Первый американец

Эпилог. Последний человек каменного века в США

Это произошло в Калифорнии у забора одной из боен на рассвете 29 августа 1911 г.

Собаки залаяли так громко, что несколько заспанных мясников выбежали на улицу, чтобы узнать, что случилось. Они нашли у изгороди скорчившегося человека и сначала приняли его за напившегося бродягу. Затем они увидели, что он был почти гол, только на плечах висели лохмотья ткани, что-то вроде пончо. Лицом он был похож на индейца, но такого рода, какого они еще не встречали. В черных глазах этого существа отражались страх и ужас. Растерявшиеся мясники не нашли ничего лучшего, как позвонить шерифу ближайшего городка Оровилла, находящегося приблизительно в 113 км северней Сакраменто. Шериф прибыл, подошел с оружием на изготовку к существу и приказал следовать за ним. В ответ он услышал непонятные звуки. На всякий случай представитель власти надел на незнакомца наручники тот без всякого сопротивления и в неописуемом ужасе выполнил все, что от него требовали, затем доставил его в Оровилл и запер в камере, предназначавшейся для сумасшедших.

Теперь он увидел, что его арестант смертельно истощен. Без сомнения, он был индеец, но его кожа была светлей, чем у индейцев всех других племен, знакомых шерифу. Несмотря на приход мексиканца, говорившего по-испански, и нескольких индейцев, говоривших на многих диалектах, установить взаимопонимание не удалось.

Шериф чувствовал себя не в своей тарелке, ибо весть о поимке «дикаря» быстро распространилась. С каждым часом увеличивалось число любопытных, желавших его увидеть. Вскоре прибыл и репортер местной газеты. На следующий день в газете появилась статья и фотография «дикаря», а еще через день о нем под сенсационными заголовками сообщили газеты Сан-Франциско. В городе находится Антропологический музей Калифорнийского университета, где два антрополога, Альфред Л. Кребер и Томас Т. Уотерман, сразу заинтересовались незнакомцем.

Это было счастьем для Иши, так будем мы называть пришельца, и счастливым случаем для науки, что Кребер и Уотерман не только приняли во внимание газетные статьи, но и предугадали, что перед ними единственный в своем роде случай. Если это редкостное существо действительно говорило на неизвестном языке, то оно могло быть одним из последних представителей исчезнувшего племени.

Это было совершенно фантастическим предположением двух антропологов, но Кребер 31 августа, через два дня после появления Иши, дослал в Оровилл телеграмму следующего содержания:

«Шерифу округа Батти. Газеты сообщают о поимке дикого индейца, говорящего на языке, непонятном другим племенам. Пожалуйста, подтвердите или опровергните оплаченным ответом; если сообщения верны, задержите индейца до приезда профессора Калифорнийского университета, который его возьмет с собой и будет нести за него ответственность. Это дело очень важно для составления истории коренного населения»¹. Ответ не заставил себя ждать, и в тот же день Уотерман отправился к Иши.

Надежды антропологов плохо подкреплялись фактическим материалом. Было известно, что земля вокруг Оровилла раньше принадлежала индейцам яна, говорившим на различных диалектах. В руках ученых были записи диалектов обоих северных племен; оставшиеся в живых мужчина по имени Батви, позже названный Сэмом, и женщина Чидаймийя, при крещении получившая имя Бетти Браун, помогли составить солидный словарь. О диалекте южного племени яхи никто ничего не знал, племя считалось вымершим. Если Иши был из племени яхи, то вряд ли удалось бы быстро установить контакт, тем не менее для науки это была сенсация.

Можно себе представить, с каким волнением Уотерман со словарем языка яна сел в камере напротив Иши. Он открыл словарь и стал указывать на вещи, произнося слова, затем выговаривал их, делая ударение на другом слоге, поскольку не доверял правильности своего произношения. Все старания были безуспешны. Иши лежал без движения и с непонятным выражением лица глядел на посетителя. (Как выяснилось позже, он боялся, что его отравят, и поэтому ничего не ел). Уотерман отчаивался все больше, он исчерпал почти весь запас слов и уже не знал, что делать, когда, указав на доски койки, сказал: «Сивини», что означало пихта. И Иши поднялся. «Сивини», повторил он. Затем оба как одержимые закричали: «Сивини, сивини!» Они были рады, что стали понимать друг друга.

