Пепел богов. Трилогия

Мугаи звали это плоскогорье гиблой долиной. Впрочем, каким оно еще могло быть, если все земли — от вершин Северного Рога и Западных Ребер до самых границ Салпы — именовались Гиблыми. Но узкая высокогорная долина, отделенная от равнины старыми рудными увалами, гиблой считалась не из-за населявших окрестные земли свирепых палхов, которые сами предпочитали не иметь дела с горами. И не из-за того, что зиму и большую часть весны и осени ее покрывал снег, только летом буйное разнотравье захватывало в прочее время спящую землю, трава поднималась так, что скрывала путника вместе с лошадью. И не из-за того, что полевой вьюн свирепствовал в разнотравье, переплетал стебли, превращая пышный луг в непроходимые заросли, олени застревали в зеленых дебрях, куда уж там путнику. Только кабаны и пировали короткое лето в этих местах, проделывали ходы в зарослях, выкапывали из жирной земли вкусные клубни, выкармливали поросят. Воистину гиблым делали плоскогорье две другие напасти. Снежные лавины, которые всю зиму то и дело скатывались с хребта, перехлестывая узкую долину поперек и снося редкие, оставшиеся с лета, пастушьи биваки отчаянных мугайских пастухов. А под конец лета и начало осени — пожары. Верно, оставался еще металл в рудных увалах, если всякая грозовая туча норовила осыпать их молниями. От молний загоралась высокая трава, которую не пробивал насквозь никакой дождь, и уж тогда ничто живое не могло спастись, поскольку хоть и тянулась долина от ледника близ перевала мейкков почти до Хастерзы на добрых четыре сотни лиг, но выход на равнину имела только один — на юге. То место прозывалось Кабаньими воротами, потому что именно близ них мугаи имели каждую осень отличную охоту на покидающих плоскогорье кабанов. Впрочем, некоторые смельчаки все-таки загоняли на гиблое плоскогорье отары, но и это опять же случалось в самом начале лета. Сейчас была середина весны, и плоскогорье пока еще покрывал снег. Кое-где уже виднелись проталины, но до весеннего цветения было пока далеко.

На всю долину ушла неделя и еще два дня пути. Меньше бы могло выйти, но талый снег ночами схватывался коркой, утром грозя порезать ноги лошадям, потому перед отрядом топал неутомимый Шувай, дробил снегоступами наст, а уж за ним следовали всадники, да Эша торопил осла, который так и держался в хвосте отряда сразу за крупом лошади малла, но не отставал, шагал в полную силу. За неделю пути все утряслось в отряде — говорили мало, бивак разбивали споро и без суеты, охрану несли по двое, хотя вроде и опасности никакой не было. Кай сразу предупредил, что почти до самой Хастерзы придется пройти, там он знает тайный проход в Запретную долину, там и опасность может случиться, потому как большая и злая мугайская деревня расположена за Кабаньими воротами, а на плоскогорье еще с месяц можно не слишком тревожиться, только горные лисы мышкуют на проталинах, да орлы кружатся над головой.

— А мейкки так и оставят обиду? — поинтересовался в первый же день пути Тару, который все никак не мог выкинуть из головы, что озлобленные великаны образовались в самой близости от его башни.

— Все там осталось, — махнул рукой Кай.

— Что там? — не понял Тару. — Да. Перевал там. И мейкки там. Да и башня моя тоже там.

— Я не об этом, — покачал головой Кай. — Догнать нас мейкки не смогут, даже если захотят. Им, чтобы спуститься на равнину, придется лишнюю сотню лиг оттоптать. Но не в том дело. Не думай о мейкках. Все, что было, там, за спиной, и останется. А все, что будет, — начнется, когда мы войдем в долину. И вместе одно с другим уже никогда не сойдется. Забудь.

— Это почему же? — продолжал упираться Тару.

— Да оставь ты этих мейкков, — недовольно буркнул Эша. — О башне тоже забудь, кстати. Тут Кай прав. Прошлая жизнь не вернется. Я ж обещал. Я бы, конечно, еще сказал бы тебе, трухлявец, что мы на собственное кладбище едем, но и сам помирать не спешу. Даже не собираюсь. Тут дело в другом. Если соблаговолит Пустота или же двенадцать, кто ж разберет, кто теперь правит Салпой, соблаговолят оставить нас в живых, да мы еще и доберемся до нужного места… — Эша замолчал, поморщился, покосился на Шалигая, который предпочитал вовсе не открывать рта, — тогда все переменится. И будет, дорогой мой Тару, эта обида мейкков на путников подобна песчинке, что несет в себе горная река. Понял?

— Понял, — сдвинул косматые брови Тару и буркнул через пару секунд: — А кто из нас трухлявец, Эша, мы еще посмотрим.

Подобных разговоров больше не случалось. Только однажды Эша спросил у Кая, что за проход в Запретную долину он сумел отыскать со стороны Хастерзы, хотя все знают, что другого прохода в нее, кроме как через Ледяное ущелье, нет? Да и тот едва расчистили. Кай ответил коротко:

— Через Мертвую падь.

Эша ответом явно удовлетворен не был, потому как долго шевелил косматыми бровями, пока наконец не выдержал и не спросил зеленоглазого снова:

— Послушай, мне, конечно, все равно. Притащи бы ты сейчас крылья и скажи, привязывай, старик, их к рукам, и полетели прямо через вершины Северной Челюсти в Анду, я бы привязал и полетел, но Мертвой пади нет! Или была когда-то, а теперь уже нет. Иначе давно бы ее отыскали или кусатара, или лами, или старцы из Парнса, они-то уж точно всё облазили в окрестностях Хастерзы. Да и сам понимаешь, вряд ли на самом деле есть то самое место, куда, как сказывают мугаи, уходят мертвецы, которых не принимает Пустота. Я, конечно, готов предположить, что мугаям вообще веры нет, но не ты ли в тот год, когда мы с тобой добирались через Ледяное ущелье к границам Запретной долины, сам мне говорил, что трижды обошел предгорья Северной и Южной Челюсти? Не ты ли говорил, что ни с одним старцем из людей и тати перетер о Запретной долине, но так и не нашел другого пути? Да в том же Ледяном ущелье сколько ты потратил золота, пока нанятые тобой лами и кусатара прорубали дорогу в леднике? Даже я отсыпал тебе из гимской казны! То есть что же выходит: или ты зря деньги платил, или зря предгорья оттаптывал?

— Ничего не зря, — ответил Кай, бросил короткий взгляд на Шалигая, потом посмотрел на Арму. — Ничего не зря. Но я бы и не нашел этот ход. С этой стороны он вовсе не виден, мне его с той стороны показали. В тот же год, как мы с тобой, Эша, первый раз вышли на край долины. И с тех пор, если помнишь, я больше и не заговаривал о проходе.

— И кто же показал? — заинтересовался Эша. И тут же окаменел, вытаращил глаза, едва услышал ответ: «Сиват».

— Сиват, — повторила шепотом Арма, вспомнив рассказы матери о странном босом призраке в широкополой шляпе, но громко спросила о другом: — И как там? Как там, в Запретной долине?

— По-другому, — ответил Кай. — Не как здесь.

— Надеюсь, теплее? — поежилась она, поправляя на плечах одеяло.

Он все чаще посматривал на нее. Смотрел так, словно пытался угадать те слова, что поручила передать ее мать. А она ловила его взгляд и думала, что всего лишь за неделю пути чувствует себя так, словно идет рядом с зеленоглазым месяцы. И все эти месяцы она знает, что его мучает, корежит нескончаемая боль и одновременно прижимает к земле усталость. Но все это — и боль и усталость — отражалось только в его глазах и нигде больше.

Кабаньих ворот они достигли в полдень на восьмой день пути. Но еще на седьмой день увалы, которые тянулись справа рыжими холмами, вдруг начали вздыматься к небу, но не так, как снежные вершины Северного Рога, а почти черными каменными столбами, напоминающими горы перегоревших лепешек, словно нашлась хозяйка ростом выше облаков, что зачем-то жгла каменные оладьи и бросала их друг на друга. Снег тем временем под ногами почти исчез, земля обратилась грязью, покрылась тысячами ручьев и украсилась побегами молодой травы. К полудню седьмого дня отряд уже спускался по крутому склону, ручьи на котором объединились в скачущий по камням водяной поток, а впереди, там, где казались нагромождением облаков вершины Северной Челюсти, рядом с которыми даже пики Северного Рога уже не напоминали каменных великанов, появилось что-то вроде стены. На ночлег, спасаясь от сырости, отряд остановился близ одного из каменных столбов, а на следующий день к полудню подобрался и к самой стене. Она была столь высока, что вблизи загораживала даже снежные пики. Камень, который составлял ее, ничем не отличался от пластов камня в башнях, последняя из которых как раз и составляла вместе с изгибом стены те самые Кабаньи ворота.

— Берег, — пробормотал Эша, подошедший во время привала к самой стене и вернувшийся с пригоршней камней.

— Берег чего? — не понял Тару, который уже с утра держал наготове лук, потому как ему чудилось стрекотанье перепелок в довольно высокой у Кабаньих ворот траве.

— Берег моря, — строго ответил Эша.

— Моря? — недоверчиво переспросил Тару и оглянулся, словно сейчас, сию минуту к его ногам должен был накатить прибой.

— Тысячи тысяч лет назад здесь было море, — не унимался Эша. — Волны плескались. Вот они и устроили тут стену. Подмывали, подмывали берег, и получилась стена. И эти столбы тоже от моря.

— Море? — ошалело покачал головой Тару. — И куда же оно делось-то? Высохло?

— Вот, — Эша сунул в руки старого охотника камни, — смотри. Я выковырнул эти штуковины из стены. Видишь? Ракушки морские.

— Ракушки? — отбросил камни в сторону Тару. — Да эта стена тянется до самой Хастерзы! А потом останки почти такой же стены уходят к западу вдоль отрогов Западных Ребер! Уж не хочешь ли ты сказать, что все Гиблые земли — это дно бывшего моря?

— Мудрецы в древности считали, что иногда дно моря и суша меняются местами, — важно кивнул Эша и отвернулся от ошарашенного Тару к Каю, который глотал из жестяного кубка горячий ягодный отвар. — Сегодня еще пройдем пару десятков лиг?

— Ночью, — кивнул зеленоглазый. — Через пять лиг большой поселок мугаев, его надо миновать ночью. Там опасно. Возможна даже схватка.

— Все равно будем на месте через день, — заметил Эша, с тревогой покосившись на встающий через лигу одетый в свежую зелень лес.

— Почему ты так решил? — не понял Кай. — И на каком месте мы будем?

— Продуктов осталось на полтора-два дня, — объяснил Эша. — Ты ведь всегда все рассчитываешь? И не косись на Шалигая и на Арму. Их не должно быть в отряде, но едят они не слишком много, давно уж небось пересчитал пайки? Да и аппетит Шувая тоже учел. А на каком месте мы будем — тебе лучше знать. Наверное, где-то в Мертвой пади. В тайном месте. Там лошадей оставим? Ведь нельзя войти в долину на лошади, или переменилось что? Не боишься, что Шалигай узнает о тайном месте? Что ты знаешь об этом хиланце? — Эша почесал седую бороду, оглянулся.

Сидевший с другой стороны костра хиланец втянул голову в плечи и, словно в поисках защиты, закрутил головой, посмотрел на Шувая, который сидел рядом и жевал пласт вяленого мяса. Мейкк икнул, подмигнул Шалигаю и многозначительно ковырнул в зубах пальцем.

— Я ничего не знаю об этом хиланце, — наконец произнес вполголоса Кай. — И ты прав, послезавтра у нас будет пара дней на отдых. Но не для того, чтобы узнать хиланца. О нем всё узнаю там. В Запретной долине. Как и о каждом. Как и вы обо мне.

— Но путь в долину ему все-таки покажешь? — уточнил Эша.

— Как и каждому из вас, — кивнул Кай. — Все просто, старик. Или мы погибнем там, или вся Салпа изменится. Так что не о чем беспокоиться. К тому же впереди нас ждут спутники, которые опаснее любого хиланца в тысячу раз.

— Это кто же? — забеспокоился обратившийся в слух Тару. — Еще мейкки? Или другие какие тати? Или же ты мугаев в отряд решил набрать?

— Увидишь, Тару, — ответил Кай, и было в его ответе больше тревоги, чем в голосе старого охотника.

Отряд двинулся в путь, перейдя ручей, ставший уже рекой, в сумерках. Арма в который раз убедилась, что если Кай и не видит в темноте, то уж точно слышит и чувствует всё, как дикий зверь. Теперь он вел отряд не по лесным, а по звериным тропам, стараясь не уходить далеко от стены, но как он это делал, когда не было видно не только неба, но и вытянутой перед лицом руки, Арма понять так и не смогла. Об одном спорить не приходилось, лес, через который они шли, был не только наполнен запахом свежих листьев и гнилостным ароматом прошлогодних, но и тревогой, подобной которой Арма не чувствовала даже на перевале мейкков, когда тот же Кай был так напряжен, что капли пота сбегали у него по скулам.

Зеленоглазый назначил привал в полночь, разрешив развести в лесном овраге крохотный костерок. Тару, который следил за припасами, раздал спутникам по куску лепешки и по вяленой рыбине, а Кай вместе с Мекишем бесшумно исчезли в темноте и появились вновь только через час. Арма едва расслышала брошенные им Тару слова:

— Не пойдем теперь. Хотел вдоль стены миновать деревеньку за ночь, но теперь не рискну. Надо бы присмотреться к окрестностям. Перед рассветом выйдем.

— Что там? — прогудел в ответ Тару.

— Трупы, — коротко ответил Кай. — На ближнем дозоре у стены трупы. Вроде бы вчерашние. Дозорные мугаев, которых мы и остерегались. А есть еще дальний дозор, что за деревней. И сама деревня тиха слишком. Ни огонька, ни собачьего лая. Хотя палхская речь мне послышалась. Отдыхать! — чуть повысил голос зеленоглазый. — В дозоре первыми я и Мекиш. Выходим перед рассветом.

— Опасное место, — прошептал малла и, усаживаясь возле Армы, добавил: — Я тут уже ходил с Каем, в прошлый раз едва выпутались. В деревне крепкая мугайская дружина. По нужде всегда жгли пламя на вышках, с окрестных деревенек к ним подмога спешила, несколько раз хорошо схватывались с палхами, держались. Но зато и путникам прохода не давали. Грабили. Даже дозоры держали на тропе вдоль стены, чтобы путников не пропускать.

— Так, может, в этот раз палхи их подмяли? — спросила Арма.

