Перо и маска

Робинзонада

В 1719 году вышла безымянная книга воспоминаний морского путешественника, потерпевшего кораблекрушение, чудом спасшегося и прожившего многие годы на одном из маленьких островов.

Заглавие книги начиналось так: «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет на необитаемом острове у берегов Америки…»

Далее в заголовке разъяснялось, что случилось это близ устьев реки Ориноко, куда был выброшен моряк кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб. Подчеркивалось, что записки написаны им самим.

Книга была принята за подлинные мемуары и имела всеобщий успех: было время далеких плаваний и крупных географических открытий. За несколько месяцев вышли еще три издания книги, за которыми последовал выход второй части воспоминаний. В течение века количество изданий этой книги превысило семьсот, считая переводы на другие языки, подражания, переделки и пр., в том числе и многочисленные переиздания на русском языке.

Но книга не была подлинными воспоминаниями. Английский писатель Даниель Дефо написал ее, использовав путевой дневник капитана дальнего плавания Вудза Роджерса и свою встречу с героем этого дневника.

Матрос Александр Селькирк реально существовал и жил с 1676 по 1720 год. Во время плавания он ослушался капитана Роджерса и за это был высажен с корабля на остров Мас-а-Тьери, самый крупный из группы Хуан-Фернандес в Тихом океане. На этом необитаемом острове он оставался в течение четырех лет в полном одиночестве.

Писатель имел встречу с Селькирком в харчевне шотландского города Ларго, где матрос рассказывал свои удивительные истории.

Дефо читал многие книги о путешествиях, сам же никогда далеко не выезжал и ни в одном из сражений с пиратами, которые описывал, не участвовал.

Даниель Дефо прожил бурную жизнь. Сын свечного торговца, он сам торговал вином и чулками, но разорился; занимался политикой, но попал в тюрьму; писал памфлеты, но за один из них был приговорен к позорному столбу — казни, которой подвергся в Лондоне. Лучше всего ему удалась литературная деятельность. Романы Д. Дефо заслуженно пользуются мировой славой, например роман «Молль Флендерс», высоко оцененный М. Горьким.

«Жизнь и приключения Робинзона Крузо», лучший из романов Дефо, вошел в мировую литературу как любимая книга взрослых и юношей.

Хотя книга и не является мемуарами, написана она настолько правдоподобно, что воспринимается как автобиографические записки. Один из английских критиков, разбирая роман, отмечал у его автора способность «лгать совершенно правдоподобно». Но как имя автора, так и жанр произведения давно разгаданы — это авантюрный роман Даниеля Дефо.

Знаменитый писатель, автор многих социально-уголовных и приключенческих книг, создатель всемирно известного литературного героя (имевшего бесчисленных подражателей) и направления в социологии, получившего название «робинзонады», — этот писатель умер в нищете, скрываясь от своих кредиторов. А матросу Александру Селькирку, рассказавшему писателю свои приключения на необитаемом острове, жители его родного города поставили памятник.

Не случайно этот раздел начинается с «Робинзонады». Такое заглавие может объединить и все остальные рассказы о мнимых мемуарах.

«Воспоминания о Жанне д‘Арк»

«Жанна д’Арк — бесспорно самое поэтическое лицо новейшей истории. Ее пол и слабость, ее восторженность и мужество, геройские подвиги, благодеяние, оказанное своему отечеству, и ужасная кончина — все это придает знаменитой девственнице интерес фантазии, взлелеянной воображением» — так характеризовал французскую героиню русский журнал «Библиотека для чтения» в 1842 году (т. 54, стр. 70).

«Среди мужчин и женщин, чьи имена значатся в анналах истории, Жанна д’Арк — единственный человек, который в свои 17 лет занимал пост главнокомандующего вооруженными силами страны», — говорит о ней Лайош Кошут, национальный герой Венгрии.

Судьба этой девушки, в восемнадцатилетнем возрасте во главе французских войск освободившей осажденный англичанами Орлеан, преданной затем феодалами в руки врагов и осужденной английской церковью на сожжение, действительно напоминает мифологические предания.

В 1456 году, через двадцать пять лет после казни Жанны, папа римский провозгласил ее невиновной, а еще через несколько сот лет (в 1920 году) она была канонизирована католической церковью, то есть причислена к лику святых.