Прошло несколько часов, прежде чем Уотерман отыскал другие понятные обоим слова и стало ясно, что Иши был из племени яхи, а язык этого южного племени в какой-то степени был родствен частично знакомым языкам северных племен. Вскоре ученый констатировал сходство в произношении; постепенно стали формироваться предложения, и наконец наступило мгновение, когда Иши задал первый вопрос. От ответа на него зависело, сможет ли Уотерман завоевать доверие индейца. Вопрос звучал так: «Ай не ма яхи?» («Ты принадлежишь к нашему народу?») Уотерман посмотрел в черные глаза и ответил: «Да!»

С этого момента Иши вышел из каменного века и вступил в мир современных людей. Но до этого возникли некоторые технические проблемы. Шериф не знал, что ему делать. Иши был умственно нормален и не опасен, следовательно, не было оснований держать его в заключении. С другой же стороны, что стало бы с индейцем, если бы его выпустили в пугавший и казавшийся враждебным мир?

Шериф возложил всю ответственность на Уотермана, и тот с этим согласился. В Сан-Франциско, Креберу, а от него в Оровилл полетели телеграммы; прецедент был единственным в своем роде, и к решению вопроса пришлось подключить Индейское бюро в Вашингтоне. Через 48 часов выход нашли. Шериф подписал уникальный документ: арестант передавался прямо в музей. Так началась вторая жизнь Иши.

Мы должны заглянуть в историю, чтобы ясно представить себе, из какого мира пришел Иши и почему он был счастливой находкой для науки. Его жизнь шла по законам античной трагедии трагедии гибельного финала.

Судя по археологическим находкам, можно считать (очень приблизительно), что до прихода белых в Калифорнии жили около 150 000 индейцев. Их можно было разделить на 21 группу, подразделявшуюся в свою очередь на 250 подгрупп, племен и семей, в которых говорили на 110 различных диалектах, иные из них были так похожи друг на друга, как бостонский говор на нью-орлеанский, многие же отличались, как французский язык от английского.

Значительную группу составляли племена яна, селившиеся на территории восточней реки Сакраменто до Маунт-Лассена. Возможно, их было 20003000 человек, и они, около тысячи лет назад уйдя в горы, стали воинственным народом. Собственно говоря, это были четыре племени, из которых яхи было самым южным; они обитали в районе Милл-Крик и Дир-Крик. Их язык относился к группе хокан. Удивительным было то, что женщины и мужчины говорили на разных диалектах. Мальчики, воспитывавшиеся женщинами, учились говорить по-мужски только в десятилетнем возрасте; братья и сестры обращались друг к другу почтительно, во втором лице множественного числа, как французы, делая различие между «ты» и «вы».

Они охотились и рыбачили, собирали фрукты и коренья (основным их питанием была желудевая мука), не знали изделий из глины, но зато для всяких целей плели корзины.

Их трагедия началась в 1849 г. вместе с калифорнийской «золотой лихорадкой».

Страна кое-как жила при мексиканском правительстве, а в 1848 г. ее аннексировали Соединенные Штаты, и «золотая лихорадка» стала для нее периодом беззакония. Только в 1849 г. в долины рек и горы устремились 80 000 золотоискателей, среди них было много всяческого сброда. Моряки покидали в портах корабли, приходили в запустение фермы, в деревнях не оставалось ни одного человека, зато как грибы росли бесчисленные и недолговечные поселки золотоискателей. Только 8 % жителей были женщины, а в районах приисков их было всего 2 %. За десять лет, к 1860 г., белое население выросло на 390 000. Среди этих людей находился и человек, позже вошедший в историю как знаменитый археолог, раскопавший Трою, немец Генрих Шлиман; но он долго не выдержал, нравы этих людей были слишком жестоки. Подвиги и злодеяния этих лет окутаны романтикой и стали легендами. Как говорили позже, они показали американский характер с лучшей и худшей сторон. От такого развития событий больше чем кто-либо другой пострадали индейцы.

