Перехламок

9: ШАРЛАТАУН

— Я знаю, зачем вы пришли!

Крик покинул мое горло чуть ли не за миг до того, как я понял, что говорить. Мои пальцы побелели на рукоятке пистолета.

Секунду ничего не происходило.

— Я знаю, что вам нужна вода!

Они меня слушали? Я не улавливал никаких движений.

— У меня тут стаббер наставлен прямо на фляги! Как только я увижу плевучий ствол, который сунется за дверь, пущу пулю, и тогда вы за все это ни черта не получите!

Долгая пауза. Я не слышал, чтобы кто-то перезаряжался, и голосов тоже. В конце концов, когда они заговорили одновременно, перебивая друг друга.

— Что, если попробовать? — один.

— Да ты не рискнешь! — другой.

— Думаете, не рискну? — крикнул я в ответ обоим. — Думаете, я настолько тупой, что надеюсь, что вы мне сохраните жизнь, когда здесь окажетесь? Чего мне терять, кроме шанса подгадить вам и не дать то, за чем вы пришли?

— Это не твоя вода, ублюдочный ты подхалим! Весь Перехламок знает, что вы за люди — сидите с отцами города в тепле и уюте. Ты вообще понимаешь, что такое жажда?

С этим бодуном — даже больше, чем обычно. Но и мысль, и желание захихикать над ней исчезли в полсекунды.

— Вода — часть моего жалованья, если вы слишком глупы, чтобы это понять.

Это безумие. Почему я вообще с ними спорю?

— Кто я, по-вашему, какой-то водяной падалюга? Кстати говоря, в прошлую светофазу настоящие падалюги чуть не убили меня, и все потому, что я тружусь на благо города. Так что спасибо вам за такую благодарность, мешки с помоями.

— Не слушай его, Аувин, давай придумаем, как его прикончить, получим свое и свалим, — второй голос даже не пытался говорить потише. — Кэсс, ты знаешь, что тебе не жить, а мы знаем, что как только повернемся уходить, получим пулю в спину. А еще нас двое, и позиция у нас лучше. Ну что, будешь дальше храбриться?

— Аувин? — окликнул я. — Азер Аувин? Из коптильни на Циклоповой площади? Какого хрена ты ведешь себя, как разбойник из скверноземья? Половина Перехламка покупает у тебя мясо.

Сколько времени ни купи, все пригодится. Я проверил заряды в стаббере и попытался прикинуть, насколько быстро я смогу пробежать сквозь дверь и забрать пистолет из руки долговязого.

— А то ты не знаешь. Теперь все вода принадлежит твоим дружкам из бункера, на всех водокачках охрана. Наверное, это неважно для того, кто просто бесплатно таскает воду домой. Тебе все равно, сколько они за нее требуют.

Я набрал в легкие воздуха, чтобы прокричать что-то еще, что-нибудь насчет того, что я просто делаю свою работу и занимаюсь своими делами, когда Аувин вскрикнул, предупреждая остальных, и раздалась серия выстрелов из автоматического оружия. Я рефлекторно воспользовался шансом, бросился обратно в большую комнату, чтобы схватить оброненный пистолет, а в коридоре снаружи разгорелся бой. Моя рука сомкнулась на рукояти как раз в тот миг, как коридор заполнился дымом, ревом и светом.

Это было совсем непохоже на те огнеметы, которые я раньше видел в Перехламке. Не брызгающая струя липкой горящей жидкости, а ослепительный поток газа, мчащийся по коридору и испепеляющий плоть… Стрелок с дробовиком успел издать краткий вопль, который тут же заглушила череда взрывов от его же зажаренных боеприпасов. Человек, которого я порезал, корчился несколько секунд, а потом от него остались лишь дым и кости. А люди в дверях, Аувин и его товарищ, сделали шагов пять, прежде чем их крики оборвались.

Я не сдвинулся с места, но моя рука сжалась на пистолете. Я знал, кто использует такие огнеметы.

