Пенитель моря

Глава XXVI

Главнейшие правила морской службы — энергия и быстрота в исполнении самых, повидимому, незначительных операций. Самое слово «медленность» совершенно изъято из словаря моряка. Командир «Кокетки» рано усвоил себе эти правила и со всей строгостью применял их на своем судне.

Когда он вышел на палубу, все предварительные приготовления, о которых он отдал распоряжения, уходя к гостям, были уже выполнены: едва Лудлов отдал приказание вахтенному начальнику, как послышался свисток боцмана, призывавший матросов наверх. Вслед за тем заскрипели снасти, которыми спускались на воду большие шлюпки, стоявшие до сих пор в центре палубы. Спуск других, более мелких, висевших на корме, потребовал еще меньше усилий! Когда все гребные суда, за исключением одного кормового, были уже на воде, последовала команда развернуть брамсели, и скоро верхние части всех мачт «Кокетки» покрылись этими легкими парусами. Затем начался трудный маневр поднятия якоря. И здесь-то обнаружилась громадная разница между военным кораблем и «купцом». На купеческом судне дюжина разнокалиберных матросов лениво повертывает низкий и грязный ворот, в то время как угрюмый кок, ругая на чем свет стоит свою работу, кое-как свертывает канаты. Не то на военном корабле. Там кабестан[37] движется ровно и быстро. Канаты не перепутываются по палубе, а ложатся ровными линиями. Лудлов появился в ту минуту, когда этот маневр приходил к концу. К нему подошел первый лейтенант и спросил:

— Что прикажете, капитан?

— Разверните марселя.

Паруса разом упали и тотчас же были закреплены фалами.

— В какую сторону прикажете повернуть корабль?

— В море.

Реи мигом повернулись в указанную сторону.

— Поднимите якорь и, когда палуба будет расчищена, доложите мне.

Через несколько минут мистер Луфф подошел и сказал:

— Все готово, капитан!

Лудлов словно пробудился от сна. До сих пор он отдавал приказания машинально, едва ли сознавая их смысл. Теперь энергия снова вернулась к нему. Вооруженные матросы разместились по шлюпкам. Офицерам были даны точные инструкции.

Офицер, командовавший шлюпкой капитана, имея при себе шестерых матросов, получил приказание итти прямо в бухту Коуз и здесь дожидаться сигнала первого лейтенанта, если, конечно, он не заметит, что бригантина приготовляется ускользнуть. В таком случае он должен во что бы то ни стало атаковать корсара. Выслушав это приказание, бравый моряк покинул корабль и направился на своей шлюпке к югу, держась по эту сторону «Песчаного Серпа». Луфф получил команду над ланчем (род шлюпки) с его многочисленным экипажем. Он должен был направить эту тяжелую лодку в проход, откуда и лететь по первому сигналу на помощь к первой шлюпке, как только удостоверится, что «Морская Волшебница» может улизнуть через него. Два куттера были поручены заботам второго лейтенанта с приказанием направиться с ними к оконечности мыса и не пропускать корсара в открытое море. Наконец, последняя лодка — йол — должна была повторять сигналы и следить за ними.

Когда роли каждого были распределены, «Кокетка» под управлением Тризая направилась к мысу. Здесь гребные суда расстались с кораблем, и каждое пошло по своему назначению.

План Лудлова состоял, таким образом, в том, чтобы окружить бригантину со всех сторон, так как пока «Кокетка» стояла близ мыса контрабандистам невозможно было пройти в открытое море. В проходе сторожил их ланч, а на севере еще три шлюпки, которые должны были следить за всеми движениями вражеского судна и при удобном случае немедленно атаковать его.

Чтобы дать время шлюпкам достичь места своего назначения, «Кокетка» убавила паруса и остановилась неподвижно. Матросы, получив позволение располагать собою по усмотрению, спешили вознаградить ночное бодрствование несколькими часами мимолетного сна. Тризай подошел к капитану Лудлову, который, опершись на гамак, пристально смотрел по направлению бухты Коув.