Их теснили шаг за шагом. Когда же они пытались обороняться своим плохим оружием, когда, гонимые голодом, нападали на караваны с провиантом или грабили ранчо, против них организовывали карательные экспедиции. В начале 60-х годов район восточнее реки Сакраменто охватили ужас и волнение, когда индейцы возможно, это были яхи убили пятерых белых детей; но с 1852 по 1867 г. белые убили от 3000 до 4000 индейцев. О том, с какой бессмысленной жестокостью велась борьба, свидетельствует факт введения белыми в Калифорнии скальпирования, незнакомого местным племенам. Уотерман писал: «Я получил сведения из авторитетного источника об одном старом пионере золотоискателе и охотнике, проживавшем в этой местности, кровать которого еще в его юные годы покрывало одеяло, отороченное скальпами индейцев. Он никогда не был государственным служащим, солдатом или полицейским и убивал индейцев только по собственной прихоти. За это его так и не привлекли к ответственности».

Иши вырос именно в это время. Судя по тому, что можно было от него узнать, он родился приблизительно в 1862 г. Возможно, он никогда не видел вблизи белого человека, поскольку его племя все время спасалось бегством. Страх перед белолицыми запал в его душу с раннего детства, когда он услышал о бойне, в результате которой погибли остатки его племени. Однажды яхи нанесли ответный удар. Утратив землю, кормившую их, и гонимые из диких мест голодом, они в августе 1865 г. напали на одно ранчо и убили трех белых. 17 человек под предводительством двух «прославленных» охотников на индейцев Андерсена и Гуда обладателей многочисленных скальпов, окружили безлунной ночью маленький поселок племени яхи на Милл-Крик и перебили мужчин, женщин и детей «много трупов несло вниз стремительным течением». Такие истребительные походы продолжались в 1867 г., а в 1863 г. они «увенчались» бойней северней Милл-Крик, где в пещеру под Кампо-Секо загнали 33 индейца, всех перебили и оскальпировали. Эту бойню устроили только четверо вооруженных до зубов белых, сменивших свои крупнокалиберные винтовки на револьверы, ибо винтовочные пули, как позже сообщил участник бойни Норман Кингсли, «разрывали их на куски», в особенности грудных детей,

После этого побоища белые стали полагать, что яхи истреблены все до одного. Но произошло нечто загадочное. Когда через пару дней несколько ковбоев посетили пещеру, они обнаружили, что 33 трупа исчезли. (Стало ясно, что кто-то спасся и оказал своим соплеменникам последнюю почесть совершил сожжение трупов. Эти последние, оставшиеся в живых, больше не появлялись, точнее говоря, их на 12 лет, с 1872 по 1884 г., поглотили заросли.

Теодора Кребер, жена великого антрополога, с сочувствием описала это время скрытого существования под угрозой смерти, и мы считаем своим долгом ее процитировать. «За эти 12 лет не произошло ничего особенного. 12 лет индейцы хорошо прятались. Не охотились на лошадей и рогатый скот, не грабили хижин, не крали зерна; не было видно отпечатков ног, предательской золы или дыма от костра; белые не обнаружили ни одной поломанной стрелы, потерянного наконечника копья или остатков петли, сделанной из волокон молочая, никаких признаков пребывания индейцев в лесах и на лугах».

Большую часть своей жизни Иши был полностью изолирован от истории. Это было долгое затишье. Напрасно мы пытались бы представить, как проходили его дни и ночи, и, хотя Иши не мог поведать о всех своих душевных травмах и трагедиях, он все же описал кое-что из своей повседневной жизни.

