Пещера мечты. Пещера судьбы

НЕЕВКЛИДОВА ТОПОГРАФИЯ

Следующим по важности занятием спелеологов после сепуления является топографическая съемка (картирование) пещеры. Необходимая хотя бы для того, чтобы не заблудиться самим. К тому же без хорошей карты абсолютно невозможно понимание каких бы то ни было закономерностей ее устройства пещеры, а без этого понимания невозможны ни научные выводы, ни поиск новых продолжений. Собственно, грань между спелеологом и туристом, слоняющимся по пещере, определяется не наличием у индивидуума научных интересов, связанных с пещерой, а желаем топосъемить ход, отсутствующий на карте. Словом, тем, есть ли у него азарт землепроходца и навыки к переводу этого азарта в практическую плоскость. Топосъемка — альфа и омега спелеологии, и только хорошие топографы могут сделать значимые открытия. Крымские спелеологи еще в пятидесятых годах сформулировали принцип «есть карта и описание — есть пещера, нет карты и описания — нет пещеры».

Картирование пещер — штука в принципе хитрая. Залы и галереи расположены на многих уровнях и имеют самую причудливую форму. Методы и стандарты обычной поверхностной топографии здесь не годятся совсем. Методы и стандарты маркшейдерской съемки, применяемой в шахтах и штольнях, более подходят, но они все равно ориентированы на работу с объектами, устроенными на несколько порядков проще, чем обычная пещера, не говоря уж о таком топографическом безобразии, как Кап-Кутан. Кроме того, профессиональные топографические методики и инструментарий, обеспечивая существенно более высокую степень точности, чем нам в реальности нужна (вспомним древние традиции на предмет того, что маркшейдер, у которого не сошлись встречные туннели, обязан застрелиться), требуют такого расхода времени, который плохо совместим с понятиями об отдыхе. В реальности нам нужна точность порядка десятка метров, позволяющая судить о геологических закономерностях, а также о шансах соединения разных частей пещеры. Все, что сверх этого — от лукавого. Оно может потребоваться разве что при реализации проекта туристического оборудования пещеры с прокладкой рельсов и туннелей, а там профессиональная переувязка и так будет сделана. На поиске приложимого к конкретной ситуации компромисса между точностью и затратами времени и основывается методология подземной топографии.

В спелеологии имеется несколько общепринятых методик топосъемки, которым обучают всех начинающих спелеологов. Но эти методики ориентированы на пещеры существенно более простой геометрии, как, например, вертикальные слаборазветвленные пещеры Кавказа или сеточные лабиринты щелевых ходов пещер Подолии. Каждая крупная и нетривиально устроенная пещерная система требует собственной методики топосъемки и отрисовки карт, зависящей как от устройства пещер системы, так и от целей группы, занимающейся системой. Так, в большинстве активных (обводненных) пещер гидрогеология системы понятна, а если нет, то может быть установлена с помощью прокрашивания водотоков мощными и безвредными органическими красителями типа флуоресцеина или фуксина. При исследовании сухих лабиринтов первоочередной задачей становится восстановление устройства гидросети, и это налагает гораздо более жесткие требования к качеству съемки, особенно вертикальной. А вот в случае, скажем, исследования новых карстовых шахт на русле известной системы типа Назаровская-Осенняя на Кавказе, все задачи съемки сводятся к установлению того, на какой приток главной подземной реки ожидается выход этой шахты, а также к составлению спортивно-технического описания типа списка длины концов, необходимых для навески в каждом колодце.

Индивидуальная методика съемки и отрисовки какой-либо крупной системы в свою очередь имеет варианты. В условиях спелеологии как любительского занятия какие бы то ни было жесткие требования и стандарты просто невозможны. Каждая группа из действующих, скажем, в Кап-Кутане, имеет свой индивидуальный стиль в топографии. Взаимодействие групп позволяет выделять некоторый базовый набор методик и требований, а все дальнейшее зависит от интересов группы. В моей команде и в группе из Балашихи упор идет на геологические интересы, что предопределяет более тщательную отрисовку стен с максимальным отображением линеаментов (прямолинейных участков стен, прямолинейных русел и др.), трассирующих геологические структуры. В Вятчинской команде своеобразно спортивный подход — им важно с максимальной скоростью натопосъемить как можно больше метража ходов. Естественно, при этом ценность результирующей карты очень точно соответствует допустимому минимуму. Красноярцы же — совсем спортивны, даже те из них, кто хоть что-то делают. Их интересуют только дальние прорывы за периметр. Поэтому методичной съемки у них просто не бывает и все их участки приходится переделывать.

Основной прибор для съемки — обычный горный компас из арсенала геологов. От туристического компаса он отличается вывернутой наизнанку шкалой (чтобы азимут можно было сразу читать по концу стрелки, не крутя никаких лимбов), наличием эклиметра (отвеса для замера вертикальных углов), и совершенно не соответствующей истине поговоркой, что его следует держать «нордом в морду». То есть, для снятия элементов залегания пород[12] оно, конечно, так, но отнюдь не для топографической съемки. Иногда к компасу привинчивается раскладная ручка-указка. В условиях, когда приходится брать замер повиснув в щели вниз головой, физически невозможно хорошо прицелиться компасом от глаза, и точность замера получается 5 градусов. С указкой в качестве прицела точность существенно возрастает (до 2 градусов).

