Переворот

Глава 3 БЕГСТВО

Карета Дашковой подъехала к ограде Верхнего Парка. Кучер свернул налево и занял обычное для княгини место. Алехан отогнул край малиновой шторки и осмотрелся. Было слишком рано, чтоб на улице могли появиться прохожие. Ворота оказались не заперты, это не удивило гвардейца: кому придёт в голову нападать на царскую резиденцию? Редкие караулы измайловцев переминались с ноги на ногу в отдалении, у дворцового крыльца.

Алексею повезло. У чугунной калитки никто не маячил, и он благополучно миновал её. Высокие кусты сирени скрывали гостя от взглядов часовых. Хорошо зная расположение постов, Орлов умело обходил их, то сворачивая за насыпные катальные горки, то углубляясь в поросший крапивой овраг, на дне которого звенел ручей. Низко выстриженные лужайки и цветники были его врагами. Гроты и громоздкие чаши фонтанов — товарищами по заговору.

Из тумана, как призраки, выступали беломраморные скульптуры. Алехан подмигнул юному Эроту, прижимавшему палец к губам, и погрозил кулаком щекастому Борею с охотничьим рогом в руках: «Только посмей дунуть!»

Оврагом гвардеец спустился из Верхнего Парка в Нижний. Перешёл через мостик над каналом и скрылся за жёлтым зданием оранжереи. Её большие окна изнутри запотели, зелёные лопасти пальмовых веток прижимались к стеклу так жадно, точно им не хватало воздуха. Дальше открывались круглые вольеры для птиц. Услышав хруст шагов по гравиевой дорожке, фазаны всполошились и начали бить крыльями. До Монплезира было рукой подать.

Вокруг маленького дворца царила тишина. Жилые покои располагались слева от стеклянной галереи. Мыльня и поварня — справа. Из полуоткрытых дверей кухни уже слышался приглушённый стук медных котлов и плеск воды. Заспанная девка вынесла в ведёрке золу из печи и высыпала её под розовый куст. «Шестой час, — с досадой подумал Алехан. — Ой, лишеньки-лихо, опаздываем!»

К счастью, дверь в левом крыле не была заперта. Да и для чего, если в сенях на кресле дремал лакей? Именно он и должен был оберегать покой хозяев. Но старичок-инвалид склонил лысую голову на грудь и сладко посапывал, подложив под щёку парик. «Добрых тебе снов, дедушка», — хмыкнул Орлов. Он сделал несколько шагов и едва не налетел на горничную императрицы Марфу. Она снимала с верёвки перед печью чулки и морщила носик, размышляя, достаточно ли бельё просохло. Увидев Алехана, девка ойкнула, но не стала поднимать крик, признав старого знакомого.

— Зачем вы здесь? — удивлённо пролепетала она.

— Буди хозяйку, — распорядился Орлов. — Только тихо. Да поторапливайся.

Понятливая Марфа скрылась в спальне. Там послышались шорохи, шушуканье и быстрый шелест батиста. Алексей сглотнул. Она была так близко и так обманчиво доступна в беспорядке своих утренних туалетов. «Почему не я?» — эта предательская мысль изводила его уже два с половиной года, отравляя прежде тёплое, насмешливо-снисходительное отношение к брату.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Като в зеленовато-синем турецком халате, накинутом поверх рубашки.

— Господин поручик, что стряслось?

Её строгий тон вернул Орлова к реальности.

— Пассек арестован, — без всяких предисловий брякнул он. — Надо поспешать, Ваше Величество. Полки в движении.

По лицу императрицы промелькнула тень, и оно снова обрело прежнюю ясность.

— Подождите здесь, — в сопровождении Марфы она скрылась за дверью.

Скорость, с какой Екатерина собралась в дорогу, сделала бы честь любому рекруту. Она убрала волосы под чепец, надела простое дорожное платье и накинула на плечи кружевную мантилью. Ни румян, ни пудры на лице императрицы Алексей не заметил.

— Идёмте.

Они вышли в сырой утренний парк. Марфа из окна перекрестила их в спину. Алехан сразу зашагал очень быстро, так что женщина еле поспевала за ним. Они уже миновали катальную горку, когда Екатерина заметила в просвете аллеи две фигуры в чёрных фраках, быстро направлявшиеся к Монплезиру. За их спинами маячил экипаж.