Затаившиеся индейцы били рыбу гарпунами или ловили сетями, охотились с луками и стрелами, ставили ловушки, используя все это бесшумное оружие. Осенью они собирали желуди, чтобы прокормиться зимой. В апреле ели зеленый клевер, ранним летом лук. В разгар лета они совершали путешествие в Ваганупа, продолжавшееся четыре ночи, чтобы там в глубокой тени наслаждаться прохладным воздухом и поохотиться на многочисленную дичь. Остальное время они жили на верхнем Милл-Крик в маленьких хижинах, замаскированных так, что сверху, в единственном направлении, откуда их могли обнаружить, согнутые ветви, прикрывавшие их, выглядели нетронутыми. Рядом с жилищем находились места для хранения запасов, укрытые таким же образом; в них были рамы для сушки провианта, корзинки, наполненные вяленым мясом, рыбой и желудями, кроме этого, корзины для переноски грузов, инструменты и шкуры.

Иногда они совершали большие переходы, прыгая с утеса на утес, при этом их босые ноги не оставляли следов. Они передвигались, используя в качестве дороги дно ручья. Следы ног на земле индейцы маскировали сухими листьями. Их тропинки проходили в зарослях густого чапарраля[43], и они передвигались по ним на четвереньках. Рогатый скот не смог бы набрести на такие дорожки, даже олени выбирали более удобные пути. Если проходу мешала ветвь, то ее медленно и тихо отгибали в сторону, а если это было невозможно, то перетирали с помощью каменного инструмента, это был медленный, но бесшумный процесс. Они никогда не рубили деревьев, ибо удары топора выдали бы присутствие человека. Костер разжигали маленький, чтобы дым незаметно рассеивался в кустарнике, не поднимаясь сигналом над балдахином из лавровых крон, и сразу после тушения огня место костра прикрывали обломками утесов. Индейцы поднимались и спускались по отвесным стенам каньона Милл-Крик с помощью канатов, сплетенных из волокон молочая. Это был быстрый и надежный путь, поскольку каньон был хорошо укрыт деревьями, свисавшими над его краями. Они могли легко и быстро вытянуть пойманную рыбу, корзину с водой или спуститься вниз, чтобы плыть по реке. Опасней было пользоваться разветвленными тропами, подходившими к воде. По ним индейцы передвигались редко, чтобы они не бросались в глаза, а казались протоптанными ласками и кроликами. Они мололи желуди на гладких камнях и из муки в корзинах варили свою повседневную кашу. Индейцы носили передники из оленьей кожи и меха дикой кошки, а иногда из медвежьей шкуры. Спали под одеялами из кроличьего меха. Этнографы сходятся во мнении, что они вели древнейший и простейший образ жизни на континенте с момента прибытия белого человека в Америку».

В этих условиях Иши стал мужчиной. Не известно, откуда в 1884 г. вдруг вновь появились слухи о последних яхи. Сведения были скудны, но слухи росли. Кто-то видел проскользнувшего как тень индейца, где-то разграбили ковбойский склад провианта, об этом свидетельствовали следы босых ног. Появились сообщения в газетах, содержавшие журналистские домыслы. Сегодня мы знаем, что к этому времени Иши остался только с четырьмя соплеменниками. Их последним пристанищем было «Вовунупо му тетна» «Логово гризли».

«„Вовунупо“ узкий выступ утеса на высоте около 150 м над ручьем; только там, на отвесной стене каньона, можно было устроить простейшую крышу, защищавшую от непогоды. Вдоль этого карниза росли деревья, прикрывавшие его от постороннего взгляда снизу и с противоположной стороны. Над карнизом до верхнего края каньона нависал отвесный и недоступный утес высотой 60 м, скрывавший убежище от любопытных глаз сверху».

