Первые Т-34

Глава 6. Механизм катастрофы

Крайне неблагоприятное для СССР начало Великой Отечественной войны уже более 70 лет привлекает повышенное внимание историков. Среди бесчисленного сонма разнообразных «как?», «почему?» и «каким образом?..» не последнее место занимает пара вопросов, непосредственно связанных с темой нашего повествования: каким образом немецкие войска смогли достаточно эффективно бороться с «тридцатьчетверками» и почему примерно тысяча новейших неуязвимых танков не оказала сколько-нибудь заметного влияния на катастрофическое развитие военных событий — не оказала до такой степени, что немцы ее попросту не заметили на страницах мемуаров?

Начнем с рассмотрения вопроса о том, что войска противника могли противопоставить Т-34 и насколько эффективны были имевшиеся в распоряжении немецких войск средства противодействия.

Летом 1942 г. Артиллерийский комитет Главного артиллерийского управления выдал Научно-исследовательскому артиллерийскому полигону задание исследовать сопротивляемость плит отечественной танковой брони действию немецких 37-мм и 50-мм бронебойных и подкалиберных снарядов и отечественных 45-мм бронебойных и подкалиберных и 76,2-мм кумулятивных снарядов. Каждый вид снарядов отстреливался под тремя углами: по нормали к бронелисту, под углом 30 градусов от нормали к бронелисту и под углом 45 градусов от нормали к бронелисту. При стрельбе по 45-мм гомогенному бронелисту высокой твердости были получены следующие результаты:

Таблица составлена поданным ЦАМО РФ, ф. 81 (ГАУ), оп. 12042 (отдел боеприпасов артиллерии), д. 41 (Отчеты Гороховецкого артполигона об испытании танковой брони), л. 26.

1. ПТП — предел тыльной прочности (применительно к дальности) — наибольшая дальность, на которой при данных условиях возможно нарушение целостности тыльной поверхности бронелиста. Поражение брони снарядом возможно на этой дальности и всех меньших.

2. ПСП — предел сквозного пробития (применительно к дальности) — наибольшая дальность, на которой при данных условиях снаряд целиком или все его осколки проходят за броневую плиту. На этой и всех меньших дальностях поражение брони снарядом практически гарантировано.

Как видно из полученных результатов отстрела бронеплиты, относительной неуязвимостью против снарядов состоявших на вооружении вермахта противотанковых пушек могли похвастаться только расположенные под большими углами к вертикали верхний и нижний лобовые листы (последний вдобавок в некоторой степени маскировался экраном местности). Остальные бронелисты (45-мм листы сварной башни, вертикальные 45-мм борта и 40-мм наклонные подкрылки) были, увы, мишенью, вполне доступной для снарядов основных противотанковых калибров противника. Большая дистанция, с которой 45-мм бронелист поражался бронебойными снарядами 50-мм противотанковой пушки РаК.38 (причем как по нормали, так и под углом), примерно соответствовала средней дальности обнаружения цели типа «танк» на европейском театре военных действий; таким образом, 50-мм противотанковые пушки могли вести эффективный огонь по Т-34 на любых дистанциях боя. Это обстоятельство позволяло несколько скомпенсировать незначительное количество этих пушек в вермахте в 1941 г.

Однако самым неприятным сюрпризом оказалась уязвимость бронирования «тридцатьчетверки» для бронебойных снарядов 37-мм пушки (по нормали пробитие 45-мм листа оказалось возможным с 700 м и ближе) — напомним, что весной 1940 г. при составлении системы бронетанкового вооружения РККА Главный военный совет постановил оставить на вооружении Красной армии «средний танк Т-34, непробиваемый 37-45-мм пушкой на все дистанции»[198].

