Первый американец

10. Вдоль по улице…

Теперь мы имеем возможность непосредственно соотнести с христианским летосчислением историю древнейших жителей Америки, начиная с эпохи баскет-мейкер («корзинщиков») вплоть до высших форм жизни пуэбло. Иными словами, сделать то, чего не мог еще сделать Киддер во время Пекосской конференции 1927 г. В его распоряжении имелась только стратиграфия, поскольку дендрохронология делала тогда лишь первые шаги. Представленное в виде таблицы, это развитие выглядит следующим образом:

1600 — Пуэбло V. Современная эпоха

1540 Испанцы завоевывают пуэбло

1540 — Период пуэбло IV

1500

1400

1300 Время «небоскребов» — Период пуэбло III (эпоха расцвета)

1200

1100

1000 — Период пуэбло II

900

800 — Период пуэбло I

700

600 На смену атлатлю приходят стрела и лук. Начинается изготовление керамики — Период баскет-мейкер («корзинщиков») III

500

400

300 — Период баскет-мейкер II

200

100 Начало н. э. — Период баскет-мейкер I

Разумеется, это всего лишь схема. Она сводит воедино общности, внутри каждой из которых могут существовать очень большие различия — различные племена, говорящие на различных языках, а в период существования культуры пуэбло неопытный наблюдатель был бы поражен количеством разновидностей (вариаций) скальных жилищ, пуэбло на плоских горах (меса-пуэбло) и пуэбло речных долин (вэлли-пуэбло). Переходы от одних к другим едва заметны. Поэтому мы даем здесь самую общую характеристику.

^{Реконструкция одной из землянок, обнаруженных в районе Флагстаффа, штат Аризона. Вход в землянку одновременно служил и дымоходом. Шахта справа служила для вентиляции и могла закрываться.}

Эпоха баскет-мейкер («корзинщиков») I–III. Племена первого периода появляются в окрестностях Фор Корнере в самом начале нашей эры или незадолго до нее. Их существование гипотетично. Мы не можем сказать о них ничего определенного, кроме того, что они должны были бы заложить основы всего, чем так отчетливо выделялось население периода баскет-мейкер II. Это последнее представляло собой племена, о которых мы в состоянии составить себе довольно точную картину. Они жили в пещерах или очень примитивных землянках, являлись земледельцами, уже выращивавшими маис и тыкву. У них были удлиненные черепа, красновато-коричневая кожа и густые черные волосы. Они довели плетение корзин до уровня высокого искусства, которое и сегодня вызывает удивление. Попутно заметим, что они еще не знали гончарного дела. Поэтому корзины служили им для самых различных целей: для транспортировки, хранения припасов и даже для приготовления пищи. Сегодня только тот, кто решил стать следопытом, изучает этот способ приготовления пищи. Естественно, что склеенная смолой и проконопаченная корзина не могла ставиться на огонь. Поэтому процесс варки осуществлялся в обратном порядке. Воду нагревали не снаружи, а изнутри, бросая раскаленные камни в корзину. Корзины, предназначавшиеся для хранения запасов, достигали 260 см в обхвате и нередко были удивительно красиво раскрашены в голубой и красный цвета.

Искусство плетения достигает своих высот в изготовлявшихся ими сандалиях. Здесь с его помощью, а также с помощью кожаных ремней, орнаментов и украшений из перьев они создавали такие высокохудожественные импровизации, постоянно находя все новые и новые формы, что почти невозможно встретить несколько пар одинаковых сандалий. Остается лишь удивляться тому, сколь четко различаются между собой сандалии для повседневного обихода и, если можно так сказать, «праздничные сандалии», предназначавшиеся для праздничных событий.

Они изобрели также первую люльку, носимую на спине, которую и сегодня можно встретить в стране навахо. У любой белой женщины начинает щемить сердце при виде зашнурованного и обреченного на полную неподвижность младенца. Однако исследования показали, что дети от этого вовсе не страдают, а матери всегда выигрывают. Совершенно иначе обстояло дело, когда в обычай вошло шнурование головы, в результате которого удлиненные черепа деформировались в плоские.

Оружием «корзинщикам» служили каменные ножи, деревянные дубины, а против мелких зверей применялись метательные снаряды из дерева. Но они так и не изобрели настоящего бумеранга. Самым важным оружием был атлатль копьеметалка, которую они переняли от древних охотников (точное описание этого первого чудо-оружия человека дается нами вместе с рисунком в разделе 21). Точно установить зону обитания населения периода баскет-мейкер II не представляется возможным, поскольку важнейшие из его предметов обихода, в том числе плетеные изделия, были очень недолговечны. Тем не менее можно говорить о том, что племена «корзинщиков» были расселены на территории, простиравшейся от Фор Корнере вдоль нынешней границы между штатами Юта и Аризона далеко на Запад, вплоть до территории штата Невада включительно.

^{Эту сандалию носили за 300 лет до н. э., а возможно, и раньше. Пальцы ноги слева привязывались к сандалии. Шнур, расположенный справа, обвязывался вокруг шиколотки. Древние охотники и собиратели изобретали бесчисленные варианты этого типа сандалий.}

Создатели культуры периода баскет-мейкер III четко отличаются от своих предков известной изобретательностью или способностью быстро усваивать и перерабатывать чужие влияния и открытия. После 450 г. н. э. развивается гончарное дело. Несколько позже атлатль заменяется стрелой и луком. Набор пищевых продуктов становится богаче, в него включаются бобы. Дендрохронология дала нам возможность определить первые типичные для той эпохи дома. Они относятся к 475 г. н. э. Это землянки, имевшие форму круга или овала. Иногда они бывали ограждены или обложены снаружи камнями. Как правило, они сооружались на глубине от 30 см до 1,5 м ниже поверхности земли и имел и диаметр от 2,70 до 7,60 м. Нередко их стены были тщательно отделаны штукатуркой.

В нижних слоях могил и «мусорных куч», относящихся к этой эпохе, были найдены в больших количествах глиняные горшки самой различной формы. Обожженные и необожженные, с отчетливо различимыми изменениями в орнаменте, они позволили определить порядок чередования слоев. Были найдены и первые глиняные фигурки, всегда изображавшие женщин.

Примерно около 700 г. н. э., за 100 лет до провозглашения в Европе Карла Великого императором, за 300 лет до того, как первые викинги высадились в Америке, жители землянок превращаются в строителей «городов». Начинается культура пуэбло.

Приведем еще одно пояснение в том виде, как оно было дано Пекосской конференцией. Период баскет-мейкер II являлся «ступенью, которой было присуще земледелие и копьеметалка, но еще не было гончарного производства». Период баскет-мейкер III представлял собой, «ступень, на которой сооружались землянки или жилые постройки из каменных плит и изготовлялась керамика. Керамика в целом характеризовалась грубыми линиями, примитивным узором, многочисленными орнаментами, воспроизводящими плетение, и отдельными неуклюже выполненными натуралистическими изображениями. Для нее характерны также относительно грубый состав глины и шарообразная форма сосудов». В конце этого периода в обиход входят лук и стрелы (некоторые исследователи относят это событие к следующему периоду).

Относительно периода пуэбло! та же классификация сообщает: «Это первая ступень, на которой начинает практиковаться искусственная деформация черепов, появляются «глиняные сосуды с рифленым горлышком» и (в некоторых районах) возникают поселения с каменными — строениями, имеющими прямоугольную форму и сооруженными в соответствии с правилами настоящего строительного искусства»¹.

Таким образом, эти основные черты культуры пуэбло возникли в период пуэбло I, иными словами, между 700 и 900 г. н. э. На этот раз население распространялось в юго-восточном направлении на территорию нынешнего штата Нью-Мексико и на Запад, возможно, вплоть до Гранд-Каньона.

В эпоху пуэбло II продолжают строиться настоящие пуэбло или группы домов. Это означало огромное уплотнение населения, концентрацию семей в семейные группы и образование первых обществ. Последние имели иерархический, определявшийся священнослужителями порядок. Их центрами становятся кивы, которые, как когда-то землянки, строились наполовину или целиком под землей, словно бы для сохранения таинственности. Совершенно непонятным до сих пор остается неожиданное появление обычая деформировать голову с помощью жестких плоских досок колыбели.

Возникновение керамики, украшенной черно-белым узором, позволяет нам почти точно отнести начало периода пуэбло II к 900 г. н. э. Затем возникают первые глиняные кувшины с настоящими ручками. Такие мелочи имеют большое значение в процессе развития. Они сразу облегчают многие стороны жизни, подобно тому как изобретение спичек облегчило быт людей XIX столетия. Распространение различных типов керамики позволяет сделать вывод о существовании устойчивых связей между пуэбло даже в тех случаях, когда крупные группы жителей уходили дальше к югу или востоку вплоть до реки Пекос. Опираясь на многочисленные данные дендрохронологии и соответствующие формы керамики, мы можем довольно точно отнести конец периода пуэбло II примерно к 1160 г. н. э. По чистой случайности эти события так точно совпадают, хотя и не год в год, с круглыми датами нашего христианского календаря.

^{Птица, рыба, собака, медведь и олень. Выполненные в черно-белых цветах, они украшали керамику мимбрес (штат Нью-Мексико).}

Затем следуют приблизительно двести лет, которые мы схематично называем периодом пуэбло III, или «временем расцвета пуэбло» и даже «золотой эпохой пуэбло». В этот период возникли некоторые многоэтажные, подобные пчелиным сотам постройки, рассчитанные уже на сотни семей. Они представляют собой состоящие из блоков своего рода жилые комплексы, которые издали очень напоминают ультрасовременные многоквартирные жилые дома, украшавшие Всемирную выставку в Монреале. Существуют, правда, не очень точные указания на то, что строительство велось до высоты шести и даже семи этажей. Белые американцы впервые построили семиэтажный жилой дом лишь в 1869 г. в Нью-Йорке. Это вызвало удивление во всем мире как дерзкий эксперимент. В этот период совершенствуются ремесла. К плетению добавились первые многоцветные, в данном случае четырехцветные, керамические изделия совершенной художественной формы. Самой удивительной среди них является керамика культуры мимбрес. Для нее типичен свободный переход от геометрических узоров к неожиданному появлению насекомых, рыб и птиц, характерные черты которых усилены фантазией до символов. В то же время среди них можно встретить и глубоко реалистические орнаменты, например изображение кузнечика, выписанное до мельчайших деталей. В целом это керамика, «во многих отношениях лучшая из всех, производившихся когда-либо в самые различные периоды, с явным общим упадком рифленых (гофрированных) типов»².

Число находок чудесной керамики, доступной сегодня любому посетителю в крупных американских музеях, исчисляется миллионами. То, что сверх этого хранится в частных собраниях, вообще не поддается учету. Вполне естественно, что эти предметы искусства переходили из рук в руки. Несомненно, имела место меновая торговля. Не все пуэбло возникали в одно и то же время. Нередко население растущего пуэбло, возможно, прямо перенимало и продолжало ранее возникшую традицию, обогащая ее тончайшими вариантами. К тому же определенные формы древнего быта вовсе не исчезали бесследно. До того как все это было правильно понято, археологи нередко бывали ошеломлены, например, тем, что во времена высшего расцвета гигантского пуэбло Бонито в той же самой местности продолжали строиться землянки.

В этом обществе не могла не существовать специализация. Вряд ли любой человек мог изготовить такие изделия, как высокохудожественная инкрустация из бирюзы, маленькие медные колокольчики, резные статуэтки зверей и птиц из камня или ожерелье, состоящее из пяти тысяч семисот раковинных бус, каждая из которых просверлена сверлом из твердого дерева. К сожалению, мы мало знаем о том, как одевались эти люди. Нам известны лишь жалкие остатки их одежд, которые тем не менее свидетельствуют о высоком уровне развития ткачества. Все остальное разрушило время.

Турист, который сегодня путешествует по просторам Аризоны и Нью-Мексико от одних развалин к другим, бродит среди призраков XII и XIII столетий, то есть времени разгара в Старом Свете крестовых походов. К концу XIII столетия наступила Великая засуха. Около 1300 года «золотая эпоха» миновала. «Города» были оставлены и пришли в упадок. В долине Рио-Гранде у Пекоса, на западе в районах хопи и зуньи культура еще продолжала существовать некоторое время. Таким образом, мы подходим к периоду пуэбло IV, ко времени, которое, как мы сегодня считаем, заканчивается в тот день 1540 г., когда Коронадо захватил первые пуэбло, так называемые «семь городов Сиболы». Ослепленная погоней за сокровищами, которыми никогда не обладали пуэбло, солдатня многое разрушала на своем пути, а вскоре миссионеры начали «искажать» сложную религию людей пуэбло с помощью христианства. Пуэбло V мы называем период с 1600 г. вплоть до сегодняшнего дня, который вопреки испанцам и вопреки позже устремившимся на Запад пионерам, за которыми следовали спекулянты земельными участками, сумели пережить многочисленные пуэбло.

25 августа 1916 г. была учреждена Служба национальных парков («Нэйшнл парк сервис»). Этому предшествовал закон 1906 г., так называемый Закон о древностях. Он разрешал вмешательство федерального правительства в тех случаях, когда дело касалось охраны от разрушения памятников исторического прошлого Америки. Вплоть до сегодняшнего дня могущественные группы, представляющие частные интересы, под предлогом хозяйственной необходимости постоянно предпринимают попытки проникновения в те области, где сооружение плотин в целях получения электроэнергии не только нанесло бы невосполнимый ущерб окружающему ландшафту, но и привело бы к дальнейшему ущемлению прав индейцев, к разрушению всех сохранившихся памятников культуры. Проекты последних лет, направленные на сооружение плотин в Гранд-Каньоне и Глен-Каньоне, вызвали бурные протесты американской общественности.