— Это карета Панина, — озадаченно сказала императрица. — Неужели вы не сговорились о том, кто за мной едет?

Алехан занервничал. Он имел основания не доверять Никите Ивановичу и в появлении его эмиссаров почувствовал подвох. Императрица сделала спутнику знак отступить в тень сиреневых кустов. Смутное чувство опасности исходило от двух приближающихся фигур.

— Когда я уезжал, к Панину направился брат, они должны были обсудить детали...

— Хитре-ец, — протянула Екатерина. Она не хотела быть обязанной своим восшествием на престол кому-то, кроме гвардейской голытьбы, с которой можно расплатиться деньгами и выпивкой. С Паниным же придётся делиться властью.

— Надо свернуть в ту аллею и укрыться в купальне. — Като потянула Орлова за рукав.

Сначала Алехан не заметил за деревьями никакого павильона и, только наткнувшись носом на фанерный щит, расписанный ветками, кустами и перспективой далёких фонтанов, понял, что перед ним обманка. Из укрытия спутники видели, как посыльные Панина вошли в дом.

— Поторопимся, — Алехан пропустил Екатерину вперёд.

Дворец уже оживал. Им навстречу попалось несколько садовников, сгребавших граблями нападавшие за ночь ветки. Старик в холщовом переднике выстригал кусты барбариса в виде пушки. Эта изысканная воинственность в сердце мирного сада навела Орлова на невесёлые мысли. «Если Пётр сумеет оказать сопротивление, придётся пострелять и из пушек». Крови же никто не хотел.

Караульные ещё и не думали выходить к воротам, но улица перед оградой уже заполнялась народом: торговки зеленью, пироженщики с лотками горячего хлеба на головах, прачки с корзинами высушенного и выглаженного белья — все спешили во дворец и, почтительно кланяясь, проходили мимо главного входа. Для них существовали свои, чёрные калитки. Орлов с силой толкнул перед Екатериной створку ворот. Императрица уже нашла глазами карету с гербом княгини Дашковой и уверенно направилась к ней. У экипажа она раскланялась с народом, узнавшим и мигом окружившим её.

Алехан подсадил спутницу внутрь.

— Трогай! — Он вскочил на облучок рядом с кучером. — Через город поедешь шагом, а за околицей гони.

Пару улиц они миновали благополучно, но у самого выезда за обводную канаву дорогу им преградила телега водовоза. Мужик был знакомый, Прохор Исаич, снабжавший питьём гвардейские караулы в резиденции.

— Попридержи кляч, Исаич! — гаркнул на него Алехан. — Не видишь, господа едут.

— Господа ещё спят, — ответил сообразительный возница. — А кем это ты, Ликсей Григорич, карету навьючил?

— Дворец обокрал! Золото везу! — со смехом отозвался Орлов и, перехватив у кучера поводья, направил лошадей прямо на телегу неуступчивого водовоза. Тот еле успел посторониться.

Им вслед неслась крепкая брань.

— Что случилось? — подала голос императрица.

— Ничего, Ваше Величество, — успокоил её поручик. — По матушке нас обложили. На счастье.

За границами Петергофа Алехан пересел с облучка внутрь и велел кучеру погонять что есть силы. В полусумраке он видел Екатерину, спокойно откинувшуюся на алый бархат подушек. Она смотрела в окно и не проявляла признаков волнения. Сам Орлов не мог бы поручиться, что сердце у него не выпрыгивает на каждом ухабе. Почему-то сейчас у него в голове гвоздём засела мысль: «А ведь я её даже не поцеловал». Алехан опустил глаза и наткнулся на мягкую, понимающую улыбку императрицы.

— Сделайте то, что считаете нужным, Алексей, — тихо сказала она. — И успокойтесь.

Пётр ушёл спать рано. Он любил проводить время в Ораниенбауме. Когда-то Елизавета подарила ему эту почти игрушечную резиденцию. Тётка обожала дорогие бесполезные презенты, но Ораниенбаум не принадлежал к их числу. Здесь великий князь смог завести свою гвардию — полторы тысячи человек в родных жёлто-голубых мундирах, — она защищала его от всеобщей ненависти в чужой, враждебной стране. Неподалёку он построил деревянную крепость Петерштадт, которую, по примеру Петра Великого, штурмовал со своими голштинцами.

