Петля невозможного

Глава девятая

Серега всмотрелся в выражение лица Ярилы, дочитывающего пачку листов, полчаса назад выброшенных принтером. Текст Бубенцов помнил чуть ли не наизусть и ясно представлял, что именно читает сейчас бог…

Ладилы[25]

Осип проснулся посреди ночи, ошалело повел глазищами по сторонам – темень, хоть очи коли. Прислушался. Да нет, тишь вокруг, даже собаки не брешут. Кряхтя, Осип перевернулся на бок. Полати жалобно застонали, но и этот шум тут же разморило в тишине. Снова Осипу сном стянуло веки. Но не заснул он, прокинулся от голосов тихих, но писклявых.

– О-хо-хо, – стонал кто-то в дальнем углу. – Что за житие нынче пошло, маята одна и никакого просвету. Хуже приблудышей живем безродных да бездомных.

– Верно глаголишь, – подтвердил второй голос. – Мы не лешаки какие, не водяные, а как не крути с этаким хозяином нам гобзии[26] не видать.

– Да не в изобилии-то дело, – раздался третий, с надтреснутой хрипотцой голос. – Осип хозяин справный, не чета иным. Чай сами не раз его нахваливали, говорючи, что добра у него големо-приголемо.[27]

Осип ухмыльнулся, догадавшись, что в уголке спорят домовые люди. По голосам он даже различил, кто именно: Дрема, Спех, да сам Дед – голова над всеми домовыми проказниками. Но мешать им Осип не стал. Занятно ему было выведать, чего это берегини ему косточки удумали перемывать.

А Дед тем временем продолжал хрипеть:

– Осип – человек старательный. Руки у него – золото. Одна беда – порядка человече не приемлет. Работу сделает да на полати спать лезет, не прибираючись. По горнице – и то ходить боязно, того и гляди носом на что напорешься. Не век же нам за ним ходить, как за ребятенком малым.

– А как же иначе? – удивился Спех. – Кто же вместо нас, домовых, этим делом заниматься будет. На то мы и приставлены.

– Ты не путай бревно с коромыслом, – хмыкнул Дрема. – Мы здеся для того, чтобы за порядком приглядывать, а не самим спину гнуть.

– То-то и оно, – подтвердил Дед. – Женить надо Осипа – вот что! Сколько можно в бобылях ему ходить? Уже плешь на полмакушки, а все парубкует.

– Не, – сказал Спех, – не выйдет. Он баб боится, как упырь осину. А может и еще поболее. И чего это он так, не пойму?

– Помолчал бы, глаза твои бесстыжие, – пробормотал Дед. – Гадаешь, не ведомо нам как ты с Шишиморой в овин бегаешь?

– А почему бы и нет? – с вызовом сказал Спех. – На то я и мужеского полу, чтобы сердца слабые зничь.[28]

– Да ладно вам, – давя зевок, пробормотал Дрема. – Спать давно пора, а мы так ничего и не порешили.

– И то верно, – подал голос Осип. – А то удумали! Женить!

– А почему бы и нет? – тут же из угла отозвался Дед. – Разве ж то плохо, коли баба есть? Она тебе и хлеб испечет, и щец наладит, и портки постирает, да мало чего еще.

– Вот именно, – хмыкнул Осип. – И плешь перегрызет, и ступой по горбу пройдет, да мало ли еще…

Он соскочил с полати, подошел к печке и запалил лучину от тлеющих головешек. Из-за сундука выбрался кривоногенький, весь покрытый сивой шерсткой старичок величиной с локоток и, стряхивая с себя клочья пыли, захрипел, отчаянно при этом жестикулируя:

– Глупости, Осип Хрипатыч, глупости. Ты – мужик, вот и поставь себя хозяином, чтобы женушка и пикнуть не посмела без твоего на то согласия.

– Да не в этом-то дело, – вздохнул Осип. – Баба же она ведь не только для того, чтобы портки стирать, ее ведь и… э… того надобно. Ну а с какого боку к ней подойти, я и не ведаю.

– Я тебе подмогну, – хихикнул из-за сундука Спех.

– Я те подмогну! – рявкнул на него Дед. – Ишь ты, казан новый выискался, Дон Ху…ан. А ты, Осип, не боись. Коль что – у Лады поспрошай, что да как. Она хоть и верхосвятица, но помощь оказать в этих делах не откажется. Работа ее это.

