Глава пятая Бразилия, 2014 г. Спорт, который изменил мою жизнь

Меня часто спрашивают: «Бывало ли когда-нибудь, что вы выдыхались? Или что ноги подкашивались от нагрузки на футбольном поле?»

О, да, скажу я вам. И не раз. Но должен, в свою очередь, добавить, что это было время, когда в моей жизни открывались такие главы, которые принесли мне наибольшее удовлетворение.

В 1969 году, накануне Кубка мира в Мексике, я стал приближаться к беспрецедентному показателю в футболе – тысяче карьерных голов. Достижение такой вехи в спорте считалось особенно трудным делом, частично из-за огромного числа матчей, в которых необходимо было сыграть, чтобы добиться цели. В общее число моих карьерных показателей входили игры, сыгранные мною в составе «Сантоса», бразильской сборной, и даже игры, сыгранные в армии в тот год, когда я вернулся из Швеции. Победив в Кубке мира, я, как все другие бразильские юноши в 1950-е годы, достигнувшие восемнадцати лет, должен был пройти срочную службу в течение года. Я с готовностью воспринял это доказательство того, что ко всем должно быть равное отношение. Ну и военные тоже извлекли некоторое преимущество из моего призыва, поскольку в их армейскую футбольную команду пришел довольно хороший форвард!

Итак, было много футбола, много пота и напряженной работы. Как я уже говорил, «Сантос» запланировал участие в невероятном числе матчей в надежде максимально заработать на нашей популярности. К примеру, в 1969 году я сыграл в девяти матчах в марте, в шести в апреле и в шести в мае. В июне «Сантос» встречался с «Коринтианс», «ФК Сан-Паулу» и «Палмейрас» – тремя сильнейшими командами Сан-Паулу. Я также играл за Бразилию со сборной Англии, защищавшей свой титул чемпионов мира, и выиграл у нее с перевесом в один мяч. И, наконец, на исходе месяца я слетал с командой «Сантоса» в Милан, Италия, чтобы сыграть с мощным клубом «Интер». И это еще был относительно легкий месяц, в течение которого я сыграл всего пять матчей! Некоторые тогда, как и сейчас, стараются принизить значение этой вехи в тысячу голов, утверждая, что этот показатель раздут благодаря большому числу игр, на что я отвечаю одно: я, разумеется, не был в ответе за наш график. И полагаю, я имею право на снисхождение хотя бы за то, что не рухнул на поле от изнеможения!

В любом случае многие полагали, что этот показатель стоит отметить. «Тысяча голов в футболе выглядит б́льшим достижением, нежели показатель Бейба Рута с рекордными 714 хоум-ранами за всю его игровую карьеру в бейсболе», – подытожила тогда «Ассошиэйтед Пресс». Бразильский поэт Карлос Драммонд де Андраде был особенно любезен, заявив: «Трудная, исключительная задача не в том, чтобы забить тысячу голов, как это сделал Пеле. Трудность в том, чтобы самому забить хотя бы один гол, как Пеле».

Единственная проблема, возникающая после того, как люди говорят вам такие приятные вещи, заключается в том, что потом вам надо жить так, чтобы соответствовать сказанному. Но к октябрю 1969 года, когда я подошел вплотную к порогу в тысячу голов, я чувствовал невероятную физическую усталость, да и психологически был основательно выбит из колеи. Мне не нравилось, что все давление было сконцентрировано исключительно на мне – ощущение было схоже с той нехарактерной нервной реакцией, которую я испытал во время «прощальных» игр некоторое время тому назад. На самом деле никому не было дела до моих нервов, да никто и не должен был брать это в голову. Я был профессионалом, делавшим то, что мне нравилось. С каждым днем посещавших мои игры болельщиков и журналистов со всего мира становилось все больше. Во время наших игр на выезде команды устраивали парады, вывешивали флаги и даже приглашали марширующие оркестры в мою честь, хотя я играл в команде соперника!

Под тяжестью всех этих ожиданий я напоролся на стену. Я не мог забить гол, хоть убей! Один из наших матчей в тот период завершился нулевой ничьей. Во время матча в городе Сальвадор против команды штата Баия после одного моего удара мяч отскочил от штанги, а затем, когда я уже находился на линии ворот, его увел из-под моей ноги защитник, и я вновь пережил мучительное чувство, как после промаха. Дело дошло до того, что «Сантос» решил поставить меня на ворота во время игры с небольшой командой в Жоао-Пессоа на северо-востоке Бразилии. Само по себе это не было для меня большой нагрузкой – многие годы я числился резервным голкипером в «Сантосе» благодаря тому опыту, который я накопил, когда мальчишкой играл за вратаря в Бауру. Но в этом конкретном случае, думаю, руководство клуба, возможно, просто решило проявить сострадание.

Команде «Сантос» предстояло сыграть вместе со мной, похоже, навечно застрявшем на 999 голах, с «Васко да Гама» – только вдумайтесь! – на «Маракане». За свою жизнь я сыграл немало крупных матчей на этом стадионе, но не помню ни одного столь же напряженного, как этот. Состоялся он 19 ноября, в День флага Бразилии. Стадион был заполнен до отказа. По полю промаршировал военный оркестр, в небо были запущены шары. Я чувствовал, что меня подташнивает.

Наконец, следует навес в штрафную на меня, точный и высокий, точно такой, как я люблю. Я нахожусь в идеальной позиции для того, чтобы пробить головой в ворота. Подпрыгиваю так высоко, как только могу, не зажмуриваясь, как меня учил Дондиньо, и…

Гооооооооол!!!!!!!!!!

Но стойте, я же не коснулся мяча. Рене, защитник «Васко», тоже высоко подпрыгнул, чтобы заблокировать меня, и сам отправил мяч в ворота – автогол! Я отказывался поверить в это! Боже мой, подумал я, мне уже никогда не забить! Тем не менее всего несколько минут спустя, когда я входил с мячом в штрафную, мне подставили подножку. Судья просвистел. Пенальти! В это тоже было трудно поверить. Значит, вот как будет забит тысячный гол? Да. Я очень долго устанавливал мяч, приноравливаясь к удару, и даже ощутил слабую дрожь в теле. Но когда настал момент, я разбежался, сделал небольшую паузу, чтобы обмануть голкипера, и послал мяч в ворота. На этот раз по-настоящему.

Гоооооооооол!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Толпа взревела. Я вбежал в ворота, вынул мяч из сетки и поцеловал его. Стадион взорвался файерами и радостными возгласами. Орава репортеров высыпала на поле с микрофонами и телекамерами, засыпав меня вопросами о том, что я ощущаю. Вообще-то заранее я не думал, что им сказать, поэтому в разгар момента я откровенно признался, что посвящаю этот гол детям Бразилии. «Мы должны заботиться о малышах, – сказал я. – Вот о чем нам надо беспокоиться».