После предсмертного вопля Аувина прошло, казалось, долгое время, прежде чем его убийца заслонил собой проход. Я встал и посмотрел в глаза Разжигателя, который наставил на меня огнемет. Он сделал шаг вперед. Еще один. Его черная маска из крысиной кожи переходила в высокий колпак и была обрезана снизу, открывая рот. Вокруг щели для глаз и на лбу были наложены еще слои кожи, создавая впечатление нахмуренного лица. Шеи видно не было: маска сливалась с высоким кожаным воротником, отчего его голова превращалась в сплошной конус, поднимающийся от плеч. У закругленной вершины колпака был нарисован знак — стилизованная рука скелета, сжимающая горящий факел.

Я видел эту маску раньше, на плакатах с объявлениями о награде, на колонне, что в воротах подъемника. Брат Хетч. Брат Хетч, убийца и возжигатель погребальных костров. Брат Хетч, чудовище из культа Искупления. Брат Хетч, член стражи Перехламка. Я удивил себя, умудрившись прямо посмотреть ему в глаза.

Через миг он ткнул горячим дулом огнемета мне в грудь. Я завопил и схватился за обожженное место.

— Прикрой себя. Прикрой грудь и лицо. Ты позоришь себя и отмечаешь себя, — голос был скрежещущий, дыхание тяжелое. — Когда на тебя можно будет смотреть без стыда, выходи наружу. У тебя есть дела и приказы.

Он повернулся, неуклюже опираясь на грубо сработанную бионическую ногу, про которую я слышал в рассказах, с плоским концом в форме звезды вместо ступни. Нога обо что-то звякнула, и он опустил взгляд. Это была моя бутыль «Дикой змеи», еще на треть полная.

Хетч поднял металлическую стопу и с хрустом раздробил бутылку на искрящиеся осколки стекла. Пока я собирал свои обувь и одежду, мои ноги жгло от порезов и спирта, а Разжигатели смотрели на меня и презрительно ухмылялись.

Я уже не был напуган, только устал, голоден и мрачен. У меня было чувство, что я израсходовал весь запас ужаса, когда увидел, что Разжигатели натворили в аллее Хартистов. Глядя на них сейчас, я не мог поверить, как Стоуп мог считать этих людей своими друзьями.

В них чувствовался бандитский форс, который, похоже, только усиливался от запаха сожженных тел и лязга закрывающихся дверей моих соседей, мимо которых они проходили. Я нес в руках водяную флягу, которую снова завернул в ткань, и еще при мне были нож, двухцветник и лазер, хотя толку от последних двух было мало, в их-то нынешнем состоянии. Единственным рабочим огнестрелом был толстый маленький стаббер, который я захватил, и в нем осталось только три пули из шести. Я крепко сжимал маленький пистолет, неловко пробираясь вниз по лестницам, которые вывели нас на улицу.

Когда мы вышли из похожего на утес осыпающегося жилблока, в котором я обитал, я оглянулся через плечо, но не увидел, чтобы за нами кто-то следил. Передние комнаты были освещены дешевыми фонарями и мерцающим пламенем очагов, но блок был тих, и по его тропам мало кто ходил. Потом вид загородила широкая грудь огнеметчика, и меня снова пихнули. Металлическая стопа тихо стучала в пыли, пока он шел позади меня, и я слышал шипение запала в дуле огнемета. С тремя Разжигателями я чувствовал себя безопаснее, чем с водяными грабителями Аувина под дверью, но ненамного.

У Азера Аувина было достаточно денег, чтобы владеть не одним, но тремя бойцами в Латунной Яме. Я подумал об этом, когда мы дошли до знака, отмечающего тропу вниз, к Яме. Три бойца — это кое-что, когда твои конкуренты — отцы города и гильдейцы. Как так вышло, что даже Аувин не мог позволить себе покупать воду?

— Очистись.

Хриплый голос Хетча раздался позади меня. Я остановился и оглянулся на него.

— Очистись. Покажи нам, что ты борешься. Борешься со скверной.

— Ты о Латунной Яме?

— Я говорю о том месте, где ваш народ собирается, чтобы торговать плотью, предаваться азартным играм и, как мне говорили, пропитывать мозги напитками и ядами. Покажи мне, что способен вести себя по-чистому.

