Переход

Глава вторая

Выйдя на улицу, я как в фильмах пропустил первые два такси, остановившиеся передо мной, и сел только в третье.

Дома я высыпал деньги на пол и долго глядел на них. Ощущение было потрясающим. Ещё вчера я не знал, смогу ли я когда-нибудь опять купить себе новую машину, а теперь я понимал, что могу в корне изменить свою жизнь.

Следующие дни были самыми удивительными и прекрасными днями моей жизни. По крайней мере, так мне казалось тогда. Порывшись в чемоданчике, я нашёл документы и ключи от квартиры на Кутузовском, от новенького БМВ, стоящего в подземном гараже. Они были на моё имя.

На БМВ я подъехал к моей старой квартире, в которой я рос с самого моего рождения, поставил машину на стоянку, пришёл домой, лёг на диван и стал думать.

После размышлений я понял, что я богат и свободен и что больше всего мне хочется тратить деньги, одаривать ими своих родных и друзей и заниматься благотворительностью. И ещё я понял, что миллиона мне для этого не хватит.

Я съездил ещё раз в Сатурн-Вест банк, подписал множество бумаг, после чего мои родные и друзья были обеспечены новыми квартирами и машинами, а московские бездомные дети тёплым домом и сытной едой. Всё-таки иудаизм научил меня отделять десятую часть своих доходов для помощи другим, не афишируя это и не называя своего имени.

Какое это было приятное ощущение! Я никому ничего не рассказал о своём богатстве, только маме и брату, и то очень осторожно.

В течение следующих двух недель я слетал в Австрию, Бразилию и Аргентину и везде находил ухоженные, окружённые благоухающими садами принадлежащие мне особняки и коттеджи.

Когда я вернулся в Москву, весна уже почти стала летом. Я позвал к себе в квартиру дизайнеров, решив сделать большой ремонт, а сам переехал на Кутузовский. Я перевёл в подарок несколько миллионов долларов на банковский счёт моего папы в Израиле. Как приятно это было! Я сказал своей маме о том, что теперь у неё неограниченное количество денег и теперь она может брать у меня любую сумму, какая ей понадобится, на любые расходы и любые покупки. Я начал подумывать о том, чтобы переехать пожить куда-то в другое место, в другую страну, может быть, ближе к морю или в горы.

Жизнь была прекрасна. Каждое утро я катался на велосипеде по тропинкам и дорожкам ближайшего лесопарка.

В один из таких летних дней, я свернул с одной из широких дорожек и решил проехаться по узкой тропинке, ведущей в глубину леса. Надо заметить, что в это время дня, в будние дни, людей в лесу и на главных дорожках было немного, иногда проезжали велосипедисты, иногда встречались мамы с колясками, но в целом было пусто. Мне нравилось кататься в такие дни, казалось, что я где-то далеко от города, от машин, людей и суеты, хотя на самом деле парк находился внутри города. Я ехал всё глубже и глубже в лес. В какой-то момент ощущение единения с природой и того, что я один в этом мире, и мир этот прекрасен — стало настолько ясным и успокаивающим, что я остановился, наслаждаясь щебетаньем птиц и своими неспешными мыслями. Я думал о том, как всё-таки хорошо, когда нет суеты и людей вокруг. И, пожалуй, можно было бы назвать мир совершенным, или по крайне мере гармоничным и сбалансированным, если бы в нём не существовало человека.

В какую-то секунду я вдруг почувствовал чье-то присутствие. Первая мысль была о том, что я, уйдя в размышления о гармонии мира, подсознательно помнил, что мир вовсе не так хорош, и невольно напугал себя мыслью о том, что я не один в чаще леса и что кто-то наблюдает за мной, находясь рядом.

«На самом деле я тут совершенно один, — успокаивал я себя, — я просто разучился или никогда и не умел расслабляться, подобно любому жителю Москвы, постоянно ожидающему внешней угрозы и опасности».