Поэты, писатели и драматурги всего мира посвятили ей свои произведения: немецкий поэт Фридрих Шиллер создал романтическую драму; английский драматург Бернард Шоу написал пьесу «Святая Иоанна», поставленную в 1924 году в Московском камерном театре; Анатоль Франс написал историю Жанны д’Арк.

Великий американский писатель Марк Твен посвятил свое лучшее произведение Орлеанской девственнице. Писатель сказал об этой книге: «Я люблю «Жанну д’Арк» больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно». Но здесь не обошлось без мистификации.

Свой роман Марк Твен выдал за свободный перевод воспоминаний участника событий — личного секретаря Жанны д’Арк. Вот как выглядит заглавие этого романа (в отдельном издании):

Твен приложил к роману «Предисловие переводчика», в котором сказал, что сьер Луи Конт в своих воспоминаниях верен фактам официальной биографии и что воспоминания его заслуживают доверия. Таким образом, писатель скрылся под маской сначала секретаря Орлеанской девы, затем переводчика Альдена и отвел себе скромную роль по обработке рукописи, найденной в архиве.

В романе говорится:

В другом месте:

(Имеется в виду присвоение Жанне д’Арк герба фамилии де Лис.)

Марк Твен считал свой роман серьезной книгой. Почему же он скрыл свое имя как автора при печатании романа в журнале «Харперс мэгэзин» и прибег к мистификации в отдельном издании 1896 года?

Ответ на это дает Теодор Драйзер в своей статье «Два Марка Твена»: «Твен сам потребовал, чтобы она вышла под чужим именем, настолько отличалась она от тех его произведений, которые в то время нравились ему самому. Он опасался недоброжелательного приема и, прежде чем поставить свое имя, хотел узнать — как отнесется читатель к книге. И если бы ее приняли плохо, книга так и осталась бы под псевдонимом вплоть до смерти Твена». Этот прием рассказа о событиях от имени их вымышленного свидетеля позволил писателю-юмористу, прибегнув к стилизации, выступить с серьезной книгой.

Подделка Вяземского

В 1887 году в журнале «Русский архив» (№ 9) появилась публикация писем французской поэтессы к своей подруге под заглавием «Лермонтов и г-жа Оммер де Гелль в 1840 году» в переводе князя П. П. Вяземского (сына поэта) и с его «примечаниями переводчика».

В том же году в одиннадцатом номере журнала было напечатано письмо Эмилии Шан-Гирей из Пятигорска, уличающее автора писем г-жу Оммер де Гелль, мягко говоря, в выдумке.

Несмотря на это, в 1933 году вышел солидный том «Письма и записки Оммер де Гелль» под редакцией, со вступительной статьей и примечаниями М. М. Чистяковой, в котором от издательства говорилось:

Издательство добавляло, что последнее обстоятельство «создает дополнительный интерес», и заявляло, что «подлинность публикуемого впервые материала не вызывает сомнений».

Еще бы! Понятно, какой «дополнительный интерес» вызывал описываемый Оммер де Гелль «кратковременный роман» с Лермонтовым!

Падкая на сенсации буржуазная публика в 1887 году приняла публикацию Вяземского за чистую монету. Этому способствовал выпущенный еще при жизни Лермонтова, в 1840 году, графом В. А. Сологубом роман «Большой свет», в котором компрометировалось имя поэта. Получалось, гусарский офицер, бывавший в «большом свете», не имел на это никаких аристократических прав. Вышедший в 1933 году том записок и писем производил впечатление разоблачения николаевского строя.

Но вдруг… в журнале «Новый мир» (№ 3 за 1935 год) появилась статья П. Попова под названием «Мистификация», в которой автор убедительно доказывал, что, когда Оммер де Гелль была на Кавказе в 1839 году, Лермонтова там не было; что самих французских подлинников записок и писем вообще не существует, а написаны они рукою П. П. Вяземского.

«Письма и записки» были переведены на французский язык (это с французских-то подлинников!) и вызвали и во Франции ожесточенную полемику.

В 1948 году Л. Каплан выступил с сообщением о том, что материалы П. Вяземского, безусловно, являются подделкой.