Почему я так сказал? За несколько месяцев до этого я чуть раньше обычного ушел с тренировки, которая проходила на базе «Сантоса», и заметил стайку ребят, возможно, лет двенадцати-тринадцати, из тех, кому вы в Бразилии даете несколько монет, чтобы они «присмотрели за вашим автомобилем». Такое явление действительно распространено, и, по правде говоря, всегда отдает вымогательством. В моем случае ребята даже не пытались делать вид, что за чем-то присматривают, по правде говоря, я застал их за попыткой угнать машину, припаркованную рядом с моей. Я спросил их, что они делают. Вначале они меня просто игнорировали, пока не поняли, кто я такой, после чего немного оживились. «Расслабься, Пеле, – успокоил меня один из них. – Мы угоняем тачки только из Сан-Паулу». От удивления я рассмеялся и сказал им, что они вообще не будут воровать машины!

Они ухмыльнулись после моих слов и разбежались. Но этот случай запомнился и причинял мне огромное беспокойство. В детстве на мою долю также выпало немало проделок – только вспомните то воровство земляных орехов из товарняка, которое позволило сбить начальный капитал для команды «Седьмого сентября» в Бауру. Но теперь, похоже, жизнь бразильских детей стала намного более жестокой, намного более опасной, хотя экономика бурно развивалась. На протяжении жизни лишь одного поколения Бразилия превратилась из страны, население которой было преимущественно сконцентрировано в сельской местности, в страну, городское население которой составляет подавляющее большинство. Многие связи между общинами, о которых я помню по Бауру, где все знали друг друга, оказались уничтоженными, общины распались, а люди, жившие по соседству в прилегающих районах, перебрались в большие города. Вместо того чтобы купаться в реках и таскать манго с соседских участков, чем занималось мое поколение, многие молодые люди оказались в стенах гигантских жилых массивов, как в западне, и принялись экспериментировать с наркотиками. В любом случае, как мне кажется, между воровством арахиса и угоном машин существует огромная разница. И, разумеется, у меня были собственные дети, потому такая озабоченность для меня носила еще более личный характер.

Все-таки забавно, как устроена жизнь: получилось так, что то мое упоминание о детях оказалось куда более запоминающимся и важным, чем что-либо еще из произошедшего в тот день, включая мой тысячный гол и те муки, с которыми я шел к нему.

Позже на меня выплескивалось много критики со стороны средств массовой информации, в которых меня обвиняли в демагогии и неискренности. Но я полагал, что важно использовать тот момент, когда у экранов собрался весь мир, и попытаться привлечь внимание к критически важному вопросу, выходящему за пределы футбольного поля, к социальной проблеме, которая стала очень серьезно меня волновать. По мере того как я становился старше, я стал понимать, что спорт может – и должен – иметь более существенную цель, чем голы, пасы и чемпионаты. Как выяснилось впоследствии, несмотря на весь цинизм и сомнения, люди в Бразилии и во всем мире прислушались к тому, что я хотел сказать.

Специальная олимпиада

Как-то во времена, когда я играл за «Космос», я оказался на одном коктейле в Нью-Йорке, на котором мне представили очень элегантную немолодую даму. «Рада познакомиться с вами, Пеле, – сказала она. – Меня зовут Юнис Кеннеди Шрайвер».


1 октября 1977 года Пеле завершил свою карьеру нападающего, сыграв в прощальном матче «Космос» – «Сантос», сыграв за оба клуба


За несколько лет до этого я встречался с братом миссис Шрайвер, президентом Джоном Ф. Кеннеди. Я нашел его весьма харизматичным и любезным и был огорчен его гибелью в 1963 году. Однако до этого момента мне было очень мало что известно об остальных членах его семьи и о той работе, которой они были заняты. Поэтому мне стало очень любопытно, когда миссис Шрайвер стала рассказывать мне в тот вечер о программе, которую она инициировала несколько лет тому назад, в 1968-м, чтобы оказывать содействие занятиям физкультурой и спортом среди инвалидов.



«Мы называем это Специальной Олимпиадой, – сказала она. – И мы сочли бы за честь, если бы вы помогли нам реализовать эту программу».

Я немедленно принял приглашение. Никогда я не слышал о чем-либо более достойном, чем этот проект. В течение нескольких лет я стал очень близок с миссис Шрайвер, внося свой вклад в дело продвижения Специальных Олимпийских игр и появляясь на различных мероприятиях и встречах со спортсменами. Миссис Шрайвер очень хорошо ко мне относилась – очень серьезно и проницательно. Она говорила, что ей нравятся жизнерадостность бразильцев, наша музыка и наши танцы. Но более всего прочего она была сосредоточена на том, чтобы идея Специальных Олимпийских игр увенчалась успехом. То, что начиналось в Чикаго в 1968 году как состязания по легкой атлетике с участием всего лишь тысячи пятисот спортсменов, трансформировалось к 1983 году в мегамероприятие, в котором приняли участие миллион спортсменов из пятидесяти стран. То, что я смог приложить свои скромные усилия, ставшие частью общей работы, к обеспечению подобного роста, позволило мне испытать наиглубочайшее удовлетворение. Никогда не забуду ее бессмертные слова: «В Специальной Олимпиаде превыше всего не самое сильное тело и не самый блестящий ум. Превыше всего несломленный дух, преодолевающий все препятствия на своем пути».

Я был поражен американской способностью одновременно содействовать развитию благотворительности, бизнеса и спорта. Я никогда не сталкивался с подобным в Бразилии. Миссис Шрайвер проявляла особое мастерство в организации мероприятий, на которых люди могли собираться для того, чтобы творить добрые дела, веселиться и зарабатывать деньги. Примером может послужить случай, когда наша огромная группа прибыла на трехдневный уикенд в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы собрать средства для Специальной Олимпиады, а также для презентации нового фильма «Супермен» с Кристофером Ривом в главной роли. Присутствовал весь цвет знаменитостей – от Стива Росса до американской журналистки Барбары Уолтерс и, разумеется, Генри Киссинджера. Дочь миссис Шрайвер, двадцатитрехлетняя Мария, привела с собой своего бойфренда, австрийского культуриста Арнольда Шварценеггера. Тогда он вел себя весьма тихо, а его английский был не на много лучше моего. Я поинтересовался, приходилось ли ему в Европе играть в футбол. «Предпочитаю тягать тяжести, – ответил он с улыбкой. – У меня это лучше получается».

На просмотр фильма «Супермен» пришел даже президент Картер с супругой. Киссинджер разогревал толпу, рассказывая, как играл вратарем в Германии. «Хочу поблагодарить вас за то, что пришли посмотреть фильм, посвященный моей жизни», – пошутил он. Перед тем как показать сам фильм, публике представили короткометражную ленту о Специальной Олимпиаде. Помню, какая тишина настала в зале, когда дети на экране говорили о том, как важно для них получить свою особую возможность заниматься спортом. Для меня это стало большой наукой – речь шла не просто о большой и волнительной работе, оказалось, благотворительность может приносить радость. Ею можно заниматься эффективно, с прицелом на конкретные результаты. Вооруженный таким опытом, я вернулся в Бразилию, твердо намереваясь сделать дома столько хорошего, сколько было в моих силах.