В паре с компасом идет мерная лента. Чаще всего это пластиковая 10-20-метровая рулетка, но иногда и самоделка из провода с узелками или какой-нибудь не размокающей и не растягивающейся ленты. Металлические мерные ленты не применяются, так как на них из-за ржавчины и грязи надписи очень быстро перестают читаться, а скоблить ленту ножом на каждом пикете — уж больно занудное занятие. Отсчеты берутся до 5 сантиметров.

Самодельные мерные ленты после экспедиции 1983 года в пещеру Ходжаанкамар получили абсолютно неприличное наименование, немедленно и прочно вошедшее в фольклор. Сепулька с рулетками в той экспедиции забазировалась по дороге, и пришлось изобретать замену на месте. За неимением нормального эталона длины пришлось изготовить некий абстрактный, и разметить ленты по нему. С тем, чтобы по приезду домой измерить его и пересчитать все съемки. Вполне очевидно, что сия импровизированная единица длины получила рабочее название 1 хуй (как позже выяснилось, равный 52.3 см), а самодельные мерные ленты стали хуеметрами. Так они называются и поныне.

В двойке, проводящей съемку, обязанности распределяются так. Идущий впереди разведывает проход и ставит на характерной точке (с которой оказываются в прямой видимости боковые ходы, или углы зала, или другие важные элементы) пикет. Обычно это маленький листок бумаги с серией, номером и стрелкой, которая должна быть сориентирована на предыдущий пикет. По команде напарника он кладет на пикет свой основной свет, или ставит свечу (для облегчения прицеливания компасом). Кроме того, у него находится свободный конец рулетки или хуеметра, и, опять же по команде напарника, он ее вытягивает и диктует отсчет расстояния. На ответственных участках у него может быть второй компас, и тогда он берет по нему и диктует обратный контрольно-уточняющий отсчет направления.

Основное требование к идущему первым состоит в том, чтобы не врать второму о наличии или отсутствии стены перед носом. Какие-то ошибки здесь будут всегда — слишком уж сложно устроена пещера. Но в то же время ошибки должны быть сбалансированы. Боковой ход, нанесенный на карту в том месте, где его нет, далеко не так вредоносен, как тупик или стенка, нарисованные там, где есть ход. При малейшем сомнении (например, лень осмотреть все ниши в стене или не пролезается в щель, конца которой не видно) нужно отмечать, что есть ход. Это не только вопрос планирования следующих экспедиций (лезть ли еще раз), но и вопрос безопасности. Никогда нельзя забывать о том, что у кого-нибудь могут попросту отказать оба света, а планирование и проведение поисково-спасательных работ в Кап-Кутане — и так задача высшей сложности. Возможно, даже нерешаемая. Во всяком случае, поиск заблудившихся в Никитской катакомбе в Подмосковье, дыре, вполне сравнимой с Кап-Кутаном по мерзостности лабиринтов, но плоской, а не трехмерной, не имеющей гигантских залов, под глыбами в которых миллионы закутков, и имеющей протяженность 5 км против 60, занимает обычно сутки у команды из 15 человек. Причем был случай, когда бедняга уже помер и не мог откликнуться, а потому был найден только с третьего прочеса. Я в течение пяти лет руководил подмосковными спасаловками, и всегда со страхом думаю, что же будет, когда кто-либо всерьез заблудится в дальних сырах Кап-Кутана. Пока Бог миловал. Но если это произойдет, шансы на спасение будут порядка одного к двадцати. Это если на карте не будет понарисовано лишних стен. Если будут — шансы упадут резко. Естественно, ничего идеального в природе не бывает. Как гласит один из законов Паркинсона, прибор, который может сломаться, ломается обязательно, а прибор, который не может сломаться, ломается все равно. Скорее всего, на карте Кап-Кутана есть не менее сотни «лишних» стенок, причем в самых неожиданных местах. Если кто-то из спелеологов начинает хвастаться тем, что стенку рисует только там, куда можно досунуть руку и потому его карты хороши, то он просто врет. Всегда есть сотни щелей, совать руку в которые не хочется, да и времени такого нет. Непроверенные дыры будут всегда, и количество их на карте — вопрос интуиции и понимания пещеры первым в двойке.

