Перехламок

11: ПОД ЗЕРКАЛ-УКУСОМ

Мы уже ушли от Перехламка по дороге к Зеркал-Укусу больше, чем на восемь километров, и я все еще продолжал ругаться себе под нос.

Все должно было закончиться. Крысы оставили на мне коросты и царапины, а падалюги — синяки и кровоподтеки. Я вернулся домой живым. Черт, я бы вернулся легендой, если бы смог найти кого-то, кто позволил бы мне нормально присесть и рассказать эту клятую легенду. Да такие истории даже полноценный член банды мог бы рассказывать юнцам десять лет спустя. Мне бы сейчас потчевать питейную нору глупыми преувеличениями, а не топать куда-то вместе с армией возмездия какого-то обезумевшего отца города.

Мне выдали автоган из арсенала охраны на ферме Вилферры. Пушка была тяжелая и с плохим балансом. Насчет этого я тоже тихо ругался.

— Твоя роль, — передал мне Вилферра через Эдзона, — очень простая. Норы вокруг Зеркал-Укуса тверды. Их надо будет размягчить. Этот уровень сужается в вертикальном направлении между Глубокой Камерой и Каплепадом. В туннелях под ним полно грязи и токсинов, но в более высоких вентиляционных ходах чисто. Ты без проблем туда пролезешь и найдешь, откуда они берут энергию.

Эдзон ухмыльнулся мне, пока я пожирал кусок мясного пирога.

— Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем им понадобился фонарщик.

Я отвлекся от жевания ровно настолько, чтобы пожать плечами.

— Крысокожие считают, что знают это место лучше, чем Пауки-Боятся-Его, потому что он из другого племени и не знает всех песен улья в этих краях. Ты будешь где-то в окрестностях границ поселения, но в бою участвовать не будешь. За линией фронта останется довольно прилично народу…

Жуя, я дёрнул головой в направлении Вилферры.

— …да, Вилферра, гильдеец Тай и еще пара отцов, которые хотят присутствовать при падении Хелико. Никто не хочет, чтоб подстрелили нашего последнего фонарщика, Кэсс. Как только свет погаснет, бандиты и охотники за головами заходят внутрь, а ты уходишь. Когда вернешься, следующие три водных пайка будут удвоены. Не беспокойся, они знают, что пойдут в темноту. С ними все будет в порядке.

Про бандитов я и не думал, да и вообще мне было плевать. Но, когда я проглотил последний кус пирога и задумался на секунду, до меня кое-что дошло.

— Двойной паек? Это большие затраты, если так платят каждому. Откуда? Я думал… — я вовремя спохватился, что мне не должно быть ничего известно насчет Гарча. — Что, караван Гарча скоро вернется?

— Чтоб я знал.

Эдзон явно был в курсе — когда он уклонился от вопроса, то дёрнул губами точь-в-точь, как когда ему доставался хороший расклад.

— Так обещали всем, кто вернется с налета, если мы возьмем Хелико. Что я знаю, так это то, что они неплохо накинули за счет воды, что мы получили с тех Эшеров у ворот, прежде чем отправить их восвояси.

Эдзон сказал, что ходил на это посмотреть. Я хоть и изголодался, но растерял оставшийся аппетит, слушая его фыркающие смешки, пока он рассказывал, как Сафину и ее караван с насмешками препроводили обратно на дорогу с пустыми руками.

Эдзон мне всегда нравился, но с того момента и на протяжении всего марша мне хотелось хорошенько ухватить его за обвислые щеки и расплющить ему лбом нос. Вместо этого я глубоко вдохнул — дорога на Зеркал-Укус хорошо вентилировалась, и воздух тут обычно был вкусный и не очень пыльный — и протянул руку двоим мужчинам, которых он ко мне подвел.

Хойша Урделл представился первым. Его рука была такой же мягкой, как голос, а глаза скрывались под защитными противопылевыми очками, затемненными несмотря на то, что дорога, как и любая другая, была слабо освещена.