Закон о Службе национальных парков в напыщенных официальных выражениях формулировал требование «добиваться использования некоторых территорий федерации, которые известны как национальные парки, памятники или резервации и перечислены в данном законе, с помощью средств, полностью согласующихся и совпадающих с установленными законом целями этих парков, памятников и резерваций. Эти цели состоят в следующем: добиваться сохранения ландшафта, природных и исторических Объектов, а также фауны, проявлять заботу об их сохранности в такой форме и такими средствами, которые способствовали бы поставленным целям и обеспечивали сохранность этих объектов в неприкосновенности в назидание будущим поколениям».

Нас интересует здесь археологический аспект. В этой сфере Служба национальных парков, которая, как и Бюро по делам индейцев, непосредственно подчинена департаменту внутренних дел, провела в жизнь немало чрезвычайно полезных начинаний. С того момента как местность, имеющая историческое значение, объявляется национальным памятником, она не только подлежит особой охране со стороны правительства. Служба парков заботится также о поддержании руин в сохранности и одновременно о возможности доступа туда посетителей, их охране и обеспечении знающими гидами. При ее содействии повсюду открываются маленькие музеи, стоящие вдоль улиц.

Приветливые смотрители этих карликовых музеев в большинстве своем являются начинающими археологами, не имеющими ничего общего с египетскими драгоманами, изводящими посетителей настойчивыми требованиями бакшиша. В их стенах зачастую хранятся очаровательные маленькие выставки — находки из этих мест. Благодаря им посетитель получает возможность составить себе общее представление и проследить связь между каменными орудиями, наконечниками стрел, украшениями, черепками и руинами, расположенными у самых дверей музея. Здесь же можно приобрести литературу об этой местности, специально подготовленную специалистами, доступную по содержанию, хорошо иллюстрированную и дешевую³.

^{Этот кувшин был изготовлен между 1100 и 1200 гг. н. э. племенем индейцев анасази. Высота сосуда 15 см. Он украшен черно-белым узором и имеет красивую и целесообразную форму.}

В небольших киосках, которые обычно являются частью музея, можно купить цветные диапозитивы гораздо лучшего качества, чем те, что делаешь самостоятельно даже в тех случаях, если заблаговременно наметишь места, откуда в определенное время дня можно получить наиболее эффектные снимки. В этих киосках продаются также тщательно выполненные копии с найденных в тех местах древностей и очень немного дешевых подделок, обычно предлагаемых в магазинах для туристов.

Кроме того, широко используются диорамы, которые очень редко можно встретить в европейских музеях. В них абстрактная информация из книг и брошюр, которую нередко непосвященный человек находит трудной для восприятия, переведена в ряд живых реалистических картин: «маленький театр из жизни доисторических времен». Он видит живую жизнь пуэбло и древних краснокожих людей, например сцены охоты на бизона, которого они пытаются копьями столкнуть со скалы. Это уменьшенные копии огромных диорам, которые демонстрируются в крупных музеях, прежде всего в Музее естественной истории в Нью-Йорке. И не удивительно, что американские музеи заполнены толпами детей и подростков. Сотрудники европейских музеев, взирающие на их обычно пустующие залы, могут только мечтать о таком наплыве посетителей.

Служба парков проводит также имеющие большое познавательное значение выставки. Неподалеку от Кайенты в Северной Аризоне в Национальном заповеднике навахо («Навахо нэшнл моньюмент») расположены три крупные группы развалин: Бетатакин, Кит Сиил и Инскрипшн Хаус. В 1661 г. испанцы оставили в нем, к сожалению, теперь уже не поддающуюся прочтению надпись. Бетатакин — одно из самых впечатляющих скальных жилищ Юго-Запада. Он выстроен на дне каньона в огромной созданной самой природой полупещере. Эта полупещера расположена в скале из красного песчаника, имеющей огромную высоту и раскрашенной во все вообразимые цвета веками струившимися потоками воды. Там между 1242 и 1300 гг., вплоть до времен Великой засухи, жил в многоэтажных домах и башнях один из народов пуэбло. В пещере можно насчитать 150 строений, в тон числе 6 кив и 13 открытых двориков-патио. Бетатакин, название которого означает «Дом на склоне горы», был в 1909 г. заново открыт Байроном Каминнгсом и Джоном Уэзериллом, а в 1917 г. заботливо восстановлен Нейлом М. Джуддом.

Спуск в каньон к руинам, проходящий между соснами Дугласа, пиньонов и можжевельника, длится ровно полтора часа. Более короткая дорога ведет к точке, с которой открывается величественный вид на весь пещерный ансамбль. Его постройки, находящиеся на достаточном удалении, в меняющемся свете солнца выглядят на редкость живописно.

Вдоль дороги Службой парков высажены растения, когда-то облегчавшие жизнь индейцев и просто делавшие ее возможной. Таким путем каждый посетитель получает наглядный ответ на вопрос о том, в какой мере эти «анасази», что в переводе означает «старики», умели использовать природу. Вот некоторые примеры.

Шалфей большой метельчатый (Artemisia tridentala). Плотный серо-зеленый кустарник высотой немногим выше метра, с очень сильным запахом и мелкими листьями, которые, будучи отварены, помогают от ревматизма и простуды. Индейцы хопи жуют это растение.

Скальная роза (Cowania stamburiana). Серо-зеленый кустарник высотой с человека. Отвар применяется для промывания ран. В настоящее время используется в качестве корма для крупного рогатого скота и овец.

Можжевельник односемянный (мексиканский кедр или Juniperus monosperma). Древесина используется в качестве строительного материала и дров. Ягоды съедобны. Из коры и ягод добывается зеленая краска для тканей.

Юкка узколистая (Yucca angustissima). Одно из важнейших полезных растений доисторических индейцев. Высота до колена человека. Имеет длинные ланцетовидные листья, используемые для плетения сандалий и корзин. Ее листья дают волокна, применяемые для самых различных целей. Ее шипы использовались в качестве иголок. Плоды съедобны. Из корней варилось мыло. Этот способ сохранился до наших дней; его применяют индейцы хопи и навахо.

Пиньон (Pinus edulis). Дерево, имеющее очень питательные и долго сохраняющиеся орехи продолговатой формы. Дает смолу, используемую для конопачения корзин, а также черную краску для шерстяной одежды.

Буйволова ягода (Sepherdia rotundifolia). Крупный серебристый кустарник со съедобными ягодами. Индейцы навахо готовят из вареных ягод мазь для овец, глаза которых пострадали от песчаных бурь.

Колючая груша (Opuntia erinacea). Невысокий дископодобный кактус, из плодов которого приготовляется желе, а после удаления длинных игол плоды высушивают на солнце и едят. Может храниться долгое время.

Сегодня существует множество возможностей для знакомства с миром развалин штатов Аризона, Нью-Мексико и района Фор Корнере. Наша книга вовсе не путеводитель. Поэтому мы ограничимся здесь самым беглым описанием одного-двух мест этого района с тем, чтобы затем подробно остановиться на руинах Меса-Верде, поскольку история открытий, составляющая главную тему нашей книги, выглядит здесь в высшей степени необычно.

^{«Доисторический Юго-Запад» с его пуэбло и «скальными городами» (включая пуэбло, существующие и в наши дни).}

Городок Тусон в южной части штата Аризона, не имевший никакого значения при жизни прошлого поколения, сегодня центр, где деловая жизнь бьет ключом. Здесь находятся основанный еще в 1891 г. Аризонский университет и Музей штата Аризона. Его антрополого-археологическое отделение на протяжении последних 30 лет развивалось под сильным влиянием личности Эмиля В. Хаури — крупного педагога и исследователя, руководителя «полевой школы» практической археологии, проводившего раскопки пещеры Вентана. Сюда же входят радиоуглеродная лаборатория и лаборатория дендрохронологии, в которой трудился основатель метода датировки по годичным кольцам деревьев доктор Дуглас.

Коллекции музея находятся в идеальном состоянии. Знакомство с ними представляет собой лучшую форму подготовки к поездке на Север.

По дороге на Феникс (111 км севернее Тусона) впервые встречаются руины. Это развалины Каса-Гранде — глиняно-желтой, напоминающей колоду постройки, когда-то насчитывавшей четыре этажа, которая является центром поселка, процветавшего 600 лет назад.

Путь, ведущий из Феникса до Флагстаффа, проходит сегодня по прекрасным дорогам, расположенным в двух типичных и прекраснейших ландшафтах Аризоны. Сначала он пролегает через пустыню, в которой, подобно многорожковым канделябрам, возвышаются только кактусы Сачуаро (требуется 70 лет, чтобы у него выросла одна ветвь). Дальше путь ведет в край фантастических, сверкающих красной и желтой краской скал. Перед Флагстаффом расположен «Замок Монтесумы» — одно из наиболее сохранившихся скальных жилищ. Он буквально висит — и это очень непривычно видеть — в расположенной на равном расстоянии от подножия и вершины скалы гигантской пещере. Мертвые, пустые окна смотрят на дорогу. Туда можно добраться только по приставным лестницам. Заботливый смотритель развалин поместил рядом с ними объявление: «Кто хотел бы иметь счастье видеть гремучую змею, пусть обратится к смотрителю».

Около 1450 г. город был покинут. Разумеется, этот «Замок Монтесумы» не имеет ничего общего с последним ацтекским царем, который был побежден Кортесом в 1520 г., а затем побит камнями собственным народом[27]. Он имеет так же мало общего с Монтесумой, как и расположенный вблизи «Источник Монтесумы» — круглое озеро, представляющее собой таинственную водную поверхность, возникшую, видимо, на месте падения метеорита, которая взирает на вас, словно глаз из земных глубин. Здесь индейцы строили труднодоступные скальные жилища в каменных стенах.

Музей Северной Аризоны во Флагстаффе, построенный много лет назад Эдвардом Б. Дансоном, является центром многочисленных антропологических, археологических, геологических, этнологических и биологических исследований. Музей построен на средства мецената и ученого Гарольда С. Колтона. О нем стоит сказать несколько слов. Колтон был сыном банкира из Филадельфии. Он родился в 1881 г. Сначала изучал зоологию и химию и стал профессором Пенсильванского университета. В 1912 г. он впервые приехал во Флагстафф, который насчитывал в то время 2000 жителей. В 1916 г. Колтон отправился в свои первые археологические экспедиции в окрестностях города1 используя для этого лошадей и мулов.

В 1926 г. он поселился во Флагстаффе и основал музей, директором которого был на протяжении 32 лет. Им были разработаны детальнейшие планы застройки города. В соответствии с ними Колтон строил из серо-коричневого базальта здания в стиле, который создал во Флагстаффе, и только там, целую архитектурную школу. Этот высокий, худой джентльмен с орлиным носом и тщательно ухоженными усами к моменту нашей первой встречи был уже 84-летним стариком, отличавшимся неистощимой энергией, бодростью духа и подвижностью. Однажды после обеда он повез меня за сотню миль к «своим» руинам.

Ему удалось выявить 156 пунктов, связанных с древнейшей историей Америки, опубликовать более 200 работ по самым различным вопросам, классифицировать 400 типов керамики Юго-Запада. Научные заслуги Колтона столь велики и многочисленны, что американский биографический словарь «Кто есть кто» уделил ему двадцать строчек. Их пришлось сплошь заполнить сокращениями, чтобы перечислить его заслуги. Колтон уже при жизни стал почти мифической фигурой археологии штата Аризона, и таким он останется навсегда.

Одна из его наиболее популярных и содержащих богатейшую информацию книг о доисторической эпохе северной Аризоны называется «Черный песок». Она посвящена главным образом последствиям катастрофы, имевшей место в 1064–1065 гг. н. э. северо-восточнее нынешнего Флагстаффа. Речь идет об извержении вулкана Кратера заходящего солнца (Сансет Крейтер). В результате извержения ближайшие к вулкану земли на площади более 800 км² были засыпаны черным пеплом, уничтожившим там всякую жизнь. В этой связи можно было бы вести речь об американских Помпеях. Но племя синагуас, обитавшее в тех краях, ютилось в примитивных землянках. Поэтому черные пески не погребли под собой никаких дворцов. Кроме того, «черная смерть» явилась началом новой жизни. Покрытая пеплом земля стала плодороднее, чем когда-либо в прошлом. Индейцы, которые вовремя покинули зону катастрофы, поспешили возвратиться. Молва о чуде плодородия распространялась все шире и вызвала небывалый приток на черные земли. Особенно мощный наплыв индейских семей наблюдался с Юга. Следует подчеркнуть — и это является самым важным, — что они принесли с собой новые идеи, новый жизненный опыт, новую, более высокую культуру. Страна и ее население изменились. После извержения вулкана поколение прежних обитателей землянок жило уже в трехкомнатных домах!

Когда сегодня индеец хопи смотрит на кратер, он уверен, что на него взирают оттуда некоторые из 250 качинас — обитающих там добрых и злых духов. Там же, в ущелье, прорытом в лаве, обитает могучий бог ветра Йапонча! И разве не он спустя полтора столетия после «счастливой» катастрофы медленно, но настойчиво сдул оттуда всю плодородную землю? В первой половине XIII столетия урожаи маиса становились все более скудными. Поля все больше пересыхали. В результате люди снова покинули эти места⁴.

В 29 км севернее Кратера заходящего солнца (Сансет Крейтер) расположены четырехэтажные развалины Вупатки, а в 34 км южнее — развалины Уолнат-Каньона.

