Первый космонавт

СВЕРШЕНИЕ

Приближалось время долгожданного старта. Перед отъездом на космодром парторг группы космонавтов Павел Попович собрал напутственное партийное собрание. Все были уверены, что в первый полет назначат Гагарина. Выступали и те, кто уезжал, и те, кто оставался.

— Мы завидуем тебе хорошей, дружеской завистью… Вернувшись из космоса, не зазнавайся, не дери нос кверху, будь всегда скромным, таким, как сейчас, — говорил парторг.

Дали слово Гагарину. Комкая в руках носовой платок, он говорил медленно, подбирая весомые слова, отвечающие торжественному моменту.

— Рад и горжусь, что попал в число первых космонавтов… Заверяю товарищей, что не пожалею сил, чтобы достойно выполнить задание партии и правительства. Каждый из вас понимает, как мне хочется полететь в космос…

Юрий закрыл глаза и помолчал. Потом он рассказывал, что в те несколько секунд перед ним возникли и молодогвардейцы, и Алексей Маресьев, и панфиловцы, и Александр Покрышкин, и Иван Кожедуб — все те, кто, рискуя жизнью, боролся за свободу и счастье народа и побеждал.

В день отлета на космодром Юрий Гагарин и Герман Титов побывали на Красной площади, подметенной ветром и сбрызнутой первым весенним дождем.

Космонавты медленно обошли Кремль. Под перезвон курантов пересекли Красную площадь, остановились у Мавзолея, посмотрели, как сменяется караул. Затем по улице Горького пошли к памятнику Пушкина. День выдался ясный, теплый. Вокруг шумел людской поток. Никому не было дела до двух молодых летчиков, никто не знал, что готовится грандиозное событие, подобного которому история еще не знала…

Прощаясь с женой, Гагарин ощутил терпкую горечь. За годы замужества за летчиком-истребителем Валя научилась не удивляться. На этот раз, держа на его плечах легкие, нежные руки, сказала много раз уже сказанные, но теперь прозвучавшие совсем по-иному слова:

— Если бы ты знал, как я люблю тебя и как мне не хочется расставаться с тобой…

На космодром улетело несколько космонавтов, готовых к полету. Предупреждалась любая случайность. Залетит порошинка в глаз первому кандидату, повысится температура — и его надо заменить другим.

За квадратными окнами ИЛ-14 клубились набухшие влагой облака, накрапывал дождь, в рваных просветах проглядывала весенняя нагота полей — черная земля, кое-где покрытая талым снегом. Рядом с Гагариным сидел Титов. Порой взгляды их встречались, и они улыбались, понимая друг друга.

Через несколько дней, когда по поручению редакции «Правды» мы помогали Гагарину писать его записки «Дорога в космос», он сказал:

— Герман был натренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного.

Эти душевные слова свидетельствуют об исключительной скромности первого космонавта.

Люди, готовившие Гагарина в полет, полюбили его и, не говоря ему об этом, восхищались его быстрым умом, цепкой памятью. Он молниеносно отзывался на мгновенно меняющуюся обстановку, точно передавал свои чувства на каждом этапе воображаемого полета — и при бешеном напоре ускорения, и при ожидаемом, но никем еще не испытанном длительном состоянии невесомости. Он привык к ритму новых движений и новому режиму питания. Он обжил корабль, одновременно похожий и на капитанскую рубку, и на лабораторию ученого. Он даже выработал для себя позу, наиболее выгодную в предстоящем полете. Все, что предлагал Гагарин, принималось учеными. Нерасторжимо переплелись судьбы пилота, изобретателей, конструкторов. Они нашли в нем не только точного исполнителя грандиозного замысла, но и творчески одаренного, разумного советчика. И это не могло не ускорить времени старта, ибо подготовить человека к выходу в космос было так же трудно, как создать надежный космический корабль — самое совершенное сооружение современной техники, вобравшее в себя все достижения науки.

Для полета в космос подбирались здоровые люди. А из здоровых врачи выбирали самого здорового. В Гагарине был найден человек с гармоническим сочетанием физических и душевных качеств. Все в нем было прекрасным — и лицо, и тело, и душа, все отвечало высоким требованиям.

Проходя тренировку, Юрий Гагарин убедился, что далеко не каждый может стать космонавтом. Для этого прежде всего нужны железное здоровье, крепкие нервы и выдержка. Ведь посылался в космос не пассажир, не турист, а командир корабля, который должен был не только наблюдать за приборами, но и вмешиваться в работу сложных технических систем. Юрий сразу почувствовал: как хорошо, что он никогда не был пристрастен к вину, не курил, в любое время года занимался спортом. Тогда же он убедился и в том, что самое главное для космонавта— это хотеть, уметь ждать, тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться…

Он знал, многие летчики способны взлететь в космос и, как и он, физически и морально готовы к этому. Знал и то, что ему повезло: вовремя родился.

Время на космодроме летело быстро. Наступил предполетный день. Государственная комиссия, которой поручили руководить первым в мире космическим полетом человека, заслушала предложение командования Военно-Воздушных Сил, сделанное генерал-лейтенантом Н. П. Каманиным. Он назвал фамилии Гагарина и Титова. Комиссия обсудила предложенные кандидатуры, утвердила командиром корабля «Восток» Юрия Гагарина и его дублером Германа Титова.

Космонавтов поместили в небольшой, похожий на игрушечный домик, обсаженный молодыми деревцами. Там они и обедали и ужинали «по-космически», выдавливая из тюбиков специально приготовленную для них пищу. Оставшись вдвоем, вспоминали детство, говорили о прочитанных книгах, о будущем…

Поздно вечером к ним заглянул Главный Конструктор. Вспомнил свою молодость. Нелегкая она была. Когда был студентом, приходилось зарабатывать на хлеб.

Самочувствие Юрия и Германа понравилось ученому, и он, мельком взглянув на часы, ушел.