Что, пора драться? Нет, не пора. Я неловко изобразил жест с расставленными пальцами, который делали Разжигатели, в сторону знака. Меня еще раз толкнули в плечо, и мы снова двинулись в путь.

— Вы меня охраняете как фонарщика или как пленника?

Мы шли вдоль берега канала, где на меня напали с сотню жизней тому назад, и мысль о том, что я тогда выбрался живым, придала мне достаточно храбрости, чтобы задать вопрос. Лампы, которые я тогда погасил, были по-прежнему темны, а остальные потускнели или погасли. Фитильные, конечно, давно уже израсходовали горючее. Над нашими головами двигались лучи прожекторов, обшаривая склоны Кучи.

— Ты уже пленник, — сказал Хетч позади меня. — Пленник гнили, которую ты сам в себя пустил. Я оплакиваю тебя, ибо ты не ведаешь, что надо делать, дабы искупить грехи и умереть, будучи целым.

Судя по голосу, он вовсе не плакал.

— Ты будешь благодарен тому дню, когда мы пришли в твой город. Мы сделаем это место лучше. Чище. Так же, как мы сделали чище себя.

Разжигатель рядом со мной вытянул перед собой руки. Кожа на них была толстой от шрамовой ткани, наслаивающихся друг на друга отметин от ожогов и плетей. Я не сомневался, что он нанес их себе сам.

Он не ответил на мой вопрос, но когда я свернул с Плаца в направлении Шарлатауна, они последовали за мной вместо того, чтобы пихать, поэтому я решил, что это все-таки скорее эскорт, чем арест.

Шарлатаун выглядел не сильно лучше того, что я помнил по последнему визиту к Нардо. Грязноречка, цепь луж и канав, которая текла через его середину, пересохла, как и все остальное. Теперь это была просто вереница ям, покрытых коркой дохлых водорослей, и старыми пятнами химикатов, и всяким разложившимся или заржавевшим мусором, который там когда-то плавал. Я увидел два человеческих тела, что лежали ничком в высохшем русле, очевидно мертвые, и подумал, насколько надо отчаяться, чтобы попытаться попить из Грязноречки. От дышащих на ладан лампочек над мостами все вокруг казалось мертвенным, сгнившим.

В хижинах и полуразрушенных комнатах, которые мы миновали, шевелились и бормотали люди. Нормальные здания в Шарлатауне были только по берегам Грязноречки, а кроме них, тут стояли только руины и кучи обломков, старые разоренные жилблоки и остатки завода. С каждого здания свисала головокружительная смесь вывесок и плакатов, рекламирующих людей, что дали Шарлатауну имя: гадалок, липовых духовных целителей-крысокожих, писцов, аптекарей, которые наверняка и в глаза не видели настоящего медпака, произведенного в Городе-улье, но драли столько, будто сами его изобрели. Мы прошли мимо потрепанной таблички, заявляющей, что ее владелец готов за деньги отыскать для вас затерянные склады археотеха, используя древний амулет крысокожих. В тишине стук металлической ноги Хетча почти гипнотизировал.

Так продолжалось, покуда тишину не разорвали крики и вопли откуда-то спереди. Я заморгал, потом перешел на бег: прямо за углом находились комнаты Нардо. И тут же влетел в спину Разжигателя впереди меня, который тут же развернулся и упер мне в лицо раскрытую ладонь.

— Ты не должен обгонять нас. Мы пришли вместе с тобой в эту сточную яму, это уже достаточно скверно. Нам еще долго придется выжигать грязь из своих душ. Не загоняй нас в засаду.

Я сглотнул, подождал, пока он не уберет руку, и поспешил занять свое место, когда все трое еще плотнее сомкнулись вокруг меня и пошли еще медленнее, чем раньше.

Спереди донесся взрыв смеха и лязг листового металла. Я приплясывал, пытаясь выглянуть из-за плеча идущего впереди Разжигателя. Разумеется, это было именно то, чего я боялся.