Он, конечно, был из дома Делакью — узкие плечи, лысая голова, прямой черный термоплащ, которым можно обмануть тепловидящие приборы, если знать, в чем там трюк. В глаза бросался выпуклый шрам, который шел от его бровей прямо через маковку головы и исчезал за ухом. Похоже, что удар клинка содрал с черепа здоровый лоскут кожи, которая толком не приросла назад.

Второго звали Бегущий-Касаясь-Теней. Он был крысокожий, следопыт, во всем противоположность Делакью. Из одежды на нем имелись только кожаные штаны и наброшенная на плечи шкура гигантской крысы — животного, которое он должен был выследить и убить для посвящения в мужчины. Кожа у него была коричневая, без отметин, волосы черные, и руку он мне не пожал.

Эдзон стоял с выжидающим видом. Он, очевидно, думал, что мы все сразу сработаемся. Похоже, тут мой загадочный ореол фонарщика — одинокого странника — человека действия сработал против меня. Я не был уверен, с чего следует начать.

— Я вперед тиххим хходом, вы двое сзади, — пришел на выручку Урделл. — Крыс пусть направляет, а ты говори, где надо остановиться и шшто надо сделать.

Его “х” походили на вздохи, и он слегка шепелявил, как часто бывает с акцентом Делакью. Бегущий-Касаясь-Теней коротко кивнул.

— Нужно только указывать путь, — сказал он. Голос у него был приятный, музыкальный. — Тут особо нечему вредить вашим нгалотским шкурам.

Он мельком ухмыльнулся нам, и Эдзон улыбнулся в ответ, видимо, не зная, что на языке местных крысокожих “нгалот” значит “ребенок, представляющий обузу” или “простак”. Или “неуклюжий житель подулья, который не знает, как устроено скверноземье”.

— Мы повернем вперед здесь. Там, где балка проходит сквозь металл, есть лаз, по которому можно вскарабкаться. Надо обмотаться.

Он поднял руки и показал обмотки, предназначенные для их защиты. Я посмотрел на них, потом на свои руки и на место на поясе, где обычно висела моя сумка. Дерьмо. Вот чем плохо выбегать из дому в спешке. У меня засосало под ложечкой от внезапного осознания, насколько голым я себя чувствую. Ни шляпы, ни плаща, ни пачки инструментов, что обычно висела за плечом, ни фонарного шеста.

Ни Нардо, ни Венца, ни Мутноглаза, ни…

— Что, снаряжения не хватает, Кэсс? Не беспокойся, мы знали, что тебе понадобятся инструменты, а я не знал, сколько у тебя осталось собственных.

С этими словами Эдзон протянул мне сверток из грязной желтой пластиковой плетенки. В петле сбоку был прицеплен тонкий стаб-пистолетик, а из-под материи торчали рукоятки инструментов. Они были меньше и легче моих, для рук, что были меньше и легче.

— Это с другого мертвеца. Ну ты знаешь, женщина, которую пырнули ножом. Говорят, она ушла в прошлую светофазу, у дока с Циклоповой площади.

Тэмм. Я даже не пришел посидеть у ее койки.

Эдзон то ли не заметил, то ли не понял, то ли ему было все равно. Опять эти мысли про мой лоб и его нос. Урделл уже исчез в направлении балки, шурша плащом. Только крысокожий увидел, и хотя он не пожал мне руки, теперь он на мгновение сжал мое плечо.

— Если нужно, задержись на несколько вздохов, оплачь ее, — сказал он и оставил меня. Я пробормотал “прости” этому печальному маленькому свертку, а потом повесил на бок и последовал за ним.

В наборе инструментов Тэмм были перчатки для лазанья, но такие узкие, что я даже не попытался их примерить. Вся экспедиция остановилась, чтобы дождаться, пока мы трое не уйдем вперед, и поэтому вся дорога полнилась безмолвными фигурами вооруженных людей, которые наблюдали, как я пытаюсь на ощупь найти какие-нибудь обмотки для рук. Я услышал, как в отдалении кто-то пробормотал “нервишки шалят, фонарщик?”, а потом раздалась небольшая волна смешков.