В Вупатки также жили синагуас (испанское «син» означает «без»; «агуа» «вода»). Их название, связанное с именем Колтоваг несет в себе отзвук тяжелых условий жизни этих индейцев. Внутри Национального заповедника Вупатки («Вупатки нэпшл моньюмент») находится 800 развалин. Собственно Вупатки был заселен с 1120 по 1210 г. н. э. — на протяжении 90 лет. Это были годы, напоминающие библейское описание трагической судьбы Ниневии[28]. С той лишь разницей, что в Вупатки стояли жилые дома, а не дворцы, вместо храмов — кивы, а сам город был покинут, а не стерт с лица земли. Однако еще и сегодня там можно видеть две постройки, совсем необычные и имеющие большое значение для Юго-Запада.

Когда в 1933 г. в развалинах Вупатки начались первые раскопки, предпринятые Музеем Северной Аризоны, археологи наткнулись на степу. Она имела форму круга. Вдоль нее по всей длине шла ступень, очевидно служившая скамьей. Создавалось впечатление, что это была кива. Однако обычно имевшиеся в каждой киве сооружения для церемоний здесь полностью отсутствовали. Не было здесь и ни малейшего намека на то, что это круглое помещение когда-либо имело крышу. Могло ли оно являться кивой, иными словами, помещением, предназначавшимся для «тайных церемоний», оставаясь открытым посторонним взглядам и палящим лучам солнца? Археологи до сегодняшнего дня не могут точно установить действительное назначение этой постройки. Она является единственной в своем роде. За неимением лучшего определения, ее называют «амфитеатром».

^{Образцы многоцветной керамики из окрестностей Кайенты, штат Аризона.}

Вторая постройка представляет собой площадку для игры в мяч. Она не является единственным сооружением такого рода. Однако это самое северное из них. Площадка наглядно свидетельствует, сколь далеко распространились с юга элементы духовной и материальной культуры, игры и танцы. Ведь эти «корты» для игры в мяч ведут свое происхождение из Мексики. Первыми их увидели испанские солдаты. Они же оказались первыми, кто получил возможность взять в руки удивительные эластичные мячи, которыми на этих площадках играли индейцы. Это были первые каучуковые мячи, которые увидел белый человек. Два экземпляра таких мячей было найдено в Аризоне.

Мы уже не сможем вырваться из мира руин и еще заселенных пуэбло после того, как, заехав в Синагуаские скальные жилища Уолнат-Каньона, снова двинемся на север и у Туба-Сити свернем с шоссе на восток. Здесь в стране хопи первым нам встретится Ораиби — старейший из обитаемых городов Соединенных Штатов. Люди живут в нем непрерывно с XII в. Следовательно, он старше Берлина и является таким же древним, как Москва.

^{Орнамент на керамических изделиях из Чако-Каньона, штат Нью-Мексико.}

От Туба-Сити к северо-востоку ведет «навахо трейл» (индейская тропа). Сегодня она уже не является «тропой», а представляет собой шоссе, идущее до Кайенты. Президенту «Тедди» Рузвельту, который был страстным охотником, требовалось затратить несколько дней, чтобы добраться верхом до этого участка. Он ночевал в Кайенте на одинокой ферме одного из братьев Уэзериллов и находил такие путешествия достаточно увлекательными, чтобы писать о них газетные статьи. Еще десять лет назад Кайенту вряд ли посещало более дюжины путешественников в месяц (если, разумеется, не считать участников экспедиции, проводившей раскопки в расположенных неподалеку оттуда руинах Бетатакина). Сегодня и там стоят роскошные мотели.

Дальше мы продвигаемся по Каньону Шелли в направлении Нью-Мексико, где на протяжении долгих лет вели раскопки супруги Моррис. Сделав крюк, чтобы посетить Фор Корнере, мы продолжаем путь по головокружительному серпантину дороги, ведущей на Меса-Верде (штат Колорадо). И вновь попадаем в пределы штата Нью-Мексико. Проехав через Фармингтон к югу, мы увидим в стороне от дороги № 44 пуэбло Бонито. Этот огромный комплекс с самого начала представлял наибольший интерес с археологической точки зрения. Именно обнаруженные там слои, черепки и годичные кольца деревьев впервые дали возможность археологам проследить ход истории.

Восемьсот помещений, достигающих высоты четырех-пяти этажей, покоятся на мощных, сложенных из камня стенах. В построенном между 919 и 1130 гг. н. э. пуэбло (там имеются многочисленные остатки более древних построек), по приблизительным оценкам, жило до 1200 человек. Начиная с 1897 г., когда там были проведены первые раскопки Джорджем Н. Пеппером, продолженные затем Нейлом М. Джуддом, пуэбло вновь и вновь подвергался детальнейшим исследованиям. Около 100 000 т песка было перемещено с помощью лопат, кирок и ручных тачек. Первые бульдозеры, которые в те времена назывались «паровая лопата», было опасно использовать для раскопок. По словам Энн Моррис, как-то один из водителей был крайне возмущен тем, что найденная им половина мумии не вызвала никакого интереса у ученых.

Пуэбло занимает такую же площадь, как и здание Капитолия в Вашингтоне. В отдаленных окрестностях пуэбло на расстоянии от семи до сорока миль лежат еще пятнадцать развалин. В Бонито были найдены самые красивые украшения из бирюзы, среди них ожерелье, составленное из 2500 бирюзовых шариков!

Дальше в штате Нью-Мексико в обширной долине реки Рио-Гранде между городами Альбукерк и Санта-Фе руины и заселенные пуэбло тянутся вперемежку друг с другом вплоть до Таоса. Очарование Санта-Фе, городка, сохранившего в архитектуре вплоть до сегодняшнего дня все характерные черты его индейско-испанского прошлого, заслуживает отдельного рассказа. Музеи в Альбукерке и в старинном губернаторском дворце в Санта-Фе чрезвычайно достопримечательны. В 1948 г. впервые была начата планомерная аэрофотосъемка и получены первые снимки с воздуха двадцати пяти пуэбло, расположенных от Акомы на юге до Таоса на севере. Сравнив эти снимки с измерениями⁵ проводившимися на земле, Стенли А. Стаббс прокомментировал и опубликовал их в 1950 г. в своем труде «Пуэбло с птичьего полета».

Таос, вероятно, наиболее посещаемый из всех пуэбло. В то же время на него наложила наиболее сильный отпечаток индустрия туризма и связанные с ней отрасли деятельности. Ему 600 лет. Он был основан племенами, бежавшими от засухи из долины реки Сан-Хуан. Позже здесь находился центр уже упоминавшегося восстания индейцев пуэбло против испанского господства, разразившегося в 1680 г. под руководством лекаря Попе. Сегодня в Таосе проживает около 1200 человек. Самым выдающимся посетителем тех мест был, вне всякого сомнения, швейцарский психолог К. Г. Юнг, хотя этот факт и прошел почти не замеченным в специальной литературе. Этот известный психолог и автор классификации психологических типов в 1921–1925 гг. встречался здесь с индейским вождем Очвиайем Биано. Он называет его так, хотя пуэбло никогда не имели вождей. В наши дни они имеют официального «губернатора», который представляет их во всех делах с белыми. Кроме того, они имеют гораздо более влиятельных и располагающих внутри пуэбло гораздо большей властью касиков[29], избираемых тайными сообществами и по сей день абсолютно неизвестных белым властям. Человек по имени Биано высказал Юнгу свое весьма невысокое мнение обо всех белых, закончив его следующими словами: «Мы считаем, что все они сумасшедшие». На вопрос Юнга, почему они так считают, Биано ответил: «Потому, что они говорят, что думают головой». «Но ведь это естественно, — ответил Юнг и спросил:

— А чем думаешь ты?» «Мы думаем вот чем», — сказал индеец и показал на сердце. От неожиданности Юнг лишился дара речи. «Я погрузился в длительное раздумье… Этот индеец коснулся нашей уязвимой точки и затронул нечто такое, что мы не воспринимаем по своей душевной слепоте».

Несколько дней спустя он сидел на крыше пятого этажа пуэбло и вел новый разговор с Очвиайем. В результате этой беседы ему удалось (здесь все излагается по его дневнику) проникуть в таинства оккультных наук и внезапно понять некоторые бывшие ему неясными места из сочинений Павсания[30] и Геродота⁶.

Другой психолог сумел сделать более точные наблюдения и высказать суждения, отличавшиеся большей глубиной. Но он был поэтом, который долгое время прожил в Нью-Мексико. Это был не кто иной, как Д. X. Лоуренс. Следует прочитать три его коротких наброска: «Индейцы и зрелища», «Танец прорастающего маиса» и «Змеиный танец хопи»⁷.

Общественные и религиозные традиции, сохранившиеся в пуэбло до наших дней, уходят своими корнями в глубины доколумбовой эпохи. Например, их общественные обычаи.

«Женщины пользуются в обществе пуэбло большой властью. Им принадлежат дома и все, что находится внутри их. Женщина может как само собой разумеющееся сказать: «Это мой дом, а там, снаружи, находится дом моей бабушки!» Даже когда мужчина возвращается нагруженный убитой им дичью с охоты домой, в тот самый момент, как только он поднимет дичь над порогом дома, она становится собственностью его жены… Муж живет с женой в ее доме. Когда он женится на женщине из другой деревни, то уходит жить туда. Вдовец возвращается в дом своей матери.

^{Вазы, кувшины, чаши из Шелли-Каньона, штат Аризона.}

Ребенок часто носит фамилию матери. Мальчик принадлежит к клану матери. Этот клан всегда иной, чем клан отца, ибо лица, принадлежащие к одному клану, не могут вступать в брак между собой. Самую важную роль в жизни юноши играет дядя с материнской стороны — брат матери. Он вводит юношу в свой клан и является его крестным, когда тот вступает в религиозное сообщество. Определенные виды работ выполняются женщинами, другие — мужчинами. Помимо множества работ по строительству и ремонту домов, женщины ухаживают за садами, выполняют легкие полевые работы, готовят пищу, изготовляют керамические изделия и корзины. Мужчины охотятся, выполняют тяжелые работы в поле и ткут. Каждый жених хопи должен выткать для своей невесты полный свадебный гардероб, включающий в себя одежды и одеяла.

Такое общество, где люди ведут свое происхождение от матерей, называется матриархатом. Когда женщина хочет развестись с мужчиной, она просто кладет перед дверью его одеяло и обувь. Это показывает, что его не желают больше видеть»⁸.

В этом описании автор намеренно чрезвычайно упрощает данные отношения. В действительности они настолько сложны и в большинстве случаев имеют такую едва различимую глубокую религиозную основу, что со времен Моргана и Банделье появились буквально тысячи публикаций, посвященных только одной этой проблеме.

За 2000 лет, если считать от эпохи «корзинщиков», индейцы пуэбло не открыли ни колеса, ни плуга и не знали железа. Они не имели ни лошадей, ни крупного рогатого скота, ни овец, ни свиней и сумели приручить только собаку и индюка. Они не сумели изобрести никакой письменности, не говоря об алфавите. Тысячи изображенных на скалах пиктографов (это слово означает «рисуночное письмо») как средство передачи информации имеют очень ограниченное значение. Единственная реальная индейская письменность была изобретена и составлена немощным, но духовно богатым индейцем-чироком Секвойей, который родился около 1760 г. в Теннесси и умер в 1843 г. в Мексике. За двенадцать лет он составил разновидность алфавита с тем, чтобы развить способности своих соплеменников и тем самым сделать их равными по способностям с белыми людьми. Это была настоящая письменность, которую можно было учить, с помощью которой можно было читать и писать, но которая тем не менее не смогла пробить себе дорогу.

^{Образцы алфавита, изобретенного индейцем чироком Секвойей, который должен был помочь приобщению индейцев к культуре белых людей Это единственная собственно индейская система письма (наполовину алфавит, наполовину силлабическое письмо), когда-либо существовавшая в Северной Америке. Она относится к 1800 г. н. э.}

И несмотря на все это, достижение высшего уровня развития культуры было возможно. Это блестяще доказали майя и ацтеки в Мексике, инки в Южной Америке. Они создали сложнейшую государственную организацию, возводили монументальные постройки, делали ошеломляющие открытия в астрономии и математике (майя создали самый точный в мире календарь и открыли ноль). Племенам пуэбло было очень далеко до того, чтобы подняться на эту ступень высшей культуры. Чего же им не хватало из того, чем располагали народы Центральной Америки? Что помешало им сделать этот шаг?

Вспомним, что говорил Киддер в 1924 г.: «Лишь очень немногие народы так близко подошли к цивилизации, как индейцы пуэбло, сумев сохранить при этом в неприкосновенности столь необходимую демократию первобытной жизни… У них не было ни бедных, ни богатых. Все семьи жили в одинаковых жилищах и питались одинаковой пищей. Главенствующее положение в общественной или религиозной жизни достигалось исключительно благодаря индивидуальным способностям и являлось вознаграждением за оказанные общине услуги»⁹.

Почему они не воспринимали более интенсивное влияние, исходившее с юга? Диапазон этого влияния до сегодняшнего дня продолжает оставаться предметом споров. Может быть, они упорно желали жить в условиях описанной Киддером ранней демократии, где чувствовали себя почти счастливыми?

В 50-х годах английский археолог Жакетта Хоукс со своим мужем драматургом Дж. Б. Пристли побывала среди пуэбло. Она была потрясена увиденным: «Неужели все увиденное нами действительно возникло не под влиянием искры, попавшей сюда из Старого Света? Если это действительно так, то это весьма важно. Тогда человек предстает существом, которому присуще глубокое внутреннее стремление к городской цивилизации, к возведению алтарей, храмов и дворцов. Если бы я была американским археологом, я бы не думала ни о чем другом, кроме поисков ответа на вопрос, где же здесь находится истина»¹⁰.