— Темная ночь, спокойное море и сильные руки благоприятствуют тем, которые отправились на лодках! — сказал он. — Моряки храбры и полны юношеского задора. Но тем, кто будет нападать, по моему скромному мнению, много придется поработать. Я полагаю, капитан, брамсель держится лучше теперь, после того как мы переставили его в последний раз.

— Он держится хорошо! — рассеянно отвечал Лудлов.

— Собственно? по-моему, все равно! Натянута ли мачта с одной стороны, сдвинута ли в сторону, как шапка на гуляке, но если она действует исправно, можно быть вполне спокойным. Мистер Луфф думает наоборот. По его мнению, если тут затянуть шкоты грот-реи, то лучше будут действовать марселя. С этим я не согласен и готов держать пари, что при таком расположении, в каком находятся паруса в настоящую минуту, они действуют лучше, чем при том расположении, которое предлагает Луфф.

— Поднимите фонарь! — прервал разговорчивого офицера Лудлов. — Видите сигнал с ланча?

Тризай замолчал и тоже устремил глаза на бухту. В той стороне отчетливо три раза появился и исчез огонек.

— До сих пор все идет хорошо, — заметил капитан, в первый раз оборачиваясь к своему помощнику. — Этим сигналом они дают знать, что ланч уже находится в проходе. Я полагаю, мэтр Тризай, что теперь бригантина не уйдет от нас. Осмотрите внимательно горизонт, и пора покончить с этим контрабандистом.

Оба моряка несколько минут занимались тщательным осмотром в трубу морской дали. Насколько можно было заметить ночью, на всем протяжении, начиная от берегов Нью-Джерсея и кончая берегами острова Лонг-Эйланда, не было видно решительно ничего по ту сторону мыса. Это давало право думать, что в то время, когда на «Кокетке» делались приготовления к ночной экспедиции, «Морская Волшебница» не успела ускользнуть через тайные проходы.

— Все идет хорошо, — повторил Лудлов. — Теперь уж он не уйдет от нас. Давайте сигнал!

Три фонаря, образуя светящийся треугольник, были укреплены на бушприте «Кокетки». Это давало знать шлюпкам, находящимся в бухте, чтобы они двигались вперед. Ланч немедленно ответил на этот сигнал, пустив маленькую ракету, огненной лентой поднявшуюся над деревьями и кустарниками.

Все бывшие на палубе «Кокетки» затаили дыхание, ожидая начала битвы. Воображение Лудлова и Тризая напряженно работало. То им уже казалось, что ветер доносит до них крики атакующих матросов, то слышались угрожающие голоса, требовавшие, чтобы контрабандисты сдались. Все гамаки того борта, который был обращен к бухте, были унизаны любопытными, жадно всматривавшимися в темноту. Тишина, однако, стояла прежняя.

— Пора бы, кажется, услышать звуки мушкетов или же увидеть сигналы победы! — сказал как бы про себе Лудлов, не подозревая, что он говорит вслух.

— Вы не позабыли сказать, чтоб они в случае удачи известили об этом сигналом? — произнес чей-то голос вблизи Лудлова;

— А, господин Сидрифт! Я не желал бы, чтобы вы присутствовали при этом зрелище.

— Мне так часто приходилось наблюдать подобные сцены, что это уже не поражает меня.

— Как, однако, вы уверены в том, кому поручена теперь ваша бригантина! Я сам поверю в вашу мощь, если бригантина и на этот раз ускользнет от моих шлюпок.

— Взгляните, вот доказательства! — возразил Сидрифт, указывая на три огонька, появившиеся в устье прохода, над которым в то же время заблестели еще несколько огоньков.

— Это сигналы неудачи! — вскричал Лудлов. — Трогай корабль! Поворачивай реи! Мы должны поспешить ко входу в бухту, мэтр Тризай! Мошенникам опять повезло!

Глубокое огорчение слышалось в голосе молодого капитана, но в нем были и повелительные нотки начальника, сознающего свою власть.

Сидрифт стоял молча. Ни одного восклицания торжества не сорвалось с его губ, словно он давно был уверен, что дело кончится именно так.

— Вы смотрите на эту удачу вашей бригантины, как на дело вполне обычное, мэтр Сидрифт! — заметил Лудлов, в то время как крейсер двигался к оконечности мыса. — Счастье еще не покинуло нас. Тем не менее я еще не отчаиваюсь одержать верх: с трех сторон бригантина окружена берегами и моим кораблем, а с четвертой — шлюпками.