— Нет, — почесал нос маленький тати. — Если бы палхи их подмяли, сейчас бы там барабаны били, да и пожарище бы пылало. Палхи сжигают мугайские деревни. Дотла сжигают. А речь… случайность. Завтра посмотрим.

Мекиш замолчал, хотя и продолжал что-то бормотать под нос, но уже бормотал про себя, и это его бормотание странным образом смешивалось с мыслями, которые полнили голову тати и которые Арма разбирала с трудом. Мыслями, которые больше напоминали крик, вызванный болью, чем неторопливый говор. Тревога, решимость, ненависть, преданность зеленоглазому захлестывали малла одновременно, но все чаще, как и в ту ночь, когда Арма нащупывала мысли тати сквозь стенку лапаньского шатра, перед его глазами вставала мертвая, покрытая солончаками и глиняной коркой равнина.

Точно так же Арма не могла разобрать и мыслей Шувая. Ухватывались обрывки картин, среди которых были только бесконечные снега, камни на этих снегах и огромные добрые ладони. Спасенный Каем мейкк вспоминал мать. Арма, которая способна была прочитать чужую мысль порой за пару десятков шагов, и раньше с трудом справлялась с тем, что царило в головах тати, независимо от того — мейкки, малла, кусатара, лами или палхи перед нею оказывались. Для ясности требовались покой и тишина, но и тогда вместо связных фраз приходилось рассматривать картины и распознавать образы. С людьми было проще. Хотя и не в этот раз. Эша умело загораживался от Армы с первой встречи, к тому же и намотал на голову Тару какую-то ткань с закорючками, из-за чего мысли старика стали напоминать едва доносящиеся сквозь толстую стену звуки. А Шалигай, когда умывался и снимал с шеи многочисленные обереги, словно вовсе ни о чем не думал. Неизвестно, понял ли он, что Арма может копаться в чужих головах, но стоило ей приблизиться к хиланскому посланнику, как тот начинал напевать про себя прилипчивую теканскую песенку — однообразную до тошноты. Или он пел ее постоянно? Хотя у башни Тару Шалигай не врал. Говорил, что думал. Да и за Армой следил с твердой мыслью, которая пробивалась через все обереги, что она покажет ему дорогу к зеленоглазому. И ведь показала. Интересно, а почему он решил, что она должна показать ему дорогу к зеленоглазому? Только ли потому, что она зашла в трактир, где хозяйничали знакомцы Кая?

Арма приподнялась на локте, прислушалась. Шалигай уже спал. У костра продолжал сидеть Кай, да Мекиш топырил уши, прислушиваясь к ночному лесу. Арма опустилась на подушку хвои, закрыла глаза, поежилась, натягивая на плечо одеяло.

Здесь, на юге Гиблых земель, конец второго месяца весны еще не был началом лета. День радовал зеленью, а ночью приходил холод. Льдом молодую траву и ручьи уже не сковывало, но изморозью порой накрывало. Но сейчас вся равнина от вершин Северного Рога и Западных Ребер до границы Салпы спала. Спали мугайские деревни, которые радостно привечали любого беглеца из Текана, переселенца с Вольных земель или из Холодных песков, но при этом видели врага в любом другом госте и пуще других ненавидели палхов и теканских ловчих. Спали стойбища палхов, которых мугаи сумели оттеснить к северу и западу, но уничтожить не смогли; легче было тараканов вывести в деревянном доме в жаркое лето, чем выкурить палхов из их землянок и штолен. Где-то еще южнее, в Хастерзе, которая в последнюю Пагубу устояла при нападении самой сильной орды палхов изо всех упомянутых в летописях, дремали на башнях дозорные. Может быть, спали и те несчастные, которых судьба обрекла на рабскую участь в глубоких шахтах, устроенных людоедами. Богатыми были недра Гиблых земель: медь, соль, железо, олово, мрамор расходились по всему Текану, и мало кого интересовало, что творилось на рудниках, какой ценой извлекались сокровища на поверхность.

— Почему люди ушли отсюда на юг? — проговорила, открыв глаза, Арма. — Ведь все двенадцать кланов Текана в незапамятные времена жили здесь? С этой стороны гор! Я слышала, тех же палхов почти истребили в свое время?

Кай повернулся к спутнице, помолчал несколько минут, потом сказал:

— Да. Развалины я видел. Постепенно отыскал заброшенные тысячи лет назад руины. Все крепости. Трудно судить о том, что было тогда. Но вот по словам того же Эши, в гимских летописях отмечено, что не только Пагуба терзала Салпу. Приходил и великий холод. Ледовуха. На долгие годы сковывала она льдом все, что находилось севернее Восточных и Западных Ребер. Тогда же погибли не только города двенадцати кланов в Гиблых землях, которые еще не были гиблыми. Тогда же погибли и города предков лапани в Холодных песках. Так или иначе, но уже очень давно кланы ушли на юг и построили города в нынешнем Текане. А их прежняя родина стала Гиблыми землями, где живут теперь только палхи, мугаи, мейкки, бродят стаи северных волков, медведи, снежные барсы.

— А также олени, лоси, кабаны, — продолжила Арма. — Плещется лосось в горных реках. Я все это знаю. Но почему кланов было двенадцать, а развалин древних городов отыскалось только одиннадцать. Я знакома с последними летописями, найдены были руины только одиннадцати городов.

— Их двенадцать, — ответил после паузы Кай. — Двенадцатый город сохранился. Впрочем, какой это город, так, маленькая крепость.

— Подожди! — не поняла Арма. — Но Хастерза ведь построена не так давно?

— Я говорю не о Хастерзе, — покачал головой Кай. — О другой крепости.

— Но где она? — не поняла Арма.

— В Мертвой пади, — произнес Кай. — Спи, завтрашний день может оказаться непростым днем.

Отряд был на ногах, едва через мохнатые лапы елей и через узкие листья душистого подъельника к стоянке проникли первые лучи солнца. Стряхивая росу с плеч, Шувай, умудряясь на ходу шарить пальцами в дуплах в поисках зимних беличьих припасов, двинулся, потрескивая валежником, за Каем.

— Браток! — прошипел ему вслед малла. — Тише!

— Обязательно! — буркнул в ответ Шувай и тут же зацепил макушкой ветку сосны, которая не замедлила окатить великана росой и осыпать шишками.

— Тихо! — повысил голос Кай, и мейкк, как по волшебству, действительно стал ступать неслышно.

Переход длился недолго. Вскоре сосны расступились, их сменил молодой ельник, за ельником пришлось спуститься в заросший бурьяном овраг, на дне которого шумел ручей, а затем, ведя коней под уздцы, подняться по едва заметной стежке в гущу цветущего ивняка. Через сотню шагов Кай поднял руку, прислушался, кивнул сам себе, подозвал Тару и Арму:

— Видите дорогу?

Среди кустов проглядывала скорее не дорога, а просека, потому что за нею снова стеной вставал еловый лес.

— Слышите?

— Телега? — прищурился Тару. — Колеса скрипят!

— Одна телега, — кивнул Кай. — Уж не знаю, что произошло в деревне, но если пожара не было, значит, беду принесли не палхи. Хотя голоса их я слышал. Так что скорее мародеры. А мародерами в мугайской деревне могут быть только палхи. Если телега одна, то палхов трое. Один на передке, двое сидят сзади с дротиками. Один из них мне нужен живым. Понятно?

— Как не понять, — хмыкнул Тару, сдернул с плеча тул, выудил из него кривой лапаньский лук, зажал его ногами, ловко натянул тетиву. — Что смотришь, девонька? Взводи свой самострел-то. Только жди моего выстрела, а то твой щелкает небось? Мои задние. Насмерть буду бить. Твой для разговора. Пощекочи его.

— Обоих возьмешь? — усомнилась Арма, уж больно бравым воякой выглядел старик.

— Могу и твоего уговорить до кучи, — прищурился Тару.

— Справлюсь, — отрезала Арма.

Телега показалась в прогалке через пять минут. Ее тащила крепкая северная коняга. Накрытая рогожей повозка была полна, спереди и сзади на ней устроились трое палхов. Ничем бы они не отличались от обычных крестьян, если бы не странно широкие лица и темные волосы, которые начинали расти сразу от бровей. Собственно, бровей и не было. Зато были топоры на поясе у каждого и дротики.

— Ну, помогай мне Пустота, — хрипло прошептал Тару, накладывая на тетиву стрелу. — Давай, девонька.

Для легкого самострела три десятка шагов было не самым близким расстоянием, но стрелки стояли на пяток локтей выше палхов, да и ветер стих как по заказу. Арма выпустила стрелу в тот же миг, как отпустил тетиву Тару, но старик оказался ловок. Еще первая его цель не успела свалиться с телеги с пробитой насквозь — от уха до уха — головой, еще возница не успел взвыть, ухватившись за пронзенное плечо, а и третий палх успокоился со стрелой в горле.

Кай в несколько шагов оказался рядом с повозкой, придержал лошадь и, подойдя к вознице, вышиб у него из руки дротик, после чего произнес несколько фраз на каркающем языке палхов и взялся за стрелу. Палх взвыл, заскрипел, задергал ногами, но новый поворот стрелы все-таки выдавил из него причитания пополам с руганью. Кай выслушал людоеда, спросил еще что-то, а потом резким движением вырвал из плеча возницы стрелу и забил ее в глотку.

— Извини, что испортил, — обернулся он к побледневшей Арме.

— Нужно было убивать? — спросила она.

— Палхов — всегда, — ответил Кай. — Где встретишь, там и убей палха.

— Смотри, девонька, — глухо заметил Тару и потянул рогожину с телеги.

Арма, которая видела уже многое, замерла. Телега была нагружена обрубками человеческих ног. Вырубленные от колена почти до пояса, они лежали окровавленной грудой.

— Идем через деревню, — обернулся к притихшему отряду Кай. — Там еще одна повозка, больше не будет. Палхи сами перепуганы. Не они перебили деревню. Они только прислали две повозки смельчаков поживиться.

— Окорока, — странным, мертвенным голосом прохрипел Тару. — Бабские.

Глава 6

МЕРТВАЯ ПАДЬ

Вторую повозку людоедов спутники застали у распахнутых ворот деревенского острога, занимавшего очищенный от леса холм. Палхов, которые пыхтели, выталкивая телегу через вбитое в землю поперек ворот бревно, перебили тут же и завели обе повозки со страшным грузом внутрь крепости. Деревня уже полнилась тяжким духом. Внутри острога спутников ждало не менее тяжкое зрелище, чем наполненные обрубками тел повозки. Все население мугайской деревни, в которой вместе с женщинами, детьми и стариками было никак не меньше восьми сотен ртов, оказалось перебито. Утренняя мгла медленно рассеивалась между крепкими, сложенными из стволов северной ели домами, обнажая многочисленные трупы. Частью не потревоженные, частью оскверненные палхами. Но самым страшным было не то, что никто не выжил. Самым страшным было то, что во всем остроге, который скрывал внутри себя под сотню крепких домов, не оказалось ни одного поверженного врага мугаев. Казалось, что всех этих, многое повидавших обитателей Гиблых земель, убивали спящими, хотя никто из них не лежал в постели, а все воины были не только вооружены, но даже одеты в немудрящие, но прочные сыромятные доспехи.

Кай вместе с Мекишем обошел несколько домов и вернулся к отряду, который в ужасе сгрудился на центральной площади деревни, бледному, как утреннее небо. Его спутники молчали. Дрожала Арма. Сопел, опустив глаза, Шалигай. Теребил бороду Эша. Сидел в пыли, закрыв голову руками, мейкк. Зачем-то дергал тетиву лука Тару.

— Что скажете? — окинул тяжелым взглядом спутников зеленоглазый.

— Никого в живых, — прошептала Арма. — Ни единого человека. Кто это сделал?

— Трое, — протянул Эша. — Трое их было.

— Точно так, — кивнул Кай.

— Трое, — продолжил Эша. — Все убитые имеют три вида ран, и все раны похожи, словно трое умельцев упражнялись на соломенных куклах. Часть трупов посечена мечом, часть проткнута копьем, часть убита стрелами.

— Странными стрелами, — добавил Тару. — Многие были пронзены ими насквозь, но ни одна из стрел не осталась в ране, хотя их явно не вырезали. Я уж не знаю, что за умельцы тут порезвились, но вряд ли это были люди.

— Не люди, — кивнул Кай.

— Не люди? — чуть ли не впервые с начала похода подал испуганный голос Шалигай. — Кто тогда? А нас так не могут убить?

— Нас нет, — мотнул головой Кай. — Пока нет.

— Может быть, их обидели здесь? — пожал плечами Тару. — Мугаи своенравны. Жизнь в Гиблых землях сделала их коварными. Ты же, Кай, не просто так хотел обходить их ночью? Так бы нас не пропустили?

— Не пропустили бы, — согласился Кай. — Мы бы все равно прошли, но я не хотел никого убивать. Хотя дозорных, наверное, пришлось бы.

— Вряд ли, — покачал головой Эша. — Вряд ли незнакомцы обидели мугаев. Эти трое стали убивать сразу, как только были открыты ворота. Стражник висел на засове ворот. Ворота им открыли сами мугаи, наверное, троица попросила крова, мугаи и открыли. Хотя могли и замыслить грабеж. Где кров, там и кровь. А там уж началась сеча. И ни одна стрела, ни один меч не смогли поразить троицу.

— Кто они? — сузила взгляд Арма, глядя на Кая.

— Увидишь, — ответил он, помедлив. — Думаю, именно эти воины пойдут с нами в Запретную долину.

— С нами? — поразился Тару.

— С нами, — повторил Кай. И тут же повысил голос: — А ну хватит дрожать! Я вовсе не радуюсь этим смертям, но нам придется увидеть и кое-что пострашнее. Не время распускать сопли. Поторопимся. Палхи могут прислать еще гонцов за дармовой плотью. Или чтобы справиться о судьбе двух подвод. У южных ворот острога я видел бочки со смолой. Нужно сжечь острог. Ничего не должно остаться.

Они провозились не более получаса. Смола оказалась твердой, но Тару забрался на деревянную стену, поймал на щеку порыв ветра и заявил, что достаточно зажечь южные ворота, огонь разбежится по стенам и с крыши на крышу за минуты. Так и сделали. Вскоре у одной из вышек запылал костер, на который Шувай водрузил тяжелые бочки. Те задымились, затрещали, пламя взметнулось и, взревев на ветру, начало пожирать одно за другим вбитые в землю пересушенные бревна, а затем уже и побежало с крыши на крышу. Отряд уже отъехал на пару лиг, когда огонь поднялся выше леса. И даже на таком расстоянии слышался треск. Впереди же над словно заморенными елями по-прежнему высилась каменная стена.