Но странное, очень необычное и никогда ранее не испытываемое мной ощущение чьего-то очень близкого присутствия не оставляло меня. Я чувствовал, что кто-то находится рядом. Я испугался, огляделся по сторонам и хотел вскочить на велосипед и немедленно уехать отсюда, к широким дорожкам, к мамам с колясками, другим велосипедистам, а ещё лучше домой и чем быстрее — тем лучше.

Но я не смог пошевелиться. Неимоверная тяжесть сковала моё тело. Единственное, что я мог, это повернуть голову.

Ужас, охвативший меня, был неописуем. Хотя, надо признаться, что, помимо страха, что-то внутри меня проявляло огромное любопытство к происходящему. Несмотря на испуг, я чувствовал, что ситуация настолько необычна, — это не банальная опасность и возможная встреча с грабителями или маньяками, а нечто совсем другое. Ведь заставить человека не шевелиться, не применяя никакого физического воздействия, может только что-то особенное.

Потом всё происходило так быстро, что я не успел впасть в истерику или шоковое состояние. Поворачивая голову, я пытался что-то увидеть, разглядеть возможное движение, приближение чего-то, но не видел ничего кроме деревьев.

Однако через несколько мгновений произошло самое невероятное из всего, что я только мог представить, включая даже то, что показывают в фантастических фильмах.

Стоя на одном и том же месте, не имея возможности пошевелиться, я увидел, что передо мной, буквально в шаге от меня, возник объект, представляющий собой чёткую пирамиду. Окружающие её деревья в то же время находились внутри неё. Представьте себе голограмму или что-то прозрачное, когда материальные предметы не мешают ему занимать пространство, как бы сквозя через него. Примерно так это и выглядело, только в данном случае это не было похоже на голограмму В данном случае не деревья просвечивали в пирамиде, а она сквозила через них. Одновременно с тем, как деревья становились частью объекта, при этом, оставаясь деревьями в лесу, она тоже становилась ими, оставаясь пирамидой.

Мне сложно это описать, но выглядело это именно так, как я рассказываю. Как такое возможно, я не знаю и до сих пор. Видимо, технологии существ, с которыми я через несколько минут встретился, настолько высоки и непостижимы для человека, что людям на данном этапе развития не дано ни понять это, ни объяснить.

Передо мной находилось нечто невообразимое. Эта пирамида была метра четыре в высоту и приблизительно пять в длину. Цвет — серый, близкий к цвету металла, но сказать, что она была металлическая, я не могу.

Мой страх исчез, сменившись невыразимым чувством покоя и неизведанным мной раньше всепоглощающим любопытством.

В пирамиде открылась широкая дверь. Так, примерно, как показывают в фильмах об инопланетянах. И бледно-голубой свет наполнил вход, причем свет шёл, как мне показалось, не из пирамиды, а, наоборот, как бы втекая в неё.

Я почувствовал, как что-то подключилось ко мне — где-то внутри меня. Я стоял на траве, держа рукой велосипед, попробовал пошевелиться и понял, что больше не скован. Некая сила звала меня войти в пирамиду. Я совершенно спокойно, очень ровными и размеренными движениями прислонил велосипед к дереву и медленно пошёл к входу. Ни страха, ни желания не идти туда, ничего подобного не было, только невероятное чувство любопытства и некоей гордости от ощущения своей причастности к чему-то единичному, к чему-то, что бывает раз в миллион лет, и то у одного из миллиарда, владело мной полностью.

Я зашел внутрь. Внутри пирамида была совершенно пустой. Я не увидел никого и ничего, я не увидел ни приборов управления, ни живых существ, ни лестниц, ни дверей. Меня поразило огромное пространство, в котором я оказался. Размеры пирамиды внутри, как это не покажется странным и противоестественным, были неизмеримо больше, чем снаружи. Но у этого почти безразмерного пространства были прозрачные, слегка переливающиеся всеми цветами радуги стены. Я видел через них лес и около дерева свой велосипед, который находился на том же расстоянии от пирамиды, на котором я его оставил. Несмотря на то, что пирамида была больше внутри, чем снаружи, всё, что я видел сквозь стены, находилось там же, где и было. Я не мог себе этого объяснить.

