Перо и маска

Примечательное явление пушкинского времени — псевдоним, осложненный стилем, перерастающий в литературную личность.

Так возник барон Брамбеус — охотник сочинять шутку; появился сказочник Ириней Гомозейка, под именем которого скрывался В. Ф. Одоевский.

Читатели восхищались повестями Белкина, издаваемыми самим Пушкиным, не зная, кто их автор. Со временем стали нарицательными и имена литературных героев — полковника Скалозуба, Иудушки Головлева, унтера Пришибеева.

Широкую известность получила госпожа Курдюкова.

Затмил всех своей славой вымышленный классик Козьма Прутков. Под его влиянием в дальнейшем возникли генерал Дитятин и майор Бурбонов.

Огромную популярность во многих странах завоевал сыщик-любитель Шерлок Холмс, герой детективных произведений Артура Конан Дойля. Имеется даже мемориальный музей-квартира Ш. Холмса в Лондоне. Но в пышном маскараде русских литературных масок уместнее привести нашего «красного Пинкертона» — Джима Доллара, автора авантюрного романа «Месс-Менд».

Все эти литературные личности завоевали право на реальное существование. Их имена известны так широко, как и их произведения. Они остались в читательском сознании памятниками эпохи.

Барон Брамбеус

Нет, это был не Хлестаков. Это был ученый ориенталист, член-корреспондент Академии наук, редактор журнала «Библиотека для чтения», но беспринципный человек и ловкий приспособленец Осип (Юлиан) Иванович Сенковский. Свою биографию он рассказал в «Фантастических путешествиях барона Брамбеуса», как он называл себя в литературе, в отличие от науки.

Предшественником Сенковского в создании вымышленного сатирического образа был И. А. Крылов, опубликовавший переписку «арабского философа Маликульмулька» («Почта духов»). Это была сатира на современное общество.

В 1827 году Сенковский напечатал против востоковеда Гаммера скандальное письмо под таким заглавием: «Письмо Тютюнджу-оглу-Мустафа-ага, настоящего турецкого философа, к Фаддею Булгарину, редактору «Северной пчелы», переведенное на русский язык и изданное с ученым комментарием Кутлук-Фуладия, бывшего бухарского посланника в Хиве, а теперь продавца сухих самаркандских абрикосовых сластей и литератора».

Это письмо представляет собою особую форму «ученой мистификации», выдуманной Сенковским. Не довольствуясь псевдонимом, он выступает здесь под именем турецкого философа, поручая комментарий к письму вымышленному бухарскому посланнику, ныне продавцу сухих фруктов.

Профессия ориенталиста подсказала Сенковскому восточную экзотику для оформления своих памфлетов и фельетонов. Применяя стилистику «Тысячи и одной ночи», он вводил в них визиря Багадура и его дочерей Критикзаду и Иронизаду.

Перейдя в лагерь реакционеров, Сенковский в союзе с Гречем и Булгариным проводил монархические идеи в литературе, и его имя со временем стало нарицательным, как члена «журнального триумвирата».

О дружбе Сенковского с Булгариным сохранился известный экспромт Пушкина, сказанный им о книжной лавке Смирдина:

Когда же дружба их расстроилась и Булгарин в своей «Пчеле» напечатал пасквиль на Сенковского, последний в своем журнале поместил пьесу под названием, скрывшим его имя: «Фаньсу, плутовка-горничная», китайская комедия соч. Джин-Дыхуэя. Буквально с китайского переводил на Кяхте пограничный толмач Разумина Артемонов сын Байбаков».

Это была очередная профессорская шутка, продолжавшая ряд ученых мистификаций. В одной из них описывалась лунолюбимая великая царевна Минерия — Нильская лилия, дочь солнцелюбимого фараона Амосиса. В этой повести рассказывается про найденный на груди египетской мумии в Фивских катакомбах истлевший папирус. Уцелевшие куски папируса воспроизведены были в книге в таком виде:

Автор прибавлял от себя несколько слов о профессорских шутках и говорил: «Барона Брамбеуса давно уже обвиняют в том, что он охотник сочинять шутку: один лишний раз для него не в счет. Вопрос состоит в том, как мудрым читателям понравится эта метода превращать в шутки самые темные задачи древней космогонии, таинственной науки жрецов о бытиях и числах».