Врачи наклеили на тело Гагарина семь датчиков, регистрирующих физиологические функции. В 21 час 60 минут проверили кровяное давление, температуру, пульс. Все было в норме.

— Пора спать, — напомнил доктор.

Юрий лег в прохладную постель. На второй койке расположился Титов. Минут через семь они уснули— Гагарин лежа на спине и приложив к щеке ладонь. Пульс и дыхание его были ровны и чисты, как у ребенка. Ночью доктор несколько раз заглядывал к ним, но они не слышали его прихода и ни разу не переменили позы. В три часа ночи пришел Главный Конструктор, приоткрыл дверь и, убедившись, что космонавты спят, снова ушел к ракете. Он ничего не принимал на веру и требовал все проверить и раз, и два, и десять раз. Он немного волновался: предстоял главный экзамен всей его жизни.

Настало утро исторического дня —12 апреля 1961 года. В 5 часов 30 минут в спальню вошел врач и легонько тронул Гагарина за плечо.

— Юра, пора вставать!

Проспав семь с половиной часов, Юрий моментально поднялся, встал и Герман. Они были бодры и спокойны. Свежий, зеленоватый рассвет заливал землю, расшитую бисером росы. Как все летчики, Юрий Гагарин прежде всего взглянул на небо.

Высоко-высоко серебрились перламутровые перистые облака.

— Какое жизнерадостное солнце! — воскликнул он, обратив взор на освещенный первыми лучами «Восток».

После обычной физзарядки и умывания — завтрак из туб: мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе. Начались предполетный медицинский осмотр и проверка записей приборов, контролировавших ночью физиологические функции. Все оказалось в норме, о чем и был составлен медицинский протокол. Оба космонавта надели теплые, мягкие и легкие комбинезоны лазоревого цвета, а затем с помощью специалистов — защитные ярко-оранжевые скафандры, обеспечивающие сохранение работоспособности в случае разгерметизации кабины корабля. Были проверены приборы и аппаратура, которыми оснащены скафандры.

Пришел Главный Конструктор. Впервые Гагарин увидел его озабоченным и усталым — видимо, сказалась бессонная ночь. И все же мягкая улыбка витала вокруг его твердых, крепко сжатых губ. Он дал несколько рекомендаций и советов, которые могли пригодиться на орбите.

Полет обеспечивали тысячи бодрствующих сейчас людей: на космодроме, на пунктах слежения, на морских судах, в координационно-вычислительном центре, на радарах и рациях. В эту великолепно обученную армию, благодаря которой стал возможен полет, входили и космонавты.

Специалисты, надевавшие на Гагарина скафандр, стали протягивать ему листки бумаги, кто-то подал служебное удостоверение: каждый просил оставить на память автограф.

Подошел специально оборудованный автобус.

Гагарин и Титов заняли места в креслах, напоминавших пилотское кресло в кабине корабля. В скафандре есть устройства для вентиляции, к ним подаются электроэнергия и кислород. Вентиляционное устройство подключили к источникам питания, установленным в автобусе. Все работало исправно.

Автобус мчался по шоссе, расчищенному степным ветром. Вдали показался устремленный ввысь серебристый корпус ракеты. Чем ближе автобус подъезжал к стартовой площадке, тем ракета становилась выше, словно вырастала в размерах. Она напомнила Гагарину гигантский маяк — луч восходящего солнца горел на ее острой вершине.

На стартовой площадке космонавтов ждали председатель Государственной комиссии, Главный Конструктор и другие ученые, конструкторы, специалисты. Лица их до последней морщинки освещались утренним светом. Здесь же находились руководители космодрома и стартовой команды. Все заливал золотистый свет наступающего нового дня.

Распрощавшись с Германом, твердо ступая по бетонным плитам стартовой площадки, Юрий, скованный костюмом, медленно подошел к председателю Государственной комиссии и доложил:

— Летчик, старший лейтенант Гагарин к первому полету на космическом корабле «Восток» готов!

— Счастливого пути! Желаем успеха! — ответил председатель, пожимая космонавту руку.

Перед тем как на лифте подняться в кабину корабля, Гагарин сделал заявление для печати и радио. Все его существо охватил небывалый подъем душевных сил, сложная гамма переживаний, рождавшая необыкновенные слова:

— Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! — сказал космонавт. — Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением…

Работая над очерком для «Правды» о первом полете человека в космос, мы попросили Гагарина рассказать об этой исторической минуте, предшествующей полету.

— Вся прожитая жизнь как бы пронеслась перед моими глазами, — припомнил Гагарин.

Он говорил, что увидел себя босоногим мальчонкой, помогающим пастухам пасти колхозное стадо… Школьником, впервые написавшим слово «Ленин»… Ремесленником, сделавшим свою первую опоку… Студентом, работающим над дипломом… Летчиком, охраняющим на севере страны государственную границу…

Вернувшись на землю, он все сказанное внес в записки «Дорога в космос».

— Быть первым в космосе, вступить один на один в небывалый поединок с природой — можно ли мечтать о большем? — говорил Гагарин на космодроме. Было тихо. Только шуршала лента магнитофона, записывающая слова, со скоростью света облетевшие весь мир. — Если тем не менее я решаюсь на этот полет, — продолжал он, — то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников — советских людей.

Гагарин глядел поверх микрофона и говорил, видя внимательные лица своих наставников и друзей. Глядя на лица Титова, Николаева, Поповича, Быковского — всех тех, кто был, как и он, готов к первому полету, Гагарин подумал: «У них только один путь — вверх!» Космонавт с любовью окинул взглядом ракету, в которой, он знал, было свыше трехсот тысяч деталей.

— Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле.

Главный Конструктор украдкой поглядел на часы. Гагарин понял: пора закругляться.

— До старта остаются считанные минуты, — сказал он. — Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь…

И, уже находясь на железной площадке перед входом в кабину, прощаясь с людьми, остающимися на Земле, он приветственно поднял обе руки:

— До скорой встречи! — Эта минута была для космонавта минутой величайшей внутренней собранности. Но ни в одном жесте, ни в одном слове его не проглядывала тревога. Он улыбался.