— За Туварсой такой берег, — вдруг сказал, оглянувшись, Кай. — В десятке лиг и до самой границы Салпы. Но этот повыше будет. В нем в некоторых местах чуть ли не полтысячи локтей.

— А выше что? — спросила Арма, стараясь выгнать из головы видения мертвых тел.

— Выше крутые склоны вершин Северной Челюсти, — пожал плечами Кай. — Может быть, есть плоскогорья, но там не живут ни люди, ни тати. Холодно. Мертвый камень. Нет даже горных баранов.

— Туда еще и не забраться, — добавил, бурча что-то про себя, Эша. — Пытались некоторые, да никто не преуспел. К тому же ужас.

— Ужас? — не понял Тару.

— Он самый, — кивнул Эша. — Ты не был в Запретной долине, а я был. Пусть и на краю. Еще в Ледяном ущелье за полсотни лиг накрывает так, что колени трясутся. Бывалые воины по нужде в штаны ходят. И говорят, что чем выше в горы или ближе к долине, тем этот ужас сильнее. Так что готовься, старик.

— Готовлюсь, — буркнул Тару, спешиваясь с лошади и осматривая землю.

— Что там? — окликнул его Кай.

— Трое, — выпрямился старик, отряхивая ладони. — Точно трое, как ты и говорил. Но пешие. В дорогих сапогах. С каблуками и набойками. Чудные набойки, вроде маленьких подков. Две пары большого размера, а одна детская. Или бабская. И все тяжелые.

— Убийцы? — посмотрел на Кая Эша.

— Убийцы, — глухо ответил Кай и добавил, понукая коня: — И наши спутники, дорогой Эша. И будь я проклят, если мне нравится, что они натворили.

Тару покачал головой и поспешил вернуться в седло. Отряд продолжил путь. С каждым шагом местность становилась все ниже, под копытами коней начала хлюпать влага, тропа обратилась в полосу грязи.

— Вот второй дозор. — Кай придержал лошадь, показал на деревянную вышку, закрепленную между двумя высокими елями, последними мощными красавицами перед чащей недорослей. — Слева дорога, по которой мы должны были пройти, здесь она соединяется с этой тропой. Я думал миновать их вдоль стены, но уж больно сыро в этом году, да и трупы…

Трое мугаев лежали под вышкой, еще один висел на ней. Все четверо были убиты лучником, но стрел в телах снова не оказалось.

— Ну и спутники у нас, — сплюнул на землю Тару. — Вышку тоже будем жечь?

— Нет, — ответил Кай.

— А тела? — не понял старик.

— Оставим лесному зверью, — сказал зеленоглазый. — Палхи сюда не сунутся.

— Почему? — не поняла Арма.

— Здесь болото вдоль стены, — объяснил Эша. — Палхи боятся болот. Тем более связанных с мертвецами.

— Мертвецами? — не поняла Арма.

— Кладбище, — крякнул Эша. — Тут кладбище древних. Старое кладбище. Древние захоронения почти все ушли в топь, но мугаи тоже стали хоронить здесь своих мертвецов. Много столетий. Знаешь, как они их хоронят? Просто кладут на землю или на камень. В бересту оборачивают, и всё. А палхи считают, что если мертвеца не удалось съесть, то его лучше не беспокоить. Он сам может съесть кого угодно.

— Ерунда, — оглянулся Кай, придерживая лошадь. — Мертвецы не опасны. Здесь не опасны.

— А где опасны? — с подозрением переспросил Тару.

— Где-нибудь еще, — ответил Кай и махнул рукой вперед, туда, где блестела между стволами вода. — Но ты прав, Эша, нам нужно на кладбище.

— Тут нету Мертвой пади, — раздраженно буркнул, Эша. — Я бывал здесь годков двадцать назад. За кладбищем все та же стена!

— Стена нам и нужна, — кивнул Кай. — Мертвая падь будет чуть позже.

— Позже, — начал брюзжать Тару. — Могли бы и обогнуть кладбище, где тут дорога к Хастерзе?

Дорога к Хастерзе, выйти на которую в весеннюю сырость, минуя вышку мугаев, было непросто, отыскалась через пару сотен шагов. Она воистину была дорогой, пусть и малохоженой. Болото черными зеркалами отсвечивало справа и слева от нее, но, огибая растопырившие ветви молодые елки, по ней можно было передвигаться даже верхом. Однако Кай свернул в лес уже через полсотни шагов. Направил лошадь левее, преодолел довольно крутой спуск и двинулся прямо по воде.

— Не медлите! — крикнул он, обернувшись. — Держаться за мной, здесь среди луж древняя дорога. Воды всего по колена. В середине лета она просыхает, мугаи чистят старую дорогу. Берегут. Но сейчас придется просто следовать за мной.

Впереди действительно над водой просветом тянулось что-то вроде просеки.

Арма осторожно подала лошадь вперед. Та захрапела, но, нащупав копытами твердое, пошла. Даже осел Эша, который в болотистом лесу явно пал духом, приободрился и забулькал по древним камням.

Стена, к которой держал путь отряд, становилась все ближе. Казалось, еще немного, и она перегородит половину неба, но вскоре Арма перестала смотреть на стену. В нос ударил трупный запах. Застарелый, но не менее отвратительный. Среди елей, которые уже напоминали не деревья, а скорее уродливые больные кусты, начали мелькать какие-то камни, верхушки колонн или обелисков, и на многих из них, прихваченные веревками, лежали, сидели, висели разложившиеся трупы, а где-то и вовсе одни кости.

— Тьфу ты, напасть! — выругался Тару.

— Мертвецы, — заметил Эша. — Поверь мне, Тару, я много прожил, но мертвецы никогда не доставляли мне хлопот.

— Мне тоже, — буркнул Тару. — Но если бы ты знал, Эша, скольких из тех, кто мне никогда не доставлял хлопот, я бы мечтал никогда не встретить, ты бы меня понял. Эй, зеленоглазый! Скоро там?

— Скоро, — оглянулся Кай и, сунув в рот два пальца, вдруг оглушительно свистнул.

Арма придержала лошадь. До стены, которая прямо от древней дороги отступала в глубь гор, образуя что-то вроде залива, оставалось не более сотни шагов. Корявые ели вовсе иссякли, зато камни торчали в избытке, хотя и они уходили в воду. Весь залив по левую руку занимала черная вода зловещего, судя по белеющим у берега костям, озера, которое вряд ли пересыхало и в самое жаркое лето. Зато по правую руку имелся островок сухой земли, на котором курчавился свежими листьями непролазный ивняк. Южнее вдоль стены продолжалось всё то же болото.

— Течима! Усанува! — выкрикнул Кай. — Хватит прятаться, выходите. Я вижу ваши следы!

Ивняк зашевелился, и оттуда сначала показалась округлая физиономия молодого кусатара, как водится, со сросшимися на лбу бровями, а затем и весь тати — одетый в обычный гиенский кафтан, разве только рукава на нем были надставлены — на половину локтя. По-другому, как знала Арма, и быть не могло, руки у всякого кусатара достигали почти до колен. На поясе у этого висел здоровенный топор в резном чехле.

— Течима! — спрыгнул с лошади Кай. — А что с Усанува?

— Он робеет, — развел огромные руки в стороны кусатара, не позабыв окинуть взглядом спутников Кая и приветливо кивнуть Мекишу и Шуваю.

— И в чем же причина его робости? — не понял Кай.

— Он нарушил слово, — вздохнул Течима. — Нас трое, а не двое.

— Трое, — кивнул Кай. — Да хоть четверо, время не терпит, пускай Усанува прекращает робеть и выходит, мы спешим.

— Понял, Кай, — кивнул кусатара и снова нырнул в кусты.

Течима появился из них через минуту, ведя под уздцы сразу двух лошадей. На одной из них сидел вооруженный несколькими дротиками и коротким луком, исполненный неподдельной скорби седой лами, на другой скорчилась чумазая девчушка лет шестнадцати, прихваченная за руки и поперек пояса веревкой.

— Вряд ли недавнюю резню сотворила эта троица, — усомнился Тару. — Нет. Они не могли взять на себя целую деревню мугаев.

— Эти нет, — согласился Эша. — Но кто-то взял. И не думай, старик, что я не видел их следы. На спуске с дороги на Хастерзу они были, хотя вот эти две лошади прошли поверх.

— Рад видеть вас. — Кай сначала обнялся с кусатара, потом похлопал по ноге печального лами. — Не время предаваться скорби. Что за девчонка?

— Мугайка, — пожал плечами Течима. — Сейчас притихла, а еще вчера была словно кошка. Мы встретили ее в десятке лиг отсюда в сторону Хастерзы. Она мяукала и рычала как зверь. Ты посмотри, пока мы ее поймали и связали, она мне все руки покусала!

— Зачем она была вам нужна? — спросил Кай, приглядываясь к незнакомке, которая зыркала на него как кошка, попавшая в силок, только зубы не скалила.

— Там что-то случилось, — неожиданно подал скрипучий голос лами и показал рукой на северо-запад, где над лесом стоял столб дыма. — Да, там, где теперь дым. Она бежала оттуда. И потеряла разум, если она его потеряла, конечно. Но если потеряла, то точно из-за того, что случилось там. А потом тот ужас, который был там, прошел по этой тропе. И поэтому мы пришли сюда не вчера, а только сегодня. Я почувствовал ужас, и мы отошли назад. И она тоже почувствовала. Но уже не визжала, а только сопела от страха. Теперь это прошло.

Кай оглянулся, нашел глазами Арму, кивнул ей, дождался, когда его спутница приблизится, и только после этого шагнул к незнакомке.

— Имя? — спросил он ее.

Та гордо выпрямилась, дернулась, показывая стягивающие ее путы, и отвернулась.

— Ее зовут Теша, — сказала Арма.

Девчонка вздрогнула и прошипела что-то нечленораздельное, с ненавистью глядя на Арму.

— Вот видишь, Теша, — сказал Кай, — мы можем читать твои мысли. Ведь ты из деревни на холме? Ты читать наши мысли не можешь, поэтому я скажу тебе кое-что. Сейчас мы торопимся, и тебе придется пойти с нами, потому как пока что никто не должен знать нашего пути. К тому же не все тайны принадлежат нам. Но я бы посоветовал тебе рассказать все, что здесь приключилось. Ведь твоей деревни больше нет, Теша. В ней все убиты. До последнего человека. Ты поняла?

Девчонка выпрямилась и словно окаменела, только слезы полились по ее щекам.

— Давай, Течима, — повернулся к кусатара Кай. — Садись на лошадь позади пленницы и в путь. Привал будет через час.

— Она ж меня покусает! — с сомнением посмотрел на девчонку кусатара.

— Будь осторожен, — посоветовал Кай и поднялся в седло. — Но если что, знай, снадобье от укусов дикого зверья у меня имеется. Трогаемся. Еще немного — и передохнем.

— Еще немного? — с сомнением огладил бороду Эша. — С этой троицей нас уже десять. А ты еще грозился тремя мерзавцами, которые к тому же не люди. Ты войско собираешь, Кай?

— Чтобы покорить Запретную долину, может не хватить даже войска, — ответил Кай и вдруг подал коня вперед, прямо в черную воду.

— Э! — в ужасе повысил голос Тару. — Я плавать не умею, зеленоглазый! У моей башни мелкая речка! И если путь в Мертвую падь лежит через утопление, то я не согласен. В это озеро я согласен нырять только мертвым. Это ж известная на всю северную Салпу Черная погибель, она даже зимой не замерзает!

— Нырять не придется, — обернулся Кай. — И гибели не обещаю. В самом глубоком месте лошади едва замочат брюхо. Тебе, Эша, придется замочить порты. Но осел тоже не утонет. Седло сухим останется.

— Ну, уж нет, — пополз с осла старик. — Что мне с мокрыми портами до сухого седла? Я лучше переберусь на лошадь к Тару. Заодно и приободрю его. А ослик сам пойдет. Он хоть и упрямый, но от меня никуда. Однако что ты задумал, Кай? В этом озере даже рыбы нет! Это ж воистину Черная погибель. Или она и есть Мертвая падь?

— Это ее предвестие, старик, — ответил зеленоглазый. — И ты, Шувай, не робей. Тут действительно нет рыбы, только пиявки, но им твою шкуру не прокусить.

Так уж получилось, что всю дорогу Арма держалась возле Кая. Вот и теперь она подала лошадь сразу за конем зеленоглазого, и только смотрела по сторонам, удивляясь, зачем Кай решил отправить отряд в черные воды, ведь насколько хватало взгляда, не было в высоком береге ни расщелины, ни пещеры. Или на самом деле придется им где-то у дальнего берега оставлять лошадей и нырять в черную воду, чтобы вынырнуть где-то в потаенном месте?

Вода тем временем действительно оказалась черной, потому как не проглядывалась даже на ладонь. Вот она достигла лошадиных коленей, вот поднялась к брюху. Хорошо хоть или дно было каменным, или затянутая тиной дорога продолжалась и по дну озера, но животные ступали уверенно. Только Шувай начал скулить негромко, жалуясь на холодную воду и на собственные страхи. Арма оглянулась. Сидевшая перед кусатара Теша уже перестала плакать, но не потому, что у нее закончились слезы. Ее обуял ужас. Лицо побелело, губы стали серыми, глаза расширились и не отрывались от черного зеркала воды, словно именно оттуда должна была вынырнуть та самая погибель, которая уничтожила ее деревню.

Между тем за спиной осталась одна сотня шагов, другая, началась третья. Кай продолжал держаться стены, глубины не прибывало, даже порой опять показывались из воды колени лошади. Правда, иногда движение замедлялось, когда зеленоглазый, вновь погружая животное по брюхо в воду, огибал упавшие со стены камни. Постепенно стена начала уходить вправо, образуя еще один заливчик, уже невидимый с берега, и закручиваясь подобно улитке, пока Арма, к собственному удивлению, не обнаружила, что берег встает стеной уже и справа и слева от нее, а вместо черной воды озера под ногами лошади журчит ручей уже не черными, а светлыми струями.

— Тихо! — обернулся Кай к вытаращившим глаза спутникам. — Дальше следует не шуметь вовсе.

— Опасность? — прошептала Арма, потянувшись за самострелом.

Кай поднял голову, окинул взглядом вздымающиеся к полосе желтого неба стены и заметил чуть слышно:

— Уважение.

