Пещера мечты. Пещера судьбы

НУЖНО БЫТЬ ЗЕЛЕНЫМ ЗМИЕМ

— Здорово, мужики! А у вас нынче что — вечер или утро? И как, клещи еще не заели?

— Ходят тут всякие, будят… Чаю хотите?

Этим диалогом началась, пожалуй, самая продуктивная из моих экспедиций в Промежуточную после ее первопрохождения — экспедиция весны 1988 года. А диалог произошел, когда мы с Володей Детиничем и Леней Миньковичем подошли ко входу в пещеру и с удивлением обнаружили лагерь группы Свистунова во входном гроте вместо предполагаемого его местоположения полукилометром ниже по каньону. Была ранняя весна, жара еще не особенно донимала, программа у Свистунова была без серьезных раскопок, с экскурсионной пробежкой по главным пещерам, так что подземного лагеря ставить и не предполагалось. Но лагерь во входе?

Завязка со Свистуновым была не случайной — в его экспедиции участвовал первый в истории Кугитанга импортный исследователь, причем минералог — сотрудник Софийского музея «Земля и Люди» Мартин Трантеев. Так что перехват его на последние два дня экспедиции в нашу группу был вполне запланирован.

Планы о двух днях рухнули немедленно. Мы собирались заняться западной частью Промежуточной, сепулять лагерь до Антолитового зала было полной ерундой, и потому немедленно после его постановки устроили экскурсию в открытый несколько лет назад неподалеку от этого лагеря район ОСХИ.

ОСХИ — самый нетипичный район во всей системе как по своему устройству, так и по тому, что в нем растет, а в особенности — по способам ползания и лазания, которые нужно применить, чтобы туда добраться. В начале это — мини-вариант Свинячьего Сыра, чуть поуже, чуть покороче, чуть менее грязный — но со строго той же сутью. Хорошо, хоть ползти надо без сепулек. Сразу за ним — зал Двухэтажный. Совершенно не понимаю, почему Степа его так назвал — этажей в нем существенно более двух, но — это право первооткрывателя. К тому же все подобные названия неверны по традиции. В Кап-Кутане Главном имеется зал, названный Ялкаповым Залом Двух Колодцев. В нем имеется два зала и три колодца. Найденный Вятчиным, и тоже в Промежуточной, зал Трех Колодцев содержит этих самых колодцев уже не менее восьми. А Двухэтажный действительно устроен оригинально. Основные его объемы распределены по трем параллельным наклонным щелям, нижняя из которых наполовину засыпана всякой мелкой дрянью. В дополнение к щелям в зале устроена пара десятков сферических камер, соединяющих щели между собой, а северная и западная части зала плавно переходят в громадный завал. В результате ни с одной точки месте этот, в общем-то большой и единый зал, не смотрится ни большим: ни единым объемом, и первоначально он даже определялся не как зал, а как лабиринт. Зал чрезвычайно красиво раскрашен всевозможных ярких оттенков пушистыми глинами, а в отдельных углах — пообрастал всякой экзотикой типа стеклянно-прозрачных гипсовых антолитов. Не говоря о высыпках древнего густо-фиолетового флюорита, нигде, кроме этого района пещеры не известных. К слову. Даже среди геологов мало кто знает, что один из первых литературных ужастиков — Конан-Дойлевский «Ужас расщелины Голубого Джона» — был написан под впечатлением от посещения сходного места. Blue John — реальное название фиолетового флюорита, росшего в одной из английских пещер, и добывавшегося сто лет назад в качестве поделочного камня. Насколько я понимаю, Кап-Кутан — вторая пещера в мире после пещеры Голубого Джона, в которой флюорит встречается в значимых количествах.

В дальнем левом углу зала начинается собственно проход в ОСХИ, и начинается он узкой трещиной в потолке, которую не просто углядеть и до которой еще менее просто добраться. А добравшись — нужно поосновательнее распереться и метров тридцать двигаться по горизонтали, потому что вниз трещина смыкается. Причем лезть нужно в неудобном распоре плечо-локоть. Такой метод передвижения как-то не характерен для системы Кап-Кутан и скорее ожидается где-нибудь в лабиринтах Подолии, но — пути пещеры неисповедимы. Постепенно в трещине появляется пол, и даже начинают появляться натеки. Одновременно гипсовые и кальцитовые, причем весьма разнообразные. Наконец, впереди — проломленная Степой стенка из гипсовых кор, начисто перекрывавшая проход, и — первый зал.

