Пепел и роса

17

Поскольку я пила полночи после счастливого освобождения — понимала, насколько тонкой гранью прошла, и как глубоко залезла в кредит удачи, а поэтому надралась еще покуда оттиралась в ванне, то следующий день прошел в грусти и созерцании. Сначала несколько часов каталась на Лазорке, одуревшей от такого променада по паркам — заодно лошадка раскрутила меня на пару корзин яблок и казалось, готова была ратовать за еженедельные похищения хозяйки. Но потом пришлось возвращаться и чем-то занять руки и голову, а то во снах финал вчерашнего оказывался не таким благостным. Сидя на подоконнике гостиной, я перебирала струны и напевала всякое разное из очень отдаленного будущего, отдавая предпочтение черному юмору.

Визитера я углядела еще до того, как он расплатился с извозчиком, поэтому успела отдать распоряжения прислуге насчет чая и молниеносно переодеться в нарядное, по самые уши закрытое платье из тяжелого серого шелка со сравнительно узкой юбкой и изощренно задрапированным черной сеткой с серебристой вышивкой лифом. Не было вчерашнего стриптиза. И остального тоже не было.

Тюхтяев ждал меня в салоне с большой коробкой из Гвардейского экономического общества и солидным веником красных роз.

Я лучезарно улыбнулась, протянула руку для поцелуя и уставилась на подарок. Не было вчера ничего, главное самой про это помнить.

Гость проследил за моим взглядом, смутился и осторожно отодвинул короб подальше.

— Это Вам взамен… Вчера я нанес ущерб Вашему гардеробу.

Бог мой, он мне белье дарит! Как кокотке!!! Надо бы возмутиться, оскорбиться, можно даже от дома отказать — и светские правила именно этого и требуют, но мне вдруг стало так смешно.

И я смеялась, смеялась, смеялась, потом уже плакать начала, не замечая того, как он пересел поближе ко мне и обнял. Букет покатился по полу, а в истерике уходило все напряжение последних дней, вчерашние переживания и страхи.

— Ну будет, будет. — поглаживал меня по спине гость.

Наконец я успокоилась, сбегала в уборную, привела себя в относительный порядок и вернулась.

Мой гость подобрал многострадальный букет и стоял с ним наперевес. Это вот что тут у нас происходит?

— Ксения Александровна! Я осмелился просить Вас… — он неловко встал на одно колено. — оказать честь стать моей супругой.

И кольцо приготовил. Симпатичный, кстати сказать, ободок из ажурного золота с небольшим темно-голубым камнем.

Я молчала и внимательно изучала его, словно видя впервые. Хороший же мужик — неглупый, порядочный. Зачем я ему? Не настолько велико мое приданное, чтобы терпеть рядом обезьяну с гранатой. Не так плохи его отношения с графом, чтобы их укреплять браком со снохой. После эпизода с дипломатами я не верю во внезапно возникшую страсть.

— Вы действительно хотите стать моим мужем? — с неуместной подозрительностью уточнила я.

— Да.

— По собственной воле? — ну а вдруг его граф ухватил за что нежное и давит? Я вчера такая расхристанная с Тюхтяевым вышла, что все догадки о нас малопристойны.

— Естественно. — он перестал волноваться и слегка расслабился.

— И Вы отдаете себе отчет в том, что из меня не получится тихая уютная женушка для салонных вечеринок? — продолжала выставлять красные флажки я.

— Ксения Александровна, я уже так подробно с Вами познакомился, что подобной иллюзией не страдаю. — улыбается с нескрываемой иронией.

— Если Вы считаете себя обязанным из-за вчерашнего, — я чуть покраснела, когда выдавливала это из себя. — то не стоит.

— Ксения Александровна, я с трепетом отношусь к женской чести, но если бы обращал внимание на такие условности, то сделал бы предложение еще в мае, когда Вы изволили оказаться со мной ночью в спальне. — ехидно произнес он.

— Тогда зачем Вам этот брак? — невежливо, но искренне.

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Хорошо. — это как рубить хвост собаке по кусочку. — Я должна подумать и дам ответ… на днях.

Михаил Борисович с видимым облегчением поцеловал мне руку, чуть прижав пальцы и встал.

— Так я могу надеяться…?

— Само собой. — я вертела в ладони коробочку с кольцом.

Он поспешно откланялся, оставив меня в глубочайшей задумчивости. Замужество. Стану я госпожой Тюхтяевой. Что-то там было такое про сохранение титула женщиной в мезальянсе для себя, но неспособности передать его наследникам, равно как и незаконнорожденным. Так что не нарожать мне графьев Татищевых, разве что Ольгу угробить… Да и тогда по закону нам венчание запретят. Тюхтяева, значит… Стабильный социальный статус, положение в обществе — как у любой замужней дамы, теплое и уважительное отношение мужа. Опять же, монограммы на белье перепарывать не придется.