28 июня в полдень, сразу после развода караулов, пёстрая вереница карет покинула малую резиденцию и взяла курс на Петергоф. Там, как ожидалось, их должна встретить государыня и в канун Петрова дня дать обед для венценосного супруга. Общество казалось большим и шумным. По-летнему открытые коляски были битком набиты дамами, оплетены лентами и украшены цветами. Гости смеялись, пели и усыпали дорогу огрызками фруктов.

День выдался погожий, и всего через час честная компания пожаловала в Петергоф. Долго выгружалась, с музыкой и шутками шла через парк, негодуя, что императрица с фрейлинами не встречает государя возле Адамова фонтана. Но и дальше аллея выглядела пустынной. Ни маленького оркестра, ни цветных фонариков, ни шеренги дам и кавалеров, выстроившихся перед входом в Монплезир.

У многих гостей сжалось сердце, и смех сам собой застыл на устах. Однако Пётр Фёдорович, казалось, вовсе не был озадачен.

— Господа, нами манкируют! — весело вскричал он. — Надо пойти и сказать моей жене, что она бука! Огорчать меня на именины — такого прежде не случалось даже с ней! — Он как ни в чём не бывало взбежал по ступенькам на крыльцо и дёрнул дверь за круглую медную ручку.

Из сеней повеяло холодом и пустотой. Это ещё больше насторожило собравшихся.

— Ваше Величество? Ау?! — уже не столь уверенно окликнул темноту Пётр. — Выходите, это не смешно! Она вздумала играть со мной в прятки, — голосом обиженного ребёнка пояснил он окружающим. — Като, перестаньте дуться! В честь праздника я предлагаю заключить перемирие...

Ему никто не ответил. Молчание было вызывающим. Сердитым размашистым шагом император миновал сени, толкнул ногой дверь и упёрся прямо в развороченный сундук с повисшим на крышке дамским бельём. Розовые чулки, кружевные чепцы, прозрачные накидки для пудренья волос и шёлковые подвязки вываливались из него, как из шляпы фокусника. В углу застенчиво пряталось жёлтое атласное платье императрицы, специально приготовленное к празднику. Его накрахмаленные оборки топорщились, придавая наряду неуловимое сходство с оперением курицы-хохлатки.

Вид брошенных в спешке вещей так красноречиво свидетельствовал о бегстве императрицы, что даже государь был вынужден признать очевидное.

— Она улизнула! — Пётр затопал ногами. — Испортила мне праздник! Шельма! Дрянь! Где она? Где? Скажите на милость?

Никто из собравшихся не мог ответить. Гости прибыли вместе с императором и ничего не могли знать об исчезновении его жены. Но им сделалось не по себе при мысли, что именно их государь сделает ответственными за случившееся.

— Все предатели! Все! — кричал Пётр. — Слуги, кучера, лакеи, фрейлины! Вы все в сговоре с ней! Все от меня что-то скрываете! Отвечайте, сукины дети, куда она подевалась?

Для многих было очевидным, что императрица направилась в столицу. Иные подозревали, что её там в распростёртые объятия приняла взбунтовавшаяся гвардия, и, возможно, в этот час Сенат и генералитет уже присягнули... Но высказать подобное предположение вслух никто не решался.

Наконец сыскали двух прачек и повара. Тот ещё затемно начал сажать эклеры в печь, чтоб успеть остудить их и начинить кремом. Он видел, как Её Величество в седьмом часу прошла через сад в сопровождении офицера-семёновца и скрылась за купальней.

— Я требую объяснений!

Объяснений никто не дал. Рассердившись на тупость окружающих, Пётр пнул ногой сундук и схватил за руку хорошенькую графиню Нарышкину.

— Ваш муж в городе! Должно, быть он примкнул к заговору!

— Лев... Никогда... — пролепетала бедняжка.

— Не сметь спорить! Прикажу казнить всех, чьи родственники сейчас бунтуют! Что за подлый народ? Страна предателей! Где, для примера, ваша супруга? — Император на каблуках повернулся к своему любимому адъютанту Андрею Гудовичу.

— Но, государь... я не женат, — опешил тот.

— Коли так, — не смутился Пётр, — идёмте к каналу, обдумаем положение. Остальных под арест!

Император размашистым шагом удалился в парк. За ним последовали немногие доверенные лица. Остальные опустились на стулья. Через минуту в уголке заплакала одна дама, потом вторая и третья... У каждой в столице остались родные, и никто бы не поручился, что мужья, братья, дядья и свойственники никаким боком не причастны к заговору.