А люди, остающиеся на Земле, были взволнованы, как никогда. Начиналось беспримерное, неизведанное…

Сильный голос через репродукторы приказал людям уйти с площадки в укрытия.

Юрий спокойно вошел в кабину. Его усадили в кресло, бесшумно захлопнули люк. Космонавта окружали тысячи километров тончайших проводов и кабелей, некоторые из них были прикреплены к его телу. Эти новые вены и артерии обеспечивали подачу электроэнергии, тепла, воды, воздуха, обогревали, охлаждали, защищали от радиации. Его организм включился в электронные и механические системы корабля и должен был четко взаимодействовать с ними.

Человек остался наедине с приборами, освещенными уже не дневным, солнечным светом, а искусственным. Ему было слышно все, что делалось за бортом корабля. Шла заключительная проверка. Он слышал короткие доклады о готовности к полету от контролеров всех систем. Как живые, замерли тысячи красных лампочек. Достаточно вспыхнуть одной: подать сигнал опасности, и полет отложат. Все предусмотрели конструкторы. В случае аварии еще до взлета он мог катапультироваться. С внешним миром он мог поддерживать связь только по радио. Позывной Земли был красивый и звучный: «Заря». Лента магнитофона сохранила для истории космонавтики запись переговоров с «Зарей» на старте, во время последних приготовлений «Востока» к полету:

— Как слышите меня? — спросил Гагарин.

«Заря» ответила:

— Слышу хорошо.

В огромном оркестре затихали звуки настройки.

Вскоре «Заря» напомнила:

— Наступила минутная готовность!

Гагарин ответил:

— Понял вас. Настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.

Подошло время старта. Раздалась команда:

— Подъем!

Звонко по-юношески Юрий Гагарин произнес фразу, которую теперь знает каждый подросток на Земле:

— Поехали!

Стрелки хронометра показали 9 часов 07 минут по московскому времени. Космонавт услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как ракета задрожала всем корпусом и медленно, очень медленно оторвалась от стартового устройства. Началась борьба с силой земного тяготения. Огромная ракета наклонялась. Повинуясь заданному направлению, все больше отходила от вертикали, кренилась, ложась на заданный курс. Гул был не сильнее слышимого в кабине реактивного самолета. Но в нем было множество новых музыкальных оттенков и тембров, не записанных ни одним композитором на ноты и которые, видимо, не сможет пока воспроизвести никакой музыкальный инструмент.

После Гагарин говорил нам:

— Могучие двигатели ракеты создавали музыку будущего, наверное, еще более волнующую, чем величайшие творения прошлого.

Росли перегрузки. Юрий чувствовал — какая-то непреоборимая сила все сильнее вдавливает его в кресло. И хотя оно расположено так, чтобы сократить влияние огромной тяжести, наваливающейся на тело, было трудно пошевелить рукой и ногой. Юрий знал, что неприятное состояние продлится недолго: пока корабль, набирая скорость, вырвется на орбиту. Летчик-истребитель, он умел сливаться с самолетом, он слился в одно целое с кораблем.

Перегрузки все возрастали.

«Заря», хорошо знающая, что каждый преодоленный километр — вторжение в неведомое, помноженное на опасность, напомнила:

— Прошло семьдесят секунд после взлета.

Гагарин ответил:

— Понял вас: семьдесят. Самочувствие отличное. Растут перегрузки. Все хорошо.

Как только ракета прорезала плотные слои атмосферы, был автоматически сброшен головной обтекатель. Корабль озарил яркий дневной свет. В круглых иллюминаторах показалась далекая земная твердь. «Восток» пролетал над широкой сибирской рекой. Отчетливо виднелись островки и берега, поросшие низенькой, как трава, тайгой, освещенной солнцем.

— Красота-то какая! — воскликнул Юрий. Восторженные слова обрадовали всех: у человека, способного восхищаться, все в ажуре.

По мере сгорания топлива одна за другой отделялись ступени ракеты, и вот наступил долгожданный момент, когда Гагарин сообщил ожидающей Земле:

— Произошло разделение с носителем… Самочувствие хорошее. Параметры кабины: давление — единица, влажность — шестьдесят пять процентов, температура — двадцать градусов, давление в отсеке— единица, в системах ориентации — нормальное.

Все шло без сучка, без задоринки.

Корабль вырвался на орбиту — широкую космическую дорогу. Гагарин признался, что именно в этот момент у него мелькнула мысль написать книгу и назвать ее «Дорога в космос».

Наступила невесомость — состояние, о котором Юрий читал в книгах Циолковского.

Вернувшись на Землю, он рассказывал, что произошло с ним. Тело его оторвалось от пилотского кресла, повисло между потолком и полом кабины, испытывая непостижимую легкость. Переход к этому состоянию произошел плавно. И руки, и ноги, и туловище ничего не весили. Человек не сидел, не лежал, а как бы висел в кабине. Все незакрепленные предметы стали парить — и планшет, и карандаш, и блокнот… А капли жидкости, пролившиеся из шланга, приняли форму шариков, отсвечивающих всеми цветами радуги, перемещались в пространстве и, коснувшись стенки кабины, оставались на ней, будто роса. На минуту забыв, где он находится, Юрий положил карандаш на колени, и он тут же вспорхнул, как птица. Он не стал ловить карандаш и обо всем увиденном говорил, а магнитофон записывал сказанное на узенькую, змейкой скользящую ленту.

«Заря» поинтересовалась, что видит космонавт внизу. И Юрий рассказал, что планета выглядит примерно так же, как при полете на реактивном самолете на больших высотах. Отчетливо вырисовываются горные хребты, большие реки, лесные массивы, желтые пятна островов, береговая кромка морей, окантованных белой пеной прибоя.