«Мудрые читатели» не имели охоты осмеивать возвышенные стремления человека к свободе или самоотвержение ученого во имя науки. В результате о произведениях Сенковского стали думать, что в повестях его нет художественности, а в фельетонах — серьезности. Недаром Д. И. Писарев считал Сенковского «дилетантом русской словесности».

Мистификации Сенковского не имели корыстной цели, кроме разве высмеивания литературных противников, и носили характер ученого озорства или легкомысленного зубоскальства. Но созданный им образ барона Брамбеуса перерос рамки псевдонима и совершенно заслонил своего автора. Многие читатели считали живой, реальной личностью не писателя Сенковского, а барона Брамбеуса.

Иван Петрович Белкин

В 1831 году вышли в свет «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», изданные А. П.».

Под инициалами А. П. скрылся А. С. Пушкин, опасавшийся за судьбу своих первых опытов в прозе. Как он сообщал П. А. Плетневу 9 декабря 1830 года «весьма секретно, для тебя единого»: «Написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые также напечатаем anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает».

В действительности же Пушкин боялся, что переход от романтических сюжетов и героев к «житейской прозе» будет истолкован как падение его таланта. В персонажах повестей Пушкин особенно выделял классовые, сословные черты (мещанство, чиновничество) с целью пробудить уважение к человеческой личности и тем способствовать общественному прогрессу.

Как известно, в «Повестях» приведена биография И. П. Белкина, взятая Пушкиным из рукописной «Истории села Горюхина». Пушкин применил систему маскировки подлинного автора событий по методам подобных же мистификаций Вальтера Скотта.

Пушкин выдавал издаваемого им автора за любителя всяческих историй, рассказанных тому в свое время приказчиком, чиновником, девицей и офицером. В результате получилось четыре автора, скрытых под инициалами, с добавлением их профессий: титулярный советник А. Н. Н. («Станционный смотритель»), подполковник И. Л. П. («Выстрел»), приказчик Б. В. («Гробовщик»), девица К. И. Т. («Метель» и «Барышня-крестьянка»).

Существует рассказ П. И. Миллера о встрече его с Пушкиным после издания повестей Белкина. Миллер спросил Пушкина: «Какие это повести? И кто этот Белкин?» Пушкин ответил: «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно».

Все это показывает выдающееся мастерство Пушкина, создавшего свои прозаические шедевры по гениальному методу — просто, коротко и ясно, и предпринявшего хитроумную композиционную фикцию с целью мистифицировать читателя.

Хитрость заключалась в том, что издатель, желая удовлетворить справедливое любопытство любителей отечественной словесности, приложил к изданию биографию сочинителя — мелкопоместного дворянина, учившегося грамоте у дьячка, — написанную его соседом по имению. Правдивость этой выдумки усиливалась еще тем, что ближайшая родственница И. П. Белкина Марья Александровна Трафилина, к которой обращался за этим же издатель, не могла будто бы доставить о нем известия, ибо «покойник вовсе не был ей знаком». Сами же повести явились началом русской прозы.

После выхода повестей не обошлось без подражаний, плагиатов и своеобразных продолжений. Так, в 1835 году в журнале «Библиотека для чтения» были напечатаны повести А. Белкина «Потерянная для света» и «Турецкая цыганка». Под этим псевдонимом скрывались два автора — Корш и Сенковский.

Одну из повестей Белкина — «Выстрел» французский журнал напечатал за подписью А. Дюма-сына («Lecture pour tous», 1901). Редакция журнала подтверждала его авторство следующими словами: «Александр Дюма, этот дивный рассказчик, сумел все время держать наше внимание напряженным и до конца приковывает наше любопытство к судьбе двух, которых дикая ненависть толкает друг на друга!»