Положение дополнительно усугублялось наличием на вооружении противотанковой артиллерии противника подкалиберных снарядов, поставленных в массовое производство по итогам Французской кампании, где противниками Вермахта выступили толстобронные французские и английские танки. За 1940 г. немецкая промышленность выпустила почти 287 тыс. подкалиберных 37-мм снарядов, за 1941 г. — 885 тыс. подкалиберных 37-мм и 344 тыс. подкалиберных 50-мм снарядов[199]. В свою очередь, немецкие войска достаточно щедро расходовали имевшиеся в войсках с самого начала Восточного похода подкалиберные боеприпасы — с 22 июня по 31 декабря 1941 г. ими было израсходовано 207 569 37-мм подкалиберных снарядов противотанковой пушки РаК.36, 17 352 снаряда 37-мм танковой пушки KwK.36, 45 756 снарядов 50-мм противотанковой пушки РаК.38, 41 414 снарядов 50-мм танковой пушки KwK.38 и 8353 подкалиберных снаряда 37-мм чешских танковых пушек, устанавливавшихся на танки 35(t) и 38(t)[200]. Конечно, следует учитывать, что первоочередными мишенями для подкалиберных снарядов становились КВ, однако пропорция все равно впечатляет — на 931 КВ и 1843 Т-34, потерянных в 1941 г., приходится 320 444 подкалиберных снаряда, в среднем по 115 подкалиберных снарядов на каждый безвозвратно потерянный тяжелый/ средний советский танк новейших типов!

Схема бронирования Т-34 выпуска лета 1941 г.

Таким образом, «тридцатьчетверка» не оказалась неуязвимой даже для 37-мм «дверного молотка» РаК.36, не говоря уже о более мощных артсистемах. Здесь мы особо хотели бы оговорить, что ведем речь сейчас именно о пробитии броневой защиты танка — не о простреленных стволах орудий, выбитых «яблоках» курсового пулемета и люках механика-водителя, вырвавшихся по разрушенным сварным швам смотровых приборах, порванных гусеничных лентах и других поражениях, выводящих танк из строя, но притом не влекущих за собой появление пробоин в основных узлах бронирования, а именно о пробитии брони. Т-34 был для «дверного молотка» достаточно трудной мишенью, для надежного поражения требовалось обстреливать атакующий танк в бортовые проекции с малой (около 200 м) дистанции под углами, близкими к нормали; тем не менее целый ряд факторов способствовал успешному решению немецкими противотанкистами этой непростой задачи.

Схема 5. Ход боевых действий в районе Мценска.

Сгоревший Т-34 неустановленной части.

Во-первых, следует заметить, что в ходе Французской кампании вермахт в боевой обстановке познакомился с французскими и английскими танками, имеющими противоснарядное бронирование. Полученный боевой опыт был систематизирован и доведен до сведения войск в форме тактических приемов борьбы с толстобронными танками, не поражаемыми в лоб на больших дистанциях; поэтому само по себе появление на поле боя хорошо защищенных труднопоражаемых целей не вызвало у немецких истребителей танков состояния, близкого к шоку, и не привело к необходимости лихорадочных поисков новых тактических приемов, соответствующих новым дотоле невиданным условиям боя. Не стала для немецких артиллеристов сюрпризом и необходимость привлекать к борьбе с танками выводимые на открытые позиции[201] для стрельбы прямой наводкой дивизионные, корпусные и тяжелые зенитные орудия — все эти приемы уже были успешно опробованы во Французскую кампанию и даже раньше (88-мм зенитные пушки стреляли по танкам еще в Испании).

Во-вторых, достаточно высокий уровень боевой выучки немецкой пехоты и ее высокий боевой дух позволяли немецким войскам без морального надлома, сопровождающегося массовым бегством пехотинцев с поля боя, подпускать атакующие советские танки на близкие дистанции к позициям пехоты и переводить бой в ближний бой пехоты с танками.

В-третьих, многократно упомянутые выше конструктивные недостатки Т-34 — его относительная «слепота» и «глухота» (сложная в настройке и обслуживании радиостанция, быстро выходящая из строя в боевой обстановке) — препятствовали быстрому обнаружению стреляющих противотанковых орудий и организации групповых действий танков против противотанковых огневых средств (обмен информацией об обнаруженных целях и распределение целей между атакующими танками); по сути дела, каждая атакующая «тридцатьчетверка» вела свою собственную отдельную атаку, самостоятельно отыскивая на поле боя цели и столь же самостоятельно их уничтожая.

Подбитый Т-34, пытавшийся прорваться сквозь уже занятый немцами Минск. Лето 1941 г.

