менее вырезки из газет того времени подтверждают, что эти прощальные матчи на самом деле имели место, включая завершающий матч с Югославией в присутствии ста восьмидесяти тысяч орущих болельщиков на (ну а где же еще?) «Маракане» в Рио. Игра транслировалась по всему миру – газеты сообщили, что в Севилье, Испания, были даже отменены бои быков, с тем чтобы люди смогли посмотреть матч по телевидению. На самом стадионе болельщики жгли файеры и махали белыми носовыми платками. Когда игра завершилась, я в последний раз снял свою футболку с десятым номером и сделал круг по стадиону, а следом за мной бежала группа футболистов-юниоров, которые, как мы предполагали, олицетворяет для Бразилии перспективное следующее поколение. Толпа кричала: «Fica! Fica!» – «Останься, останься!»

Их скандирование было лестно и одновременно явилось своего рода знаком будущих событий. Поскольку я уже однажды, в 1966 году, объявлял об «уходе» и потом менял свое решение, все были уверены, что это вновь будет моим очередным чудачеством. По сути, конечно, винить в этом мне надо было только себя! Позже совершалась масса попыток склонить меня к тому, чтобы я выступил на Кубке мира 1974 года, проведение которого намечалось в Западной Германии. Болельщики спрашивали меня об этом везде, где бы я ни был. На протяжении нескольких лет я не мог ни дать интервью средствам массовой информации, ни просто показаться на публике, не слыша этого вопроса. Некий юрист даже сделал в Бразильском федеральном суде заявление под присягой о том, что меня, поскольку я нахожусь «под юрисдикцией» Спортивной конфедерации Бразилии, можно по закону принудить играть за Бразилию! К счастью, суд его не поддержал. Новый глава ФИФА бразилец Жоао Авеланж постоянно напоминал мне о необходимости вернуться, а за несколько месяцев до игр Кубка мира 1974 года направил мне письмо, преданное им огласке, в котором призывал меня заблаговременно, до начала турнира, «пересмотреть» мое решение.

«Я уповаю, – писал Авеланж, – на то, что мы услышим от вас ободряющее слово, которое окрылит надежду и позволит ей расцвести во всей красе на тучных полях, приносящих плоды благодаря страстной приверженности бразильского народа тому виду спорта, в котором вы стали идолом».

Как лихо завернул! Не так-то просто было ответить на такое отказом! Загалло, мой друг и тренер с 1970 года, тоже просил меня передумать, говоря, что я как раз то самое недостающее звено, необходимое Бразилии в нападении. Поднимая уровень давления еще выше, новый глава военного правительства президент Эрнесто Гейсель публично заявил, что он хочет, чтобы я вернулся в национальную сборную. Я остался при своем решении, и тогда меня в Сантусе посетила родная дочь Гейселя. «Если вы будете играть в 1974-м, это будет иметь огромное значение для Бразилии и для моего отца, – сказала она. – Это принесет пользу стране».

Подобные обращения ко мне были очень лестны, но мой ответ оставался твердым: спасибо, нет. У меня были свои причины для ухода – и личные, и политические, как я уже говорил. Мне повезло сыграть в четырех чемпионатах мира, последний из которых был лучшим. В общей сложности на протяжении всей своей карьеры я забил семьдесят семь голов, выступая за бразильскую сборную – национальный рекорд, не превзойденный до сих пор. Я действительно иссяк. Представлять Бразилию было для меня великой честью, и я с удовольствием продолжил бы делать это с большой гордостью до конца жизни. Но не как игрок национальной сборной.

Выступая за сборную Бразилии, Пеле сыграл 92 матча, забив в ворота соперников 77 голов.

Покинув национальную сборную, я оставался связанным с «Сантосом» контрактом, истекавшим только через два года. Однако дни клубной славы 1960-х прошли, закончили свои выступления многие мои старые друзья, включая Пепе и Жилмара Сантоса. Складывалось впечатление, что каждый день к нам приходил новый тренер. Клуб даже совершил ужасную ошибку, уволив моего ближайшего друга и советника профессора Маццеи. В 1972 году в какой-то газете о нас написали, как о «некогда великой команде, когда-то игравшей в привлекательный футбол». Может быть, это звучало резковато, но автор был прав. В 1973 году мы проиграли даже английскому клубу третьего дивизиона «Плимут Аргайл» со счетом 2:3. Тем временем «Сантос», похоже, был настроен на то, чтобы выжать все до последнего цента до того, как я уйду. За восемнадцать месяцев до моего ухода мы совершили турне по Южной Америке, странам Карибского бассейна, Северной Америке, Европе, Азии и Австралии. Полагаю, Тимбукту осталось единственным местом, где мы не играли. Еще никогда в жизни я столько не путешествовал – происходило нечто совершенно противоположное тому, о чем я мечтал после рождения Эдиньо. К тому времени я сыграл за «Сантос» более тысячи матчей, и постоянные разъезды только укрепили мою решимость – пришло время уходить.

Тем не менее прощальный тур в составе «Сантоса» оказался столь же эмоциональным, как и прощание с национальной сборной, если не более. Одним из самых трогательных моментов для меня стал последний мой матч с «Коринтианс». Игра против «Тимао» – «Командищи» – как ее прозвали, всегда словно придавала мне дополнительную энергию, и за всю карьеру я забил им сорок девять голов в сорока девяти матчах – довольно высокий показатель. Обычно, когда мы играли против них, я на все сто процентов сосредоточивался на том, чтобы забить и потом отпраздновать победу. Но в тот день, когда я прибыл на стадион в Сан-Паулу на свою последнюю игру с ними, я был потрясен, увидев болельщиков «коринфян», размахивающих плакатами с моим именем и приветствующих меня так, будто я был игроком их любимой команды. Клуб даже установил рекорд продаж по билетам на этот матч. Это стало мне очередным напоминанием того, что насколько бы наши самые ярые противники-фанаты ни любили свои команды, футбол они все же любили больше, он для них был превыше всего. Эта любовь объединяла всех болельщиков и футболистов, независимо от того, в какой команде или за какую страну они играли.

Моей самой последней игрой за «Сантос» был матч с командой «Понте-Прета» из штата Сан-Паулу. До этого я перенес довольно много травм, – если честно, стресс, судя по всему, сыграл свою роль – и мне пришлось пройти все возможные виды реабилитации, чтобы быть готовым в последний раз выйти на поле. Я едва мог ходить. Впрочем, как только игра началась, я почувствовал себя лучше. Я все еще не знал точно, что и как мне сказать на прощание собравшимся болельщикам, пока где-то на двадцатой минуте первого тайма мой товарищ по команде не перебросил мне, стоящему в центре поля, верхом мяч. Вместо того чтобы принять его на грудь и опустить на землю, как это я обычно делал, я поймал мяч руками, то есть сделал то, что категорически воспрещается в футболе. Толпа зрителей ахнула. Остальные игроки, остолбенев, уставились на меня.

Это был мой способ сказать – всё, ребята. Это конец. Я пробежал к центру поля, продолжая держать мяч в руках и чувствуя, как слезы катятся по моим щекам. Затем я упал на колени и широко развел руками. Я хотел поблагодарить всех собравшихся, всех болельщиков, всех бразильцев и, разумеется, Господа. Оставалось всего несколько недель до моего тридцать четвертого дня рождения, и я был убежден, что уже никогда не буду играть в профессиональный футбол.

Как на следующий день написала «Нью-Йорк таймс», «Пеле, волшебный бразильский форвард, повсеместно считавшийся лучшим футболистом в мире, начал медленно преображаться, превращаясь в Эдсона Арантиса ду Насименту, богатого молодого бразильского бизнесмена, приятного партнера по охоте и рыбной ловле, преданного мужа и отца двоих детей».

Что ж… в этом и заключался весь смысл.

Дочь своего отца

В течение первых нескольких недель после моего ухода из «Сантоса» обо мне говорили так, будто я умер. Друзья, бывшие товарищи по команде, журналисты и прочие приходили в наш дом в Сантусе и просили не волноваться – они по-прежнему будут время от времени навещать меня. Все спрашивали, в порядке ли я. Я отвечал, что, разумеется, я в полном порядке! Но люди продолжали задавать этот вопрос так часто, что я сам начал задаваться вопросом: действительно ли со мной все хорошо? Мы с Розе, стремясь начать вести «нормальный» образ жизни, попытались ходить в рестораны Сантуса и в городской округе. Это было довольно смелым решением: за редким исключением, мы не занимались этим уже лет десять, опасаясь, что нас сметет толпа доброжелателей. Даже когда я ушел из спорта, для выхода в город мне требовалось сделать над собой усилие. Первое время, когда мы приходили куда-то впервые, нас буквально поглощала толпа людей. Они подходили к нашему столику, желая поболтать о моих трех голах в матче против Франции в 1958-м, о Гарринче, о том, какая моя нога сильнее – правая или левая… и тому подобное. Я был бы совершенно счастлив просидеть с ними ночь напролет и вновь пережить те памятные моменты. Но не ради этого мы выходили из дома, и Розе, что вполне понятно, немного злилась. Тем не менее мы продолжали наши вылазки, и когда мы приходили в тот же ресторан во второй раз, люди обычно ограничивались просьбой получить автограф. Ну, а в третий раз они уже просто махали нам издали рукой.

Я попытался разделить свое время между семьей и бизнесом. Как-то раз за мной зашел мой деловой партнер Эдгар, чтобы отправиться вместе в Сан-Паулу. Когда я выходил из дома, ко мне подбежала моя дочь Келли-Кристина: «Ну что, папа, ты опять уезжаешь?»

Я молча стоял, будучи не вполне уверен, как реагировать.

Наконец, заговорил Эдгар: «Вообще-то так и есть. Но знаешь, Келли, поскольку твой отец перестал играть, он теперь будет больше времени проводить с тобой».

Подбоченясь, Келли проговорила: «Что ж, посмотрим, увижу ль я это!»

Ей было всего семь лет. Но она знала своего отца. Возможно, даже лучше, чем я сам себя знал.

И снова ученик

Я все силы потратил на то, чтобы выстроить приличную жизнь после ухода из футбола. И в мой план входило нечто, что ввергло бы в совершенный ужас девятилетнего Эдсона: возвращение в школу. С самого детства члены моей семьи, мои друзья и наставники твердили об отсутствии у меня должного образования. Все они сходились во мнении, что однажды это мне аукнется – независимо от того, стану ли я самым известным спортсменом в мире или нет. Вальдемар де Брито, мой молодежный тренер из Бауру, был особенно непреклонен. «Дико, – бывало, говорил он, – ты рожден, чтобы играть в футбол, сомнений нет. Но твоя карьера закончится, когда наступит лучший момент в твоей жизни. И тогда тебе потребуется школа!»

Я был также в курсе, что дети во всем мире смотрят на меня как на образец для подражания. Я взял на себя такую ответственность, и какой бы урок мог тогда преподать им тот факт, что Пеле так и не получил среднего образования? Разумеется, всем по всему миру это было известно, меня это смущало, я чувствовал себя так, будто всех подвел. Примерно в это же время поднялся шум вокруг одного швейцарского журнала, разместившего на своей обложке карикатуру на меня с подписью: «Нам, родителям, вскоре придется задаться вопросом, так уж ли нужно нашим детям учиться».

По мере приближения к тридцати годам я, все больше задумываясь над тем, какой будет моя жизнь после футбола, понял, что время, необходимое для решения этой проблемы, уходит. Было такое ощущение, будто в моей жизни не хватает чего-то главного. Во время моих поездок на протяжении многих лет мне довелось встречаться с различными людьми, способными вдохновлять других: римскими папами и профессорами, политиками и врачами. Я пытался изо всех сил не отставать от них, но подчас было трудно понять, о чем они говорили. Не думаю, что у меня не хватало интеллекта или чутья; но у меня действительно не было формального образования, и я понимал, что это обстоятельство будет со временем все больше вредить мне. Поэтому я решил получить диплом по физическому воспитанию и культуре в университете Сантуса. Большого напряжения эта задача не должна была потребовать – в конце концов, в этой области я работал в течение последних пятнадцати лет! Но, разумеется, для того чтобы получить университетскую степень, мне необходимо было освоить то, что я пропустил в средней школе.

Поэтому, еще продолжая выступать за «Сантос», я проводил выходные и многие ночи после матчей, занимаясь учебой с максимальным напряжением. Это было для меня солидным вызовом – если честно, то, когда в 1950-е годы я впервые стал играть в футбол, я едва знал, как правильно написать свое имя, раздавая автографы. Однако профессор Маццеи постоянно заглядывал мне через плечо, помогая с уроками и воодушевляя меня, как он всегда это и делал.