И вновь политика

К началу 1990-х казалось, что положение в Бразилии хуже быть уже не может. Но тем не менее это случилось. В дополнение ко всем нашим уже ставшим привычными экономическим проблемам на нас обрушились почти немыслимые трагедии, настолько ужасные, что вместе с нами рыдал весь мир. В 1992 году вспыхнул бунт в тюрьме Карандиру в Сан-Паулу. Военная полиция ворвалась в тюрьму и открыла огонь: было убито сто одиннадцать заключенных. Всего несколько месяцев спустя, в 1993 году, группа вооруженных людей открыла огонь по нескольким десяткам бездомных детей, спавших у стен церкви Канделярия в Рио-де-Жанейро. Восемь детей, самому младшему из которых было одиннадцать лет, были убиты. Убийцами, как выяснилось на следствии, оказались полицейские, обозлившиеся из-за преступления, совершенного в центре Рио, и решившие наказать за него этих беспомощных детей.

Резня у Канделярии, как стали потом называть этот случай, произвела на меня и на многих бразильцев ужасающее впечатление. Я плакал несколько дней. Мне казалось, что все мои страхи за детей в нашей стране и та озабоченность, которую я высказал еще в 1969 году, достигли наивысшей точки. Произошедшее явилось доказательством того, что мы живем в глубоко больном обществе, которое повернулось спиной к самым нуждающимся и самым уязвимым.

Бразилия моей юности, страна очень богатых и очень бедных, за прошедшие годы не сильно изменилась, по крайней мере, не в этом отношении. Пропасть между социальными классами оставалась такой же глубокой, и Бразилия по-прежнему оставалась одной из стран мира, где сохранялось вопиющее неравенство. Между тем население страны росло поразительными темпами: с приблизительно шестидесяти миллионов человек в 1956-м, – год, когда я выехал на автобусе из Бауру в Сантус, – до примерно ста семидесяти миллионов в 1990-м. Почти весь этот рост пришелся на города; поразительно, но страна моей юности, в которой большинство людей проживало в сельских районах, теперь превратилась в страну, восемьдесят процентов населения которой составляли городские жители. Города наши были огромными, но работы было слишком мало. Жизнь многих была короткой и полной насилия под крышами фавел, которыми усеяны холмы Рио и Сан-Паулу. Мало кто из бразильцев верил, что когда-нибудь настанут лучшие времена.



В 1994 году, когда в Соединенных Штатах проходил Кубок мира по футболу, в Бразилии развернулась кампания по выборам президента страны. Я не обращал на нее много внимания. Я недолюбливал цинизм и был уверен, что политика в Бразилии всегда будет частью проблемы, а не частью ее решения. Разумеется, этому меня научила история моей жизни.



Победитель тем не менее немного отличался от предыдущих бразильских лидеров. Им стал известный социолог из Сан-Паулу по имени Фернандо Энрике Кардозу. Он глубоко изучал проблемы нищеты и ее причины, проводил исследования еще в 1950-е годы, показавшие, как страдали чернокожие бразильцы от недостатка экономических возможностей. Фернандо Энрике, как звали его люди, во время диктатуры был левым и даже жил в изгнании в Чили и во Франции, однако со временем его взгляды претерпели дальнейшее развитие, и теперь он стремился сделать Бразилию современным государством с жизнеспособной, интегрированной экономикой. Он не был харизматичным парнем, и хотя мог бегло говорить по-французски, по-испански и по-английски, он иногда с трудом подбирал слова на том языке, на котором могли его понять бразильцы. Тем не менее ему, в качестве министра финансов в предыдущем правительстве, каким-то образом удалось укротить застарелую бразильскую проблему – инфляцию. В 1993 году, худшем за всю нашу историю, цены взлетели на ошеломляющие две тысячи пятьсот процентов. Однако к середине 1994 года они едва сдвинулись с места, перестав расти. Этот неожиданный успех сподвиг его баллотироваться на пост президента.

Фернандо Энрике не был против того, чтобы использовать футбол в своей политической деятельности. В этом отношении, по крайней мере, я считаю, он сильно походил на своих предшественников. Первого июля 1994 года, за три дня до матча в Калифорнии в рамках Кубка мира между сборными Бразилии и Соединенных Штатов, Фернандо Энрике ввел новую валюту под названием реал. Он рассчитывал, что она сможет еще больше стабилизировать цены. Разумеется, футбол не имел никакого непосредственного влияния на то, окажется ли новая валюта удачной или нет. Но как потом признавался Фернандо Энрике, он действительно полагал, что бразильцы с большей вероятностью примут реал, если будут находиться в хорошем расположении духа, чувствуя уверенность в своей стране. Что может лучше способствовать этому, чем завоевание Кубка мира?

Поэтому Фернандо Энрике решил поставить свою судьбу в зависимость от судьбы национальной сборной, пригласив к себе домой журналистов и других лиц, чтобы они увидели, как он сидит перед телевизором и подбадривает бразильскую команду. Это была своего рода рискованная ставка – в конце концов, Бразилия не завоевывала Кубок мира в течение двадцати четырех лет! Но, как вы уже знаете, все сложилось благополучно, и в тот день Бразилия победила Италию в финальном матче чемпионата на стадионе «Роуз-боул». Совпадение это или нет, но запуск реала в обращение тоже прошел успешно. Несколько недель спустя Фернандо Энрике с большим отрывом победил на президентских выборах. Политика и футбол в Бразилии вновь оказались вместе. Я поверить в это не мог.

Незадолго до инаугурации, в конце 1994 года, меня пригласили на встречу с Фернандо Энрике в Бразилиа. Я действительно не знал, чего ожидать. Он был очень вежлив и казался более доступным, чем я ожидал. «Одной из наших целей является привлечь в школу больше детей, – сказал Фернандо Энрике. – Мы думаем, со временем это поможет решить многие проблемы, стоящие перед Бразилией».

Это прозвучало великолепно, но я не совсем понимал, как это могло быть связано со мной, пока Энрике не перешел к сути. «Пеле, – сказал он. – я хотел бы, чтобы вы стали чрезвычайным министром по делам спорта в моем правительстве».

Ну, сама эта идея была не нова. Я, разумеется, был польщен, но за последние десять лет мне уже делали подобное предложение три предыдущих президента, я отклонил их и собирался поступить так же и на этот раз. Я сказал все это Фернандо Энрике, вежливо поблагодарил его и был готов откланяться.

«Что же, понимаю, – мягко сказал он, – но как быть с тем призывом, произнесенным вами после забитого тысячного гола, обращенного к детям Бразилии?» Фернандо Энрике сказал, что хочет сделать спорт основой своего плана, направленного на то, чтобы привлечь детей в школу. «Для вас появится возможность сделать что-то конкретное, что-то настоящее, чтобы помочь детям. Ну, давайте, Пеле. Что вы думаете?»

Помню, я подумал: да, парень, этот человек хорош! Может, и для меня пришло время перестать говорить о бразильской политике и на самом деле заняться чем-то, чтобы изменить ситуацию к лучшему? И я услышал, как отвечаю, будто не по собственной воле, «да» на предложение Фернандо Энрике. После стольких лет сетования на политику я готов был теперь стать частью системы.