Валерий Брюсов тогда же разоблачил плагиат в письме в редакцию газеты «Новое время» (20 апреля 1901 года). Самого Дюма уже не было в живых. Но самый факт приписывания повести знаменитому французскому романисту примечателен и еще раз убеждает нас в высоком мастерстве Пушкина.

Особо следует отметить искусную композицию повести «Выстрел», рассказ в которой ведется сразу несколькими персонажами: подполковником И. Л. П., И. П. Белкиным, отставным гусаром Сильвио и графом Б.

В наши дни к пяти «Повестям покойного Ивана Петровича» «прибавилась» шестая. К столетию смерти Пушкина советский писатель Михаил Зощенко написал повесть «Талисман». По заверению автора, шестая повесть Белкина написана им в той манере и в той «маске», как это сделано Пушкиным.

В предисловии автор признает сложность задачи — избегая подражания, дать копию с прозы Пушкина. «Сложность такой копии, — говорит он, — тем более велика, что все пять повестей Пушкина написаны как бы от разных рассказчиков. Поэтому мне не пришлось подражать общей манере (что было бы легче), а пришлось вести по-настоящему новый рассказ, который мог бы существовать в ряду повестей Белкина… А. С. Пушкин, смеясь, писал (Плетневу), что некоторые литераторы уже промышляют именем Белкина, что он этому рад, но вместе с тем хотел бы объявить, что настоящий Белкин умер и не принимает на свою долю чужих грехов…»

М. Зощенко добавляет: «Прошло сто лет, и вот я «промышляю» Белкиным с иной целью — из уважения к великому мастерству, на котором следует поучиться».

В повести «Талисман» также введен рассказчик, изобличаемый в конце и оказывающийся героем, о котором он вел рассказ.

Созданная гением Пушкина личность захудалого мелкопоместного дворянина Ивана Петровича Белкина, автора повестей, неоконченного романа и других рукописей, достойно занимает свое место в литературном пантеоне.

Госпожа Курдюкова

Когда-то в народе любили распевать песенку о фонариках:

Автором песни был Иван Петрович Мятлев, известный остроумец и балагур, друг Пушкина, энциклопедист и любитель искусства.

Имя Мятлева давно и прочно забыто, но его песня «Фонарики» надолго пережила автора. Еще более живучими оказались «Розы» Мятлева, получившие мировую известность благодаря стихотворению в прозе И. С. Тургенева, использовавшего первую строку стихотворения Мятлева: «Как хороши, как свежи были розы!»

Мятлев писал множество стихов, но все больше в виде куплетов, стихов «на случай», каламбуров и эпиграмм.

Пушкин и Вяземский отдавали дань шуточному направлению поэзии Мятлева и отвечали ему рифмованными посланиями. Лермонтов дружелюбно отозвался о его поэзии в альбомной записи к Софье Николаевне Карамзиной: «Любил и я в былые годы». Эту запись Лермонтов заканчивает перечислением шуточных произведений Александра Карамзина (брата Софьи), А. О. Смирновой (Россет) и И. П. Мятлева:

Но главным произведением Мятлева была, бесспорно, его сатирическая эпопея в трех томах, вышедшая в 1840–1844 годах под названием «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’этранже».

Описание путешествия помещицы Курдюковой, кое-как нахватавшейся внешней культуры и поверхностных знаний, дано Мятлевым с беспощадной насмешкой над господствовавшей в то время в обществе приверженностью к французскому языку и вообще ко всему заграничному.

Проводников западной культуры в Москве иронически выводили в своих произведениях и Пушкин (мосье Трике) и Грибоедов (французик из Бордо). Мятлев же вывел плод этой образованности — госпожу Курдюкову, называвшую себя по-модному «мадам де Курдюков».

Философия Курдюковой весьма примитивна, однако и она мрачно оценивает сложившуюся в России обстановку в царствование Николая I.