— Поздравляю, дурёхи, — бодро заявила Прасковья Брюс. — Мы заложницы. Хватит ныть. Надо придумать, как улизнуть отсюда.

— Бегство лишь изобличит вашу неблагонадёжность, — рассудительно заявила Анна Карловна Воронцова, жена канцлера. — Государь вовсе не зверь. Под влиянием минуты он может сыпать угрозами, но не более. Пётр — большой ребёнок.

— Вам легко говорить, — фыркнула старушка Румянцева. — Вы его двоюродная тётка, и он вас не тронет. А мы, грешные?

Анна Карловна, урождённая Скавронская, приходилась кузиной императрице Елисавет и считалась первой дамой двора. Теперь, в связи с грядущей женитьбой Петра на Лизавете Воронцовой (о чём уже говорили открыто), родство становилось ещё более близким.

— Ах, ну чем им помешал наш бедный государь? — едва не плакала другая её племянница Мари. — Так было хорошо, так весело.

— Вам, душенька, всегда хорошо и всегда весело, — зло зашипела графиня Гендрикова.

— Ну, кто решился, за мной, — Брюс толкнула рукой дверь. — Я проведу вас через мыльню.

Оглушительно шурша платьем, она двинулась к выходу в стеклянную галерею. Со стороны Прасковья Александровна напоминала яхту, на всех парусах мчавшуюся к свободе. За ней устремилось пяток наиболее отчаянных дам. Большинство никогда не бывало в такой глубине частных покоев императрицы, но Прасковья, не раз принимавшая морские ванны вместе с Като, уверенно шла вперёд.

— Не поскользнитесь здесь, — цедила она сквозь зубы.

Дамы благополучно миновали парную, выпорхнули в сад, но у самого фонтана-раковины их сграбастали голштинские часовые.

— А ну-ка, крошки! — Им грубо завернули руки назад.

Как пойманных птичек, фрейлин пригнали к императору, который длинными шагами прогуливался вдоль главного Петергофского канала. Он никак не мог решиться, что предпринять, и крутил в руках увесистую трость с набалдашником из слоновой кости. Этой-то тростью Пётр и упёрся в подбородок графини.

— Как вы осмелились бежать? Вы! Продувная бестия! Подруга моей жены! Вы были подосланы, чтоб шпионить за мной!

«Ой, мамочки, — Прасковья Александровна почувствовала, что от испуга у неё по ноге вот-вот побежит горячая струйка. — Стыдобищи не оберёшься!»

Между тем государь обратил внимание на других дам и пошёл распекать каждую по очереди. Плач и стоны поднялись над сонной водой так дружно, что через минуту-другую собравшимся стали отвечать лягушки.

«Что у него дела другого нет? — Брюс с изумлением глядела на императора. — В столице мятеж, а он вымещает гнев на никчёмных бабах. Он только теряет время».

Точно так же думали и окружавшие Петра офицеры. Его бывший учитель Яков Штеллин раз десять пытался обратить внимание императора на фельдмаршала Миниха, едва поспевавшего по пятам за длинноногим монархом. Старый служака времён Анны Ивановны, возвращённый Петром из ссылки, спешил оказать помощь новому владыке. Его советы никто не назвал бы неразумными, но вот беда, у государя от высокого стариковского фальцета болела голова.

— Ваше Величество, — настаивал Миних. — Мятеж ещё в самом начале. Не дайте ему разрастись. Поезжайте прямиком к солдатам. Я не раз видел, как личное появление Петра Великого перед войсками тушило уже готовое вспыхнуть недовольство.

— Совет хорош со всех сторон! — нервно рассмеялся Гудович. — Только наш государь не Пётр Великий, и его явление способно не утушить, а воспламенить самый дикий бунт у солдатни... — адъютант осёкся, поняв, что говорит слишком громко.

Миних не удостоил его взглядом. Он обращался лично к императору.

— Армейские полки не знают о начале мятежа. Они поддержат вас хотя бы из всегдашней неприязни к гвардии. Надо отправляться в Кронштадт, куда ещё не успели пробраться мятежники, организовать десант военных моряков в столицу. Бунтовщики разбегутся, как только вы прикажите бомбардировать город с моря.

Последняя мысль отчего-то очень понравилась Петру.