Ну не влюблена же я в того мнительного барана? Пусть даже и так, кто он, чтобы ломать мне мое превосходное стабильное будущее? К утру я уже начала обдумывать фасон свадебного платья и маршрут медового месяца.

С утра мне доставили коробку вкусняшек. Куда более весомый аргумент, чем цветы, честно говоря. Я в утреннем неглиже полдня просидела у камина поглощая шоколадные конфеты с марципаном, когда Демьян торжественно, на серебряном подносе внес карточку моего поклонника. Торжественно-то как все.

— Проси. — велела я и отправилась переодеваться.

Снова строго оделась — что-то меня до сих пор смущала та сцена в подвале. И кружевная блузка с высоким горлом словно отгораживает меня от непристойного поведения в подвале. Когда тревога отступила, пришло время приличий. Это в моем прошлом массовая культура транслирует сценарии бурного секса в любых экстренных ситуациях, а здесь несколько иные стандарты женского поведения.

Гость с опаской смотрел на меня, пытаясь угадать настроение. Интересно, его больше испугает отказ или согласие?

— Михаил Борисович, я нахожу несправедливым то, что так мало знаю о Вас, в то время, как Вам ведомы даже цвета простыней в моем доме. — ошарашила я его после церемонии приветствия.

И следующие несколько часов посвятила инспекции жизни господина Тюхтяева.

Ему уже сравнялось сорок семь — староват по местным меркам, но не мне бы комплексовать из-за разницы в возрасте. Сто тридцать девять — это ненамного хуже, чем сто двадцать восемь с Федей. Да что там, Петенька опередил меня на сто двадцать, и это не мешало мне им верховодить. Тут это вряд ли выгорит, конечно, но в любом случае возраст не главная помеха.

Родом мой наречённый оказался из семьи небогатых дворян Смоленской губернии, имел сестру — давно и многодетно замужнюю в Иркутске. Господин Тюхтяев-дед сам выслужил себе личное, а после — потомственное дворянство еще в Отечественную войну, так что глубоко в генеалогические завитки копать не придется. Был женат, о чем родственник разок рассказывал, но брак оказался бездетен и шестнадцать лет назад его супруга мирно скончалась. Как я посмотрю, существенной скорби по ней он не испытывал, хотя кто знает, что за мысли посещают эту рыжую голову?

— Михаил Борисович! — о сложных вещах не стоит спрашивать за едой, но когда-никогда бы пришлось все равно…

— Да? — насторожился мой гость.

— Покажете свою службу?

Он аж поперхнулся и я подбежала постучать по спине, сама поднесла стакан воды. Заботилась, как могла.

— А что Вы ожидаете увидеть?

Очень кстати вспомнилась история о генеральской дочери, любившей слоников, но до этого анекдота нам с графом противогазы надо еще пустить в тираж. Поэтому остается принять торжественное выражение лица и ответить красиво.

— Мне очень интересно, где вершатся судьбы Империи, а Вы проводите большую часть жизни.

Мы посетили присутственное место — кабинет статского советника в министерстве внутренних дел. Мелкие чиновники почтительно кланялись, Тюхтяев неестественно суетился, а я сдержано улыбалась. Прошуршала муаровыми фиолетовыми юбками мимо столов, простеньких чернильниц и удивительного запаха казенных помещений — он странным образом был похож на то же присутствие в Саратове, Самаре, и особенно Суздале. Забудь, Ксюша, этого больше не будет, а всяких Карлсонов Тюхтяев дробовиком отшугивать начнет. Внутри оказалось чисто, но бумагами он обрастал просто стремительно. И ничего лишнего — портрет Его Величества на стене, как у остальных, и даже ни одного цветочка.

Погуляли по городу. Все-таки не часто у людей дело идет к свадьбе. Посидели в кондитерской. Мысли метались безумными белками и выходов было не так чтобы уж очень много. Или да, или нет. Замуж идти все равно придется — Ольга рано или поздно найдет кого-то, кто вряд ли окажется лучше. Этот меня не бесит пока что, опять же делом занят. В конце концов, если не уживемся, поделим дом на две половины, как многие тут, и все. Правда, после первого замужества мне очень важно выяснить один нюанс заранее. Но как? Я попробовала изобразить томный взор и мой спутник вздрогнул: конечно, не каждый день внезапно с вожделением смотрят на недоеденное пирожное.

— Вам понравились эти сладости?

И официант тащит еще тарелку совершенно пересушенных макарун. Улыбаюсь и домучиваю их.

Ну что еще делать-то? Можно, конечно, спросить насчет голодающих дома рыбок, но тут эта шутка пока не прижилась.