Как раз в этот момент я нащупал пару изоляторных прокладок, и гордость заставила меня схватиться за них и воспользоваться ими, чтобы вскарабкаться по балке. Когда я оказался в лазу над потолком, то снова остановился, чтобы при свете маленького голубого фонаря Урделла как следует присобачить изоляцию к рукам, насколько это было возможно. Интересно, что эти двое подумали насчет того, что за напарник им достался. Любой путешественник в подулье всегда имеет перчатки или обмотки для мест вроде — ну, вроде лестниц и балок вокруг Зеркал-Укуса, где от капающих сточных вод на всяких штуках, по которым надо лезть, образовались твердые, острые, токсичные корки. Ну хоть наколенники не забыл надеть, прежде чем выйти из дому.

Свет голубого фонаря отодвинулся от дыры, и на меня снова нахлынула нереальность происходящего. Давно ли я проснулся от грохота в дверь? Давно ли я лежал под шляпками грибов, глядя прямо в морду чешуйника? Давно ли я стоял рядом с Эннингом, читая надпись на стене туннеля “ВОДА ДЛЯ ВСЕХ, НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ БОГАТЫХ”?

Как будто прошло пять минут, а как будто вечность. Мне уже было сложно вспомнить, каким был Перехламок, когда водяную фляжку можно было наполнить без задней мысли, и изо всех теней по дороге не мерещились дула пистолетов. Когда Нардо был человеком, с которым можно было пить и бесцельно трепаться о цене на патроны или о женщинах на Греймплаце, а не жутким грузом вины и ответственности, дожидающимся меня дома. Когда Тэмм, и Венц, и Мутноглаз были живы. Когда я мог думать о городе, в котором жил, без того, чтобы какая-то частица меня шептала: “уходи от всего этого прочь. Ты же знаешь, что так лучше”.

Нужно было чем-то отвлечься, и мне это удалось, просто слишком сильно выпрямившись. Голова ударилась о неровный потолок, а приклад выданного на время автогана громко царапнул скалобетон. Впереди мигнул и выключился голубой свет, и остальные двое молча дождались, пока мои сердцебиение и дыхание не замедлятся и я не пригнусь, как следовало с самого начала. Никто из нас ничего не сказал, но я уловил чуть более сильный выдох спереди, кажется, от Бегущего-Касаясь-Теней. Может, он выражал веселье, может, раздражение или презрение. Потом снова возникло пятно свечения, и мы опять тронулись в путь.

Это пространство не было сделано лазом изначально — просто пустой слой между двумя уровнями, то ли соединяющий их, то ли разделяющий, то ли еще один бессмысленный и заброшенный карман воздуха, какие можно найти по всему подулью. Раньше он наверняка был шире, но обвалы и проседание крыши сделали из него узкий лабиринт. Мы следовали тропками и участками обнаженного скалобетона, пробирались сквозь обломки, которые качались и скрежетали под нашими ногами, шли зигзагами и поворачивали в направлениях, которые казались мне случайными, но Бегущий-Касаясь-Теней выбирал их с молчаливой уверенностью. В воздухе пахло скалобетонной пылью, а обломки и полы были такими же голыми, как изуродованная шрамом голова Урделла. Без лишайника. Я задумался, почему…

Нет. Не терять концентрации. Через секунду мы резко остановились, Урделл присел и сделал нам жест держаться подальше. С комом в горле я попятился и стал смотреть, что он делает.

Теперь я понял, почему впереди шел Урделл, а не крысокожий. Нажимная пластина, скрытая под обломками, по которым мы вот-вот бы прошли, стала ясно видна, только когда он посветил прямо на нее голубым фонарем и показал пальцем. Сам бы я ее ни за что не заметил. Бегущий-Касаясь-Теней выдохнул. Значит, не я один впечатлился.

Урделл наполовину повернулся к нам и согнулся, странно расставив руки и ноги; через миг я понял, что в такой позе он расправил свой плащ, чтобы голубой свет не было видно никому, кроме нас. Он указал на меня пальцем и сделал еще пару жестов, пока я не понял, чего он хотел, и отвязал от руки одну из изоляторных прокладок, чтобы подержать фонарь вместо Урделла. Он сгорбился, а Бегущий-Касаясь-Теней выпрямился ‒ почти полностью, он был невысокий ‒ и осмотрелся вокруг через тепловидящий монокль.