Первые результаты

Я всегда был парнем, который держался очень непринужденно, неформально, даже по бразильским меркам – люди у нас в стране, скажем так, не привыкли повсюду ходить в костюмах с галстуками. Поэтому помпезность и респектабельность нашей столицы Бразилиа вначале шокировали меня. Это был город пышных и мудреных названий должностей, темных костюмов, черных седанов и речей, в которых вам надо было назвать поименно каждое присутствующее в зале важное лицо, прежде чем получить право хоть слово сказать по существу вопроса! Мои друзья теперь даже не знали, как ко мне обращаться. Министр Эдсон? Министр Пеле? За прошедшие годы у меня накопилось много всяких прозвищ, включая даже такие, в которых добродушно затрагивался цвет моей кожи, например, Negao и Crioulo («Ниггер» и «Креол»). Те, кого я знал десятки лет, подходили ко мне на протяжении моих первых нескольких месяцев работы в министерстве, окликая меня: «Эй, послушай, Креол, что случилось?»

А затем, побледнев, поправлялись: «Ой, простите, министр Эдсон…»

В ответ я просто смеялся и говорил: «Да, нет, ничего, расслабьтесь…»

Все это было для меня новым опытом, но я очень гордился своей новой должностью. Мне была оказана честь служить своей стране в официальном качестве, и я был благодарен за доверие президенту и моим согражданам – бразильцам. Я был также горд тем, что оказался первым чернокожим членом кабинета министров в истории Бразилии. То, что прошло почти два столетия после получения Бразилией независимости, еще раз продемонстрировало, как долго боролись афробразильцы за то, чтобы получить равные возможности в поиске лучшей жизни. Я был рад, что помог преодолеть этот барьер, чтобы больше людей могло последовать по моим стопам, что вскоре и произошло.


В раннем детстве Пеле мечтал стать не футболистом, а летчиком


Я на самом деле убедился, с удивлением и радостью, что, находясь в Бразилиа, можно сделать немало добрых дел. Как и было обещано президентом Фернандо Энрике, наше главное внимание было сосредоточено на том, чтобы убедить родителей отдать своих детей в школу. Это было связано с решением нескольких самых насущных проблем Бразилии, включая, как мы надеялись, крупнейшую из них – проблему бедности. Согласно исследованию 1992 года, у пятнадцати процентов бразильских детей в возрасте до пяти лет имелись признаки недоедания. Совершенно очевидно, что это таило в себе чудовищные последствия не только для настоящего, но и для будущего Бразилии. В общей сложности около тридцати двух миллионов детей по всей стране жили в нищете – это больше, чем все население Канады вместе взятое. Мы считали, что, если нам удастся отправить детей в школу и удержать их там, мы сможем в краткосрочной перспективе улучшить их питание, а также защитить от дурного влияния улицы, что зачастую приводило их в мир преступности. В более долгосрочной перспективе мы планировали дать им образование, что, очевидно, является важным шагом для того, чтобы вызволить людей из бедности.



Одной из идей Фернандо Энрике была программа под названием bolsa escola («школьный кошелек»), в соответствии с которой семьям, отправившим своих детей в школу, ежемесячно выплачивалась небольшая стипендия в размере нескольких сот долларов. Это было очень важно – в самом деле, это могло стать поворотным пунктом в бразильском образовании, а также в жизни многих бедняков. Но я из собственного опыта знал, что самим детям тоже требовалось что-то, что могло бы подсластить их школьную жизнь – нужно было больше привлекательных причин для того, чтобы они начали ходить в школу. В конце концов, если бы в моем детстве в школе Бауру была возможность играть в футбол, возможно, я бы реже прогуливал уроки!

Поэтому с помощью многих преданных идее людей в министерстве спорта и в других организациях мы приступили к реализации программы по устройству малозатратных спортивных сооружений, таких как футбольные поля и баскетбольные площадки, в беднейших районах. Мы называли эти объекты vilas olimpicas, «олимпийские деревни». Такое название придавало им ореол чего-то значительного, но стоимость каждой из «деревень» обычно не достигала миллиона долларов. Тем не менее, поскольку в то время у бразильского правительства было очень туго со средствами, мы стремились получить бо́льшую часть денег из частных источников, таких как американская компания «Ксерокс». Дети могли пользоваться этими «vilas» в любое время, но – в этом и заключалась наша идея – требовалось подтвердить, что они регулярно посещают школу, чтобы прийти поиграть. Такая необходимость имела два преимущества: у детей появился дополнительный стимул регулярно ходить в школу, а спортивные занятия после уроков отваживали их от улицы, наркотиков и прочих неприятностей, пусть даже всего на несколько часов.

Это было простой идеей, но, поверьте, весьма эффективной. Во многих районах и кварталах, где мы соорудили «vilas», школьная посещаемость намного увеличилась, а преступность среди молодежи сократилась в ряде случаев почти до нуля. В 1997 году в Рио прибыл президент США Билл Клинтон со своей супругой Хиллари. Посетив наиболее успешную vila olimpica в бедном городском районе Мангейра, президент Клинтон выступил с речью, в которой отметил успех программы, и поздравил одну из учениц спортивной школы Мангейры, ставшую первой в своей семье студенткой университета.

После официальной части я прошел с президентом Клинтоном на футбольное поле. «Ну, вы только полегче со мной», – сказал он мне, смеясь. Я улыбнулся, а репортеры смеялись и без конца щелкали камерами, пока мы немного поиграли с мячом.

Президент Клинтон был неплохим футболистом! Но, если честно, мои мысли в тот момент были далеко от футбола. Я был рад и горд тем, чего нам удалось добиться. Это мероприятие в Мангейре выглядело как кульминация тех огромных усилий, которые мы затратили для достижения цели. Мой успех в футболе обеспечил мне базу для того, чтобы существенно изменить положение. Образование дало мне необходимые для этого навыки. Доверие, оказанное мне людьми, и наша совместная усердная работа с моими коллегами в министерстве привели к реализации проекта, который действительно изменил жизнь детей к лучшему. Это был момент, которым могли в равной степени гордиться и Эдсон, и Пеле.

Мои дети

Работа с детьми была несравненно самой стоящей из всего, чем я занимался на посту министра. Мы также помогали организовывать футбольные турниры между командами бразильских индейцев и матчи среди заключенных в наших тюрьмах. Но была еще одна группа, которой я тоже хотел помочь: футболисты. И хотя на первый взгляд она не относилась к демографической категории, которой требовалась наша помощь, учитывая наличие в тот период других нуждающихся в Бразилии, правда заключалась в том, что необходимость в небольшой поддержке со стороны правительства здесь давно назрела.