Двери люка, ведущего к комнатам Нардо, ниже уровня улицы, были широко распахнуты, а одна створка сорвана с петель. Рядом собралась небольшая толпа орущих и перекликивающихся людей, под ногами которых была разбросана всякая всячина. Она раскатывалась по сторонам, ее топтали. Одеяла, смятые коробки, столовые приборы, рваная одежда. Я узнал некоторые вещи Нардо.

Шаги Разжигателей ускорились, и меня снова пихнули, на этот раз в сторону, на середину улочки. Я ждал, что они сблизятся с толпой и начнут делать то, что положено делать городским стражникам — расталкивать их, орать на них, может быть, долбануть кому по черепу, если понадобится. Но это ведь были Разжигатели Фолька.

Огнемет снова откашлялся раскаленным потоком белого газа, и раздались вопли: одежда сгорала на спинах, внезапно почерневших и покрывшихся волдырями. Идеально, по-бандитски, подстроившись под него, другой боец шагнул вперед и спокойно нацелил свой обрез. Он загрузил в него «горячие» снаряды, человековарки, которые вспыхнули новым огнем посреди толпы, достаточно ярко, чтобы у любого подульевика заболели глаза. Они подсветили толпу, которая с криками побежала прочь. Пистолетчик, тот, что показывал мне свои изуродованные руки, начал реветь что-то бессвязное, когда толпа попыталась рассыпаться, что-то про гордую стойкость и отвагу перед лицом искупления, а потом стал стрелять им в спины. Он свалил по меньшей мере семерых, мужчин и женщин, а потом, тяжело дыша, вытащил длинный, заточенный с одной стороны меч и пошел добивать раненых.

Позже я думал о людях, которые погибли под его клинком или под топором, с которым к нему присоединился стрелок с дробовиком, и задавался вопросом, знал ли я кого-то из них. В Шарлатауне был изготовитель лекарств, у которого я купил тоник, излечивший мой лодочный кашель. И писец, который сдал мне коридор для сна, когда я только пришел в Перехламок, и написал для меня письмо отцам города. И еще другие.

Но это было позже. А тогда все эти фигуры на улице были людьми, которые пытались добраться до моего друга. Я зажал флягу под одной рукой, взвел пистолет большим пальцем другой и помчался через улицу.

Мне повезло не треснуться головой о притолоку, когда я ввалился внутрь, и не сломать лодыжку на непритоптанном земляном полу. Это был маленький квадратный подвал, он же прихожая, который соединял улицу с полудюжиной других комнат, бывших кладовок. Прищурившись в темноте, я разглядел свет и услышал голоса, доносящиеся от выбитой двери Нардо.

Я сделал три шага, когда рядом раздался всхлип, и крутанулся на месте, судорожно вскинув пистолет. Это была женщина, едва взрослая, с маленькой девочкой на руках, жавшаяся подальше от меня. В случайно вырвавшемся из-за двери луче фонаря я увидел, что ее ноги перекручены рядом старых и скверных переломов. Потому-то она и не сбежала. Мои глаза привыкали к тьме, и я смог различить вокруг нее импровизированные постели и небольшие кучки вещей. Нардо говорил, что три семьи платили за право делить этот подвал. Я потряс головой, давая понять женщине, чтоб больше не шумела. Она поняла и прижалась лицом к лицу девочки, обняв ее. Я оставил их и шагнул к двери.

Лицо Нардо в желто-белом круге света от фонаря. Правый глаз закрыт и подернут коркой, нос сломан, губы разбиты и распухли. Это были старые раны. Через его лоб ползло острие ножа, нанося новую.

Человек, нависший над ним, был массивным, с покатыми плечами — просто темный ком в отсвете фонаря, но волосы и борода у него были такими же бледными, как у меня.

— Воды нет, — это говорил Нардо. От разбитого рта его обычное бормотание стало густым, как клей. — Говорил вам всем.

— Грязная лживая крыса, — почти нежно прорычал толстяк. — Вот что я тебе скажу. Мы знаем, что ваша порода — люди умные. Умные и шустрые. Не правда ли? И мне не нравится думать, что ты не настолько умный и шустрый, что не наворовал себе нашей воды так же, как отцы города. Мне нравится думать, что единственное, чего не хватило всем остальным, это настойчивость.