Зал тоже не похож на «обычный» Кугитанг — сводчатой формы, без обвальных отложений на полу, без цветных глин на стенах — словом, пещера как пещера. И даже экзотические натеки приобретают более привычный вид, начиная удивлять только при более близком рассмотрении. Сталагмиты оказываются очень хитрой структуры гипсовыми кустами — кристалликтитами, большой сталактит на потолке — вытянутым сверху вниз сплетением геликтитов. Наступить практически не на что. Весь пол порос чем-то очень красивым, и идти приходится след в след, благо это возможно — не нужно балансировать или карабкаться.

И сразу следующий сюрприз в виде слегка наклонного щелевого колодца длиной метров десять, шириной полтора и глубиной около восьми. Спускаться в который нормальным образом, повесив лестницу или веревку, нельзя — внизу совершенно замечательные гипсовые заросли. Единственный приемлемый путь — спуск в распоре до половины глубины, горизонтальный траверс в распоре же метров на семь вперед, и — окончательный вертикальный спуск. И вся эта акробатика принципиально без страховки — все равно сорвавшемуся, если жив останется, поотрывают яйца за угробление экстраординарных красивостей, а до них он и со страховкой долетит. Так зачем в таком разе путаться в какой-то страховочной веревке?

А внизу начинаются чудеса, и именно того сорта, которые больше всего нравятся. Точно такие же интерьеры из гипсовых сталагмитов, колонн и люстр, как в гигантских залах Хашм-Ойика или Геофизической, но — пропорционально уменьшенные до «комнатных» габаритов. Десятиметровая галерейка чуть ниже человеческого роста и метра полтора шириной оставляет не меньше впечатлений, чем любой большой зал.

Дальше — больше. Зал, чрезвычайно похожий на один из залов разгромленного лабиринта Великолепие. Озера. Причем — с гипсовыми заберегами, чего в природе быть не должно: гипс слишком уж легко растворимый минерал, чтобы давать такие формы, как забереги. Опять галерея гипсовых люстр, к тому же поросших розетками удивительно крупных и удивительно насыщенного голубого цвета кристаллов целестина.

Галерея, вдоль обеих стен которой идут сплошные хитросплетения метровых псевдогеликтитов, а в самом большом их кусте сверкает сросток кристаллов до сих пор не определенного минерала.

Последний зал. В нем слилось все — возможное и невозможное. В одном углу торчит гигантский «бубен» — тарелкообразный натек, растущий при высачивании раствора из трещины под большим напором, в другом — гипсовые люстры (требующие абсолютной сухости) растут поверх кальцитовых кор и кристаллов явно подводного роста, в третьем — густые заросли всех тех же, а заодно и совсем других, геликтитов. Причем все это в сравнительно небольшом объеме — зал имеет диаметр не более десяти метров и высоту метра четыре.

А дальше — лабиринт узких лазов, в которых приходится извиваться между кустами геликтитов, приводящий в маленькую дальнюю камеру, ставшую на две последующих экспедиции чуть ли не главным фронтом раскопок. Дело в том, что в массивном натечном полу камеры была небольшая дырка. Из дырки периодически поддувал ветер, сама камера расположена чрезвычайно близко к тектонической зоне, по которой пещера хорошо идет, и именно от этого места должна идти в сторону Хашм-Ойика, до которого всего несколько сот метров. Словом, перспективы налицо и достаточно радужны. Но — все раскопки дали дополнительно только десять метров, после чего стало совсем тяжело. Это было чем-то вроде ныряния в бывший сифон — раздолбание толстой корки на поверхности исчезнувшей воды, проползание между обросшими массивными кристаллами кальцита скалами, опять раздолбание корки, но уже над головой, и — чрезвычайно сложно разбирающийся завал.

Вообще ОСХИ — место уникальное и прелюбопытное. Странное название происходит от исследовавшей ОСХИ группы, которая была из спелеосекции Оренбургского сельскохозяйственного института, не додумавшейся ни до чего более оригинального, чем назвать систему аббревиатурой своей alma mater. На сейчас первоначальный смысл названия совершенно потерялся за новой трактовкой вполне в духе кап-кутанской терминологии. Когда новичок спрашивает, что это за название такое — ОСХИ, ему на полном серьезе объясняют, что ОСХИ — это такое место, где растут ОСХУевины. И в самом деле, более меткого названия для не поддающихся никакой классификации ОСХИ-шных геликтитов придумать трудно.