В-четвертых, сравнительно невысокий уровень боевой подготовки советских танкистов в сочетании с отмеченной выше сложностью управления танком Т-34 приводил к отказу от маневрирования танков курсом и скоростью на поле боя, движению по прямой с относительно продолжительными (здесь сказала свое веское слово низкая практическая скорострельность артсистемы) «короткими остановками»[202], что облегчало работу немецким истребителям танков.

В-пятых, значительные проблемы и недостатки в управлении войсками и организации взаимодействия родов войск в Красной армии приводили к тому, что танки вводились в бой прямо с марша по частям, без предварительной тщательной разведки, без артиллерийской подготовки и артиллерийского сопровождения танковой атаки, без предварительного разграждения местности, вне сколько-нибудь налаженного взаимодействия с пехотой. Оказавшиеся безуспешными атаки нередко повторялись на тех же участках без сколько-нибудь заметного улучшения взаимодействия атакующих или их усиления. Как следствие, неподавленная противотанковая артиллерия противника могла работать практически в полигонных условиях, а застревания танков на препятствиях и заграждениях и атаки танков вражеской пехотой в ближнем бою еще больше увеличивали потери.

Проиллюстрировать вышесказанное может составленная по итогам осмотра корпусов Т-34 на рембазах статистическая таблица:

Таблица составлена по данным ЦАМО РФ, ф. 38 (ГАБТУ), оп. 11355 (танковое управление), д. 785 (Отчет НИИ № 48 о поражаемости танков КА и причины выхода их из строя), л. 5.

Легко видеть, что на борта корпуса танка приходится более половины как от общего числа поражений, так и от количества опасных поражений; в то же время на лобовую проекцию корпуса приходится менее четверти от общего числа поражений и менее 10 % от числа опасных поражений. То есть немецкая противотанковая артиллерия стреляла именно туда, где ее шансы пробить броню Т-34 были максимальны — по бортовым проекциям корпуса и бортам башни; в то же время данные статистики наглядно демонстрируют, что образ действий советских танков на поле боя позволял противнику это делать.

«То обстоятельство, что наибольшее количество поражений (50.5 %) приходится на борта и подкрылки корпуса, обладающие значительно меньшей снарядостойкостью, чем лобовые части танка, возможно является следствием или незнания и недооценки тактических свойств танка Т—34 его экипажем, или неумением использовать тактические свойства танка, а возможно является следствием затрудненности ведения наблюдения во время боя по причинам, заложенным в самой конструкции танка, и, в результате этого, несвоевременного обнаружения огневых точек противника»[203].

Однако теперь, после того, как разрешен вопрос о возможности противотанковой обороны немецких войск относительно успешно противостоять новейшим советским танкам вообще и «тридцатьчетверкам» в частности, во всей остроте встает следующий вопрос: ну так почему же на страницах немецких генеральских мемуаров Т-34 появляются в августе, сентябре или даже позже? Мы особо хотели бы подчеркнуть, что говорим именно о генеральских мемуарах: летом 1941 г. Т-34 множество раз попадали в фотообъективы немецких солдат (именно эти фотографии использованы нами в качестве иллюстраций к книге). Многочисленные немецкие фотографии Т-34, сделанные летом 1941 г. вблизи границы, фактически дезавуируют мемуары немецких полководцев — напомним, у Гота, танки которого столкнулись с «тридцатьчетверками» 5-й танковой дивизии в первый день войны в Алитусе, на страницах мемуаров Т-34 впервые появились 3 июля под Борисовом[204]; Гудериан указывает, что «появившийся в конце июля 1941 г. перед нашим фронтом танк Т-34 и был типом танка новейшей конструкции»[205], хотя известны сделанные в Белоруссии фотографии немецких войсковых колонн с маркировкой машин литерой G (танковая группа Гудериана), солдаты которых с интересом осматривают Т-34; на страницах работы Миддельдорфа Т-34 впервые появляются в августе[206]; Меллентин вообще сдвигает ввод в бой сколько-нибудь заметных количеств Т-34 на октябрь[207] и т. д.