Большинство иностранцев склонно полагать, что бразильский профессиональный футбол процветает. В конце концов, у нас одна из самых богатых футбольных традиций в мире, мы опираемся на огромную армию преданных болельщиков, а приток великолепных местных талантов нескончаем. Таким образом, у нас должна быть одна из лучших футбольных лиг в мире, не так ли? К сожалению, это не так. В 1990-е годы у бразильской лиги едва хватало денег, чтобы выплачивать игрокам зарплату, частично потому, что многие средства были потеряны из-за коррупции. Фактически ни у кого не было представления о том, куда уходят все те миллионы долларов от продажи билетов и выставления игроков на трансфер. Да и на самих стадионах часто складывалась небезопасная ситуация из-за волны насилия в нашем обществе, от чего и футбол не был застрахован. В результате люди перестали ходить на матчи семьями, и трибуны наших крупных стадионов – даже «Мараканы» – часто оказывались наполовину пустыми.



Тем временем нормы и правила – а в ряде случаев их нехватка – лишали футболистов даже их самых основных прав. Для них не существовало никаких пенсионных схем, медицинского обслуживания или страхования. Игроки также не имели права получать статус «свободных агентов» после того, как истекал срок действия их контракта с клубом. Если игроку не удавалось заключить сделку с прежним клубом, клуб мог запретить ему переходить в другую команду. Это было почти как рабство. В то время как горстка бразильских звезд, игравших в Европе, получали большие зарплаты, большинство футболистов в Бразилии получали жалованье, которого едва хватало на жизнь.

Из своих зарубежных поездок я знал, что Бразилия не была единственной страной, сталкивающейся с подобными проблемами. К 1990-м годам футбольные лиги в Великобритании, в некоторых европейских странах и на Ближнем Востоке также боролись за выживание перед лицом низкой посещаемости. Хулиганство, давшее всходы, по мнению некоторых, на почве безродной, не признающей закона культуры, возникшей в шестидесятые и семидесятые годы, отпугивало тысячи болельщиков. Между тем руководящие органы, призванные надзирать за футболом, стали, пожалуй, слишком могущественными. Все средства и престиж, полученные в семидесятые и восьмидесятые годы благодаря нашей красивой игре, неожиданно наделили президентов и других должностных лиц национальных и мировых футбольных федераций небывалым влиянием и огромным авторитетом, при этом никто из них не принял каких-либо правил или законов, с тем чтобы идти в ногу со временем и обеспечить такое положение дел, при котором они могли бы справедливо и честно распоряжаться полученной властью, не прибегая к коррупции.

Многие годы я всерьез был обеспокоен тем, как деньги просто выкачивались из футбола. Я помнил все те матчи, в которых играл за «Сантос», все те зарубежные турне, которые мы совершали по Европе, Африке и Соединенным Штатам, и как при этом самому клубу совершенно мистическим образом никак не удавалось стать богаче. Места для проведения наших тренировок и раздевалки, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Однажды после очередной поездки в Европу, где мы участвовали в матчах, чемодан денег, заработанных командой, просто исчез. Один из чиновников команды рассказал, что он вышел из самолета, чтобы выпить чашечку кофе, и кто-то увел его чемодан. Все это было похоже на кадры из фильма «Миссия невыполнима»! Да, сегодня мы над этим смеемся, но на самом деле все это очень грустно.

Проблема с предоставлением статуса свободного агента настолько волновала меня, что я говорил о ней с политиками с начала 1970-х. С группой игроков «Сантоса» я летал в столицу Бразилиа, чтобы встретиться с президентом Медиси и обсудить с ним этот вопрос, особенно после неприятного инцидента в нашей команде. Один из наших товарищей встречался с дочерью члена правления клуба. Когда они поссорились, этот член правления настоял на том, чтобы футболиста вычеркнули из списка игрового состава, разумеется, он был уволен, и ему также было запрещено подписывать контракты с другими командами. Трудовое законодательство в Бразилии в подобных случаях защищало работников практически любой профессии, кроме футболистов, к которым, похоже, относились как к гражданам третьего сорта.

Президент Медиси, казалось, проявил понимание, но закончил он это дело просто: ничего не сделал. Теперь же, когда я стал министром спорта, я был полон решимости заняться этим вопросом вплотную. Я предложил целый ряд реформ, целью которых было помочь как бразильским футболистам, так и самим командам. Мы намеревались не только предоставить игрокам право на статус свободных агентов, но и принять закон, обязывающий футбольные клубы представлять ежегодные финансовые отчеты, прошедшие аудиторскую проверку. Это, как предполагалось, уменьшило бы число исчезающих чемоданов с деньгами.

Статус свободного агента оказался явно той идеей, чье время пришло. Со вторым пунктом, касающимся финансовой прозрачности, мне повезло гораздо меньше. Практически каждый футбольный клуб в стране взбунтовался против этого предложения, поскольку их управляющие понимали, что оно приведет к потере ими особых привилегий. Они даже создали группу лоббистов со штаб-квартирой в Бразилиа, в чью задачу входило препятствовать принятию закона, занимаясь этим каждый божий день. Между тем в министерстве прозвучали обвинения в коррупции, и я был вынужден уволить четырнадцать сотрудников. Каждый день в прессе появлялись статьи, поносившие меня за то, что я якобы пытаюсь уничтожить бразильский футбол, в то время как на самом деле я пытался сделать прямо противоположное.



В 1998 году законопроект, наконец, прошел, его назвали «законом Пеле». Но из него выбросили почти все, кроме внесенного положения разрешить статус свободного агента, так что, оглядываясь назад, я даже сомневаюсь, заслуживает ли он моего имени.



Я не привык, чтобы меня ежедневно чернили в прессе. Удовольствия в этом было мало, это уж точно. Я лишь пытался сделать футбол настолько хорошим, насколько это было возможно. Я хотел сделать профессию футболиста достойной самой игры. Годы спустя этого так и не произошло. Многим клубам и сегодня приходится бороться с огромными долгами, а футболистам все так же приходится биться, стараясь заработать достаточно на достойную жизнь. В других странах положение дел в лигах, которые в 1990-х годах бедствовали, сегодня становится несколько лучше благодаря улучшенным мерам безопасности и более профессиональному менеджменту. Стыдно, что моя страна увязла в стольких проблемах и не может с ними справиться. Бразильский футбол и болельщики бразильского футбола заслуживают лучшего.

Все мы – люди

Луис Инасиу Лула да Силва, преемник Фернандо Энрике, оказался еще одним человеком, в каком-то смысле разбивающим стереотипные представления о том, каким должен быть бразильский президент. Будучи одним из двадцати трех детей, родившихся от выходца с северо-востока страны, Лула еще ребенком переехал с матерью и другими детьми в Сан-Паулу к отцу, проделав весь путь, сидя в открытом кузове грузовика. Он был первым представителем рабочего класса Бразилии, который стал президентом, и ему, как и мне, удалось многого добиться в жизни, несмотря на ощутимую нехватку формального образования. Для многих – не только в Бразилии, но и во всем мире – он стал вдохновляющим примером. Лула мог быть очень забавным и очень обаятельным. Он был заядлым футбольным болельщиком и был избран на свой пост сразу после того, как Бразилия завоевала свой рекордный пятый Кубок мира в 2002 году. Но его любимой командой была «Коринтианс», против которой, как я уже говорил, мне всегда удавалось очень хорошо сыграть по известной причине. Во время наших первых двух встреч с Лулой он все смеялся и говорил: «А-а-а, Пеле, сукин ты сын, ну и доставил же ты мне мучений со своим проклятым «Сантосом»!» Он также просил меня передать от его имени извинения доне Селесте за то, что так часто поминал ее недобрым словом в те годы, когда смотрел, как я играю.