Но самое интересное было дальше. Стоя вот так внутри пирамиды, я вдруг ощутил то, чего никогда до этого не ощущал. Вряд ли кто-то из живущих на Земле переживал такое.

Я вдруг отделился, именно отделился, другого слова, описывающего то, что произошло, я подобрать не смогу. Я отделился от своего тела, то есть буквально я увидел своё стоящее тело, себя со стороны, но при этом, понимая что это я. И тот, кто на меня смотрит, это тоже я. Я — материальный и не материальный.

Мое тело продолжало стоять. Надо сказать, что это потрясающее зрелище — увидеть себя со стороны. Когда мы видим себя в зеркале или на фотографиях, это не одно и то же с тем, как мы выглядим на самом деле. Не совсем одно и то же. А тут, глядя на своё тело, неподвижно стоящее и устремившее застывший взгляд куда-то вдаль, я с удивлением понял, что внешне я совсем другой, чем себя представлял. Сам же я был — бесплотным, не то — сознание, не то — душа.

И моё сознание или душа испытывали новое прекрасное чувство свободы. Я летал внутри пирамиды, огибая своё неподвижное тело и проходя сквозь него, не ощущая по отношению к нему никаких эмоций. Я смотрел на него, как на мою оболочку, в которой я живу на планете. И понимая, что вот стоит моя земная оболочка, в которой, наверное, мне предстоит прожить ещё какое-то время, как в скафандре — костюме для путешествия — я не испытывал желания в него вернуться.

Попав внутрь пирамиды, внутрь чего-то явно не земного, скафандр перестал быть мне нужен. Никакого страха не было. Я чётко ощущал, как прекрасно себя чувствую, или, вернее, я перестал что-либо чувствовать, что испытывает человек. Я вдруг осознал себя частью чего-то безмерного и в то же время самим собой. Состояние мое было беспредельно спокойным, в нём не было места для страхов и волнений, оно было — совершенно, самодостаточно и абсолютно защищено.

Повторяю, что в тот момент мне было так хорошо, что если бы меня спросили, хочу ли я снова вернуться в тело, я бы, скорее всего, ответил — нет.

И это, несмотря на то, что меня ждало всё то, что нравилось, всё то, чего хотелось, всё то, к чему стремился и о чём мечтал. Но всё это было связано с материальным миром — деньги, машины, дома, одежда, всё это перестало иметь какое-либо значение в тот самый момент, когда тело оказалось вне меня. И никаких сожалений это не вызывало.

Более того, не было даже чувства ответственности перед кем-то и чем-то, не было заботы о завершении каких-то дел. Не было беспокойства и о своём теле — такого, какое бывает, когда оставляешь где-то машину и тревожишься, как бы её не угнали. Моё состояние казалось настолько естественным и комфортным, настолько единственно правильным, до такой степени, до какой всё, что было до этого, всё материальное, показалось бессмысленным, твёрдым, трудным и ненужным.

В какое-то мгновение вдруг стало очень тихо, так тихо — как в жизни не бывает. Я осознал в тот момент, что еще секунду назад не было такой тишины. Хотя никаких звуков внутри пирамиды я и до этого не слышал, но все мы живём в непрерывном шуме. Безмолвие, которое наступило, было до такой степени полным, как будто все звуки Вселенной исчезли, как будто никогда и не было их в природе, как будто никто никогда их не придумывал и не создавал.

Вы можете подумать, как вообще я мог что-то слышать, находясь вне тела и не имея ушей? Но я видел и слышал гораздо лучше, чем с помощью глаз и ушей.

В полной, абсолютной тишине я почувствовал, как ко мне приближается кто-то. Именно почувствовал — я не видел ничего, кроме того, что видел до этого. Ко мне приблизилось нечто или некто, и я понял, что оно такое же, каким теперь стал я.

Я, находясь тогда вне тела и ощущая себя подлинным самим собой, понял, что ко мне приблизилось существо одной со мной природы. Мне вдруг открылось, что населяющие Вселенную существа, находящиеся в разных по форме телах, когда они вне своих тел, — все одной природы.