— Бомбардировать город! — воскликнул он, выйдя из оцепенения. — Превосходная идея, фельдмаршал. Мы отправляемся в Кронштадт! Нам нужны яхты!

Но и после этого государь не решился тронуться в путь. Он нервно ходил по берегу канала, ждал новостей, от отправленных в столицу «на разведку» вельмож. Тщетно. Никто из них не вернулся. Когда стало очевидно их предательство, Пётр послал за голштинцами в Ораниенбаум, но потом спохватился, что не собирается оставаться в Петергофе, и велел трубить для своей гвардии отбой.

Вечерело, когда император наконец отдал приказ грузиться на корабли. Плача и стеная, фрейлины поднялись на борт и заняли «арестантские» места в мягких прогулочных креслах.

Дорога до Петербурга заняла три часа. Алехан гнал как мог. Заметив, что кучер княгини Дашковой жалеет господских лошадей, Орлов вернулся на облучок, обругал детину «жлобом» и ударил по хребтам испанских росинантов без всякого сострадания.

— Тише, тише, барин, не так шибко, — умолял возница. — Загонишь!

Пена с лошадей валила до земли. Диво ли, что у Красного Кабака пала правая пристяжная. Алексей велел не возиться и просто обрезать постромки. А ещё через полверсты отказал коренник в передней тройке. Остальные кони встали, не желая двигаться с места.

— Что наделал, ирод! — рыдал кучер. — Загнал! В конец загнал! Бедная моя головушка! Что барин Михаил Иванович скажет? Ужо тебе!

Мужик грозил Орлову кулаком, но обескураженный Алехан не обращал на него внимания. Он и правда не знал, что делать. Оказаться в чистом поле посреди дороги с императрицей на руках и возможной погоней на хвосте — худшего развития событий трудно было представить.

— Ваше Величество, мы в опасном положении, — выдавил из себя Алексей.

— Возьмите себя в руки. — Екатерина сохраняла присутствие духа. — Красный Кабак принадлежит княгине Дашковой. Поезжайте туда и потребуйте у тамошних чухонцев лошадей.

Но обирать чухну не пришлось. Впереди на дороге заклубилась пыль, и вскоре с каретой поравнялась открытая коляска, в которой, подбоченясь, сидел некто иной, как Григорий Григорьевич Орлов собственной персоной. Несмотря на бравый вид, лицо он имел бледное и усталое, а пыль с форменного кафтана можно было счищать слоями.

— Я знал, что Лешка загонит лошадей, — бросил Гришан. — Пересаживайтесь, Ваше Величество. С благополучным прибытием в Питер.

Через полчаса, не более, впереди замаячили шпили охтинских церквушек, и беглецы почувствовали себя увереннее.

— Что в городе? — осведомилась Като.

— Солдаты всю ночь бегали с саблями и факелами, — отозвался Григорий, — и орали: «Да здравствует императрица!» Офицеры насилу утихомиривают их и строят на площади перед Казанским собором для принесения присяги. — Орлов растёр ладонями грязное лицо. — Впрочем, строй нетвёрдый, всё время кто-то куда-то отлучается. Верные люди едва сдерживают. Поторапливаться надо, матушка.

Като отлично поняла, чего он не договаривает.

— Кабаки уже грабят? — буднично спросила она.

— С ночи.

— Есть хотя бы рота, на которую можно полностью положиться?

— Сейчас едем в Измайловский полк гетмана Кирилла Разумовского, — отозвался Гришан. — Там дисциплина соблюдена твёрже. С ними и выступим на присягу.

Казармы Измайловского полка гудели, как улей. Люди поминутно вбегали и выбегали из дверей, переодеваясь на ходу. Уже издали императрица заметила, что солдаты сбили замки со складов и нацепили старую елизаветинскую форму. Дырявая, залатанная — зато своя. Она казалась им милее, чем узкие мундиры прусского покроя, которые они пинали ногами и валяли по земле.

— Развлекаетесь, дети? — мягко спросила государыня двоих здоровенных гренадер, рубивших палашами высокие кивера.

— Попадись нам хоть один пруссак, — простодушно ответили те, — мы бы ему голову продырявили, как эти шапки.

Екатерина промолчала. Многие ли из собравшихся знают, что и она немка? Коляска уже подкатила к высокому крыльцу полковой канцелярии, с которого навстречу Её Величеству спешно спустился Кирилл Разумовский. Гетман был при параде — голубая лента Андрея Первозванного через плечо. Полное добродушное лицо вельможи лучилось радостью. Но по утомлённому, чуть затравленному взгляду, метавшемуся из стороны в сторону, Като поняла, что и ему ночь далась нелегко.