В свою очередь Д. X. Лоуренс писал о пуэбло: «То, что они не разрушились, остается тайной. То, что эти четырехэтажные кучи глины продолжают стоять многие сотни лет, в то время как греческий мрамор рассыпается в прах и рушатся соборы, остается чудом. Простая человеческая рука с комком свежей мягкой глины оказывается более быстрой и более могучей, чем время, чем столетия»¹¹.

После стольких фактов мы завершаем главу романтической историей, которая могла бы быть названа «Потерянный город Лукачукай».

Заблуждается тот, кто думает, будто исследования пуэбло и скальных жилищ завершены. Сотни пещер и развалин пока еще не открыты. А потому они молчат, храня свои тайны. Они еще ждут своих исследователей. Сегодня почти полностью исчезла мечта, возбуждавшая людей 30-х годов, мечта об открытии сказочного городаг возможно, новой Сиболы. Но ведь еще Моррис всерьез относился к такого рода слухам, а именно к слухам о «потерянном городе Лукачукай».

Насколько нам известно, эти слухи совсем не такие старые. Создается впечатление, что они возникли лишь в начале нынешнего столетия. По этому поводу Энн Моррис писала с иронией: «Детали этой необычной истории знаем я и Эрл… Это как раз один из тех случаев, когда мы знаем человека, который знал одного индейца, в свою очередь знавшего другого индейца…»¹²

Эти слухи, как и положено настоящим слухам, вели в неизвестность. В данном случае — в тогда еще недостаточно исследованный район, расположенный южнее Фор Корнере, где, например, целая горная цепь под названием Чуска, или Тунича, изображается на картах то высокой, то низкой, а то и вовсе исчезает. Сегодня туда ведет шоссейная дорога № 666, проходящая чуть восточнее вдоль всей этой области.

В соответствии со слухами речь шла об одной местности, которую индейцы навахо называли «Лу-ка-чу-кай», что означает «место с зарослями белого тростника». Если собрать воедино все сведения, то получится, что эта местность должна была находиться внутри ареала площадью более 50 км². Его следовало обязательно найти!

Однако сделать это было совсем непросто, имея в виду природу данного района, который отличается необычной дикостью! Полное отсутствие дорог, нагромождения скал, расселины, по которым в сезон дождей несутся бурные потоки воды, сдерживали любое исследование.

Наряду со всякого рода слухами имелось точное, заслуживавшее доверия сообщение. В 1909 г. два францисканских монаха — отцы Финтан и Ансельм бродили вдоль и поперек по дикой горной местности. Однажды в полдень они добрались до высокого утеса и решили отдохнуть. Их проводник, молодой индеец навахо, неожиданно исчез. Вскоре он появился вновь. Он принес с собой «олью» необычайно большой, украшенный чудесным орнаментом глиняный кувшин для воды. И совершенно целый!

Оказалось очень кстати, что отец Финтан когда-то помогал в создании коллекции керамики Бруклинского музея. Он опознал редкость и тут же спросил проводника: «Где ты это взял?» В ответ навахо сделал широкий жест, охватывавший весь горизонт и скрывавший всякую возможность точно определить место.

Тем не менее он рассказал, что там, откуда он принес кувшин, находилось бесчисленное множество других таких же сосудов. Как? Просто так, на поверхности земли? И совершенно неповрежденных? Конечно, ответил юноша. Кроме того, там находятся большие дома и высокая, высокая башня. И все совершенно целое? Да, и притом многие кувшины стоят наполненные зернами маиса. Рядом с ними — многочисленные «метатес», небольшие, тщательно оформленные каменные плиты для растирания зерна, множество очень красивых одеял и чудесных сандалий. Очевидно, сказал индеец, анасази (древние люди) вынуждены были покинуть свои жилища совершенно неожиданно — ив один прекрасный день они наверняка туда вернутся.

Преподобные отцы описали внешний вид кувшина супругам Моррис, которые пришли к выводу, что он принадлежал, вероятно, к периоду пуэбло III, времени расцвета Юго-Запада. Еще больше в этом убеждали высокие дома и башня. Если все там действительно уцелело, то археологов ожидала бы необычайная удача.

Естественно, что преподобные отцы хотели купить олью. Но тут молодой навахо заупрямился. Ни деньги, ни слова не могли сломить его упорство. Он объяснил, что эта вещь принадлежала анасази и он только взял ее взаймы, чтобы показать своим друзьям. Потому он, вполне естественно, должен вернуть ее обратно! Здесь на память одному из монахов пришла история с неким мистером Кеннеди. На протяжении многих лет он украл из Музея естественной истории в Нью-Йорке один за другим не менее 400 предметов древнеиндейского обихода. Причем он делал это отнюдь не ради собственного обогащения или удовлетворения страсти к коллекционированию, а чтобы возвратить эти предметы индейцам!

Точно так же поступил индеец. Через полчаса он возвратился обратно, и три путника продолжили свой путь. Преподобные отцы встретили Морриса и рассказали ему о происшествии. Они обещали когда-нибудь вернуться на место привала. По их словам, это место было нетрудно найти, а «потерянный город» должен был находиться в 15 минутах ходьбы оттуда и именно там его следовало искать.

Но здесь они заблуждались. Эрл и Энн Моррис располагали точным описанием места. Однако, несмотря на неоднократные утомительные попытки, им так и не удалось его обнаружить. В 1927 г. Эмиль В. Хаури провел половину лета в этом районе каньонов, исследуя многочисленные руины, но ни одни из них не соответствовали сказочному «потерянному городу». С мифом покончено. Ни в одном современном труде по археологии название Лукачукай больше не упоминается. Несколько лет назад я встретил на шоссе № 666 индейцев навахо, которые еще носили твердые шляпы и короткие косы уходящего в прошлое старого поколения. Когда я начал настойчиво расспрашивать их о Лукачукай, они ответили, что никогда не слышали такого названия.

Они были плохо информированы. По другую сторону границы — в штате Аризона в тени огромного, высотой в 2700 м, пика Метьюза расположен небольшой поселок, носящий звучное и таинственное название Лукачукай.

11. Любопытные братья из Меса-Верде

Однажды в жаркое послеполуденное время два всадника ехали по выжженной местности вблизи Чако-Каньона. Это были фермер Ричард Уэзерилл и его пастух Билл Финн. Они хотели выяснить, кто убил любимую лошадь дочери Уэзерилла Элизабет. Приблизившись к руслу реки, фермер и пастух столкнулись с группой индейцев навахо, часть которых была вооружена.

То, что произошло потом, так и не было точно установлено, несмотря на усилия властей. По словам оставшегося в живых Финна, к ним приблизился знакомый им обоим индеец навахо Чис-чиллинг-бегей и вступил с ними в разговор. Затем они расстались. Солнце слепило, поэтому никто не мог точно видеть, что произошло потом. Раздался выстрел. Пуля просвистела над головой Финна. Еще один выстрел. Пуля попала ему в грудь и сбросила с лошади. Уэзерилл был убит на месте.

В 1910 г. такие события не являлись чем-то необычным. И у нас не было бы основания рассказывать эту трагическую историю, если бы не Ричард Уэзерилл, возможно последний искатель приключений в стране навахо и самый необычный археолог-любитель из всех, когда-либо живших на Юго-Западе.

Его судьба типична для судеб многих других любителей в науке. Специалисты признали его против своей воли и тут же принялись его порочить: его объявили человеком, способным на любой проступок во имя наживы, человеком, который обогатился на торговле с индейцами навахо, похитителем скота, «четырежды представавшим перед судом». Вот как в действительности выглядело его «обогащение» за счет индейцев. Когда Уэзерилл погиб, вдова нашла на банковском счете 74 долл. 23 цента. В то же время долговые обязательства индейцев навахо Уэзериллу составляли несколько тысяч долларов!

Мы должны быть признательны издателю одной небольшой газеты в штате Массачусетс Френку Мак-Нитту. Во время многочисленных поездок на Юго-Запад с упорством, граничившим с фанатизмом, он собирал факты о Ричарде Уэзерилле и сумел отстоять его честь в книге «Ричард Уэзерилл — Анасази». Благодаря Мак-Нитту мы знаем сегодня (в подтверждение своих выводов он приводит огромное количество документов), сколь значительную роль сыграли этот простой фермер и его братья в археологии Юго-Запада.

Их было пять братьев: Ричард, Бенджамин, Джон, Клейтон и Уинслоу. Мы не имеем возможности описывать здесь во всех подробностях жизнь пионеров, которую вели эти пятеро квакеров. Нас интересует прежде всего история открытия Меса-Верде.

Само собой разумеется, они были любителями. Но они отнюдь не были неграмотными людьми. Они рисовали, фотографировали, пробирались в самые дикие места и недоступные каньоны. Они сообщили первые обоснованные сведения о «корзинщиках» и скальных жилищах Меса-Верде.

^{Необычный орнамент на чаше из Меса-Верде, штат Колорадо. Большинство узоров, использовавшихся людьми, жившими в Меса-Верде, имело строго геометрический характер (до 1300 г. н. э.)}

Меса-Верде, как это следует из самого названия, представляет собой большую, покрытую зеленью плоскую гору площадью 24 на 32 км, поднимающуюся в юго-западном углу штата Колорадо на 600 м над окружающей местностью.

С тем чтобы меня не заподозрили в излишней предвзятости и преувеличениях, когда речь идет о том, что можно увидеть в Меса-Верде, я предоставляю слово свидетелю, стоящему вне всяких подозрений — английскому археологу Жакетте Хоукс. К моменту первого приезда в Меса-Верде она вдоволь насмотрелась на самые различные чудеса Старого Света. Тем не менее она писала:

«Мы мчались с захватывающей дух скоростью через низкий лес. Все казалось спокойным и однотонным. Совершенно ровное плато без каких-либо подъемов и спусков. Как вдруг мы оказались у края глубокого каньона. Земля перед нами разверзлась. Отвесные стены верхней части обрыва были сложены из желтых и коричневых слоев песчаника. Внизу они отступали крутыми скатами, темными от покрывавшей их растительности. Эта так неожиданно открывшаяся величественная картина была сама по себе восхитительна. Но там на противоположной стороне каньона к тому же находился висящий в воздухе город. Маленький, бледно-золотистый город с башнями и домами, который открывала нам широкая овальная пещера в скалах. Темные вершины пихт поднимались к самому подножию домов. Густая тень пещеры оттеняла город огромной дугой. Но фасады домов и башен стояли, залитые ярким солнечным светом. Их мельчайшие уголки были высвечены, а двери и окна выступали словно черные как смоль четырехугольники. Обрыв каньона походил на камень с тончайшим изображением, врезанным в скошенную овальную поверхность. Известняки вздымались отвесно вверх — к лесу, к бескрайней синеве неба. Там, по ту сторону обрыва, золотистый город выглядел таким бесконечно далеким, таким прозрачным и мирным в своей каменной оправе, что воспринимался как сон или мираж, возникший в пустыне»¹.

Точно так же Меса-Верде должна была действовать и на тех, кто первым увидел руины. Скорее всего, это был капитан Дж. Н. Макомб в 1859 г. (в 1776 г. священник Франсиско Атанасио разбил свой лагерь, но лишь вблизи от этого места)².

Однажды прохладным декабрьским утром 1888 г. на сцену выступил Ричард Уэзерилл. Со своим двоюродным братом Чарли Мейсоном он разыскивал пропавший скот. Собственно говоря, он уже раньше открыл руины невдалеке от родительской фермы. Около этих развалин как раз в 1885 г. ночевала необычайно предприимчивая девица, некая Виргиния Донейхью, которая вопреки настоятельным советам и предложениям побыстрее убираться домой занималась вместе с братьями Уэзериллами поисками наконечников стрел и древней керамики. Она возвратилась на следующий год, и 6 октября 1886 г. они вместе, судя по всему, открыли самые впечатляющие развалины — так называемый «Дом с балконом». Однако самое значительное открытие удалось сделать Ричарду и его кузену. Это был так называемый «Скальный дворец» — самый крупный из скальных жилищ, насчитывающий 200 жилых построек и 23 кивы. Здесь же 18 декабря 1888 г. были открыты «Развалины у елей», а на следующий день — еще одни с возвышавшейся четырехугольной башней, получившие поэтому название «Руины четырехугольной башни».

^{Схема 6.}

Анасази — так называли людей, которые жили здесь в доколумбову эпоху, и Анасази стало почетным прозвищем Ричардал данным ему индейцами. Уэзериллы были неутомимы в продолжении поисков. Они охотно помогали другим. Для любого, кто приезжал туда и проявлял горячий интерес они были крайне необходимы в качестве проводников. Тем, что в 1893 г. шведский археолог Густав Норденскёльд смог издать первое научное сообщение «Скальные жилища Меса-Верде» он не в последнюю очередь был обязан любопытным братьям, и больше всех Ричарду.

Сегодня мы знаем, что история Меса-Верде началась около 500 г. н. э. и, подобно истории многих других пуэбло и скальных жилищ на этой территории завершилась около 1300 г. н. э.

Расстояния, которые Ричард преодолел в седле и пешком, огромны. Благодаря знакомству и дружбе с учеными расширился его опыт, развилась способность делать самостоятельные выводы. Вероятно, он был первым, кто сумел точно определить зону расселения народа, жившего задолго до индейцев пуэбло и обитателей скальных жилищ. Именно он первым дал этому «докерамическому» периоду название баскет-мейкер — период «корзинщиков», под которым он известен вплоть до сегодняшнего дня. Первое подробное описание этого народа относится, скорее всего, к 1894 г. Статья не подписана именем Уэзерилла. Однако Мак-Нитт, его лучший биограф, не колеблясь, считает, что автором является Уэзерилл. Киддер в свои студенческие годы еще относился с предосторожностью к этому «открытию Уэзериллами целого народа» до тех пор, пока он блестяще не доказал своими собственными открытиями его существование. Еще в 1897 г. Митчелл Прудден при содействии Уэзерилла опубликовал описание, которое не должно было оставить никаких сомнений³. Вот выдержка, которая доказывает точность описания, данного Уэзериллом.