– Все едино не могу, – снова вздохнул Осип. – Страх меня берет, ничего поделать не в силах.

– Коль не можешь, так и не моги, – сказал Дрема. – Возьми в дом жену не для услады, хозяйства ради.

– А разве так можно? – удивился Осип.

– Еще как!

– Ну, я не знаю… Где ж такую найти?

– А это уж не твоя забота, – произнес Дед. – Дай время, сыщем.

– Только уж не совсем страхолюдину какую.

– Обижаешь, – разом отозвались домовые…

Ярило отложил последний лист и задумчиво потер лоб.

– Хорошо, – наконец, вымолвил он. – Но чего-то все же не хватает…

– Это только наброски, – сказал Бубенцов, – потом расширю каждую главу, добавлю антуража, приметы эпохи, выпишу подробнее характеры. Плохо, конечно, что приходится опираться только на рассказы очевидцев. Сами знаете, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Увы, – развел руками Ярило. – Время вспять не обернуть. Неподвластно оно.

– Даже богам? – удивился Серега.

– Ну, как тебе сказать, – почесал затылок Ярило. – Хронос может и смог бы, но представляешь, что бы из этой затеи получилось? Читал я рассказ Брэдбери на эту тему. Там один мужик, в прошлом побывав, случайно наступил на бабочку, а вернувшись в свое время, обнаружил, что привычный ему мир изменился до неузнаваемости.

– Не читал, – покачал головой Бубенцов. – Я фантастику не люблю.

– А я люблю. Особливо научную. Ладно, пиши далее, а мы уж подумаем, как тебе помочь с антуражем и прочими делами. Договорились?

– Можно я прогуляюсь? Устал немного.

– О чем речь, Сергей Данилович! Ты ж не раб подневольный. Делай, что считаешь нужным и не спрашивай у нас позволения.

– Привычка, – печально улыбнулся Серега. – У нас ведь как на заводе: прежде чем что-то сделать, надо у десяти начальников разрешение спросить. Да и в детском доме было не лучше.

– Понимаю, – кивнул Ярило. – Только ты уже взрослый человек, отвыкай от этой привычки.

– Стараюсь, – кивнул Серега, поднимаясь из-за стола.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Бог плодородия. – А у меня, не обессудь, еще дело есть, так что, увы, кампанию составить не могу. Перун прибыл? – спросил он у беззвучно возникшего на пороге Кощея.

– Прибыл, – кивнул старик, – в биллиардной горнице ожидает.

– Передай, что сейчас буду. Да свистни-ка нам Боюна. Надобен.

Сергей брел среди деревьев, шурша начинающей устилать землю листвой, и думал о будущей книге. Что-то не клеилось с самого начала. Материал был интересный, но чувствовалась в нем какая-то фальшивинка. В чем она заключалась, Серега не знал. Просто чувствовал, что ему чего-то недоговаривают. А может, и не так обстояло дело. Волновала его тема романа. Все-таки религия – вещь тонкая, поди разберись, чья вера истинная, а чья нет? Как бы то ни было, но Бубенцов уже жалел, что согласился принять предложение славянских богов.

«Это их дело, – думал он. – Вот бы и разбирались между собой. А теперь что? Теперь и я несу какую-то ответственность за то, что сейчас происходит.»

Но и отказываться Сергей уже не хотел. На него надеялись, ему верили, и потому он не мог подвести этих, забытых всеми старцев.

По правде говоря, молодому литератору было жаль их. Он по-прежнему никак не мог понять, почему его предки, забыв о своих корнях, приняли чужую… нет, не так, чуждую им веру? Это было для Бубенцова загадкой. И ему хотелось разгадать ее.

Сергей вздохнул и решительно направился обратно к даче. Он уже поднялся на крыльцо, когда в билиардной громыхнул раскат грома, и из входной двери вылетел Боюн.

– Все исправлю! – взвыл кот, после чего скатился по ступенькам, вскочил на задние лапы и, зажимая передними часть тела, над которой у него рос хвост, помчался в лес, не разбирая дороги. Похоже, рыжий разбойник изрядно проштрафился.

Тут же на крыльце появились Ярило с Перуном. Бог грозы поздоровался с Бубенцовым как всегда сухо, Ярило же улыбнулся столь приветливо, словно они и не расставались едва ли полчаса назад.

