– Потрясающе!
– Эти мухи меня достали.
– К черту мух! Ты только послушай.
Сидя на пляже в купальнике, Барбара почесывала локоть одной рукой, а спину – другой.
– Флетч, как только солнце скатывается к горизонту, эти мухи оккупируют пляж.
– Разве можно сравнить мух с тем, что ты сейчас услышишь, – Флетч привалился спиной к пляжной сумке Барбары и начал декламировать:
Юная плоть,
упругая кожа,
натянутая поверх мышц,
гладкая над суставами.
Обнаженная,
Осознанная,
Изученная,
Использованная.
Столь легко
представляется
Оскорбленной,
Восставшей,
Остановленной,
Взорванной.
Острота,
крепость,
блеск
стали
в лезвии,
режущем плоть.
Кровь пузырится, затем
повторяет разрез,
становится линией
крови.
Найдя свой путь,
стекает
густой, красный поток,
заливающий мягкую
розовость кожи.
Коснись языком крови,
Искупайся в ней губами,
Засоси ее сквозь зубы.
Пройдись взглядом по разрезу,
Кожа усыхает, белея,
особенно около раны.
Понаблюдай, как вибрирует
кожа
во все убыстряющемся ритме,
в котором сердце гонит кровь
на воздух,
чтобы она изливалась
багряным потоком.
Чем можно пронзить
теплоту плоти
столь же легко,
как хладостью стали?
И правда,
не созданы ли они
лишь друг для друга?
Барбара более не почесывалась, хотя над ней попрежнему вились мухи.
– Тошниловка какая-то.
– Написано сильно.
По красному от лучей заходящего солнце телу Барбары пробежала дрожь.
– Мерзопакость.
Флетч провел пальцем по ее бедру.
– Но суть ты уловила.
– Очень уж натуралистично.
– Но не без иронии.
– А что ты мне читал? – Барбара чуть повернула руку Флетча, держащую книгу, чтобы взглянуть на обложку.
– Поэму Тома Фарлайфа «Нож. Кровь».
– Это поэзия? Я-то представляла ее несколько иначе.
– Насколько я понял, услышанное тобой называется Поэзией насилия. Фарлайф – создатель этого направления. Он его и развивает.
– А где ты взял эту книгу? На слете рокеров?
– Возможно, Фарлайф – зять Дональда Хайбека.
– Я бы предпочла в зятья Аттилу, предводителя гуннов.
Флетч перекатился на живот.
– Конечно, у него чувствуется сентиментальность.
– Я бы лучше читала Браунинга.
– Во всяком случае, он сумел охарактеризовать и плоть, и нож.
– Сумел. Но почему, Ирвин, ты привез с собой книгу стихов зятя Хайбека в день убийства самого Хайбека?
Флетч потянулся.
– Любопытная поэма.
– Захватывающая! – В голосе Барбары слышался сарказм. – И вся книга такая?
– Я прочитаю тебе еще одно стихотворение. – Он потянулся к лежащему на песке томику.
– Только не перед ужином, – Барбара поднялась. – Мухи и сатанинские стихи. Ты привез что-нибудь из еды?
– Да. В машине есть сухие крендельки с солью.
– Великолепно. А куда ты заезжал по пути сюда? Ты приехал в одних плавках.
– Я знаю, как подают на стол крендельки,
– Да брось ты. Я купила бараньи ребрышки. Уж, наверное, пользы от них больше, чем от крендельков.
– А я пока поплаваю, – Флетч встал. – Смою песок.
– Ты расскажешь мне о своем новом задании? – Барбара держала пляжную сумку под мышкой, словно футбольный мяч. – Оно никак не связано с людьми, умирающими с пулей в виске?
– Обязательно, – рассеянно ответил Флетч и зашагал к воде.
..И правда,
не созданы ли они
лишь друг для друга?