Скалы расступились через половину лиги. Впереди, над снежными бликами вершин блеснуло солнце. Арма невольно зажмурилась, а когда пригляделась, не сдержала вздоха. Уютная долина шириной едва ли не с ту же половину лиги открылась перед отрядом. Уже не чахлые ели, а высокие сосны подпирали каменные границы укромного места. И дорога, которая все-таки привела путников в потаенную падь, не закончилась у входа в долину, а убегала куда-то вдаль, разрезая ее вдоль. И всюду — и справа и слева — высились все те же стелы, надгробные камни, барельефы и целые склепы, что и перед Черной погибелью, разве только вокруг них зеленела трава, а над ними не было закреплено чьих-то останков.

— Мертвая падь! — восторженно прошептал Эша. — Уж не знаю, зеленоглазый, что будет с нами дальше, но я уже не жалею, что отправился с тобой в этот поход.

— И я, — с тоской прогудел Шувай, сбивая с ног щелчками огромных пальцев пиявок. — Если бы еще узнать, чем питаются эти пиявки, когда меня тут нет? Я смотрю, ни одна не присосалась к лошадиным ногам, а моя шкура для них вовсе не преграда!

— Эти пиявки заточены на тати, — заметил Эша. — Лошади же появились в Салпе вместе с людьми.

— С чего ты взял? — удивился Мекиш, придерживая коня.

— Ах да, — кивнул Эша. — Раньше они были маленькими и жили в дуплах малла, а потом спустились на землю и подросли.

— Ухаживают, — вдруг подал голос Шалигай. — Ухаживают за захоронениями. Пыль стерта, паутина. Свежий покос на траве.

— Да, ухаживают, — перевел взгляд с хиланца на Арму Кай. — Но с разговорами лучше обождать. Через полчаса мы остановимся вон у той рощи. — Кай махнул рукой вперед. — Там и поговорим.

— Почему там? — перешел на шепот Эша. — Мы могли пройти сегодня еще лиг двадцать! Мне кажется, эта узкая долина весьма длинна!

— Мы пройдем эти двадцать лиг, — сказал Кай. — Но поговорить нам нужно теперь.

Отряд добрался до рощицы еще до полудня, но все последние минуты пути Арма ловила на себе встревоженный взгляд мугайки. Правда, разобрать ее мыслей не могла, исключая отчаяние, боль, страх и ненависть к ней, синеглазой колдунье, которая, как оказалось, может копаться в чужой голове. «Если бы так, — думала Арма. — До Эша, а с его благоволения и до Тару, не достучишься, у всех тати, в том числе и вновь прибывших, в голове творится неизвестно что, а Кай для нее недоступен с тех самых пор, как она встретилась с ним впервые, еще девчонкой». Оставался только Шалигай, который перебивал наполняющим его ужасом собственные обереги и во всякую минуту опасности или неясности начинал уговаривать себя быть храбрым и смелым, или же начинал гнусавить отвратительную песню, да все та же перепуганная мугайка. И что с ее дара? А там, в Запретной долине, как сказал тот же Эша, этот ее дар вовсе исчезнет или будет не нужен.

За рощицей кладбище, которое хранило под своими камнями очень далеких предков обитателей Салпы, потому как надписей на обелисках Арма не могла рассмотреть с дороги, да и вырубленные на склепах рельефы были оплывшими и едва угадываемыми, заканчивалось. Ручей, который вместе с дорогой резал долину вдоль, обратился омутком. Возле него нашлась и поляна с зеленой травой, и даже словно специально приготовленные дрова, так что костер не заставил себя ждать. За готовку было принялась Арма, но Кай подмигнул Шуваю, и когда гигант снял с лошади заверещавшую Тешу, обратился к синеглазой спутнице с просьбой:

— Отведи мугайку за деревья. Пусть облегчится. Но только руки не развязывай. Пока не развязывай. Вот я скажу то, что должен сказать, потом развяжем.

Мугайка пошла за Армой послушно, как собака на поводке. Позволила без звука распустить шнуровку на платье, оправилась, нисколько не застеснявшись посторонних глаз, и так же молча вернулась к костру. Привал был недолгим, поэтому каши Тару сообразить не успел, только заварил ягоду с медом, зато Эша разделил остатки хлеба и вяленого мяса на всех. Кусатара и лами выложили на походный ковер и свои припасы.

— Яички! — захлопал огромными ладонями Шувай, хотя доставшиеся ему два яйца были для великана как два зернышка в наваристой каше.

— Ешьте, — сказал Кай, все-таки приказав развязать руки Теше, но говорить начал еще до того, как трапеза завершилась.

— Разговор будет коротким, — начал зеленоглазый. — Я рассчитывал, что со мной пойдут двенадцать человек. Считая меня, двенадцать. Но получается, что пойдут четырнадцать. Вместе с Шалигаем и Тешей — четырнадцать.

— Я никуда не иду, — прошипела мугайка.

— У тебя нет выбора, — обернулся к ней Кай. — Хотя нет, выбор есть. Сегодня еще до заката мы доберемся до укрытия, возле которого меня будут ждать трое наших последних спутников, я могу оставить тебя там. Но тебе придется ожидать в темнице, пока наш поход не завершится. И я не уверен, что тебя выпустят живой оттуда, даже если он завершится удачно. Нынешние хозяева этой долины не любят случайных гостей.

— Где они, эти хозяева? — вскинулась Теша.

— Они уже знают, что мы здесь, — ответил Кай и повернулся к Тару: — Можешь спросить хоть старого охотника.

— Это точно, — проворчал старик. — Глаз не спускают.

— Но если ты даже захочешь уйти сейчас, то выбор будет один, — жестко сказал Кай. — Я выстрелю тебе вслед. Предположим, случится чудо, и я не попаду. Или мой конь откажется преследовать тебя. Или дозорные этой долины выпустят тебя в твои ненаглядные Гиблые земли, что ты там будешь делать? Твоей деревни нет, а на ее остроге держались и все окрестные деревни. Боюсь, что они уже покинуты жителями, потому как теперь палхов остановить будет сложно. Иди!

Зеленоглазый шагнул к своей лошади и выдернул из чехла ружье.

Теша опустила взгляд в траву, застыла.

Кай выждал несколько секунд, сунул ружье обратно в чехол.

— Я иду в центр Запретной долины, в Анду. Там в Храме Двенадцати Престолов таится загадка Салпы, там таятся причины Пагуб, что опустошают наши земли. Там можно разрушить клетку, в которой заключена наша земля. Но не спрашивайте меня, что будет дальше. Я могу сказать только одно — если наш поход завершится удачно, все будет не так, как теперь.

Кай помолчал.

— Вместе со мной идут четырнадцать… не только человек, — продолжил зеленоглазый. — Тати: мейкк Шувай, малла Мекиш, кусатара Течима, лами Усанува. Люди: я, Кай, или Кир Харти, или Луккай, — из клана Сакува, можете звать как кому угодно, Арма — из клана Хисса, Шалигай, посланник нынешнего иши — воин из клана Паркуи, Тару — охотник-отшельник из лапани, Эша — мудрец из крепости Гима, Лилай — воин из клана Хара, который будет ждать нас в конце этой долины.

— Клан Хара! — воскликнула Арма. — Разве он не уничтожен?

— Нет, — отрезал Кай.

— А я уж подумал, что у тебя что-то со счетом, — хмыкнул Эша. — Считаю, если нас ждет встреча с троицей, то кто же четырнадцатый?

— Теша из мугаев, — продолжил Кай.

— Мои предки были из клана Эшар — клана Крови! — прошипела девчонка.

— Тем лучше, — ответил Кай. — Там, в конце этой долины, нас будет ждать не только славный молодой воин Лилай. — Там еще будут и трое посланников Пустоты.

— Пустотная мерзость? — вскочил на ноги Эша. — Ловчие?

— Успокойся, — ответил ему Кай. — Так надо. Помощь пустотников может оказаться неоценимой. Кстати, — он повернулся к Теше. — Именно они по какой-то причине уничтожили твою деревню. Только не вздумай попытаться им отомстить. Они уничтожат тебя одним щелчком.

— Зачем столько народа? — спросил Тару. — Я охотник. Я не люблю охоту толпой. Много шума, много следов, мало добычи. Да еще и делить ее на кучу народа. Зачем? Даже твой отряд становится слишком большим, Кай, а я еще слышал, что целые орды собираются в Ледяном ущелье, чтобы войти в пределы Запретной долины в первый день последнего месяца весны. Ровно в полдень! Зачем?

— Запретная долина хочет крови, — проговорил Кай. — Каждый шаг на ней должен быть омыт кровью, иначе она выбрасывает из своих пределов, выворачивает все пути наружу. Я это испытал на себе. Кровь длит ее морок, который ведет к Анде, а без морока она не пропускает никого. Поэтому пусть это будет кровь тех, кто ищет в Запретной долине легкого богатства. К тому же границу лучше переступать одновременно многим. Это не просто — войти в долину. Когда заходят многие, каждый это делает легче. Хотя открыть дверь и перешагнуть порог, очень мало.

— А мы? — подал сухой голос лами. — Мы тоже должны будем омыть своей кровью собственные шаги?

— Я никогда не скрывал опасности, Усанува, — ответил Кай. — И уверяю тебя, что никого приносить в жертву не собираюсь. Но пока мы доберемся до Анды, потерять можем многих. И посланников Пустоты в том числе. Здесь они почти непобедимы. Там — они будут великими воинами, но не более того.

— Я пойду с вами, — не поднимая глаз, сказала Теша.

— Вот и славно, — ответил Кай. — Тогда по коням. Хотелось бы оказаться под крышей до заката.

За рощей Мертвая падь уже не заслуживала именования мертвой. Арме даже подумалось, что, если бы не мрачные стены вокруг, которые делали долину неприступным каньоном, она могла бы оказаться неплохим местом для того, чтобы построить дом и вырастить детей. Перемежаясь лугами, роща сменяла рощу, чистый холодный ручей продолжал журчать под ногами, и даже руины хижин, попадавшиеся тут и там, не наводили на грустные размышления. Все эти дома не были сожжены, они рассыпались от времени. Тем более что в отдалении от уже нахоженной тропы стали видны и стада овец, и даже пасущиеся лошади и коровы. Только пастухи не показывались на глаза, как Арма ни напрягала зрение.

Долина все-таки оказалась не бесконечной. Отряд успел добраться до ее истока до заката. Еще издали Арма разглядела суровые башни, словно подпирающие сходящиеся вместе стены каньона. Башни соединяла неприступная стена, над ней искрился брызгами и шумел водопад, который обращался ручьем, стекающим по ступеням перед воротами, на что Тару тут же заметил, что, если бы водичка так же хлестала над его башней, он вовсе бы не заботился об уборке. Но ни количество ступеней, которых явно было за несколько сотен, и ни специальный подъем для лошадей, устроенный рядом со ступенями, и ни багровый щит клана Хара — клана Смерти над воротами крепости не поразили Арму так, как троица, стоявшая на ступенях у самого начала лестницы.

Одним из троих был высокий и очень широкий в кости, почти такого же роста, как и Шувай, воин с мечом на поясе. Рядом с ним стоял худой и на вид еще более опасный воин с коротким, сверкающим серебром копьем. Третьей была женщина с белыми как снег волосами, с небольшим луком и тулом за спиной. Она показалась Арме настолько красивой, что у нее закружилась голова. Или голова закружилась оттого, что Арма попыталась коснуться мыслей незнакомцев, но едва не провалилась в кромешную тьму? Все трое были одеты в серые простые бурнусы, доспехов под которыми Арма угадать не смогла. Дыры и прорехи в ткани говорили о том, что не все стрелы или удары защитников деревни миновали цель, но троице эти удары вреда не нанесли.

Кай придержал коня, спешился в паре десятков шагов от незнакомцев. Его примеру последовали все спутники, кроме Шувая, которому слезать было не с чего. Зато великан тут же бухнулся на дорогу и начал стягивать с уставших ног сандалии. Ему словно не было дела до троицы.

— Вериджа! — между тем выкрикнул здоровяк.

— Тиджа! — прогудел худой.

— Илалиджа! — звонко раскатился голос красавицы.

И в то же самое мгновение мугайка сорвала с пояса старика Тару кинжал и бросилась к ступеням. Она успела сделать несколько шагов, когда Илалиджа, именно она, махнула рукой, и Тешу унесло прочь, как пушинку ветром.

— Вот ведь беда какая, — вздохнул Тару, поднимая упущенное оружие.

Арма наклонилась к мугайке. Из носа у той текла кровь, лицо оплывало, словно его исхлестали тяжелой ладонью, но девчонка дышала.

— Я могла бы ее убить, но думаю, что тебе она может еще пригодиться, зеленоглазый, — рассмеялась Илалиджа. — Кстати, я принесла тебе мазь, что уменьшит боль от лоскута кожи Пангариджи на твоей спине. Но я все еще могу вырвать его.

— Обожду и вырывать и мазать, — процедил сквозь зубы Кай. — Зачем вы уничтожили деревню? Чтобы показать мне свою силу?

— Отчасти, — гыкнул здоровяк. — Но прежде всего для того, чтобы ты прошел эту деревню без каких-нибудь сложностей. Да и что жалеть мугаев? Народ в той деревне был разбойным и лживым. Да еще и злым. Мы ведь начали убивать только после того, как один из стражников выпустил в нас стрелу. Да смотри хоть по своей девчонке. Чистый зверек!

— Почему вы не вошли в крепость? — спросил Кай.

— Эти последние из клана Хара какие-то испуганные, — пожала плечами Илалиджа. — А мы не привыкли стучаться в двери долго, мы открываем их, когда нам нужно войти. Но люди из клана вроде бы помогают тебе? Тогда к чему нетерпение? А то ведь пришлось бы убить их, разрушить крепость. Зачем? У нас ведь другая цель? К тому же ты кого-то хотел взять с собой из клана Хара? Вдруг бы мы и его убили? Признаться, ты выбираешь неумех, зеленоглазый.

— Какие есть, — отрезал Кай. — Договоренности помните?

— Да, — прогудел Тиджа. — Ты — старший. Мы будем слушаться твоих приказов. Когда выходим?

— Через два дня, — ответил Кай. — Отсюда до Запретной долины два дня пути. Затем — первый день последнего месяца весны.

Глава 7

ОТРЯД

В клане Смерти осталось всего лишь человек пятьдесят. Или около того. Так сказал Кай. Во всяком случае, сама Арма видела десятерых взрослых, в основном мужчин, и гурьбу ребятишек, которые носились по коридорам древнего замка и слушались только крепкой старухи, которая выглядела как воин. Почему-то именно Арме она рассказала, что зеленоглазый привел клан Хара в их же чудом сохранившийся древний замок через год после того, как сам отыскал дорогу к нему. И с тех пор клан Хара трудится над его восстановлением и над приумножением собственного племени.