«На глубине немногим меньше одного метра под самым нижним слоем останков жителей скального «города» мы обнаружили следы совершенно другого племени. Разница отчетливо прослеживалась по форме головы, которая от природы была удлиненной, или долихоцефальной. Обитатели скального «города» в том виде, как мы их обнаружили, имели на задней части головы вертикальную отлогость, которая искусственно превращала их в брахицефалов. Мы извлекли из пещеры девяносто два скелета. Они находились на глубине от метра сорока до двух метров десяти сантиметров. Останки трех жителей скального «города» мы обнаружили на глубине от шестидесяти до девяноста сантиметров. В центральной части пещеры скелеты лежали так плотно рядом, что соприкасались друг с другом»⁴.

^{Поселение № 499 (около 1130 г. н. э.). Схематическая реконструкция Клиффорда Меритью.}

Первые фотографии на Запад привез Уильям Генри Джексон около 1874 г. Джексон, фотограф американского Запада и его эпохи пионеров, изготовил даже глиняные модели скальных «городов», которые демонстрировались в Филадельфии на выставке, посвященной столетию американской революции. До этого в Северной Америке никто абсолютно ничего не слышал о такого рода скальных постройках. Эти модели и фотографии произвели такую сенсацию, что время от времени отвлекали посетителей от главного экспоната выставки — от изобретенного А. Грехемом Беллом телефона⁵.

Не имеет смысла пытаться и дальше описывать развалины Меса-Верде. Часть этой территории сегодня носит имя Уэзерилла: Меса-Уэзерилл. В ноябре 1959 г. и в феврале 1964 г. проводившиеся в этом районе раскопки были подробнейшим образом описаны «Нэйшнл джиогрэфик мэгэзин» («Национальным географическим журналом»). Эти материалы представляют большой интерес для неспециалистов⁶.

В наше время, два поколения спустя после Уэзерилла, мы располагаем двумя красноречивыми цифрами. С тех пор как в 80-х годах братья открыли Меса-Верде, она превратилась в место массового паломничества. В 1966 г. развалины посетило в общей сложности 423 366 человек. За одно лишь следующее лето — 322 444 человека. Я не знаю ничего, что нагляднее свидетельствовало бы об интересе американцев к истории. Тем более что подъем на Меса-Верде вдоль бездонных каньонов требует крепкого здоровья⁷.

После того как Меса-Верде уже длительное время была объявлена национальным парком (Дж. Фьюкс осуществил первую археологическую организацию этого заповедника; сегодня же там находится постоянная археологическая станция с богатейшим музеем), американская общественность несколько лет назад была встревожена сообщением, что над прекраснейшими индейскими «городами» нависла величайшая угроза. Самолеты военно-воздушных сил США, проносящиеся со сверхзвуковой скоростью над скальными жилищами, вызвали неожиданное появление трещин в древних постройках, которые на протяжении многих веков твердо противостояли любым невзгодам. В 1967 г. этой проблемой было вынуждено заняться правительство. «Нью-Йорк таймс» публиковала по этому поводу пространные сообщения. В них, например, приводились слова индейца навахо по имени Гай Йаззи Теллер, который был очевидцем того, как после пролета реактивного истребителя обрушились скалы и погребли под обломками одну из древних развалин⁸.

Сохранилась лаконичная запись Альфреда В. Киддера, который много десятилетий спустя после описаний, сделанных Уэзериллом, вновь проехал через Меса-Верде. Эта запись гласит:

«Много лет назад я и Джесси Нусбаум исследовали скальные жилища на западном склоне Меса-Верде. Мы увидели одно из них висящим высоко над нами на противоположной стене каньона и решили рассмотреть его поближе. Однако подъем по отвесной стене и через узкий выступ скалы с глубоким обрывом под ним оказался чрезвычайно трудным. В конце концов мы его одолели. Полные воодушевления по поводу нашего открытия и успешного восхождения, мы смотрели через расщелину в скалах на развалины. Как раз там перед нашими глазами находилась поставленная на ребро каменная плита. На ней мы прочли следующие слова; «Что за глупцы эти смертные. Р. Уэзерилл»⁹. Итак, «простой фермер» Уэзерилл знал Шекспира. «Что за глупцы эти смертные» — это слова, с которыми Пек обращается к Оберону в комедии «Сон в летнюю ночь»!

12. Индейцы культур кочисе, могольон и хохокам — «исчезнувшие бесследно»

«От культуры кочисе возникла культура могольон; последняя дала жизнь культуре хохокам, чтобы затем, пройдя эпоху баскет-мейкеров («корзинщиков»), превратиться в культуру пуэбло»¹.

Как это произошло? Может быть, археологи внезапно открыли всю цепь исторического развития, о которой еще никто не знал в тот период, когда изучение истории индейцев пуэбло шло уже полным ходом? Может быть, культура североамериканских индейцев имеет более глубокие корни, а самое главное, может быть, она распространялась гораздо дальше на юг?

Мы привели цитату из работы Мак-Грегора 1965 г., и она лишний раз подтверждает мнение Гарольда С. Гладвина и Эмиля В. Хаури, высказанное ими еще тридцать лет назад и подтвержденное Хаури в 1943 г.².

Однако через двадцать семь лет Хаури уже не говорил об этом столь категорично. Как и прежде, он полагал, что культура могольон произошла от культуры кочисе (при культурном воздействии из Мексики); индейцы же культуры хохокам были иммигрантами, принесшими с собой на Юго-Запад совершенно новую культуру, что, впрочем, не исключало, как мы увидим, более позднего мексиканского влияния.

Если не принимать во внимание сравнительно отсталую культуру патайан, то можно сказать, что культуры кочисе и могольон, занимавшие южную Аризону и называемые также «культурами пустыни», совпадают друг с другом. По поводу культуры могольон П. С. Мартин, специально занимавшийся ею, сказал в 1959 г.: «Термин «могольон» выбрали для того, чтобы назвать культуру племен, занимавшихся земледелием, умевших строить дома и изготовлять керамические изделия… Этот термин относится к одной из самых продолжительных и непрерывных традиций культурного развития в Северной Америке, корни которой уходят в шестое тысячелетие до н. э…», и затем неожиданно продолжает: «… ее стволы, ветви и листья растут и в наши дни. Таким образом, культура эта охватывает период приблизительно в 8000 лет»³.

Что же касается времени зарождения этих культур1 то ученые сейчас не столь щедро приписывают им глубокую древность. Чтобы дать правильное представление о времени, мы составили таблицу, основанную на новейших исследованиях:

Культура хохокам

1700 г. н. э. — современность

1600 г. — поздняя эпоха

1450–1300 гг. — классическая эпоха

1200-900 гг. — эпоха оседлости

700-500 гг. — эпоха колонизации

600 г.

400 г.-300 г. до н. э. — ранняя эпоха

Культура могольон

1200 г. — могольон V

1100 г. — могольон IV

700 г. — могольон III

600 гг. — могольон II

400 г.-300 г. до н. э. — могольон I

В этой таблице учтены исследования Мак-Грегора, опиравшегося при классификации памятников хохокам на Г. Гладвина (1936 г.), а при составлении схемы развития культуры могольон на Дж. Уита (1955 г.)

Что же касается культуры хохокам, то она может быть теперь датирована гораздо точнее с помощью нового метода, примененного Робертом Л. Дюбуа из Аризонского университета. В качестве исходного материала он взял остатки древних очагов. Метод называется «археомагнетизмом» и основан на том, что делает исторические выводы из географических фактов, и на том, что игла компаса никогда не указывает точно на север, и в разные периоды времени отклоняется по-разному. В начале н. э. она указывала не туда, куда указывала во времена Колумба или указывает теперь⁴.

Метод радиоуглеродной датировки позволил установить время остатков древесного угля в кострищах периода хохокам с точностью ±100 лет — 425 г. до н. э. Новым же методом было отнесено к 300 г. до н. э. самое древнее из обнаруженных кострищ.

Фактически развитие культуры хохокам происходило между 500 и 1100–1200 гг. н. э., после чего она стала постепенно исчезать. Но четыре более ранних этапа могут быть выделены достаточно четко и даже точнее, чем на опубликованной выше странице. Таким образом, всего в истории этого «исчезнувшего» народа было не менее семи этапов культурного развития, этапов, в течение которых произошло много различных изменений и нововведений. И лишь одно оставалось неизменным архитектура.

Создатели культуры хохокам с самого начала занимали особое положение, и мы хотим им посвятить эту главу, ибо «синтез требует не только обобщения, но и строгого отбора»⁵.

Слово «хохокам» на языке индейцев пима означает «исчезнувшие бесследно», и очень долгое время это определение казалось оправданным⁶.

В 1927 г. Гарольд С. Гладвин, инициатор и руководитель экспедиции Археологического фонда Хила-Пуэбло из г. Глоб в Аризоне, впервые наткнулся на явные следы этого народа, но ему потребовались годы для определения местонахождения тысяч доисторических поселений, пока ему удалось открыть в 45 км южнее г. Феникса Снейктаун — вероятный центр культуры хохокам. С самого начала не было недостатка вводящих в заблуждение открытий. Например, Киддер и Гладвин спорили о том, относятся ли величественные многоэтажные руины «Каса-Гранде» («Большого Дома») к памятникам культуры хохокам; Гладвин с этим не был согласен. Когда же он во время пробных раскопок наткнулся на маунд 3 м высотой и 50 м в диаметре и открыл твердый и явно обработанный каменный блок, он решил пересмотреть свое отношение к точке зрения Киддера. Но затем Гладвин углубил свой раскоп и обнаружил, что «древний» блок был сделан из бетона с вцементированной в него железной трубой — он оказался межевым знаком землеустроительного управления США⁷. Во всяком случае, в 1934 г. в Снейктауне, индейском поселке, насчитывавшем около 50 жителей, археологи разбили свой первый лагерь; в нем с самого начала был целый штат специалистов, а также многочисленные помощники-индейцы из племени пима. Начальником экспедиции был тридцатилетний Эмиль Уолтер Хаури. Как оказалось, он организовал образцовые раскопки. (Заметим, что он попутно провел и археологические исследования культуры могольон, отчет о которых «и в наши дни является важной вехой для археологических работ на Юго-Западе» — так об этом пишет Мартин.)⁸

^{Рисунок индейцев хохокам.}

Турист, знакомый с археологией, прибывший около 1966 г. в Снейктаун и увидевший широкое поле, где уже дважды производились раскопки (ибо в 1964 г. Хаури углубил раскопы), был бы, вероятно, разочарован, хотя 3 апреля 1965 г. Служба национальных парков объявила поселок историческим заповедником, охраняемым законом. Это произошло на торжественной церемонии, в которой приняли участие не менее пятисот индейцев пима и марикопа, которые, возможно, являются потомками индейцев хохокам.

Природа здесь убога, повсюду высохшая пыльная растительность, но, когда идет дождь, что бывает очень редко, почва становится топкой и непроходимой. Реки Хила, когда-то орошавшей здесь плодородные поля, нигде не видно; только за дымкой горизонта проглядываются расплывчатые цепи гор. Несколько кустарников на солончаках да полузасохшие мескитные деревца усугубляют впечатление от этой сухости, напоминая путешественнику африканскую полупустыню. И как ни странно, единственное большое дерево на этой пыльной равнине, причудливый силуэт которого так для нее типичен, действительно африканское дерево — тамариск, его много лет назад привез из Африки и посадил с опытной целью один биолог; оно здесь хорошо принялось.

Эти места уже в начале нашей эры были заселены людьми, которые могли обитать в этой пустыне только потому, что с помощью почти невероятных затрат труда превратили ее в плодородную землю.

Высокий, худой, спокойный Хаури учился в Аризонском университете (где позже стал самым известным преподавателем археологии), получил ученую степень доктора наук в Гарвардском университете, еще в 1929 г., будучи научным ассистентом, принимал участие в разработке метода датировки по кольцам деревьев и уже занимался раскопками, по поводу которых Глад-вин, инициатор раскопок в Снейктауне, отдавая должное Хаури и своему второму ценному сотруднику Э. Б. Сэйлесу, написал в 1937 г. в предисловии к своему заключительному отчету (и, что давно известно, это не было преувеличением):

«Проведенный Хаури анализ произведений искусства и его методика распределения древних напластований по периодам, тщательность и умение, проявленные Сэйлесом при раскопках… все это, по нашему мнению., и сегодня является образцом американской методики»⁹.

Рассказывая об удивительных индейцах хохокам, мы обобщаем результаты раскопок 1934–1935 и 1964–1965 гг.

Самое же удивительное в истории открытия хохокам то, что в 1887–1888 гг. Френк Гамильтон Кашинг, о котором мы уже говорили в третьем разделе и назвали «Целебным Цветком», собрал не менее 5000 предметов, относящихся к культуре хохокам, о чем Хаури говорит: «Исследуя руины, Кашинг пришел к выводу, что пустыня была родиной гораздо более многочисленного и, видимо, гораздо более развитого древнего народа, чем жившие дальше к северу индейцы пуэбло»¹⁰. Как мы увидим, это было в какой-то мере преувеличением. И всё же это было удивительное предсказание, основанное тогда на совсем незначительном материале.