– Удачи, Сергей Данилович, – пожелал он. – А мы, с твоего разрешения, откланяемся.

Серега посмотрел вслед богам, перевел взгляд на просеку, проломленную в высоких папоротниках удравшим Боюном, пожал плечами и вошел в дом. К компьютеру. Работать.

Ярмарка в Назар-городе выдалась славная. Со всех окрестных городищ съехались в град на Истре ремесленных дел мастера. Были и купцы заморские, а как без них? Важно расхаживали люди царьградские в расшитых золотом хламидах, приглядывались к оружию, цокали языками, если зело[29] что понравилось, выспрашивали цену. Бегали и трескучие мадьяры, шустрые да веселые. Ходили меж рядов и купцы болгарские, противо, хмурые и серьезные да при оружии все, как один. Площадь торговая была забита возами, телегами и раскидными шатрами. Тысячи глоток, торгующихся, расхваливающих свой товар, а то и просто лающихся по поводу и без оного, напрочь глушили складную Осипову речь:

– Кому лавки расписные, сундуки да ставенки?! – надрываясь, горланил Осип, с тоской поглядывая на людской водоворот, проносившийся мимо его воза. – Подходи ж народ честной, потряси своей мошной. У кого ж пуста мошна – не получит ни рожна!

Но народ пер себе мимо, лишь изредка поглядывая на разложенные Осипом товары. Пахарей более интересовали плуги да бороны, лесорубов – топоры да пилы, людей служилых – ясно что. И Осипу не оставалось ничего иного, как слушать, о чем народ прохожий судачит.

А судачили о разном: о том, что хазары черных болгар теснят у устья Дона, о том, что Киев под себя племена славянские подминает, что Византия с арабами воюет и еще говорили, что князь твердынский, Род Святыч, земли своим боярам раздает направо и налево, и что скоро Назар-город волюшки лишится, став вотчиной одного из воевод Святыча.

«А ведь может и так приключиться, – подумал Осип. – Какой он к лешему Род, Урод он – вот кто. А с Урода станется. Вона дед мой, Ушат Сипатыч, доброго ему местечка в Ирии, говаривал, что князей он никогда не видывал, только слыхом слыхивал, что есть где-то вроде как начальник. Жил себе дед в общине, да никто им не командовал, окромя старцев мудрых. Э-хе-хе, не те нынче времена, не те. Взять хотя бы…»

Но тут от мыслей этих оторвал его громкий разговор. Неподалеку от воза остановились два мужика да принялись что-то доказывать друг другу:

– Какие мы твердынцы? – орал один, побагровев. – Мы – тиверцы, башка дубовая!

– А «тиверец» что по-твоему означает? Тиверец – есть твердыня, а мы, стало быть, жители мест укрепленных! Уразумел?

– Нашли о чем спорить, – хмыкнув, вмешался Осип. – Все мы венды, от одного корня пошли.

– Во дурень! – ахнули мужики. – Венд до твердынца, что бузина до Киева.

– Это я дурень? – всколыхнулся Осип, закатывая рукава. – Ну тогда вы сейчас узнаете, кто такие венды, сейчас я вам устрою вендетту, до Киева у меня упорхнете по бузине да полями-лесочками, как мотыльки-бабочки!

– Ты чаво это? – удивились мужики и побрели прочь, пожимая плечами.

«А и впрямь, чего это я? – подумал Осип. – Нечего в чужие пересуды встревать, тогда и дурнем никто не прозовет».

И тут Осип увидел семейство, бредущее прямёхонько к его возу. Впереди выступал, ногами едва перебираючи, мужичонко в длинной телогреечке из собачьего меха и латаных портках, сизоносый да опухший. Следом шествовала старуха, востроглазая да костлявая, волоча за собою молодицу белолицую, видать дочку. Та упиралась, взбрыкивала, но матушка, похоже, была посильней её, цепко удерживала.

– Не пойду! – тихохонько скулила молодица. – Вы ж, матушка, только гляньте на образину этакую. Он же плешивый, да с бородой косматой, к тому ж, по всему видать, угрюмый да ворчливый до черезмерной черезвычайности.

«Это про кого ж она так? – оглядываясь по сторонам, подумал Осип. – Хотя, какая разница? Не про меня и ладно».