Руки Урделла задвигались так же быстро и уверенно, как мои, расчистили пластину, чтобы он мог добраться до подвижного спускового механизма, а потом аккуратно поймали его, чтобы он не смог опуститься и замкнуть цепь. Он качнул головой, показывая мне, где находились замеченные им осколочные мины, втиснутые в полости между обломками. Я содрогнулся, Делакью ухмыльнулся в ответ. Потом он вытащил из-за ворота плаща столь же черный капюшон, натянул на голову, забрал фонарь, и мы снова двинулись в путь.

Это была только первая. Мы нашли еще одну мину, скрытую под пылью, а потом растяжку, которая должна была скинуть нам на головы парочку токс-бомб, вроде тех, что у падалюг. Трижды мы обнаруживали шипы ядовитых кристаллов, собранные с берегов химических прудов и спрятанные в наносах пыли. Они были так заточены, что легко пронзили бы сапог. Урделл разбирался с ловушками, а Бегущий-Касаясь-Теней, ориентируясь на инстинкт, вел нас подальше от мест, где обломки лежали так густо, что ловушку там не разглядеть, или могли легко поддаться под ногами, выдав нас звуком.

Казалось, миновало несколько часов, прежде чем Бегущий-Касаясь-Теней вывел нас на край большого провала. Мы уже какое-то время шли не по верху туннеля-дороги: теперь мы находились над гигантскими ямами и лесами опор, которые поддерживали эту часть подулья. Я сглотнул, выглянув через край. Внизу виднелись полы и мостки, но в некоторых местах пропасть просто уходила все глубже и глубже. Я подумал, что можно упасть отсюда и в конце концов бултыхнуться прямо в Отстойник. А потом отмахнулся от этой мысли, как от ядовитого насекомого.

Провал, над которым мы стояли, как и утес из скалобетона и балок, возвышающийся в его середине, назывался Зеркал-Укусом. Утес этот был почти полностью покрыт корками химических кристаллов, которые так часто встречаются в подулье. Они отражали свет и были остры, как бритва, так что могли нанести глубокую зараженную рану, не хуже, чем от зубов летучих мышей-падальщиц, что в огромном количестве населяли глубины пропасти. Поселенцы, которые впервые здесь обосновались, обнаружили это довольно быстро, вот и приклеилось такое название.

Вершину утеса венчал не один город, а целое лоскутное одеяло поселений, хотя я не понимаю, как вообще кто-то может жить среди всей этой устрашающей пустоты. По сути, в большинстве своем это были просто большие укрепленные норы, вроде Каплепада, Дыры Хэнсона и Уклона, скопления домишек и хижин, жмущиеся к осыпающемуся скалобетону, тянущиеся вдоль гигантских горизонтальных опор или вырубленные в самом скалобетоне. В каждой обитала одна или две семьи, и жили они тем, что собирали урожай с плесени и паразитических растений на каркасе утеса, который шел на производство их знаменитого самогона. Отсюда я мог различить навесы от пыли, очаги и баки для выращивания водорослей, грибные огороды, бродильные чаны и сами дома.

Участок потемнее, в низком углу вершины, был Дырой Хэнсона. Я смог его разглядеть только благодаря слабому гнилостному свечению из-под гущи восковых грибов высотой в человеческий рост, что росли неподалеку.

На дальней стороне высокого обломка пилона находился Каплепад, где с каждого здания ярко светили белые прожекторы, бросая вызов темноте. Уклон представлял собой безумный клубок опор и перекладин, соединяющих пару широких мостков, который вечно разбирали и перестраивали. Каждая перекладина носила ошейник из заборов и ворот, которые ограничивали их территорию, а надстройки внутри были, как мехом, покрыты слоем выращиваемого жителями лишайника.