— Труд по приумножению собственного племени, да еще с очевидным результатом, достоин восхищения, — не замедлил подмигнуть старухе Тару, на что она ответила такой улыбкой, что старик закашлялся. Кай, обмолвившись, что членов клана не следует донимать расспросами, больше не сказал ничего. Зеленоглазый и раньше был не слишком разговорчив, но, после того как отряд встретил у ворот троицу из Пустоты, словно прикусил язык. Между тем замок был полностью расчищен только со стороны долины. Внутри он все еще представлял собой если не развалины, то запустение и небрежение. Почти все коридоры, кроме главного и небольшого внутреннего двора, все еще были завалены мусором, обратившимся за столетия в землю. Трещины от пронзивших стены кустарников ждали заботливых каменщиков. Над конюшней не было крыши. Но общий зал, в котором оказался накрыт стол, уже намекал на строгое, но великолепие.

После молчаливого ужина старуха показала гостям, где можно оправиться и облиться водой, и развела их по кельям, разместив Арму вместе с Тешей.

— Пошли. — Арма расшнуровала мешок, вытащила полотенце, белье, выглянула в коридор, увидела крепкого воина, что стоял с непроницаемым лицом в конце его, и повела мугайку за собой. В закутке, в котором с потолка лилась отведенная от водопада струя ледяной воды, она разделась, стиснув зубы, встала под воду, омылась и посмотрела на замершую в нерешительности мугайку.

— Чего ты ждешь? Вода теплее не станет.

— Ты красивая, — неожиданно прошептала Теша. — Очень красивая. Редко бывает, чтобы и лицо и тело. Сколько тебе лет?

— Двадцать пять, — ответила Арма.

— А мне семнадцать, — так же тихо пробормотала Теша и стала распускать ворот платья. — У нас в двадцать пять у каждой уже пять-шесть детей, и от красоты мало что остается.

Мугайка, конечно, не была так хорошо сложена, как Арма, хотя уж статью та была обязана не только предкам, но и неустанному труду над собой, но не только юность красила Тешу. Вряд ли ей хотя бы день доводилось провести, лежа в постели или на мягкой траве. Она была сильна и не избалованна.

— Оружием владеешь? — спросила ее Арма.

Теша ответила не сразу. Стояла под ледяной водой, прикусив губы, чтобы не вскрикнуть, а как выскочила, все одно утомленно выдохнула. Подхватила полотенце, стала яростно растирать кожу и лишь кивнула Арме, приняв из ее рук белье. Только натянув исподнее, осмотрела собственное платье и бросила коротко:

— Всякий мугай владеет оружием. Я не слишком сильна в стрельбе из лука, но с коротким копьем слажу. — Ее глаза сузились. — Вроде того копья, что был в руках у одного из убийц — у Тиджи. Но оружия у меня нет.

— Будет, — заметила Арма, прихватывая мокрые волосы лентой.

— Будет? — удивилась Теша.

— А ты думаешь, что тебя берут с собой в качестве жертвенного животного? — усмехнулась Арма. — Будет, не сомневайся. Насколько я успела понять зеленоглазого, он не упускает ничего.

— Он… — Мугайка помедлила, потом неуверенно, но отчетливо произнесла: — Он твой?

— Мой? — Арма почувствовала, как что-то кольнуло у нее в груди, но нашла в себе силы рассмеяться. — Он свой собственный. Но если ты об этом самом, то нет.

— Пока нет, — уверенно выговорила Теша. — Но ты думаешь об этом.

— Ты тоже умеешь читать мысли? — усмехнулась Арма.

— Почему спрашиваешь? — удивилась Теша. — Прочти мои мысли и будешь знать ответ.

— Не могу, — призналась Арма. — Запретная долина близко. Говорят, что близ нее приволье для колдунов, а для этого моего дара все наоборот. Посмотрим, как там будет с простенькими наговорами. Читать же чьи-то мысли здесь для меня, как будто пытаться расслышать шепот в грозу. А тебя я с трудом слышала и у входа в Мертвую падь.

— Моя мать была шаманкой, — гордо произнесла Теша. — Я тоже кое-что могу.

— Хорошо, — кивнула Арма и двинулась обратно к келье. — Покажешь при случае.

Ночью Теша плакала. Арма проснулась от ее рыданий под утро и лежала молча до тех пор, пока та не утихла. Но мугайка поняла, что Арма не спит, поэтому заговорила сама:

— Зачем?

— Что «зачем»? — не поняла Арма.

— Зачем он идет в Запретную долину? — Теша снова всхлипнула. — Он что, правда хочет сделать так, чтобы больше не было Пагуб? Хочет, чтобы границы Салпы исчезли? А он не боится, что там, за этими границами, тысячи тысяч всякой мерзости? Он хоть знает, что за твари бродили по нашему лесу в Пагубу? Моя матушка узнала это на собственной шкуре. Долго болела. Умерла… на днях. А если там пропасть? А если тьма смертная? Если после этого наступит Пагуба навсегда?

— Что ты знаешь о палхах? — спросила в ответ Арма.

— Они людоеды, — почти выкрикнула Теша. — Они людоеды и разбойники. Тати. Раньше они занимались охотой, сбором меда и орехов, но теперь заняты только камнями. Камнями и металлами, которые продают Текану. Но сами они не спускаются под землю. У них рудники, где работают рабы. Обычные люди. Палхи заставляют их работать до смерти. Почти до смерти. А потом тех, кто находится на издыхании, откармливают помоями и поедают.

— Ты сказала о рабах, — заметила Арма. — Представь себе, что мы все такие же рабы. И нас тоже откармливают, а потом поедают. Пустота поедает. Многих из нас. Скажи, должен ли раб, которому представилась возможность убежать из клетки, из рудника, думать о том, что будет после? Или после может случиться что-то более плохое, чем то, что уже с ним случилось?

— Разное может случиться, — примиряюще прошептала Теша. — Но скажи другое тогда. А этот… Кай уверен, что он сможет сделать то, что собирается?

— Уверен, — твердо сказала Арма. И добавила: — И я надеюсь, что он не ошибается.

— Но если он хочет остановить Пагубы, — Арма чувствовала, что Теша кусает губы, — почему слуги Пустоты идут вместе с ним?

— А ты что думаешь? — ответила вопросом Арма.

— Думаю, что они хотят остановить его, — прошептала Теша. — Или не дать сделать то, что он собирается. Или как-то все испортить. Нельзя верить негодяю, даже если он говорит правду!

— Интересно, — пробормотала Арма. — Но он все равно берет их с собой. Значит, так нужно. Может быть, пока. Ведь попутчик — это не тот, кто идет с тобой до конца, а тот, кто идет рядом?

— Некоторых попутчиков лучше вовсе не иметь рядом, — пробормотала Теша.

— Как ты спаслась от этой троицы? — спросила Арма.

— Я хоронила мать, — ответила Теша. — Она всю жизнь меня оберегала, учила, пестовала. И даже собственной смертью спасла мне жизнь. Я сделала так, как она просила. Привязала камень к ее груди, положила ее на плот, оттолкнула его от берега озера, после чего дернула за веревку. Узлы развязались, сучья разошлись, и мать ушла на дно. Потом я пошла в деревню, но еще у дозора на тропе почувствовала холод. Смертный холод. Я сказала об этом стражникам, они посмеялись надо мной. Тогда я закрылась и побежала в сторону Хастерзы. Остальное ты знаешь.

— Закрылась? — удивилась Арма.

— Да, — прошептала Теша. — Но не так, как ты. Я видела рисунки на твоем теле. Они помогают тебе, поэтому ты мало закрываешься. Но все равно надо закрываться. Это не так трудно. Сжимаешь кулаки так, чтобы все пальцы были внутри, поджимаешь стопы, сутулишься, очищаешь голову и уходишь. Спокойно уходишь. Ни о чем не думая. Это легко, если умеешь слушать. Когда хорошо слушаешь, сам словно исчезаешь. Я не умею читать чужих мыслей, но зачем мысли, если можно почувствовать другое — страх, ужас, интерес, тоску, вожделение?

— Значит, — вздохнула Арма, — ты почувствовала во мне вожделение к зеленоглазому?

— Нет, — приподнялась в темноте на постели Теша. — Напряжение. Ты очень напряжена. Во всякую секунду рядом с ним ты как тетива, оттянутая к щеке.

— Осторожнее с тетивой, — процедила сквозь зубы Арма. — Она ведь может и поранить.

— Что мне тетива? — вздохнула Теша. — В деревне меня прозывали стрелой.

— Давай спать, — предложила Арма.

— Подожди. — Теша села. — Только одно еще. Сегодня — одно. Скажи, тогда, у входа в Мертвую падь, Кай и вправду мог в меня выстрелить?

Арма закрыла глаза и представила высокого и стройного Кая с ружьем, приложенным к плечу.

— Мог бы, — уверенно сказала она. — Точно мог бы. Но не выстрелил бы. Поверь мне. Тебя убили бы и без него. Там таились дозорные на входе. Я их почувствовала.

— А если бы их не было? — не унималась Теша.

— Я бы не рисковала на твоем месте, — сказала Арма.

После завтрака отряд с оружием собрался во дворе. Все, кроме троицы, которая словно растворилась после первой встречи на лестнице. Старики Эша и Тару присели на лавки, вороша бороды и щуря глаза на изготовленные из ивовых прутьев мишени. Четверо тати примостились на каменном парапете, который огибал двор по периметру. С другой его стороны нашлось место Арме и Теше. Шалигай же, который по-прежнему ни с кем не заговаривал, поворочал головой и сел на стороне тати, возле Шувая, словно гигант мог защитить хиланца от какой-нибудь пакости. Только после этого во двор вышел Кай с мешком. За ним появилась урайка замка, которую, как уже знала Арма, звали Истанза, и, судя по внешнему сходству, ее сын или внук. Широкоплечий воин лет двадцати, которого со спины можно было спутать с Каем, так черны были его волосы, обернувшись, явил достойного сына собственного племени — простые, не слишком выразительные черты складывались в доброе лицо, и только в голубых глазах чувствовались решимость и воля. При нем было простое короткое копье и тул со стрелами, из которого торчал лук. На поясе воина висел меч.

— Это мой старший внук, Лилай, — подтвердила предположение Истанза. — Его отец был ураем клана Хара. Его звали Сай. Он погиб в Кете. Был убит в спину, но сохранил честь. Вот он знает. — Старуха показала на Кая.

Зеленоглазый кивнул.

— Лилай пойдет с вами, — продолжила Истанза. — Если будет угодно высшим силам, как бы они ни назывались, то погибнет, как погибла его мать, когда вместе с остатками нашего племени пробивалась через просторы Текана сначала в Гиблые земли, а потом сюда. Вот он знает, — снова посмотрела она на Кая, и тот снова кивнул.

— Мы ушли из Текана, чтобы перестать служить смерти, — сказала Истанза. — Смерти и ише Текана. Старый договор умер вместе с прошлым ишей, а нового мы решили не заключать. Грязная работа дорого обходится. Поэтому мы здесь. Чтобы не было вопросов. Думаю, мой внук не опозорит мое имя.

— Почтенная, — закашлялся Эша и расправил бороду, — ты так много рассказала нам, потому что не рассчитываешь, что кто-то из нас вернется живым?

— Да, — теперь уже кивнула Истанза, развернулась и ушла.

Лилай приложил руку к груди, склонил голову, обвел будущих спутников взглядом и отошел в сторону, остановился возле Армы и Теши, заставив последнюю стиснуть губы и покраснеть.

Кай спустил с плеча мешок, который неожиданно гулко загремел о плиты двора. Распустил горловину, вытащил объемный сверток, бросил его мугайке. Удовлетворенно кивнул, когда она поймала посылку.

— Кое-какая одежда, сапоги, мешок, самое необходимое, легкий кожаный доспех. Лилай, отдай ей оружие.

Покрасневшая уже чуть ли не до цвета спелой ягоды, Теша встала, положила мешок, снова взяла его в руки, опять положила и уже под смешок Тару приняла из рук воина копье, лук, тул и растерянно опустилась на место.

— Если такое дело, так надо бы ей и лошадку, — заметил Тару. — Или хотя бы ослика. А если нету, тогда можно и ко мне подсадить. У меня лошадь крепкая, места хватит, да и не обижу я ее.

— Твоя лошадь не пригодится, Тару, — ответил Кай, выуживая из мешка еще и связку перетянутых на рукоятях ремнями палок. — Отсюда мы пойдем пешком. Послезавтра утром выходим. Дорога трудная, лошади не пройдут. И ослы не пройдут. Но если бы мы даже их взяли и смогли бы довести до края Запретной долины, там бы пришлось их оставить. Животные не могут перейти границу.

— А я разве тебе не говорил? — повернулся к обескураженному Тару Эша. — Да, дальше ножками.

— Ничего, старик, — улыбнулся Кай. — Надеюсь, что опасения урайки клана Хары напрасны. Но даже в этом печальном случае не сомневайся, твоя лошадка будет вспоминать дни, проведенные в лугах Мертвой пади, как самые счастливые в своей жизни. Шувай?

— Да, мастер, — заскрипел, поднялся на ноги великан.

— То, что громыхало, это тебе. Забирай. И не рассчитывай, что я буду в дальнейшем таскать такую тяжесть.

Мейкк надул губы, затопал к мешку и с довольным урчанием выудил оттуда тяжелый молот на рукояти в три локтя.

— Ручка, мастер, коротковата, — растерянно поднял брови Шувай. — Длиннее бы! Хоть на локоть.

— Длиннее найдем, — ответил Кай и тут же добавил: — Но здесь. Там оружие нужно иметь свое. Там всё… зыбко. Возьмешь дубину в руки, даже помашешь ей в драке, а потом она возьмет и обратится в кучу песка.

— А еда там есть? — обеспокоился Тару.

— Еда есть, — кивнул Кай. — И в песок она в животе вроде бы не превращается. Но тут важно успеть ее проглотить. Иначе — не обещаю.

— Миражи, что ли? — не понял охотник и толкнул локтем в бок Эша. — Как в Холодных песках в июле, когда песок горячий и видится всякое?

— Ты зеленоглазого спрашивай, — охнул и в свою очередь ударил локтем охотника Эша. — Я был там один раз и с самого края. И ни еды, ни оружия там не видел. Песок был. Под ногами.

— Да, — кивнул Кай. — Это что-то вроде миражей. Но их можно не только видеть. По ним можно ходить. В них можно жить. С ними можно разговаривать. Увидите. Будет интересно.