— Михаил Борисович, а где Вы планируете жить после женитьбы? — задумчиво помешивая какао протянула я. Тюхтяев смутился, но мужественно отправился демонстрировать свои чертоги.

Квартира моего жениха не блистала. Не то чтобы я придираюсь, но хозяева обветшалого доходного дома Гемилиан явно не заморачивались с ремонтом последние лет тридцать. О таких прелестях цивилизации как душ и ватерклозет здесь не слышали точно, и пусть когда-то лепнина и дорогое дерево рам и дверей вытягивало всю концепцию — сейчас этого явно маловато. Видимо что-то этакое отразилось на моем лице, так что Тюхтяев засуетился, заметался по передней, которая пусть и не была захламленной, но отсутствие женской руки было заметно даже такой хозяюшке, как я. Что ж, соперниц у меня на этом поле точно нет.

— Если Вы… Мы, конечно, снимем более просторное жилье… — пробормотал он, высвобождая мне кресло. — Для одного мне здесь как раз, но Вам-то…

Гостей Тюхтяев не ждал. Он вихрем гонялся по квартире, пытаясь сгрести в единую кучу бумаги, папки, справочники, а мне было весело.

— Может чаем угостите, Михаил Борисович? — сжалилась я после того, как рухнула не потянувшая жизненных невзгод этажерка. С нее помимо прочего упала карточка женщины-рыбы. Я и забыла, что на карнавале был фотограф. Посмотрела внимательнее — улыбаюсь, восторженная от первого в жизни бала, готовая покорять мир.

Хозяин смутился и спрятал свое сокровище в столе. А дело-то куда серьезнее, чем показалось мне вначале.

Ну вот что, мне и этого надо соблазнять что ли?

Я сняла шляпку, уложила на край стола и сдвинула так, чтобы она точно упала, не отводя от взгляда от хозяина. Он бросился поднимать чудо галантерейной мысли и тут-то наши лица оказались на нужном расстоянии. Когда устраивали фотосессию козы тоже почти щека к щеке сидели, но сейчас напряжение в воздухе оказалось посильнее. Наперекор всем рекомендациям о хорошем тоне (сегодня день плохой девочки) не опускаю глаз покуда он вглядывается в мои прежде чем решиться на поцелуй. Скромный, деликатный, почти целомудренный, словно бабочки касаются моих губ. Все же разные поколения, непонятно, как себя вести. Позавчера оно все как-то проще было. Перед смертью оно все проще выглядит. Осторожно положила ладони на его затылок, вновь, как в подвале, утопила пальцы в волосах, чуть надавливая на кожу, и вот тогда Тюхтяев поверил в мои намерения.

— Безумство моё… — шептал он, зарываясь в прядь волос под ухом.

Оставалось лишь позволить увлечь себя вглубь квартиры.

Я не стала изображать роковую женщину, так что только наблюдала за его смущением, чуть прикусив нижнюю губу, чтобы не рассмеяться и окончательно не погубить романтический настрой. В эти времена с соблазнениями дело обстояло непросто — литераторы и прогрессивная интеллигенция дискутировали о «Крейцеровой сонате» и конфликте между страстями и возвышенной любовью, словно это необходимо было разделять. Это я в походах по литературным чтениям выяснила. Чуть было не опозорилась с идеей гармоничного взаимопознания. Женщины только начинали сражаться за отношение к себе как к равному партнеру в отношениях, а не к кобыле-производительнице в красивой сбруе, мужчины вообще непонятные конструкции в голове строили еще в подростковом возрасте, а потом всю жизнь жили в большом внутреннем конфликте, когда Прекрасную Даму можно только возвышенно любить, а все телесное, к чему неумолимо тянет — постыдно и низко. А ведь мой спутник изрядно постарше, там вообще неизвестно, что за тараканы в голове водятся.

Наблюдая за ним столько времени, настраиваешься либо на бешеную страсть, либо на какую-то мелкую суету, но он удивил. Словно впервые разглядев собственную тесную спальню, Тюхтяев понял, что девать меня некуда кроме как расположить на узкой, почти походной кровати, по-армейски застеленной суконным покрывалом. На нем-то и случилось наше грехопадение.

— Как-то это все неожиданно. — пробормотал он, сбрасывая мундир на стул. Хотя куда уж предсказуемее, после подвала-то. — Я немного иначе планировал…

Ну хоть планировал, и то радует. Небось лежат где три папки с приложениями и схемами-картами. Зашифрованные, само собой.

Встал на колени рядом с кроватью и занялся моими руками — сначала стянул перчатки, сжал ладони и перецеловал все пальцы, как в бесконечно далеком летнем прошлом в гостевой спальне Усадьбы. Медленно, заставляя меня дышать чуть чаще, чем было задумано. Кто тут кого соблазняет?