Мы смеялись до упаду. Я всегда хорошо ладил с Лулой и был чрезвычайно огорчен, когда вскоре после его избрания узнал, что он собирается демонтировать vilas olimpicas. Эти «деревни» оставались очень успешными и после того, как я покинул министерство. Я умолял Лулу пересмотреть свое решение, но он заявил, что собирается закрыть программу, поскольку, по-видимому, у его партии имелся другой проект. Обращаю ваше внимание – не лучший, а просто другой проект. Поэтому ассигнования на олимпийские деревни были урезаны.

Это одна из тех вещей в политике, которые всегда оставались недоступными моему пониманию. Политики всегда настолько заняты борьбой друг с другом, пытаясь уничтожить положительные достижения своих соперников и преследуя при этом свои собственные эгоистические интересы, что совсем забывают о том, что было бы лучше для людей. Конец программы vilas, на мой взгляд, явился окончательным подтверждением того, что политика – игра, не подходящая для меня.

Тем не менее за последние двадцать лет в Бразилии и во всем мире произошло много положительных изменений. В моей родной стране удалось спасти от нищеты и поднять до уровня среднего класса почти тридцать пять миллионов человек, что в четыре раза превышает население Нью-Йорка. Улучшилась ситуация и с такой застарелой бразильской проблемой, как социально-экономическое неравенство. Исчезли некоторые удручающие признаки больной, голодной Бразилии, от которых пытались «излечить» нас врачи сборной накануне Кубка мира 1958 года в Швеции. В 1950-е годы средняя ожидаемая продолжительность жизни бразильца равнялась 46 годам по сравнению с 69 годами в Соединенных Штатах. Разрыв был колоссальным. Сегодня средняя ожидаемая продолжительность жизни бразильца достигла 73 лет, отставая от американского показателя всего на пять лет. Не случайно и то, что наряду с улучшениями в этой области был отмечен значительный приток детей в школы – частично благодаря программам, которые мое министерство помогало реализовать в 1990-е годы. В настоящее время практически все дети в Бразилии охвачены начальным школьным образованием. Учитывая мое прошлое, эти результаты доставляют мне огромную радость, а их плоды, несомненно, будут приносить пользу в течение многих десятилетий.

Очень многие в Бразилии склоняются к тому, чтобы признать – настоящий прогресс достигнут благодаря усилиям двух последних президентов. И это справедливо: и Фернандо Энрике, и Лула сделали много хорошего. Однако я достаточно много путешествовал по миру, чтобы понять, Бразилия существует не в вакууме. Такой же прогресс, плодами которого мы пользуемся, был достигнут очень во многих странах. С 1990 года количество людей на земном шаре, живущих в условиях крайней нищеты – на границе выживания, обычно определяемой в размере менее 1,25 доллара в день, – сократилось почти на один миллиард человек. Я был свидетелем этому во время своих поездок под эгидой ЮНИСЕФ и других организаций в Африку, Юго-Восточную Азию и разные страны Латинской Америки. В мире остается еще слишком много нищеты – намного больше, чем могло бы быть. Но, за некоторым исключением, уже нигде не встретишь такой степени нищеты и страданий, как бывало прежде. Лица, искаженные голодом, болезнями и безысходностью – лица, которые мне часто приходилось видеть вокруг, когда я рос, а также во время моих первых поездок в качестве футболиста, – таких лиц сегодня становится все меньше.



Причин для улучшения много. Даже если бы я досконально в них разбирался, я не стал бы пытаться объяснить их здесь сейчас. Но я вспоминаю свой собственный опыт и то, каким был мир тогда, в 1950-м, когда бразильцы впервые собрались вместе как единая нация, чтобы услышать репортаж о финальном матче Чемпионата мира на «Маракане». После того дня стало казаться, что люди ощущают более тесную связь с Бразилией и своей нацией, чувствуют себя частью сообщества. После такого нас уже никогда нельзя было полностью оторвать друг от друга. В 1960-е, по мере того как народ стал получать больше информации об окружавшем его мире, он начал требовать больше права для себя и в особенности для бедных слоев, поскольку мы хотели, чтобы Бразилия была столь же хороша в реальной жизни, как она выглядела на футбольном поле. Я также размышляю о том, как приблизительно в то же время мы стали меньше выставлять свои личные, индивидуальные способности, а больше заботиться о совместной работе в команде и тесном сотрудничестве. Эти ценности, в свою очередь, начали получать все более широкое признание по всему миру и не только на футбольном поле.


История клуба «Сантос» делится на две части: «до Пеле» и «после Пеле»


В последнее время, по мере того как спорт становился богаче, я стал чаще замечать, что плодами популярности футбола пользуются для того, чтобы помочь в жизни тем, кому меньше повезло, будь то прямые пожертвования, устройство детских спортивных школ-«клиник» или другие стоящие программы, посредством которых молодежь получает возможность играть в организованный футбол. Основываясь на личном опыте, скажу: как только мальчик или девочка ступают на футбольное поле, они тут же начинают чувствовать себя равными всем остальным как в своей деревне, так и во всем остальном мире. Это чувство гордости и ощущение своих прав и возможностей, с того момента, как ребята смогут ощутить его, уже никогда не исчезнет. Они будут требовать большего от политиков. Будут требовать для себя и своих семей. Так оно и должно быть.

Да, я убежден, футбол помог сделать мир лучше. Возможно, он не стал главным фактором, но важным точно был. Ценности, которые прививаются нашим видом спорта, универсальны. Они сделали меня – и бесконечное множество других людей – лучше.

Три поколения

Из всех забитых голов на всех прошедших чемпионатах, какой, по вашему мнению, является лучшим в бразильской истории? Может, это завершающий гол Карлоса Альберто, венчавший финальный матч «Красивой команды» против Италии в 1970-м? Прорыв Диди к воротам, увенчавший «величайшие три минуты в истории мирового футбола» во время матча со сборной Советского Союза в 1958-м? Или, может, мой удар головой в ворота Швеции на последней минуте в том же чемпионате мира? На самом деле ни один из них. Этим голом, о котором до сих пор бразильцы говорят больше всего, голом, который прокручивается снова и снова в памяти бразильцев, остается победный мяч, забитый нам Альсидесом Гиджей на «Маракане» в 1950 году.



Это произошло шестьдесят четыре года тому назад! И тем не менее…

То, что этот гол так долго сохраняется в нашей памяти, по большей части объясняется тем, что с тех пор Бразилия не принимала у себя Кубок мира. Несмотря на то что наша страна выиграла больше чемпионатов мира, чем какая-либо другая – целых пять, большинство наших соперников испытали удовольствие выиграть Кубок на родной земле: Аргентина, Западная Германия, Англия, Италия… но не мы. Поверьте, ничто не сравнится с празднованием победы на чемпионате мира по футболу, завоеванной у себя дома. Нет ничего, что могло бы сравниться с сопутствующим этому всплеском патриотизма, неистовством толпы и гордостью в игроков.