В наших блокнотах сохранились многочисленные записи, сделанные со слов Гагарина, о его переживаниях в космосе. Всякий раз при встрече с Гагариным мы наталкивали его на эту животрепещущую для него тему. Он охотно откликался на нее, обогащая наши записи новыми подробностями. Мы отобрали то, что передает душевное настроение и мысли космонавта, рожденные в полете.

Когда «Восток» мчался над просторами Родины, Юрий с особой силой ощущал сыновнюю любовь к ней, он думал о том, что еще недавно нищая и отсталая страна превратилась в могучую индустриальную и колхозную державу. Он знал — на земном шаре нет страны более обширной, более богатой, более красивой, чем Советский Союз! Он вспомнил, как мальчишкой на переменах простаивал в классе у географической карты, смотрел на великие русские реки, словно синие жилы оплетающие могучее тело страны, и мечтал о далеких странствиях и походах. И вот он, главный поход его жизни — полет вокруг земного шара! На высоте трехсот километров Юрий мысленно благодарил партию и народ, давших ему счастье — первому увидеть и рассказать людям обо всем познанном там, где еще не бывал ни один человек.

Аспидно-черное небо казалось ему — сыну хлебопашца — вспаханным полем, засеваемым зерном звезд. Они были яркие и чистые, словно перевеянные на колхозном току. Солнце тоже было яркое и горячее, ярче расплавленного металла, с которым Юрию пришлось иметь дело в литейном цехе на Люберецком заводе — первой академии своей жизни.

Наблюдения из кабины «Востока» велись не только за небом, но и за Землей. Гагарина спрашивали, как выглядит водная поверхность?

Он отвечал:

— Темноватыми, чуть поблескивающими пятнами.

— Ощущается ли шарообразность планеты?

— Да, конечно! — человек давал информацию, которую не удавалось получить при помощи беспилотных спутников Земли.

Когда Юрий смотрел на горизонт, то видел резкий, контрастный переход от светлой поверхности Земли к совершенно черному небу. Земля радовала богатой палитрой красок. Ее окружал ореол нежноголубого цвета, постепенно темневший, становившийся бирюзовым, синим, фиолетовым, угольночерным.

В кабину долетала музыка. Слушая одну из своих любимых песен — «Амурские волны», Юрий вспомнил— американцы писали: «Никто не в состоянии точно предсказать, каково будет влияние космического пространства на человека. Известно только одно — человек в космосе будет ощущать одиночество».

Юрий Алексеевич не ощущал одиночества. Разрезая космос, он жил жизнью страны. Работы было невпроворот. Радио связывало его с Землей. Он принимал команды, передавал сообщения о работе систем корабля, поддерживал связь с советскими судами, самолетами, наземными пунктами слежения, где находились его товарищи космонавты. В каждом слове с Земли он чувствовал поддержку.

Наблюдая за показаниями приборов, Гагарин определил, что «Восток», двигаясь по намеченной орбите, вот-вот начнет полет над затененной, не освещенной Солнцем частью планеты. Вход корабля в тень произошел быстро. Моментально наступила кромешная темнота. «Восток» пролетал над океаном, золотистая пыль освещенных городов не просматривалась внизу. Свет, порожденный Землей, напоминал лунное сияние, только был ярче и чище.

Фантастически короткая ночь окончилась так же быстро, как и началась. Солнце неожиданно взлетело над краем земного шара, неистовое сияние, словно лезвие, резануло по глазам.

— Красивейшее зрелище — рассвет в космосе, — заметил космонавт.

Внизу заискрился бескрайний океан.

В 9 часов 51 минуту, через сорок четыре минуты после старта, на корабле включили автоматическую систему ориентации. После выхода «Востока» из тени она осуществила поиск и ориентацию корабля на Солнце. Зеленоватые лучи его просвечивали через земную атмосферу, горизонт стал ярко-оранжевым, постепенно переходящим во все цвета радуги: к голубому, синему, фиолетовому, черному… Юрии Гагарин пожалел, что всей этой красоты не видит его приятель космонавт и художник Алексей Леонов.

В 9 часов 52 минуты, пролетая над мысом Горн, Гагарин передал:

— Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо. Бортовая аппаратура работает исправно. — Юрий был влюблен в корабль. Казалось, скажи шепотом, что надо, и корабль выполнит любое желание.

Космонавт сверился с графиком полета. Время выдерживалось точно. «Восток» шел со скоростью, близкой к двадцати восьми тысячам километров в час. Юрий не чувствовал ни голода, ни жажды, но по заданной программе поел и выпил воды.

С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми сложными механизмами корабля приняли на себя разумные автоматические системы. Автоматика поддерживала необходимую температуру в кабине, ориентировала корабль в пространстве, заставляла работать измерительные приборы, решала много других сложных задач. В распоряжении космонавта находилась система ручного управления полетом корабля. Стоило включить нужный тумблер, как все перешло бы в его руки. Тогда ему надо было уточнить по бортовым приборам местоположение стремительно несущегося над Землей «Востока», затем, рассчитав место посадки, ручкой управления удержать ориентацию корабля и в нужный момент запустить тормозную установку. И хотя Гагарин мог все это сделать и ему очень хотелось это сделать, он переборол желание, зная, что ручное управление попробуют его товарищи, уже готовившиеся к более сложным полетам.

С душевным трепетом всматривался космонавт в окружающий его таинственный мир, стараясь все увидеть, понять и осмыслить. В иллюминаторах отсвечивали алмазные россыпи ярких холодных звезд.

До них было еще ой как далеко и по времени, и по расстоянию, и все же с орбиты к ним было ближе, чем с Земли.