Это были суровые места. Все эти ловушки, которые мы миновали, явно были тут не только для того, чтобы защитить Хелико. Могла быть куча бандитов и бродячих стрелков, готовых драться за алкоголь Зеркал-Укуса вместо того, чтоб за него платить. С тех пор, как я прибыл в Перехламок, Каплепад и Сусловая Яма успели сменить хозяев в результате насилия, а в Дыре Хэнсона произошел по меньшей мере один неудачный переворот. Поговаривали, что все семьи принимали участие в установке ловушек и охране Зеркал-Укуса, причем так, чтобы ни одна семья не знала всего маршрута, и, соответственно, никто не мог предать остальных.

Последней была западня, которая сбросила бы на нас кислотную бомбу из заклеенной бумагой ниши в потолке, если бы мы задели спрятанный магнитный переключатель. Мы ее заметили только потому, что голубой фонарь случайно выявил тень, которая показалась Бегущему-Касаясь-Теней лишней в этом месте, и мне с Урделлом понадобилось десять минут, чтобы ее обезвредить. К концу мы оба вспотели, и руки у нас дрожали от того, что пришлось держать детали ловушки точно в нужных местах, пока Урделл закреплял их, чтоб не шевелились. Я нервничал. Разумно было предположить, что рано или поздно мы наткнемся на то, что он не сможет заметить или разобрать. Мне все время лезла в голову мысль, что не так-то много людей, пытавшихся провернуть такое с алковарнями Зеркал-Укуса, вернулись живыми и невредимыми. И ведь наверняка какие-то из них были ничем не хуже Урделла.

Но большинство таких людей гнались за властью над самими алковарнями, а мы за другим. После кислотной ловушки нам стало попадаться все больше и больше дыр в полу, вроде той первой, откуда открывался вид на балки, крест-накрест пересекающие гигантскую пропасть, в которой стоял Зеркал-Укус. Потом мы начали замечать ямы, наполненные паутинными растяжками, или окруженные проволочной травой, слишком правильно расположенной, чтобы быть естественной, и красные огоньки на потолке, которые означали, что тут есть лазерный луч, подающий сигнал на сирены тревоги или автоматическую огневую систему, расположенную ниже. Отсюда все становилось только опаснее.

Так что мы вернулись назад по своим следам, тщательно обследуя дыры, в которых не было ловушек. Вломиться в Зеркал-Укус и штурмом взять маленькое поселение Идущий Человек — это работа для стрелково-бандитского цирка Вилферры. Не мне соваться в их ворота. Я ведь даже не обязан был лезть через этот сад капканов. Мне только надо было добраться до их источника электричества. Когда Бегущий-Касаясь-Теней заметил в синем свете пару светлых камней, которыми, как оказалось, был отмечен выступ металла, мы поняли, что уже почти на месте.

Бегущий-Касаясь-Теней пробрался в дыру первым, дополнительно налепив на обмотки тщательно уложенные куски паучьих нитей, чтобы лучше держаться. Он лег на шершавый скалобетон и соскользнул через край, как змея с торчащими на голове тепловидящими очками.

Я лег на край рядом с Урделлом и затаил дыхание, когда крысокожий повис над бездной на руках. Если бы он провисел так слишком долго, его бы заметили или пальцы бы не выдержали, а если бы двигался слишком быстро — его бы заметили наверняка. Жилистые руки и плечи напряглись, и он осторожно двинулся от одной опоры к другой, направляясь к трубам.

Эти трубы мне по дороге описала Лед-В-Ее-Руке, вторая крысокожая. Когда-то она охотилась в них на лицеедов и макроскорпов, и, по ее словам, они выдерживали вес трех человек. Она не советовала отправлять туда больше троих, и в ответ на это Вилферра, похоже, осыпал ее ругательствами: он-то думал, что из труб получится путь для вторжения.

Выглядели они ненадежно. Я вспомнил, как подо мной прогибался металл в крысиной норе, и подумал, над какой высотой придется ползти. Потом сглотнул, вернул сердце из пяток в положенное место и стал смотреть, как Урделл разматывает трос, привязанный к поясу Бегущего-Касаясь-Теней.