— Это уж без сомнений, — не слишком весело отозвался Мекиш. — С тобой всегда интересно, Кай. Но живым все-таки хотелось бы остаться. Ты-то ведь вроде бы собираешься живым добраться до Анды?

— Собираюсь, — кивнул Кай. — Но не могу обещать этого даже самому себе. К тому же не думаю, что обратная дорога будет легче.

— Ну, так скажи нам все-таки, есть ли надежда остаться в живых? — спросил Мекиш и щелкнул тетивой небольшого лука.

— Надежда есть даже в пасти у северного медведя, — неожиданно прогудел Шувай. — Вдруг у него случится сердечный приступ от жалости к тому, кого он собирается сожрать? Мекиш, ты отличный воин, пусть даже по весу во мне таких, как ты, будет десятка два. Если уж собрался отомстить за гибель своей семьи, чего рассуждать о том, удастся ли остаться в живых? Я вот рассчитываю на одно. Если не удастся, так чтобы не зря. Чтоб не под лавиной. А если под лавиной, чтобы все равно не зря.

— Это понятно, — кисло ответил Мекиш. — Тебе легче. Ты один, как отряд маллских лучников. Двадцать таких, как я. Когда умирать будешь, вспомни, что я бы на твоем месте умер бы уже раз двадцать.

— Никто не знает, что будет там, — оборвал болтовню Кай. — Каждый идет за главным и за своим. Главное — освободить двенадцать узников, что томятся в Храме в Анде. И об этом мы с вами уже говорили. Освободив их, мы освободим Салпу. Что за ее границами — мы не знаем, но каждый из вас надеется на удачу для собственного народа. Мекиш, Течима и Усанува хотят, чтобы мир, который когда-то принадлежал тати, снова принадлежал им. Они надеются, что за границами Салпы орды тати ждут, чтобы войти в нее и стереть с нее людей. Шувай идет со мной, потому что идет со мной.

— Он так хочет, мастер, — буркнул мейкк.

— Думаю, что у остальных свой интерес тоже имеется, — добавил Кай.

— Это точно, — потер ладони Эша. — Именно что интерес.

— И это может случиться? — задумался Тару. — Я насчет того, что орды тати или, того хуже, не просто тати, а палхов?

— Нет палхов, кусатара, малла, лами и мейкков! — подал голос Усанува. — Есть тати! Всякий тати может соединиться с другим тати, иметь детей от соединения, и дети их детей тоже будут иметь детей!

— Понятно, — кивнул Тару. — Это как собачки. Есть маленькие, есть огромные, а во всякой собачьей свадьбе смешиваются без труда. Только они ведь через поколение-два — все одинаковые становятся. Отчего ж у тати не так?

— Тати не собачки! — повысил голос Усанува. — Тати верят в духов, хранят чистоту рода. Тати разные. И одинаковые. В преданиях говорится, что тати как глина. В какой сосуд будешь набивать ее, такую форму она и примет!

— Никогда не мог этого понять, — развел руками Тару.

— Потому что ты не тати, — отрезал Усанува.

— Вот тут согласен! — крякнул Тару.

— На этом и завершим болтовню, — сказал Кай и добавил: — Мне нужно уйти, но у вас есть еще время. Арма будет за меня. Она должна знать, кто и как управляется с оружием, и она должна помочь каждому, кто не знаком с дальними переходами, собраться в дорогу. На всякий случай, если вдруг меня не окажется рядом, даже недолго, она всегда заменит меня. Она мой первый помощник. Это всем понятно?

— Ну, я, к примеру, — Эша закряхтел, огляделся с усмешкой, — даже не претендовал на место помощника. Я говорю о месте первого помощника. Меня бы устроило место где-нибудь в середине.

— Хорошо, — кивнул Кай. — Будешь седьмым. Если же без шуток, уже через пару дней нам будет очень трудно. И самое обидное, — он позволил себе улыбнуться, — если эти трудности навалятся из-за сегодняшних упущений. Времени осталось мало. На всякий случай добавлю, почти все вы умудрены опытом. Каждый и сам сможет оценить, как он готов к пути. Но если у кого чего нет, говорите Арме, Истанза поможет нам.

— Еще бы, — проворчал Тару. — Заполучить чуть ли не табун лошадей и не помочь…

Арма посмотрела на Лилая. Он стоял не шелохнувшись и не подал и вида, что расслышал бурчание старика.

— Всё, — кивнул Кай и покинул двор.

Присутствующие перевели взгляды на Арму. Тару прищурился, почесал бороду, ехидно улыбнулся:

— А ты, девонька, сама-та хоть что-то можешь?

— Я смотрю, охотник, у тебя на поясе имеется не только кинжал, но и меч?

Арма встала, оставила на парапете самострел и посох, выудила из связки палок одну.

— Можешь показать умение управляться с ним?

— Не, — протянул старик. — Приходилось махать, но не более того. Я лучник. Охотник, так сказать.

— Шалигай? — повернулась Арма к хиланцу.

— Конечно. — Шалигай ответил вроде бы робко, но тут же сбросил с плеч мешок, с которым не расставался, снял пояс с обыкновенным хиланским мечом, потуже затянул бечеву на портах. Пошел за палкой. Хорошо пошел, мягко, словно камень под ногами подталкивал воина в подошвы, давал ему силу. И Арма оценила легкость шагов, поняла. Сейчас ей уже не хотелось с ним схватываться, ей хватило шагов. Хиланец был большим, чем казался на первый взгляд. Он был мастером боя.

Она замерла. Остановилась, опустила палку. Чуть согнула колени. Шалигай неловко поклонился. Намеренно неловко поклонился. Или слишком намеренно, чтобы она специально наполнилась подозрениями? Зачем это ему? Может быть, он и сам хочет узнать, кто чего стоит?

— Когда начинать? — спросил Шалигай.

Примерно таким же голосом в хиланских трактирах служка спрашивает, когда подавать смену блюд.

— Начинай, — сказала Арма.

Он ударил неумело. Сверху вниз, точно так, как учат первогодков в хиланской гвардии, когда меч берется двумя руками и опускается вертикально вниз прямо перед собой. Ударил-то он неумело, но ноги… Ноги выдавали мастера. Он двигался медленно, нарочито медленно, но слишком правильно для неумехи. Правая нога пошла вперед, левая догнала ее с опорой на носок у середины ступни правой, и правая тут же продолжила движение дальше. Тяжести тела словно не существовало, Шалигай проплыл эти восемь шагов, что отделяли его от Армы, за секунду, но если бы он хотел сделать это быстрее, то сделал бы.

Она легко отбила удар, развернулась, отбила следующий удар, нанесенный по всем канонам начального курса воина клана Паркуи, отбила третий удар и стала отступать, пытаясь заставить хиланца раскрыть несомненное умение, но он был непроницаем, хотя по-прежнему двигался так, словно за спиной у него было куда как больше десяти лет упорных тренировок. И ни на секунду не сбил дыхание.

— Все. — Шалигай остановился, улыбнулся, поклонился Арме. — Ты хорошо защищаешься. Но не нападаешь.

— Ты тоже не нападаешь, — заметила Арма. — Кто еще хочет сразиться со мной?

— Я не стану, — надул губы Мекиш. — Я маленький. Не мелкий, но маленький. Для вас маленький. И для врагов маленький. У маленького есть приемы, чтобы поразить того, кто больше его. Но лучше эти приемы оставить при себе. Пригодятся.

— У меня топор, — прогудел Течима. — Не слишком удобное оружие для фехтования. Но если что, имей в виду, силой со мной в этой компании может сравниться разве только Шувай.

— Я тоже уж как-нибудь без фехтования, — гыкнул Шувай. — Хотя у мейкков есть такая забава — бить друг друга по голове дубиной. По очереди. Кто первый свалится, тот проиграл.

— Поэтому мейкков так мало? — поинтересовался Тару.

— Нет, — снова гыкнул Шувай. — Выйдешь из крепости, охотник, оглянись. Камней множество, а вершин единицы. Так устроено духами гор.

— Что-то в этом есть, — задумался Эша. — Во всяком случае, какая-то древняя магия в том истукане была.

— Я, — шагнул вперед, поднял палку Лилай. — Я могу. Только в полную силу.

— Всегда в полную силу, — ответила Арма. — Но никогда нараспашку. Скупо. Очень скупо.

— Ты мудра, — заметил воин. — Но умела ли?

— Проверь, — пожала плечами Арма.

Лилай напал на нее внезапно. Так быстро, что она не смогла оценить, насколько он правильно ставил ноги. Отбила один его удар, второй, поймала на знакомом движении и снова поймала. Нет, и Лилай не открыл ей секретов. Он начал исполнять сложный, но обычный танец воина клана Смерти, вся красота которого была в затверженности движений и их скорости. Пожалуй, в настоящем бою ей пришлось бы открыться, войти в схватку всей силой, всем умением, но она знала этот танец. Поэтому просто танцевала в ответ, теми движениями, которые отрабатывают воины клана Смерти в первые годы изнурительных занятий. И только в конце, почувствовав и в движениях, и во взгляде Лилая удивление, чуть-чуть изменила рисунок, развернулась в другую сторону, поменяла руку, пригнулась, заставила и Лилая перейти на другой танец. Он расплылся в улыбке, остановился:

— Сначала я удивился, потом стал гадать, кто учил тебя из стариков — Гурта или Хуха, только они ушли на юг к дальним родственникам, но теперь вижу, что Гурта. Хотя как раз он-то не должен был тебя учить.

— Я назвала имя человека, которому Гурта был признателен, — ответила Арма.

— Если только… — Лилай огляделся, помрачнел, перешел на шепот: — Если только это была женщина, которая… выходила еще молодого убийцу Гурту из клана Хара в Зене.

— Да, — кивнула Арма. — Это была моя мать.

— Почему он не убил ее? — спросил Лилай.

— Ты знаешь, что такое сиун? — спросила Арма.

— У каждого клана был свой сиун, — ответил Лилай. — Двенадцать кланов — двенадцать сиунов. Можешь называть его как угодно — дух клана, проклятие клана, хозяин клана. Он кто-то вроде призрака, который является, когда хочет, но может обратиться и человеком.

— Сиун Зены защитил мою мать, — сказала Арма, отбросила палку, шагнула к оставленному на парапете самострелу, обратилась ко всем: — Вон — средняя мишень. Та, что закреплена на колоде. До нее примерно сорок шагов. Не слишком много, но все-таки. По одной стреле. И закончим на этом.

Она выстрелила первой. Короткая стрела пронзила горло чучела. Заставила загудеть вставленную в гнездо колоду. За нею встала Теша. Щеки ее пылали от румянца. Она ловко зажала между коленями лук, натянула тетиву, подергала ее, вытащила из тула стрелу и выпустила ее почти мгновенно, не целясь. Стрела вонзилась в живот чучела.

— Однако неплохо для девчонки, если к тому же учесть, что с луком ты не знакома, — покачал головой Тару, подходя к Теше.

— Обычный мугайский лук, — пожала она плечами. — Хороший мугайский лук.

— А вот обычный лапаньский лук, — проскрипел Тару и медленно поднял оружие, медленно приладил на тетиву струну, прихватил пальцами тисненую кожаную накладку и так же медленно потянул тетиву к уху. Тетива фыркнула, и стрела охотника задрожала в пальце от стрелы Армы.

— Чтобы стрелки не портить, — довольно объяснил Тару. — Ближе не стоит.

— И я, — оживился Шалигай.

Стрела, посланная хиланцем, вонзилась в живот чучела. Шалигай довольно улыбнулся и поклонился мугайке:

— Ближе не стоит. Чтобы стрелы не портить.

Арма посмотрела на Лилая. Луки были еще у него и у лами.

— Считай, что я попал, — ответил на ее взгляд воин. — В горло. Если и не рядом с твоей стрелой, то не более трех пальцев в сторону.

— Хорошо, — с улыбкой кивнула Арма.

— Я тоже попал, — медленно проговорил Усанува. — Дротиком в голову. Для лука слишком близко. Вот так.

Лами так шел к центру двора, что Арма в секунду уверилась, что именно так лами и ходят по пещерам — медленно, ставя ноги на одну линию, как богатые красотки на хиланском базаре. Шел, прислушиваясь к звукам породы и будучи готовым в любое мгновение упасть на руки и метнуться в сторону или протиснуть гибкое тонкое тело в любую щель, чтобы спастись от обрушения или от врага. Поэтому и лук у Усанувы был маленький. Такой, чтобы натянуть его в проходе, в который не всякий человек может протиснуть плечи. Но маленький это не значит, что слабый. Но дротик?

Усанува метнул его всем туловищем, развернув правое плечо после броска вперед и вниз, а дротик вошел точно в центр головы и загудел, скривившись древком вниз.

— Там выбоина в колоде, — объяснил Лилай. — Яма в два кулака. Все пытаются попасть в голову.

— И стрелой попал, — проговорил Усанува, снимая с плеча лук. — В голову. Туда же. Я не боюсь испортить дротик.

Тетива фыркнула мгновенно. Лук Усанува держал на уровне живота и тетиву тянул так, что любой мастер стрельбы отвесил бы такому ученику-стреляльщику крепкую оплеуху, но стрела задрожала точно в той точке, куда воткнулся дротик, да так, что он еще наклонился на ладонь вниз.

— Неплохо для тати, — раздался звонкий голос.

Арма оглянулась. В арке прохода, выходившего во двор, стояла Илалиджа. Почти в три раза дальше от мишени, чем любой из стрелков. Но лук, который висел у нее на плече, в мгновение оказался в руках, а вслед затем словно полоса пепла рассекла черной линией расстояние от нее до мишени. С грохотом упало срезанное древко дротика, но еще раньше вздрогнула пронзенная насквозь колода, и одновременно с этим разлетелся осколками, пошел трещинами камень в кладке позади нее. А когда загремевшее на камнях древко откатилось на пару шагов в сторону, колода задымилась и оделась языками пламени.

— Ты могла бы собирать хорошие деньги на водяной хиланской ярмарке, устроившись в один из балаганов, — в повисшей тишине отчеканила Арма. — Спроси Кая, он подскажет, с чего начать и как все устроить.

Илалиджа улыбнулась и ушла. Хорошо улыбнулась, но Арма видела другую ее улыбку, которая мелькнула на лице пустотницы одновременно с отпущенной тетивой. То была улыбка чудовища.

— Однако, девонька, я бы послужил под твоим началом, — с уважением проскрипел Тару.