Авторы позволят себе высказать собственную точку зрения на этот вопрос. Итак, говоря о немецких «генеральских мемуарах», необходимо представлять себе, в какой обстановке эти мемуары были написаны. Для гитлеровской Германии Вторая мировая война завершилась безоговорочной капитуляцией, оккупацией войсками держав-победителей, расчленением страны и денацификацией. Указанные обстоятельства, в особенности последнее из них, практически исключали для мемуаров пафосно-возвышенный тон «восторженного служения великому делу», подталкивая мемуаристов к следованию общей канве «я был хорошим солдатом и не лез в политику» с акцентом на «военно-технологических» аспектах фронтовой биографии мемуариста. Далее, раскол в стане бывших союзников и фактическое начало холодной войны открывало дорогу к живописанию собственных подвигов на Восточном фронте без особых опасений подвергнуться общественному осуждению. В этот момент перед немецкими мемуаристами вставала «проблема 1941 г.» в специфически-немецком преломлении: необходимо было дать ответ на вопрос, почему поход в Россию, начавшийся с рекордов суточного продвижения и захвата астрономических количеств пленных, вдруг забуксовал под Москвой и едва не обернулся катастрофой зимой 1941–1942 гг.

Подбитый Т-34, пытавшийся прорваться сквозь уже занятый немцами Минск. Лето 1941 г. Та же машина, что и на с. 144.

Лежащий на поверхности очевидный ответ — всему виной военно-географическая специфика русского театра военных действий и русское многолюдие — при минимальном размышлении должен быть признан неудовлетворительным и отброшен. Действительно, летом 1941 г. русские пространства были ничуть не менее обширны и многолюдны, чем осенью и зимой, однако эти обстоятельства не препятствовали успешному немецкому наступлению. Далее, несложные размышления показывают, что «географический» и «климатический» факторы влияют на обороняющегося ничуть не в меньшей степени, чем на наступающего — обороняющийся должен сперва перегородить своими войсками те же самые «бесконечные необозримые русские просторы», через которые так трудно пробираться наступающему, а потом, как и наступающий, организовать снабжение своих войск всем необходимым в распутицу по тем же самым русским дорогам, на которых тонут в грязи грузовики, вязнут танки, не могут выдернуть из грязи копыт лошади и не в состоянии прошагать более нескольких километров в сутки пехотинцы.

Тот же самый танк, что на с.144 и с.147. Машина приспособлена немцами под дорожный указатель.

Следующая очевидная ссылка на «лучшую приспособленность русского солдата, его вооружения и снаряжения требованиям войны на русском театре» также, при сколько-нибудь пристальном рассмотрении, должна быть признана неудовлетворительной: то обстоятельство, что любой солдат лучше всего приспособлен к войне в «родных» для себя условиях, является не сокровенным таинством военного искусства, но скорее одной из самоочевидных его основ. Соответственно, работа полководца отчасти в том и состоит, чтобы заблаговременно учесть сильные и слабые стороны противника и заранее изыскать способы нейтрализовать превосходство противника и с выгодой для себя использовать его слабости. То есть ссылка на приспособленность русского солдата к войне в типических для себя географических и климатических условиях, с одной стороны, и неприспособленность и неготовность немецкого солдата к войне в таких условиях, с другой, является слегка завуалированной формой признания: «Я посредственный полководец, я не смог удовлетворительно решить одну из основных задач, которые ставятся перед военачальником». В большинстве случаев мемуары пишутся не с целью подобных саморазоблачений.

Таким образом, для удовлетворительного объяснения «парадокса 1941 г.» требовался фактор, который был бы несимметричен как «во времени» (совсем не действовал бы в начале кампании, но во всю силу сказался бы осенью и зимой), так и «в пространстве» (негативно действовал бы на немецкие войска, не затрагивая притом советские). Именно таким фактором и стали внезапно появившиеся грозные неуязвимые всесокрушающие русские танки новейших типов, в борьбе-де с которыми немецкое противотанковое вооружение оказалось совершенно бессильно. Примечательно, что на страницах немецких генеральских мемуаров это «абсолютное оружие» появляется именно в тот момент, когда мемуарист попадает в затруднительное положение и необходимо как-то объяснять падение темпов наступления или даже более или (скорее) менее организованный отход собственных войск. Восторженные панегирики вооружению противника позволили в выгодном героическом свете выставить собственные действия и достижения своих войск, сделавших-де все, что было в человеческих силах, и даже сверх того, и потерпевших в итоге неудачу исключительно по объективным причинам, вполне явственно лежавшим вне пределов компетенции мемуариста.