Я совладал с нервами и сдал экзамен, получив аттестат за среднюю школу. Я был очень горд, хотя времени для празднования вообще-то не оставалось – еще год я потратил на то, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в колледж, которые включали в себя историю Бразилии, математику и тест на физическую выносливость. Что ж, вы, наверное, подумали, что последний предмет был для меня самым легким, тем не менее, когда подошло время его сдавать, я чуть было не провалился! Почему? Да просто потому, что этот тест включал, помимо прочего, заплыв на двадцать пять ярдов в бассейне. Ребенком я пропадал на реке Бауру, занимаясь ловлей рыбы, но я так и не научился хорошо плавать. В день экзамена я чуть было не утонул!

Спустя три года упорной работы я получил свой диплом. Я был так рад, что сделал это! Не для ребятишек, любящих футбол, не для болельщиков или моих наставников. Я сделал это для себя. Благодаря этому я стал лучше.

Не миллионер, а банкрот

Боже ж мой, если б я только занялся математикой на несколько лет раньше! Вскоре после моего последнего матча в составе «Сантоса» мы пригласили аудиторов, чтобы они провели полный анализ состояния моих финансовых дел. На протяжении прошедших лет я старался быть разумным, инвестируя крупные суммы, полученные от игры в футбол и рекламной деятельности, вместо того чтобы сорить наличными, скупая автомашины и особняки. Я никогда не забывал, что карьера спортсмена может оборваться в любой момент, и я не хотел, оставив футбол, тревожиться по поводу своего финансового положения. Я стал владельцем некоторых местных предприятий и недвижимости, и в значительной степени диверсифицировал свои инвестиции в точности так, как мне настоятельно советовали. Теперь, когда моя футбольная карьера, наконец, завершилась, у меня появится время для того, чтобы полностью посвятить себя бизнесу. И для начала я хотел получить полное представление о том, чем я владею и сколько это стоит.

До сих пор помню капельки пота на лбу бухгалтера, вошедшего в тот день в мой офис. Он выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок. Я тут же почувствовал неладное и попытался шуткой поднять настроение. «Итак, – спросил я, улыбаясь, – сколько там у нас миллионов?»

Бухгалтер стал еще бледнее! Мне надо было бы немедленно вызвать ему врача.

«Сложно сказать», – проговорил он.

На самом деле ничего сверхсложного не было. Я не владел миллионами. Я был их должен. Накопив внушительный портфель активов, я не придал большого значения тому, в чем они выражались, я позволил другим сделать это вместо меня. И одна компания полностью уничтожила все то, чего мы добились. Ее название – «Фиолакс», фирма – производитель запчастей. Неразумно поступив, я подписал за компанию гарантийное письмо под банковский заём, а заодно и ее обязательства, хотя я даже не был мажоритарным акционером. Когда компания оказалась не в состоянии выплатить долг, банк принялся за меня. Кроме того, компания нарушила некие таможенные правила, касающиеся импорта… короче говоря, «Фиолакс» задолжала несколько миллионов долларов, и счет был предъявлен мне.

Вы вправе спросить: «Эдсон, как ты мог быть настолько глуп?» Хотя еще лучше было бы спросить: «Как ты умудрился дважды сморозить такую глупость?»

Печально признаваться, но подобное со мной уже случалось. Примерно за десять лет до этого, в середине 1960-х, я также неожиданно обнаружил, что по уши в долгах. В тот раз я подписал доверенность на имя человека, которого считал своим другом и который поклялся позаботиться о моем бизнесе. В один прекрасный день, за несколько месяцев до нашего с Розе венчания, он пришел ко мне и попросил денег, что показалось мне немного странным, поскольку я уже и так дал ему приличную сумму. Я начал разбираться и в результате обнаружил, что остался без гроша в кармане.

У этих двух эпизодов много общего. В обоих случаях я доверился людям, которых я считал своими друзьями, но которые, как оказалось, главным образом хотели денег и признания для себя. В обоих случаях мое желание сосредоточиться на футболе и только на футболе привело меня к тому, что я проявил беспечность и глупо поступил со своими деньгами. В обоих случаях люди убеждали меня просто объявить о банкротстве и уклониться от плохих кредитов. И в обоих случаях я решил, что важно выполнить обязательства и полностью расплатиться с долгами. Частично я поступил так потому, что хотел подать хороший пример, а частично потому, что все это заставляло меня чувствовать себя крайне неудобно. Никто бы не поверил, что Пеле, из всех людей, живущих на Земле, действительно обанкротился – они могли предположить, что я проворачиваю некую жульническую аферу.

Сегодня рассказ о профессиональных спортсменах, которые транжирят свои состояния, кажется столь же древним преданием, как сама Библия. Но в то время это было просто немыслимо. Оказавшись одним из первых мировых спортивных суперзвезд, сколотивших миллионы на рекламе, я стал также одним из первых, кто потерял все, что имел. Тогда не существовало никаких инструкций или руководства, как поступать в подобных случаях, не было рядом мудрых старейшин, к которым я мог бы обратиться за поддержкой. Сочувствия никто не выразил – на самом деле у некоторых несчастье, обрушившееся на меня, похоже, вызвало странного рода удовольствие – эмоциональное состояние, которое я лично никогда не понимал. Ситуация моя была уникальной, и справиться с ней мог только я сам.

Когда это случилось в первый раз, я отправился в совет директоров футбольного клуба «Сантос» с просьбой дать мне денег для того, чтобы погасить свои краткосрочные долги. Они согласились при условии, если я подпишу новый контракт на более благоприятных для клуба условиях. У меня не было другого выбора, и я согласился. В течение нескольких лет я смог вернуть деньги, которые был должен. С помощью контрактов по рекламе я вновь, шаг за шагом, начал сбивать капитал. До тех пор, пока стены вокруг меня не обрушились во второй раз.

Итак, как же мне теперь – и каким трудом – вернуть свои деньги? Что ж, в бизнесе я не силен, это уже совершенно понятно! Но, к счастью, в этом мире все еще оставалось кое-что, в чем я пока еще был совсем неплох.

Второй шанс. Америка

Впервые я услышал о команде «Нью-Йорк Космос» на приеме по случаю завершения чемпионата мира в Мексике в 1970 году, когда познакомился с двумя братьями из Армении. Братья Эртеганы рассказали мне немного о своем намерении основать футбольную команду в Нью-Йорке. «Мы из величайшего города в мире и собираемся создать лучшую в мире футбольную команду», – сказал один из них. Их концепция была весьма интересна, но должен заметить, что я вскоре начисто обо всем этом забыл, поскольку выглядела она как одна из тех сумасшедших идей, которые приходится слышать на вечеринках, когда все чуть перебирают с выпивкой.

Клуб «Космос» был официально создан только в следующем, 1971, году, и какое-то время казалось, он был обречен на провал. Команда играла в Североамериканской футбольной лиге (САФЛ), представлявшей собой вторую попытку организовать профессиональный футбол в Соединенных Штатах. Штат «Космоса» насчитывал всего пять сотрудников, а максимальная зарплата футболистов не превышала семидесяти пяти долларов за игру. В очень хорошие дни на их игры, которые проводились на неровном, покрытом рытвинами поле острова Рэндалла – крошечного кусочка земли между Манхэттеном и Куинсом в Нью-Йорке, – приходило от силы пять тысяч зрителей. В дневные часы футболисты были заняты на строительных работах, подрабатывали в ресторанах или водителями такси. Фактически это была полупрофессиональная лига, которая едва сводила концы с концами, чтобы выжить, и будущее ее было совершенно неясно.

Футбол в Соединенных Штатах всегда был товаром, который продавался с трудом. Похоже, американцы считали футбол чем-то «чужим, иностранным» или «элитарным». Я никогда не понимал, почему здесь на него навесили ярлык, которого, пожалуй, больше нигде в мире не встретишь. Как я уже сказал, футбол – самая престижная из игр, в которую любой может просто взять и начать играть. Независимо от того, сколько у вас денег, большой вы или маленький, как быстро вы умеете бегать или скольких друзей вы в состоянии найти, вы можете собраться и начать игру в футбол буквально за пару секунд. Напротив, самые популярные американские виды спорта – американский футбол, баскетбол, гольф – требуют массу дорогостоящей экипировки, а зачастую и специально созданных игровых площадок. И после этого они называют соккер эксклюзивным?

Я все же склонен думать, что самая большая проблема футбола в Америке была куда более деликатна: его качество оставляло желать лучшего. Американцы всегда хотят самого лучшего, и они обычно получали лучшее в бейсболе, баскетболе, хоккее и американском футболе. Они могли включить телевизор или пойти на стадион и увидеть Джо Нэмэта, Хэнка Аарона, Мухаммеда Али и Карима Абдул-Джаббара. Но во время матча профессиональных футболистов они обычно видели на поле какого-нибудь итальянского, колумбийского или польского парня, о котором никогда ранее не слышали и который не входит даже в верхний эшелон игроков мирового футбола. Наблюдать за подобным «посредственным» продуктом особого удовольствия им не доставляло. В сущности, все это представляет собой дилемму курицы и яйца: футбол нравился не многим американцам, поэтому мало американцев могли хорошо в него играть, поэтому он мало кому из американцев нравился, и так далее.

Проблемы, стоящие перед профессиональными футбольными лигами, отражали этот порочный круг. Билл МакФейл, глава спортивного телеканала «Си-би-эс-Спортс», в то время так прокомментировал тот факт, что первая профессиональная футбольная лига столкнулась с неудачей, даже несмотря на деньги, полученные от сделки по трансляции матчей по телевидению: «Стадионы были пусты, из-за чего было сложно поднять эмоциональное возбуждение у зрителей. У игроков были иностранные фамилии, их лица были незнакомы, а биографии ничем примечательным не отличались». Поскольку игра казалась болельщикам скучной, им даже не приходило в голову поинтересоваться какими-то тонкостями, которые делают футбол сто́ящим видом спорта; все равно, как если бы кто-то, привыкший слушать в гараже любительскую рок-группу, не смог бы оценить Баха или Бетховена. Как написал в 1972 году американский журнал «Спортс Иллюстрейтед»: «Типичный американский болельщик способен проигнорировать искусный пас или дриблинг, а затем разразиться радостными криками, увидев удар с тридцати-сорока ярдов мимо ворот, так же, как европеец, вероятно, обрадуется, увидев в бейсболе мяч, выбитый далеко за пределы поля».

И все же надежда оставалась. Конечно, требовались усилия для ее реализации, но она была. История футбола в США не являлась совсем уж бесплодной, как думало большинство людей. Во время Чемпионата мира 1950 года вовсе не победа Уругвая над Бразилией на «Маракане» стала тем, что вызвало сильнейшее огорчение болельщиков по всему миру. Соединенные Штаты потрясли тогда Англию, колыбель современного футбола, выиграв у нее со счетом 1:0 на глазах у десяти тысяч болельщиков в Белу-Оризонти в Бразилии. Победный гол был забит Джо Гатьенсом, уроженцем Гаити, который в то время находился в Соединенных Штатах на заработках и получил право выступать за сборную США, поскольку сообщил о своем намерении получить американское гражданство (на самом деле он так и не получил его). Результат был настолько шокирующим, что, когда в «Нью-Йорк таймс» по телеграфу поступило сообщение об окончательном счете, там не решились сразу же опубликовать его, посчитав какой-то ошибкой. Описывая этот матч пятьдесят лет спустя, английская «Таймс» призналась, что он стал «одним из величайших потрясений в футболе».

Минует сорок лет, прежде чем американцы вновь добьются такого же успеха на чемпионате мира. А пока происходили другие интересные события. На университетском уровне футбол стал приобретать приверженцев, менявших свои прежние предпочтения. Частично благодаря социальным изменениям, происходившим в Соединенных Штатах в 1960 и 1970-е годы, девушки и женщины стали все чаще останавливать свой выбор на этом виде спорта – причем гораздо чаще, чем в Европе или Южной Америке. Не менее важно и то, что в деловом мире и в средствах массовой информации появилась группа весьма влиятельных людей, сформировался пристальный интерес к футболу.

Одним из них был Стив Росс – председатель компании «Уорнер Коммьюникейшнз» и человек, который всю свою жизнь занимался инвестициями и не боялся идти на большие риски. Его империя включала в себя корпорацию «Атлантик Рекордс», записывавшую «Лед Зеппелин» и «Кросби, Стилс и Нэш»; голливудские студии, снимавшие фильмы Стивена Спилберга и Роберта Редфорда; и даже компанию «Атари», занимавшуюся выпуском совершеннейшей новинки – видеоигр. Росс впервые заинтересовался футболом благодаря братьям Эртеганам, которые управляли студией «Атлантик». Вскоре он стал одержим идеей сделать футбол популярным в Соединенных Штатах.

Почему? Почему, имея доступ к знаменитостям, музыке и искусству, из всех на свете «игрушек», бывших в распоряжении Стива, именно футбол он выбрал объектом своей привязанности? Годы спустя Стив объяснил мне причину. Он признался, что у него были такие же предубеждения против этой игры, как и у большинства американцев: слишком медленная, слишком «заграничная», слишком сложная для понимания того, что происходило на поле. Но как только он начал следить за игрой, а кое-кто из друзей, бывших рядом, стали давать ему пояснения, он понял, насколько увлекательным может быть футбол. Он понял, что для того чтобы преуспеть, нужно было просто создать футболу соответствующие условия. Другими словами, он посмотрел на эту игру глазами предпринимателя, кем он, разумеется, и был в действительности – предпринимателем, отлично знающим свое дело. Он обнаружил неохваченную, неудовлетворенную потребность, недооцененные активы и избрал для себя личную миссию – во что бы то ни стало сделать футбол успешным предприятием.