А вот и он. Крысокожий распрямился, как выкидной нож, опустил одну ногу на твердую опору, потом другую, а затем осторожно отцепил руки от рытвин в потолке, который для нас был полом. Я увидел, как он довольно улыбается и разминает напряженные конечности.

Я тоже могу это сделать. Я выдохнул, потом, по кивку Урделла, потянулся к тросу и выскользнул сквозь дыру точно так же, как Бегущий-Касаясь-Теней. Шнур больно врезался в обмотанные ладони, и я уцепился за него ногами. Без проблем. Я так и раньше делал. Не на такой высоте, но к черту это, плевать, выбросить из головы, я так делал раньше, и надо просто переставлять руки и ноги, Урделл хорошо держит и знает свое дело. Я посмотрел вниз, вдоль троса, увидел Бегущего-Касаясь-Теней, который вжимался в стену, крепко держа свой конец, и двинулся чуть быстрее. Часть моего мозга все еще вопила от ужаса перед бездной внизу, но я ее подавил и ровно дышал до тех пор, пока — какое счастье — не оказался вновь на металлической поверхности.

Трубы висели под скалобетонным потолком на толстых металлических креплениях, извивались, сливались и разветвлялись, как водяные черви, поворачивали под прямыми углами, чтобы рухнуть вниз вдоль вертикальных опор или исчезнуть во тьме в стороне. Именно торчащие над скалобетоном части креплений, помеченные Бегущим-Касаясь-Теней и Льдом-В-Ее-Руке во время охотничьих экспедиций, послужили нам ориентиром. Одним только крысам известно, что когда-то перемещалось по этим трубам.

Две дороги соединяли Зеркал-Укус с остальным подульем. Я знал, что по дальней его стороне спускается узкая, скользкая от росы тропа, ведущая к гати через реку отходов, а оттуда начинается кишащая летучими мышами дорога на Дымный Перевал. И был еще мост, что проходил над пропастью и исчезал в дыре, прорубленной в скалобетоне, за которой начинался путь к Перехламку — там нас ждала армия отцов города. Опираясь на расположение моста и крупнейших нор-поселений, я высмотрел цепочки желтых фонарей и свет костра, которые отмечали Идущего Человека. Не на что там было смотреть. Дыра, пробитая в боку одной из опор, плоский уступ навроде балкона и торчащий на нем дом над бездной. Под фонарями виднелся ряд самогонных аппаратов, а на пыльном клочке земли перед домом поблескивал металл: это был вход в подвал, в котором прятался Гарм Хелико, и очень скоро обитателям жилища придется об этом пожалеть.

Меня удивил внезапный прилив облегчения, который я ощутил, пока мы ползли по верху трубы. Я не то что бы хотел пролить слезу по банде Хелико после того, как провалилось их нападение на цистерну. В основном моя реакция на рассказ Йонни сводилась к шоку от того, что кто-то вздумал совершить рейд со стрельбой и гранатами прямо в центре поселения — такой, за который твоя голова резко взлетает в стоимости от города и до Отстойника. Но сложно было негодовать на него за то, что он попытался это сделать.

Бегущий-Касаясь-Теней теперь двигался впереди, глядя то сквозь тепловидящие очки, то через маленький прибор-”светляк”, который находил любой источник света и делал его ярче для смотрящего. Он выискивал часовых, которые могли двигаться среди поселений. Чем больше он искал, тем более уверенными становились его движения, и мы шли быстро.

Единственной причиной этой внезапной ненависти к Хелико было то, что он был конкретен. Он стал для меня воплощением всего, что пошло не так с моим городом с тех пор, как произошел тот рейд. Он не был отцом города, который давал мне работу и водяной паек, или каким-нибудь лающим падалюгой, или безликим грабителем в переулке, нацелившимся на мою воду. Он был реальным человеком, которого можно было ненавидеть, и весь мой страх и гнев сконцентрировался на нем.

Когда Бегущий-Касаясь-Теней провел нас вокруг изогнутой опоры к тому месту, где трубы уходили вниз к Зеркал-Укусу, я с тошнотворной уверенностью осознал, что именно так остальные перехламщики думали о фонарщиках. Чувство облегчения мгновенно исчезло.