Я понял тогда, что мы все — уникальные и единичные — составляем одно целое.

Невидимое, неосязаемое существо приблизилось ко мне очень близко, не вызвав у меня никаких чувств. Что такое страх, я к тому времени уже успел забыть. Не воспроизводя никаких звуков, оно, возможно телепатически, заговорило со мной. Я не сразу понял, как это происходит, но, спустя несколько мгновений, мы могли общаться спокойно, легко и просто.

Оказалось, что тело не только не помогает общаться, а скорее наоборот. Наше нахождение внутри оболочки — это плен. Мы вынуждены говорить языком, слушать ушами, видеть глазами, не сознавая, какие огромные усилия мы для этого делаем. И только вне своей клетки, сбросив тяжёлый скафандр тела, я понял, каким лёгким и объёмным может быть настоящее общение.

Существо обратилось ко мне. Потом, вспоминая наш разговор, если это можно назвать разговором в человеческом понимании, я с удивлением понял, что запомнил его дословно.

— Тебе сейчас хорошо?

— Да. Я хотел бы остаться таким.

— Но это невозможно.

Надо отметить, что я не испытывал потребности задавать какие-либо вопросы, настолько весомо и бесспорно я понимал, обращённые ко мне слова.

— Ты не можешь остаться нематериальным. Ты ещё не прошёл по всему ведущему к этому пути. Свобода в зоне действия поля пирамиды, но твой мир — на Земле.

И всё-таки я не удержался от вопросов:

— Почему мы вынуждены находиться в телах, почему не можем освободиться?

— Время для ответов еще не пришло. Время для вашей свободы от материи тоже. Вы вынуждены пройти путь. Не так уж и долго длится ваша жизнь.

— Недолго. Но мы все хотим быть счастливыми, хотим жить как можно дольше, хотим чего-то достичь, а после смерти выяснится, что всё это не имело смысла.

— Смысл есть. Или тебе он неизвестен?

— Не знаю. Мне кажется, что со смыслом жизни у людей не очень получается. Счастье так кратковременно. Страх сопровождает всю жизнь каждого человека. Я только теперь вижу, как может быть, как может быть всё по-другому. Если бы все люди знали, как хорошо без тела, то, наверное, все бы покончили с собой.

Я говорил с ним, как с высшим существом, как с Ангелом, или даже Богом, и он почувствовал это.

— Ты разговариваешь со мной, как с тем, кто должен нести ответственность за людей. Это неправильно. Я не несу ответственности, я не создавал ваш мир, я не создавал тебя и не создавал других — я сам создание. И ты чувствуешь, что мы с тобой одной природы, когда находимся вне тела. Однако, будучи в оболочках, мы — разные. Что же касается самоубийства, то ты, уничтожив оболочку, снова попадёшь в неё, и всё начнется сначала. Ты говоришь, что люди стремятся жить как можно дольше и стараются сделать свою жизнь как можно более счастливой? Что мешает тебе быть счастливым?

«Значит, это не Ангел и тем более не Бог, — разочарованно подумал я, — невидимый инопланетянин, как их ещё называют — гуманоид? Но он должен много знать, возможно, обо всём».

Боясь, что его присутствие может исчезнуть, я быстро сказал:

— Счастье — это то состояние, в котором я нахожусь сейчас. Люди не испытывали того, что испытываю я в эти минуты. Люди не знают, как глупы и бессмысленны их желания, и как смешно выглядит всё это отсюда, когда понимаешь, как может быть хорошо, просто и легко вне тела.

Я взглянул на своё тело, стоящее неподвижно, как в детской игре «замри», — и подумал, что надо бы сбросить килограммов десять.

— Смысл есть во всём, — прозвучал его медленный голос.

— Но если вы говорите, что тоже созданы кем-то, и можете выходить из своей оболочки, означает ли это, что вы этому научились?

