Первая жена

Глава 32. Последнее слово за…

Майя

Я слышу, как за моей спиной заводится машина Артема.

Оборачиваюсь.

Колеса его черного джипа визжат, он стартует на скорости и уезжает. Причем так спешит, будто спасается от цунами. Очень скоро его машина исчезает за поворотом.

Вот и все.

Уехал!

Я хотела, чтобы он уехал, и он уехал.

Я точно хотела, да?

Шумно всхлипываю, часто-часто дышу, пытаясь подавить истерику.

Ключи от только что подаренной мне квартиры жгут руку. Можно было бы выбросить да забыть, но я не делаю этого. Подари он любую другую жилплощадь, точно выкинула бы, но это же моя квартира! Та самая, где было наше с Полей убежище, где она научилась ходить, сказала первое слово, назвала меня мамой.

Моя квартира!

И он подарил мне ее без всяких условий.

Зачем? Я же кинула его…

Бегу к площадке со всех ног.

Бросаюсь к Веронике, поднимаю ее на руки, потом тянусь к Поле, тоже хочу поднять.

— Ты не утянешь двоих, — резонно подмечает сестра.

И берет на руки Полю.

— Пошли домой, — стону на выдохе.

— Поняла уже по твоей расстроенной моське, что прогулка закончена…

Мы уносим детей с площадки, идем в подъезд, поднимаемся в квартиру сестры.

Спускаем девочек с рук в прихожей, отряхиваем их от песка, несем в ванную, быстренько обмываем детские ручки, ножки. Уже чистых выпускаем в зал.

— Идите играйте. — Сестра пихает девочек в направлении кукольного домика, который Артем подарил Полине еще в Москве.

Все игрушки, что он накупил для Поли, приехали с нами. И коллекция изрядно пополнилась из чемодана, который он привез с Вероникой. Словом, девочкам есть чем заняться.

— Пойдем, — Лена утаскивает меня на кухню. — Рассказывай, что он сделал?

Сестра закрывает дверь, складывает руки на груди.

— Если он тебе еще хоть что-нибудь сделал, я ему яйца оторву, честное слово!

Мне не впервой слышать от Ленки такие слова, она грозилась оторвать ему причиндалы много-много раз. Жаль, силенок у сестры для этого маловато. Зато она оказывает мне поддержку, в которой так нуждаюсь. Она как узнала, что везут Веронику, даже взяла отпуск, чтобы нас поддержать, понянчиться с детьми, помочь девочке адаптироваться.

Я плюхаюсь на табуретку у стола, кладу на столешницу ключи:

— Артем выкупил мою квартиру и хочет оформить на меня. Вот, даже ключи припер…

Кустистые русые брови мой сестры буквально врезаются друг в друга на переносице.

— О как! Удивительный мужик твой Артем, — выдыхает она, рассматривая выданную им связку.

— Чем удивительный? — не понимаю, к чему она.

— Честно сказать, когда ты затевала всю эту катавасию с деньгами для операции Поли, я думала, он пошлет тебя матом, как он обычно делает, и на этом все. Вернешься, станешь сопли на кулак наматывать, и все закончится кабальным кредитом, за который ты будешь до конца жизни вкалывать на банк, лишь бы спасти дочку. И то вряд ли дали бы! А он помог и сейчас квартиру дарит. Прилично потратился мужик.

Я щурюсь и подмечаю с обидой:

— За то, что он помог Поле, мне пришлось регулярно под него ложиться.

— Тебе не понравилось? — вдруг спрашивает сестра.

С хитрым видом спрашивает.

— Ленка! — одергиваю ее.

Сам факт того, что Артем поставил мне такое условие, до сих пор больно бьет. Ничего с собой поделать не могу. Ведь мог же как-то по-нормальному изначально отнестись. Но у меня такое ощущение, что чем больше он меня унижал, причинял боли, тем ему было приятнее.

— А что Ленка? — возмущается сестра. — Я называю вещи своими именами, только и всего. Ладно бы чужой мужик попользовался, тогда правда бр-р-р… Но вы же женаты были, раньше ты с ним по собственной воле спала по семь раз на неделю и рассказывала, какой он обалденный любовник и как ты рада, что он тебя замуж зовет. Что, он так сильно изменился? Опаршивел в постели?

Краснею прямо под цвет малинового маникюра сестры.

Стыдно аж до икоты.

Ведь Артем нисколько не опаршивел!