Глава 8

АРМА

Никогда Арме не приходилось отвечать за кого-то, кроме себя самой, и вдруг волею зеленоглазого на нее навалились хлопоты, пришлось примерять неведомые обязанности его помощника, присматриваться к спутникам, да еще и идти с самой Истанзой в хранилище, хорошо еще, Тару увязался следом вроде бы «полюбопытствовать», а на деле помочь глянувшейся старику девчонке. Шагая вслед за урайкой клана Хары по темному, едва-едва пронзенному иглами света коридору, Арма с раздражением думала о том, что придумал все это Кай не для того, чтобы получить какую-то помощь, а чтобы занять ее делом и освободиться от назойливого присмотра. А был ли ее присмотр назойливым? Да, поглядывала время от времени на зеленоглазого, но больше следила за его спутниками. Не он ли сам то и дело оборачивался к ней и хмурил брови, словно пытался что-то понять?

— Вот. — Истанза с усилием сдвинула тяжелую кованую дверь, которая никак уж не могла сохраниться тысячи лет — новьем блестела.

— И кузня у нас тоже есть, — ответила на незаданный вопрос урайка. — Но пока вы здесь, кузнец не стучит.

— Почему? — не поняла Арма, заходя вслед за старухой в обширное помещение, заполненное сундуками, ящиками и корзинами.

— Пусть будет покой, — объяснила Истанза. — Когда в доме гости, хозяин оставляет дела.

— Однако, — пробурчал Тару, вставая в квадрат света, падающий из высокого окна, крутя головой и почесывая крепкими пальцами бороду. — Богатства-то тут немерено, наверное?

— Кому богатство, а кому полезная утварь и припас, — поджала губы Истанза. — Но все измерено и учтено. Многое найдено прямо здесь, спасибо Каю. Холод выгнал наших предков отсюда. Очень давно и очень быстро. Многие уйти не успели, тем более унести оружие. Долина оказалась заперта. С обеих сторон заперта. Мы до сих пор находим кости в коридорах, которые расчищаем. Но лед и сохранил все. На равнине он ушел раньше, на десятилетия раньше, хотя и разрушил города кланов до основания, а здесь лежал до тех пор, пока о Мертвой пади вовсе забыли. Что вам нужно? Я обеспечу друзей зеленоглазого всем, что им потребуется. Кроме удачи, конечно.

— Тут такое дело… — Тару степенно поклонился и урайке и Арме. — Я перекинулся парой слов с Каем, да будет он здоровее здорового этой весной и этим летом, и кое-что понял. Лошади у нас будут, но будут, скорее всего, уже в долине, а до долины еще пехать пару деньков. Дорога, выходит, не так чтобы будет слишком легка. Так что ничего лишнего, только самое-самое. Поэтому оружия много не надо. Есть уже оружие. Вот запас стрел пополнить бы не мешало. Сотенки три, средней длины, в самый раз. Да еще сотенку особых, чтоб из тяжелого дерева, можно подлиннее. Это для снежноголовой.

— Для Илалиджи? — поняла Арма.

— Для нее, — кивнул Тару. — Она, конечно, стрелок знатный, но стрелки-то у нее пустотные. То ли дым, то ли пепел. Кай сказал, что там от них толку не будет. Или ты сама не слышала, что там пустотники будут обычными воинами?

— Очень хорошими воинами, — помрачнела Истанза. — Не к добру эта троица, не к добру. Никогда не исходило добро от ловчих Пустоты. Надеюсь, зеленоглазый знает, что делает.

— Кого они ловят? — спросила Арма. — Ловчие ведь, значит, ловят? Они ведь идут с нами?

— Кого ловят — поймали уже, — вздохнула Истанза. — Только присматриваются, как ухватить покрепче, да заставить прогуляться подальше, да нагнуться, как нужда настанет. Только так и не иначе. И вот еще, ты на небо давно смотрела?

— Что на него смотреть? — не поняла Арма. — Ненастье, солнца и не видно совсем. С тех пор как мы вошли в Мертвую падь, затянуло, так и не видно.

— Пагуба может случиться, — понизила голос Истанза. — Давит небо. Чувствую я, припекать стало сквозь облака. Плохо припекать.

— Да как это? — выпучил глаза Тару. — Только что была, пятнадцать лет едва минуло! Опять?

— Увидим, — зло поджала губы Истанза. — Тучи растащит — увидим. Давно бы увидели, но теперь дом моего клана не у самых пределов Салпы. Что еще нужно?

— Еды побольше, — начал перечислять, покачивая головой, Тару. — Лучше сушеностей всяких — мяса, рыбы, ягод. Опять же крупы, сухарей, зерна. Соли. Меда. Сыра. Мехи нужны для воды. Неплохо бы немного вина, но крепкого. Травы, какие лекарственные есть, тоже пойдут. И вот еще, доспех бы не повредил, но не тяжелый. Ни щитов, ни жестяного ничего, лат там каких — не надо. Только сыромятностей разных. Жилеты там, наручи, поножи — это обязательно.

— С кем сражаться собираетесь? — сдвинула брови Истанза.

— А кого выставят, с теми и будем, — расправил бороду охотник. — Да, и вот еще, главное. Надо бы еще и крепкую веревку, а лучше канат. Чтобы нашего великана выдержал. Две сотни локтей, не меньше!

Арма стояла, задрав подбородок, и смотрела на закопченные балки хранилища, словно могла рассмотреть за ними и за темными сводами небо над Салпой. Что-то было за облаками. Что-то гадкое.

Сборы заняли остаток этого дня и весь следующий. В какой-то момент Арме стало казаться, что не она помощник зеленоглазого, а Тару, а она лишь хвостик старого охотника, который следует за ним всюду, и если загибается в кольцо, то опять же по воле хозяина. Однако бывший отшельник-лапани неизменно превозносил свою начальницу во всяком разговоре и если и посмеивался над ней, то уж где-то совсем глубоко внутри себя, откуда иногда и вырывались насмешливый изгиб губ в густой бороде да веселая искра в глазах. Зато к концу второго дня сборов Арма наконец начала понимать, для чего затеял Кай это ее назначение. Хотела оно того или нет, но ей пришлось тесно пообщаться с каждым из членов небольшого отряда, исключая разве троицу из Пустоты, но и для них она ладила мешки с провизией и запасами. Не вызвал у нее никаких сомнений, кроме самого Тару, только Шувай. Он, как и всегда, изображал придурковатого тати, недалекого великана-мейкка, но его шутки не были пустым зубоскальством, а в глазах Арма разглядела не только преданность Каю, но и ум. Поэтому она не удивилась, когда мейкк притащил в каморку, где ладились мешки и где он сам тесал огромным ножом из потемневшей от времени балки новую рукоять для молота, широкий и длинный ремень.

— Это еще зачем? — не поняла Арма.

— Вон, — показал Шувай на стоявшую за его собственным весьма внушительным мешком поклажу для пустотной троицы. — Ты думаешь, они это понесут? Вряд ли. Носы отворотят. Они ж вроде как знать, считай, что еще и знатнее, чем любой арува. А мы для них не то что какие тати безродные или вовсе луззи-отбросы, мы грязь под их ногами. Я их мешки понесу. Это чтоб тебе не удивляться потом.

— И долго ты собираешься их тащить? — с интересом поинтересовался Тару.

— А пока не надоест, — ответил Шувай. — Или пока у них глаза не откроются и мозги не проветрятся.

— Долго ждать придется, — с сомнением прогудел охотник. — Ты не забывай, приятель, тебе еще бухту веревки тащить на себе!

— А она как раз вся в моем мешке, — пнул объемистую поклажу мейкк. — Ну и немного еды для самого худого великана на всю округу тоже там. Придется попыхтеть, да.

Прочие тати были проще. Коротышка Мекиш словно подозревал в злых умыслах против зеленоглазого всех и всякого, и то, что Кай пропадал где-то в переходах замка, появляясь только к трапезе, нагоняло на малла тоску и раздражение. На груди Мекиш хранил свиток пергамента шириной в ладонь, на котором неровными хиланскими буквицами были выведены имена всех мерзавцев, с которыми Мекиш должен был рано или поздно разобраться. Имен там оказалось, как поняла Арма, за две сотни, более полусотни строчек были выделены красным, и треть из них Мекиш как раз перечеркивал кусочком графита, когда Арма собралась проверить его амуницию.

— Этих мы пришибли в логове Сарлаты, — объяснил Мекиш. — А остальные пока на воле. Но им недолго осталось. Жаль, столько времени потеряли в Асане. Но сразу нож не нашли, хотя один из недодавленных признался, что Сарлата ушел без ножа, но куда он его прячет, не знал. Хотя все равно бы пришлось идти в Асану. Надо было и истукана мейкков из сокровищницы лапани выручать, да и Сарлату вытаскивать.

— Зачем, если не для ножа? — не поняла Арма.

— Чтобы он собрал остальных, — пожал плечами Мекиш. — Ну и привел их в Запретную долину. Мы их там убивать будем. И долина их будет убивать. Там много крови нужно пролить, много.

— А ты сам был в долине? — спросила Арма.

— Нет, — помрачнел Мекиш. — На краю стоял, а внутри не был. Не смог. Не пробился. Кай был. Подолгу был. Я его ждал. Месяцами ждал. Выходил — еле живой. Кости да кожа… весь в ранах. Потом я его отхаживал. С ним там только Эша был. Но давно уже. Тогда я еще не ходил с зеленоглазым. Но они недолго там были, да и Эша крепкий тогда был старик.

— А теперь? — не отставала Арма от Мекиша.

— И теперь крепкий, — бормотал Мекиш. — Только когда лавина с гор идет, ей все равно, какой ты, крепкий или гибкий. И большой или мелкий, тоже все равно.

Из кусатара и лами хитрее был лами. Хотя вряд ли это стоило называть хитростью. Ненависть плескалась в прозрачном взгляде. И этой ненавистью Усанува облил, не робея, и Арму, пробормотав презрительно:

— Скорее бы уж все закончилось.

— Что закончилось? — не поняла Арма, рассматривая седого тати, который на первый взгляд отличался от Мекиша только тем, что у него было длинное туловище да чуть более длинные руки.

— Этот поход, — ответил Усанува. — Скорее бы добраться до Анды и разнести этот самый Храм. Скорее бы пали границы Салпы.

— Зачем? — не поняла Арма. — Зачем это тебе, твоему другу?

Она посмотрела на Течиму, который прилаживал наручи.

— Он не друг мне, — резко поднялся на ноги Усанува. — Он кусатара. Но он и тати. И это больше, чем друг.

— Но зеленоглазый не тати, — заметила Арма.

— Однажды он спас меня от гибели, — неохотно пробормотал Усанува. — Отбил у мугаев. То же самое произошло в свое время и с Течимой. Но мы здесь не из благодарности к зеленоглазому. У него есть кураж и нить судьбы в руках. Если у кого есть нить судьбы — за ним нужно идти, не оборачиваясь. И если зеленоглазый не выпустит из рук нить судьбы, границы Салпы падут, и, — Усанува перешел на язык лапани, — в нее вступят полчища тати, которые уничтожат всех людей. А уж тогда, — Усанува перевел взгляд на Течиму и стал говорить по-кусатарски, — а уж тогда лами и кусатара как-нибудь уживутся друг с другом.

— А если там, за границами Салпы, только орды палхов? — спросила Арма по-лапаньски и тоже перешла на язык кусатара. — Если там только палхи? Ведь тогда будет плохо и кусатара и лами. Да и малла. Палхи не брезгуют и вашими соплеменниками. Ведь так?

Арма выдержала секунду и добавила уже на языке лами:

— Не думаете ли вы, что только люди могли бы защитить вас?

Усанува налился краской, взглянул на Течиму, который удивленно поднял сросшиеся брови, ответил Арме по-хилански:

— Все, что я говорил сейчас, я говорил и зеленоглазому. Он все знает. И все равно позвал нас с собой. А если там будут одни палхи, то пусть на этой земле будут властвовать палхи. Они тоже тати.

— Почему? — окликнул Арму на выходе Течима. — Почему ты дала понять нам, что знаешь наши языки?

— Мне кажется, что там нам будет трудно, — сказала она. — Поэтому мне бы не хотелось ничего скрывать от вас. К тому же если глупости не повисают на языке, им нет нужды приходить в голову. Вы будете остерегаться. И это хорошо.

Двое — Шалигай и Эша — насторожили Арму больше других, особенно Шалигай. Хиланец старательно укладывал в мешок полученные припасы, дивился неказистому, но неожиданно удобному доспеху, а Арма не могла избавиться от ощущения, что он в маске. Вроде бы за вежливой, чуть подобострастной улыбкой не таилось ничего; и глаза Шалигая смотрели ясно, и короткие рыжеватые ресницы не подрагивали, но из головы Армы не выходила схватка, в которой вот эта же улыбочка, и эти глаза, и это вялое и даже отчасти тщедушное тело были словно натянуты на костяк опытного и опасного воина. Не складывалось одно с другим. Точно так же, как не складывался со всем тем, что она видела и чувствовала, — аккуратный шов на руке Шалигая, сделанный из складок кожи, стянутых суровой нитью.

— Не беспокоит? — спросила Арма.

— Нет, — расплылся в улыбке Шалигай. — Промываю иногда водой с травкой, и все. Там же пергамент, что ему сделается?

— Что за странный обряд? — не могла она понять.

— Арува много делают такого, что луззи никогда не понять, — пожимал плечами Шалигай. — Поэтому я и не ломаю голову.

Эша — был полной противоположностью хиланцу. Складывался сам в себя, ничем не выделялся, ничего не пытался доказать, смотрел, слушал, нюхал, хихикал время от времени. Напоминал Тару жестами и голосом, только борода у него была не черная с проседью, а белая, словно мел. И лысина блестела под лапаньским, покрытым магическими завитушками колпаком, как должна блестеть лысина у старика. Разве только руки показались Арме слишком крепкими, но так и у Тару руки были что твои корни.

— Все в порядке со мной, красавица, — лил неспешный чуть хрипловатый говорок бодрый старец из Гимы. — Мешок уложен, а доспех мне твой не нужен. Нет, жилет возьму, пожалуй, а вот наручи, поножи — нет. У меня ж и оружия нет. Вот только кинжал один, и всё. Но и он так только, чтобы от злодея в толпе отбиться, да не более того.

— А не слишком ли длинна рукоять у кинжала для толпы? — усомнилась Арма. — Или это особый двуручный кинжал для немощных и старых?