Ладно, если ситуация действительно нетривиальна. Менее понимаемо, когда стены рисуют там, где их нет и в помине. Пару таких примеров я приводил в главе о сепульках, но коронный приберег на сейчас. Пещера Промежуточная. На первопрохождении, в 1977 году, нас первым делом понесло на юг. В 300 метрах от входа, сразу в конце Пустынного Зала, мы совершенно автоматически попали в гигантский лабиринт обмазанных мокрой глиной ходов, причем отнюдь не узких. Нам там не понравилось, даже снимать не стали, окрестили Канализацией, вернулись на развилку и занялись северной частью, оказавшейся гораздо интереснее. До 1985 года юг Промежуточной никто не трогал — так руки и не дошли, а в 1985 тронули. Причем Вятчин. Который, несмотря на массу странных идей, является одним из лучших спелеотопографов страны. С изумительным чувством направления и великолепным пониманием пещеры. Его две экспедиции 1985 года принесли массу новых участков. Но на юге ходов не оказалось. Вообще. У зала Пустынного южная стенка оказалась глухой. Вятчин, зная мою строгость подхода к информации, понимал, что если я там был, то ход есть. Стенка прочесывалась по периметру трижды. Ни единой щели. Вынесли вердикт, что, наверное, после какого-либо паводка проход перекрыло глиной. В 1987 году проход нашелся. Гришей Пряхиным из Самарканда. Шириной пятнадцать метров и высотой метр. Не где-либо наверху. У зала в этой части ровно выстеленный глиной пол и плоский понижающийся потолок. К проходу вело выраженное русло. Пропустить его было ну просто нельзя. Мы с Вятчиным потом долго пытались понять, что произошло, но так ничего и не поняли. Прямо какая-то свертка пространства получается. Имеется целая коллекция подобных продолжений, кем-то по разу пройденных, а потом потерянных. Большинство из них так по второму разу и не найдено, как, например, вариант Лившица в самом центре Кап-Кутана Главного, совсем рядом с сепулькарием Сучьи Дети. Были мы там втроем — я, Саша Лившиц и моя нынешняя жена Наташа. Делали, в частности, топосъемку, но технология с планшетами, позволяющая оперативный контроль съемки, тогда еще не была разработана — карта отстраивалась только после возвращения. Саша через пару лет погиб, так и не попав туда вторично, моя жена больше в пещеру не ездила, а у меня руки так и не дошли, хотя продолжение было интересным и красивым. Топосъемка не проявилась. Согласно Сашиным замерам (он был на компасе) мы вообще никуда не ходили, а завинтились в шесть оборотов вокруг исходной точки, не удаляясь от нее более пяти метров. Видимо, что-то было с компасом. С тех пор я трижды посылал разные группы найти это продолжение. Они вылизали каждую возможную щель и не нашли ни наших следов, ни наших пикетов. И вообще ничего похожего на хоть какое-то продолжение. Так что принцип крымчан «нет и пещеры» — весьма актуален.

Второй в топосъемочной группе помещает нуль рулетки на предыдущий пикет, дает команду на отсчеты, замеряет азимут и угол превышения на новый пикет, и записывает результаты. Здесь уже проявляется первая особенность нашего стиля. В простых пещерах замеры безо всяких затей записываются в журнал типа блокнота, снабжаются данными о расстоянии до правой стенки, до левой стенки, о высоте хода, и о развилках. У нас, особенно в сырах, развилок сколько угодно на каждом пикете, причем сколько именно — это еще вопрос, а расстояние до стенки есть весьма условное понятие, зависящее от того, считать ли, скажем, рога и копыта стенкой. Информативность же простой записи полностью теряется, если в графе б/х (боковые ходы) появляется запись типа «вправо — 2, влево — д/х (до хрена)». Во избежание такого, мы скорее проводим упрощенный вариант мензульной съемки, чем просто провеску ходов. В комплекте второго отдельной сепулькой идет школьная чертежная доска. На приколотой к ней миллиметровке справа записывается таблица замеров, а слева — чертится обстановка, причем не просто абрисом. Как только обстановка становится неоднозначной, доска размещается на очередном пикете и ориентируется по компасу. Далее с помощью лежащего на доске компаса замеряются азимуты на все характерные точки окрестности (расстояния достаточно брать «на глаз», с точностью до полуметра). Тут же, используя боковую сторону компаса с линейкой, эти характерные точки со всеми их взаимоотношениями можно отрисовать в масштабе и тут же снабдить (на нарисованных стрелочках) цифровой и описательной информацией. Если зал плохо просматривается, идущему первым приходится обходить его по периметру, давая свет с каждой характерной точки. Таким образом, по ходу съемки получается уже почти карта, рисовка которой, хоть и носит печать субъективности, достаточно хороша. Конечно, карта будет перерисована еще минимум раз, а скорее дважды. Обычно большинство отдельно снимаемых участков либо зацикливаются на себя, либо стыкуются с соседними участками. При каждой стыковке нужен разгон ошибок, который даже на лагере возможен только вчерне. По возвращении выполняется общий разгон ошибок, который, учитывая большую сложность лабиринта, вручную невозможен вообще и выполняется на компьютерах.

У второго в двойке роль несколько более сложна и ответственна, чем у первого. Нужно постоянно следить за работой компаса, который выходит из строя с той же частотой, что и все остальное снаряжение, причем с самыми плачевными последствиями, как в вышеприведенном эпизоде с Лившицем. Фактически, при каждом замере следует удостовериться, что стрелка не застревает, шкала не свернулась и провод от налобника вместе со своим магнитным полем находится достаточно далеко. Кроме того, требуется бездна пространственного воображения, чтобы изобразить окружающую обстановку. Как я уже отмечал, рисуемая карта не есть нечто точное, а скорее модель участка пещеры, причем модель в субъективном видении того, кто на компасе. Десять спелеологов на одном и том же участке нарисуют восемь разных карт, из которых четыре будут вполне правомерны, несмотря на весьма слабое сходство между собой. Еще четыре будут чушью, а еще двое спелеологов просто честно откажутся рисовать, понимая, что их воображения на это не хватает. Как, например, регулярный участник наших экспедиций Володя Шандер, прекрасный спелеолог во всех отношениях и далеко не глупый человек. Просто не всем дано.

Использование чертежных досок (похоже, впервые введенное И. В. Чернышом) оказалось гениальным изобретением сразу с нескольких позиций. Кроме уже описанного использования в качестве импровизированной мензулы, доска отчасти заменяет прицельную антенну для компаса. У доски есть бортик, к которому край компаса можно прижать, и прицелом становится вся боковая планка доски. При ее длине 34 сантиметра это уже обеспечивает вполне приемлемую точность. Более того, у доски внутри есть пространство для карандашей, в котором они не ломаются, в отличие от кармана или сепульки. Туда же можно положить транспортир, точилку, запас миллиметровки, запасные колоды пикетов и кучу других нужных предметов. И все это останется чистым и целым. Наконец, имея доску, миллиметровку, ластик, угольник и транспортир, можно на ежечасном перекуре отстроить вторую версию карты пройденного. Это лучше, чем заниматься тем же вечером на лагере — если возникли сомнения, можно вернуться и повторить замер. Заодно и возвращаться по готовой карте гораздо сподручнее, чем по стрелочкам на пикетах.