Все остальные. О, призраки улья, прости меня, Нардо.

Нардо помотал головой. Острие ножа сдвинулось еще на сантиметр, и потекла кровь.

Я видел отсюда сообщницу толстяка. Женщина, замотанная в полосы темной ткани, увешанные талисманами крысокожих и битыми фрагментами техники. Кто-то из Шарлатауна. Я врезался в нее плечом с разгона, целясь низко, чтобы она не могла наклониться и погасить удар. Она полетела прочь воющей кучей рук, ног и длинных черных волос, и они все свалились грудой — Нардо, женщина и толстяк. Жирный замахал ножом, схватился за кобуру на бедре, и я полностью вошел в комнату, приставил маленький стаббер к его лицу и раскрасил им стену. Полшага назад, чтобы навести ствол на женщину. Я хотел сказать ей, чтоб проваливала, но она оскалилась и хлестнула проволочной пилой в сторону моего лица.

Каким-то образом второй выстрел показался гораздо громче, чем первый.

Я стащил мужчину и женщину с Нардо, стонавшего от боли под ними. Снаружи забормотали скрипучие голоса Разжигателей. Потом я поднял фонарь толстяка и посмотрел на стаббер. Осталась одна пуля. Наверное, надо было попытаться воспользоваться ножом. Или позволить Разжигателям заняться тем, за что им платил Стоуп. Почему-то я был рад, что сделал это так, как сделал.

— Есть целые чашки?

У меня не очень хорошо получалось утешать. Я надеялся, что деловитость поможет. При звуке моего голоса Нардо попытался встать, со стоном упал обратно и помотал головой.

Не знаю, что это значило — «нет» или «не знаю». Я повел вокруг фонарем. Большая часть вещей из сундуков Нардо уже валялась там, сям и на улице. Я увидел его скорострельную лазерную винтовку, лежащую в ногах кровати. Ее разбили о дверь, согнув аж почти до прямого угла, и от тяжелой, вручную отбалансированной автоматики, которую он так ценил, не осталось и следа.

Зато нашлась металлическая кружка, потоптанная и помятая, но способная удерживать воду. Я плеснул в нее немного и поднес к губам Нардо. Он закашлялся. В конце концов достаточно влаги стекло ему в горло, чтобы можно было начать.

— Рассказывай. Все.

Я метнул взгляд назад в подвал, но Разжигателей там видно не было. Я прошел вдоль стены к койке Нардо — его комната была как раз такой ширины, чтобы я мог сидеть, скрестив ноги, между постелью и стеной — и начал свой рассказ.

Я поведал ему, как убил тех, кто напал на меня на маршруте, и про то, что Тэмм все еще цепляется за жизнь в комнатушке какого-то костоправа, и про Венца и Мутноглаза (он на миг закрыл глаза, когда услышал о них, и мы несколько секунд посидели в молчании. Потом я дал ему еще глоток воды, и мы продолжили). Я рассказал, как меня послали на дорогу Тарво, как за мной пришли убийцы, работающие на Хелико, как я сбежал от них к крысам и падалюгам, о Проклятьи и противостоянии у ворот. Я понизил голос и постарался говорить без выражения, когда перешел на новости о том, что Разжигателей и Стальноголовых установили во главе городских блюстителей порядка. Я рассказал о людях, которые попытались вломиться в мое жилище, и о своих выводах, что Азер Аувин и его дружки вряд ли были первыми.

И я рассказал Нардо, почему они притащили в город не только Стальноголовых, но и Разжигателей. Я рассказал ему о Гарме Хелико.

Личный водяной запас отцов города хранился в цистерне на самой вершине Черной Кучи, в том же самом огороженном комплексе, что и большая сторожевая башня, Подзорная Труба. Оттуда шла труба к водокачке за Шарлатауном, где произошел бунт, и после этого отцы испугались и закрутили вентиль, неважно, сколько им готовы были заплатить горожане. Эта вода принадлежала толькоим.