Наблюдения Курдюковой за границей разнообразны и поучительны. Описывая их, Мятлев не пожалел и самого себя — изобразив на балу в Неаполе, где он танцует визави с Курдюковой:

Автора в его борьбе против космополитизма и против французско-нижегородского языка поддерживал редактор «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковский, который в рецензии говорил: «Разве эта смесь французского с тамбовским не наш порядочный язык? Разве все мы не мадам Курдюковы?»

Новая героиня — мадам Курдюкова — получила всеобщее и заслуженное признание. Все повторяли эти стихи, щеголяя французским произношением и перефразируя их на свой лад:

«Сенсации…» были поставлены даже на сцене Александринского театра в бенефис Сосницкой. Лермонтов приветствовал их появление:

И здесь, вероятно, впервые «дама Курдюкова» фигурировала в печати («Отечественные записки», 1842) без ссылки на ее автора, то есть выступала как всем известная литературная личность.

Действительный статский советник К. П. Прутков

В истории русской литературы заметное явление представляет жизнь и деятельность Козьмы Пруткова, вымышленного автора афоризмов, басен и драматургических произведений. Сказав «жизнь и деятельность», я не оговорился, так как ни один из авторов, являвшихся плодом мистификации, не имел такой подробно разработанной биографии, родословной, собственного литературного архива и даже воспоминаний о нем, как Козьма Прутков.

Выдумавшие его авторы — братья Алексей и Владимир Жемчужниковы и граф Алексей Константинович Толстой — не мечтали сделать из него знаменитого писателя, да и в литературе Прутков подвизался недолго: гораздо более известен не писатель, а сановник Козьма Петрович Прутков, директор Пробирной палатки, действительный статский советник и кавалер ордена Станислава первой степени. Нежный семьянин, женатый на Антониде Платоновне Проклеветантовой, он был отцом десяти детей. Родившийся 11 апреля 1801 года в деревне Тентелевой близ Сольвычегодска, он умер 13 января 1863 года.

Известен портрет Козьмы Пруткова в плаще-альмавиве, с выставленной из-под него рукой в белой перчатке, поверх которой видны дорогие перстни, пожалованные ему при разных случаях.

О Козьме Пруткове оставили свои воспоминания отставной поручик Воскобойников, внучатный племянник покойного Калистрат Иванович Шерстобитов и другие.

Указанные биографические подробности, а также демографические и прочие данные призваны были вполне убедить читателя в реальном существовании этого человека. Но это была самая настоящая мистификация, своеобразный ответ на мрачную политическую обстановку царствования Николая I после революции 1848 года в Западной Европе.

Тупой и бездарный бюрократ, К. Прутков воплотил и своем творчестве косность дворянских и чиновничьих кругов, господствовавших в России. Действуя в эпоху «предписанного мышления», он дал яркую сатиру на претенциозное пустомыслие, самодовольство, консерватизм. Будучи очень ограниченным, он давал «мудрые» советы; не принадлежа к поэтам, писал стихи.

«Проектом о введении единомыслия в России» Пруткова резко обличалась реакционная пресса — оплот самодержавно-полицейского государства. Так, говоря о необходимости учреждения печатного органа для «установления однообразной точки зрения в пространном нашем отечестве», проект пояснял:

Говоря о редакторе этого органа, проект заключал:

Это именно Пруткову принадлежат слова, которые можно истолковать как историческую давность мистификаций. В «Гисторических материалах», не включавшихся в собрание его сочинений, он говорит: «Видно, что и в древности немалую к писанию склонность имели и в плутоватости почасту упражнялись».

В метких и злых пародиях Пруткова высмеивались дворянский эстетизм, крепостнические идеи, славянофильство и бюрократия. Когда создателям Пруткова пришлось «похоронить» его (он не считал возможным существовать в либеральных изданиях), они сказали о нем: «Он умер, оставив в портфеле множество неоконченных рукописей и проектов, показывающих светлый государственный ум».