В наших записных книжках записаны и такие ласковые слова Юрия Алексеевича: «Вспомнилась мама. Она словно бы вошла в корабль и наклонилась надо мной, как в детстве, во время сна. Я даже ощутил на лице тихое ее дыхание. Вспомнилось, как она целовала меня на сон грядущий. Я писал ей: «Мама, я люблю тебя, люблю твои руки — большие и ласковые, люблю морщинки у твоих глаз и седину в твоих волосах… Никогда не беспокойся обо мне». Если Валя знала, где я, то милая моя старушка даже не догадывалась — разве только могло подсказать сердце. Космонавты умеют хранить доверенные им тайны. Вспомнив о маме, я не мог не вспомнить о Родине. Неспроста советские люди называют Родину матерью: она вечно жива, она бессмертна. Всем, чего достигает человек в жизни, он обязан Родине».

Приходили разные мысли, и все светлые, праздничные.

«А что делает сейчас Герман?» — мелькнула мысль, и Юрий как бы снова ощутил теплоту объятий друга во время прощания. Все, что он переживает в космосе, придется испытать и Титову, и другим товарищам. Будет второй, десятый, сотый космонавт… Со многими он знаком, но будут и такие, которых он не знает, наверное, уже не летчики, а ученые, монтажники, строители, может быть даже хлебопашцы, которые засеют далекие планеты семенами Земли.

В 10 часов 15 минут на подлете «Востока» к желтому африканскому материку от автоматического программного устройства прошли команды на подготовку бортовой аппаратуры к включению тормозного двигателя. Гагарин понял: корабль почти облетел вокруг земного шара. Он рассказывал потом, как вспомнились ему строки из стихотворения о Ленине «Капитан Земли»:

Космический корабль нес идеи Ленина вокруг всей Земли… Гагарин передал очередное сообщение:

— Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо.

Космонавт владел своими силами, мыслями, чувствами. Летный опыт приучил его к выдержке и самообладанию. Он не испытывал ни тошноты, ни головокружения, да и откуда они могли взяться, если он, будучи летчиком, мастерски выполнял фигуры высшего пилотажа — штопоры, бочки, развороты, пике…

Наступал заключительный этап полета, может быть, еще более ответственный, чем выход на орбиту и полет по орбите, — возвращение на Землю. Космонавта ожидал переход от состояния невесомости к новым, может быть, еще более сильным перегрузкам и колоссальному разогреву внешней оболочки корабля при входе в плотные слои атмосферы. До сих пор в космическом полете все проходило примерно так же, как во время тренировок на Земле. А как будет в последние, завершающие минуты? Все ли системы сработают нормально, не подстерегает ли космонавта непредвиденная опасность? Автоматика— величайшая сила, но на всякий случай по «глобусу» — умнейшему прибору, установленному в кабине «Востока», Юрий Алексеевич определил свое местоположение и приготовился взять управление в руки.

Система ориентации корабля была солнечной, оснащенной специальными датчиками. Датчики «ловят» Солнце и «удерживают» его в определенном положении, так чтобы тормозная двигательная установка была направлена против полета. В 10 часов 25 минут произошло автоматическое включение тормозного устройства. Оно сработало безукоризненно, в заданное время. «Восток», сбавляя скорость, переместился с орбиты на траекторию спуска. Корабль погружался в плотные слои атмосферы. Его наружная оболочка быстро накалялась, и сквозь шторки, прикрывающие иллюминаторы, было видно, как нежно-розовый свет все более сгущался, стал алым, пурпурным, превратился в жутковатое багровое пламя, бушующее вокруг корабля.

— Я невольно посмотрел на термометр, — вспоминал потом Гагарин. — Но в кабине было двадцать градусов тепла.

Невесомость исчезла. Космонавт напряг тело: чем сильней напряжены мускулы, тем выше кровяное давление, и человек легче справляется с воздействием силы, во много раз превышающей его собственный вес. Нарастающие перегрузки вжали космонавта в кресло. Они все увеличивались и давили сильнее, чем при взлете.

Когда стало ясно, что все системы сработали отлично и спуск проходит успешно, летчик от избытка чувств, охвативших его, громко запел любимую песню:

Он выдержал все испытания, преодолел все преграды.

Высота быстро уменьшалась. Десять тысяч метров… Девять тысяч… Восемь… Семь… В иллюминаторе блеснула голубая лента Волги. Юрий узнал ее берега, над которыми учил его летать Дмитрий Павлович Мартьянов. Все было знакомо: и широкие дали, и поля, и рощи, и дороги, и Саратов, дома которого, как детские кубики, громоздились вдали…

В 10 часов 55 минут, облетев земной шар, «Восток» благополучно опустился на вспаханное под зябь поле колхоза «Ленинский путь», юго-западнее города Энгельса, неподалеку от деревни Смеловки. Случилось как в хорошем романе: возвращение Гагарина из космоса произошло в знакомых местах, где он впервые в жизни летал на самолете. Шесть лет прошло с той поры! Но как изменились мерила! Теперь он летел в двести раз быстрее, в двести раз выше!

Ступив на твердую почву, Юрий Алексеевич увидел женщину с девочкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за ним. Они несмело направились навстречу. Но, чем ближе подходили, шаги их становились медленнее. Ярко-оранжевый скафандр немного их пугал. Еще и года не прошло, как советские ракетчики в районе Свердловска сбили американский разведывательный самолет и пленили шпиона Фрэнсиса Гарри Пауэрса.

— Свой, товарищи, свой! — ощущая холодок волнения, крикнул Юрий, сорвав с головы гермошлем.

Встретили его жена лесника Анна Акимовна Тахтарова и ее шестилетняя внучка Рита.

— Юрий Гагарин! Юрий… Гагарин! — радостно кричали подбегавшие с полевого стана трактористы.

Прибыла группа солдат с офицером, проезжавших на грузовиках по шоссе. Они обнимали космонавта, жали ему руки. Кто-то назвал его майором. Юрий понял, что, пока находился в полете, ему присвоили внеочередное звание через одну ступень. У кого-то нашелся фотоаппарат, все встали большой группой и сфотографировались.