А молодица все продолжала причитать:

– Вы же, матушка, сами знаете, что я обет дала с мужским родом дел не иметь. Вы ж меня в волхвицы готовили и договор с ведунами на то имеется.

– Волхвам платить надо, – процедила сквозь зубы старая, – А этот так тебя берет и приданного не требует. Понимать это, дура, следует, да, осознав, возрадоваться! А коль с родом мужеским дел иметь не желаешь, то и не надобно. Он и сам того не требует, ему жена-то нужна для иного.

– Для чего же? – испуганно прошептала дщерь.

– А для того, чтоб щи стряпать да портки стирать! Так что не упускай своего счастия, ибо мужики подобные раз в тыщу лет нарождаются.

С этими словами вся троица остановилась подле Осипа, и только тогда он осознал, что говорили-то о нем, и что домовые слов на ветер не бросали, нашли таки ему невесту, и что стоит перед ним его суженная да тесть с тёщею…

Дикий трезвон входного звонка оторвал Бубенцова от компьютера.

«Кто бы это мог быть?» – с недоумением подумал Серега.

До этого момента гости его не жаловали, а у богов необходимость звонить в дверь не возникала. Поскольку же телевизор Сергей в последние дни не включал, то и понятия не имел о событиях, потрясших одну шестую часть суши до основания…

Издревле так на Руси повелось, что любое благое начинание обычно заканчивалось полным бардаком. Вспомнить хотя бы Ивана Грозного с его опричниной или Петра Первого со «Словом и делом». А Великая Октябрьская Социалистическая революция?! Какие планы были, какие замыслы! Равноправие, братство, народная власть. Только почему вдруг слуги народа имели спецмагазины, спецобслуживание, спецдома и прочее спец… Короче то, чего у хозяев в помине не было. Да разве только это? Эх, что тут говорить… Вот и Перестройка. Вроде бы хотели как лучше, а получилось как всегда…

Кто-то отправился жарить шкурку на пляжи Фороса, кто-то решил грохнуть слабеньким кулаченком по столу, а кто-то ему за это намылил шею. Нет, если бы на памятной пресс-конференции предательски не дрогнула рука, на которую смотрела вся страна, и народ не понял, что здесь что-то нечисто, может, и обернулось все по иному. А вот дрогнула же, черт бы ее побрал!

Разумеется, народ выпучил глаза на этакое безобразие и, как бы в отместку за неприглядный вид, назвал своих возможных благодетелей путчистами. ГКЧП, не успев родиться, приказал долго жить, отдав страну в руки глубоко обиженному прежней властью человеку, противнику правительственных выездов и страдальцу за народ российский, которого коммунисты – вот пакостники! – даже бросали с моста в какую-то речушку, как Стенька Разин красавицу-княжну.

Но как бы то ни было, коммунизм снова обратился в призрак и самая крупная за историю человечества партия рассыпалась, как подушка, вспоротая ножом. А народ, растопырив гляделки так и не мог понять, что же, мать его ити, происходит? А уж того, что случится через несколько месяцев и вовсе никто представить не мог. Вроде бы на днях всем скопом проголосовали за сохранение державы, великого Союза пусть уже не совсем Социалистических, но все же Республик, а тут верховная братва собирается в Беловежской пуще и говорит: а вот это вы видели?.. И если б только кукиш показали… Нет, жест был более красноречивый, с применением перпендикулярного положения рук.

И начался парад независимостей, началась межнациональная резня, начался тот самый бардак, которым у нас заканчивается любое благостное дело. Увы, чаша сия не миновала и Волопаевск.

…Серега приоткрыл дверь и выглянул из кабинета.

– Кончилось ваше времечко! – орал кто-то. – Вот предписание самого господина Шамошвалова. Вам дается пятнадцать минут, чтобы очистить помещение.

– Батюшки! – различил Серега голос Бабы-Яги. – Господа вернулись, ну и ну!

Бубенцов взбежал по лестнице в каминный зал, поднялся на балкон к входной двери и выглянул через плечо Ягинишны наружу.

На крыльце стояли трое. Один был в странного малинового цвета пиджаке, второй – глядевший сквозь присутствующих – в аккуратном сереньком костюмчике, третий – в клетчатой рубахе с закатанными рукавами, обнажавшими мозолистые рабочие руки.

– А что вам не нравится в слове «господин»? – спросил Малиновый пиджак.