— Бригантина никогда не спит! — возразил контрабандист, испуская глубокий вздох облегчения.

— Для вас еще не все потеряно. Не скрою от вас, что таможенное ведомство придает весьма важное значение захвату вашей «Морской Волшебницы» и тем склоняет меня взять на себя ответственность, от которой я уклонился бы во всяком другом случае. Сдайте мне бригантину, и, клянусь честью, все офицеры и матросы ее получат право свободно удалиться и могут взять с собой все, что в состоянии захватить.

— «Волшебница» думает иначе: она переменила свою зеленую одежду на голубую, и, поверьте, несмотря на все ваши сети, она уйдет туда, где дна океана не достать вашему лоту. Да, на зло всему флоту королевы Анны!

— Желаю, чтобы вам не пришлось раскаяться в этом упрямстве. Впрочем, теперь не до слов. Заботы о корабле требуют моего присутствия наверху.

Сидрифт понял намек и скрепя сердце удалился в отведенную ему каюту. В это время луна поднялась из-за горизонта и осветила залив своим мягким светом. Не оставалось никакого сомнения, что бригантина все еще стояла в бухте. Ободренный этим Лудлов всецело отдался своему долгу, подавив на время даже личные свои чувства. Надежда снова воскресла в нем.

Спустя немного времени «Кокетка» достигла устья прохода, ведущего в бухту, и здесь остановилась. На реи и марсы были посланы матросы, чтобы осмотреть водную поверхность бухты. К ним присоединились два-три мичмана.

— Ничего не видно в бухте! — сказал капитан Лудлов, посмотрев туда в бинокль. — Этому очень мешает густая тень, отбрасываемая гористым Джерсейским берегом. Не различишь, снасти ли это или деревья на острове Штатов. Эй, на марсе!

Тонкий голосок одного из мичманов откликнулся на этот зов.

— Что вы видите там, за Гуком?

— Ничего не видно, капитан! Наша шлюпка идет к берегу, а ланч, повидимому, стоит неподвижно по ту сторону прохода. Вот теперь вижу и йол; он стоит на веслах за Ромаром. Что касается куттеров, то их не видать.

— Возьмите трубу и посмотрите западнее, затем исследуйте внимательно устье Раритона. Видите что-нибудь?

— Под ветром видно какое-то пятнышко. — Что это, по вашему мнению?

— Если не ошибаюсь, это лодка, идущая на веслах по направлению к нам, на расстоянии трех кабельтовов[38].

Лудлов взглянул по указанному направлению в свой бинокль. Он действительно увидел тот предмет, о котором говорил мичман, и даже мог благодаря луне рассмотреть его характер. То была в самом деле шлюпка, которая обнаружила намерения войти в сношение с крейсером.

Лудлов сразу сообразил, что то не была его шлюпка. Он видел, что незнакомцы держались благоразумно мелкой воды, куда не мог бы за ними следовать корабль таких размеров, как «Кокетка». Взяв рупор, Лудлов окликнул ее.

Ответ донесся слабо, но, как видно, вылетел из привычной к морским восклицаниям груди.

— Парламентер с бригантины! — вот что можно было разобрать.

С минуту молодой капитан, волнуемый самыми разнородными чувствами, шагал взад и вперед по мостику. Потом он внезапно скомандовал спустить на воду последнюю еще оставшуюся шлюпку.

— Спустить кормовые паруса! — сказал он, когда шлюпка уже качалась на воде. — Раздать оружие! Нам надо быть настороже.

Дав Тризаю точные инструкции на случай измены, Лудлов сел в шлюпку и приказал трогаться. Через несколько минут обе шлюпки настолько приблизились одна к другой, что можно было свободно переговариваться. Капитан Лудлов приказал тогда своим людям остановиться и, взяв бинокль, стал осматривать незнакомцев. Лодка последних как мячик прыгала на волнах. Четверо атлетического сложения матросов тяжело налегли на весла, с трудом удерживая ее на месте. Глаза Лудлова остановились на фигуре, сидевшей на корме. По ее поразительному спокойствию, по скрещенным на груди рукам, по ее мужественным и правильным чертам лица он сразу признал в этом человеке моряка в индийской шали. Последний сделал ему приветственный жест, приглашавший пододвинуться ближе.