Стив приобрел «Космос», с великим трудом пытавшийся удержаться на поверхности на протяжении своих первых нескольких сезонов, слишком часто меняя стадионы и не находя силы вызвать к себе хоть какой-то интерес, за грандиозную сумму в один доллар. А затем, не имея для этого никакого другого повода, кроме собственного азарта и напористости, Стив пустил в ход всю коммерческую и маркетинговую мощь «Уорнер Коммьюникейшнз» для оказания поддержки команде. В результате он не только сделал «Космос» победителем, но и подарил американской публике новый для нее «смотрибельный» вид спорта.

Стив Росс и его персонал верили в футбол. Они понимали, что сама по себе эта игра является победителем, но для того чтобы сделать ее популярной, им надо было повысить ее качество. Чтобы добиться этого, они решили положиться на звезду с именем-брендом. Тут-то они и вспомнили, что слышали о некоем парне где-то там, к югу от американской границы, в Бразилии, который, по всей видимости, был очень даже неплох.

Поначалу идея мне не особенно понравилась. Нет, давайте начистоту: она была абсурдной!

Генеральный менеджер «Космоса», бывший британский спортивный репортер Клайв Той первые попытки завербовать меня начал делать еще в 1971-м, спустя год после мирового чемпионата в Мексике. Тогда я еще играл в «Сантосе», и Клайв приехал в гостиницу, где остановилась наша команда, прибывшая сыграть матч на Ямайке. Он разыскал меня у бассейна, где я сидел в шезлонге и беседовал с профессором Маццеи.

В день, когда Пеле забил свой 1000-й гол, многие бразильцы отмечают праздник в честь любимого футболиста

«Мы хотели бы, чтобы вы привели футбол в Америку, – проговорил Клайв, едва дыша от волнения. – Мы считаем, что вы как раз тот человек, который сможет это сделать. Деньги не проблема».

Клайв изложил некоторые основные условия предложения. Он говорил, а профессор Маццеи переводил. Должен признаться, во время его первого визита я слушал лишь вполуха. Я не пытался быть грубым, но вы должны понять: к тому моменту уже на протяжении более десяти лет меня приглашали играть за пределами Бразилии. Многие годы пылкие предложения поступали от большого числа лучших европейских команд, включая футбольные клубы «Милан» и «Реал Мадрид». Разумеется, мне это льстило, но каждый раз, когда разгорались слухи о моем отъезде, бразильская пресса буквально сходила с ума.

Было это до начала той эпохи, когда у лучших южноамериканских игроков вошло в привычку играть в Европе – верьте или нет, но все одиннадцать членов сборной команды 1970 года играли за бразильские клубы. Поэтому многие комментаторы тут же принимались обвинять меня в оппортунизме и даже в предательстве национальных интересов, в полном соответствии с духом того времени и жизненной позицией «Бразилия: люби ее или сваливай», характерной для нашей страны в годы диктаторского режима. Горячились не только СМИ, в какой-то момент бразильское правительство объявило меня «национальным достоянием», что, по мнению некоторых, должно было воспрепятствовать моему отъезду из страны, чтобы играть за границей.

Самое смешное – я никогда серьезно не помышлял о том, чтобы играть в футбол где-то за пределами Бразилии. На то у меня были свои причины: в двух словах, я слишком любил мамино «arroz e feijão» – рис с бобами по-домашнему. Полагаю, это такой бразильский способ сказать, как я счастлив и как мне удобно дома, а именно так я всегда и ощущал себя. Не покидая Сантус, я мог играть за команду, которая на протяжении многих лет оставалась лучшим в мире футбольным клубом. Мама с папой жили в доме всего в нескольких кварталах от нашей квартиры. Розе и дети были очень счастливы в Сантусе. Температура воздуха была всегда под восемьдесят по Фаренгейту (26,7° по Цельсию), а совсем рядом в их распоряжении находился прекрасный пляж. Благодаря выступлениям за бразильскую национальную сборную и за «Сантос» во время наших частых поездок за рубеж, у меня была масса возможностей сопоставить свои способности с мастерством высококлассных соперников в Европе и других частях света. Так что с какой стати мне было куда-то уезжать?

Впрочем, даже если бы у меня и возникло желание побродить по свету и поиграть в футбол еще где-нибудь, Соединенные Штаты вряд ли оказались бы в списке мест, куда бы я направился в первую очередь. Не поймите превратно – сама страна мне нравилась. Мне нравилась ее свобода, свобода растить детей в семье, живя в мире, свобода заниматься бизнесом и зарабатывать деньги, свобода ходить везде, где хочешь, не опасаясь за свою безопасность. Это была страна, в которой воплощать свои мечты в реальность можно было самому, без правительства и бизнес-элиты, стоящих на вашем пути. Для американцев все это, вероятно, воспринимается как самое основное, элементарное право человека, но для бразильца, как и для граждан многих других стран, это было удивительным откровением. Помню наш с Розе визит в Лос-Анджелес в конце 1960-х, нашу прогулку по Голливудскому бульвару. По мере того как мы шли, я чувствовал, что пьянею от того, насколько все вокруг казалось процветающим и мирным. Плюсом было и то, что можно было идти по улице без опасения быть сметенным толпой поклонников. Я подхватил Розе на руки, поднял ее высоко в воздух и стал кричать: «Я свободен! Я свободен!»

Однако что до американского соккера, то он казался орехом, который невозможно расколоть. У «Космоса» было гораздо больше общего с любительской командой, чем с высококлассной игрой, к которой я привык в Бразилии или в Европе. И, несмотря на все обещания Клайва, я весьма скептически воспринимал очень американскую точку зрения, согласно которой то, чего у вас нет, вы можете купить. Как мой переезд в Соединенные Штаты мог волшебным образом вызвать интерес к футболу в стране, в которой уже и так есть четыре первоклассных профессиональных спортивных лиги? Это выглядело просто смешным.

Я тоже недооценивал силу футбола.

Все дело в деньгах?

Клайв Той ходил за мной в течение многих лет, одержимо, как некий сумасшедший охотник – я же был как Моби Дик для капитана Ахава. Даже цвета для команды «Космос» он выбрал такие же, как у бразильской национальной сборной – желтый и зеленый, думая, что это поможет соблазнить меня. Независимо от того, сколько раз я вежливо отказывался и насколько ясно давал понять, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не уеду из Бразилии, он вновь и вновь появлялся, таясь в вестибюле гостиницы или пробираясь поближе к боковой линии футбольного поля, на котором я играл. И каждый раз он вел себя так, будто мы впервые ведем наш разговор. «Мы в Нью-Йорке сколачиваем великолепную команду, – начинал он с той же искренностью, с которой он говорил во время нашей первой встречи. – Мы думаем, вы должны перейти к нам, чтобы поиграть за нас года три».

Я улыбался, слушая, но подавать ему ложных надежд не хотел. «Спасибо, но я вполне счастлив в Бразилии, – бывало, отвечал я. – А в 1974-м я заканчиваю выступать за «Сантос» и ухожу из футбола».

В точности так я, разумеется, и сделал. Но даже после этого Клайв продолжал просить, а я – отклонять его просьбы, до тех пор пока не стал, наконец, задумываться, хмм… может, в конце концов, сыграть в Нью-Йорке не такая уж и безумная идея?

Не стану притворяться: важная причина, приведшая к изменению моих намерений, скрывалась в том злополучном визите бухгалтера в конце 1974 года. Я задолжал миллионы, был твердо настроен выплатить долг и знал, что лучшим способом осуществить это в моем случае была игра в футбол. Суммы, которые называл Клайв, тянули на самый прибыльный спортивный контракт в истории – в любом виде спорта. Но были и другие причины, не имевшие ничего общего с деньгами.

Один из лучших доводов Клайва был связан с уникальной возможностью привить интерес к футболу в Соединенных Штатах. «Играя за «Реал Мадрид», ты можешь выиграть чемпионат, – говаривал он. – Играя за Нью-Йорк, выиграешь страну». Такая постановка вопроса на самом деле находила во мне живой отклик – клуб «Космос» предлагал мне возможность не просто поиграть в футбол, но изменить целую культуру в одной из величайших стран мира.

Я полагал, что это важно не только для Соединенных Штатов. Привлечение внимания американцев к футболу имело бы повсеместный положительный эффект. В конце концов, США были домом не только для миллионов зажиточных болельщиков, но также для Голливуда и большинства крупнейших компаний в мире. Благодаря договорным отношениям между мною и моими спонсорами, компанией «Пепси» и другими, я собственными глазами видел, как американские корпоративные средства могут быть использованы, чтобы творить добро в мире, например для финансирования «клиники» по обучению молодежи азам футбола и строительства спортивных объектов в бедных кварталах. В те годы я видел также, что компании проявляли все больше интереса к развитию рынков и поиску возможностей за пределами границ своих стран. Было ясно, что здесь таилась огромная сила. Если бы мы смогли заинтересовать американский народ в футболе, американские компании не остались бы в стороне. А это, в свою очередь, принесло бы пользу футболистам в Бразилии, а также в бесчисленном множестве других стран. Задача была грандиозной, но я знал: если я добьюсь успеха, это станет тем, чем я смогу гордиться.

Возможность жить в Соединенных Штатах также импонировала мне с учетом моего нового увлечения: моей тяги к учебе. Наши дети были достаточно малы, чтобы легко научиться бегло говорить по-английски, что, как я понимал, сослужило бы им хорошую службу в дальнейшем. Розе сказала, что в восторге от возможности переселиться в другую страну и познать мир за пределами Сантуса. Я также осознавал, что жизнь в самой богатой стране мира наверняка преподнесет мне несколько уроков о том, как вести бизнес. И как знать? Может, я, наконец, обрету способность зарабатывать миллионы долларов, не теряя их в одночасье.

Еще один плюс заключался в определенной степени анонимности. Я сыграл несколько показательных матчей в составе «Сантоса» в Соединенных Штатах, совершая турне по странам мира, и, конечно, многие узнавали меня после этого. Мне даже присвоили звание почетного гражданина Канзас-Сити после того, как «Сантос» сыграл там в начале 1970-х. Но в Штатах все было не так, как в остальном мире, где, казалось, каждый точно знал, кем я был, и мог узнать меня с расстояния в сотню ярдов. В Америке же даже те, кто был близок к футболу, часто неправильно произносили мое имя, называя меня «Пил» (Peel). Мне не хотелось бы поехать туда, где я был совершенно неизвестен, – это похоронило бы саму цель – однако Соединенные Штаты, похоже, могли подарить мне золотую середину между полным отсутствием популярности и ставшей привычной давкой фанатов. В конце концов, в США и без того хватало кино- и спортивных знаменитостей. А если кому-то идея отправиться в Нью-Йорк в поисках мира и тишины кажется странной… что ж, любой, кто следил за моей жизнью на протяжении последних двадцати лет, поймет.

И, наконец, иногда незначительные события, происходящие в нашей жизни, и люди, с которыми сводит нас судьба, могут оказать огромное влияние на наши решения. Однажды утром в Брюсселе, Бельгия, в моей гостинице, словно выскочив из засады, объявился Клайв, улыбающийся и, как обычно, в хорошем расположении духа. К этому времени я уже ушел из «Сантоса» и накануне вечером сыграл в благотворительном матче в честь уходящего из футбола капитана бельгийской команды великого Пол Ван Химста. Клайв без приглашения ввалился в мой номер, готовясь вновь начать свою песню, но в этот момент ко мне ворвалась группа суперзвезд мирового футбола – среди них бразилец Ривелино и португалец Эйсебио, – чтобы обняться на прощание. «Давайте, Пеле, только на три года», – умолял стоящий за моей спиной Клайв.

К этому моменту у меня уже появился некоторый интерес к тому, о чем говорил этот человек. Но в тот день я хотел как можно скорее покинуть Бельгию и вернуться к своей семье в Бразилию. Причем я так спешил, что, нагнувшись, чтобы поднять чемодан, порвал сзади свои брюки! Я позвонил в администрацию гостиницы и спросил, не могут ли они прислать кого-нибудь, кто мог бы быстро их заштопать. Ко мне направили горничную, которая взяла брюки и исчезла с ними. Клайв все еще аргументировал свое предложение, когда несколько минут спустя ко мне в номер постучали. Это была та же горничная. В одной руке она держала мои брюки, а в другой – фотоаппарат. Слезы текли по ее щекам.

Дрожа, она вошла в номер и передала камеру Клайву. «Прошу вас, сэр, – прошептала она, всхлипывая, – не могли бы вы сфотографировать меня с Пеле?»