Экскурсия в ОСХИ и нарушила все составленные планы — Свистунов уже лет пять как на Кугитанге не был, и потому не мог показать Мартину ни одного действительно достойного места — все они были открыты позже. То есть, Мартин по итогам экскурсий, состоявшихся до нашего приезда, был в полном восторге, но то, что он увидел в ОСХИ, повергло его в шок. И он решил наплевать на всю распланированную поездку со всякой Бухарой и прочим Самаркандом, оставшись с нашей группой на условиях обычного участника до тех пор, пока позволяла степень свободы обратного авиабилета. Замечу, что права участника в моих экспедициях не шибко широки. Основное время идет на раскопки, первопрохождения и топографию, и только три дня за две недели идет на «произвольную программу» — фотографию, минералогию и так далее. Словом, перетащили Мартина к себе и отправили Свистунова домой.

Срывать свою программу я не привык и распорядок экспедиций держу по-диктаторски железно. Собственно, это и привело к тому, что Мартин в результате получил от этой экспедиции гораздо больше впечатлений, чем ожидал. Вероятно, пещера сжалилась именно над ним и приоткрыла перед нами самый минералогически интересный из своих лабиринтов.

Ладно, буду по порядку. Дальний запад пещеры не исчерпывался Двухэтажным Залом и районом ОСХИ, а имел еще одно продолжение — лабиринт Сказка-Дальняя. Это — достаточно длинный и более чем достаточно шкурный лабиринт, возникший «на руинах» дальней части Двухэтажного Зала. В смысле — это лабиринт щелей и камер вывала, оставшихся над крышей полностью заваленного зала. В порядке исключения — красиво обнатеченный. Несколько его углов, судя по рисовке карты и по разговорам с членами открывшей его Вятчинской группы, были более чем подозрительны и явно требовали перепроверки. Мой принцип — никогда не бывать на периметре без крайней необходимости, поэтому в первый же собственно экспедиционный день я решил сачкануть, взять фотодень, аппаратуру и Мартина, и рвануть на восток пещеры, а Володя с Леней двинулись на рекогносцировочный выход — осмотреть перспективные точки.

Вечером ребята доложились — из шести точек нашли пять. Из них две сомнительных, еще в двух копать можно, а в последней — нужно. Но, возможно, долго — завал основательный. И с забитыми гипсовыми корками промежутками между глыб. Так что ничего не видно, но по всем структурам — пойти должно, да и сами гипсовые корки — хороший признак. Не говоря уж о явном ветре.

На следующий день сменили расстановку игроков — Леня с Мартиным на рекогносцировку в дальние хвосты ОСХИ, а мы с Володей — копать. Туда, где нужно. Много копать не пришлось — ребята просто плохо смотрели. Или же хорошо смотрели, но копать не начинали. Даже без молотка, просто ударами кулака, все мешающие выступы за пять минут убрались, и появилась вполне проходимая дыра. Сначала ход не просматривался просто из-за двух резких поворотов. Зато метрах в четырех от первого прижима встала серьезная проблема. За маленьким полукруглым очком видны были существенное расширение и ходы как минимум в двух направлениях, но само очко было в монолитном известняке. Том самом, от которого кувалда отскакивает с чистым и мелодичным звоном, а также пучком искр. И длиной около метра, и без единого острого угла, в который можно было бы упереться зубилом. Словом, динамиту бы, да нету.

А ничего — после двухчасового долбежа удалось-таки стесать миллиметров пять с самого узкого места, и этого было уже достаточно, чтобы попытаться пропихнуть туда кого потоньше (то есть Володю), а с той стороны замах для удара виделся не в пример удобнее. Так и вышло — после десятиминутных усилий и раздевшись до трусов, Володя пропихнулся. Даже без вазелина. И немедленно сообщил, что ходы действительно идут, причем достаточно далеко, чтобы сразу заводить топосъемку. Это настолько окрылило, что еще через полчаса очко стесали так, чтобы мог попытаться пролезть и я. Впрочем, настолько впритирку, что давно такого не попадалось! Пожалуй, в сопоставимую дрянь вообще приходилось лазить только в Подмосковье — в Полушкино, и то только в детстве, а позднее я туда перестал вписываться. Но Полушкино — это экскурсия, а здесь — первопрохождение. Азарт подхлестывает. Так что можно и попытаться вернуться в прошлое, хотя бы по толщине и гибкости.

Ассоциации с Полушкиным не очень радовали. Там пещера уж больно сильно устроена по принципу ниппеля — внутри просклизываешь под собственным весом, а обратно без посторонней помощи практически никак невозможно. Практически каждый наш визит в Полушкино заканчивался однотипно. Пока мы отдыхали после вылезания, к берегу Москва-реки причаливала байдарка, на берег десантировалась команда здоровенных жлобов, спрашивала, где тут пещера, и — исчезала внутри. Не оставив никого на поверхности. А через пару часов из входа начинали нестись вопли — спасайте, мол, кто может. Это даже стало восприниматься как добрая традиция — съездить в Полушкино и подергать из пещеры каких-нибудь чудаков.