Перекуры при топосъемке используются и для второй «побочной» цели. Понятно, что пикеты желательно будет потом убрать, чтобы не засорять пещеру, хотя если и не убирать — они сами сгниют. Съемку же нужно будет продолжать, причем не обязательно с периметра. Новое продолжение может пойти с любой точки. Поэтому на ключевых перекрестках устанавливаются постоянные топографические маркеры — алюминиевые или плексигласовые бирки с номером, прибитые дюбелем к стене или потолку. Для лучшей видимости под бирку иногда подкладывается лист фольги. Совершенно естественно, что спелеологи останавливаются для отрисовки очередного участка либо в зале, либо на крупном перекрестке (чтобы освежить понимание окрестности, да и поудобнее разложить все необходимые принадлежности). В это время свободный напарник и устанавливает бирку, дублируя ею один из пикетов. К настоящему моменту в системе установлено около трехсот бирок.

Правда с бирками мы слегка промахнулись. В некоторых участках пещеры скорость образования серной кислоты на стенах оказалась достаточной, чтобы кислота добралась до алюминиевых бирок и съела их полностью. Нужно было, конечно, использовать только плексигласовый или полиэтиленовый варианты — это чуть ли не единственные материалы, не подверженные разрушающему воздействию воздуха пещеры.

Если топосъемка идет в сырах, тройка бывает практичнее двойки, хотя и неуклюжее. Объем разведки тут больше, а еще приходится махать кувалдой или лопатой, которые опять же и тащить кому-то надо. Выбор разведчика-копателя даже более важен, чем съемщиков. Умение вовремя вернуться, не задержав остальных и не потерявшись самому — редкое умение.

Второе главное отличие от общепринятых для других пещер методов топосъемки заключается в работе с высотами (глубинами). Замеры вертикальных углов, проводимые компасом, при имеющейся точности и пляске нитки хода вверх-вниз на каждом пикете, позволяют использовать их только для коррекции длин — для высот накапливаются чудовищные ошибки. Замеры, как это принято в вертикальных пещерах, по навескам, тем более невозможны за отсутствием навесок. А мощные глыбовые и глинистые отложения на полу, осложненные вторично смоделированным рельефом, все равно делают абсолютно бессмысленным расчет высотной отметки каждого пикета. Для понимания пещеры вполне достаточно иметь высотные промеры по десятку ключевых галерей, причем, учитывая возможную пристыковку к соседним пещерам, точность должна быть высока. Из всего этого списка соображений оказался ровно один логичный вывод — съемку высот не следует совмещать с картированием, а следует проводить отдельными группами, на отдельных выходах, возможно, привязывая ее к отдельной системе пикетов (естественно, с опорой на уже установленные бирки), и при этом использовать более точный прибор — например, гидронивелир.

Гидронивелир — прибор, малоизвестный в обычной топографии, хотя простой до безобразия и очень надежный. Это — прозрачный пластиковый шланг, длиной несколько десятков метров, заполненный без пузырей водой, и имеющий на одном конце высокоточный манометр. К манометру приделано опорное приспособление, посредством которого его можно с большой точностью установить на стандартной высоте над пикетом. На свободном конце шланга никакого указателя не нужно — совмещение производится непосредственно по уровню воды в шланге. Естественно, манометр всегда ставится на нижней точке. Таким прибором можно замерить с точностью 2 сантиметра превышение на расстоянии 20–40 метров, при этом не тратя времени на визирование, и не заботясь о том, какими зигзагами выложится шланг. Единственное неудобство заключается в том, что манометр нужной точности обычно величиной с кастрюлю и боится ударов.

Массу проблем вызывает сбивка карт разных участков, и особенно соседних пещер, выполненных разными группами. Качество съемки и принципы рисовки совершенно различны. А использовать информацию приходится по максимуму, так как трата лишнего времени на пересъемку опять же противоречит понятию об отдыхе, хотя иногда и приходится этим заниматься.

В особом ряду всегда стоит сбивка с материалами самоцветчиков, оставшимися со времени разработки пещер на мраморный оникс. С одной стороны, главные галереи провешены маркшейдерской съемкой с теоретически бешеной степенью точности, которую жалко терять. С другой стороны, места стоянки прибора (теодолита) на картах не отмечены, а рисовка стен настолько безобразна, что понять логику обстановки, равно как и ход их мыслей, обычно просто невозможно.