Незаметным движением раскрылась застежка жакета и вот он уже присоединился к сюртуку. Наверняка сейчас уходят последние мгновения, когда еще можно свернуть все к шутке и убежать, но не хочу. Я уже обвила руками его шею и чувствую, как кружевная блузка с множеством бусинок-пуговок тоже присоединяется к старшему товарищу. Умелые, однако, у Михаила Борисовича руки. И шестнадцатилетнее вдовство вряд ли было по-монашески аскетичным. Весь мой местный сексуальный опыт обходился ночнушками, а как это оказывается интересно — раздеваться. Он поставил меня на ноги, когда дело дошло до юбок и вот многослойность одежды легкими белыми облаками укрывает пол, а я прикрыта лишь коротенькой шемизой, микроскопическими кружевными панталонами, уверенно покинувшими рамки приличий, чулками и подарочным корсетом. Вот как раз с ним вышла незадача — застежка новой модели оказалась морально устойчивее хозяйки, и без необратимых последствий снять его не получалось.

Он вопросительно взглянул на меня, и тут-то я рассмеялась, уронила его на кровать и уселась рядом. Тюхтяев корсетов не носил, что сделало дальнейшее проще и интереснее. Жилет с восьмью пуговицами, галстук и сорочка, в которую можно одеть трех графинь, скрывали все тот же серебряный крестик на простом шнурке и свежие кровоподтеки от подвала. Я нечаянно коснулась все еще багрового шрама, но мужчина даже не поморщился.

— Ангел мой. — это он зря, конечно, так оптимистичен. И с трогательной нежностью обнял, чтобы почувствовала биение его сердца даже сквозь все слои белья. Чуть улыбнулась, прижавшись еще ближе, настолько это было возможно. Ну очень-очень близко.

Есть все же смысл в этом странном местном нижнем белье. Определенно. Хотя без корсета было бы удобнее. Если чуть съехать вниз и обвить ноги вокруг его бедер, то можно стать единым целым с этим удивительным человеком. И когда это происходит, мы открываем друг друга с совершенно новой стороны. Очень, кстати, неожиданные, открытия можно совершить в самых привычных людях. И воодушевляющие. Причем сейчас, если судить по радостному изумлению на его лице, да, вот именно сейчас и именно так, уже я его приятно удивляю.

И хотя постельные навыки, накопленные в двадцать первом веке, стоило пока придержать при себе, время мы провели замечательно. Он оказался неплохим, пусть и не особо изобретательным любовником, а еще обладал восхитительным свойством начисто отключаться сразу после. Как в анекдоте. Мне как раз стоит собраться с мыслями, а разговоры и ласки сейчас точно помешают сосредоточиться.

Этот брак навсегда — вряд ли он сам когда захочет развода, да и я тоже теперь более заинтересована в этом замужестве, чем несколько месяцев назад. Расчет, конечно, в чистом виде. Мне будет удобнее с ним, чем одной. Пусть материально я обеспечена, но этот брак даст мне дополнительные социальные гарантии, а его способности и сфера деятельности защитят от возможных проблем.

Навсегда. Я еще раз посмотрела на доверчиво улыбающегося во сне статского советника. Только сейчас стало понятно, насколько детское у него выражение лица, когда не нужно искать врагов и решать планетарные проблемы. Лет пятнадцать точно я смогу на него любоваться. Бороду тронет седина, морщинок станет еще больше, но он не перестанет шутить и заботиться обо мне. Такое навсегда меня очень даже устроит.

Я приподнялась на постели и взглянула в окно. Дело шло к сумеркам и кому-то явно пора домой. Мужчина рядом со мной мирно спал, ну или очень хорошо притворялся. Я бесшумно собралась — вряд ли уж совсем аккуратно, но как смогла — и погладила его плечо. От прикосновения он вздрогнул, и хорошо хоть за пистолетом не потянулся. Рассеянный со сна, наблюдал, как я пытаюсь хоть слегка спасти прическу.

— Мне пора. — шепнула я.

Человек наиболее честен в момент пробуждения, так что огорчение, мелькнувшее в глазах, было подлинным. Да и прочие эмоции, которыми я вдоволь налюбовалась из-под опущенных ресниц. Смущение, опасение, робость, даже обреченность какая-то. Странно, мне казалось, что сам процесс ему нравился. Он быстро оделся и поймал извозчика. Мы ехали в напряженном молчании и лишь у дверей дома я обронила «Да».

Он, все еще погруженный в себя, поднял глаза от ботинок, которые доселе изучал с поистине криминалистическим упорством.

— Вы согласны?

Я кивнула.

— Только поселимся здесь. — чмокнула его в щеку и исчезла в доме.