В сходном положении находились и советские мемуаристы: «проблема лета 1941 г.» как необходимость объяснить причины военной катастрофы начала войны во всей остроте стояла и перед ними, причем с оглядкой на «идеологическую» специфику — тезисы, во-первых, о том, что Коммунистическая партия и советское правительство заблаговременно прозорливо указывали на опасность вовлечения страны во Вторую мировую войну и предпринимали в этой связи своевременные адекватные меры, и, во-вторых, о том, что весь советский народ, как один человек, поднялся на отпор «гнилой фашистской нечисти»[208], что исключало объяснение военных неудач лета 1941 г. ссылками на недостаточно высокую боевую устойчивость слабо обученных и недостаточно оснащенных советских войск. Так же, как и у их немецких коллег, у советских военачальников не было стимулов откровенно описывать собственные допущенные ошибки. Сходные проблемы порождают сходные решения — и на страницах советских маршальских и генеральских мемуаров основная проблема сводится к тому, что неуязвимых всесокрушающих Т-34 оказывается слишком мало; вопросы же производства и распределения боевой техники совершенно однозначно лежали вне сферы компетенции мемуаристов. Руководители Советского государства, принимавшие соответствующие решения (председатели Совнаркома В. М. Молотов, И. В. Сталин, нарком обороны С. К. Тимошенко, нарком среднего машиностроения, позже нарком танковой промышленности В. А. Малышев) ушли, не оставив мемуаров, проливающих свет на причины принятия ими тех или иных решений. Соответственно, то обстоятельство, что за первые сорок дней войны оказалось потеряно примерно в два раза больше «тридцатьчетверок», чем за следующие пять месяцев, причем немцы применения против них столь грозной танковой армады вовсе не заметили, на страницах советских генеральских мемуаров никак не освещалось и, соответственно, не объяснялось.

К уже сказанному хотелось бы добавить, что на страницах советских боевых документов каких-либо апелляций к «неуязвимости» или «всесокрушающести» Т-34 не встречается; более того, тщательный разбор описаний боевых эпизодов приводит к прямо противоположным выводам. Например, «танковый взвод Т-34, действовавший на участке 348 стрелкового полка 51 стрелковой дивизии 4.9.41 года, преодолел все артпозиции противника и двумя танками вышел на южную окраину КАХОВКА, произведя неожиданное появление и панику среди частей противника и своей быстротой движения и маневренностью, давя живую силу и материальную часть противника (танк политрука Виниаминова, проводя бой 4.9.41 г., проник в КАХОВКА и, когда пришел на исходное положение, был буквально в крови, привезя до 70 прямых попаданий 37—мм и 75—мм орудий противника, потеряв верхний люк и передний люк водителя, не имея сквозных пробоин, и как доказательство на балансирах танка было привезено две головы фашистов и части снаряжения офицерского и рядового состава)»[209].

На первый взгляд кажется, что перед нами пример скорее «позитивного» свойства — неуязвимый чудо-танк, сокрушая все на своем пути, проносится сквозь полчища врагов и возвращается, покрытый кровью и славой. Однако более подробное рассмотрение не оставляет от оптимизма камня на камне:

«Общее наступление 51 стрелковой дивизии было назначено на 9.00 4.9.41 г. Перед общей атакой и вводом танков в бой была проведена 15-минутная артподготовка (краткость артподготовки объясняется отсутствием необходимого количества снарядов 122—мм и 152—мм калибров), одновременно были поставлены в известность артиллерийские и пехотные командиры о действиях наших танков на участках 263 и 348 стрелковых полков. Командир танкового отряда капитан Борвинок, получив боевую задачу, ввел танки в бой в 9.10 4.9.41 г. При движении танков вперед на огневые точки противника, расположенные в роще южнее Каховка, наша пехота 263 стрелкового полка продвинулась вперед на 300–400 м, 348 стрелковый полк вперед не продвинулся. Противник, открыв интенсивный минометно-артиллерийский огонь, отсек пехоту от танков, атака наших стрелковых частей захлебнулась, танки, окутавшись дымом и пылью, пошли вперед, не возвратившись к пехоте. Отдельные танки достигли южной окраины Каховка и вынуждены были вернуться в исходное положение. Потери танками; Т-34 — 2 сгорели, один пропал без вести, БТ-7 один сгорел, Т-26 — два подбиты; все перечисленные танки остались на территории, занятой противником. Принятые меры по эвакуации танков положительных результатов не дали ввиду поспешного отхода наших стрелковых частей»[210].