Дополнительную прелесть увязке с этими картами придает и то, что некоторые их участки, несмотря на точность замеров, содержат весьма существенные ошибки, подоплека образования коих очень любопытна. Маркшейдерская съемка на маленьких и сложных месторождениях, на которых сбивка соседних штолен не важна, имеет свои особенности. Работа без на них неровна, а рабочим платят сдельно по кубометрам. И горный мастер прямо-таки обязан голову на плаху положить, но объем проходки на маркшейдерской съемке обеспечить. Дабы рабочим заплатить как следует. То есть — подмухлевать. Это не совсем то, что называлось приписками. По существовавшим расценкам, ориентированным на поточную организацию проходки, штучные расчистки, а только они и нужны на мелких месторождениях, не обеспечивали даже минимума зарплаты. Так что хочешь не хочешь, а рисуй и пиши лишнее. И делается это чаще всего так. Горный мастер вызывается в добровольцы помогать маркшейдеру — держать ему конец рулетки. Два или три оборота ленты на кулак, и порядок. Расчистка на полметра длиннее. Это входит в совершенный автоматизм, и человек, поработавший в те времена горным мастером на подобном месторождении, просто не задумываясь мотает рулетку на кулак, только ощутив ее в руке. Сильно подозреваю, что некоторые участки самоцветской съемки пещер выполнены именно в этой манере. В соответствии со всем этим, обсуждение, какому участку карты верить, а какому нет, весьма забавно.

Со «своими» съемками проблем по увязке не меньше. Даже если абстрагироваться от типичной ситуации, когда шкала на компасе в разгар съемок свернулась градусов на пятьдесят и этого никто не заметил. Впрочем, с такими вещами бороться просто. Бывают случаи существенно интереснее…

Большую часть пещеры Промежуточная, второй по размеру пещеры в системе, снимали Вятчинские экспедиции 1985 года. Качество съемки было великолепным. Была построена масса геологических гипотез, почему центральная часть этой пещеры имеет направления сетки основных ходов, совершенно отличные от остальных.

В 1990 году разгадка нашлась. Мы работали в верхней части Кап-Кутана Главного и, наконец, дозрели до пересъемки центрального лабиринта, дожившего до этого времени в самоцветском варианте. Было устроено в некотором роде соревнование. Вятчин, как бесспорно лучший съемщик страны, взял на себя западный периметр, Питер Бостед — один из лучших съемщиков США — восточный. С тем, чтобы остальные независимым взглядом оценитли скорость съемки и качество рисовки. И по скорости, и по убедительности отрисовки мелких деталей, на мой взгляд, Вятчин победил. С чем его и поздравили. Бы. Если бы сообща занялись проверкой и сравнением. Которым не занялись по причине развернувшегося зрелища: Андрей с Питером стали разбираться, из каких это соображений их замкнутые друг на друга съемки в отрисованном состоянии разошлись на совершенно неприличную величину. За час перебрали и отвергли десятки вариантов. После чего кто-то случайно нашел истинную причину. В том, что Вятчин перед выходом самолично проверил откалиброванный мной компас (я ежедневно проверяю все компаса в группе, и он тоже), и свернул его на 9 градусов! Оказывается, всю свою сознательную жизнь он устанавливал магнитное склонение в обратную сторону. На чем и провернулась на те же 9 градусов вся его съемка Промежуточной, кроме тех участков, которые делал Степа Оревков, также имеющий привычку вне зависимости от того, что ему говорят, самолично проверять перед каждым выходом снаряжение. Остальные члены Вятчинских экспедиций, к сожалению, такой привычки не имели. В результате пришлось переувязывать всю Промежуточную, так как просто разворачивать карту было поздно — на Вятчинской съемке уже висел ряд примочек с разогнанными ошибками.

Самая же замечательная история из серии увязок возникла со «сверткой пространства» вокруг Шиштебе. Шиштебе (или Шашдепе, на государственных топопланшетах транслитерация названий на русский тоже имеет варианты) — это самый примечательный пригорок на территории, занятой пещерами системы Кап-Кутан. Первый вариант используется спелеологами чаще. Как из-за соответствия формы — горка действительно похожа на кукиш, к тому же снабженный триангуляционной вышкой на большом пальце — так и из-за соответствия содержания, пример чего я сейчас и приведу.

Как-то раз обратился ко мне один из руководителей спелеосекции МГУ Илья Костенчук за советом, что разумного он мог бы сделать на массиве. Он планировал вывезти команду новичков потренироваться в топосъемке, а заодно и посмотреть красивые пещеры. Обычно подобными рекомендациями на практике пытается одна группа из пяти, а что-то дельное получается у половины из них, и это нормально… В данном случае ребята отнеслись ко всему абсолютно всерьез, и даже в дополнение к предложенной программе раздобыли где-то старенький теодолит, чтобы точно увязать по поверхности все входы системы. Получившуюся карту мы все дружно использовали года два подряд и чрезвычайно ее ценили. Локальные участки на ней были все промерены явным образом безупречно. Постепенно пришло понимание, что хотя на локальных участках все и верно, но на глобальном уровне карта таки врет. Причем врет глобальным же образом. Долго выясняли почему. Пришлось восстанавливать в деталях всю примененную методику съемки.

Снимали они не ходами, а триангуляцией. Это вот что такое. Теодолит — прибор для измерения углов. К примеру, угла между направлениями с некоторой точки на две других точки. Современные модели снабжены также дальномером, но на ископаемом приборе у Ильи дальномера не было. Итак, для начала съемки выбираются две точки на расстоянии метров 50, расстояние между ними измеряется мерной лентой, а направление — буссолью (компасом повышенной точности). Дальше берется любая третья видимая точка. Теодолит по очереди устанавливается на всех трех и так замеряются все три угла получившегося треугольника. Как известно, треугольник с заданной длиной и направлением одной стороны полностью определен в пространстве и, следовательно, координаты всех его вершин и длины всех сторон легко вычисляются. Дальше выбирается следующая точка, и с опорой на две из уже рассчитанных решается следующий треугольник. И так, по цепочке примыкающих друг к другу треугольников, можно дотащить съемку от любой точки до любой, имея точность порядка сантиметра. Плато хребта Кугитангтау рассечено сетью глубоких каньонов, переходить которые очень и очень непросто. Входы в систему разбросаны по разным блокам поверхности. Понятно, что при вышеизложенной системе съемки для того, чтобы перетащиться со съемкой через каньон, нужно лазить через него с теодолитом как минимум пару раз туда-сюда. Ребята в МГУ всегда заслуженно славились изобретательностью. Столкнувшись с первым же каньоном, они немедленно сообразили, что если перекинуть через каньон одну точку, то можно обратно прибор не волочь, а вести дальнейшую съемку с этой единственной точки. Если отложить от нее новый опорный отрезок, замерив его длину и направление.