Горничная, чье имя я, к своему стыду, не запомнил, рассказала мне, что ее муж приобрел билет на матч, состоявшийся накануне вечером. Он надеялся впервые увидеть, как я играю. За две недели до матча он, к сожалению, скончался от сердечного приступа. Но билетом воспользовался ее сын. Горничная хотела сделать фотографию, чтобы передать ее сыну на память.

Она еще не успела закончить свой рассказ, а я уже плакал. Когда она умолкла, меня сотрясали рыдания. Эта трагичная история вызывала во мне глубокое сочувствие к женщине и ее сыну. Кроме того, ее рассказ так же напомнил мне о тесных отношениях, которые мне удалось установить в течение многих лет, будучи футболистом, с таким множеством людей. К этому моменту прошло уже несколько месяцев, как я ушел из спорта, но старое чувство охватило меня – теплое, сентиментальное, живое. Оно напомнило мне о моем истинном месте в этом мире. И я осознал, что какими бы ни были на протяжении стольких лет мои опасения относительно славы, я отчаянно скучал по самому главному, что есть в жизни спортсмена и что возвращается сторицей, – по связи с моими болельщиками. Еще не поздно было попробовать вернуть ее.

После того как горничная закончила свой рассказ, Клайв сделал несколько снимков, сфотографировав меня с ней, я поцеловал ее на прощание, и она вышла из номера. Затем я повернулся к Клайву.

– О’кей, – сказал я. – Я буду играть за «Космос».

Глаза у Клайва загорелись, как у ребенка в рождественское утро.

– В самом деле?

Я кивнул, улыбаясь.

Он начал бегать по комнате, делая безумные рывки и остановки, совершенно не соображая, как ему реагировать. Складывалось впечатление, будто он никогда и не допускал возможности, что я могу согласиться! Что же делать сейчас? К тому времени Клайв мне уже на самом деле нравился, поэтому я посоветовал ему просто расслабиться и сделать все, что требовалось.

Наконец, он дал мне подписать листок, взятый из стопки гостиничной бумаги для заметок, на котором было изложено мое намерение играть за команду. Разумеется, все было не так просто – нам еще предстояло провести переговоры по настоящему контракту с агентами и посредниками и тому подобное. Но этот подписанный клочок бумаги стал началом. Спустя много лет он все еще висел у Клайва в кабинете в рамке; на бланке мотеля значилось: GB Motor Inn, Брюссель.

Представьте только меня, бедного парня из Бразилии, отговаривает от ухода из спорта англичанин, работающий на американский футбольный клуб, на глазах у бельгийки, наносящей coup de grâce, – «удар милости» – чтоб дальше не мучился! Мир вокруг перестал быть таким, каким я впервые увидел его глазами мечтательного подростка в Швеции в 1958 году. Неожиданно все оказалось связанным еще теснее: деньги и люди кружили вокруг земного шара в поисках друг друга. Сегодня это называется «глобализацией», и хотя в середине 1970-х для этого процесса еще не существовало модного словечка, он уже менял то, как люди принимали решения и взаимодействовали друг с другом. По сути, это означало, что, если Стив Росс и «Уорнер Коммьюникейшнз» захотели во что бы то ни стало заполучить именитого бразильского футболиста для игры в своей маленькой команде в Нью-Йорке, никаких препятствий на его пути возникнуть не могло.

Оглядываясь назад, я ясно вижу: шансов у меня не было!

Футбол прибыл в США

Для того чтобы провести пресс-конференцию с анонсированием моего приезда, «Космос» арендовал ресторан «21» – гламурный ночной клуб на Манхэттене, часто посещаемый знаменитостями. Пришло почти триста представителей СМИ (не просто какая-то горстка любопытствующих) – в два раза больше, чем ресторан мог вместить, и почти столько же, сколько зрителей присутствовало на некоторых клубных матчах. К сожалению, я немного опоздал, и по мере того как напряжение в толпе росло, среди репортеров завязалась кулачная драка. Бразильскому фотографу разбили очки. Полиция быстро пригрозила отменить все мероприятие.

Почему все это проходило в таком кавардаке? Ну, таков был Нью-Йорк в 1970-е! То было время разгула преступности, блэкаутов, открытого, прилюдного употребления наркотиков, грязных и пыльных улиц, а Таймс-Сквер был сосредоточием порнокинотеатров, а не сияющим неоновыми огнями тематическим парком, как сегодня. Это было до того, как воцарилась безопасность, до того, как экономический рост «излечил» многие болезни, это было время, когда хаос, казалось, таился за каждым углом. Другими словами, все это было очень похоже на Бразилию! Мне предстояло почувствовать себя тут как дома.

Однако мой трансфер в США, несмотря на весь ажиотаж, чуть было не состоялся. Путь от клочка бумаги, подписанного в бельгийском мотеле, до ресторана «21» в Нью-Йорке оказался одиссеей, наполненной бесконечными переговорами до поздней ночи, трансконтинентальными перелетами и милями телексных лент (с тех пор забытой системы быстрой связи, технологически занимающей место между телеграфом и отправкой СМС). Уполномоченные лица «Уорнер Коммьюникейшнз», представлявшие Стива Росса, прибыли в Бразилию, и на каком-то этапе мы в течение нескольких часов вместе играли в футбол на пляже в Рио, пытаясь в ходе игры скорректировать некоторые детали.

Но даже такие попытки не позволили нам сдвинуть переговоры с мертвой точки. Полгода прошло без заключения сделки. В какой-то момент показалось, что переговоры зашли в тупик. Во-первых, мы не могли прийти к соглашению по вопросу денег. Кроме того, бразильское военное правительство подняло шум по поводу того, хорошо ли Пеле играть за рубежом. Не забывайте, в то время Бразилия по-прежнему оставалась довольно изолированной от мира страной, помешанной на безопасности и отгородившейся от международной торговли и многого другого. «Глобализация» была скорее тем, чего правительство боялось, а не тем, что оно готово было принять; власти понимали, что бо́льшая открытость миру приведет к тому, что бразильцы станут требовать демократии и других прав. Как все подобные им авторитарные режимы, военные возвели массу барьеров, чтобы помешать такому ходу событий. Представлялось вполне вероятным, что они попытаются не дать мне играть за границей, да еще в Соединенных Штатах. Более того, многие в правительстве еще не охладили свой гнев по поводу моего решения не выступать за Бразилию в 1974-м – у моего выбора тогда, разумеется, была и политическая подоплека. Хотя оставалось неясным, каким конкретно образом они могут воспрепятствовать моему отъезду, учитывая то обстоятельство, что дело было в Бразилии, в распоряжении правительства находился целый набор юридических трюков, с помощью которых они могли удержать меня дома. Я терялся в догадках, размышляя, неужели в итоге все дело развалится.

90 раз Пеле забивал по три гола за игру, 30 раз – по четыре гола, 4 раза – по пять голов, один раз – 8 голов

Но тут на арене появился Генри Киссинджер. Родившийся в Германии госсекретарь США был одним из самых могущественнейших «секретарей» (министров) президентского кабинета за всю историю существования Соединенных Штатов – и большим футбольным фанатом. В молодости он сам играл в футбол, был вратарем (кто бы мог подумать!) и не расстался со своим пристрастием в дальнейшем. В 1973 году он использовал свое значительное влияние, чтобы чуть ли не в одиночку организовать показательный матч между «Сантосом» и «Балтимор Бэйс», еще одной командой в составе Североамериканской футбольной лиги (и совсем не случайно матч был сыгран совсем недалеко от Вашингтона, что позволило ему самому прийти посмотреть игру!). После того матча Киссинджер нашел меня, мальчишку с глазами-плошками, в раздевалке. Он сказал мне, что только звездные игроки смогут заставить американцев оценить истинную красоту футбола. «Пеле, ты один из них, – сказал он своим низким, скрипучим голосом с сильным акцентом. – Мы должны чаще видеть тебя, играющим в Соединенных Штатах. Люди с ума будут сходить. И даже если футбол не укоренится здесь, по крайней мере, я смогу видеть, как ты играешь!»

Тем же летом д-р Киссинджер организовал для меня с Розе посещение Белого дома, где я встретился с президентом Никсоном. Смешно, но я забыл об этой встрече, пока недавно не были обнародованы последние секретные магнитофонные записи, сделанные Никсоном в Овальном кабинете, и на пленке оказался и мой голос! Президент Никсон был очень вежлив и сказал, что он считает меня «величайшим в мире». В какой-то момент он спросил меня, говорю ли я по-испански?

«Нет, – кротко ответил я. – Только по-португальски».

Никсона это немного смутило, поэтому я быстро добавил: «Вообще-то это одно и то же».

К тому времени, когда в начале 1975 года д-р Киссинджер услышал, что «Космос» ведет переговоры о том, чтобы заключить со мной контракт, президента Никсона уже не было – он ушел в отставку из-за Уотергейта. Но д-р Киссинджер выжил и оставался по-прежнему могущественным. Он решил сделать все необходимое для того, чтобы смазать колеса и облегчить мой переезд в Нью-Йорк. Действуя в таком духе, он направил бразильскому президенту Эрнесту Гейзелю письмо, в котором подчеркнул, что, если я стану играть в Соединенных Штатах, это придаст весомый импульс развитию отношений между двумя странами. Все это происходило в период «холодной войны», а автором послания был сам Генри Киссинджер! В общем, можно представить себе, какой эффект оно вызвало. После него все ворчание правительства относительно моего предстоящего отъезда внезапно прекратилось. Мы пришли к соглашению по деньгам – около миллиона долларов в год в течение семи лет. Договор также включал в себя всевозможные сделки, связанные с торговлей и рекламой. Одним из моих условий было приглашение профессора Маццеи, который был принят «Космосом» в качестве помощника тренера и советника по физической подготовке. И прежде чем я осознал, что происходит, я оказался на подиуме в ресторане «21», рядом с моим добрым профессором, который переводил для меня.

«Можете всех оповестить, – заявил я. – Футбол, наконец, прибыл в Соединенные Штаты». Все это звучало великолепно, но оставался один вопрос, ответа на который никто пока не знал: «Если говорить серьезно, придет ли кто-нибудь смотреть, как мы играем?»

Первый «Космос»

Я даже не уверен, хотел ли я поначалу быть свидетелем происходящего!

В день моей первой тренировки с командой «Космос» разразился ливень. Водитель не знал дороги к месту тренировки – небольшому спортивному помещению в кампусе университета Хофстра, учебного заведения Лонг-Айленда. Так что я опоздал почти на час. Выглядело это ужасно, ведь последнее, чего я хотел, – это создать впечатление, будто я считаю, что живу по другим правилам, чем мои товарищи по команде. Поэтому я обратился с глубокими извинениями к тренеру Брэдли. Он сказал, что не видит проблемы, и даже снял с меня обычно назначаемый при опоздании игроков штраф в двадцать пять долларов.

Я собрал команду и обратился к ним с короткой речью на своем ужасном английском. Правда, я заранее попрактиковался с профессором Маццеи, который помог мне с произношением. В то утро я еще успел порепетировать перед зеркалом.

«Для меня честь быть здесь, – сказал я. – Я всегда был человеком команды и остаюсь им по сей день. Прошу вас, не ждите, что я один буду выигрывать матчи. Мы должны работать сообща».

Все ребята закивали в ответ. Они подходили друг за другом и представлялись, улыбаясь и любезно приветствуя меня. Для меня важно было сразу запомнить их имена. Один из моих новых товарищей по команде, Гил Мардареску, полузащитник из Румынии, широко перекрестился и сказал: «Я мечтал, что однажды смогу пожать вашу руку. Играть же с вами – это просто чудо!»

Конечно, я был польщен. Но как раз от таких благоговейных чувств перед знаменитостью мы должны были избавиться на поле – как я сказал ребятам, команда не должна состоять из десяти игроков и Пеле. В футболе такое не прокатывает. Беспокойство мое росло.

Когда мы в первый раз вместе вышли на поле, результат оказался довольно шатким. К тому времени я уже восемь месяцев не играл в футбол в соревновательном режиме и знал, что успел проржаветь. А вокруг еще и топтались зеваки, вылупившие на меня глаза, пока я выполнял упражнения и удары по мячу. «Космос» был похож на бейсбольную команду с пустыря, к которой неожиданно присоединился Бейб Рут», – написал один репортер. Я вошел в команду в середине сезона 1975 года, и ее рекорд к этому времени составил всего три победы против шести проигранных матчей. Подход футболистов к игре был верным, но нам требовалось больше таланта. Во время той первой тренировки мы, разделившись на две группы, играли между собой; находясь против ворот, я получил пас на уровне пояса и ударил ножницами, послав в падении мяч через себя и мимо вратаря Курта Кьюкендалла прямо в сетку ворот.

В Бразилии я выполнял этот удар тысячу раз, однако у Кьюкендалла было такое выражение, будто он только что увидел человека, шагающего по Луне. «Что это было? – продолжал спрашивать он. – Что только что произошло?» Игроки с обеих сторон приветствовали меня, похлопывая по спине.