— Печатные манифесты от вашего имени скоро прибудут, — шепнул он императрице, протягивая ей руку и помогая выбраться из кареты. — Господин тайный советник Тёплое поспешает с ними из университетской типографии.

— Что-то больно долго спешит, — буркнул Орлов. — Когда я уезжал, за ним уже послали.

— Нет времени ждать, — вздохнула Екатерина. — Гетман, постройте полк. Я хочу обратиться к солдатам.

Кирилл Григорьевич недовольно поморщился. Видно, и его промедление Теплова выводило из себя. Он махнул рукой стоявшему у крыльца горнисту. Воздух прорезал чуть сиплый по утренней сырости сигнал. Гвардейцы забегали и засуетились вдвое быстрее, чем прежде, и вскоре выстроились в каре возле низкого здания казарм.

— Спасибо, дети, за верность! — обратилась к ним императрица. Она даже не позволила гетману первому взять слово и как следует представить её. Зачем? Каждого второго в этом каре Екатерина знала в лицо. Каждый третий был допущен к руке во время передачи её «материнских благословений» служивым. Каждый первый в эту минуту ощущал свою близость к государыне и ответственность за судьбу царского дома.

Разумовский поздновато понял это, качнувшись вперёд и пожелав вставить хоть фразу в почти семейный разговор монархини со своими подданными. Между нею и ими никого не могло быть в такую минуту.

— Не стоит, ваше сиятельство, — адъютанты гетмана Рославлев с Ласунским положили командиру на плечи по тяжёлой руке и оттянули Кирилла Григорьевича назад.

— И я, и сын мой, цесаревич Павел Петрович, и вся Россия не забудем великие ваши заслуги, братцы! — продолжала Екатерина.

— Рады стараться, Ваше Императорское Величество!!! — громовой рёв сотряс старый двор.

Гетман едва не зажал пальцами уши. «Крыша рухнет!» — раздражённо подумал он. Со стороны казалось, что гвардейцы готовы разорвать государыню на куски от переполнявших чувств. Только остатки дисциплины удерживали их в строю.

Между тем Екатерина выпрямилась и заговорила громким уверенным голосом:

— Мы, Всемилостивейшая и Державнейшая императрица Российская по воле народа и всех наших подданных вынуждены принять на себя тяжкое бремя государственных забот ввиду неспособности императора Петра Фёдоровича исполнять священный долг...

— Пассека уже освободили? — шёпотом спросил Алексей у брата.

— Ещё с утра, — также тихо отозвался Гришан. — Побитый, как собака. Домой пошёл отлёживаться. Обещал к присяге приехать. Без него тоже неспособно. Все знают: он герой, никого не выдал.

«Кого тут выдавать? — довольно ухмыльнулся Алексей. — Весь город?»

— ...а посему, — продолжала императрица, — мы, народ православный, не можем терпеть далее поругания своей веры, чести Отечества, славы оружия русского и самого имени России, кои учинил несчастный супруг наш, государь Пётр Фёдорович. По просьбе дрожайших моих подданных я готова до времени совершеннолетия сына исполнять обязанности правительницы. Впрочем, как пожелаете...

Эта смиренная фраза давно была заготовлена ею, и сторонники мгновенно подыграли Екатерине.

— Нет уж, матушка-государыня, царица, — вперёд выступил Григорий Орлов и опустился перед крыльцом на колени. — Желаем тебя видеть самодержавною императрицею Всея Руси!

Следом за ним преклонили колени Алексей Орлов, капитан-поручик Бредихин и другие верные офицеры, а по их примеру и весь выстроившийся полк. Большое дело — вовремя вставить нужное словцо и показать людям, как себя вести.

— Самодержавною императрицею!!! — гремело в воздухе.

Адъютанты Рославлев с Ласунским локтями подтолкнули гетмана в бока, и тот тоже вынужден был встать на колени.

Дело было сделано. Во всяком случае здесь, в Измайловском, и теперь под охраной одного беспробудно верного полка императрица могла двинуться к Казанскому собору, чтоб принять присягу у других воинских частей. Как дела обстояли там, пока неизвестно. Но судя по тому, что творилось в городе, всеобщий энтузиазм не мог не захватить даже колеблющихся.