Все было бы так, и действительно дало бы ошибку ну если не в сантиметр, то в два-три, что несущественно, если иметь в виду цель съемки. Вопрос — как? Перебросить точку — нет проблем. С длиной нового опорного отрезка тоже понятно — мерная лента с собой. С направлением несколько хуже. Буссоль забыли в лагере, а возвращаться за ней — три километра по жаре. Естественно, лень. Являющаяся, как известно из истории, главной причиной появления чуть ли не половины знаменитых инженерных решений. И вот тут ребята еще раз напрягли мозги и сообразили, что без буссоли тоже обойдутся. Если смогут с этой точки, и еще с одной новой, а потом, на обратном пути, с любой одной точки в уже отработанном блоке, прицелить теодолит строго в одну и ту же сторону. То есть — навести его на некоторую одну и ту же бесконечно удаленную точку. В качестве каковой и выступила триговышка на горе Шиштебе. В горах воздух прозрачен и оценить расстояние на глаз трудно. Если бы Шиштебе была километрах хотя бы в тридцати от места действия, как им и показалось, возникшие ошибки измерялись бы метрами, и беды бы в этом не было. Но — от крайней точки их съемки до Шиштебе было всего километра два, и беда в этом уже была, причем — большая. Ошибки измерялись не одной сотней метров, причем распределялись именно так, что ни на каком взятом отдельно локальном участке заметить их было невозможно.

Когда все это выяснилось, перед нами встала проблема, что делать с этой съемкой дальше. Выполнена она в лучших традициях — с любовно выверенным тем самым минимумом замеров, при котором карта еще может быть отстроена, но одна любая ошибка хоронит все. Один дополнительный замер — и все можно было бы пересчитать. Переделывать все — лень, да и неуважение к такому произведению искусства. Везти на Кугитанг теодолит ради одного замера — тем более. Оставалось одно — определить точное расстояние до Шиштебе от любой из точек проведенной триангуляции. По ходу экспедиций, ориентированных на другие цели, этот вопрос не решался. Постепенно появилась косвенная информация, позволившая все же эту проблему решить — например, были состыкованы Промежуточная и Кап-Кутан Главный, имеющие входы в разных блоках этой съемки. С использованием карты соединенных пещер Костенчуковская «свертка пространства» уже могла быть «развернута» обратно, и от Шиштебе до крайней точки оказалось два километра шестьсот с чем-то метров. Если, конечно, какой-то из участков Б-подвала в Кап-Кутане не снимался свернутым компасом.

Собственно, вот теперь, когда благодаря примерам стали относительно понятны основные принципы картирования пещер, можно попробовать уяснить свойства того творческого продукта, который в итоге получается. С обычными картами все понятно — либо они есть, либо их нет, а если они и врут, так только в мелких деталях. Карты пещер — нечто совершенно другое. Все особенности подземного мира, равно как и организационная структура спелеологии, не говоря уж о доступных методиках и инструментах, неизбежно подводят к пониманию — карта пещеры есть объект динамический и вообще строго говоря является не картой, а моделью с ограниченным доверием. Это отнюдь не означает, что применяемые методики плохи, а подземная топография есть разновидность интеллектуального онанизма. Вопрос просто в цене. Для любителей, которыми являются спелеологи, высшая ценность — свободное время, а любой замер требует времени. Отсюда и компромисс между целью, средствами для ее достижения, и временем, которое спелеолог готов потратить. Все рационально. Если мы обратимся к другим дисциплинам, где каждый замер дорог физически, мы тоже найдем карты с подобными свойствами. Так, в той же геологии, карты нефтеносного пласта строятся в основном по данным бурения. Поэтому и точность их низка, и важнейшие контролирующие структуры могут оказаться пропущенными, и даже общее представление об устройстве месторождения имеет полное право радикально измениться при переходе на другую стадию разведки и сгущении сети скважин.

В соответствии со всем этим возникает прелюбопытнейшая методика поиска новых продолжений пещеры. Собственно, таких методик очень много, и некоторые из них я опишу в других главах, но наипростейшая и одна из самых эффективных — просто анализ карт. Естественно, лучше использовать карту с нанесенной геологической обстановкой, но просто топографическая тоже годится. Простейший прием — поиск на карте общих закономерностей и экстраполяция логичных продолжений. Этот прием обычно не работает. То, что следует из общих закономерностей, бросается в глаза сразу и всем, проверено не одной и не двумя группами, и, если так ничего и не найдено, то, скорее всего, завалено или забито наносами наглухо. Нормальным героям положено идти в обход. Или, что то же самое, делать все через жопу. В приложении к анализу карт это означает, что нужно искать не просто закономерности, а те места, где карта начинает этим закономерностям противоречить. Карта имеет право врать, это аксиома. Карта строится достаточно честно. Это тоже аксиома. Вранье обязательно порождает противоречия, хотя и не обязательно проявляющиеся в той же точке. Это уже теорема, но очевидная. А потому — нужно найти на карте противоречивые места, через них просчитать те участки, вранье на которых могло их породить, и — 9 шансов против одного, что проход в новое продолжение будет найден в одном из этих мест. Признаков вранья много. Например, я уже рассказывал про Вятчинские магнитные склонения. Расхождения главных направлений сетки ходов с направлениями на новоисследованных участках периметра и с направлениями главных разломов совершенно маскировали структуры, по которым возможны крупные продолжения, и, наоборот, «наводили» людей на бесперспективные участки.