Нам надо было проводить время вместе. Но его не было, в конце концов, была середина сезона, и уже 15 июня нам предстояло сыграть матч с «Даллас Торнадо». Местом проведения должен был стать стадион «Даунинг», небольшая в весьма плачевном состоянии площадка на острове Рэндалла, на которой «Космос» проводил свои домашние игры. Этот матч – впервые в истории «Космоса» – должен был транслироваться по национальному телевидению. Перед началом игры сотрудники команды тщательно прочесали газон, чтобы привести его в порядок перед важным дебютом. Разумеется, мы понятия не имели, будет ли кто-то смотреть нас по телевидению, придет ли кто-нибудь на саму игру – средняя посещаемость матчей с участием «Космоса» в том году не превышала девяти тысяч зрителей за игру.

Я обрадовался, когда, выйдя на поле, увидел порядка двадцати одной тысячи болельщиков – почти максимум того, что мог вместить в себя этот маленький стадион. «Пеле! Пеле!» – кричала толпа. Вначале все складывалось так, что мы, пожалуй, могли и разочаровать зрителей – игроки «Торнадо» забили нам два гола в первом тайме. Каждый раз, когда я получал мяч, меня блокировали три или четыре защитника. Но вскоре после перерыва я смог отдать пас на Мордехая Шпиглера, нашего израильского форварда, игравшего в 1970 году в своей национальной сборной. Он быстро сделал счет 2:1. Девять минут спустя Шпиглер ответил услугой на услугу, высоким навесом послав мяч во вратарскую площадку. Я подпрыгнул – не так высоко, как в дни моей славы, но на достаточную для этого дня высоту – и послал головой мяч в верхний левый угол ворот. «Пеле! Пеле!» – скандирование усилилось, и я на какой-то момент почувствовал, будто я опять оказался на стадионе «Вила Белмиро» в Сантусе.

Окончательный счет – 2:2.

Ничья. Не тот результат, который обычно нравится американцам, но тем не менее начало было неплохим. Вообще-то в тот день у нас возникла лишь одна реальная проблема. Приняв душ после игры, я в панике бросился разыскивать вице-президента «Космоса», выходца из Кубы Рафаэля де-ла-Сьерра.

«Мне очень жаль, – сказал я, – но, думаю, это была моя первая и последняя игра за «Нью-Йорк Космос». Я не смогу больше играть». Де-ла-Сьерра уставился на меня, отркыв рот: «Но почему?»

Я рассказал ему, в какой ужас пришел, обнаружив, принимая душ, что мои ноги покрыты чем-то смахивающим на грибок зеленого цвета. Как я ни тер и сколько бы я ни намыливал свои ноги, эта гадость не сходила. Сбывалось мое худшее опасение – этот стадион-развалюха настолько прогнил, что навсегда погубит мое здоровье. Ни один футболист не может играть без ног.

По мере того как я объяснял, в чем было дело, хмурое выражение исчезало с лица де-ла-Сьерра, уступая место улыбке. Он спокойно выждал, дав мне закончить, а затем сообщил, что из-за ужасного состояния стадиона «Даунинг» перед матчем технический персонал команды «Космос» решил закрасить несколько проплешин на футбольном поле с помощью пульверизатора с зеленой краской. Сделали они это в надежде, что телезрители не заметят отличия и подумают, что «Космос» играет свои игры на красивом и пышном газоне.

«Это не грибок у тебя, Пеле, – проговорил он, сотрясаясь от смеха. – Это краска».

Футбольный «Бум»

Тот первый матч привлек внимание десяти миллионов зрителей – рекордный показатель для телевизионной трансляции футбольных встреч в Соединенных Штатах, в разы превысивший существовавшие на тот момент показатели просмотра любой игры во время Кубка мира или клубной встречи. Саму по себе трансляцию нельзя было назвать полностью успешной, телезрители пропустили первый гол «Космоса» из-за рекламной паузы, а второй, который забил я, поскольку в ту самую минуту им показывали повтор предыдущего игрового момента. Стало очевидно, что многим, в том числе и руководителям телеканалов, потребуется какое-то время для обучения и привыкания к футболу с его постоянным активным действием на поле и отсутствием длинных пауз, в противоположность «американским» видам спорта, являющимся, таким образом, куда более удобными для показа рекламных роликов.

Отзывы тем не менее были исключительно положительными. «За исключением боя за звание чемпиона по боксу в тяжелом весе, – написала одна газета, – ни одно спортивное мероприятие в Нью-Йорке не привлекало такого огромного внимания во всем мире». Весь мир неожиданно узнал, что такое «Космос». Ту первую игру обсуждали такие американские журналисты, как Том Броко, Говард Коселл и другие, сойдясь во мнении, что футбол, наконец, пришел в Соединенные Штаты. Ламар Хант, владелец команды соперников из Далласа, с которой мы провели тот первый матч, смотрел его по телевизору, сидя в номере мотеля в Тайлере, штат Техас. «Я наблюдал за той встречей, – вспоминал впоследствии Хант, – и думал: все-таки мы это сделали. И это стоило наших страданий и стольких лет лишений».

В самом деле, футбольный бум оказался намного внушительнее и наступил намного быстрее, нежели кто-либо – даже самые смелые мечтатели вроде Стива Росса или Клайва Той – мог себе вообще представить. После того первого матча «Космос» приступил к поездкам в места, считавшиеся «задворками» футбола – в Лос-Анджелес, Сиэтл и Ванкувер, а также на более развитые рынки вроде Бостона и Вашингтона, округ Колумбия. Где бы мы ни появлялись, в каждом городе мы побивали рекорды посещаемости. В Бостоне я был атакован толпой после того, как забил мяч, и у меня даже оказалась немного растянута связка в лодыжке, когда болельщики пытались стянуть с меня на сувениры мои бутсы. В Вашингтоне, округ Колумбия, на матч пришло около тридцати пяти тысяч человек, больше, чем когда-либо удавалось собрать Североамериканской футбольной лиге (спустя несколько дней на другой матч пришло всего лишь две тысячи сто зрителей). Даже в Лос-Анджелесе, где наша команда играла на крошечном стадионе двухгодичного колледжа в Эль-Камино, все двенадцать тысяч мест оказались заполненными под завязку. Везде, где бы мы ни играли, люди проявляли дружелюбие, энтузиазм и удивительную осведомленность о футболе. Казалось, будто футбольные фанаты Америки лишь ждали луча света, свидетельствующего о том, что наконец-то для их вида спорта настал рассвет.

Футбол, казалось, также соответствовал духу времени, царящему в Соединенных Штатах в середине 1970-х, когда бэби-бумеры, родившиеся в послевоенный период демографического взрыва, стали старше. Дик Берг, тогдашний генеральный менеджер «Даллас Торнадо», заявил: «Футбол – игра, отвергающая принципы истеблишмента. Вокруг него нет ореола святости, как вокруг НФЛ (профессиональной лиги американского футбола), и он лишен узкой специализации, в отличие от НБА (национальной баскетбольной ассоциации). Его индивидуальная игра и постоянное движение антикорпоративны, и мы привлекаем молодое поколение ныне взрослых людей, которые выросли в шестидесятые, людей, которые были настроены тогда против войны во Вьетнаме, носили длинные волосы и слушали иную музыку. Теперь они тратят доллары, и футбол привлекает их».

Ну, я не знаю, правда ли все это. Но мы точно задели чувствительную струну. Дети, игравшие в футбол на школьном дворе, стали просить своих родителей сводить их на наши матчи. Что еще важнее – на самом деле это окажется важнейшим аспектом в продвижении футбола, – половину всех болельщиков на играх САФЛ составляли женщины. «Спортс Иллюстрейтед» с гордостью отметил: «Никто, будучи в здравом уме, и мечтать не мог, что за несколько коротких недель Пеле станет таким же известным, как Джо Намат», квотербек одной из команд в Нью-Йорке, игравшей в «другой» вид футбола в «Нью-Йорк Джетс». Я чувствовал себя так, будто половина моей ответственности была связана с обязанностями игрока на поле, а другая половина – обязанностями некоего футбольного профессора и посла. Именно в те первые недели я сформулировал фразу, которая всю мою дальнейшую жизнь будет неотступно следовать за мной. Американские репортеры постоянно задавали мне вопросы о «соккере». Сначала это слово звучало для меня странно, поскольку для меня мой вид спорта – даже по-английски – всегда звучал как «футбол». Для того чтобы различать то, во что играл я, и американский футбол, который я находил довольно скучным и грубым и при том прерывающимся слишком частыми паузами, я сказал, что мой вид спорта – футбол jogo bonito, «красивая игра». Фраза закрепилась, и с тех пор ее используют по всему миру, когда требуется дать определение футболу.

Это были самые приятные для меня дни в моей профессиональной жизни. Был ли я таким же быстрым или сильным, как десять лет назад? Боже милостивый, нет, конечно. Выигрывали ли мы все игры? Этого даже близко не было. Но новизна была во всем, появилось будоражащее предчувствие открытия – чего я, похоже, по-настоящему не ощущал со времени первого Чемпионата мира в Швеции в 1958 году. Каждый раз, когда мы отправлялись в новый город, а люди выходили встречать нас, ощущение было такое, будто мы водружаем наш флаг, флаг футбола, в знак того, что отступления не будет.

Избавившись от различного рода ожиданий и стрессов, которыми была насыщена жизнь дома в Бразилии, а также, уверен, став более зрелым и будучи более довольным собой, чем в молодости, я обнаружил в футболе много новых прелестей. Я дурачился вместе с другими членами команды и в целом получал удовольствие от знакомства с Америкой. В Сиэтле мы расположились в гостинице, в которой мой номер был на третьем этаже прямо над гаванью. Управляющий одолжил мне удилище и ведро с кусочками филе лосося для наживки, и в течение нескольких секунд я подсек небольшую песчаную акулу. Я подтянул ее к балкону, в то время как мои товарищи, не веря своим глазам, помирали со смеху. А что делать с этой акулой? Один из футболистов рванулся обратно в номер и, вскоре вернувшись с оторванной ножкой стула, принялся дубасить акулу по голове. Все это мало походило на рыбную ловлю дома, в реке Бауру, акула заставила бы весь город в ужасе бежать! Но тем не менее какое-то сходство было.

К играм мы относились очень серьезно, но каждый знал, что наша цель грандиознее: продвижение игры и превращение футбола в жизнеспособный вид спорта в Соединенных Штатах. Ощущалась определенная степень солидарности даже с командой соперников, чего почти не было во многих более развитых лигах. Например, в 1970-х годах в США у меня возникла большая проблема с особо вредным спортивным материалом – астротурфом. Искусственные поверхности полей в наше время можно с легкостью ошибочно принять за натуральный мягкий, густой травяной покров. Но в те годы покрытие из астротурфа в основном представляло собой бетонное основание, накрытое тонким ковром из искусственной травы. С таким покрытием ранее мне редко приходилось сталкиваться, и я ощущал, что ноги мои буквально горели. Кто-то из игроков команды «Сиэтл Саундерс» сообщил мне, что воздействие астротурфа можно немного нейтрализовать, если надевать обычные теннисные кроссовки; когда я ответил, что у меня таких нет, один из них любезно одолжил мне пару. Я был признателен, хотя испытал определенное недоверие – в Бразилии, как и в любой другой активно конкурирующей лиге, игрок соперничающей команды мог загнать вам в подошвы бутс ржавые гвозди или сделать еще какую-нибудь пакость (я, конечно, преувеличиваю, но не сильно).

Чувство солидарности, товарищества и совместные тренировки сблизили нас. Сезон 1975 года завершится для «Космоса» в минусе, и он пропустит плей-офф. Нам по-прежнему не хватало таланта. Но мы чувствовали, что какой-то фундамент все же заложен. Ну а межсезонье тоже обещало принести массу развлечений.

У всех свои слабости

Я был взрослым человеком, но за пределами родины жил впервые в жизни, поэтому бывали моменты, когда я вновь ощущал себя четырнадцатилетним мальчишкой в автобусе, следовавшим из Бауру в Сантус: неуверенным в себе, далеко от дома, возбужденным, но несколько потерянным. Я скучал по Бразилии. Скучал по пляжам, стейку асадо по воскресным дням. Больше всего скучал по болельщикам на таких стадионах, как «Вила Белмиро», «Пакаембу» и «Маракана». Иногда я просто выбирал на южном участке неба звезду и пялился на нее, гадая, что в этот момент без меня происходит дома.

К счастью, мне удалось захватить с собой в Соединенные Штаты некоторые радости домашней жизни. Самой большой радостью была семья. Розе с детьми присоединилась ко мне, и мы разместились в отличной квартире на Ист-Сайде. Кели-Кристина и Эдиньо, как все дети, быстро освоили английский и пошли в американскую школу. Присоединился ко мне и мой брат Зока, который стал работать в университете Трентона и обучать детей азам игры в детской секции футбола. Подолгу гостили у нас и мои родители; забавно, но семейство Насименту, кажется, проводило вместе больше времени теперь в Нью-Йорке, чем когда-то в Сантусе.