— Не обидишь, не старайся, — погрозил Арме пальцем Эша, сдвинул на середину живота висевший на поясе и впрямь странный кинжал, погладил ладонями вытянутую, с солидным противовесом рукоять чуть ли не в половину локтя, ощупал такой же длины ножны из точно такого же рога. — Если бы я мастерил это оружие, я бы ответил тебе, а так-то… Видишь, рукоять из рога? А ножны? Из того же рога. Пара, выходит. А что, если мастер пожалел творение природы, не захотел его половинить? А уж сам металл… — Эша медленно потянул кинжал наружу, показал темный, выщербленный от времени клинок, который отливал красным.

— Бронза, — объяснил старик. — Такие уже давно не делают. Против хорошей стали никуда не годится. Но вот что-нибудь мягкое проткнуть — очень даже подойдет. Так что я опасный старик!

Сказал и раскатился хрипловатым смешком, а Арма так и не поняла, что за зверь одолжил рога оружейнику, что мастерил рукоять и ножны древнего кинжала, — для козьих рога были слишком прямыми, да и разбегались на концах в ребристые бобышки, не иначе как какая-нибудь пустотная тварь поделилась наростами на голове, и опять же загадка. Всякая тварь из Пустоты после гибели обращалась в прах. Нет, не прост был старик, совсем не прост, но уж если тот же зеленоглазый знался с ним не меньше десяти лет, да еще взял с собой в Запретную долину, может быть, и Арме не следовало беспокоиться об этом? Хотя мало ли кого он взял? И Шалигая взял с собой, и эту парочку тати — Усануву и Течиму, да и троица из Пустоты всех остальных стоила. На второй день забрела Арма на второй ярус, чтобы найти Истанзу, да ошиблась дверью. Толкнула и оказалась в круглом зале, и все трое: и Илалиджа, и Тиджа, и Вериджа оказались там. Сидели истуканами вокруг круглого стола, на котором не было ничего, кроме глиняной плошки. Иней лежал на их лицах, на серых бурнусах и на краях посудины, внутри которой Арме почудился с красноватым отблеском лед. Вылетела оттуда стрелой, едва дверь не снесла. Побежала вниз, во двор, словно не сама спешила, а ноги несли, а там Лилай и Теша. С утра, наверное, упражнялись, потому как и рубахи на обоих были мокрыми между лопаток, и лица блестели. Теша так то и дело выставляла вперед нижнюю губу и дула, сбрасывая с глаз налипшие пряди. В руках у каждого палки вроде того же короткого мугайского копья. У Теши еще и рукавицы кожаные с накладками, а все одно — пальцы отстучала уже, наверное, потому губа прикушена была. Но глаза у мугайки огнем горели. Словно дождалась, что растрепанная Арма окажется в проходе, ринулась вперед, нанесла один удар, другой, третий, развернулась, наклонилась, пропуская ответ Лилая, но все-таки поймала на излете его на плечо. И все одно — припала к камню, присела на ногу и подцепила воина клана Хара за пятку.

— Вот ведь… — проглотил ругательство Лилай, упав на спину. Увидел Арму, смахнул с лица досаду, кивнул, — палка или копье совсем другое, не меч. Все иначе. А Теша воистину кое-что может.

Мугайка с гримасой потерла плечо, гордо выпрямилась:

— Те, кто родился и живет рядом с палхами, должны уметь все. Кто не умеет, долго не живет.

— Скоро вечерняя трапеза, — заметила, переводя дыхание, Арма. — Завтра выходим с рассветом. Поэтому каждый получит порцию еды и на утро. Потом следует отдыхать.

Она посмотрела на Тешу, потом на Лилая, которые не сводили друг с друга глаз, добавила чуть громче:

— Я собираюсь ночью спать, так что не задерживайся, дверь закрою изнутри.

— Кого тут бояться? — не переставая смотреть на Тешу, спросил Лилай.

— Бояться следует каждого, — ответила Арма.

Развернувшись, она пошла назад и вдруг подумала, что завидует вот этому взгляду, когда исчезает и рассеивается все, кроме глаз напротив. И тут же поправила себя: а откуда она знает, как это, когда исчезает все?

Дверь она не закрыла. Теша явилась далеко за полночь, тихо сбросила одежду, но не легла, а села на постель. Арма открыла глаза, разглядела в тусклом свете масляной лампы силуэт, прошептала:

— Что, слезы по родной деревне уже выплакала?

— Завидуешь? — прошелестела в ответ Теша, а потом вдруг заскулила, как пришибленная собака, согнулась, залилась слезами.

Арма с досадой выдохнула, поднялась, но не подошла, села на своей постели, набросила одеяло на плечи, оперлась спиной о холодный камень стены.

— Ничего не было, — вдруг, захлебываясь, прошептала Теша. — Вовсе ничего. У нас в деревне с этим проще, там некогда вздыхать, каждый день ждешь… ждали нападения. Тетива от лука чуть ли не в кулаке всегда. А тут… Половину ночи сидели рядом, смотрели друг на друга. Даже не говорили ни о чем, почти не говорили.

— Ложись, — отрезала Арма, встала, задула лампу. — Вставать рано. С утра обольешься ледяной водой. Наговоришься еще, в одну сторону идешь с ним.

Утро оказалось темным. Если бы не привычка подниматься с точностью до минуты, когда следовало, Арма никогда бы не подумала, что мрак за окном и есть рассвет. Не прошло и получаса, как отряд собрался во внутреннем дворе, который освещали четыре чадящих светильника, потому как небо чернело тучами, да и туман лепился к древним стенам. Истанза не появилась, зато во дворе оказалась троица из Пустоты, и каждый из них сам нес приготовленный для него мешок, так что Шувай приладил приготовленный ремень к новой рукояти молота и закинул его за спину. Кай окинул отряд долгим взглядом, как и всегда напоследок посмотрел в глаза Арме, ткнул приготовленный факел в один из светильников, поднял потрескивающий язык пламени и толкнул тяжелые ворота. За ними открылся сначала выложенный из тесаного камня, а потом и просто пробитый в скале проход. Арма дождалась, когда внутрь вошли все, и двинулась последней, сразу за Шуваем, который, кряхтя, согнулся, потому как пройти в полный рост не мог.

Проход вытянулся на четверть лиги, не меньше, и вряд ли им пользовались так уж часто. Во всяком случае, Арме даже после прохода тринадцати спутников не единожды пришлось снимать паутину с лица. Но вот заскрипели вторые ворота, потянуло свежестью, и вскоре мрачное утро в горах Северной Челюсти показалось вполне себе светлым. За проходом зияла пропасть, на дне которой гремел водяной поток. Через пропасть был перекинут мост, и черные цепи, ведущие от него, не оставляли сомнений: только отряд пройдет через пропасть и ступит на узкую дорогу, которая и сама бежала по крутому склону вырубленной неведомыми старателями лентой, как заскрипят железные вороты, потянут к себе цепи и отрежут крепость клана Хара от пришельцев со стороны Запретной долины. Арма оглянулась. С южной стороны древняя крепость состояла только из моста, железных ворот и нескольких стрельчатых окон в вырубленной из скалы башне. В одном из окон стояла Истанза и смотрела вслед внуку.

Следующие два дня были нелегким испытанием, прежде всего для Шувая и для Мекиша. Но если малла, несмотря на его протесты, в тяжелых местах просто кто-то брал в охапку и переносил через трещины, подсаживал на высокие ступени-выступы, то помочь Шуваю не было никакой возможности. Великан сам пыхтел на узкой тропе, раздевался до исподнего и пролезал, обдирая бока, через узкие проходы, вставал на четвереньки там, где прочие только нагибались, распластывался по стене, пробираясь бочком там, где достаточно было идти, держась за натянутые просмоленные веревки. Да, взять с собой не то что лошадь, но и ослика с поклажей не было никакой возможности. В первый день Арма даже думала, что и ночлег у всего отряда случится стоя, но Кай нашел площадку и для обеда, и, чуть позже, и для ночлега.

Ночью Арма лежала на спине рядом с Тешей и смотрела на небо, и ей все отчетливее казалось, что под непроглядными тучами, которые уже невидимыми продолжали ползти над ее головой во тьме, обтекая устремленные к небу вершины, поблескивало багровое небо. И от этого холод захлестывал ее, вызывая такую дрожь, что даже Теша пробурчала что-то неразборчивое и набросила на соседку край своего одеяла. Но Арма все равно уснула не скоро и еще долго слушала сопение Шувая и шум воды. Если где-то близ крепости клана Хара и лежал ледник, служащий истоком сразу двух ручьев — одного, что журчал в Мертвой пади, а другого, что ревел под ногами путников, то он почти целиком отдавался талыми водами последнему. Во всяком случае, Шувай, когда силы почти вовсе оставляли великана и он замирал, прижавшись к скале спиной, громко объявлял, что если бы он был малла, то не мучился, а надул бы просмоленный мешок и прыгнул бы вниз — за час бы бешеный поток вынес его к Запретной долине. Всякий раз Мекиш разражался проклятиями, а Шувай разыскивал где-то внутри огромного тела запас неизрасходованных сил и выбирался из опасного места, потому как смех, который охватывал его, никак не способствовал удержанию самого себя на узкой тропе.

К концу второго дня отряд был вымотан настолько, что уже не звучали даже обычные шуточки. И даже обещанный Эшей ужас, который на самом деле наполнял воздух с каждым шагом в сторону Запретной долины, не был так силен, как усталость. Только с лиц пустотной троицы не сходили презрительные улыбки. Все трое словно порхали с камня на камень. Арме даже казалось, что, если бы не их спутники, пустотники уже давно бы добежали до Запретной долины, а то и выпростали бы из-под неприметных одеяний огромные крылья и вознеслись в затянутое тучами небо. Тем не менее ужас рассеялся или поднялся к затянутому тучами небу, а дорога стала легче. Подъемы и спуски, на которых приходилось сначала ломать ногти, а потом обдирать спины и бока, остались позади. Крутые склоны глубокого ущелья, по одному из которых пробиралась тропа, сменились сначала видом разбежавшихся в стороны величественных вершин, а потом и те и другие пошли на убыль. Впереди замаячило что-то вроде открытого пространства.

Вечером второго дня, когда тьма уже поглотила склон и идти дальше нельзя было даже на ощупь, Кай наконец объявил долгожданный привал.

— Успеем завтра добраться-то? — закряхтел, сбрасывая мешок, Тару.

— Мы уже пришли, — ответил Кай.

— Как пришли? — оторопел охотник. — Впереди ж только скалы были? Ну, уж хотя бы до того, как мои глаза отказали мне в темноте, точно были только скалы.

— Прислушайся, — бросил Кай. — Слышишь? Вода перестала шуметь. Поток выкатил на равнину. Завтра и мы там окажемся. А вступим в ее границы ровно в полдень. Как и все прочие, что будут это делать в Ледяном ущелье.

— А ты уверен, что они послушаются твоих наставлений? — подал голос Эша.

— Уверен, — твердо сказал Кай. — Страх заставит. А если кто дернется первым, тот тут же отскочит с опаленной мордой.

— Помню-помню, — жалобно пискнул Мекиш. — Только если кто-то думает, что я струсил, так вот — ожоги потом месяц проходили. А еще с год я с пятнами на роже ходил!

— Завтра мы должны обойтись без ожогов, — уверенно сказал Кай. — Все. Отдыхать. Скоро эти два дня нам всем покажутся легкой прогулкой.

Ночь была беспокойной. Шум воды стих, только ветер завывал в скалах, словно злился, что ему, налетающему с равнины, приходится забирать вверх, подниматься к вершинам, да еще рваться на острых скалах. Утро вновь было наполненным туманом и сыростью, правда, облака стали выше и даже как будто собрались рассеяться. Вслед за остальными спутниками Арма подошла к острым скалам, венчающим край плоскогорья, на которое вчера вечером все-таки выбралась тропа. За скалами плоскогорье обрывалось пропастью, но ее дно и горизонт скрывались в густом тумане.

— Завтракать будем уже внизу, — сказал Кай. — Шувай, давай сюда веревку.

— Э-э-э… — протянул Тару. — Я правильно понимаю, что нам придется скользить по этой самой веревке вон туда?

— Ты не ошибся, — кивнул Кай.

— На двести локтей?

— Примерно на полторы сотни, — объяснил Кай. — Первым будет Шувай, мы его спустим вниз все вместе, а остальные уж сами.

— И там… — Тару осторожно свесился с края обрыва, — там внизу что? Запретная долина?

— Впереди, — махнул рукой Кай. — В сотне шагов, где ближе, где дальше. Увидите. Я забирался наверх в ясную погоду, так отсюда изрядную часть Запретной долины видно.

— А Анду, случаем, не видно? — прищурился Тару.

— Нет, — ответил Кай.

— Какая высота точно? — подал голос Эша.

— Сто сорок локтей, — твердо сказал Кай.

— Ну тогда… — Эша почесал бороду, — тогда линия горизонта будет где-то на расстоянии… тридцати — тридцати пяти лиг. Никак нельзя увидеть отсюда Анду. Как известно из расчетов мудрецов Гимы, да и старцы Парнса с нами соглашались, примерный размер Запретной долины в поперечнике пятьсот лиг. Анда находится в ее центре. Таким образом, увидеть ее отсюда нельзя. До нее не меньше двух с половиной сотен.

— А до устья Ледового ущелья отсюда сколько? — спросил Тару.

— Сотни полторы, — прикинул Эша и посмотрел на Кая с интересом. — Я знал, что ты бродил в этих краях, чуть ли не всю Запретную долину обходил по ее кайме, слышал и о том, что сам Сиват указал тебе этот путь, но как ты сумел подняться?

— С трудом, — признался Кай. — И не в тот же год. Отметил место, прибыл сюда через год с запасом стальных костылей и веревками и понемногу забрался. Шувай! Приготовил веревку? Забрасывай вот на эту скалу. Этот камешек и десяток таких, как ты, не свернут. Вот. А второй конец вокруг туловища. Да не жмурься, ты, конечно, не пушинка, но если поделить твой вес на каждого да пустить канат вокруг соседней скалы петлей — опустишься без сомнений. Только узлы пусть Тару вяжет, в нем я уверен. А ты, приятель, только затягивать будешь.

— Однако я и так не сомневаюсь, что спущусь, — неуверенно заявил побледневший Шувай. — Меня заботят последние пять локтей спуска. В тех, что будут до них, во всех ста тридцати пяти локтях я не сомневаюсь вовсе. А вот последние пять… Отсюда, конечно, туман выглядит мягким, но не хотел бы я проверять…

— Всё. — Тару приладил узлы, проследил, как великан затягивает их дрожащими руками, набросил петлю каната на гладкий камень. — Смотри-ка, словно уже пользовали спуск, ложбинка-то вытерта! А здесь, на краю, точно место для седалища и опять желобок. Гладкий, словно отполированный. Никакая веревка не перетрется! Спуск был?