Другой пример. У тупика шириной метров пять с плоским срезом есть два отросточка в бока по той же линии, что срез, длиной по метру каждый. Сам тупик помечен глыбовым завалом. Обычно это означает, что ход обрезан секущим разломом, по которому произошла подвижка. Это ситуация безнадежная. Такие завалы не разбираются. Смотрим дальше линию предполагаемого разлома. Спокойно пересекает она параллельную галерею метрах в пятидесяти, и никакого вывала там нет. Что-то не то. А кто снимал этот тупик? Вятчинские ребята. Линеаментами они специально не занимаются. Такие мелкие тупики не замеряют, а рисуют на глаз. Значит, прямая получилась случайно и никакого разлома нет. Боковички — просто щели вдоль завала. А если они есть, то они направлены не строго в бока, а чуть вперед. Иначе завал себя не ведет. А если так, завал маленький и локальный, и вполне вероятно, что разбираемый. Собственно, я описал часть предраскопочных рассуждений на вскрытии района Зеленых Змиев в Промежуточной, одном из самых красивых в системе.

Таким образом, предположив, что на некотором участке есть вранье, вполне можно, проведя мысленную коррекцию, представить себе этот участок в истинном свете. Убедившись, что явно бесперспективный участок превратился в явно перспективный, можно смело планировать туда выход. Главное в планировании поискового выхода — поверить карте в целом и не поверить в частностях. Если верить во всех деталях, то можно просто ничего не делать. Думаю, что основная часть моих собственных удач в поиске новых продолжений заключается в том, что я никогда не картирую тупики сам: как только продолжение пошло, я подставляю вместо своей другую двойку. Если я не картировал тупик сам, то имею возможность сомневаться в его карте. Как-то гораздо труднее не доверять самому себе, и именно этого я и избегаю изо всех сил. Вероятно, вследствие такого подхода я являюсь единственным продуктивным спелеологом, не побывавшим ни на дне, ни в дальнем конце ни одной из своих пещер.

Весьма любопытный парадокс с картами больших лабиринтовых пещер, особенно уровня сложности, сопоставимого с Кап-Кутаном, состоит в том, что по картам практически нельзя ориентироваться. На первый взгляд, возможность ходить не вслепую, а по карте, является главной причиной из составления. Это, безусловно, так и есть. В то же время пока не придумано такой технологии изображения карты, чтобы по ней можно было идти без прилагаемого текстового описания маршрута.

В больших залах, в которых легче всего заблудиться, главными ориентирами являются не стенки зала, а большие глыбы. Причем не сами по себе, а их характерные сочетания, видимые с конкретных точек зала. Никаких идей для изображения чего-либо такого на карте нет. Существуют и залы, лишенные явных ориентиров. Дополнительной проблемой является и то, что глазомер под землей работает плохо из-за скудости освещения, а постоянные вихляния между глыбами осложняют движение по заданному направлению. Выходы же из большого зала могут быть довольно маленькими, причем среди них могут быть десятки и сотни ложных ниш и щелей. Потому что любой большой зал обвален по определению, и его пол поднят глыбами почти на высоту потолка (а зачастую выше) подходящих к нему ходов. Щели между приваленными к стенке глыбами выглядят в точности так же, как проходы. Метр-два мимо в стометровом зале — и ты не у той щели. Обычный расклад, если пытаешься ориентироваться только по компасу и карте. Выручить может только хоть какое-то, пусть общее, представление о зале, а также понимание пещеры.

Самый примечательный в этом смысле зал — Круглый в Промежуточной. Называется он так не за свою форму (он почти квадратный), а за то, что по нему всегда приходится устраивать круг почета. Вход и выход главной галереи находятся по стене совсем рядом и довольно малы, а глыбы навалены так, что нужно идти не вдоль стены, а через центр зала. Иначе придется заниматься акробатикой. Хороших ориентиров в зале нет. Мне не известен ни один спелеолог, даже среди экспертов по пещере, кто хоть раз за экспедицию не начал бы крутить кругали почета по Круглому. И сам я тоже не исключение, хотя проходил там сотни раз. Один раз даже побил рекорд. Вокруг зала, примерно на треть его периметра, идет своеобразная обводная галерея — зал Низкий. В нем ориентироваться еще хуже, а главное — нет ни одного места, где можно хотя бы привстать. Так вот один раз мы с Дмитрием Белаковским, возвращаясь с выхода, заложили круг почета не по самому Круглому, а вокруг него по Низкому, так и не найдя из него нужного выхода. Мало того. Поняв, что блуданули и сориентировавшись, мы поняли, что вперед уже ближе, чем назад, и браво поползли дальше. За пяток метров до выпадения Низкого в Круглый (как выяснилось потом) нас пронесло в не отмеченный на карте ход, и мы просвистели лишних метров двести по нему. В конце хода была дыра вниз. Разумеется, точно над центром Круглого. А веревки-то с собой и не было. Пришлось возвращаться. Впрочем, от круга по самому Круглому эти приключения нас все равно не избавили.