Кроме того, Нью-Йорк совсем не был местом, где могло остаться время для того, чтобы тосковать по дому. Учитывая тот факт, что меня обычно мало что интересовало, кроме футбола, я был весьма удивлен, поймав себя на том, что меня на самом деле полностью захлестнула волна культурных мероприятий, которые этот город мог нам предложить. Почти каждый уикенд я отправлялся с Розе на какое-нибудь шоу или представление. Иногда мы ходили с ней на бродвейские мюзиклы, но намного чаще – на балет. В балете было нечто, своим языком действительно говорившее со мной и напоминавшее мне о футболе – сочетание силы, пластичности движений и элегантности. Замерев, я часами, неделя за неделей, сидел и смотрел. По той же причине я полюбил «Цирк дю Солей». Сидя в зрительном зале, я чувствовал, что могу предугадать многие движения, которые намеревались сделать исполнители.

Были также и менее, скажем так, полезные увлечения. Империя Стива Росса открыла мне новый мир интересных людей, включая многих певцов и голливудских звезд, которые либо жили в Нью-Йорке, либо постоянно бывали здесь проездом. Одной из знаменитостей, которых я чаще всего видел, был Род Стюарт, исполнитель, выпускавший альбомы на лейбле «Уорнер Бразерс», и одновременно большой футбольный фанат. Иногда он приезжал на базу «Космоса» и гонял с нами мяч во время тренировок. Род, бывало, брал меня с собой, чтобы вместе посетить «Студию 54», знаменитый – овеянный дурной славой? – ресторан и ночной клуб, бывший в 1970-е годы центром популярных вечеринок на Манхэттене. Мы сиживали там, слушая музыку, и отлично проводили время. Несколько раз к нам присоединялся Мик Джаггер, а также Лайза Миннелли, Бьорн Борг и Энди Уорхол, заявивший, что я – исключение из его правила, согласно которому любой может стать всемирно известным на пятнадцать минут. «Пеле будет известным вечно», – с некоторой долей преувеличения сказал он.

Даже в такой компании я придерживался правила: «Никаких наркотиков или алкоголя», которому следовал на протяжении долгих лет. Этот обет оказался чрезвычайно полезным – я смог сохранить здоровье и продолжать играть в футбол в тридцатипятилетнем возрасте, и даже позже. Но он же делал меня несколько необычным для завсегдатаев «Студии 54». Как-то ночью я вызвал у Рода некоторое раздражение, услышав от него: «Черт побери, Пеле! Ты не пьешь, наркоту не принимаешь. Так что ты тогда все-таки делаешь?»

Ну, у меня были свои слабости, особенно когда дело касалось представительниц противоположного пола. И поверьте, нехватки искушений в Нью-Йорке середины 1970-х не ощущалось, а именно когда стала разрастаться слава «Космоса». Помню посещение Тайм-Уорнер-Центра, в котором располагался офис Роберта Редфорда. Мы стояли с ним в фойе, болтая, когда к нам бегом бросилась группа охотников за автографами. Я увидел, как Роберт отпрянул в ожидании, а когда он понял, что фанаты устремились вовсе не к нему, а ко мне, на его лице медленно проступило явное удивление.

«Ничего себе! – произнес он, пораженный, оставшись в одиночестве, в то время как я раздавал автографы. – Ты и впрямь знаменитость!»

Слава, однако, также помогала мне и кое в чем действительно важном – в том, чтобы произвести впечатление на детей. С годами эта задача становилась все труднее, как это случается у всех родителей. Став подростком, моя дочь Кели-Кристина умоляла меня представить ее актеру Уильяму Хёрту, которым она тогда сильно увлеклась. Поэтому я взял ее с собой на коктейль, организованный в Нью-Йорке по случаю презентации фильма «Поцелуй женщины-паука». Когда мы входили, Уильям увидел меня и закричал: «Вы – Пеле! Вы – Пеле!» Он практически вопил, а потом бросился ко мне и начал в буквальном смысле целовать мне ботинки. Я же стоял и смеялся. Кели была впечатлена мной, возможно, в первый и последний раз!

Я надеялся, что мой приезд в Нью-Йорк поможет мне перебросить мост в жизнь после футбола, и я не разочаровался. На этом фронте также обозначились некоторые замечательные возможности. В Бразилии я уже попробовал себя в актерском деле, включая роль в теленовелле, снятой в 1960-х годах, в которой я сыграл пришельца из космоса, прибывшего на разведку перед началом вторжения на Землю. Отменным актером я не был (это мягко говоря), но сниматься было здорово. Однажды за обедом в Нью-Йорке кинорежиссер Стивен Спилберг предложил снять фильм о том, как я играю в футбол на Луне. По правде говоря, я никогда не мог понять его идею до конца – может, он перепутал меня с Маркусом Цезаром Понтесом, еще одним знаменитым жителем Бауру, ставшим первым бразильским космонавтом! В конце концов, я все же появился в крутом голливудском фильме «Побег к победе», главные роли в котором исполняли Сильвестр Сталлоне и Майкл Кейн. Я сыграл футболиста, что, конечно же, особого напряжения у меня не вызвало.

Мой контракт с компанией «Уорнер» включал в себя целый ряд сделок по перекрестному продвижению товаров и услуг. Например, я помогал запустить новую игровую систему «Атари». Кроме того, через живущих в США бразильцев я познакомился с огромным количеством людей. У меня был деловой партнер, которому я помог открыть клиники мануальной терапии в Лос-Анджелесе, который, в свою очередь, был знаком с бразильянкой – профессиональным шеф-поваром восходящей поп-звезды, выступавшей ранее в ансамбле, а теперь решившей начать карьеру самостоятельного певца. Вот так я оказался приглашенным на празднование восемнадцатого дня рождения Майкла Джексона в Калифорнии. Он был очень тихим, хорошо одетым и очень вежливым. Простой молодой человек, явно очень деликатный. Я был очень опечален тем, что с ним произошло годы спустя.

Почему я упоминаю об этих встречах? Все эти контакты со звездами и знаменитостями были большой забавой. Это было лучшее время в моей жизни. Но, оглядываясь назад, хочу отметить и созидательное начало во всем этом: общение со звездами помогало придать футболу привлекательность. Чуть-чуть блеска, чуть-чуть суеты вокруг него помогло нам убедить многих американцев в том, что футбол стоит того, чтобы его смотреть. Знаменитости стали приобретать команды САФЛ – Мик Джаггер приобрел долю футбольной команды в Филадельфии, и его примеру последовали коллеги-рокеры Питер Фрэмптон и Пол Саймон. Элтон Джон возглавил группу совладельцев футбольного клуба «Ацтекс» из Лос-Анджелеса по договору франшизы. И что не менее важно, другие именитые игроки со всего мира стали также проявлять интерес к тому, чтобы выступать в Соединенных Штатах. Я оказался прав, в конце концов: футбол действительно пришел сюда.

Нам нужна звезда

После того как в 1975 году «Космос» пропустил серию плей-офф, я сообщил Стиву Россу и Клайву Той, что нам потребуется еще один футболист с громким именем. «Я не в силах справиться с этим в одиночку», – сказал я.

Говоря это, я чувствовал себя гадко – мне действительно нравились мои товарищи по команде, но талант в профессиональном спорте ничем другим заменить нельзя, и жестокая правда заключалась в том, что его у нас просто не было в достатке. Команды-соперники могли выставлять против меня трех и даже четырех защитников, и при этом мои «сокомандники» не могли заставить их заплатить за такое решение. «Играя так, мы не сможем выигрывать», – сказал я.

«Прошу вас, поезжайте в Южную Америку или Европу и поищите там других игроков, которые вошли бы в нашу команду». Должен сказать, что Стив Росс не из тех, кого нужно было просить дважды. Вскоре «Космос» подписал контракты еще с двумя именитыми звездами мирового футбола: итальянским форвардом Джорджо Киналья и Францем Беккенбауэром, капитаном западногерманской сборной, которая только что выиграла Кубок мира 1974 года. Приобретение футболистов такого класса было бомбой, утвердившей САФЛ в статусе элитной лиги, и взбесило многих в футболе «старого света». Подписание контракта с Киналья было таким ударом, что его «пришлось после начала сезона вывозить из Италии контрабандным путем из-за опасения, что начнутся широкомасштабные беспорядки», как написала одна из газет, если и приукрашивая, то самую малость. Когда Беккенбауэр прилетел в Нью-Йорк, огромная толпа, включая детей, собралась в аэропорту встречать его самолет. Позже Беккенбауэр признавался, что приезд в Соединенные Штаты был «лучшим решением из всех, когда-либо принятых им».

Когда другие клубы увидели звезд, которых приглашал «Космос», они решили последовать его примеру. Эйсебио да Силва Феррейра, звезда португальской национальной команды, разгромившей Бразилию в 1966 году, подписал контракт с «Лас-Вегас Квиксилвер». Клуб «Тампа-Бэй» пригласил Томми Смита, острого на язык защитника, многие годы игравшего за «Ливерпуль». Легендарный Джордж Бест из Северной Ирландии готовился подписать контракт с «Лос-Анджелес Ацтекс». Кроме того, стали появляться новые команды в таких местах, как Сан-Диего и Талса, штат Оклахома. Конкуренция разрасталась! Сезон 1976 года явился свидетелем нашего огромного прогресса на футбольном поле. Киналья возглавил список лучших бомбардиров лиги, забив девятнадцать голов и сделав одиннадцать голевых передач, и в значительной степени помог отвлечь внимание от меня. Я смог свободнее дышать и двигаться на поле, и во время одного матча в Гонолулу я забил четыре гола, включая три мяча, забитые в течение пятнадцатиминутного отрезка времени во втором тайме. Мы играли перед заполненными трибунами почти везде, куда выезжали, а толпы болельщиков в Нью-Йорке настолько выросли, что владельцы перевели нашу команду на стадион «Янки». Победные выступления помогли поднять нашу популярность на новую высоту: мы завершили сезон, выиграв шестнадцать матчей и проиграв восемь.

Мы вышли в плей-офф и оказались лицом к лицу с «Тампа Бэй Раудис». История успеха этой команды была весьма примечательна и в некотором смысле противоположна тому, через что прошел наш нью-йоркский клуб. Да, у них была одна звезда – Томми Смит. Но если Нью-Йорк означал блеск и гламур, Тампа Бэй характеризовался отвагой и находчивостью маленького городка. Игроки и тренеры после матчей объявлялись в ресторанах, чтобы оставлять свои автографы на футболках. Запатентованным девизом команды было: «Раудис – удар на траве», что в Соединенных Штатах того времени звучало весьма пикантно! (Игра слов: rawdies можно перевести как «забияшки», kick – «кайф», а grass – «травка». Получается нечто совсем на грани: «Забияшки – кайф от травки». – Прим. пер.) Перед каждой игрой группа чирлидеров, которых звали «Ваудис» (что по созвучию с «Раудис» можно приблизительно перевести как «Ух-тышки». – Прим. пер.), выбегала на поле и выпускала шарики, летевшие к восторженным фанатам, после чего вся толпа болельщиков начинала петь песню своего клуба: «Раудис бегут сюда, Раудис бегут туда, и мяч ведут по полю!» Да, все это выглядело немного по-хоккейному, но людям нравилось – и команда процветала. Несмотря на то что в 1975-м «Тампа Бэй» была еще новичком, в тот год она выиграла чемпионат САФЛ. И все выглядели так, что они могли бы повторить успех и в 1976-м. Болельщики в Тампа Бэй хорошо разбирались в футболе и были очень корректны. Перед началом матча, в тот момент, когда я выходил на поле, толпа устроила мне овацию стоя. Это была замечательная демонстрация спортивного духа. Очень жаль, что для меня кульминацией матча стал именно этот момент! Игра началась совсем неплохо. Но команда из Тампа Бэй продемонстрировала исключительную игру в обороне. Как я ни старался, я не мог избавиться от защитника, опекавшего меня. Во время одного прохода меня сбили с ног, и пока я лежал на траве, а Томми Смит стоял надо мной, «Раудис» забили еще один мяч, вырвав победу. Мы были расстроены поражением, это точно. Но я был рад, что уровень соперничества вырос, а САФЛ выглядела теперь как настоящая лига. На наш матч с «Тампа Бэй Раудис» пришло почти тридцать семь тысяч человек – весьма приличный показатель для любого вида спорта в Америке. «Футбол нащупал опору», – объявил «Спортс Иллюстрейтед» в 1976 году. Никто из нас не подозревал, что, в некотором смысле, верно было обратное. Над нами уже сгущались грозовые тучи, которые вскоре поставят под угрозу все то, что мы с таким трудом пытались построить.