Но безопасность была иллюзорна. Белые все чаще и чаще стали появляться в окрестностях. Сначала двое из них, а затем и третий увидели индейца, но он скрылся, отпугнув пришельца выпущенной стрелой. В 1908 г. обнаружили и Вовунупо. Белые нашли там очень старую больную индианку, укрытую циновками так, как будто родственники пытались ее спрятать при приближении белолицых. Там же лежали продукты и одеяла. Когда белые на следующий день пришли вновь, старухи уже не было. Позже узнали, что там жил Иши со своей матерью, сестрой, одним молодым индейцем и одним стариком. Когда белые обнаружили их убежище, молодой уже умер, а остальные в страхе разбежались и погибли в глуши. Выжил только Иши. Последний из своего племени, он в одиночку еще три года охотился в лесах до тех пор, пока уже не мог найти никакой пищи и полуживой от голода впервые в своей жизни дополз к жилищам белых, где его однажды утром нашли у забора бойни.

4 сентября 1911 г. Иши прибыл в музей Сан-Франциско и на следующее утро предстал перед Кребером. Его статус был не ясен. Был ли он американским гражданином и имел ли право голоса? В Вашингтоне в официальном порядке занялись решением этого вопроса, а затем положили его под сукно. Кто же должен был оплачивать содержание Иши? Кребер нашел выход, занеся «дикаря» в ведомость на заработную плату в качестве дворника, и, ко всеобщему изумлению, оказалось, что Иши великолепно справляется со своими обязанностями. Он увлеченно и тщательно подметал и наводил лоск.

Количество любопытных посетителей превысило все ожидания. Пришли репортеры и фотографы, директора цирков и театральные менеджеры, собиравшиеся заключить с Иши договор, у одного из них хватило наглости предложить Креберу выступать со своим подопечным в цирке. Представители студий звукозаписи хотели, чтобы он спел, а киностудии (в 1911 г. возник киногород Голливуд) хотели снять его в документальных и художественных фильмах; какая-то женщина предложила ему руку и сердце.

Антропологов интересовали два момента. Во-первых, как ведет себя человек каменного века в условиях XX столетия, во-вторых, что он может рассказать о своем прошлом?

Приобщение Иши к «цивилизации» шло семимильными шагами и дало удивительные результаты. Ему сразу понравилась одежда вплоть до ботинок, которые он надевал при чрезвычайных обстоятельствах; человек, проходивший всю жизнь обнаженным, категорически отказывался фотографироваться без одежды (только позже, во время одной экскурсии на природу, он согласился на это). Индеец был удивительно чистоплотен, любил порядок и ежедневно принимал ванну; впрочем, и до «цивилизации» он тоже купался, и, вероятно, чаще, чем белые жители городов американского Запада. Его брали с собой в ресторан и в театр. Он был застенчив, но быстро научился владеть ножом и вилкой и не выглядел «белой вороной». В театре его внимание привлекали зрители, а не сцена, актеры и даже акробаты. Это сбивало его опекунов с толка до тех пор, пока они не привезли его на берег океана, к удивлению антропологов, масса воды также не произвела на Иши особого впечатления в отличие от «аудитории», то есть от бесчисленного множества людей на пляже. Иши в течение своей жизни знал не более дюжины людей; о существовании бледнолицых он узнал в более поздние годы во время набегов, но не имел представления об их количестве, чрезвычайно удивившем его позже. Считать Иши умел от 1 до 10, а когда его жалованье выплачивали в монетах по полдоллара, он хорошо понимал разницу между 40 и 20. Чтобы получать деньги по чеку, ему пришлось научиться расписываться; он научился и этому.

Во время первых прогулок ему нравились не столько автомобили (хотя само колесо было ему совершенно незнакомо), сколько железная дорога, которую он наконец-то увидел, ибо во время своих охотничьих походов он слышал ее издали и принимал за злого демона. Позже он не боялся пользоваться ею, если его сопровождали, а на трамвае вскоре стал ездить даже один. Высокие дома не производили на него впечатления утесы в каньоне были выше, заметил он как-то. Да, «заметил», ибо со временем его словарный запас английского языка расширился до 500–600 слов и стал не скудней языка белых переселенцев первого поколения; только один раз окружающий мир привел его в ужас, когда в соседней больнице, где он завел дружбу с регулярно осматривающим и лечившим его частые простуды доктором Сакстоном Поупом, он случайно заглянул в морг; при виде мертвецов им овладело смятение, он испугался духов и злых демонов.