Мастерски пародируя современных ему модных поэтов — Бенедиктова, Майкова, Фета и других, Прутков осмеивал направление «чистого искусства» и всех подражателей и эпигонов. Доведенный им до пределов алогичности жанр афоризмов и анекдотов в то же время является и образцом стилизации. Чего стоят, например, военные афоризмы деда Пруткова — Фаддея Козьмича, написанные «для господ штаб- и обер-офицеров, с применением к понятиям и нижних чинов»!

Вот некоторые из них:

Взявшись за военную тему, Прутков осмеивал с таким же блеском палочный режим николаевской муштры, с каким он высмеял весь крепостнический строй.

Уже в наше время подвизался в «Сатириконе» сын Пруткова Иван Козьмич — комическая маска, созданная Б. В. Жирковичем (1888–1943).

Отражение сатирической фигуры К. Пруткова в литературах стран народной демократии можно проследить, например, по книге польского поэта Каликста Ласички — нового потомка Козьмы Пруткова, с портретом и биографией, под названием «Избранные стихи». Автором этой книги, вышедшей в Лодзи в 1962 году, является Ян Хуща.

Козьма Прутков остался в истории русской классической литературы как несравненный пародист и сатирик.

Генерал-майор Б. П. Дитятин

В 1879 году в Петербурге чествовали И. С. Тургенева.

Обед состоялся 13 марта в ресторане Бореля. После многочисленных речей неожиданно произошло неприятное объяснение между героем вечера и Ф. М. Достоевским. Положение сделалось неловким. Тогда Д. В. Григорович с целью спасти положение уговорил присутствовавшего здесь известного актера, рассказчика и автора юмористических сценок Ивана Федоровича Горбунова выступить и сгладить неприятное впечатление.

И. Ф. Горбунов выступил, но не от своего имени, а от лица вымышленного персонажа, «маску» которого он тут же сымпровизировал. Этот персонаж позволил Горбунову и в дальнейшем закрепить за ним авторство своеобразной сатирической маски — генерал-майора Дитятина 2-го.

Правдоподобие этой личности доказывалось, например, тем, что старший брат генерала, тоже генерал-майор, Дитятин 1-й, был убит кирпичом, упавшим с крыши ненавистного ему военного министерства (он был нелюбим в высших военных сферах).

Тост генерала Дитятина на тургеневском обеде частично приводится здесь:

Дальше отставной генерал-майор, «выражаясь риторическим языком», вспоминает, чему он был свидетелем — перелом и треск в литературе, когда сановные литераторы — тайный советник Дмитриев, генерал-лейтенант Михайловский-Данилевский и другие подвергались критике, и что из этого вышло. Были приняты меры, а критик испытал на себе быстроту фельдъегерской тройки. После этого стало тихо.

Что же происходит теперь? Дитятин рассказывает, что появился новый литератор сороковых годов — автор «Записок охотника», отставной коллежский секретарь Иван Тургенев. В простоте солдатского сердца Дитятин прочел «Записки» и обнаружил такие мысли, о которых «не решился не доложить» московскому генерал-губернатору графу Закревскому, князю Голицыну и митрополиту Филарету. Но владыка ответил, что это — веяние времени, и Дитятин понял, что дело его проиграно. Теперь он стоит в стороне и пропускает мимо себя нестройные ряды идей и мнений.

Речь Дитятина сразу восстановила у всех приятное расположение духа.

Так к своему таланту «неподражаемого рассказчика», первого автора и исполнителя эстрадного рассказа на русской сцене, И. Ф. Горбунов присоединил яркую сатирическую мистификацию — вымышленный образ военного, привыкшего к иерархии чинов, к субординации и к тому, чтобы «больше думать, чем говорить».

Таким и видишь перед собою этого надутого генерала, отставшего от жизни, но все еще пытающегося подавать свои советы во всех областях жизни, политики и литературы. Генерал Дитятин 2-й подал проект — ввиду экономических соображений кормить солдат прессованными костями. Налив рюмку очищенной и высоко подняв ее, он, как бы предчувствуя винную монополию, восклицал: «Сим победиши!»