В свое время было много причин, по которым культура хохокам так долго оставалась вне внимания археологов. Во-первых, они сжигали своих умерших, чего не делали другие народы Юго-Запада; до сих пор было найдено всего несколько сильно разрушенных обломков костей и черепов, и мы не имеем понятия, как выглядели эти люди. Другая их особенность еще более удивительна; они часто умышленно уничтожали свою самую красивую, самую искусную керамику, как будто намеренно пытаясь стереть свои следы от глаз грядущих поколений.

^{Глиняный расписной сосуд индейцев хохокам, заботливо реконструированный археологами из многих осколков. Он пролежал под землей более 950 лет,}

Кроме того, они не оставили сколько-нибудь значительных следов архитектурных построек. А их действительно величайшее достижение, отличающее) их от всех, — оросительная система, охватывавшая много квадратных километров, стала по большей части добычей природы. Гонимый ветром, песок засыпал каналы, хотя кое-где и в наши дни можно увидеть некоторых из оставшихся 6000 индейцев пима, работающих около одного из оросительных каналов двухтысячелетней давности. Они продолжают дело своих предков — выращивают кукурузу, тыкву, бобы, хлопок и табак.

Люди хохокам были не только охотниками и собирателями диких плодов, но и земледельцами. Но что же заставило их прийти и поселиться в пустыне? Это остается тайной.

И тем не менее мы можем сделать кое-какие выводы: зная, что Хаури собрал более полутора миллионов глиняных черепков и другие древние изделия, что уже десятки тысяч черепков отмыли, рассортировали, занесли в каталоги, и они готовы для дальнейших исследований, зная, какие ключи к пониманию прошлого дает нам керамика, мы можем сказать, что имеем какое-то представление о «народе, исчезнувшем бесследно»; мы даже знаем о существенной черте его характера — он был миролюбивым народом.

Когда Хаури, после окончания второго сезона раскопок, поднялся в вертолете над Скоаквиком (это слово на языке индейцев пима означает «Снейктаун», или «Змеиное место»: там действительно много гремучих змей), он впервые увидел всю огромную площадь этого «городского» поселения. Оно занимало около 120 га, то есть более миллиона квадратных метров. Археологи раскопали там 167 домов. Сколько же их было всего?

^{Наконечники стрел индейцев хохокам.}

Если в Снейктауне сгорал дом или его сметал ураган пустыни, хозяин строил новый дом на обломках старого, а иногда и рядом. Эти жилища уже не были землянками, они уходили в землю только на 30 см. В грунт забивали столбы, на них сверху клали бревна, поддерживавшие крышу и стены из сучьев, обмазанных глиной (этот метод строительства не изменился почти до наших дней; в 1935 г. Хаури сфотографировал последний дом подобного типа, который построил и обживал индеец пима). С течением времени верхняя часть дома полностью разрушилась ветром. Оставались только куски дерева в ямах, в которых когда-то стояли столбы, или сами ямы. Ученые установили, что наилучшим инструментом для обнаружения таких домов, был не глаз, а ухо. «Совок, когда им скребут по плотно утрамбованной земле, издает звук, который меняется от соприкосновения с более мягкой землей, заполняющей ямы для столба»¹¹.

^{Сосуд-курильница индейцев хохокам, возможно, использовался также и для медицинских целей.}

Таким образом, ученые смогли приблизительно вычислить плотность застройки Скоаквика (Снейктауна). Одновременно в поселке находилось около ста домов; каждый такой дом мог простоять приблизительно 25 лет. Опираясь на статистику, можно сделать вывод, что каждое столетие строили 400 домов — и так в течение 1200 лет (по подсчетам Хаури). Следовательно, взгляд Хаури мог охватить с борта вертолета следы более 5000 жилых строений.

Между домами возвышались необычные холмы — маунды. Исследования показали: те, что поменьше, были кучами мусора, а это означает, что рассудительные домашние хозяйки хохокам не выбрасывали отбросы прямо за дверь, как это делало большинство доисторических народов. Другие маунды, вероятно, насыпали специально. На самом большом из них находилась платформа диаметром более 15 м. Самый высокий маунд № 29 содержал семь упомянутых выше этапов — пластов культуры хохокам и благодаря этому позволил осуществить ее точное датирование. В пятом слое ученые нашли керамические изделия, уже известные им по другим памятникам.

Это была керамика из северных пуэбло. И так точно датированная, как будто каждый глиняный осколок нес на себе штемпель с датой его изготовления. В данном случае это был 500 г. н. э. Эта находка имела большое значение и по другой причине. Она свидетельствовала о том, что создатели культуры хохокам поддерживали с Севером торговые отношения! А может быть, они торговали и с Югом?

Саме существование маундов с платформой определенно указывало на влияние Мексики. Но археологи нашли и более убедительное свидетельство — площадку для игры в мяч! Без сомнения, это было сооружение, построенное под влиянием Юга, о чем мы уже рассказали, упомянув о руинах Вупатки. Игра в мяч была традиционным видом спорта у этих народов. Мы знаем, что в нее играли с помощью каучукового мяча, который нужно было забросить в кольцо, закрепленное на высокой боковой стене (материал для мяча получали, вероятно, из кустарника гваюла[31], из которого получают гваюловый каучук). Не имеет смысла ломать голову по поводу правил игры. Сведения о ней, полученные от испанцев, очень скупы. Все же сохранилось одно курьезное описание и рисунок пером, сделанные немцем, гравером и путешественником Кристофом Вейдицем в начале XVI столетия:

«Индейцы играют на особый манер; они бьют по надутому мячу спиной, бедрами и руками, стоя на четвереньках»¹². Рисунок подтверждает эти удивительные правила игры. Два игрока становятся в упомянутую позу, а мяч летает между ними. Для этого нужна, конечно, удивительная ловкость.

Эти странные индейцы хохокам поддерживали торговые отношения не только с Севером и Югом, но и с Западом. Были обнаружены морские раковины, которые могли попасть к местным индейцам только с побережья Калифорнийского залива. С этими раковинами связано особое обстоятельство.

О том, что редко счастье и случай, а в основном же постоянная и терпеливая работа «в поле», основанная на научном планировании, может привести к находкам и открытиям, свидетельствует одна занятная история.

Когда Хаури отправился на раскопки, студенты подарили ему талисман маленький серебряный мастерок (лопатку), на котором была выгравирована цитата из «Юлия Цезаря» Шекспира: «Вы не дерево, вы не камни, а люди!» Классическое определение того, как археолог должен рассматривать свои находки.

То ли шутки ради, то ли из суеверия, пытаясь добиться благосклонности у «бесследно исчезнувшего народа», Хаури вышел со своим 72-летним давним другом индейцем пима Вильямсом приблизительно на середину поля, где предстояло вести работы, и кинул свой мастерок вверх. Сверкнув на солнце как молния он упал. Именно на этом месте Вильяме и начал копать. Мы должны разочаровать наших читателей, верящих в магические заклинания: данное место по количеству находок оказалось самым неудачным!

Но вернемся к раковинам. К тем удивительным открытиям, к которым они привели. На эти раковины были нанесены узоры, выполненные с таким изяществом, что было совершенно непонятно, как могли их сделать индейцы на столь хрупком материале. Там были жабы, змеи и различные геометрические фигуры. Следует заметить, что эти фигуры и орнаменты (их датировали около 1000 г. н. э.) не были нарисованы или вырезаны контурными штрихами, а сделаны слегка рельефными. Глядя на них, ученый понял, что рисунки вытравлены. Но откуда же в пустыне могли оказаться травящие химикалии? И их обнаружили. Это был ферментированный сок плода кактуса сагуаро, имеющий слабо выраженные травящие свойства. Может быть, кто-либо из индейцев случайно сделал это открытие и использовал его в эстетических созидательных целях?

Это означало бы, что индеец фактически изобрел целый процесс. Но он должен был найти и материал, противостоящий травлению, и он появился: это были смола или асфальт. Индеец делал смолой рисунок на раковине, погружал ее в травящий раствор, незащищенные части протравлялись, и смолу осторожно соскребали, и оставался выпуклый рисунок.

Без сомнения, это было настоящее изобретение. Самое же удивительное то, что это был первый процесс художественного травления в истории., какой мы знаем. Индеец дохокам изобрел его около 1000 г. н. э., а это значит приблизительно за 450 лет до того, как европейские оружейники стали применять этот процесс, и более чем за 500 лет до Альбрехта Дюрера, немецкого живописца и графика, который в 1515 г. в Нюрнберге применил этот способ для увеличения возможностей изобразительного искусства.

Доказано ли это? Да! В 1965 г. Хаури нашел раковину, на внутренней стороне которой черной смолой был нанесен рисунок четвероногого зверя. Эта раковина была заготовкой и по необъяснимой причине не попала в кислотную ванну.

Но эти создатели культуры хохокам, не вышедшие в области жилой архитектуры за рамки примитивных хижин, в которых они ютились, проявили и другие художественные способности. Мы не коснемся здесь трогательных маленьких медных колокольчиков, ибо их происхождение не ясно¹³.

^{Глиняный сосуд-курильница индейцев хохокам, найденный в захоронении, 1000 г, н. э.}

Во многих музеях есть древние египетские дощечки, на которых изящные дамы двора фараона смешивали краски для грима. У людей хохокам они были тоже. Это художественно украшенные, вырезанные из камня плитки до 15 см длиной, часто помещенные на спине животного или птицы, иногда это рогатая жаба, ящерица или змея. (Возможно, эти изобразительные сюжеты завезли с Юга, особенно змею во всех ее разновидностях, хотя, конечно, вокруг поселений культуры хохокам было достаточно живых змей, чтобы индейцы сами пришли к этому сюжету. Змея и птица до сих пор сохранились на мексиканском флаге.) У индейцев хохокам гримировались не женщины, а мужчины перед исполнением религиозных танцев. Керамика культуры хохокам разнообразно, богато и красочно орнаментирована.

Удивительно повезло Джеймсу Ланкастеру, опровергшему наше высказывание по поводу соотношения между трудом и везением. Специалист, он все свои раскопки проводил в районах плоскогорий или каньонов и никогда до этого — в пустыне. Именно ему и привалило счастье новичка.

Один за другим он откопал восемнадцать толстостенных глиняных сосудов, вероятно, горшков для благовоний, в которых во время религиозных церемоний сжигались ароматические или одурманивающие вещества; этот обычай широко распространен по всему миру и сохранился до наших дней в католической церкви.

Когда он немного позже осторожно выкопал небольшую яму глубиной 60 см, то обнаружил керамическое сокровище: целое стадо из девятнадцати маленьких оленей высотой 12,5 см, поднявших головки и внимательно прислушивающихся. Рядом с ними лежали три сосуда в форме человеческих фигур, сорок глиняных черепков, браслеты из раковин и другие предметы.

Счастье не покидало его. «Как будто его связывали кровные узы с этим древним племенем», — заметил Хаури. Он нашел пятьдесят сосудов, вырезанных из мягкого камня, они изображали животное с чашей на спине, двух мужчин, державших горшок, трех жаб, карабкающихся по краю такого же горшка… И именно эти самые красивые изделия хохокамского искусства все были разбиты. Возможно, это были ритуальные предметы, которые после употребления надлежало «умертвить»?

^{Глиняная человеческая фигурка высотой 12 см. Изделие индейцев хохокам, между 900-1100 гг. н. э,}

Это племя, такое искусное в мелочах, в большом тоже было велико.

Мы имеем в виду их систему каналов, которые позволяли вести интенсивное земледелие и прежде всего дававшую необходимое количество воды для выращивания маиса, являвшегося основой всех культур североамериканских индейцев.

Эта система многокилометровых каналов возникла постепенно, в результате труда многих поколений. Один пятикилометровый канал был вырыт вручную примитивными деревянными и каменными инструментами до начала нашей эры, во времена, когда местные жители еще были далеки от своих наивысших художественных достижений. Каналы нужно было приспособить к условиям местности (как они делали это без каких-либо оптических геодезических приборов?), за каналами постоянно нужно было следить, улучшать, ремонтировать, необходимо было построить сооружения, регулирующие поступление воды, и все это на протяжении многих столетий.

Природа же была против людей. Уровень реки Хила все время менялся, количество осадков не мог предсказать и самый лучший колдун. Катастрофы были неизбежны. Тщательно изучив расположение древних каналов, Хаури воссоздал следующую картину:

«В один из жарких дней середины лета кучевые облака над Аризоной сбились в черные грозовые тучи. Гонимые ветром пустыни, они пролились кое-где ливнями. Такой дождь как-то в 900-х годах н. э. обрушился на верхнюю террасу. Бушевавший поток в считанные минуты переполнил канал и, прорвав береговую насыпь около верхнего шлюза, обрушился на нижнюю террасу, оставив в земле глубокое русло. Следы этой катастрофы наглядно свидетельствуют, сколько труда нужно было вложить людям хохокам, чтобы заставить воду течь по каналам. Люди побеждали пустыню долгим и упорным трудом»¹⁴.

Каков был конец этого удивительного народа?

По непонятным причинам «город» Снейктаун около 1100 г. н. э. «умер». (Это новейшее предположение Хаури, взятое из его письма от 12 января 1970 г. автору этой книги.) «Умер» город, но не люди. В различных местах долины маленькие группы продолжали строить каналы. Они же основали несколько небольших поселков. В XIV в. последовало вторжение других племен — с севера и востока. Это было мирное вторжение, да и сами создатели культуры хохокам в течение тысячелетия не вели войн. Сюда пришли индейцы культур могольон и анасази. Очевидно, их было немало (обо всем этом нам рассказала керамика). Именно в это время возник напоминающий бастион четырехэтажный «Каса-Гранде» («Большой Дом»).