Бразилия, будучи финалистом, имела право стать хозяйкой Чемпионата мира 1994 года, против чего я, как уже говорил, возражал, поскольку считал, что наша страна должна была тратить деньги на другие, более важные вещи. Но к середине 2000-х с улучшением экономической ситуации мы, казалось, получили возможность вздохнуть, наконец, полной грудью. Между тем правительство Лулы поклялось, что на стадионы, предназначенные для проведения матчей Кубка мира, не будет потрачено ни цента государственных денег. Он также заверил, что мы воспользуемся чемпионатом мира для того, чтобы построить различные дороги, аэропорты, улучшить общественный транспорт и реализовать другие проекты, которые откладывались в Бразилии долгие годы, если не десятилетия. Все это звучало как довольно приличная сделка, и я был в восторге, когда Бразилия получила право на проведение мундиаля 2014 года. Еще мы получили право быть хозяевами летних Олимпийских игр 2016 года в Рио, что также обрадовало и пробудило во мне чувство гордости.

К сожалению, все вышло не так, как было обещано. План по привлечению частных банков к финансированию строительства стадионов даже не был разработан, и в итоге вместо этого были использованы бюджетные средства. Многие крупные инфраструктурные проекты были либо отменены, либо отложены, а строительство стадионов оказалось либо просроченным, либо завершено с перерасходом выделенных средств. Полагаю, я, как никто другой, должен был предвидеть это. В конце концов, когда на строительство стадиона выделяется сто миллионов долларов, его никогда не построят за девяносто миллионов, сказав потом: «Вот, можете получить остаток обратно». Только не в Бразилии и в особенности не в бразильском футболе.

К середине 2013 года многие бразильцы были очень расстроены всем происходящим и вышли на уличные протесты во время розыгрыша Кубка конфедераций, своего рода турнира для разогрева, который организуется за год до чемпионата мира в стране-хозяйке.

Люди были разгневаны тем, что государственные средства были пущены на строительство стадионов вместо того, чтобы строить больницы, школы и другие социально значимые объекты. Один из бразильских протестующих даже нес плакат: «Япония, меняю футбол на твое образование».

Как человек, однажды уже совершивший еретический проступок, выступив против Кубка мира, считая, что Бразилия не может себе позволить его проведение, я поддерживал большинство из того, о чем говорили демонстранты. В Бразилии было много такого, из-за чего можно было расстроиться. Тем не менее я все же немного переживал из-за того, что политика просачивалась и на само футбольное поле; как футболисту мне приходилось много раз быть свидетелем этому, и это всегда повергало меня в уныние. К примеру, некоторые болельщики на трибунах призывали других поворачиваться спиной к футбольному полю во время исполнения национального гимна. К счастью, сами матчи проходили так, как и было запланировано. Бразилия даже в итоге выиграла Кубок конфедераций, и всем болельщикам было радостно от этого.

Полагаю, Кубок мира 2014 года станет замечательным зрелищем – возможно, выявится немного путаницы в логистике, но, несомненно, удовольствие будет огромным. Стадионы будут переполнены болельщиками, боготворящими свои команды, пляжи будут безупречными, а напитки будут течь нескончаемым потоком. Бразилия умеет устраивать потрясающие вечеринки, а наша футбольная традиция не знает равных. Мы славимся своим гостеприимством, и наш народ с нетерпением ждет момента, когда он сможет приветствовать, если верить прогнозам, около трехсот тысяч гостей. Кроме того, у нас в сборной собрались хорошие игроки. Знаю, нет, я уверен, что Бразилия и бразильский футбол приобретут целое новое поколение фанатов во всем мире.

Ну а случись нам сыграть в финальном матче на «Маракане» с Уругваем, то боже правый! У меня тогда точно слишком расшалятся нервы, чтобы присутствовать на нем. Возможно, вместо этого я пойду с мамой в церковь!

В моем кабинете в Сантусе на стене висит фотография Дондиньо, по одну руку от которого стою я, а по другую – мой сын Эдиньо. И мы оба целуем его в щеку. Фото напоминает мне о счастливейших днях моей жизни, когда я с Эдиньо играл во дворе нашего дома в Гуаружа, в то время как отец сидел и наблюдал за нами. Какое-то время он молчал, но затем начинал криками подсказывать: «Давай, ударь щечкой!» И, в конце концов, не в силах дальше терпеть, он вскакивал на ноги и, улыбаясь, командовал: «Ну-ка, парни, пасаните сюда! У меня, знаете ли, тоже есть кой-какой опыт работы с мячом!»

Три поколения семьи Насименту, играющие в футбол и заливающиеся смехом. Ничто и никогда не делало меня счастливее. Мой отец скончался в 1997 году от проблем с сердцем. С тех пор футбол не доставляет мне такую же радость, как прежде. Я скучаю по отцу каждый день.



Когда умер Дондиньо, мама весьма удивила меня тем, что извлекла на свет старинную реликвию – мой старый набор для чистки обуви из Бауру. У меня глаза буквально выскочили из орбит. Я был уверен, что эта штука была утеряна полвека тому назад, я и понятия не имел, что она хранила эту коробку. Но она лежала прямо передо мной, а в ней – старая щетка и даже немного затвердевшего гуталина. Когда я открывал коробку, из нее выкатилась старая монетка в четыреста рейс. На протяжении моей жизни Бразилия, в силу всех тех финансовых проблем, которые стояли перед ней, меняла валюту семь или восемь раз, и сегодня почти невозможно проследить, какова была стоимость того или иного номинала. Но, полагаю, в далекие 1950-е годы обнаруженная мною мелочь была приличными деньгами, в особенности для такой бедной семьи, как наша.

– Что это? – спросил я.

– Это первые деньги, заработанные тобой для нас, – тихо сказала мама. – Я сберегла их, потому что ты с таким трудом их получил.



Ну, теперь-то уж вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы догадаться, что я сделал после этого! Для нас обоих это был действительно эмоциональный момент. Мне он напомнил о том, каким везучим я был всю свою жизнь. Господь наделил меня особым талантом, и удача сопутствовала мне, поскольку я смог воспользоваться им и даже получать удовольствие от этого на протяжении всей моей жизни. Я смог хорошо обеспечить себя, а также помогать многим своим любимым и близким.

Теперь я разменял восьмой десяток и, полагаю, начинаю чуть-чуть замедлять темп, выделяя немного больше времени Эдсону. Когда я нахожусь на родине, в Бразилии, в своем доме под Сантусом, я провожу много времени в небольшом саду, который разбит в глубине участка. Я выращиваю травы, листовую капусту, зеленый лук и другие овощи. Ни для кого не секрет, что я часами пропадаю здесь, пропалывая сорняки и поливая рассаду. Обычно я остаюсь наедине со своими мыслями и в самом деле в шутку называю свой сад «моим психологом».