Молодежная футбольная программа

Одним из моих любимейших занятий в Нью-Йорке было в одиночестве бродить по Центральному парку в попытке найти стайку детей, играющих в футбол. Первоначально такие поиски требовали усилий – намного легче было найти людей, бросающих бейсбольный мяч или играющих в американский футбол на одной из огромных зеленых лужаек парка. Но, в конце концов, я находил рано или поздно группку ребят, пинающих на траве небольшой черно-белый мяч, и расплывался в улыбке.

Вначале я просто наблюдал за ними, иногда укрываясь в тени дерева и сложив руки на груди. Кто-нибудь неизбежно замечал меня, стоящего там. Можете представить их удивление! После этого я подходил поболтать с ними накоротке, показывал им пару-другую движений, а бывало, давал советы. То было время, когда камеры «Поляроид» для моментальной фотографии действительно стали повальным увлечением, и у кого-то обязательно оказывался этот фотоаппарат в руках. Я позировал с группой игроков, и все мы во время съемки по-бразильски поднимали большой палец вверх, после чего я пожимал всем руки или обнимался на прощание, перед тем как исчезнуть, вернувшись в городские джунгли.

Распространяя свою любовь к футболу среди других людей, я чувствовал себя таким счастливым. Я занимался этим и более формальным образом. Я подписал контракт с компанией «Пепси-Кола», в рамках которого должен был провести серию футбольных семинаров для детей по всему миру под названием «Молодежная футбольная программа». Над этим проектом мы работали вместе с профессором Маццеи и посетили с ним шестьдесят четыре страны, организуя семинары для детей и обучая их тому, как лучше играть в футбол. Эта идея увенчалась полным триумфом – тренерам, школам и футболистам она ничего не стоила. Для меня же она явилась большим примером, что могли сделать корпорации для того, чтобы улучшить мир, одновременно с этим продвигая свою продукцию.

Работая с компанией «Пепси», мы также выпустили книгу и обучающий фильм «Пеле. Мастер и его метод», который, к счастью, сохранился для последующих поколений, и молодежь продолжает его смотреть и сегодня. В этом фильме мы разбили «красивую игру» на несколько составляющих ее важнейших элементов: контроль мяча, чеканку, дриблинг, пасовку, остановку мяча, игру головой и, наконец, удары по воротам (мы назвали их «не очень деликатным искусством забивания голов»). Я демонстрировал каждый прием. На мне были специальные бутсы, окрашенные в более светлые тона в тех местах, где лучше всего происходит соприкосновение мяча с ногой в момент нанесения удара – у многих ребят существует ошибочное представление о том, что они могут ударить по мячу с большей скоростью и точностью пыром, тогда как в действительности обычно более эффективен удар внутренней стороной стопы.

Мы на самом деле очень упорно трудились над фильмом, чтобы не только продемонстрировать технические навыки игры, но и передать определенную романтику футбола. Во время съемок одного из эпизодов камера взяла крупным планом футбольный мяч, и диктор произнес: «Пятнадцать унций кожи и сжатого воздуха… мертвый предмет? Нет, не совсем. Он просто отдыхает. Ждет сигнала от своего хозяина». Затем я начинаю понемногу набивать мяч, перебрасывая его с ноги на ногу, с колен на ноги и обратно, а диктор тем временем продолжает говорить: «И неожиданно он становится полон жизни. Делает все, что Пеле хочет, чтобы он делал».

Эти упражнения были не самым сложным из того, что требовалось показать. Труднее было объяснить детям важность настоящей командной игры и передать им ее основные навыки – то, чем с 1970 года я стал в особенности одержим. Мы отсняли множество эпизодов на старом поле «Вила Белмиро» в Сантусе с участием некоторых моих прежних товарищей по команде. Мы также вели съемки на небольшом деревенском футбольном поле и на пляже, где попросили местных ребятишек испытать удачу, выполнив удар ножницами в прыжке через себя – «велосипедный удар» в стиле Пеле. В одном из эпизодов я привязал мяч к ветке дерева и в прыжке бил по нему головой, снова и снова, точно так же, как столько лет тому назад меня учил бить Дондиньо.

«Но даже у Пеле, – продолжал звучать голос диктора, – бывали времена, когда мяч не был ему послушен. Он смог овладеть мастерством лишь благодаря долгим часам своих одиноких тренировок еще в детстве. Часто у него не было даже настоящего мяча, чтобы тренироваться. Ему приходилось мастерить его из того, что оказывалось под рукой, бывало из кучи тряпок, перевязанных веревкой…» Ну, об этом-то вы теперь все знаете досконально.

И тут нам в наших усилиях вновь помог тот этап в истории, в который мы уже вступили. Появление новых технологий – домашнего кинопроектора, а вскоре и видеомагнитофона – означало, что еще больше детей, чем когда-либо до этого, получат возможность смотреть такие фильмы, как наш, не выходя из дома. Какие-то несколько лет тому назад подобное казалось просто немыслимым – если вам хотелось посмотреть фильм, вам надо было отправиться либо в кинотеатр, либо надеяться, что этот фильм покажут по одному из немногих существовавших тогда телеканалов. Решение сделать фильм на английском языке, несмотря на то что мой английский все еще оставался на стадии становления, также значительно способствовало его популяризации. Мы жили в эпоху, когда благодаря американскому бизнесу и развитию телевидения и других средств связи вы могли к своей полной неожиданности встретить говорящих по-английски не только в Соединенных Штатах или Англии, но и в таких регионах, как Восточная Европа и Южная Азия. Там тоже смогли увидеть и оценить наш фильм, что добавило ему популярности. И опять мы оказались в нужном месте в нужное время, когда мир вновь менялся.

Каждый из этих проектов по-своему немного способствовал распространению Евангелия от футбола. С течением времени мне стало намного легче находить ребят, играющих в футбол в Центральном парке (и намного труднее скрытно наблюдать за ними!). Но как потом выяснилось, триумфом футбола стали не игры в Нью-Йорке, Бостоне или в каком-либо другом крупном городе. Поистине чрезвычайный рост его популярности был отмечен в таких местах, как Плано, штат Техас, графство Принц Джордж, штат Мэриленд, и Гросс Пуэнт, штат Мичиган. Оказалось, что футбол как бы сшит по мерке более просторной, «пригородной» Америки, которая процветала в семидесятые и восьмидесятые годы. В конце концов, там никогда не существовало нехватки территории для того, чтобы построить новые футбольные поля, а сам футбол обладал огромной привлекательностью в равной степени для мальчиков и девочек, желавших заниматься таким видом спорта, в котором идеально отражался американский дух равенства и честной игры. В общем, выяснилось, что футбол и Соединенные Штаты просто созданы друг для друга.

Та девушка, Илен

Как когда-то «Сантос», взявший в свои ряды Пеле, команда «Космоса» тоже гастролировала по всему миру, проводя матчи, казалось, в самых далеких его уголках, от Китая до Индии, от Венесуэлы до Франции. Одни из лучших воспоминаний оставила у меня поездка в старую добрую Швецию. Мы вернулись в Гетебург, чтобы сыграть с местной командой, и выиграли со счетом 3:1. Но самый большой сюрприз меня ожидал в гостинице, где разместилась наша команда. Там ко мне подошла весьма привлекательная женщина-блондинка.

«Узнаете меня?» – спросила она со всей серьезностью. К своему стыду я должен был признаться, что не узнал ее, точнее, не с первого взгляда. Но когда она представилась по имени, я вспомнил мгновенно: это была Илена, шведская девушка, которую я встретил двадцать лет тому назад, в далеком 1958-м. Она привела с собой дочь – девочка была вылитой копией матери, красивой и белокурой.

Я крепко обнял Илену. Она вычитала о моем приезде в местной газете и захотела увидеться со мной. Мы долго беседовали, вспоминая то волшебное лето и все, что произошло за прошедшие с тех пор годы. Было так приятно вновь встретиться с кем-то, чья судьба на какое-то время пересеклась с моей столько лет тому назад, но с кем я потерял связь из-за времени и расстояния. Вдобавок, теперь я мог кое-как изъясняться по-английски, так что смог понять намного больше из того, что она говорила. «Я была всегда уверена, что ты добьешься успеха, – сказала Илена, улыбаясь. – Футбол принес тебе много хорошего, не так ли?»

С игрой покончено навсегда

Сезон 1977 года стал моим последним в команде «Космоса» и поистине самым сказочным прощанием с профессиональным футболом, о котором только может мечтать любой спортсмен. Команда вновь переехала – на этот раз на совершенно новый стадион «Джайентс», расположенный под Нью-Йорком, где мы могли играть на глазах большего количества зрителей. Посещаемость выросла вновь почти в два раза, и в среднем в тот год на наши матчи приходило по тридцать четыре тысячи болельщиков. Их толпы неистовствовали, были нашпигованы знаменитостями и отличались более глубоким пониманием игры – уже не было слышно радостных криков при виде ударов с двадцати шагов в «молоко»! В тот год также состоялось подписание контракта между «Космосом» и моим старым другом Карлосом Альберто – товарищем по команде «Сантос» и защитником, который забил знаменитый гол в матче с Италией во время Чемпионата мира 1970 года. Я был окружен друзьями и великими игроками, мы играли в великолепный футбол, а я жил в одном из величайших городов мира. Я чувствовал себя как в раю.

Во время того последнего сезона «Космос» впервые играл в так называемом «Соккер Боуле» – финальном матче чемпионата САФЛ. Как вы догадываетесь по названию, САФЛ заимствовала некоторые элементы у американского футбола, включая традицию играть финальную игру чемпионата на нейтральном поле. В Портленде, штат Орегон, мы играли в «Соккер Боул-III» против «Сиэтл Саундерс», а на трибунах присутствовало около тридцати пяти тысяч человек. Перед началом игры все мои товарищи по команде подошли ко мне и сказали, что хотят проводить меня этим матчем последнего для меня чемпионата. Я был глубоко тронут. И конечно же, благодаря мячам, забитым Стивеном Хантом и Джорджо Кинальей, итальянским форвардом, которого приобрел Стив Росс, «Космос» выиграл свой первый «Соккер Боул»!

Спустя несколько недель, 1 октября 1977 года, «Космос» организовал для меня «прощальный» матч. Я сыграл за «Космос» сто одиннадцать матчей, забив шестьдесят пять голов. И хотя это был далеко не первый мой «прощальный» матч, если кто и закатывал глаза, он был достаточно вежлив, чтобы делать это не публично. Друзья и бывшие соперники из Бразилии и со всего мира съехались в Нью-Йорк, чтобы посмотреть матч. Лучший момент этого действа заключался в сопернике – «Космос» готовился играть против «Сантоса».

В тот день в Нью-Йорке не было никакого другого события, которое бы пользовалось б́льшим спросом. Все места до единого на стадионе «Джайентс» были заполнены – пришло порядка восьмидесяти тысяч человек. Присутствовало также свыше шестисот пятидесяти журналистов из тридцати восьми стран. Президент Картер выступил с речью, а Мухаммед Али пришел, чтобы увидеться со мной в раздевалке. Али высказался обо мне в своей классической манере: «Не знаю, хороший ли он игрок, но я определенно красивее, чем он».

Перед началом матча, в знак поддержки растущей популярности футбола в Штатах, мы организовали своеобразную прелюдию. Девять юношеских команд образовали в центре поля круг – шесть команд мальчиков, две команды девочек; еще одна команда состояла из спортсменов – участников Специальных Олимпийских игр. Они пробежали дриблингом по полю, продемонстрировав приличные навыки владения мячом. Затем на поле вместе вышли капитаны нескольких команд – победительниц Кубка мира: Хильдеральдо Беллини, мой капитан, с которым Бразилия победила в 1958 году; Бобби Мур, капитан английской сборной 1966 года; Карлос Альберто, капитан нашей сборной в 1970 году, и мой товарищ по команде «Нью-Йорк Космос» Франц Беккенбауэр, капитан сборной ФРГ, победившей в 1974 году.

Я был польщен тем, что ко мне приехало так много моих добрых друзей. Но на игру прибыл еще один гость, ставший для меня еще б́льшим сюрпризом: Дондиньо, мой отец. В течение стольких лет моей футбольной карьеры он посещал очень немногие матчи с моим участием. Конечно, он всегда поддерживал меня, но путешествовать не любил и предпочитал держаться подальше от сумасшедших толп на стадионах. В этот самый особенный для меня день, в день моего по-настоящему окончательного прощания с моей долгой карьерой, Дондиньо сделал над собой усилие, чтобы тоже приехать. То, как человек, научивший меня всему, что я знал о футболе, вышел ко мне в тот день на поле стадиона «Джайентс», стало самым глубоким эмоциональным моментом всей моей жизни.

Как вы догадываетесь, я плакал еще до того, как началась игра! Я забил гол в первом тайме, а затем во время перерыва поменял футболку и в качестве жеста уважения к памяти о прошлом сыграл второй тайм на стороне «Сантоса». К сожалению, голов за «Сантос» я не забил, но, похоже, никто не расстроился. Когда матч завершился, мне дали микрофон, я выступил с кратким обращением к болельщикам и моим товарищам по команде, закончив, перейдя на крик: «Люблю! Люблю! Люблю!» Возможно, это была не самая красноречивая концовка, но меня переполняли чувства, и слова эти выразили то, что творилось в моем сердце. Затем я схватил бразильский и американский флаги и пронес их вокруг поля, в то время как меня самого несли на руках игроки моей команды.