Но Хаури полагает, что потомки создателей культуры хохокам выжили — их кровь течет в жилах индейцев пима. Слишком похожи образ жизни, дома, керамика и система орошения у тех и у других, чтобы быть просто совпадением. Правда, в наши дни пима тоже ездят на своих «фордах». Но индейцы, помогавшие Хаури вести раскопки, во время работ все больше и больше приходили к убеждению, что они копают на земле своих предков. Когда же работы завершились, индейские помощники из чувства благодарности устроили археологам праздник. Они принесли подарки — удивительно красиво сплетенные корзины, а затем выступил шестиголосый мужской хор. Он исполнил христианские гимны на языке пима!

Прежде чем мы перейдем к маису, который мы столь часто упоминали и который послужил экономической базой для всех этих культур, давайте спросим: не научили ли люди хохокам нас и еще чему-нибудь, и в этой связи несколько слов из философского окончания популярной статьи, написанной Хаури для «Нэйшнл джиографик мэгэзин».

«После многих лет занятий историей исчезнувших племен хохокам я пришел к убеждению, что их труд поучителен и для нас. Тайна их успехов проста. Они боролись с природой, но не насиловали ее. Они стали одной из составных частей экологической системы, вместо того чтобы ее нарушать. Они приняли тяжелые условия своего существования в окружающем мире и просуществовали более тысячи лет. Для нашего поколения с его отравленными реками и загрязненным воздухом, его огромными и быстрыми изменениями в окружающей среде, его нехваткой пресной воды и все увеличивающимся сокращением необработанной земли достижения жителей Снейктауна имеют глубокий назидательный смысл»¹⁵.

13. История маиса

В наше время никто не оспаривает утверждения историков, что земледелие является необходимой предпосылкой любой высокой культуры.

Сегодня мы знаем, что древнейшие формы земледелия появились впервые в Месопотамии. Здесь также после долгого бесписьменного и полусонного существования примитивных племен внезапно возникли из неизвестности первые цивилизации человечества. Эти цивилизации родились с быстротой, которая абсолютно непонятна, если учесть те сотни тысяч лет, которые им предшествовали, и отсутствие объяснимых причин. В долине Тигра и Евфрата первыми появились шумеры, затем вавилоняне и ассирийцы. Примерно в то же время египтяне создали свою культуру в долине Нила, индийцы — в долине Инда, а китайцы — вдоль своих крупных рек.

Создатели этих культур освоили для своих нужд многие виды растений и животных. Они изобрели колесо, рычаг и плуг, а вскоре и письменность.

Ничего подобного нельзя сказать о культурах Северной Америки и даже о культурах инков в Андах, майя в Центральной Америке и ацтеков в Мексике, которые мы также рассматриваем обычно как высокоразвитые (таковыми их считают Тойнби и Шпенглер). Американские индейцы не изобрели ни колесных повозок (в Центральной Америке колесо было представлено только на глиняных детских игрушках в виде фигурок животных), ни плуга, ни алфавитной системы письма. Существенным недостатком является и то, что местные индейцы одомашнили очень мало животных и растений Северной Америки.

Слово йотезисиз пришло из латыни и означает «домашний», «принадлежащий дому». Доместикация, или одомашнивание, — это окультуривание диких растений и приручение диких животных, их выращивание и уход за ними для постоянного использования человеком.

Наша современная слишком высокая оценка изобретений, сопровождавших развитие человека на заре цивилизации, хорошо иллюстрируется списком пятнадцати достижений, которые один американский автор считает самыми важными и полезными. Он в таком порядке перечисляет семь первых изобретений¹:

1) колесо

2) рычаг

3) клин

4) винт

5) выплавка металла

6) письменность

7) ткацкое ремесло

Это чисто техническая оценка. С культурно-исторической точки зрения она совершенно бессмысленна. Знаменательно, что технический ум этого ученого совершенно не принял во внимание важность доместикации. Так, например, изобретение колеса вряд ли имело смысл, если бы не было животных, которых могли запрячь в повозку (как ни странно, но тачка наших времен очень позднее изобретение). Также удивляет и то, что винт «выскочил» на четвертое место; винт вряд ли был нужен до открытия обработки металлов, которую автор поместил в список под номером пять. Ткацкое же ремесло и искусство плетения появились намного раньше, чем обработка металлов, так же как и гончарное ремесло, о котором он не упомянул и которое для каждой ранней культуры имело решающее значение. И наконец, хронологически неправильно ставить письменность раньше ткацкого ремесла.

Если рассматривать этот список в связи с американскими культурами, то можно увидеть, что большинство из них обходилось без первых шести важных достижений, седьмым же владели все; здесь также необходимо упомянуть о почти одновременном появлении гончарного ремесла.

Но самым важным, чего добился человек древних времен, была доместикация животных и растений: ее нельзя отделить от поступательного развития к каждой более высокой форме человеческого бытия. Доместикация означала независимость от охотничьего счастья и успешного сбора плодов благодаря приручению диких животных и выращиванию ранее диких растений для получения более богатого и постоянного урожая. Итак, независимость благодаря открытию, что животных и растения можно подчинить и планомерно использовать на благо человека.

Примечательно, что библейская история о сотворении мира утверждает, будто этот колоссальный скачок в развитии человечества произошел при жизни одного поколения. Адам и Ева жили в раю, прежде чем их обрекли на труд в поле. Их дети Каин и Авель имели в своем распоряжении домашних животных и культурные растения. Авель был пастухом, Каин — землепашцем! Вероятно, авторы Библии уже не представляли себе человеческого бытия без домашних животных и культурных растений и считали, что с самого начала это было дано богом.

В действительности же прошли тысячи поколений, прежде чем людям удалось это первое самое значительное подчинение природы; вероятно, это имело место в различных районах земли, но Месопотамию следует рассматривать в качестве первого центра. Почему эти главные доместикации произошли повсюду приблизительно в одно и то же время и почему они были закончены между 3000 и 2000 гг. до н. э., не продолжаясь до XIX столетия н. э., остается одной из нерешенных загадок (только в XIX столетии произошло небывалое увеличение вариантов существующих одомашненных видов; еще позже появились новые одомашненные животные: норка, чернобурая лиса, шиншилла; и только в наши дни этот процесс распространился на микрокосм — с доместикацией морских водорослей и микробов). Сразу же следует добавить, что вопрос о том, как произошло первичное «приручение» животных и растений, является все еще не разгаданной тайной — уже около 50 лет наука каждое десятилетие дарит нам новую теорию по этому вопросу. Отдельные теории даже допускают возможность, что кое-где произошло самоодомашнивание. Ученые полагают, что животное могло добровольно подчиниться человеку, как это произошло с собакой, которая в Старом Свете была первым из всех прирученных животных (уже в X тысячелетии до н. э.). Примечательно, что в этом аспекте чрезвычайно интересный пример приводит нам Северная Америка, где были одомашнены только собака и индюк; на удивление ничтожное достижение при богатстве животного мира. (Не исключено, правда, что собаку уже одомашненной привели через Берингов пролив пришельцы из Сибири.)

^{Древнейшее книжное изображение кукурузы, появившееся в «Естественной истории» Овьедо, изданной в Севилье в 1535 г.}

^{Растение табак с древнейшим изображением сигары, из книги Матиса Лобеля «Стирпиум», изданной в Антверпене в 1576 г.}

Здесь особо примечателен индюк. Во-первых, его приручили индейцы большинства племен совсем не для того, чтобы употреблять в пищу, а из-за перьев, необходимых для украшений. Во-вторых, возможно, что индюк действительно является примером самоодомашнивания. Если это так и было, а собака также могла обладать этой способностью, то значит, что североамериканские народы вообще не осуществили настоящей доместикации случай беспрецедентный в развитии культуры. С растениями, как мы увидим, обстояло совсем иначе.

В пользу гипотезы самоодомашнивания индюка говорит эксперимент, описанный в 1965 г. с большим юмором Джин Пинклей в статье под названием: «Индейцы пуэбло и индюк. Кто кого одомашнил»².

Основная мысль выражена уже в первых строках. «Утверждать, что индеец одомашнил индюка, — значит ставить телегу перед лошадью. У индейца не было выбора, индюк одомашнил его. Эксперимент начался в 1944 г., когда сотрудники Службы национальных парков предприняли немало усилий, чтобы возродить фауну, которая исчезла в данной области в исторический период. Вместе с Департаментом по охоте и рыболовству штата Колорадо они поместили в Меса-Верде, в каньоне, на крайнем юго-западе штата Колорадо, где находится больше всего руин, первых индюков и индеек — не более трех индюков и семи индеек в течение трех месяцев.

Зоологи и биологи предполагали, что птицам, сначала плохо ориентировавшимся в новом районе, нужно помочь, особенно в зимнее время, и они стали их кормить. С этого и начались беды.

Несколько лет все шло хорошо, были признаки того, что индюки выжили. Затем, когда выпустили следующую партию птиц, картина резко изменилась. То, что произошло позже, в 50-х годах, можно было сравнить с рассказом Джеймса Турбера, если брать комическую сторону, или со знаменитым фильмом Хичкока «Птицы», поскольку это напоминало кошмар.

То, что сообщали очевидцы, звучит почти неправдоподобно. Птицы быстро превратились во всеобщее бедствие. В течение нескольких лет они привыкли к шуму людей и автомашин, приезжавших в Меса-Верде. Они разгуливали по дорогам и вынуждали водителей автомашин совершать опасные маневры. Птицы обнаружили, что террасы домов и веранды, защищенные металлической сеткой от москитов, представляли собой великолепное убежище в дождливые дни. Они забирались внутрь и отказывались выходить обратно. Индюки были ненасытны и с абсолютной уверенностью в безнаказанности использовали любую возможность для кражи продуктов, причем они, так сказать, «заключили договор о взаимопомощи» с сойками: те первыми обнаруживали съестное, а затем пронзительным криком сообщали о месте находки. Поскольку индюки — большие птицы, они оставляли невероятное количество экскрементов, так что по тропинкам, где они ходили, нельзя было пройти в легкой летней обуви (правда, это нельзя сравнить с тем, что сделали нежные голуби с венецианской площадью Св. Марка). Дети больше не могли играть спокойно: экскременты величиной с кулак падали на их головы. Птицы нападали на женщин, развешивавших белье, и пачкали его. Все двери было необходимо держать закрытыми, ибо индюки «инспектировали» жилые помещения и устраивали в них величайшее безобразие».

По непонятной причине дирекция заповедника в 1957 г. выпустила еще группу индюков. Им не потребовалось время на адаптацию; птицы сразу подружились со старыми, более опытными. Вскоре жизнь заповедника вышла из-под контроля смотрителей: из-за птиц произошли первые несчастные случаи.

Необходимо было срочно что-то предпринять. «Наши газоны, веранды, крыши, пешеходные тропинки и проезжие дороги выглядели как крестьянские дворы. Птицы стали наглыми, шумными, грязными вредителями, и для их собственного блага, а также чтобы самим не сойти с ума, мы решили предпринять необходимые шаги прогнать их в чащу и заставить вновь стать «дикими индюками»³.

После конференции с зоологами и биологами смотрители парка взяли ружья была зима и туристы отсутствовали, — дождались, когда птицы собрались группами, и открыли стрельбу поверх их голов. Испуганные индюки вспорхнули, отлетели на расстояние до ста метров и вновь собрались. Смотрители подошли ближе и вновь открыли огонь. На этот раз птицы, как и прежде, поднялись и, по-видимому, немного встревоженные, отлетели только на 50 м. Смотрители дали залп в третий раз и поняли, что их атака захлебнулась: индюки гневно хлопали крыльями, поскольку им мешали, но, увидя, что опасность не угрожает, своих позиций не сдали.

Что оставалось делать? Биологи посоветовали прибегнуть на этот раз к помощи «бомб черри» — в неумелых руках это отнюдь не безопасное средство, нечто среднее между ракетой для фейерверка и ручной гранатой. Когда бомбы стали взрываться среди скопищ этих больших птиц, они несколько мгновений, как одержимые, носились вприпрыжку, но оставались там, где их застало нападение. Смотрители в отчаянии швыряли бомбы, причем однажды упавшая бомба сразу не разорвалась, и один из обжор успел клюнуть ее. Он без промедления взлетел на воздух. Как же это подействовало на остальных птиц? Да никак.

Тогда смотрители пустились во все тяжкие. В каждом удобном месте они соорудили каменные пирамиды, и с этих высот стали бомбардировать птиц снарядами ближнего и дальнего действия. Птицы при прямом попадании злобно кричали, но оставались на своих местах и играли с метательными снарядами. Тогда смотрители взялись за брандспойты и стали поливать птиц водой — индюкам это очень понравилось. Мужчины до изнеможения гонялись за ними с палками, садились в джипы и, включив сирены, с воем мчались по дорогам — птицы с восторгом участвовали в этой игре. «Чем больше мы старались, тем больше удовольствия доставляли индюкам… Если бы у индюков не было воробьиного мозга, то я бы предположила, что они специально выходили фотографироваться на лужайки, чтобы вдоволь посмеяться над позами двуногих существ, которых называют людьми»⁴.

Но хватит подробностей. Каким-то образом через длительное время сотрудникам парка все-таки удалось справиться с этим бедствием. Какой же вывод сделали из этого необычного эксперимента?