– Да ничего, милок, – ответила Баба-Яга. – Не нравится мне ваше предписание…

– Вот именно, – встрял Сергей. – Какое Шамошвалов имеет отношение к этой даче?

– А то вы не знаете? – нахмурившись, сказал рабочий.

– Увы, – развел руками Бубенцов.

– Шубин, объясни, – сказал Малиновый пиджак. – Времени нет разжевывать. Надо здесь все в темпе очистить да еще на митинг успеть.

– Газеты надо читать, – заявил пустоглазый Шубин. – Цезаря Филипповича нынче выбрали мэром.

– Матушки! – всплеснула руками Баба-Яга. – Пропал город!

– А ты кто? – удивленно уставился на нее Малиновый пиджак. – Кто ты такая, чтобы здесь тявкать?

– Я? – растерялась Ягинишна. – Стряпаю я здесь.

– Вот и стряпай дальше. А нам хозяин нужен.

– Нет его, – сказал Сергей.

– А ты кто? Небось сынок хозяйский? Вот и вали отседова.

– Но позвольте! – возмутился Бубенцов.

– А не позволим!

– Не надо так, – вдруг произнес рабочий. – Товарищам нужно объяснить, что привилегии ихние отменяются раз и навсегда, что все незаконно присвоенное народное добро они должны вернуть настоящим хозяевам.

– Вот этим? – кивнул Серега на Малинового и явно довольного происходящим Шубина.

– И им тоже. Мы все – представители нынешней и, заметьте, законной власти. Если же вы намерены сопротивляться, то со всей строгостью закона мы будем карать. И не задерживайте занятых людей. Я, к примеру, из-за вас от станка оторвался, – веско заявил рабочий.

– А ты вернись, милай, – ласково произнесла Баба-Яга, пристально глядя в глаза говорившему.

– К станку? – поперхнулся рабочий, а затем взволнованно оглядел собравшихся. – Да-да, к станку… Нужно вернуться… Сейчас же…

– Прекратите, господин Сорокин, – презрительно процедил Шубин. – Не время впадать в истерику.

Баба-Яга поймала его взгляд, в котором по-прежнему ничего не отражалось, напряглась и…

– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Я такими на завтрак питалась, в обед закусывала, на ужин собакам косточки бросала.

Ягинишна, сотворив страшную физию, принялась что-то шептать на тарабарском языке, вырывая по волоску из седой своей гривы. Но чем больше она рвала волосы, чем дольше шептала, тем сильнее отражалась на ее лице растерянность.

– Чего это она? – спросил Шубин ни к кому особо не обращаясь.

– Крыша, видать, поехала, – хмыкнул Малиновый пиджак. – Надо бы ее определить…

Конец фразы заглушил дикий вопль Бабы-Яги. Едва на сбив с ног Бубенцова, она исчезла в глубине дома.

– Так, – сказал Шубин. – На сборы пятнадцать минут. Время пошло.

«Черт, – подумал Серега, – и богов, как назло, никого рядом нет. Что делать-то?»

Дверь открыл Леонард, смерил долгим взглядом троицу и сказал:

– Понял. Пятнадцать минут.

– Сообразительный, – хмыкнул Шубин и, посмотрев на часы, добавил: – Двадцать секунд уже прошли.

Черт поднялся на второй этаж, постучал в дверь кабинета.

– Да, Леонард, заходи, – отозвался Алексей, лежавший на диване с книгой в руках.

– Надо уходить, – понурив плечи, сказал черт.

– Куда?

– Выселяют нас.

– Не понял?

– Дачи-то эти партийные. А партия, сам знаешь, чем накрылась. Вот нынешняя власть и нас коленкой под зад…

– Неужели ты ничего не можешь сделать? – спросил Никулин.

Признаться, за это время он уже привык к здешним роскоши и удобствам. Такова природа человека – легко привыкать к хорошему и с трудом – к плохому.

– Нет, – честно ответил черт. – С этими я справлюсь легко. Но вместо них придут другие, третьи… и так до бесконечности. Я не в силах бороться против системы. Да и не вправе. Вы сами захотели перемен. Повернуть все вспять я не могу.

– Тогда пошли паковать чемоданы.

– И как назло ни Азаэля, ни Узы… – вздохнул черт.