Он был и есть обалденный любовник. Если убрать моральный прессинг с его стороны, сам процесс занятия сексом оказался очень даже приятен. Мне всегда с ним хорошо.

В то же время, если бы не Поля, я бы к нему и на пушечный выстрел не подошла.

И не узнала бы, что моя родная дочка живет неизвестно где.

— Из-за него наша дочка три года мучилась в детдоме! Я дико на него за это зла…

— Почему из-за него? — удивляется Лена. — Не он же ее туда сдал. Он даже о ней не знал, как и ты…

Объясняю очевидные вещи:

— Если бы он тогда не состроил из себя Отелло… Хотя бы предположил, что мне можно доверять и я не стала бы спать с другим… Тогда он сделал бы ДНК-тест и мне тоже, как недавно, и мы бы выяснили…

— Тю-ю-ю, ты белое пальтишко-то сними, сестра, — цокает языком Лена.

— В смысле? — смотрю на нее круглыми глазами.

— Если так рассуждать, то ты виновата не меньше его. Надо было идти в суд и доказывать твоему Артему, что не изменяла! Может, тогда раньше разобрались бы. А ты не стала, спряталась в своей квартире и слезы лила, гордую из себя корчила. Вон во что вылилась твоя гордость!

Мне становится еще горше от ее слов, ведь я понимаю, что сестра права. Я несу такую же долю вины, и мне от этого невыносимо плохо.

Я кривлю губы, смотрю на нее с мукой в душе.

Лена садится рядом, гладит меня по руке:

— Что куксишься? Не умеете вы ценить хорошее. Нашли девчонку — спасибо богу скажите. Некоторые вон во взрослой жизни только находят. Или не находят вообще… А тут трехлетнее дите, еще успеете перевоспитать, на путь истинный направить, окружить любовью… С Артемом договорилась, как будет навещать?

— Он не изъявил никакого желания видеться с Никой, — говорю это, а у самой во рту становится так горько, будто съела ложку жженого кофе и не запила ничем.

— То есть как это? — Глаза сестры увеличиваются в размере. — Так и сказал, что не хочет видеться? Не ожидала я от него такого…

— Нет, он не говорил, что не хочет видеться. Он вообще про это ни слова не сказал, даже не упомянул. Как можно вообще не упомянуть о желании видеться с собственной дочкой? Я не понимаю этого…

— Так он, может, просто не сообразил? — разводит руками Лена.

— Все он сообразил! — стою на своем. — Артем — самый продуманный из всех людей, которых я знаю. У него обычно все просчитано на десять хоров вперед. Так что тут не в этом дело. Просто он черствый, эгоистичный, безразличный…

— Прям уж-таки безразличный? — хмыкает сестра. — Может, все-таки любит вас? Может, неправа ты?

— Артем? Любит? — у меня вырывается нервный смех. — Ты бы видела, как он себя в Москве вел. Дела говорят громче слов. Да и слова были, знаешь, какие? Давай, Майя, старайся, ублажай меня, так и быть, с женой разведусь… Он не умеет любить, я ни одному его слову не верю. Он… Ты вообще за кого?! Ты за меня должна быть! А она тут Артема защищает…

— Я ни за кого, я за правду, — фырчит Ленка. — В моей картине мира другому человеку можно подарить квартиру только из любви. Какие у него еще резоны?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Может, он для Ники ее купил…

— Ну может и так, — соглашается сестра. — Кстати, мне кажется или девочки как-то совсем тихо играют?

— Да, как-то тихо… — замечаю и я.

С тех пор как в квартире появилась Вероника, здесь стало значительно более шумно. А теперь тишина.

Ох недаром говорят — когда дети играют тихо, в комнату даже страшнее заходить, чем если бы стояли там на ушах.

Мы обе не сговариваясь спешим в зал, но там одна Поля, играет в куклы возле кукольного домика.

Быстро оглядываю комнату, потом проверяю спальню, ванную, но дочки нигде нет.

Возвращаюсь в зал и обеспокоенно спрашиваю:

— Полечка, а где Ничка? Вы что, опять играете в прятки?

— Неть. Ника посла искать папу, — пожимает она плечами.

— Что ты такое говоришь?

Я судорожно пытаюсь вспомнить, заперла ли квартиру, когда мы заходили домой.

Не помню!

Со всех ног бегу в прихожую к двери, она вправду оказывается не запертой. Открываю и кричу на лестничной клетке:

— Ничка! Дочка!

Никто не откликается.