Вместе с солдатами Юрий направился к своему опаленному кораблю. Он красовался среди вспаханного поля, в нескольких десятках метров от глубокого оврага, в котором шумели весенние воды. Космонавт оглядел «Восток». Корабль и его внутренности были в исправности, их можно вновь использовать для полета. Чувство огромной радости переполнило Гагарина. Он был счастлив от сознания того, что первый полет человека в космос совершен в Советском Союзе, отечественная наука продвинулась вперед.

Через несколько минут из группы встречи за Гагариным прилетел вертолет. В нем были спортивные комиссары, зарегистрировавшие рекордный полет. Комиссары остались у «Востока», а Юрий Алексеевич улетел на командный пункт группы.

В первые часы возвращения на Землю у Гагарина произошло много радостных встреч со знакомыми и незнакомыми людьми. Особенно трогательно прошло свидание с Германом Титовым, прилетевшим на реактивном самолете с космодрома. Друзья обнялись и от избытка чувств тузили друг друга кулаками.

— Доволен? — спросил Титов.

— Очень, — ответил Юрий, — ты будешь также доволен в следующий раз…

Включившись в общий восторг, охвативший планету, мы писали тогда в «Правде»: «За сто восемь минут советский человек сделал больше, чем за всю свою жизнь совершили Колумб, открывший Америку, Магеллан, обогнувший на корабле земной шар, Пири и Амундсен, оставившие флаги своих наций на Северном и Южном полюсах. Один советский человек сделал больше, чем все, вместе взятые, путешественники, одну за другой открывавшие новые страны».

…Первое утро после возвращения из космического полета у Гагарина, как всегда, началось с физической зарядки. А после завтрака в кремовом особняке на обрывистом берегу Волги собрались ученые и специалисты, снаряжавшие «Восток» в рейс вокруг Земли. Среди них заметно выделялась коренастая фигура Главного Конструктора. Он улыбался, и лицо его помолодело. После того как человек поднялся в космос и, облетев планету, вернулся домой, он считал, что не зря жил на земле. Главный Конструктор обнял Гагарина и расцеловал его. Так вот во время войны генералы нередко приветствовали солдат, выполнивших важное боевое задание.

Юрий Алексеевич сделал собравшимся первый доклад о работе технических систем корабля в полете, обо всем увиденном и пережитом за пределами земной атмосферы. Он не информировал, не рассказывал, он живописал. Слушали внимательно. Впечатлений было много. Посыпались вопросы. Гагарин отвечал точно, понимая, насколько это важно для последующей работы по освоению космоса.

С улыбкой взлетел он в космос, с улыбкой вернулся на землю. Восторженным и счастливым, с синими глазами, полными солнечного блеска, молодым и сильным встретили мы его на ликующей весенней земле. Таким он и вошел навсегда в историю человечества.

После короткого перерыва Юрию Алексеевичу снова пришлось говорить. На этот раз перед корреспондентами «Правды» и «Известий». Это было его первое интервью для прессы. Беседа велась в дружеском и немножко шутливом тоне. Журналисты понимали Гагарина с полуслова, а ему было жалко, что на беседу не пригласили корреспондента саратовской комсомольской газеты «Заря молодежи», газеты, напечатавшей о нем первую заметку, когда он учился в аэроклубе.

Потом, когда вся мировая пресса писала о нем, наделяя его самыми возвышенными добродетелями, называя то новым Колумбом, то новым Прометеем, он, мучительно краснея от неумеренных похвал, не раз вспоминал эту маленькую заметку.

— Первая похвала, как первый дождь для посева….

Сын колхозника, родившийся в деревне, научившийся грамоте в сельской школе, Гагарин часто употреблял в разговорной речи крестьянские образы и сравнения. У него был свой устно-поэтический стиль, пересыпанный народной фразеологией: пословицами, поговорками, прибаутками, свои излюбленные выражения и слова.

Мы, седоголовые журналисты, немало повидавшие в жизни, как мальчишки, влюбленными глазами глядели на космонавта, записывали все, что говорил Гагарин.

Полтораста с лишним лет потребовалось человеку, чтобы после смелого подъема на воздушном шаре построить первый в мире самолет. Вдвое меньше — семьдесят пять лет — прошло со времени испытания этого самолета, построенного и испробованного нашим соотечественником Александром Можайским на Красносельском поле под Петербургом, до момента запуска первого советского искусственного спутника Земли. И во много раз меньше — всего несколько лет оказалось достаточно для Советского Союза, чтобы после стартов космических ракет, ушедших в межпланетное пространство, после опытов с Лайкой, Белкой и другими четвероногими небесными путешественницами вывести в космос первого человека!

Гагарин пережил то, что до него ни один человек в мире не переживал. Он был занят напряженной работой, наблюдал за приборами и аппаратурой корабля, за поведением собственного сердца, за окружающим его необыкновенным миром. Зоркими, проницательными глазами вглядывался в очертания далекой, милой и родной Земли — колыбели человечества.

Он был занят и дорожил каждой секундой: все надо было увидеть, услышать, ощутить, понять, запомнить. Он торопливо записывал свои ощущения и передавал их людям на Землю.

С орбиты космического корабля в ином свете предстали перед ним наша планета и небо, и звезды, и Солнце. Увиденное поразило его.

— Красота-то какая! — не удержавшись, воскликнул Юрий Гагарин, и это услышали на Земле.

Вернувшись, он рассказал о нежном голубом ореоле, окружающем нашу планету, о чарующих плавных переходах красок на горизонте.

Он запнулся, подыскивая сравнение, которое могло бы передать все увиденное:

_ Ну как бы вам пояснить — необычно… Как, как на полотнах Рериха.

Корабль «Восток» шел над полями, лесами и горами родной страны. И синие реки выглядели, как жилы на теле богатыря, занятого титаническим трудом созидания. Страна разворачивалась перед восхищенным взором космонавта, как одно сплошное поле, засеянное плодородными семенами. Внизу, в просветах облаков, угадывались дымы заводов, плотины гидростанций и серебряная пряжа проводов, несущих электрический ток. Картины цветущей Родины волновали летчика, наполняли сердце гордостью. Туда, к нему, на огромную высоту, долетали песни, славящие Ленина, партию, советский народ. Они словно незримыми нитями связывали его с советской землей, он был ее сыном. Сердца всех людей были открыты ему.