Хотя, с другой стороны, именно Полушкино продемонстрировало мне в полной мере, насколько неисчерпаемы возможности человека в критических ситуациях, и насколько вредно запугивание будущих спелеологов и альпинистов последствиями нештатных ситуаций. А произошло в тот раз в Полушкине вот что. Двое относительно малолетних балбесов поехали в пещеру зимой, при температуре минус пятнадцать градусов. Первый из них полез. В форме одежды — ватник, а под ним три свитера. И зачем-то в позе вниз головой. Разумеется, мимо пупыря — натечной блямбы на одной из стен, создающей главную узость, он не пролез. И так же само собой разумеется, что когда он дал задний ход, вся эта амуниция скаталась у него под мышками и заклинила его в щели вмертвую. А его напарник — такой же балбес — вместо того, чтобы порезать на парне одежду и подпихнуть его вперед, начал дергать за торчащие из входа ноги, заклинивая его еще сильнее, а чтобы за ноги было удобнее держаться — снял с них ботинки и носки. А мог бы пробежать всего километр до деревни и организовать подмогу. И развлекался подобным образом сутки подряд. Пока наш спасотряд не вызвали обеспокоенные родители застрявшего. Приехали. Имеем: человек висит вниз головой сутки подряд, голой спиной и голым животом на камнях (минус пятнадцать!), неподвижные голые ноги торчат вверх (опять же минус пятнадцать!), на вытянутой вперед «нижней» руке напрочь пережаты основные сосуды. По всем законам альпинистским, спелеологическим и медицинским, парень должен был часа через четыре помереть от переохлаждения, а еще часов через десять — второй раз — от инсульта. И обычно так и бывает — спелеолог, порвавший гидрокостюм в холодной и мокрой пещере, и не имеющий возможности устроить обогрев и заклеиться, так и помирает. Но здесь был особый случай — парень всех этих законов не знал, и помирать не собирался. И — не просто выжил, но даже не поплатился ни единым пальцем!

Так что кому-кому, а мне на собственном опыте было хорошо известно, что страхи всевозможных застреваний сильно преувеличены. Да и ребята знали, где мы. В случае чего максимум через сутки появились бы нас спасать. А все равно было не по себе. Сколь угодно узкая щель — это одно. В ней есть свобода действий хотя бы для одной руки, и тем самым надежда на себя самого. Очко, по габариту точно объемлющее тело, никакой свободы действий не оставляет, и если сам не пролез и не вылез назад, придется дергать извне. А это чревато чем-нибудь сломанным или раздавленным, что может сделать всю обратную дорогу чрезвычайно неприятной. Несмотря аптечку, которую нам, как всегда, комплектовала Галя Куланина и в которой было все, вплоть до промедола. До сих пор не понимаю, как ей это удавалось.

Ладно, пролез. И зря себя запугивал — дырка достаточно широкая и комфортная. Перекур, перекус, рулетку размотать, компас проверить, и — в путь.

В топосъемочной двойке я всегда иду вторым, и даже не потому, что не хочу видеть тупиков, а просто меряю и рисую лучше других. Так что все интересные находки в этот раз достались Володе. Открывшийся район не прятал своих интересностей, а даже прямо-таки хвастался ими, выпячивая все в таких формах и цветах, чтобы пройти мимо, не обратив внимания, не мог никто — даже самый далекий от геологии человек. Впрочем, Володя к таким как раз не относится — хоть и физик, а человек чрезвычайно наблюдательный.

Уже через полсотни метров спереди донеслось многообещающее дзинь-бля-дзинь-бля. Дополз. Впечатляло. Новое издание ОСХИ, да и только. А спереди, со следующего пикета, уже доносились совершенно странные звуки, из которых ничего, кроме интонации крайнего удивления, не дешифрировалось. И было с чего. Геликтиты там были уже существенно длиннее и красивее ОСХУевых, и к тому же половина их была окрашена в ярко-зеленый цвет, прямо бьющий по глазам непохожестью ни на какие цветовые оттенки, ранее виденные в пещерах. И, между прочим, так и было — во всех известных пещерах мира зеленый цвет натеков, крайне редкий и сам по себе, появляется от примеси меди. А здесь — никеля, что и обусловливает немного другие оттенки.