Свои научные труды генерал ценил очень высоко. Когда в столицу прибыл персидский шах, генерал не преминул представить ему свои сочинения («Превосходство кремневого ружья» и «Неудобства пистонного запала»), принятые шахом благосклонно. Приказав перевести их на персидский язык, шах собственноручно начертал: «Благодарю. Не оскудевай умом!»

И генерал не оскудевал. С особым рвением он интересовался литературой и высказывал о ней остроумные суждения.

Прочитав «Демона», он говорил, что это — вещь политическая, ибо в ней есть такие стихи:

а под изгнанником рая Лермонтов, конечно, имел в виду генерала А. П. Ермолова!

В 1880 году в связи с открытием памятника Пушкину в Москве генерал Дитятин высказал свои симпатии поэту, хотя и с оговорками. Строго осудив некоторые произведения, он с похвалой припомнил воинственные стихи. При этом он указал, что фамилия поэта приятно звучит для уха старого служаки.

К сожалению, тост в честь Тургенева — чуть ли не единственное сохранившееся произведение Горбунова этого жанра. Но и оно создает замечательный литературный тип родного брата Козьмы Пруткова — генерал-майора и кавалера Б. П. Дитятина 2-го.

Отставной майор М. Бурбонов

В 1867 году в Петербурге вышла книга под военным заглавием «Здравия желаю!», принадлежащая перу отставного майора Михаила Бурбонова. Наряду с чисто военной тематикой помещенных в ней стихотворений («Идут, равняясь по ранжиру», «Солдаты русского Парнаса, фельдфебеля, ефрейтора», «Жизнь наша вроде плац-парада») в книгу вошли и гражданские мотивы, переводы, экспромты, и поэма «Нигилист».

Автором книги, скрывшимся под псевдонимом не совсем обычного порядка, которому можно дать название «нарицательный титлоним», был известный сатирический поэт Д. Д. Минаев (1835–1889), сотрудничавший в журналах «Будильник», «Искра», «Развлечение» и выступавший под разнородными именами (Темный человек, Обличительный поэт, Общий друг и др.).

Одним из псевдонимов Минаева был, например, такой: «Что в имени тебе моем?». Как известно, этими словами А. С. Пушкин начал свое стихотворение, записанное в альбом К. А. Собаньской.

Д. Минаев взял эту строку в качестве оправдания своего инкогнито и написал по этому поводу стихотворение:

Так, используя философское раздумье великого поэта «Что в имени тебе моем?» и подражание рифмам автора «Демона» («Пройдет в журналах без следа»), Минаев попытался обосновать применение криптонимов (инициалов) в литературе писателями, талантливость которых не требует от них полной подписи под произведениями.

Применение самим Минаевым разнообразных псевдонимов диктовалось сатирической направленностью его произведений и необходимостью скрывать свое имя во избежание привлечения к ответственности.

В шестидесятые годы революционная сатира почти не проникала на страницы печати из-за строгости цензуры, стоявшей на страже интересов господствующих классов — дворянства и буржуазии. Либеральная же сатира была направлена на борьбу с мелкими, частными фактами. Вот как Минаев обличал взяточничество и доносы, развитые в те годы:

К разделу «Гражданские мотивы» Минаев берет эпиграфом перефразированные слова Лермонтова, применяя их к издателю А. П. Пятковскому, автору «Мотива гражданского»: «Я не Пятковский, а другой, еще не ведомый избранник».

Книга в целом является примером маскировки автора с разоблачительными целями, используя жанр стилизации, пародии и пр. В книге есть и пример искусственного продолжения чужого произведения.

В сборнике «Утро», изданном в Москве, была помещена первая глава поэмы графа В. А. Сологуба «Нигилист». Не рассчитывая на скорое продолжение поэмы автором, Минаев решил сам продолжить и закончить ее: «К поэме графа Сологуба приделать смело пожелал и продолженье и финал».

Но в своем продолжении Минаев преследует цель в сатирической форме показать отношение графа-поэта, «кой-как взобравшегося на Парнас», к «Нигилисту» — студенту, учителю-репетитору помещичьих детей. Минаев пишет: «Поэмы план исполню свято и ничего не искажу».