Было радостно и немножко жутковато от сознания, что ему доверили космический корабль — бесценное сокровище государства, в которое вложено много труда, ума и народных денег.

На другой день перед отлетом в Москву Юрий Алексеевич встретился с Мартьяновым — своим первым инструктором, работавшим в Саратовском аэроклубе. Оба летчика обрадовались друг другу.

— Спасибо, Дмитрий Павлович, что научили летать, — поблагодарил Юрий.

— Крылья растут от летания, — ответил инструктор и протянул своему воспитаннику кипу центральных газет.

Гагарину было приятно прочесть свой рассказ, записанный журналистами. Это была первая корреспонденция о полете в космос, написанная торжественным, приподнятым стилем. Из газет он узнал, как встретили известие о его полете родители в Гжатске и Валя, оставшаяся дома с ребятами. Он дважды перечитал рассказ матери о его детстве, долго рассматривал фотографию Вали, сделанную в момент, когда ей сообщили: дана команда на приземление.

— Представляю, что переживала жена в эти минуты…

Газеты и радовали и смущали неумеренностью похвал. Хотелось сесть и написать, что дело не в нем одном, что тысячи ученых, инженеров и рабочих готовили полет, который мог осуществить каждый из его товарищей космонавтов. Радио, бесконечно повторявшее Гагарин, Гагарин, Гагарин… Газеты с его портретами и статьями академиков о полете были только началом. Впереди ждали еще большие переживания.

За ним из Москвы прилетел самолет ИЛ-18.

На подлете к столице к воздушному лайнеру пристроился почетный эскорт истребителей — семь красавцев МИГов. На таких самолетах во время службы на Севере немало полетал и Гагарин. Самолеты прижались к ИЛ-18 настолько близко, что космонавт видел улыбающиеся лица летчиков. Он посмотрел вниз и ахнул. Улицы Москвы были запружены потоками народа. Со всех концов столицы живые человеческие реки, над которыми, как паруса, надувались алые знамена, стекались к стенам Кремля.

Самолет низко прошел над главными магистралями города и направился на Внуковский аэродром. Там была масса встречающих, плотно окруживших трибуну, на которой находились члены Президиума ЦК КПСС, министры, семья Гагарина.

ИЛ-18 приземлился и начал выруливать к центральному зданию аэропорта. Космонавт надел парадную офицерскую шинель с новенькими майор-сними погонами, оглядел свое отражение в иллюминаторе самолета и, когда машина остановилась, через раскрытую дверь по трапу спустился вниз. К трибуне, переполненной людьми, окруженной горами весенних цветов, от самолета пролегла ярко-красная ковровая дорожка. Надо было идти по ней, и идти одному. Никогда, даже в космическом корабле, Юрий не волновался так, как в эту минуту. Дорожка была длинная-предлинная. И пока Юрий шел по ней, он успокоился. В торжественной тишине зазвучали слова его рапорта:

— Первый в истории человечества полет на советском космическом корабле «Восток» 12 апреля успешно совершен. Все приборы и оборудование корабля работали четко и безупречно. Чувствую себя отлично. Готов выполнить новое любое задание нашей партии и правительства… Майор Гагарин!

После рапорта начались объятия, поцелуи, рукопожатия. Обнимали жена, дети, руководители партии и правительства. Алексей Иванович крепко поцеловал сына. Он не делал этого с тех пор, как Юра пошел в школу.

В этот день впервые разгулялась по-весеннему теплая и ласковая погода. Кортеж правительственных машин направился из Внукова в Москву. На всем пути шпалерами стоял народ, приветствуя космонавта, а вместе с ним небывалое достижение советской науки и техники. На фасадах домов трепетали красные флаги, ветер надувал лозунги и транспаранты. Люди махали вымпелами, букетами цветов. Гремели оркестры. Взрослые поднимали над головами детей.

В истории немало страниц с описанием встреч первооткрывателей. Встречали с победой Христофора Колумба. Ликуя, встречал советский народ первых Героев Советского Союза летчиков и участников челюскинской эпопеи, экипажи Валерия Чкалова и Михаила Громова, проложивших воздушные пути через Северный полюс в Америку, смелых папанинцев. Но такого всеобщего ликования и восторга, какие охватили советских людей, когда радио донесло: «Человек — в космосе!» и когда этот человек-герой вернулся в Москву, еще никогда не было! Внимание жителей всех континентов, людей всех рас, социальных убеждений и вероисповеданий сосредоточилось на одной точке планеты. И этой сияющей точкой земного шара была Москва.

Наверное, ни один человек в мире не испытывал то, что пришлось в этот праздничный день пережить Юрию Гагарину. И вот она, Красная площадь. От края до края ее заполнили люди. На грандиозном митинге первое слово предоставили Гагарину. У него перехватило дыхание: все, происходившее вокруг, слушала не только Родина, но и передавалось на телевизоры Европы, а радио работало на весь мир. Юрий Алексеевич говорил кратко: поблагодарил партию и правительство, ученых, инженеров, техников и рабочих, создавших корабль. Подтвердил, что все летчики-космонавты готовы совершить полет в просторы Вселенной.

Многие творцы спутников Земли и легендарного космического корабля «Восток» были на Красной площади в момент торжественного чествования героя-космонавта, воздавая хвалу тому, чей подвиг стал венцом немеркнущей славы их разума и труда. Приветствуя Гагарина, народ в его лице приветствовал также и тех, кто построил и снарядил в полет космический корабль.