— Что надо от королевского крейсера? — спросил Лудлов.

— Доверие! — спокойно ответил моряк в индийской шали. — Подойдите ближе, капитан Лудлов! На мне нет, как видите, никакого оружия. Нам не к чему переговариваться в рупор…

Невольно стыдясь своих напрасных опасений, люди Лудлова налегли на весла и встали рядом с лодкой Тиллера.

— Ну-с, ваше желание исполнено. Какую надобность имеете вы к нам?

— Я прямо приступлю к делу, — ответил Тиллер с легкой улыбкой. — Зачем вы так упорно преследуете бригантину? Оставьте ее в покое, тем более, что до сих пор вам не удалось победить ее.

— В том приобретении, которое мы сделали сегодня ночью, начало успеха.

— Понимаю. Вы намекаете на Сидрифта, попавшего, по несчастью, в ваши руки. Если хоть одно оскорбление будет ему нанесено, мы сумеем отомстить.

— Ваши слова звучат несколько странно, принимая во внимание ваше положение осужденного, но мы извиняем их из уважения к мотивам, которые руководят вами… Ваша бригантина, мэтр Тиллер, лишилась многого в лице Пенителя Моря, и, может-быть, вы теперь более расположены внять голосу благоразумия. Я слушаю.

— Я намерен только предложить вам выкуп, который королева, надеюсь, не отвергнет, если ей дороги интересы казны. Но сперва выслушаем, в чем состоит ее воля.

— Прежде всего я, как моряк, обращу ваше внимание на положение обеих сторон. Я уверен, что «Морская Волшебница», пользуясь береговой тенью или темнотою ночи, скрывается в бухте. Выход ее через проход теперь заперт моими шлюпками, а также крейсером, в чем вы можете убедиться собственными глазами. Другие проходы тоже закрыты. Завтра на рассвете мы узнаем точно место нахождения бригантины и будем действовать…

— Прекрасно. Что же надо сделать, чтобы избежать этой опасности?

— Сдать бригантину. Хотя вы уже осуждены, но мы готовы удовольствоваться одним судном, бывшим до сих пор причиною ваших заблуждений, и надеемся, что тогда вы обратитесь на более честный путь.

— С вашего благословения! Теперь выслушайте меня, капитан Лудлов! У вас в плену находится особа, которая дорога сердцу всех нас. Отдайте ее нам, и мы обещаем покинуть ваши берега.

— Недурно с вашей стороны, но только я еще не сумасшедший, чтобы отпустить важного пленника, которого я считаю причиною всех зол, по первому слову его подчиненного и притом без всякой гарантии с вашей стороны. Право, господин Тиллер, удачи вскружили вам голову. Если я теперь и разговариваю с вами, то только из участия к моему пленнику. Не злоупотребляйте же моим терпением. Если придется силой овладеть вашим кораблем, вы подвергнетесь суровой каре закона.

— Ваше недоверие я нахожу извинительным, — ответил Тиллер, с трудом сдерживая порыв оскорбленной гордости. — Слово контрабандиста, конечно, ничто в глазах королевского офицера. Мы с вами смотрим на все под различными углами зрения. Я даже должен поблагодарить вас за эти слова, ибо они сказаны вами с добрым намерением. Но согласиться на ваше требование я не могу. Наша бригантина, как вы сами согласились, корабль замечательный. Едва ли есть ему равный по быстроте хода на всем океане. Клянусь, скорее пожертвую я улыбкой наипрекраснейшей женщины на свете, чем изменю своему кораблю! Вы не раз видели его, капитан Лудлов, в разнообразных положениях: в бурю и штиль, днем и ночью, вблизи и издали, с парусами и без них. Спрашиваю вас, разве он не достаточно красив, чтобы заполнить сердце моряка?

— Не отвергаю ни достоинств вашей бригантины, ни ее красоты. Жаль только, что про нее ходит такая дурная слава.