Если в любых других интересных районах пещеры нечто принципиально новое приносил в лучшем случае каждый следующий зал, то здесь — каждый следующий пикет, то есть прогон до ближайшего поворота или, в идеальном случае, до конца десятиметровой рулетки. Уже на следующем пикете Володя обнаружил совсем странные дела — кучки зеленоватых скорлупок-осколков. Как будто сферолит из какого-то странного минерала вдруг увеличил свой объем и от того полопался и осыпался. И опять же первое впечатление и было верным — минерал оказался впервые встреченным в пещерах и вообще очень редким соконитом, действительно вспучивающимся при увеличении влажности.

Не вполне понятно было, как двигаться дальше. Если, конечно, не пойти по пути последовательных приближений и не уменьшить на этот раз свой рост. Над озером глубиной по колено было бы вполне достаточно пространства, но — занятого пышными сплетениями геликтитов, оставляющими свободной только щелочку в метр высотой и сантиметров сорок пять шириной. Впридачу ко всему дно озера было выстелено такими роскошными цветными натеками, что их и пачкать как-то совсем не хотелось. Но пещера шла, ветер дул, шансы пройти и ничего не поломать были, и мы — рискуем. К сожалению, залитый озером ход делал пару поворотов, так что зрелище было доступно для наблюдения только частично. И совсем недоступно для вразумительного фотографирования. А зря. Спелеолог, растягивающийся в «ласточку», да еще вбок, передвигающийся на полусогнутой «нижней» ноге мелкими прыжками, да еще и по колено в воде — просто прелесть. Особенно если дополнить картину грязным комбезом, ботинками и компасом в зубах, сепулькой, повешенной на «заднюю» ногу, а заодно вписать все это в окружение совершенно непредставимой красоты каменных кружев.

Озеру повезло. Это был первый и последний день, когда оно служило сепулькарием. На следующий же день был найден и прокопан обход. Но и в первый же день один из самых длинных и красивых геликтитов над озером погиб.

За озером чувства уже немного утряслись, привыкнув к новым темпам поступления информации. Ничто дальнейшее уже не вызывало такого полного изумления, хотя интересного все равно было немало. Были и озера, над которыми нужно было передвигаться в распоре, чтобы не покалечить снежно-белых заберегов. Между прочим, тоже та еще картинка. Распор прост, когда оно достаточно узко, и эффектно выглядит, когда достаточно высоко. Распор в галерее высотой чуть больше полуметра и шириной метра полтора являет собой и акробатический этюд недюжинный, и зрелище слегка со сдвигом по фазе.

Хотя еще один проход устроил-таки нервное потрясение. Это тот, который был вымощен совершенно прозрачными и до черноты фиолетовыми кристаллами флюорита с кирпич размером. И потрясение было вызвано даже не просто их существованием, а тем, что при нажатии пальцем они рассыпались в мелкие дребезги. Вообще-то в геологии такое явление называется выветриванием — под воздействием сезонных перепадов температур и влажности в камне копятся внутренние напряжения, а трещинки распирает замерзающая в них вода. Но мы-то были в пещере, причем глубоко — в той зоне, где сезонные изменения температуры измеряются сотыми долями градуса, да и влажность меняется очень незначительно. Словом, в условиях, исключающих выветривание категорически.

Десять часов работы. Для второго, еще акклиматизационного, дня вполне достаточно, да уже и не верится, что впереди еще далеко до серьезного препятствия. Около двухсот метров по прямой без единого зала, где можно было бы встать, и без малейших тенденций к расширению. Все равно скоро закончится. Не хочу видеть тупик. Трубим отступление.

Забазированные в сторонке на пути туда и собранные на пути обратно минералогические редкости и удивительности произвели в лагере фурор. Мартин, насмотревшись ОСХИ и прочувствовав, что видел самую фантастическую пещеру в мире, был повергнут в шок вторично. Тем более, что соконит он тоже определить не смог. А у любого профессионального минералога образец чистого минерала размером со спичечный коробок может вызвать инфаркт, если не поддается немедленной диагностике хотя бы в первом приближении. На вечернем трепе долго придумывали название для нового района. Не вспомню, чья была идея, но предложенный вариант назвать район Зелеными Змиями была просто роскошна. Потому что:

а) В некотором приближении геликтиты похожи на змей. И именно зеленых.

б) Ходить во всей новой части можно во весь рост, но — в горизонтальном положении. Причем извиваясь именно на манер змеи между всеми этими геликтитами.

