Жил-был дождик. Косматый длинноволосый дождь. Если он сердился, холодные пряди его мокрых волос хлестали людей по лицам, по глазам. До слез. Но люди не обижались, потому что когда дождик был в хорошем настроении, его мягкие, шелковистые волосы ласково касались их щек, рук, глаз, что-то шептали. И все-таки дождь был косматым и длинноволосым. И ему это надоело.
— Постригусь, — решил дождик. — Не я первый, не я последний.
Отправился к парикмахеру. А парикмахером, конечно, месяц-серп работал.
— Тебя как стричь? — спрашивает месяц. — Покороче или умеренно?
— Давай покороче. Постепенно отрастут, если не понравится, — решил дождь.
Отрезал месяц-серп волосы дождика.
Вернулся стриженый дождик в свой город. Пока о бегал к месяцу, ничего хорошего в городе не случилось. Наоборот. Листья на деревьях потускнели, привяли. Цветы на клумбах лепестки опустили — вянут. Люди ходят серые, пыльные, вялые. Засыхают люди. Разволновался дождик.
— Сейчас, — говорит, — сейчас я вас всех быстренько полью, вам легко станет. Оживете сразу.
Люди, цветы, листья обрадовались. Ждут. Смеются. Дождь торопится, распустил волосы-струи, поливает.
— Ну же! — кричат люди.
— Жарко… — плачут цветы.
— Сохнем, — шелестят листья.
— Да что вы, — не понимает дождь. — Я же поливаю.
Бьют короткие струи-волосы, но не достают даже до крыш самых высоких домов.
Сухо. Все суше на земле становится. В пыль рассыпаются цветы, шуршат почти мертвые листья, молчат потерявшие веру люди.
— Да что же вы сохнете, — не понимает, сердится дождь, — Я же поливаю.
Старается, трясет короткими волосами. Не долетают постриженные струи до сухой земли.
И тут только понял дождь, что он наделал. Понял, что пока будут отрастать струи, погибнут цветы, листья, люди…
«Глупый я, беззаботный я», — плакал дождь.
Плакал, плакал, плакал. И слезы его упали на землю. Поток слез.
И встали цветы — ожили! И весело зашелестели листья — ожили! И вздохнули легко люди — ожили!
А дождику долго еще плакать: пока-то отрастут его волосы-струи.