Через пятнадцать минут они вышли из дома и сдали ключи новым хозяевам, среди которых Алексей к своему удивлению обнаружил Витьку Шубина. Тот старательно делал вид, что не узнает бывшего одноклассника.

– Подгони машину, – попросил Алексей Леонарда.

– Стоп! – вскинулся Малиновый пиджак. – Автомобили тоже конфискованы.

– Но… – начал было Алексей, потом запнулся, махнул рукой и, подхватив сумку, поплелся по дороге.

– Подожди, – суетился вокруг него черт. – Я такси поймаю. Жди возле ворот, никуда не уходи. Я мигом.

И он испарился, будто его и не было.

Алексей с опаской оглянулся – не заметили бы сие чудо экспроприаторы? Но тех выброшенные на улицу хозяева совершенно не интересовали. Они с гордо поднятыми головами вступали в новые свои владения.

«Ну и бес с ними, – подумал Алексей, – жизнь на этом не закончилась».

Он прибавил шаг и через несколько минут увидел бредущего по дороге Бубенцова. Рядом семенили ветхие старичок и старушка.

– Сергей! – крикнул Никулин.

Серега оглянулся, радостно помахал рукой.

– Тебя тоже выгнали? – спросил он у подошедшего Алексея.

– Угу.

– Вот и хорошо… То есть, я хотел сказать, что вместе веселей будет в город идти.

– Что верно, то верно, – не обиделся Никулин и попытался отобрать у Кощея здоровенный чемодан.

– Сам донесу, – огрызнулся тот.

– Но вам же тяжело!

– Я еще и тебя на плечи посажу – не согнусь.

– Боевой у тебя дед, – обратился Алексей к Сереге.

– Ко… Ах, да. Он у меня такой! Все сам. Рано, говорит, себя хоронить, а труд не только облагораживает человека, но и омолаживает.

Баба-Яга и Кощей разом фыркнули.

У ворот постояли с полчаса, покурили. Леонард не появлялся. Требовательно просигналив, вывалилась за пределы огражденной территории машина с новыми хозяевами жизни. Рабочий, сидевший на «месте самоубийц» рядом с водителем явственно бормотал:

– К станку… Скорее к станку!

К огорчению Бубенцова, экспроприаторы уехали на том же полупрогнившем «мерседесе» с частными номерами, на котором и прибыли. Серега-то надеялся, что в город их все же повезет Лихо Одноглазое или Василиск, оставшиеся на даче ждать богов. Веселая поездка получилась бы…

Затих вдали шум мотора, привычные лесные звуки заполнили окрестность. Перекликались какие-то пичуги, в глубине чащи стучал по дереву трудяга-дятел. Синяя стрекоза вырвалась из зарослей и плавно заскользила над дорогой, едва слышно трепеща прозрачными крыльями.

– Пойдем, – предложил Серега. – Чего ждать?

– Да я-то налегке, – отозвался Алексей, – а вот у вас…

И он с сомнением оглядел серегины чемоданы.

– Сказал, донесу! – гаркнул Кощей.

– Илья Муромец выискался! – неожиданно донеслось с вершин деревьев.

Черно-белая сорока, часто подрагивая хвостом, смотрела с ближайшей сосны.

– Сгинь! – махнула рукой Баба-Яга.

Сорока протрещала на своем птичьем языке что-то такое, отчего старики враз покраснели, и, вяло хлопая крыльями, улетела в глубь леса.

– Что это она? – ошарашено спросил Алексей.

– Напоили ее твои дружки, – недовольно пожевав губами, пояснил Кощей. – А ей, вещице-то, алкоголь категорически противопоказан. Ладно, пошли, что ль?

Потихоньку дотопали до Чудинки. Алексей в основном молчал, отделываясь короткими репликами, да и Серега не особенно навязывался с разговорами, обдумывая сложившееся положение. По всему выходило, что предложат ему боги перебираться в Гнилой бор. А селиться там Бубенцову страсть как не хотелось…

Паром стоял под противоположным берегом, но жизни на нем почему-то не наблюдалось. Зато посреди реки сидел в лодке Сидор Прохорович, ощетинившись удочками.

– Вот удача! – радостно сказал Алексей. – Сейчас переправимся.

– Знакомый? – спросил Серега.

– Ага. Сторожем работает в нашей лаборатории, – и, сложив руки рупором, Алексей крикнул: – Прохорыч!