— Да, мы научились этому. Но то что ты испытываешь, находясь вне тела, это временное состояние для тебя. Но и для нас — оно тоже временное. Пока существуют наши тела, нам легко и комфортно находиться вне их. Пока живо твоё тело, оно принадлежит тебе точно так же, как твоя истинная сущность принадлежит ему. Мы тоже не можем находиться вне тела постоянно. В противном случае тело погибнет, и наша истинная сущность, по-вашему, — душа, или перейдёт в новое тело, или будет вечно скитаться без оболочки. И тогда у нас не будет возможности проникать в другие миры и их тайны. Тогда наше истинное «Я» будет вечно существовать в том комфорте и спокойствии, что нравятся тебе сейчас. Но понравится ли тебе такой покой спустя пятьсот лет? Ты всего лишь отделился от тела и понял, как оно тяжело и как оно сковывает. Ты сравнил его в своих мыслях со скафандром, но теперь представь, что ты сбросил скафандр и он исчез, а другого скафандра нет. Без него ты свободен, тебе легко, но материальный мир, в котором ты пребываешь, для тебя — бесплотного — лишён смысла. Ты не можешь участвовать в его жизни, потому что без тела ты всего лишь невидимое привидение. Наша раса поняла, что для того, чтобы слиться с Изначальной Реальностью, нужно прожить множество жизней в течение многих тысячелетий, или уйти с этого пути, избавив свою расу и души тел иных рас от бесконечного воплощения. Но только тогда душа не будет испытывать тоски по материальному миру, когда он исчезнет.

Воздух передо мной засветился и, сгустившись, превратился в видимое Существо, чем-то похожее на колеблющуюся тень человека.

Существо пытливо посмотрело на меня и спросило:

— Тебе понятно, о чём я говорю?

Я пытался разглядеть его, но он то появлялся передо мной, то исчезал. Он не вызывал у меня страха, и я ответил:

— Ну, в общем, понятно, вы хотите уничтожить свои тела и тела людей, чтобы души соединились с какой-то реальностью?

— Ты правильно понял — с Изначальной Реальностью. Но сейчас не будем об этом…

«Уж не хочет ли он начать уничтожение тел на Земле с моего тела»? — подумал я и, взглянув на свою застывшую фигуру понял, что мне её нисколько не жалко, потому что вне её я был свободен.

Потом он продолжил отвечать на мои вопросы о создании мира, и я понял, что он не знает определённо, кто создал нашу Вселенную, их мир и нас, и какова цель Творения.

Но почему-то я не поверил ему. Я подумал, что он просто не хочет говорить со мной об этом. Мне не казалась наша встреча случайной, и я задал самый главный вопрос:

— Зачем вы встретились со мной?

— Мы не встречались с тобой, это ты встретил нас.

Но я чувствовал, что он, как сейчас принято говорить, лукавит. «Ладно, подумал я, — буду задавать свои вопросы, может быть, то, что он хочет скрыть от меня, как-нибудь проявится в его ответах».

И он опять терпеливо отвечал, что он не знает, зачем мы живём, что цель их прилёта сюда подобна той, что была у меня, когда я повернул на узкую тропинку. Что я должен пытаться прожить эту жизнь как можно более полно и счастливо, не боясь смерти, потому что страх смерти — это свойство оболочки, материи, и что я об этом теперь знаю, и мне будет легче жить.

— Но как мне жить, если я тоже хочу попасть в ту изначальную реальность?

— Не надо торопиться, проживи в своём мире, быть может, твоё присутствие в нём необходимо.

Он снова говорил о том, что наш мир в чём-то похож на их мир, а в чём-то нет, но в главном похож — он тоже материален. Что мы сейчас общаемся с помощью не совсем телепатии, но принцип тот же. Что моя возможность находиться вне тела, это влияние свойств пирамиды. Что эта пирамида имеет прямое отношение к пирамидам в Египте, которые построили их предки.

— Можно ли переходить из тела в тело? Можно ли, выйдя из одного тела, войти в другое?

— В теории — да, на практике — нет. Именно поэтому мы пришли к выводу, что каждое «Я» связано только с одним телом до того момента, когда тело умирает.

— Что происходит после этого?

— Новое рождение. Это для нас бесспорно.