в) Растет там такое, что и в страшном сне не привидится, а разве что в состоянии белой горячки, вызванной неумеренным поглощением того самого зеленого змия.

г) И, наконец, последнее: физиономии и эмоции у вернувшихся оттуда нас, равно как и у изучившего образцы Мартина, вполне вызывали ассоциации с той же самой белой горячкой.

И — праздновали победу. А ради праздника в первый раз попытались обороть Ленин кекс. Вообще-то эпопея с кексом была одним из самых замечательных событий в экспедиции и вполне достойна отдельной главы, но книга все-таки о пещерах, а потому — попробую историю кекса слегка ужать.

Началось с эффекта испорченного телефона. Леня появился в составе экспедиции буквально за пару дней до отъезда, и стандарты на закладку модулей ему пришлось диктовать по телефону. И вместо гексы послышалось — кекс. А так как Леня — человек дисциплинированный, то, даже не выразив удивления, он побежал в магазин и напихначил во все модули по полтора кило сухого полуфабриката кексов. А для себя оправдал это соображением, что спелеологи — они все странные и разные, и хрен нас знает, вдруг мы из этого кекса лепешки научились печь. На примусе и вместо хлеба.

Хорошо, что хоть без гексы не остались — была у нас заначка всяких плюшек от прошлого года, и гексы там было навалом. Но как оприходовать кекс в условиях подземного лагеря — было серьезной проблемой. А выбрасывать — жалко.

Гекса горит слабенько, в пещере не жарко и достаточно влажно, а единственная посуда, пригодная для выпечки — алюминиевая миска — еще и обладает большей теплопроводностью, чем кекс. Так что крышка всегда холодная, и все тепло имеет место быть только в нижнем слое. Пожалуй, выпечка кекса на такой технике — единственная в истории инженерная задача, с которой мы не справились.

Ни замешивание в кекс стратегических количеств какао и сухофруктов для компенсации его малосъедобности, ни организация теплопроводности внутри (утопленными ложками), ни теплоизоляции сверху (сложенный комбез на крышке), ни периодическое перемешивание — ничто не помогало. При любом раскладе внизу оказывалось пара сантиметров угля, сверху — пара сантиметров жижи, в середине — дай Бог, если на сантиметр чего-нибудь пропеченного.

Боролись с кексом даже не одну, а три экспедиции подряд, и немалое его количество так до сих пор и забазировано. И, по всей вероятности, даже мыши с этих упражнений словили кайф и принципиально кекс не трогают. Борьба с кексом в некотором роде вошла в традицию. Раз мы даже попробовали вытащить часть запасов кекса на поверхность, дабы испечь на костре, но что из этого вышло — уже совсем другой рассказ.

На следующий день Зеленых Змиев штурмовали вчетвером. А еще точнее — втроем, так как у Мартина появилось индивидуальное, совершенно особое занятие. Как-то вследствие вчерашней эйфории совершенно потерялось ощущение пропускной способности входного очка. И если мне, Володе и Лене оно было вполне по формату, то уж никак не Мартину, превосходившему нас габаритами чуть ли не вдвое.

Так что проблема возникла немедленно. По очку было совершенно однозначно видно, что мы сделали все, что можно было сделать без взрывчатки, но Мартин туда не пролезал ни под каким соусом. Вообще-то мужественный человек. Я бы в такой ситуации сдался, да и практически любой другой тоже. Вариант, предложенный Мартином и заключавшийся в том, чтобы мы его вдвоем с той стороны со всей дурацкой мочи дергали за руки, а третий сзади оправлял на нем зацепляющуюся одежду, был слегка самоубийственным. Равно как из соображений непосредственных травм — сам видел, как такие попытки могут заканчиваться серьезными повреждениями грудной клетки — так и из такой маленькой, но пикантной подробности, что нечто от ниппеля было и в этой дыре. Она устроена чрезвычайно физиологически и восприемлет вставленное в нее человеческое тело ровно в единственной ориентации, в той самой, когда проходить дыру в обратном направлении приходится лежа на спине, ногами вперед и несколько вверх. То есть — чуть ли не в самой неудобной из возможных. У Володи и Лени «запас тонкости» для возвращения был очевидно достаточен, у меня — под вопросом, у Мартина — очевидно отсутствовал.