Для посетителей установили постоянное время: по воскресеньям с 14 часов до 16.30. В один из первых дней явилось около тысячи человек. Иши встретил посетителей с достоинством и солидной осанкой, дружелюбно улыбаясь, каждому пожал руку. Он очень старался запомнить лица посетителей. Одного китайца он назвал «яна» именем своего народа, а все белые оставались для него «салту», что означало «другие»; это можно трактовать, как доказательство азиатского происхождения всех индейцев, но могло быть вызвано и чисто внешним сходством; следует также заметить, что Иши, как китайцы, не выговаривал американское «р» и вместо него произносил «л».

У всех его друзей Кребера, Уотермана и Поупа сложилось впечатление, что Иши чувствовал себя в музее «как дома».

Но никто даже отдаленно не предполагал, насколько верно это было в действительности. Когда возник план отправиться вместе с Иши в долгую исследовательскую экспедицию по стране яна на его родину, он сильно расстроился. Индеец донимал своих друзей красочными картинами затруднений, которые их ожидали, говорил, что им будет сопутствовать непогода, смертельно опасные змеи и рыси, что их ожидают голод, жажда, по вечерам отсутствие мягкой постели и все это они собираются вкусить только для того, чтобы познакомиться с дикой природой? Он указывал на ванну, отопление, стулья и комоды ему казалось безрассудным оставлять все это даже на несколько недель!

Пожалуй, настало время перечислить все, чему Иши научил, а не чему научился. Он научил своих друзей всему, что умел и знал.

Ученье началось с его языка, причем он постепенно продиктовал весь свой словарный запас, он спел свои песни, продемонстрировал бесчисленное множество криков диких зверей и птиц и показал, как голосом приманивают животных на охоте. Индеец продемонстрировал всю сноровку и уменье, позволявшие человеку каменного века выжить в борьбе с природой. Он рассказал доктору Поупу около сорока историй и сказаний из жизни леса, связанных с духами и грезами, страхом и любовью. В саду музея он построил хижину, какая была у него в стране яна. Корзин он не плел, он или не умел, или не хотел этого делать, это была все-таки женская работа. Мужчине подобало мастерить оружие и снасти для охоты. Здесь он проявил уменье, имевшее величайшее значение для ученых. Они смогли увидеть, как человек 1000 или 10 000 лет назад отбивал себе наконечник копья из обсидиана. Иши в течение тридцати минут мог изготовить острый как бритва смертельный наконечник совершенной формы. На их глазах он мастерил гарпуны, рыболовные снасти, петли и плел канаты из волокон молочая или сухожилий оленей. И наконец, вершина его уменья изготовление лука и стрел. Это была кропотливая работа, так как дерево нужно было несколько раз сушить на различных стадиях обработки, кроме этого, надо было соблюсти некий мистический ритуал. Доктор Поуп был его старательным учеником и позже опубликовал несколько научных статей об искусстве стрельбы из лука. Меньше повезло Уотерману, внимательно наблюдавшему, как Иши с помощью деревянной дрели и мягкого куска дерева высекал искры и зажигал огонь. После этого Уотерман поспешил потребовать от всех своих студентов, изучавших антропологию, чтобы они до экзаменов научились получать огонь с помощью трения. Он сказал им, что покажет, как это следует делать, а затем вращал и вращал деревянную палочку, но не высек ни одной искры!

В мае 1914 г. Кребер, несмотря на упорное сопротивление Иши, снарядил экспедицию в страну яна. Наконец! ученые познакомились с индейцем в привычной для него обстановке. Они отыскали все места, запомнившиеся ему в связи с какими-либо важными событиями нападение бледнолицых в дни детства, сожжение мертвых соплеменников, удачный выстрел или поединок с бурым медведем. В Вовунупо «Логове гризли» они вместе пережили конец последних людей из его племени.