Одним из «козырей» мистификации Вяземского являлось стихотворение Лермонтова, посвященное Оммер де Гелль, написанное на французском языке «L’Attente» («Ожидание»). Но и это стихотворение было смонтировано П. Вяземским из подлинных стихов Лермонтова, написанных в 1841 году по дороге на юг и посланных из Ставрополя 10 мая Софье Карамзиной. В этом письме Лермонтов писал: «Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи. О, разврат! Если позволите, я напишу вам их здесь».

Они не приводятся, эти стихи, так как никакого отношения к Оммер де Гелль не имеют.

Правда, П. Вяземский напечатал в журнале «Русский архив» другую редакцию стихотворения, помеченную «Мисхор, 28 октября 1840», но опять промахнулся: в октябре этого года Лермонтов был в походе против горцев и не мог быть в Крыму.

Наконец, приложенный к запискам для достоверности автограф Оммер де Гелль принадлежит, как показало сличение почерков, также руке П. П. Вяземского, что окончательно разоблачает фальшивку.

Что касается мнимого автора «Записок», то поэтесса Жанна Адель Эрио Оммер де Гелль абсолютно не отвечает созданному Вяземским образу авантюристки. Она была помощницей мужу в его трудах о России, матерью трех сыновей и не только не имела никакого романа с Лермонтовым, но даже не встречалась с ним.

Возникает вопрос — для чего была задумана и осуществлена эта мистификация, вводившая на протяжении многих лет в заблуждение исследователей биографии Лермонтова? Можно предположить, что целью ее создания была компрометация имени поэта, подобно тому как это сделал В. А. Сологуб романом «Большой свет».

Впоследствии секретарь Вяземского Е. Опочинин в своих мемуарах рассказал, что он является свидетелем работы князя над романом из жизни Оммер де Гелль. Здесь, видимо, и кроется разгадка. Не осилив романа, Вяземский сфабриковал ловкую фальшивку.

Разоблаченная фальсификация

В девяностых годах прошлого века вышли «Записки А. О. Смирновой-Россет», изданные ее дочерью О. Н. Смирновой. Александра Осиповна Россет была хозяйкой литературного салона. Ей посвящали свои стихи Пушкин и Лермонтов, Вяземский и Жуковский, Хомяков и Туманский, Соболевский, Ростопчина и другие.

Естественно, что воспоминания возбудили большой общественный интерес, однако напечатанные сначала в «Северном вестнике», а затем и отдельным изданием, они вызвали подозрения в подделке. Созданная ими легенда об отношениях Пушкина и Николая I как о верноподданном поэте и его щедром покровителе-царе не соответствовала исторической правде и была нужна, видимо, чтобы развенчать действительные факты притеснения, ссылки и гибели Пушкина. Не удивительно, что кучке воинствующих антиобщественников выход «Записок» был на руку, и они встретили его восторженно.

Но вскоре в газетах появились сомнения и отзывы обратного порядка, уличающие дочь в фальсификации воспоминаний матери. В них обращалось внимание, например, на то, что в разговоре с Пушкиным Жуковский обсуждает роман А. Дюма «Три мушкетера», вышедший, как известно, в 1844 году, когда Пушкина не было в живых; что приводимые отрывки из писем Соболевского о дуэли Пушкина поддельны, так как в то время Соболевский в Варшаве не был и писем оттуда писать не мог; что Мериме подарил свои переводы из Пушкина в 1844 году, тогда как в это время он еще и не думал о них, и многое другое. Таким образом, борьба классов проникла даже в такую отдаленную область, как воспоминания современников о своем прошлом. Автором подделки мемуаров фрейлины А. О. Россет оказалась ее дочь, монархистка по убеждениям, взявшая на себя труд обелить «обожаемого монарха» и представить его благодетелем. Свою мать она изобразила блестящей аристократкой, подругой императрицы, а Пушкина — сухим педантом с ученой книжкой в руках. Но доказать подделку можно было только имея своеручные записки А. О. Россет, которые находились в то время во Франции.

Александра Осиповна умерла в Париже в 1882 году, а дочь ее — там же, несколько позже. В 1895 году в журнале «Русский архив» появилась новая публикация записок — будто бы по подлиннику, оставшемуся у дочери от матери. Новая публикация совершенно разошлась с текстом «Северного вестника».