“Шпионы-фонарщики получают по заслугам”, — подумал я про себя и начал ползти на животе вниз по трубе.

В жизни легких вещей не бывает. Я-то хотел плавно сползти вниз, но металл, конечно же, оказался настолько изборожден ржавчиной, что пришлось карабкаться, цепляясь руками и ногами. Горизонтальная часть была поровнее. Может быть, сами жители Зеркал-Укуса чем-то облили трубы, чтобы по ним было сложнее передвигаться. Те их части, что проходили над самим утесом, они расстреляли в клочья.

Мы уже опустились ниже уровня поселений, когда Бегущий-Касаясь-Теней остановил нас и поднялся до полуприседа. Мы немного подождали, пока он измерял расстояние, потом раздался хлопок пневматики — выстрелил трос с крюком. Крысокожий спокойно шагнул с трубы в пустоту и перемахнул на переплетение опор. Мы стали ждать его в темноте. Урделла защищал термоплащ, но вот я бы светился в темноте не хуже фонаря, вздумай кто выглянуть с края утеса через тепловидящий прибор.

Дважды вспыхнул крошечный красный сигнальный огонек. Мы встали. Бегущий-Касаясь-Теней взял с собой один конец троса Урделла, чтобы прикрепить его по ту сторону, и теперь он был туго натянут. Еще несколько мгновений висения в пустоте, но теперь, видимо, из-за мрака, перебраться на ту сторону оказалось проще.

— Надеюсь, у тебя все схвачено, Кэсс.

Я подскочил, когда голос Урделла донесся из темноты за пределами пятна синего света. Кажется, с тех пор, как кто-либо из нас говорил хоть слово, прошел целый год. Но теперь я знал, что делать.

Большинство норных жителей не владеют достаточными знаниями, чтобы правильно наладить сложную систему подключения. Проще всего поставить то, что хочешь осветить, поближе к кабелю. Это значит, что, если тебе удалось осмотреть поселение сверху, как я только что сделал, ты можешь довольно легко определить, где у него основная проводка. Я знал, откуда Идущий Человек берет свое электричество, и знал, что с ним надо сделать.

И я был прав. Люблю, когда я прав. Я принялся за дело, как за любую другую работу, как будто менял изоляцию на уличном фонаре Гильдейского холма, или возился с нитями накаливания в мастерской Йонни, или…

Ха, как будто я ползал под норным поселением, в котором засела кучка обезумевших от жажды беглецов, и собирался отрубить им свет, чтобы небольшая армия чокнутых головорезов, нанятых моим городом, могла перестрелять их в темноте.

Ну и ладно. У меня в руках снова были инструменты (принадлежавшие мертвой женщине), и я был обплеваться как рад их использовать. Я чуть ли не напевал себе под нос, расхаживая по опорам и посвечивая по сторонам мерцающим фонарем Урделла, чтобы найти, куда тянется проводка. Нужный мне кабель присоединялся к нижней части старых мостков в паре пролетов надо мной, а где кабели так делают, они обычно…

И снова я оказался прав. Он выходил из-под мостков, исчезал в пучке других старых кабелей, которые шли вдоль ограждения — я перескочил место, где решетку пола разъело коррозией — а потом входил в еще один пучок, а потом… вот оно. Здесь сходились более новые кабели, идущие от ближайших нор, уложенные более грубо, с вручную намотанной изоляцией, и здесь они входили в основной кабель. Место стыка, конечно же, было настолько хорошо защищено и изолировано, насколько возможно, да еще и покрыто пастой из грибного сока и толченого стекла, чтобы сложнее было выдрать. Но на обходе фонарщику часто приходится отключать ток, бегущий по проводу, и у нас есть масса более деликатных способов, чтобы это сделать. Я что, похож на какого-нибудь жвачного тяжеловеса из Голиафов?