Таковых оказалось немного. В каждом полку по пять-шесть верных государю офицеров, в основном немцев. Остальные проявили к судьбе свергнутого монарха преступное равнодушие.

Пёстрые толпы горожан запрудили улицы. Лица были по большей части русские, простонародные. Ямщики, разносчики, солдаты, рабочие верфей с окраин. Много чёрного духовенства и монахов. Любопытные бабы всех возрастов. За стенами казарм в уши сразу ударила крепкая родная речь, не разбавленная ни свинцовым немецким, ни лёгким, скачущим итальянским. Булочники, модистки, куафёры, выезжие из всех городов Европы, обшивавшие, учившие и пичкавшие лакомствами петербургскую знать, сидели по домам. Каждый из них понимал, что сегодня не его день, и молился, чтоб развязная солдатня не явилась к нему на квартиру «поздравить с восшествием на престол Её Императорского Величества Екатерины Алексеевны». Откупиться от непрошеных гостей было трудно, а вот рассердить — легче лёгкого.

Кабаки и винные погреба взломали ещё ночью. Солдаты киверами черпали из бочек красное венгерское вино. Возбуждённый гул плыл над городом, сливаясь с радостным перезвоном колоколов, которым приветствовали императрицу все церкви по пути следования.

— Смотри, как тебе рады, — сказал Орлов, наклоняясь с седла к открытой коляске, в которой ехала Екатерина.

— Да? — усмехнулась та. — И на медведя смотреть собираются. Как вы полагаете, капитан, вы и ваши друзья контролируете положение в городе?

Гришан крякнул. В этом он был совсем не уверен. Да и может ли горстка заговорщиков контролировать многотысячные толпы народа?

Казанский собор был уже близко. Возле него на площади выстроились Преображенский и Семёновский полки. Екатерина сразу заметила, что нет Конной гвардии, и это сильно обеспокоило её. Она полностью доверяла Потёмкину и полагала, что только крайние обстоятельства могли помешать ему привести товарищей вовремя. Возможно, в городе остались верные Петру части? Они могли перекрыть улицы и задержать конногвардейцев. Неужели где-то идёт бой?

Карета уже подъехала к высоким ступеням собора, на которых Екатерину встречало духовенство в праздничном облачении. Митрополит держал в руках тяжёлый золотой крест с аметистами. По правую руку от него выстроились сенаторы, сыскавшиеся в городе. Те немногие, кто удостоился чести сопровождать императора в загородную резиденцию, сегодня проиграли.

Возглавлял вельмож Никита Иванович Панин. Чувствовалось, что он нервничает и от этого притоптывает ногой, как камер-паж на первом балу. Его чело хранило следы дурно проведённой ночи, и всегдашнее выражение приятности было смазано кривой подергивающейся улыбкой.

— Рад приветствовать госпожу регентшу... — начал было он и осёкся, поняв по раздражённому движению головы гетмана, что их затея провалилась. — Счастлив приветствовать мою императрицу...

«Так-то лучше», — кивнула Екатерина.

— ...и представить вам высший генералитет и сенаторов, собравшихся здесь для принесения присяги новому государю... государыне. — Никита Иванович всё ещё нарочито сбивался, стараясь напомнить императрице о правах своего воспитанника.

— Господин Панин, — с неожиданной сухостью в голосе осведомилась Екатерина, — где мой сын?

— В городе неспокойно, мадам, — залепетал вельможа. — Я оставил его во дворце под надёжной охраной.

— Сегодня в столице есть что-то надёжное? — скептически бросила императрица. — Дорогой друг, — её тон стал доверительным, — вы единственный человек, на которого я могу положиться. Ступайте немедленно к царевичу и оставайтесь с ним под охраной семёновцев. Гвардейцы знают вас как одного из наших вожаков и будут послушны вашим приказаниям. С вами Павлу ничего не грозит.

Никите Ивановичу оставалось только низко склонить голову и облобызать протянутую для прощания руку. Ловко! Его отсылали в самый ответственный момент.

— А как же присяга? — попытался возразить он.

— В формальностях ли дело? — ободряюще улыбнулась ему императрица. — Поцелуете крест позже. О вашей преданности мне хорошо известно.