Встреча героя-космонавта в Москве стала праздником молодости XX века. Все вдруг поняли, что нынешнему поколению предстоит прокладывать трассы к планетам, заставлять их служить человечеству. Наследникам тех, кто в бурную октябрьскую ночь штурмовал Зимний, наследникам героев первых пятилеток и тех, кто отстоял Сталинград и в Берлине завершил разгром германского фашизма, — им, высокообразованным и сильным, воспитанным на героической истории своего великого народа и Коммунистической партии, открыт путь в широкие звездные дали.

Молодое поколение обратило взоры к небу. Возникло новое страстное желание быть астрономами, космонавтами, учеными. Но ничто не дается легко, и слава не падает с неба в руки. Все знали, сколько труда и усилий затрачено на формирование характера Юрия Гагарина! С молоком матери Анны Тимофеевны — дочери путиловского рабочего Матвеева — впитал Юрий любовь к Родине, к труду. Маленьким мальчиком он видел, как руки его отца — колхозного плотника Алексея Ивановича создавали простые, но полезные людям вещи. Детство его прошло в среде трудовых людей. Босиком бегал он по росистой траве и по жнивью, питался черным хлебом, знал цену копейке.

Не по книгам и не по рассказам старших узнал маленький Юра, какие бедствия приносит война. Его старшего брата Валентина и сестру Зою угнали фашисты в неволю. Он видел, как рвали голубое небо * огненные трассы пулеметных очередей, как кромсали родную землю фашистские бомбы. В год, когда ему надо было идти в школу, он услышал о подвиге Николая Гастелло и узнал о том, как можно, любя жизнь, презирать смерть.

Начальная школа. Первое таинство складывания букв в слова. Замечательный человек учитель физики Лев Михайлович Беспалов. Похожие на колдовство опыты в физическом кабинете, знакомство с несложными приборами и законами природы. Небольшая библиотека в доме учителя, к которому часто приходили ребята. Полка с книгами, на которой Юра нашел томик произведений Циолковского. Он хорошо запомнил поразившую его воображение фразу ученого «Земля — колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели».

Как-то школьники, поглядывая на созвездия с поэтическими именами, весь вечер проговорили с учителем о Циолковском.

— Кто же первым полетит на сказочном корабле, о котором пишет Константин Эдуардович?

— Кто знает, — ответил учитель, — может быть, кто-нибудь из вас, ребята…

Космонавт был молод. И биография его — типичное жизнеописание молодых представителей нового поколения советского рабочего класса. Он, как и тысячи юношей и девушек, начал трудовую жизнь у станка в ремесленном училище. Первой его форменной одеждой была темная, наглухо застегнутая гимнастерка, туго подпоясанная ремнем со светлой бляхой. Ремесленники могут гордиться, что из их молодого, охваченного романтикой поколения вошел в легенду первый в мире космонавт.

Десять лет как самое дорогое хранил он на груди комсомольский билет.

«Я желаю принести как можно больше пользы своей Родине, — писал Юрий, поступая в Саратовский индустриальный техникум. — Все требования, предъявленные ко мне, обязуюсь выполнять честно и беспрекословно!»

Вся сознательная жизнь его была как бы подготовкой к подвигу, о котором мечтали лучшие умы человечества. К этому подвигу Юрия готовили семья, школа, комсомол, завод, техникум, аэроклуб, офицерское училище, Коммунистическая партия, среда ученых, конструкторов, специалистов, снаряжавших его в полет.

Три часа шумно текла живая человеческая река через историческую площадь. А затем разговор с семьей. Отец рассказал сыну о том, как узнал о полете «Востока». В тот день Алексей Иванович отправился плотничать за двенадцать километров от Гжатска, в село, где строилась колхозная чайная. На перевозе через речку знакомый лодочник спросил:

— В каком звании сынок-то твой ходит?

— В старших лейтенантах…

— По радио передавали, будто какой-то майор Гагарин вроде бы на Луну полетел.

— Ну моему до майора еще далеко, — сказал Алексей Иванович.

— Может, сродник какой? — не унимался перевозчик.

— Да мало ли Гагариных на свете…

На том разговор и окончился. Старики перебрались через по-весеннему разлившуюся речку, выпили «чекушку» за того, кто летает, закусили таранкой, и Алексей Иванович, взвалив на плечи плотничий инструмент, пошел своей дорогой. Часа три помахал топором на деревянных стропилах чайной, и тут подкатывает секретарь райкома партии.

— Куда ты запропал, Алексей Иванович? Ищем по всему району. Твой Юрий слетал в космос и вернулся на Землю…

Они сели в машину и помчались в Гжатск. А там у деревянного домика Гагариных на Ленинградской улице собрался весь город…

Вдоволь посмеявшись над рассказом отца, многочисленная семья Гагариных направилась в Большой Кремлевский дворец на прием, устроенный Центральным Комитетом КПСС, Президиумом Верховного Совета СССР и Советом Министров СССР в честь выдающегося подвига ученых, инженеров, техников и рабочих, обеспечивших успешное осуществление первого в мире полета человека в космическое пространство. Все было необычно. Светились тяжелые гроздья люстр. Звучали фанфары, сводный хор и симфонический оркестр исполняли «Славься» из оперы «Иван Сусанин». Никто из Гагариных до этого не был в Кремле, не видел сверкающего белизной мрамора Георгиевского зала. С интересом читал Алексей Иванович высеченные золотом наименования воинских частей, прославивших доблесть русских солдат.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев после оглашения Указов прикрепил к парадному офицерскому мундиру Юрия Гагарина орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Тут же было обнародовано, что все создатели космического корабля представлены к правительственным наградам.

На следующий день утром в Доме ученых Академия наук и Министерство иностранных дел устроили пресс-конференцию* Собралось около тысячи человек. Гагарину вручили золотую медаль К. Э. Циолковского.

Рассказав собравшимся, как протекал космический полет, Юрий Алексеевич закончил выступление так:

— Летать понравилось. Хочу слетать к Венере и Марсу, по-настоящему полетать.