Они увидели, как он обращался со своим великолепным луком; он подстрелил птицу на лету, кролика на расстоянии 5, а оленя 35 м. Ученые наблюдали, как он бесшумно скользил в чаще, они бы так никогда не сумели; удивлялись его акробатической ловкости, когда он раскачивался над утесами каньона на самодельной веревке. Им было интересно услышать названия более двухсот растений и трав и узнать об их питательных и лекарственных свойствах. Они приходили в отчаяние от стоического терпения, когда он, не двигаясь, много часов караулил появление дичи, в наличии которой он не сомневался.

Ученые все время ждали, что их друг Иши к ним охладеет и захочет остаться там, где вырос. Но он этого не хотел и настаивал на возвращении «домой», а его «домом» была комната в музее. Когда в Бюро по делам индейцев еще раз возник вопрос, не следует ли Иши отправить в резервацию к другим краснокожим, и Кребер был вынужден ему об этом сообщить, он ответил: «Я хотел бы до конца своих дней жить, как белый человек. Я хотел бы остаться, где нахожусь. Я хотел бы состариться в этом доме и умереть».

Так и произошло. В 1916 г. Иши заболел, ему становилось все хуже. Вскоре стало ясно, что у него туберкулез. Долгое время он провел в госпитале, где индейца лечил его друг доктор Поуп. Затем он попросил, чтобы ему дали возможность умереть «дома», то есть в музее. Там Иши, последний из «диких» индейцев Северной Америки, умер 15 марта 1916 г.

Индейца похоронили с почестями, свидетельствовавшими о душевной привязанности, которая возникла с годами между ним и его друзьями, бывшими в начале знакомства только заинтересованными учеными. Когда кто-то высказал мнение, что его тело следует вскрыть для научных целей, Кребер, находившийся в это время в Нью-Йорке, телеграфировал:

«Пусть наука катится ко всем чертям», и добавил: «У нас сотни скелетов индейцев, которыми никто не занимается. В данном же случае проявляется ненужный и нездоровый интерес!» Но Кребера не было на месте, поэтому наука и чувства пришли к компромиссу. Тело Иши кремировали, как его предков, пепел же в индейской урне захоронили вместе с его луком, пятью стрелами, корзиной с желудевой мукой, несколькими кусками обсидиана и другой мелочью.

Когда Кребера позже спросили, как бы он характеризовал Иши, он ответил: «Это был самый терпеливый человек, которого я когда-либо знал. Я хочу сказать этим, что он исповедовал философию терпения и ни капля жалости к себе, ни горечи жизни не омрачали чистоту его существования».

Доктор Поуп написал в некрологе: «Последний первобытный индеец Америки скончался стоически и без страха. Его смерть завершила целую главу истории. Он видел в нас цивилизованных детей хитрых, но не мудрых. Мы знаем очень много, и многое, что мы знаем, фальшиво. Он же знал природу, которая всегда правдива. У него были черты характера, которые никогда не утратят ценности. Он был добр, мужествен, сдержан, и, хотя у него отняли все, в его сердце не было горечи. У него была душа ребенка и дух философа».

Мир в отличие от его друзей вскоре забыл об Иши. Правда, в свое время писали о нем много, и это сохранилось.

Когда же с запоздалым интересом в 1957 г. открыли ящики, где хранились восковые валики с записями голоса Иши, его пением и словарным запасом, то оказалось, что большинство из них поломано; более того, ни один из старых проигрывающих аппаратов недьзя было запустить. И тем не менее одному находчивому студенту все же удалось из нескольких фонографов смастерить один годный и прослушать часть валиков. Гораздо хуже обстояло дело со старыми коробками, где хранилась пленка; они как нарочно в течение четырех десятилетий хранились в комнате, за стеной которой проходили отопительные трубы. Кинокомпания «Калифорниа моушн пикчер» только для музейных целей сняла тогда 1500 м пленки. В коробках, открытых с большим трудом, оказалась спекшаяся масса.