Последние слова содержали обидный намёк, и Панин должен был сделать вид, что не расслышал его. «Хорошо же, — думал он. — На первом кону выиграли вы и ваши друзья-гвардейцы. Но не следует думать, что партия закончена». Он поспешил откланяться и исчез за спинами обступивших Екатерину сенаторов.

Начиналась присяга. Преосвященный сказал речь и вытянул вперёд крест, с трудом удерживая его обеими руками. С двух сторон митрополита под локти подхватили священники помоложе. Като стояла возле, милостиво улыбаясь каждому кто подходил целовать крест, а затем ей руку, и мучительно страдала от того, что подмышки у неё мокрые, по спине стекают ручьи, а лицо в пыли. На зоре она не успела умыться, натянула платье поверх ночного белья, протряслась в карете, пропотела и пропылилась насквозь. Чулки, которые в спешке подала ей Марфа, оказались чересчур тёплыми, а дорожные туфли — на слишком маленьком каблуке.

«Только бы умыться, — думала императрица, стараясь протягивать руку не слишком широким жестом, чтоб, не дай бог, не обдать господ сенаторов едким ароматом конюшни. Она скосила глаза на Алексея. Поручик был не лучше неё — тоже грязный и не выспавшийся. Но, кажется, он чувствовал себя привычнее. Только зло поводил в разные стороны головой, как норовистый скакун. Тогда в карете он не позволил себе лишнего. Один поцелуй. Но долгий и глубокий, как нырок под воду.

Присяга шла уже к концу, когда из соседнего с площадью проулка, от канала послышался дробный топот беспорядочно скачущих лошадей, и к Казанскому собору наконец вылетел Конногвардейский полк. Всадники спешили, не держали строй и, когда выровнялись в шеренгу за преображенцами, обиженно гудели, толкая товарищей крупами и боками лошадей. Офицеров среди них было маловато. Из общей выцветшей зелени мундиров яркими пятнами выделялась только пара человек — адъютант принца Георга Голштинского Потёмкин и секунд-ротмистр Хитрово.

Екатерина сделала им милостивый знак подойти. Оба юноши спешились и нетвёрдой после скачки походкой двинулись к ступеням. Сенаторы нехотя пропустили взмыленных и взвинченных донельзя мальчишек. Като усмехнулась: среди роскошно одетых государственных мужей её «секрет» — те, кто сегодня действительно делал дело, — отличались крайней неопрятностью.

— Что с вами? Почему вы опоздали? — Императрица, сдвинув брови, разглядывала помятую форму и рассечённый подбородок Потёмкина. — Вы дрались?

— Прощения просим, матушка, — хором загудели конногвардейцы. — Офицеры наши не хотели пустить нас. Пока всех не пересажали под арест, не могли идти сюда. Повинную приносим...

— Григорий Александрович, — прошептала Като, — как мой дядя?

— Всё в порядке, — отозвался Гриц. — Наши при аресте обошлись с ним грубо. Пришлось вступиться. — Он потёр пальцем подбородок. — Но в целом могло быть хуже.

— Благодарю, — Като протянула ему руку для поцелуя — Вот уже второй раз я очень обязана вам. Жаль, что вы пострадали.

— Пустое, — Потёмкин поклонился и отступил в тень колоннады, пропуская других присутствующих.

Предчувствия, мучившие его накануне переворота, оправдались. Он едва не стал первой жертвой мятежа, заступившись за перепуганного принца Георга. Бедное начальство вскочило с кровати в рубашке и ночном колпаке с кисточкой, попыталось схватиться за шпагу, но было сбито с ног и завёрнуто в ковёр, чтоб не брыкалось. Когда Гриц подоспел унимать своих расходившихся товарищей, шефу Конногвардейского полка уже изрядно намяли бока. Глаз у него заплыл, один ус был выдран, изо рта торчал скомканный шерстяной чулок.

По запарке и Грицу разок въехали в ухо. Однако потом ребята охолонули, признали право Потёмкина командовать и требовать от них порядка. К этому времени он уже осип от крика и озверел от их дури. Как бы то ни было принц Георг остался цел, и Гриц был этим доволен: он не питал к шефу зла. Теперь особая признательность Екатерины согревала его душу.

Между тем присяга закончилась, и полки, медленно развернувшись, потекли стальной змеёй с площади. Под их неповоротливой охраной государыня двинулась во дворец, где её ожидала радостная встреча с сыном и ещё более радостная — с водой и мылом.