По боку тэмминого свертка шел ремешок, за который были заткнуты гвозди-проводники с наконечниками-изоляторами. При свете синего фонаря — не стоит рисковать, включая лампу, пока я здесь — я вытащил один гвоздь и ударник. Хотя у меня руки механика, с длинными тонкими пальцами, но все равно инструменты Тэмм казались невероятно изящными, когда я ими орудовал.

Постукивая ударником, я с приятной легкостью пробил гвоздем кожух. В том же пучке имелись и другие, мертвые кабели, и все, что надо сделать…

Я посветил голубым фонарем в том направлении, где остались другие двое. Свет распространялся недалеко, но они смогли его увидеть. В ответ что-то буркнули. Они поняли предупреждение.

… это пронзить гвоздем кабель, чтобы он вошел в один из других, и дело в шляпе. Я поднял ударник.

Тик-тик-тик.

Это не от меня. Какого черта? Я нахмурился и отвел ударник назад, чтобы стукнуть еще раз. Тик-тик.

Первой мыслью были крысы, и рука потянулась к пистолету. Но нет, это не крысиные когти, и не лапы миллиазавра, кнуточерви в металле, насколько мне известно, не живут, а лицееды не издают таких звуков. Это был механический шум. Я осмотрелся.

Это Урделл. Я теперь его ясно видел, потому что его и Бегущего-Касаясь-Теней очерчивал свет сигнальной лампы, которую Урделл отстегнул от пояса. Они светили ею назад, откуда мы пришли, на мост.

Но что там делают остальные, там, в пределах видимости? Разве они не…

Сверху послышались вопли, выстрелы и рев сирены, которая орала пять раздирающих уши секунд, прежде чем отключиться.

В панике я еще раз саданул по гвоздю-проводнику еще раз, и это сработало. С глухим треском переключающегося на новый путь электричества гвоздь пробил другую сторону кабеля и приплавился к более тонким проводам за ним. Свет от норы над нами пропал, будто вырубленный топором. Воздух завонял расплавленной изоляцией, и откуда-то снизу засверкали странные фиолетовые вспышки и брызги трескучих белых искр — это закоротило и вырубило реле и предохранители в глубинах системы.

Пожалуйста, вот ваша тьма. Все будет чисто, жди во второй линии, вдали от боя… хрен там. Надо будет кое-чего высказать Эдзону.

Я начал возвращаться, осторожно переступая по хаотичному сплетению опор, к тому месту, где меня ждали остальные. Сначала я с трудом заметил некую перемену в воздухе и не понял, почему Бегущий-Касаясь-Теней бежит ко мне так быстро, что его ноги как будто едва касаются балок, и что-то кричит. Из-за его спины громко зашипел Урделл:

— Стой там! Опасность сверху и снизу! Стой!

Над моей головой послышалась череда ударов о металл, а потом внезапный человеческий вопль. Это был воин, имени которого я не знал, но по голому торсу, перетянутому многочисленными патронташами, и прическе гребнем было ясно, что это Стальноголовый. Его подстрелили не то из ручного огнемета, не то “горячим” патроном. Огонь окутал его плечи и грудь, но не вгрызся достаточно глубоко, чтобы он перестал кричать, пока падал вниз, ударяясь и отлетая от выступов. Вопли прекратились, только когда он врезался головой в перекладину, но горящее тело продолжило падать, крутясь, пока не исчезло из виду. Откуда-то снизу до нас донеслось несколько взрывов, сливающихся друг с другом. Это перегрелись и рванули его боеприпасы и гранаты.

Бегущий-Касаясь-Теней снова что-то закричал. Он толкнул меня в грудь, показал рукой вниз, и тогда, хотя его речь то и дело сбивалась на язык крысокожих, до меня дошло. Эта перемена в воздухе обернулась звуком — писком и шорохом. Мы побежали, ища более широкое место на мостках, и, найдя его, бросились плашмя. В темноте я услышал шелест — Урделл туго заворачивался в свой плащ, отчаянно пытаясь добиться хоть какой-то защиты.

Из глубин внизу, разбуженные коротким замыканием и разъяренные взрывами, сплошным потоком хлынули летучие мыши-падальщицы.