— Помнишь теории Мутноглаза? — спросил я, и Нардо кивнул. Все знали, что под Черной Кучей была гигантская масса обломков и лабиринт маленьких кратеров и полостей. Мутноглаз размышлял о том, чтобы как-нибудь залить краситель в дыры покрупнее и пошарить по уровням ниже Перехламка, посмотреть, протечет ли что наружу. Его мечты о заброшенных и забытых уровнях, набитых археотехом, жемчужными спорами и кто его знает чем еще, становились все более причудливыми всякий раз, когда ему удавалось загнать кого-нибудь в угол, чтобы рассказать о них.

У Гарма Хелико появилась та же идея.

Он собрал команду из сброда, который ему теперь подчинялся — разбойников, наемников и людей с окраин Перехламка, отчаявшихся от жажды. Йонни знал несколько имен. Боец-вольноотпущенник по имени Марезк, который предпочитал бой на близком расстоянии с молотом и обрезом. Гхилолла, который подрабатывал ноголомом на один игорный притон, про него говорили, что он может метнуть гранату через всю Циклопову площадь. Пауки-Боятся-Его, беглый крысокожий лазутчик из Чащобы. И другие. Всего девять. Только крысам ведомо, как, но они умудрились сделать то, о чем всегда говорил Мутноглаз. Они проползли сквозь эти узкие, тесные проходы вверх сквозь Черную Кучу, пробрались к поверхности внутри ограды и попытались захватить цистерну.

У первых стражников не было ни единого шанса. Они ходили вдоль ограды и сканировали нижние склоны Кучи тепловидящими линзами. Именно так стража заметила нападение на меня. Но никто не был готов к атаке изнутри.

Йонни сказал, что умнее было бы вести себя тихо, запечатать цистерну, а потом ставить условия. Прокатило бы это? Сложно сказать. Гарм Хелико этого не сделал. Йонни решил, что они были уже слишком взвинчены от жажды и от того, что им пришлось ползком пробираться сквозь неведомые ужасы каменных недр Кучи. Так что банда Хелико открыла огонь по первым же стражникам, которых увидела. Оружие у них было без глушаков. Все вспыхнуло в секунду.

Один залп из пистолетов. Двое мертвых. Стражники носятся вокруг цистерны, но смотрят не туда, и к тому же они теперь тоже под огнем. Еще трое падают, и Хелико с бандой хватают их длинностволы. Несколько секунд, чтобы наблюдатели на Подзорной Трубе поняли, что происходит, и навели свои телескопы на подножие башни.

Теперь Хелико в резервуарном помещении, между большими скалобетонными цистернами, среди переплетения клапанов и труб. Стражники знают, что стрельба там обойдется им дороже собственных шкур. Один, тощий бывший изыскатель по имени Фрогельд, достает ручной огнемет и пытается проползти на боку под механизмами, пока остальные стреляют поблизости, поверх труб, чтобы отвлечь противника. Вспышка желтого пламени, как они позже обнаружили, забрала двоих людей Хелико, но одно из горящих тел падает между трубами и закрывает собой путь. Фрогельд не может пробраться дальше, а пока он пытается развернуться, Гхилолла закатывает под него гранату, и осколкам лететь некуда, кроме как в Фрогельда.

(«Паршивая смерть», — сказал Нардо, когда я повторил эту часть, и я кивнул. Эти одна-две секунды, пока ты лежишь и смотришь на гранату перед своим лицом и знаешь, что ни за что не успеешь вовремя отскочить…)

Взрыв гранаты заставил стражников взяться за дело всерьез. Часовые на Подзорной Трубе высвечивают прожекторами повстанцев, которые на виду, и пытаются взять их на мушку, но прицельная стрельба на дальнем расстоянии не то что бы распространена в подулье, и они не могут выстрелить так, чтобы точно не пробить трубу или сломать насос. Люди Хелико пробираются в лабиринт труб настолько далеко, насколько могут, но уже понимают, что ситуация обращается против них, что теперь они загнали себя в ловушку.