После получасового дерганья, пожалуй, отличающегося от соответствующей операции над Винни-Пухом только звуковым фоном, включающим в себя сочные выражения на нескольких языках сразу (мы из чувства солидарности тоже подключили свои неприкосновенные запасы), Мартина протащили. Причем в чистом виде предложенная технология не сработала — пришлось в качестве дополнительного стимула[33] выложить на полу перед Мартином пяток набранных поблизости интересностей. И вот только теперь Мартин, наконец, испугался. И заявил, что пока мы будем делать систему дальше, он немного поковыряется с минералогией в ближней части, после чего возьмет кувалду и займется раздолбайством в надежде учинить этому очку (далее совсем непечатно). Потому что еще один такой сеанс извращенного секса он вряд ли выдержит.

И все дальнейшее прохождение сопровождал раздававшийся сзади мерный стук кувалды. К сожалению, прямой ход, как и интуичилось вчера, метров через сорок заткнулся завалом, опять же переходящим в уменьшенное подобие Свинячьего Сыра, однако на этот раз уменьшенным не только в длину, но и по всем направлениям. Так что в дыры лабиринта еле проходила рука.

Зато боковые варианты предоставили большое количество возможностей и устроили изрядно сюрпризов. Были здесь и вертикальные участки со щелями того же типа, что в ОСХИ, и лабиринты совершенно круглых труб по полметра диаметром, равномерно обмазанных глиной, и самые разнообразные хитросплетения всевозможных красивостей. Но — свободно проползаемые места быстро кончались, и дальше нужно было опять рубиться. Лопаты не хватало, а кувалда — у Мартина. Пора было сворачиваться.

Возможно, у болгар слегка другая анатомия. Во всяком случае, никакой йогой Мартин не занимался, равно как и тренировками по методу ниндзя. Тем не менее попробовал вставиться в очко не ногами вперед, а головой, и — пролез. Не без труда, но безо всякой посторонней помощи. Никому из более тощих нас повторить этот трюк не удалось, хотя очко и расширилось местами аж на пару миллиметров. А позже выяснилось, что на минералогию у Мартина тоже хватило времени, и с хорошим запасом — мало того, что он обнаружил на геликтитах пропущенные нами кристаллы барита, так ведь еще и отобрал пробы всех подозрительных глин и высыпок. С того времени прошло пять лет. Мартин примерно через полгода после этой экспедиции ушел из минералогии в политику — ситуация в Болгарии становилась весьма напряженной — но догадался раздать привезенный материал по другим исследователям, и результаты до сих пор продолжают поступать. И это — еще одно из достоинств любительщины в спелеологии — вместо конкуренции имеет место быть сотрудничество.

А Зеленые Змии шли дальше, открывая новые небольшие участки и добавляя все больше вопросов и загадок. На район был потрачен практически весь остаток этой экспедиции и половина следующей, причем в следующей был предпринят беспрецедентный эксперимент с заброской штурмового лагеря из одного человека. Больше было нельзя — и сепулять лагерь на двоих по всяким красивостям не хотелось, и единственное возможное место для штурмового лагеря было не сказать, чтобы с хорошей вентиляцией.

Забавно, но ветер, дувший во входном очке, мы в итоге так и потеряли — он расползся по лабиринту, перестал на этом ощущаться, и больше не появился ни в одном из тупиков. Более того — это произошло не только с ветром из входного очка, но и с еще одним, даже более сильным — дувшим через непроходимое второе соединение Зеленых Змиев со Сказкой-Дальней (в той точке, где «копать было можно»).

Поиски потерянного ветра дошли до логического конца — до попыток копать там, где хода нет и в помине, но есть косвенные указания на его существование в прошлом. Так, в последней камере перед завершающим «микросыром» на полу был большой сугроб гипсовых корок, не примыкающий ни к одной стене. И полусумасшедшая идея, что под этим сугробом может скрываться забитый ими вертикальный колодец, была взята в разработку. Впрочем, колодец там действительно оказался, и за ним было даже продолжение длиной целых пятнадцать метров, но — утыкающееся в очередной завал.

Скорее всего, именно в этой точке и расположен один из основных проходов в сторону Хашм-Ойика — уж больно то, чем заросла последняя галерейка, напоминает Ход Бешеных Собак, через который идет чуть ли не половина протяжек воздуха между Промежуточной и Кап-Кутаном Главным. Тем более — все это существенно ближе к Хашм-Ойику, чем даже ОСХИ, и ровно в такой же близости от несущего разлома, с которым связаны основные надежды на соединение. Прискорбно только, что постановки таких горных работ, как в Б-подвале, Зеленые Змии не выдержат — слишком узко, хрупко и красиво. В общем — не вариант.

Второй вариант — периодически посещать Змиев, укарауливая усиление ветра до такой степени, когда он сам смог бы провести нас по лабиринту к той узкой дырочке, которую мы прошляпили, несмотря на двадцатикратный прочес периметра. Или — к той мощной щели вниз в центре района, которую расчистить без динамита от расклиненных в ней глыб все равно нельзя.