Но даже там, на этом тихом теплом участке, покрытом пышной зеленью, меня не покидают некоторые «напоминалки» о прожитой мною жизни. Во время поездки в Таиланд в конце 1970-х я, помню, попробовал один фрукт, который показался мне восхитительным – личи, плоды которого растут на дереве родом из Юго-Восточной Азии. Это вкуснейший маленький фрукт, сочный и сладкий, под красной кожурой, покрытой остроконечными бугорками. Тогда у нас в Бразилии личи не было. Поэтому – уж простите меня, грешного! – после некоторого раздумья я решил тайком увезти несколько косточек с собой. Я спрятал их в ботинках. Когда я проходил таможню, сердце мое сильно колотилось! Но мою контрабанду не заметили, и я проскочил. Несколько семян я высадил в своем саду. Сегодня это деревья уже приличного роста и до сих пор плодоносят. За прошедшее с тех пор время Бразилия и весь мир стали более открытыми, и вы можете найти личи во многих ресторанах и барах в Сан-Паулу и других городах. Но каждый раз, когда я смотрю на эти деревья, я вспоминаю свои путешествия и поражаюсь тому, как резко изменился мир. Однако в действительности он не стал для меня слишком далеким. Я продолжаю путешествовать, работая для таких организаций, как ЮНИСЕФ, и выступая как международный посол спорта. Помимо этого, я успеваю присматривать за своим бизнесом с помощью «Легенды 10», агентства, которое управляет операциями с моим брендом, организует мои выступления по всему миру и разрабатывает вместе со мной проекты, призванные оставить наследие для будущих поколений. К счастью, многие продолжают мною интересоваться. Я же делаю все, что в моих силах, чтобы порадовать их, особенно детей.

Есть у меня и несколько настоящих пристрастий, несколько предметов, требующих и получающих повышенное внимание. Одним из них является благосостояние моих товарищей по бразильским командам пятидесятых и шестидесятых годов. У многих из них пошатнулось здоровье, они слабы физически и едва сводят концы с концами материально. Думаю, все мы были убиты горем, узнав о том, что случилось с Гарринчей, который оказался серьезно болен и разорен под конец своей жизни. Многие из нас предлагали играть ради него в благотворительных матчах на «Маракане» или же просто давали ему деньги, но он всегда отказывался, говоря, что он в порядке. Думаю, для тех, кто всю свою жизнь трудился и когда-то находился на вершине славы, тяжело принимать помощь от друзей. Поэтому мы приложили большие усилия, чтобы убедить правительство выделить чемпионам-ветеранам нечто более официальное, небольшую финансовую помощь чемпионам в благодарность за то, что они сделали для Бразилии.

Я по-прежнему встречаюсь со многими моими сокомандниками по бразильской сборной и клубу «Сантос». Последние тридцать лет некоторые из нас – Пепе, Зито, Коутиньо и я – каждые две недели, точно, как часы, ходим к одному и тому же парикмахеру в Сантусе. У нас всегда есть повод от души посмеяться. В городе есть пара-тройка ресторанов, где мы от случая к случаю собираемся, чтобы отметить чей-то день рождения. Здорово поддерживать такие старые дружеские отношения. Между тем некоторые из членов команды 1958 года стали уходить из жизни. Только в прошлом, 2013 году, мы потеряли Джалму Сантоса, Нилтона де Сорди и Жилмара дос Сантоса, моего любимого товарища по команде, на чьем плече я рыдал после победы над Швецией. Этим ребятам исполнилось, соответственно, 84, 82 и 83 года – они прожили хорошую, долгую жизнь. Смерть – часть жизни, то, что случается с каждым. И все же я по ним скучаю.



Мы пытаемся создать музей Пеле здесь, в Сантусе. Многие внесли свой вклад в этот проект, включая знаменитого бразильского архитектора Оскара Нимейера, который перед своей смертью в возрасте 104 лет был настолько любезен, что сделал небольшой эскиз обелиска, который мы поставим у входа в музей. Источником самой большой радости для меня всегда была и остается моя семья. Все мои дети – каждый из них своим неповторимым, уникальным образом – дали мне повод гордиться ими. Кели-Кристина живет в Нью-Йорке и является матерью четверых детей. Эдиньо работает в руководстве команды «Сантос». У моей дочери Дженнифер философская степень, и она занимается переводами. Флавия – физиотерапевт, недавно она помогла мне выздороветь после операции на бедре. Сандра являлась членом городского совета Сантуса до того, как трагически скончалась от рака, оставив двоих детей, которые теперь играют в местной подростковой футбольной команде в пригороде Сан-Паулу. Мои двое близнецов от второго брака, Джошуа и Селесте (названная в честь моей матери), сейчас уже подростки. Селесте живет с мамой во Флориде и учится там, а Джошуа играет за юношескую команду «Сантоса». Я сказал ему – как говорил всем своим детям, – чтобы он не переживал, пытаясь пойти по моим стопам и стать футболистом или прославиться. У каждого человека на Земле, включая каждого из моих детей, есть свой особый талант и свое место в мире. Если этот талант позволяет им выступать перед целым светом, радуя их самих и других людей, – это замечательно. Но на самом деле это не имеет значения, если они обнаруживают, каким талантом наделены, и начинают его развивать.


В 2014 году Пеле получил почетный «Золотой мяч ФИФА»


В конце концов, я собственными глазами убедился в том, насколько мимолетной может оказаться слава. В моем кабинете есть еще одна фотография: на ней изображен семнадцатилетний я, пожимающий руку красивому мужчине в костюме, после того как мы выиграли Кубок мира 1958 года. Она висит рядом с другими фотографиями, на которых меня можно увидеть с легко узнаваемыми лицами: римскими папами, президентами и другими знаменитостями. Однако от каждого, кто приходит ко мне, я слышу вопрос: «А кто этот человек в костюме?» Меня это всегда смешит. Это король Швеции, король Густаф. В то время он возглавлял страну, принимавшую Кубок мира, можно сказать, в самом центре мира. Прошло едва полвека, но большинство людей его уже не узнает. Полезный урок.

Оглядываясь назад, я ясно вижу, что важнее всего не слава или деньги. Я сердцем понимаю, что футбол дал много хорошего мне и много замечательного миру. Футбол впустил к себе нищего мальчонку, задал ему цель и показал ему чудеса всего света. Благодаря ему завязались дружеские отношения, которые будут длиться всю жизнь, а у всей моей семьи накопилось немало чудесных воспоминаний. На протяжении своей жизни я наблюдал за тем, как футбол сплачивал людей там, где они жили рядом друг с другом, и делал их более чувствительными к тому, что происходило в мире вокруг. Снова и снова я видел, как спорт улучшает жизнь многих миллионов людей вне зависимости от того, выходят они на футбольное поле или остаются за его пределами. Вот почему, по крайней мере для меня, футбол важен.

«Футболка клуба «Сантос» под номером десять, – сказал он, – вне всяких сомнений, принадлежала мне до тех пор, пока не появился маленький чернокожий парнишка на ножках-палочках, вошедший в историю как Пеле».

Загрузка...