Результат боя выглядит далеко не столь оптимистично, как казалось из предшествовавшего донесения: из состава атаковавшего танкового взвода Т-34 (по штату 5 машин) две «тридцатьчетверки» сгорели, одна пропала без вести, одна (упоминавшаяся машина политрука Виниаминова) вернулась из боя с тяжелыми боевыми повреждениями (выбит верхний люк, выбит люк механика-водителя, танк требует ремонта и не может до его проведения участвовать в боях) — в самом лучшем случае (полная комплектность взвода Т-34 перед началом атаки) боеспособность сохранил один танк. Наступление успехом не увенчалось. Перед нами отнюдь не безнаказанное катание по вражеским позициям танков, «в абсолютном большинстве случаев непробиваемых снарядами 37-мм немецких противотанковых пушек»[211], а фактически разгром атаковавшего подразделения неуязвимых всесокрушающих танков. Горькая пилюля локального поражения оказалась лишь слегка подслащена выдающимся результатом экипажа политрука Виниаминова.

Документы 1941 г. рисуют горькую картину «лебедя, рака и щуки», облаченных в форму защитного цвета: ввод в бой танков не подготавливался разведкой местности и системы обороны противника, артиллерия по нехватке боеприпасов или незнанию целей ограничивалась кратким огневым налетом по площадям и не сопровождала танковую атаку огнем, инженерное разграждение местности не производилось, взаимодействие танков с пехотой не налаживалось (и пехота не готова оказывалась сопровождать атакующие танки и закреплять достигнутый ими успех), эвакуация с поля боя подбитых и неисправных танков пехотой и артиллерией не обеспечивалась и не прикрывалась и т. д.

Далее, приведенный документ наглядно иллюстрирует изложенные нами выше причины тяжелых потерь танков:

— краткость артподготовки не позволила надежно подавить систему обороны противника;

— пехота и артиллерия были оповещены о действиях своих танков фактически непосредственно в момент ввода танков в бой. В таких обстоятельствах говорить о каком-либо взаимодействии на уровне «танк — стрелковое отделение» или об артиллерийском сопровождении танковой атаки, очевидно, не приходится;

— в ходе атаки пехота была отсечена от танков, танки прорвались в глубину обороны противника в одиночку, без поддержки пехоты.

К сожалению, летом 1941-го Красная армия не могла похвастаться ни изобилием хорошо подготовленной пехоты, обученной взаимодействию с танками, ни многочисленным высокопрофессиональным офицерским корпусом, быстро, но тщательно организующим и потом поддерживающим в ходе боя взаимодействие различных родов войск. Список этот можно зачитывать долго, гораздо проще сказать, что же все-таки было.

А были танки — не самые лучшие, отнюдь не «в абсолютном большинстве случаев непробиваемые», но все же позволявшие даже неопытным экипажам некоторое время выживать под огнем «колотушек», основных на тот момент противотанковых пушек вермахта. И возвращаться из боя, привозя подчас на броне по нескольку десятков снарядных отметин, восхищая друзей и удивляя врагов.

А еще была отвага, которой пытались возместить недостаток умения. Отвага тех, кто шел сквозь смертельный огонь, прорывался на вражеские позиции и давил неподавленные противотанковые пушки, таранил танки с крестами на бортах, расстреливал пехоту в серо-мышиных мундирах и до последнего стрелял из подбитого и загоревшегося танка. Тех, кто с первых часов заставил буксовать и сбоить план «молниеносной войны» против СССР.

Схема 6. Контрудар группы Болдина 4–6 октября 1941 г.

«Личный состав не имел должной подготовки в отношении осуществления маневра на поле боя и ведения огня, но этот персонал был укомплектован элементами, преданными советскому режиму. Необходимо обратить внимание на большевистскую систему укомплектования специальных родов оружия (танки, авиацию и т. д.) только проверенными, надежными и преданными коммунистическому режиму людьми. Советские танки никогда не сдавались, их можно было захватить только после вывода из строя личного состава»[212].

Т-34 неустановленной части. Перед танком трупы членов экипажа.