— Я уверен был в вашей похвале. Право, я становлюсь ребенком, как только речь заходит о моем корабле! Однако, пора кончить наш разговор. О сдаче бригантины не может быть и речи. Что вы думаете о кругленькой сумме денег, которая пойдет в вашу пользу в случае, если мы нарушим слово?

— Вы просите невозможного. Бригантина — или ничего!

— Скорее жизнь отдам, чем бригантину! Вы думаете, что мы окружены со всех сторон и что вам не остается сделать ничего большего, как с наступлением рассвета забросить крючья на наше судно? В таком случае эти честные матросы могут разуверить вас в неосновательности этих надежд. Нам случалось проскальзывать сквозь ваш флот. Ваши ядра не испортили красоты «Волшебницы». Но скажите, в каком преступлении можете вы обвинить Сидрифта и за что вы захватили его?

— Для нас достаточно одного имени Пенителя Моря, — отвечал, смеясь, Лудлов. — Хотя прямых улик в каком-либо преступлении и нет, но его можно свободно арестовать, так как он находится вне покровительства закона…

— Вот ваша хваленая справедливость истинных пиратов, захвативших власть в свои руки! Вы осуждаете человека в его отсутствие, человека, который молчит. Но если вы думаете безнаказанно совершать насилия, то знайте: существуют люди, которые чувствуют живой интерес к судьбе этого молодого человека.

— Не теряйте времени на напрасные угрозы! — нетерпеливо возразил Лудлов. — Если вы принимаете мои условия, то говорите это сейчас. Если нет, то ответственность за последствия лежит на вас!

— Пусть эти последствия падут на меня. Хотя мы и не можем притти к соглашению, но это не мешает нам расстаться друзьями. Протянем друг другу руки, как подобает храбрым морякам; нет нужды, что в минуту столкновения они готовы перервать глотку один у другого.

С этими словами Тиллер дружелюбно протянул руку. Лудлов колебался. Однако, слова контрабандиста звучали так искренно, манеры его настолько отличали его от прочих собратий по ремеслу, что молодой человек устыдился своего недоверия. Притом он боялся обвинения в неучтивости. Все это заставило его принять, хотя и крайне неохотно, протянутую руку. Контрабандист воспользовался этим, чтобы притянуть свою лодку к самой шлюпке Лудлова, и затем, к величайшему изумлению всех присутствующих, перескочил к Лудлову и сел к нему лицом к лицу.

— Есть дела, которые не могут быть обсуждаемы во всеуслышание! — заметил он тихо. — Скажите откровенно, капитан Лудлов, знает ли ваш пленник, что его судьбою интересуются?

— Недостатка в утешениях нет, господин Тиллер, так как его утешает прекраснейшая женщина…

— А, понимаю! Вы говорите об Алиде?

— К несчастью, вы правы. Эта экзальтированная девушка, кажется, только и живет в его присутствии. Она презирает мнение других и потому не побоялась приехать на мой корабль.

При этих словах с лица Тиллера сбежали последние следы беспокойства.

— А альдерман?..

— Он благоразумнее своей племянницы, так как не позволил ей ехать одной.

— Довольно. Что бы ни случилось впоследствии, в настоящую минуту мы расстанемся дружески. Не опасайтесь пожать руку осужденного: он честен по-своему. Есть много князей, руки которых более запятнаны. Свидетельствуйте мое почтение этому безрассудному молодому человеку. Сердце у него — олицетворенная доброта. Я жизни не пожалел бы, чтобы охранить его. Но, несмотря на это, бригантина должна быть спасена. До свиданья.

Голос моряка невольно дрогнул от волнения. Сжав руку Лудлова, он вернулся в свою лодку со спокойствием человека, для которого океан — жилище.

— До свиданья! — повторил он, делая знак своим людям. — Мы еще с вами увидимся, — крикнул он на прощанье капитану.

— И не далее как на рассвете этого же дня, я уверен в этом!

— Едва ли! Доброго ветра и приятной стоянки! Обращайтесь хорошо с вашим пленником, и успех во всем будет сопровождать ваш флаг, за исключением предприятий против нас.

Матросы и с той и с другой стороны одновременно налегли на весла, и обе шлюпки быстро удалились одна от другой.