— То есть, вы научились на время выходить из тела. Но то, что я сейчас ощущаю — это не то, что ощущают люди после смерти?

— Отчасти. То, что происходит с нами после смерти тел, это предмет нашего изучения. Я уже говорил, что мы не так уж далеко ушли от вас.

— Но, тем не менее, вы перемещаетесь в Пирамидах. Это космический корабль?

Он ответил, что в некотором роде это космический корабль, но принцип его работы не столь примитивен, как у земных кораблей. Что они во многом помогали нам раньше в создании межгалактических кораблей, способных летать на Луну и обратно, и преуспели в этом ещё семьдесят лет назад.

Услышав это, я воскликнул:

— Вы хотите сказать, что люди стали летать в космос ещё в сороковых годах двадцатого века? Но я об этом ничего не слышал!

— Об этом мало кто слышал, — ответил он и продолжил, — мало кто слышал и о том, что люди появились на Земле не в результате эволюции, а были сконструированы, как живые механизмы, в лаборатории другой планеты, а потом перенесены на Землю для того, чтобы ухаживать за ней. Но технологии промышленности нового времени приносят планете вред, и она страдает, потому что существует, как живой разумный организм, гораздо более сильный, чем люди. И она готовит человечеству ответный удар. И поэтому не стоит думать о том, как спасти Землю, стоит подумать, как спастись от Земли.

Слушая его, я подумал, что пришелец противоречит самому себе.

— А зачем нам спасаться? — спросил я. — Ведь если Земля сбросит нас с себя, то мы погибнем, и нам станет хорошо без тел. К тому же, природа человека такова, что её не изменить. Человек всё равно обречён, погибнет ли он от возмущения Земли или от собственной глупости.

Наступило очень долгое молчание, во всё время которого инопланетянин то появлялся, то исчезал, как изображение на экране телевизора с плохой антенной. Я боялся, что он совсем исчезнет. Но он произнёс как-то очень медленно и весомо:

— Ты прав, без тел хорошо. Но изменить можно всё. Суть природы человека и есть непрерывное изменение. Так уж он создан.

Когда я услышал это, мне вдруг показалось, что за этими словами и скрывается цель его встречи со мной. Но в чём она заключалась? Возможно, ему известно о полученном мной наследстве и о том, как это изменило меня? Но в том то и дело, что я сам не изменился, поменялись условия моего существования. И я, как следователь в плохом кино, продолжал его допрашивать:

— Я после встречи с вами изменюсь? После этой бестелесной лёгкости мне будет тяжело жить? Мы встретимся когда-нибудь ещё? Вы передаёте свои технологии людям?

Он ответил, что я буду себя чувствовать более свободным, что он не знает, встретимся ли мы ещё, что с людьми они делятся своими технологиями, но в меру и когда приходит время.

— То есть вы контактируете с людьми?

— Ты не единственный.

— Мы вам кажемся примитивными?

— Нет, но вы находитесь на другой ступени развития.

— Есть ли что-то у нас, чего нет у вас?

— Что ты имеешь в виду?

— Что-то, чем вы у нас восхищаетесь? Что-то наше, чему вы завидуете?

— Зависть нам не свойственна. Восхищение — тоже. Это эмоции человека.

— Но хоть что-то есть в нас хорошее?

— В вас много хорошего. Хотя это тоже ваше понятие — хорошо и плохо. В вас много потенциала. Но ты же понял сейчас, находясь рядом со мной, что мы одной природы. «В вас и в нас» — это относится к телам и месту их обитания, не более. В главном мы — одинаковы. А ещё нам нравится ваша музыка. Хотя и она тоже — не ваша и не наша — она общая.

Когда он заговорил про музыку, мне так захотелось послушать их не земные, а инопланетные мелодии, и я спросил:

— А у вас есть музыка?

— Да.

— Она похожа на нашу?

— Она другая.

— Можно послушать?

— Можно, чуть позже.

— Почему?