Намекая на роман Сологуба «Тарантас», он говорит:

К отмеченным ранее характеристикам книги Минаева надо прибавить жанр полемики в художественной форме с демократических позиций.

Минаеву принадлежат многие пародии на поэзию «чистого искусства» и бездумную лирику, называемую им «лирическими песнями без гражданского отлива». Такова, например, пародия на стихи Фета «Шопот, робкое дыханье» с точки зрения майора Бурбонова:

Минаев славился поэтическими экспромтами и считался «королем рифмы».

Многие псевдонимы его отражают военную профессию (отставной кавалерийский майор Бобрик-Рубцов; поручик Харитон Якобинцев; юнкер А. Ресторанов); некоторые — титулованную знать (князь Аблай Полоумный, Vicomte Pierre de Dolgopousoff, баронесса фон Биссер).

Есть у него и литературные имена (Дант Семилужной волости, Дон-Кихот С.-Петербургский, Трифон Шекспир), и среди них одно, намекающее на близость его к «вымышленному классику», — Прутков младший.

Действительно, если генерал-майор Дитятин был братом великого сатирика, то майор Бурбонов — его сыном.

Джим Доллар

Кто не читал приключенческого романа «Месс-Менд»? Кто не видел поставленного по нему кинофильма в трех сериях с участием И. Ильинского, Н. Розенель, С. Комарова, И. Коваль-Самборского и В. Фогеля?

А ведь эта книга — плод великолепной мистификации!

Автор ее — писательница М. С. Шагинян, содействовавшая этой книгой созданию советской приключенческой литературы, овеянной духом революционной романтики.

Посмотрите, как сделана эта книга. Ее написал Джим Доллар, родившийся в жестоких условиях капиталистической Америки, подкинутый ребенок с меткой на белье «Д. Д.», усыновленный носильщиком на вокзале с бляхой № 701.

В предисловии к книге «Месс-Менд, или Янки в Петрограде» издания 1923 года Н. Л. Мещеряков писал об авторе: «Судя по биографии, он — американский рабочий. Он никогда не видал России. Он знает ее только по рассказам, по книгам да по газетам. Естественно, что описания его не соответствуют русской действительности. Отсюда ряд курьезных несообразностей. Так, одной из своих героинь он дает, якобы на русский манер, имя «Катя Ивановна». Речку Мойку он называет «бурной» и т. п… Несмотря на свою умышленно аляповатую форму, доходящую временами до гротеска, «Янки» представляет крупное, оригинальное и глубоко интересное произведение (я сказал бы, первое крупное произведение) из области революционной романтики. Оно читается с захватывающим интересом».

Да, все это так. Роман вдохновлен Великой Октябрьской революцией. И хотя по замыслу он является пародией на западноевропейский авантюрный роман, он имеет самостоятельное значение как произведение, воспевающее мирный труд и обличающее войну. Романтика труда отражается в веселой песенке рабочих о вещах:

После выхода романа в свет М. Шагинян разоблачила свой псевдоним и открыла секрет мистификации в специально написанной книжке «Как я писала Месс-Менд». В самом названии романа, состоящем из английских слов, имеющих значение «смесь», «заварить кашу», содержался намек на его запутанное происхождение.

Процесс создания книги целиком захватил писательницу. «Я хохотала так, — пишет она, — что у меня начались колики. Одной рукой я держалась от смеха за живот, другой писала. Каким счастьем было для меня писание «Месс-Менд»!»

Этот творческий восторг передается и читателям. Такой же веселый хохот слышен и при демонстрации фильма.

Роман был переведен на французский, немецкий языки, выдержал несколько изданий в Австрии и Германии. У нас последнее издание романа вышло в 1960 году, на этот раз под двойным именем «Мариэтта Шагинян (Джим Доллар)».

Можно порадоваться вместе с писательницей ее веселой выдумке, служащей благородным целям и зовущей к светлому будущему.