Надо было выяснить, где же правда.

После смерти О. Н. Смирновой рукопись была переслана в Россию ее сестре Н. Н. Сорен. В 1905 году во время боев на Пресне дом сестры сгорел, и рукопись посчитали погибшей. Казалось, распутать узел стало невозможно. Но вот в 1929 году Л. В. Крестова выступила с обоснованным доказательством, что «Записки» являются мистификацией («К вопросу о достоверности так называемых «Записок А. О. Смирновой»).

И вслед за этим, в 1931 году, вышла «Автобиография» А. О. Смирновой-Россет, подготовленная к печати Л. В. Крестовой, с предисловием Д. Д. Благого. Указав, что Тургенев в романе «Рудин» дал злую зарисовку стареющей Россет в образе пустой барыньки Дарьи Ласунской, Д. Д. Благой в предисловии говорит: «Некоторые страницы мемуаров невольно заставляют вспомнить эту зарисовку и даже подчас согласиться с ней. Однако из-под белил и румян увядшей светской дамы то и дело сквозят живые и подвижные черты «черноокой смугляночки» Россетти — ее острый ум, зоркий взгляд, меткий и злой язычок, столь пленявшие в ней Пушкина и его друзей».

Автобиография А. О. Смирновой-Россет представляет собою подлинные воспоминания, сохранившиеся в Рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени Ленина и состоящие из шестидесяти семи тетрадей русского и французского текста. В них входят родословная (отнюдь не аристократическая), детство, годы учения, жизнь в столице, встречи с Пушкиным, воспоминания о Гоголе. Пушкин в них живой, оставивший нам обаятельный образ «черноокой Россетти, в своенравной красоте все сердца пленившей эти и те, те, те и те, те, те». В «Автобиографии» мы видим и живую Россет со всеми ее милыми чудачествами. Как безбожно перевирала она стихи, посвященные ей! Вот как записала она, например, «Птичку» В. Туманского:

При этом она замечает от себя, что эти стихи лучше пушкинских! Достоинство «Автобиографии» в том, что это — подлинные мемуары подлинной А. О. Россет. Для нас же этот случай интересен тем, что мы являемся свидетелями одновременного существования в истории литературы как подлинного, так и мнимого произведения.

Искаженные записки

Двоюродный брат поэта барон А. И. Дельвиг занимал высокую должность главноуправляющего путей сообщения при Александре II и был свидетелем многих закулисных историй и злоупотреблений на строительстве железных дорог, проводившемся в больших масштабах в эпоху реформ.

Вакханалия концессий служила таким богатым источником для наживы, что поэт Н. А. Некрасов назвал ее «разбоем под видом честных спекуляций».

А. И. Дельвиг оставил воспоминания и завещал опубликовать их Румянцевскому музею в Москве через пятьдесят лет после смерти.

Воспоминания были очень интересны, что видно хотя бы из следующих отрывков.

Один из них относится к январю 1841 года, когда Дельвиг был на Кавказе. Он присутствует на обеде у командующего войсками генерал-адъютанта Граббе в Ставрополе.

Другой отрывок относится к 1856 году, когда после Крымской войны был заключен парижский мир, невыгодный для России.

Александр II был на рауте у генерал-губернатора Закревского. Бывший на этом рауте П. Я. Чаадаев, как и все русские, недовольный этим миром, сказал Дельвигу, указывая на царя: «Взгляни на эти бессмысленные бычьи глаза! Разве Россия может ждать добра от этих глаз?»

И еще один отрывок, вернее одна фраза, относящаяся к выдаче концессий.

Читая эти отрывки, мы можем составить мнение о воспоминаниях А. И. Дельвига как о любопытных свидетельствах современника, которые представляют большой исторический и социологический интерес. Дельвиг описывает в них встречу с Анной Петровной Керн, рассказывает о покушении Каракозова на Александра II и т. д. Но, к сожалению, записки Дельвига были при опубликовании их в 1913 году искажены. Например, приведенная выше фраза о концессии Ефимовичу была на этой фамилии обрезана, а слова о покровительстве ему княжны Долгоруковой вычеркнуты. А отрывок про бычьи глаза царя был вовсе исключен из текста записок. И т. д. Кто же это сделал? Тот, кто опубликовал записки в 1913 году, — Г. П. Георгиевский. Он так объяснил это в предисловии:

Вот почему были вычеркнуты «бычьи глаза царя», «княжна Долгорукова» и многое другое.