Случилось это за три недели до моего тридцатисемилетия. В финансовом отношении я теперь был обеспечен, став иконой в Соединенных Штатах, и был по-настоящему счастлив и доволен своей жизнью. С игрой было покончено навсегда, но то, о чем когда-то говорил Вальдемар де Брито, оказалось истиной: впереди у меня была вся моя жизнь.

Всегда в наших сердцах

На какое-то мгновение показалось, что все наши усилия были впустую – внезапно и безжалостно сорваны, как срывает только что раскрывшиеся листочки весенний ливень.

Несмотря на все свои успехи, «Космос» и САФЛ совершили ряд серьезных ошибок. Во-первых, их расширение шло слишком быстро – к 1980 году членство в лиге достигло двадцати четырех команд. Но хуже было то, что разбазаривание средств на покупку игроков за границей, в связи с тем, что каждая команда, входящая в лигу, пыталась заполучить по контракту свою версию Пеле, обернулось цепью различных негативных последствий. Закончилось все тем, что команды приобрели кучу игроков с брендовыми именами, смытых волной за борт еще до того, как они причалили к САФЛ: лига стала приобретать в Европе и на других континентах репутацию «кладбища слонов» с низким качеством игры. Упор на иностранные таланты также вычеркивал из списка американских футболистов, которые, в свою очередь, могли бы обеспечить более тесную связь с местными болельщиками и – самое главное – содействовать появлению нового поколения звезд футбола из Соединенных Штатов.

Хуже всего то, что общие расходы на иностранных звезд оказались чрезмерными. В 1977-м, последнем году моего пребывания в лиге, прибыль получили только две команды: Миннесоты и Сиэтла. Да, это так: даже «Космос» – команда, превосходящая всех в лиге по посещаемости своих матчей и международному признанию, – нес убытки.

Какое-то время лига держалась, и еще несколько лет после того, как я ушел, продолжала преуспевать. Пик посещаемости «Космоса» при рассмотрении показателей за отдельно взятый год фактически пришелся на 1979-й, когда, в среднем, на каждый матч клуба, проходивший на стадионе «Джайентс», собиралось по 46 700 болельщиков. Остальным членам лиги приходилось бороться за выживание, а шумиха вокруг футбола медленно угасала. Вскоре средней посещаемостью более десяти тысяч болельщиков за матч могла похвастаться лишь половина команд, входивших в лигу. В 1985 году САФЛ была закрыта, вслед за чем прекратил свое существование и «Космос».

Все эти события разбили мне сердце. В конце 1980-х я переживал, что футбол в Соединенных Штатах, как я выразился тогда в беседе с журналистами, «умирает». Но мне стоило бы иметь больше веры в футбол. В конце концов, финансовые неудачи какой-то одной группы бизнесменов не могли свести на нет всю ту нелегкую работу, проделанную нами. Не могли они уничтожить привлекательность красивой игры, у которой было несколько лет для того, чтобы пустить корни в очень плодородной почве.

Как было отмечено в замечательном документальном фильме «Однажды в жизни», вышедшем на экраны в 2007 году и рассказавшем о взлете и падении «Космоса», популярность нашей команды не умерла. Каким-то непостижимым образом, принося при этом огромное удовлетворение, она отзывалась эхом на протяжении долгого времени. Например, как я уже упоминал, когда «Космос» выписал себе Франца Беккенбауэра, целая толпа детей окружила его во время встречи в аэропорту Нью-Йорка. Среди встречавших его в тот день оказался и Майк Уиндишман. Майк был мальчиком, который с 1975 года, когда я подписал контракт с «Космосом», подбирал мячи во время матчей этого клуба. Ну, а когда Майк вырос, он сам стал отличным футболистом и был назначен капитаном национальной сборной США! Он даже привел американскую команду к Чемпионату мира 1990 года. Американцы тогда квалифицировались на чемпионат впервые после 1950 года, когда, как я уже рассказывал, им удалось прославиться, победив английскую команду на бразильском поле.

В самом деле, поколение, выросшее в 1970-е годы – годы существования «Космоса», – все изменило. Несмотря на то что САФЛ исчезла, а американский профессиональный футбол в 1980-е годы впал в своего рода спячку, любовь к футболу, привитая этому поколению, не ослабла.

Даже в самые мрачные моменты своей истории футбол оставался игрой, в которую продолжали играть на тысячах больших травянистых полей Америки. Мне лестно отметить, что некоторые называли американских детей, выросших в 1970-е и 1980-е годы, играя в футбол, «детьми Пеле». Миа Хэмм, величайшая из футболисток, когда-либо игравших в женский футбол в Соединенных Штатах, если не во всем мире, рассказывала, как она, бывало, с религиозным рвением посещала наши матчи, когда «Космос» играл в Вашингтоне, округ Колумбия. В составе Высшей лиги футбола (МЛС), которая появилась на свет в США и стала процветать там, где ее предшественнице САФЛ этого не удалось, частично благодаря более разумному финансовому управлению, остается полно игроков, которых задело за живое то, что мы делали. Джей Хипс, бывший звездный футболист, а в настоящее время тренер клуба «Нью-Инглэнд Революшн», родился через год после моего прибытия в Нью-Йорк. Но и он сказал, что ребенком снова и снова гонял на домашнем видеомагнитофоне фильм «Пеле. Мастер и его метод». Он даже признался, что сам привязывал к ветке дерева мяч и часами бил по нему, отрабатывая удары головой! Меня это насквозь пробирает, – даже сегодня, спустя шестьдесят лет на огромном расстоянии в пять тысяч миль от Бауру, методика Дондиньо по-прежнему оказывает влияние на футболистов.

Настоящий переворот, который навсегда обеспечил футболу будущее в Соединенных Штатах, произошел в 1988 году. Несколько стран соревновались между собой за право принять у себя Чемпионат мира 1994 года. Одним из финалистов стали Соединенные Штаты. Еще с 1970-х я мечтал привезти Кубок мира на американскую землю – я не сомневался, что демонстрация талантов экстра-класса поможет соблазнить разборчивую американскую публику и склонить ее на сторону футбола. Если бы мы смогли собрать лучших игроков мира в расцвете сил и организовать их выступление на стадионах по всем Соединенным Штатам, это стало бы даже более эффективным, чем «Космос» в зените славы.

У моего энтузиазма по поводу организации чемпионата мира по футболу в Америке была одна помеха – двумя другими финалистами с правом проведения Кубка 1994 года стали Марокко и… Бразилия. Можете себе представить ту ярость, которую у меня дома вызвала новость о том, что я публично поддержал заявку Соединенных Штатов. Множество спортивных журналистов и других людей в Бразилии обвинили меня в том, что я – марионетка корпоративной Америки и вообще не патриот. Впрочем, у меня были свои соображения на этот счет.

Во-первых, я считал, что временное окно для того, чтобы обеспечить футболу будущее в самой богатой стране мира, ограничено: нам нужен был «большой взрыв» высококлассного футбола для того, чтобы привлечь всеобщее внимание и, возможно, возродить профессиональную американскую лигу. Во-вторых, я был уверен, что Бразилия того времени не была в состоянии принять у себя Кубок мира. Я с облегчением воспринял возвращение демократии в 1985 году, но, к сожалению, переход к ней от диктатуры во многом был хаотичен. Финансовое положение Бразилии – всегда в общем-то сложное – еще никогда не было таким тяжелым. Нищета стремительно увеличивалась. Как и инфляция, так как расходы вновь избранного правительства намного превышали доходы. Помните, как удручены были люди, когда в начале 1960-х цены в Бразилии ежегодно удваивались? Теперь, в конце 1980-х, они удваивались ежемесячно. Кто в здравом уме мог подумать, что в подобной ситуации мы можем позволить себе строительство новых стадионов или хотя бы отремонтировать существующие? Как я сказал тогда во всеуслышание: «Страна, в которой голодают миллионы людей и у которой крупнейший во всем Третьем мире внешний долг, не может заявлять о намерении спонсировать Кубок мира на государственные деньги». Выступление с подобным заявлением было чрезвычайно непопулярным, но это было правдой.

Четвертого июля 1988 года – в День независимости Соединенных Штатов – ФИФА объявила, что Соединенные Штаты завоевали право на проведение Чемпионата мира по футболу 1994 года. Я был горд тем, что внес в это дело свою лепту, и радостно сообщил журналистам, что такое решение – «мечта, ставшая явью». Алан Ротенберг, в то время глава Федерации футбола США, поблагодарил меня за помощь, а несколько позже сказал: «Пеле был единственным и самым важным человеком, который сделал возможным проведение Кубка мира в США».

Моя вторая родина

Когда же, наконец, настал миг торжества, чемпионат мира в Америке оказался еще более успешным, чем я ожидал. Средняя посещаемость, равная почти шестидесяти девяти тысячам болельщиков за игру, превысила рекорд предыдущего Кубка мира – пятьдесят одну тысячу, – установленный в Англии в 1966 году. Американская сборная играла достаточно хорошо, чтобы выйти из группы, но ей не повезло в матче на выбывание – в 1/8 финала с участием шестнадцати команд – получить очень сложного противника – Бразилию.

Этот матч-противостояние, который также состоялся 4 июля, странным образом вызвал огромную бурю в средствах массовой информации, когда эксперты, затаив дыхание, задавались вопросом: за какую из команд будет болеть Пеле? Напряжение усугублялась чрезмерно затянувшимся периодом – двадцать четыре года, – в течение которого Бразилией не завоевывались победные титулы, что наряду со всеми другими проблемами, которые мучили страну в середине 1990-х, вызвало в ней крайнюю напряженность. «Беспокойство охватило всю страну, как эпидемия, – писала «Нью-Йорк таймс». – Не потому, что бразильцы боятся американцев, а потому, что для Бразилии существуют только два результата: стильная победа или паника».

До сих пор это вызывает у меня смех, главным образом потому, насколько это было – и остается – верным! Но в итоге никаких причин для того, чтобы нервничать, не было. Разумеется, я болел за своих, но одновременно надеялся, что и страна, которая с такой щедростью отнеслась ко мне, сможет продемонстрировать хороший футбол. Окончательный результат был прекрасным: в упорной борьбе вырванная Бразилией победа со счетом 1:0 на глазах у восьмидесяти четырех тысяч охрипших от крика, размахивающих флагами болельщиков на стадионе «Станфорд» в северной Калифорнии. Защита у команды США в тот день сработала невероятно, позволив Бебето забить только один гол на семьдесят четвертой минуте. Окончательный результат оставался под вопросом до тех пор, пока не прозвучал финальный свисток. Пусть даже американцы и не выиграли на поле, но они смогли увидеть мировой футбол во всей его красе. Американская сборная воспользуется своими достижениями на этом чемпионате, чтобы стать еще сильнее и еще лучше проявлять себя на предстоящих Кубках мира.

Что касается Бразилии, то ее сборная 1994 года была очень, очень хорошей. Мой старый товарищ по команде и тренер 1970 года, Загалло, был вновь «в обойме», выполняя обязанности старшего помощника менеджера сборной – Карлоса Альберто Паррейра. В сборную попал удивительный урожай из таких игроков, как Дунга, Бебето, Ромарио и феноменальный молодой талант по имени Роналдо, которому исполнилось семнадцать – столько же, сколько было мне в Швеции в 1958 году. Хотя в 1994 году Роналдо играл немного, ему, в конце концов, не только удастся перекрыть мой бразильский показатель наибольшего количества голов, забитых на протяжении профессиональной карьеры, но и установить мировой рекорд, забив пятнадцать мячей на чемпионатах мира.

Швеция тоже смогла в том году направить на чемпионат выдающуюся команду, которая оказалась нашим соперником в полуфинале. Матч получился жестким, и выглядел он так, будто шведы и впрямь собирались отомстить за тот давний проигрыш в Стокгольме – пока Бразилия, наконец, не забила стараниями Ромарио гол на восьмидесятой минуте и не удержала победный счет 1:0 до конца, чтобы выйти на финальную игру чемпионата.

В финале Италия сыграла матч с огромным душевным подъемом, впрочем, как это они всегда делали, выступая против нас. Основное время закончилось с нулевой ничьей – и в овертайме изменений не произошло. Это была первая в истории Кубка мира финальная встреча, исход которой решался по пенальти, что вызывало некоторое чувство стыда. Но, похоже, никто не возражал – и меньше других бразильцы, закончившие серию ударов победой.

Толпа взорвалась радостными криками. Вице-президент США Альберт Гор спустился с трибуны на поле, чтобы вручить кубок Дунге. Я тоже находился на поле, переполненный гордостью за страну, ставшую мне второй родиной, и за мой любимый вид спорта. Несмотря на огромные трудности, стоящие перед нами, и США, и футбол завоевали сердца всех людей.