— Для людей музыка не существует вне тела. У вас она воспринимается ушами. Но во Вселенной — всё музыка. Но если тебе так хочется, попробуй услышать её… но душой, — он с любопытством глядел на меня тёмными, без зрачков, чуть вытянутыми в стороны глазами.

Я оглянулся на своё безучастно стоящее тело и подумал, что, может быть, оно что-то слышит сейчас? Потому что я, бестелесный, видел всё, что видел бы и в теле, но слышал только голос пришельца.

— Но я ничего не слышу.

— Потому что не хочешь слышать. Я не должен был предлагать тебе это. Не пытайся слушать музыку Космоса, которую умеем слышать мы, тебе не время ещё. Хватит с тебя на сегодня и так. Но музыку нашего мира ты услышишь, если захочешь, когда вернёшься в тело. Наш разговор подходит к концу, поэтому если есть ещё вопросы, может быть, просьбы, то скажи.

Мне казалось, что я обо всём спросил, хотя, спустя всего несколько часов после моего возвращения домой, вопросов возникло множество. И на те вопросы мне пришлось отвечать всей моей дальнейшей жизнью. Но сейчас я чувствовал, что он чего-то ждёт от меня.

— Когда я вернусь в тело?

— Очень скоро, как только мы расстанемся.

Мне вдруг стало грустно, что он исчезнет вместе со своей Пирамидой, а я останусь один со своей жизнью и своими вопросами, на которые мне никто не ответит.

— Вы в Пирамиде один?

— Нет.

После его короткого «нет» мне почему-то сделалось не по себе, я подумал о том, что моё тело, возможно именно сейчас, подвергается какому-то инопланетному воздействию, после которого оно начнёт болеть или ещё чего хуже…

— Сколько я ещё проживу после встречи с вами? — спросил я, — или вернее, сколько проживёт моё тело?

— Не знаю.

Мне отчего-то переставала нравиться эта встреча с инопланетным разумом, и я довольно агрессивно спросил:

— А кто-нибудь знает?

— Возможно, — прозвучал его равнодушный ответ.

«Конечно, — думал я, — всё только видимость. В то время, когда я вижу своё неподвижно стоящее тело, они, наверное, исследуют его в недрах Пирамиды, а потом сделают так, что я даже не буду помнить об этой встрече? А, может быть, я сплю, и мне всё только снится»?

— Я буду помнить наш разговор и всё, что происходило здесь, после того, как мы расстанемся?

— Да.

— Мне это снится? Это сон?

— Нет, ты не спишь.

«Итак, я не сплю… он что-то сказал о том, что человек не результат эволюции, а создание каких-то неизвестных конструкторов, или конструктора… он имел в виду Бога»? — все эти мысли проносились в моей голове, и я понимал, что, когда я с ним расстанусь, мне никто на них не ответит.

— Бог есть?

— Да. Это истина.

— Вы его видели?

По тому, как быстро замелькало передо мной его изображение, мне показалось, что он рассмеялся.

— Примитивный вопрос. На него есть такой же ответ: если бы Бога можно было бы увидеть, Он не был бы Богом. Но Бог — во всём. Ты тоже часть Бога. Поэтому в какой-то степени ты видишь его непрерывно.

— А как же то, что Он создал человека по образу и подобию Своему?

— А… ты об этом? Прости, у меня больше нет времени…

— Ещё один вопрос, а дьявол есть?

— Тьма невозможна без света, свет без тьмы, минус без плюса, ты сам это понимаешь. Дьявол — есть, Бог — есть, но Они — одно целое, это и есть Бог.

— Поговорив с вами, я хочу в ваш мир, или остаться в вашей Пирамиде, я не хочу возвращаться в тело. Вы улетите, я стану собой, и моя жизнь пойдёт дальше, полная моих прежних желаний… Я бы хотел вас попросить…

Я не успел договорить, как в туже секунду, не испытав дискомфорта, толчка или боли, я был переведён некоей силой в другое состояние. То есть, буквально перенесён с места, на котором я находился, туда, где стояло моё тело. На мгновение мне показалось, что погас свет, и я оказался в темноте. В следующее мгновение я начал снова видеть, но видеть уже через глаза.