Вполне вероятно, что нечто подобное случалось и прежде. Когда индейцы, создавшие культуру периода баскет-мейкер II перешли к земледелию и стали обрабатывать первые маленькие участки, они вскоре поняли, что необходимо постоянно оставлять 2–3 человек для охраны созревавшего урожая. В районе Меса-Верде, где нет постоянных рек, птицы, высиживавшие яйца, и люди, возделывавшие поля, были привязаны к одним и тем же местам, где была вода. Так птицы привыкли к людям, их поведению и шуму. И вполне вероятно предположение, что индюки во время сбора урожая (древние землепашцы в значительной степени зависели от наличия дикорастущих: орехов, ягод и разного рода семян) не покидали места расселения людей, что прожорливость заставляла их не только нападать на поля, возделанные индейцами, но и бесстыдно красть корм там, где его не приходилось собирать, — в корзинах и пещерах, в которых люди хранили запасы. Современный эксперимент доказал, что индейцы вряд-ли справились бы с птицами, даже если бы им пришли на помощь их многочисленные дети.

Положение индейцев, вероятно, еще более ухудшилось во время периода баскет-мейкер III, когда они стали более оседлыми, поселившись небольшими колониями, состоящими из землянок. Птицам стали точно известны места, где можно было достать пищу, после того как была завершена уборка урожая и когда опасная зима стучалась в двери.

Каково же следствие? «Индейцам ничего не оставалось, как загонять индюков на ночь за деревянный забор, а затем пасти их целый день»⁵.

Удивительно, что индейцы не перебили всех индюков, прежде чем поняли, как полезны их мясо, кости и перья. Они открыли это и одомашнили индюка, точнее он самоодомашнился, как мы сейчас можем сказать с полным основанием. Это принесло народам Меса-Верде величайшую пользу. Они употребляли индюков в пищу (чего, как уже было сказано, не делало большинство других племен), из костей изготавливали инструменты и украшения, а из перьев наряды и одеяла⁶. Но это было уже вторым этапом развития. По поводу первого этапа свидетельница современного эксперимента в Меса-Верде заметила: «Мои симпатии принадлежат индейцам — их в самом деле эксплуатировали»⁷.

^{Индюк наряду с собакой единственное животное, одомашненное североамериканскими индейцами. Но действительно ли они его одомашнили? (См. текст.) Рисунок, сделанный индейцами мимбрес, восходит к 1100–1300 гг. н. э.}

К этому можно добавить и другую цитату. Иван Л. Шоен описал в 1969 г. в журнале «Начюрел хистори», в статье под названием «Свидание с каменным веком», свое пребывание в племени вама на северо-востоке Южной Америки: «Единственными птицами, которых мы увидели в деревне, были четыре еще молодых диких индюка, повсюду следовавших за своей хозяйкой. Индейцы сказали намх чтобы мы их не трогали».

Совершенно иначе в Северной Америке обстояло дело с доместикацией растений. Но и здесь сравнение с достижениями Старого Света вряд ли уместно.

Виктор Р. Босвелл, эксперт по садоводству из Департамента земледелия США, рассказал по этому поводу забавную историю об одном своем друге, которым внезапно овладел зуд познания садоводческой науки. Он был городским жителем и захотел увидеть, как растут растения, которые он ел всю жизнь: он разбил на заднем дворе огород и однажды в разгар цветения показал его Босвеллу. «Пока, сказал он, — я посадил только американские полезные растения. В следующем году я собираюсь заняться иностранными»⁸.

Глаза Босвелла неторопливо скользнули по сочной зелени, он обдумывал то, что увидел, и наконец возразил: «Эти помидоры, зеленая фасоль, чилийский перец, бобы-лима и картофель — действительно единственные американские растения, посаженные вами. Все остальные: лук, редька, салат, шпинат, красная свекла, капуста, кормовая капуста, морковь, петрушка, белая брюква, горох, спаржа, соевые бобы, горчица, баклажаны и много других — привезены из-за границы. Количество иностранных растений в вашем саду соотносится с числом местных приблизительно пять к одному».

Он мог бы еще уточнить, что североамериканским является только один сорт фасоли; помидоры, стручковый перец и картофель пришли из Центральной и Южной Америки.

Усердный огородник-горожанин забыл о двух действительно американских полезных растениях, а именно о тыкве и наиболее важном из всех растений, которое действительно сделало возможным существование большинства североамериканских культур, — о маисе. Но для маиса и тыквы нужно пространство, а такого пространства у него не было.

Маис как продукт питания по своему значению занимает место непосредственно за рисом, который кормит еще большее количество людей. Колумб лично отослал домой пару золотистых початков; хотя они тогда едва ли были столь же золотистыми, как некоторые из наших любимых сортов сладкой кукурузы. Во времена Колумба существовало уже бесчисленное множество ее разновидностей, включая и те, которые были совсем маленькими и невзрачными, но они были окрашены почти во все цвета радуги. До сих пор Центральная Америка дает больше разновидностей маиса, чем США в целом.

Вскоре маис под различными названиями — маис, кукуруза, турецкая пшеница или велыпкорн — завоевал многие страны Европы. В Италии из него готовят поленту, в Румынии мамалыгу. Только в Германии он долгое время употреблялся в основном как корм для скота. Со времен колонизации американцы использовали маис для изготовления такого количества блюд, что в этом их превзошли только мексиканцы. Впрочем, повсюду употребительные в Америке названия «корн» (кукуруза) или «индиан корн» не точны, поскольку являются слишком общим определением, но первоначальное индейское слово «маис», кажется, вновь обретает права гражданства.

Великие культуры Старого Света построили свою экономику на пшенице и ржи, ячмене, овсе, просе и гречихе, но прежде всего — на пшенице и ржи, ибо из них можно печь хлеб, с которым были знакомы еще в Древнем Египте; хлеб, чью историю так увлекательно описал Генрих Эдуард Якоб в своем великолепном произведении «Хлебу 6000 лет»⁹.

Когда человек начал селиться в определенных местах, чтобы образовать крупные общины и основать свои первые города, он нуждался в зерне как в экономическом фундаменте для своей уже специализированной общественной жизни. Повсюду без исключения. И везде, где лопаты ученых углублялись в прошлое, они наталкивались на остатки этого важнейшего продукта питания. Самое волнующее открытие было сделано, вероятно, в Помпеях, где археологи, проводившие раскопки, после удаления метровых слоев пепла и пенистой лавы, извергнутых Везувием в 79 г. н. э. на этот богатый город, обнаружили в печах испеченный хлеб.

В первый момент может показаться странным, почему археологи, старающиеся, по мнению обывателя, прежде всего найти сокровища, предметы искусства и письменные источники, все больше интересуются остатками пищи древних людей. Ответ прост. Если удастся проследить, откуда привезли зерно, где дикое растение ввели в культуру, то можно определить местность, в которой могли возникнуть первые крупные общества.

Изучение происхождения большинства зерновых культур увенчалось успехом. Родиной почти всех диких форм было Восточное Средиземноморье. Зачастую не ясно, по каким путям растения распространялись и как быстро.

Позже начали вывозить полезные растения и из Америки. Южноамериканский картофель был привезен английской королеве Елизавете I пиратом Френсисом Дрейком и вскоре завоевал весь Европейский континент, но в Северную Америку он попал много позже под названием «ирландский картофель». Европейцы — особенно итальянцы — с удовольствием поедали южноамериканские помидоры, в то время как в Северной Америке еще сто лет назад их считали ядовитыми. Только любитель экспериментировать президент Джефферсон посадил несколько экземпляров в своем саду в Монтичелло; в Салем (штат Массачусетс) их впервые ввез в 1802 г. один итальянский художник, а в Нью-Орлеане они появились лишь в 1812 г.

При определении родины тыквы и фасоли особых трудностей не возникало. Культурные растения так похожи на дикие, что даже некомпетентный человек не усомнится в их происхождении.

Однако вплоть до последнего времени абсолютно загадочным был вопрос о происхождении маиса. Казалось, он был сотворен богом и не претерпел никаких изменений, так как, несмотря на розыски, организованные ботаниками и охватившие весь континент до глубинных частей Южной Америки, не удавалось обнаружить дикое растение, от которого он произошел. Вернее, от которого он мог произойти, поскольку маис — единственная разновидность зерновых, целиком зависящая от человека: от выращивания и ухода, от постоянного наблюдения и прополки. Маис не размножается сам, он должен быть посеян руками человека. Если поле предоставить самому себе, то перезрелые зерна упадут на землю и прорастут., причем их будет так много, что растения погубят друг друга.

Откуда же тогда он появился? Совершенно ясно, что ни одному ботанику не пришла в голову идея искать растение в Северной Канаде или на юге Огненной Земли. Маису нужно тепло и минимум 38 см осадков ежегодно. Итак, поиски начали там, где климат был самым приемлемым и где высокая цивилизация позволяла предполагать долгую традицию культивирования: в южной Мексике, на Юкатане и в Гватемале, то есть в непосредственной близости от самой высокой цивилизации, которую породила древняя Америка, — цивилизации майя.

После долгих поисков обнаружили траву под названием теосинте, которая казалась родственной маису. Спор по поводу теосинте длился годами, пока с сожалением не пришли к единому мнению, что о прямом родстве маиса и теосинте не может быть и речи, поскольку некоторые ботаники не без оснований утверждали, что для превращения теосинте в маис с тяжелым початком потребовалось бы не менее 20 000 лет!

Возможно ли вообще предвосхищение конечного продукта, который никоим образом нельзя себе зрительно представить? Нет. До Дарвина, Менделя и Бербанка, первыми понявших законы генетики, систематизировавших их и показавших, как они могут быть использованы на практике, результаты селекции в выращивании скота и культивации растений носили чисто случайный характер. Итак, полностью абсурдно представление, что первые земледельцы Америки могли подумать о том, что, если они достаточно часто и определенным образом будут отбирать семена этой травы и как-то особо за ней ухаживать, тогда через несколько столетий у нее появится тяжелый початок. Следовательно, должно было существовать дикое растение, свойства которого с самого начала предсказывали перспективное будущее.

Спор продолжался. Он приобрел очень курьезный оттенок, когда исследователи занялись изучением «окаменелого» початка маиса, обнаруженного в лавке древностей города Куско в Перу и позже попавшего в Смитсоновский институт в Вашингтоне, где он чуть не затерялся среди 50 млн. экспонатов. Эта «окаменелость» производила впечатление очень древней; она до мельчайших подробностей напоминала початок маиса наших дней, что озадачило некоторых ученых. После долгого раздумья решились на необычное мероприятие. «Ископаемое» разломили на две части, чтобы по внутренней структуре получить объяснение его происхождения. Результат был ошеломляющим. «Ископаемое» было изготовлено из обожженной глины. В его середине было пустое пространство, где катались три обожженных глиняных шарика. По этому поводу Хиббен лаконично заметил: «Какой-то изобретательный перуанец много лет назад изготовил для своего бэби погремушку в виде окаменевшего початка кукурузы»¹⁰.

В конце концов этим вопросом занялся великий Лютер Бербанк, в течение пятидесяти лет выводивший новые сорта овощей, плодов и цветов. Он начал свои эксперименты с теосинте и через восемнадцать поколений заботливого выращивания ему удалось вывести примитивную форму кукурузы, а затем обнаружить, что он по ошибке начал с гибрида теосинте с маисом. Он умер в 1926 г., так и не разрешив проблемы.

Изучение этого вопроса вступило в новую стадию в 1948 г., когда сотрудник Музея Пибоди Гарвардского университета Герберт Дик сделал удивительную находку в пещере Бат-Кейв в штате Нью-Мексико. Проводя раскопки (они были возможны здесь только в масках от пыли), он в разных по глубине залегания слоях открыл различные виды маиса, которые наглядно свидетельствовали об эволюции этого растения. В нижнем слое, на глубине около двух метров, находились самые маленькие початки, в 2–3 см, но, без сомнения, это были полностью сформировавшиеся початки. Датирование с помощью С₁₄ показало удивительный возраст — 3600 г. до н. э. Изучением биологического аспекта проблемы занялся Пол С. Мангельсдорф из Гарварда, а археологического — Ричард Мак-Нейш, сотрудник Фонда Пибоди в Андовере.

Нет смысла рассказывать здесь об этих многолетних и глубоких исследованиях. Мак-Нейш облазил в Техуакане в Мексике тридцать восемь пещер и только в тридцать девятой обнаружил то, что разыскивал.

Достаточно сказать, что проблема, представлявшаяся еще несколько лет назад загадочной, в наши дни биологами, ботаниками и археологами представляется решенной до конца. Три исследователя: Мангельсдорф, Мак-Нейш и Галинат опубликовали совместный отчет, оканчивающийся следующим выводом:

«Остатки доисторического маиса — среди них были все части растения — нашли в пяти пещерах в долине Техуакан, в южной Мексике. Древнейшие остатки растения относились к 5200–3400 гг. до н. э. и почти наверняка являлись остатками еще недоместицироваяного маиса. Более поздние остатки включали возделываемый маис и отчетливо отражали путь развития, окончившийся различными существующими в наши дни мексиканскими сортами маиса. Несмотря на очевидное увеличение размеров и урожайности, которые дала доместикация, способствовавшая тому, чтобы маис стал основным продуктом питания индейцев в доколумбовой Америке, основные ботанические признаки растения в течение 7000 лет не претерпели коренных изменений^»11.

Так нашли ожидавшееся доказательство. Доместикация маиса произошла в Мексике, и поэтому там могла развиться одна из первых американских высоких культур. Североамериканские индейцы переняли это культурное растение, распространявшееся в течение столетий на север, а близкие к отчаянию отцы-пилигримы, высадившиеся в 1620 г. в Массачусетсе, обнаружили спрятанные индейцами запасы маиса, они и помогли им пережить первую ужасную зиму.

«Люби и цени свой маис так, как ты любишь и ценишь свою жену», — говорят индейцы племени зуньи в штате Нью-Мексико еще и сегодня; их предки, вероятно, говорили это же тысячи лет назад.