Так или иначе, но до тех пор, пока источник ветра не станет совершенно понятен, никакие активные действия в Зеленых Змиях нежелательны, и район поставлен на самую жесткую консервацию. Модернизированы карты, сложена даже не одна искусственная пробка, а три, и на пыльных полах Сказки-Дальней затерты тропы, сворачивающие в нужную сторону. Примерно раз в год все это вскрывается, когда ветер в Антолитовом зале становится особенно силен, но пока безуспешно.

Экспедиция, в которой были открыты Зеленые Змии, этим открытием отнюдь не исчерпывалась. Мартина, правда, пришлось отправить, уже с риском опоздания на самолет и просрочки визы, но и оставшихся троих хватило еще на многое. Не на вскрытие новых продолжений — дважды за экспедицию такого не бывает — а на локализацию дальнейших перспектив. Так, например, была найдена и слегка подкопана щель, превратившаяся через полгода в район Первоапрельский. А в северной части пещеры были найдены новые залы с гипсовой паутиной, считавшейся утраченной с тех пор, как кто-то из экскурсантов снес ее заросли в Двухэтажном. И немало другого.

Нашлись и некоторые, правда, требующие больших раскопок, варианты прокапывания в системы, параллельные Змиям. Хотя до собственно раскопок в них никто из нас не дозрел и до сих пор. Забавно, но в процессе поисков обхода выяснилось, что с чисто минералогической точки зрения Зеленые Змии не являются уникумом. Глаз, наметанный на найденные там новинки, немедленно обнаруживал практически все то же самое по всей Сказке-Дальней. Просто там и зелень, и барит, и хитрые силикаты не кричали о себе во весь голос, а прятались в уголках. Но — росли.

И более всего приятно было именно то, что в этой экспедиции получалось все. Как в случае с Зелеными Змиями — трех часов на рекогносцировку по теоретическим наметкам полностью хватило на нахождение той единственной точки, где система пошла. Как в случае с Первоапрельской, где тоже трехчасовой рекогносцировки хватило на то, чтобы в таком огромном и не просто устроенном зале как Низкий, с уверенностью указать на единственную перспективную щель. Как и в случае со столь же скоростным нахождением той единственной щели на севере пещеры, через которую мы, как только проблема с охраной пещеры отпадет, вскроем быстрый и легкий проход в Страну Дураков.

А еще приятны были мелкие детали быта, пронизанные таким тонким юмором, какого, пожалуй, со времен достопамятной экспедиции с Колей, ходящим за водой, так и не было. Здесь и особенности подземного лагеря в Антолитовом, единственная возможная планировка которого подразумевала кухню, совмещенную с туалетом. Зато на воду впервые за много лет был полный коммунизм. Здесь и совершенно уникально подобравшийся набор плюшек, превращающих каждый ужин в пир. Здесь и увлекательная борьба с мышами, донимавшими на этом лагере существенно больше, чем на любом из предыдущих. И увлекательное развлечение с кексом, не желающим поддаваться выпеканию. И, конечно, мурмули, встретившиеся после высепуливания и нагрузившие нас таким количеством своих плюшек, которые они как раз ввиду перегруза базировали в каньоне, что их в аккурат хватило для полной компенсации модуля, истраченного на Мартина.

И особенно — сцена отправки того же Мартина, до деталей напомнившая Колин вещий сон. Запад Промежуточной — очень пыльный район, а пещерная пыль чрезвычайно эффективно снимает верхний слой кожи, делая ее очень нежной и чувствительной. Поэтому не только обувь, но и одежда, одеваемая после выхода из пещеры, первые несколько дней приводит ко всяким массированным потертостям и мозолям, пока кожа обратно не огрубеет. Так вот на поверхности было уже сильно жарко, эффект набрал достаточные обороты, и уже на половине дороги Мартин начал жаловаться провожавшему его Володе, что у него жутко чешутся самые разнообразные места, особенно — причинные. Володя естественным образом отшучивался — мол, это все в предвкушении всякого разного женского пола, поджидающего Мартина в ближайшем центре культуры и цивилизации. И — так и остался на дороге с открытым ртом и выпученными глазами, когда уловленная для Мартина попутка оказалась газиком, до ушей набитом возвращавшимися с купания на Кайнаре КГРЭ-вскими девицами. Бедняге за неимением свободного места на сиденье пришлось ехать разложенным поперек машины на коленках у трех девиц сразу!