Ориентирование в сырах ничуть не проще. Даже по очень хорошей карте выбрать тот лаз из десяти, который нужен, затруднительно. Кроме того, по понятным соображениям, единственная информация об узких ходах в сыре, которая может уместиться на карте — их ширина. А это — наименее информативная характеристика, если иметь в виду ориентирование. Высота гораздо важнее. Одно время мы даже раскрашивали карты согласно высотам ходов. Но свойства пола — еще важнее. Если идет очень широкий ход, даже относительно высокий (сантиметров 40–60), но пол в нем завален острыми камнями размером сантиметров по 20, то все представления и о длине, и о ширине, да и о высоте, исчезают начисто. Остается только ощущение предельной гадостности этого места. Вместе с тем кишка шириной метр и высотой сантиметров 25, если пол в ней покрыт мягкой глиной, а потолок плоский, оставляет впечатление совершеннейшего комфорта. На карте этого передать нельзя никак, но очень хотелось бы. Именно особо гадкие места являются лучшими ориентирами. Красить карты согласно коэффициенту общей мерзости тоже пробовали и тоже без толку. Равномерно гнусные участки ориентирами не являются, а локально гнусных в сырах слишком много, и каждый гнусен по-своему. Сбивает ориентирование и просто физическая сложность. В лесу или в горах идти, глядя на компас и карту, можно. В пещере каждый раз нужно оные предметы достать и привести в боевую готовность. Причем в узостях это просто не всегда возможно. А сил и пота идет много, равно как и заботы о коленях. В результате обращения к карте и компасу минимизируются. Втянувшись в ритм движения по шкурнику так, чтобы колени не слишком сильно бились, прерывать его просто не хочется, пока есть хоть какая-то надежда сориентироваться где-нибудь подальше — там, где ритм собьется сам собой.

Кстати, эта инерция и сама по себе вызывает любопытные эффекты. В Кап-Кутане Главном на нижних этажах есть сифон, за которым до сих пор не все исследовано. К нему ведет галерея Кузькина Мать — узкий, низкий, но комфортный лаз длиной около 400 метров. Встаешь на четыре кости, сепулька сзади на длинной лямке, и пошел. Медленно, конечно, но в меру приятно. Группа, возвращаясь после выхода к сифону, так втягивается в этот метод передвижения, что на обратном пути не замечает момента входа в зал МГРИ — громадный зал с глиняным полом. Обнаруживается это только метров через 50-100. Разок случайно пришлось пронаблюдать со стороны такую группу. Достойное зрелище: в зале высотой 30 метров и диаметром с футбольное поле, след в след на четвереньках, волоча за собой сепульки и громко отдуваясь, двигается цепочка людей.

Но больше всего ориентирование затрудняют попытки всяких матрасных туристов устроить свои системы ориентиров. Начитавшись детских книжек, они растягивают за собой нитки, магнитофонные ленты, раскладывают бумажки со стрелочками типа съемочных пикетов. И никогда их не убирают. Я даже не имею в виду накопченные на стенах для этой цели стрелочки и надписи, за которые просто нужно бить по морде. Так вот этих съемных ориентиров набирается в системе до десятка сепулек в год, так что каждой уважающей себя группе хоть изредка приходится устраивать субботники по их сбору и высепуливанию. Представьте себе, что вы заблудились в лабиринте, через каждый перекресток которого проходит не менее пяти ниток и магнитофонных лент (в разных направлениях), а также равномерно засыпанном бумажками со стрелочками (тоже в самых разнообразных направлениях). При этом все нитки и ленты через каждые метров пятьдесят порваны и найти продолжение нужной отнюдь не просто. А идут они в разные стороны, потому что это все-таки лабиринт, и разные группы приходят на один и тот же перекресток с разных сторон. Братцы! Уважайте друг друга и не сорите в пещере своими ориентирами!

Я совершенно не понимаю, почему в Кап-Кутане практически не бывает заблудившихся. В Никитской катакомбе, на которую я уже ссылался, в дни ее популярности, причем существенно меньшей, чем у Кап-Кутана (не более 50 человек за выходные), бывало до 10 спасательных операций в год, причем, как правило, две-три серьезных. В Москве приходилось держать на общественных началах с обеспечением от милиции (на правах ДНД) спасательный отряд численностью в 15 человек, и на отдельных операциях его приходилось усиливать до 40. В Кап-Кутане — ни одних серьезных спасов за всю историю. Специализированный спасотряд в Гаурдаке раз был создан на энтузиазме Игоря Кутузова в составе двух человек, ни разу в пещерах всерьез не использовался, с гибелью Кутузова был распущен и больше не воссоздавался. Пещера существенно запутаннее, процент чайников среди посетителей примерно тот же, в одиночку ходят многие, правило, «заблудился — сиди и жди», по моим наблюдениям, никто не выполняет. Тем не менее все заблудившиеся находятся очень быстро сами собой или силами своей же группы, вероятность чего, вообще-то, исчезающе мала. Словом, пока везет. Естественно, все эти рассуждения только о чайниках. Спелеологу с опытом ориентироваться в Кап-Кутане легче, чем, скажем, в катакомбах или лабиринтах Подолии. Разные зоны пещеры выглядят сильно по-разному, и понимая закономерности их взаимного расположения можно любое блуждание свести к паре-тройке кругов почета.