Кто-то замечает свет от газовой горелки. Хелико либо пытается врезаться в трубы, либо запаять их совсем. Теперь охрана готова к решительным действиям: лучше уж пусть трубы попортятся от перестрелки, чем их порежут на куски, пока стражники сидят и смотрят.

Двое стражников устанавливают гранатомет и начинают пускать собственные осколочные гранаты вскользь по бокам цистерны, пытаясь сделать так, чтобы они взрывались над головами повстанцев и либо выкурили их наружу, либо заставили залечь. Гхилолла умудряется перехватить одну и швырнуть ее обратно, так что она перелетает через ограждение и пробивает взрывом дыру в склоне Кучи. Потом он кидает еще одну гранату, собственную. Оба броска оказываются смертоносно точными и раскидывают линию стражников, которые надвигались на цистерну. Пауки-Боятся-Его использует автоган одного из погибших часовых — убивает троих, пока они отступают. Они пытаются ответить огнем, но это ведь крысокожий, у которого было время скрыть свое местоположение, и они даже не могут понять, откуда прилетают пули.

Часовые с гранатометом наконец набрались ума и залезли на башню Подзорной Трубы. Теперь они балансируют там, целятся по прожекторам, и попадают гранатой с удушающим газом прямо за спину Гхилолле, у которого, видимо, была своя граната наготове, потому что через секунду взрыв вышвыривает его тело из укрытия в одну из цистерн. А потом остальные снова начинают штурм.

Большие банды вроде Берсерков и Проклятья — не единственные, у кого есть шикарная снаряга. Люди, которые сторожат воду отцов города, хорошо прикинуты. Полдюжины стражников входят в лабиринт труб с фотовизорами на глазах и респираторами поверх ртов. Удушливые испарения беспокоят их не больше, чем обжигающий глаза свет от бомб-вспышек, которые начинает выпускать вниз команда гранатометчиков.

Душилки и вспышки не дают Пауки-Боятся-Его точно стрелять, и через миг стражники оказываются среди труб. Раздается беспорядочный огонь — двое ослепленных повстанцев психанули от звука их шагов — но пара аккуратных лазерных выстрелов его прекращают. Еще один стражник сгоряча пробегает по мосткам и оказывается прямо между Марезком с кувалдой и Пауки-Боятся-Его с мачете. Он становится последней потерей со стороны Перехламка в этом бою.

Марезк и крысокожий разделяются, стражники слышат, как Марезк призывает остальных повстанцев прикрыть его, пока он идет на охоту. Никто из них этого не делает, и Марезк начинает проклинать остальных, а там и просто реветь от ярости, когда понимает, что его оставили в одиночестве. Ему удается разбить ряд клапанов кувалдой, наружу бьет фонтан воды, а потом быстрый залп ближайших двух стражников (терять-то уже нечего) сносит его со счетов. Стало быть, остается трое. Один несчастный ублюдок, оказавшийся запертым в тупике, пытается вскарабкаться по отвесной стене из труб, снова и снова выкрикивая имя Хелико, пока стражники не забивают его насмерть дубинками и оттаскивают прочь. А также крысокожий и сам Хелико. Никто не знает, куда они сбежали.

И через десять часов после того, как последние выстрелы отгремели в комплексе, отцы объявляют, что Разжигатели Фолька войдут в состав стражи Перехламка.

Кажется, я говорил очень долго. Нардо смог сесть прямо и налил себе чашку воды. Он попытался зевнуть, но дернулся от боли и закрыл лицо рукой. По меньшей мере два зуба у него было сломано.

— Это плохо.

— Плохо, — сказал я. — И я думаю, что станет хуже.

Мы оба подскочили от резкого смеха Хетча, донесшегося от двери.

— Не беспокойтесь, вы оба. Сохраняйте чистоту, следуйте за Искуплением, и мы проследим, чтобы все становилось лучше с каждой светофазой. Разбейте и создайте себя заново. Мы вам покажем, как.

Хетч шагнул внутрь и навис надо мной. Его оружие было закинуто за плечо, а глаза мерцали в свете фонаря.

— Хорошо болтаешь языком, фонарщик, но хватит с тебя. Встань и соберись. Пора идти.