Фаворитка Александра II княжна А. С. Долгорукова принимала участие в распределении концессий и получала от подрядчиков миллионные взятки. Впоследствии царь переуступил свою фаворитку генерал-адъютанту Альбединскому, а за согласие жениться на ней назначил его генерал-губернатором. Об этом мы узнаем не из записок Дельвига, а из романа Тургенева «Дым» (эпизод с Ратмировым и Ириной).

О словах П. Я. Чаадаева, сказанных Дельвигу, известно также не из воспоминаний Дельвига, а из записи П. И. Бартенева в своей записной книжке на рауте у Закревского. Эту запись опубликовал М. А. Цявловский в журнале «Голос минувшего» в 1918 году (№ 7–9).

Так стало известно все, что хотели скрыть в 1913 году. Напрасно надеялся публикатор, что интимные подробности едва ли увидят свет через сто лет! Он жестоко просчитался: свобода печати была завоевана в России менее чем через четыре года.

Напрасно он маскировал текст записок так, чтобы не обидеть «высокопоставленных» лиц! Им руководили классовые интересы, собственная сословная принадлежность к тому строю, который он защищал.

Советское издание 1929 года освободило «Воспоминания А. И. Дельвига» от искажений, и читатели получили их подлинный текст. Скрывавшая этот текст маска теперь сорвана.

Подложные дневники

Однажды писатель С. Т. Аксаков получил от сына Ивана следующее письмо:

Конечно, записки современника, объясняющие события XVI века, когда недавно падшая новгородская республика «мечтала возвратить свой прежний быт», представляли большой исторический интерес. Тем более что стиль рукописи производил полное впечатление подлинности:

И все же, специалисты-историки заподозрили подлог.

В журнале «Москвитянин» 1850 года М. П. Погодин напечатал дневник игуменьи Марии новгородского Михалицкого монастыря в переводе с языка XVI века на современный, снабдив его следующим разоблачением:

На чем же основывал Погодин свое утверждение? Какие причины позволили историку объявить «найденную драгоценность» — рукопись XVI века подделкой? Причины крылись в недостаточном знании истории автором рукописи.

Прочитаем дальше замечания Погодина;

Однако в следующем году в «Северной пчеле» мнение Погодина оспаривал Н. Навроцкий, замечая, что подделать целую книгу, выдержав везде язык трехсотлетней давности, труднее, чем просто найти рукопись.

Только в 1912 году после нового издания дневника игуменьи Марии как «драгоценного наследия шестнадцатого столетия» Новгородское общество любителей древности доказало, что игуменьи Марии, урожденной княжны Серафимы Одоевской, в конце XV — начале XVI века не существовало.

Кто же был автором подделки? Вероятнее всего, издавший рукопись в 1849 году в «Новгородских губернских ведомостях» Р. Г. Игнатьев. Иначе почему он не прислал рукопись на экспертизу, как того требовал Погодин? Мнимый дневник старицы Марии является одной из последних подделок XIX века.

Случай поддельного дневника имел место и в наше время. В декабре 1927 года в альманахе «Минувшие дни» в Ленинграде начал издаваться дневник бывшей фрейлины императрицы А. А. Вырубовой, представлявший, по мнению редакции, исключительный интерес. Однако в марте 1928 года в «Правде» появилась заметка П. Горина «Об одной вылазке бульварщины», в которой оспаривалась подлинность дневника. Через день в «Вечерней Москве» было напечатано интервью Демьяна Бедного, утверждавшего, что это фальшивка, и аналогичное заключение историка М. В. Покровского. Наконец, в журнале «Историк-марксист» А. А. Сергеев (выступил с обстоятельной статьей «Об одной литературной подделке», в которой доказал фальшивку.

В книге П. Н. Беркова «О людях и книгах», вышедшей в 1965 году, на странице 142 сказано о дневнике Вырубовой, что это мистификация, осуществленная, как тогда говорили, П. Е. Щеголевым и А. Н. Толстым.