Сидор Прохорович вздрогнул, сощурился на берег и, узнав Алексея, помахал рукой.

– Что переправиться хотите?

– Да. Если вас, конечно, это не обременит?

– Все равно не клюет, – махнул рукой сторож. – Только подождите малость – удочки надо собрать.

Алексей прилег на прогретый солнцем косогор, сорвал травинку и, покусывая ее, бездумно поглядывал на водовороты, крутящиеся под обрывистым берегом. Серега уселся рядом, Кощей с Бабой-Ягой примостились в сторонке и, судя по всему, затеяли свою обычную свару.

– Судьба у него интересная, – сказал Никулин, кивнув на старика, сматывавшего снасти. – Нахлебался горюшка – нам с тобой на двоих хватит.

– Может и так, – вздохнул Серега. – Только сдается мне, что и для нас размеренная жизнь закончилась.

– Похоже, – кивнул Алексей. – Как сказал один древний мудрец – нет ничего хуже, чем жить в эпоху перемен.

Помолчали.

– А ты, вообще-то, чем занимаешься? – поинтересовался Никулин. – Литература, как я понимаю, это – для души?

– Работаю на «Припое», – усмехнулся Серега. – Вернее, работал. Завод мой с начала месяца объявил бессрочную забастовку. Работяги требуют выплатить все деньги, что были недоплачены с одна тысяча девятьсот восьмого года.

– Это что, – прикинул Алексей, – со времен лудильной мастерской Кривошеева?

– Ага, – подтвердил Серега. – Пока, говорят, за дедов и прадедов не выплатите, на работу не выйдем. Так что я теперь вроде как безработный. Могу законно заниматься творчеством хоть сутки напролет.

– А живешь где?

– В общаге, если только ее на ремонт не прикрыли. Комендант давно грозился.

– К старикам переберешься? – Алексей кивнул в сторону Кощея и Яги, оживленно переругивавшихся невесть по какому поводу.

– Может быть. Хотя, если сказать честно, не хочу я в муромские леса, – ответил Бубенцов.

– Они оттуда родом?

– Да вроде того.

– А родители у тебя есть? – спросил Алексей.

– Нет, я сирота.

– Слушай, а давай ко мне. Места хватит. А там, глядишь, как-нибудь и образуется, – предложил Никулин.

– Неудобно как-то.

– Брось. Мать у меня позавчера к сестре в Волгоград уехала. Сейчас живет со мной еще один знакомый, но и ты не помешаешь. Решено. Отговорок никаких не принимаю.

– Ну, спасибо, – от души поблагодарил Бубенцов.

– А может, и с работой получится, – продолжал Алексей. – Нам в отдел как раз человек нужен. Думаю, шеф против не будет. Если устраивает, сегодня же и поговорим. Вот только переправимся…

И он указал на приземистые стены бывшего птичника, видневшегося за рекой.

– Ты это серьезно? – взволнованно спросил Бубенцов.

– Вполне. Только заработки у нас, имей ввиду, не ахти какие, – предупредил Никулин.

– Какие заработки?! – замахал руками Серега. Я от этого «Пропоя» не знаю, как избавиться! Так что теперь я твой должник.

– А, брось… – отмахнулся Никулин.

Тем временем Сидор Прохорович подвел лодку к берегу, и ребята принялись загружать чемоданы.

– Вы это откуда? – удивился сторож обилию ручной клади.

– На даче гостевали, – пояснил Алексей. – Теперь домой возвращаемся.

От настырных сопровождающих Сереге не удалось избавиться, несмотря на все старания. Старики заявили, что скорее пустятся вплавь, чем отпустят «внука» одного…

Поскольку Сидор Прохорович наотрез отказался пустить парней на весла, утверждая, что не привык, чтобы его в собственной же лодке опрокидывали, Алексей устроился на носу, а Серега – на корме. Остальные разместились на поперечных скамейках.

– Ты чем племяша моего накормил на дне рождения? – спросил Прохорыч когда лодка отчалила наконец от берега.

– А что такое?

– Да какой уж день с животом мается, – пояснил сторож.

– Не знаю… Вроде все ели одинаково, и никто не жаловался, – пожал плечами Никулин.

– А торт был? – поинтересовался Сидор Прохорович.

– Естественно.

– Ну вот. Так я и думал, – удовлетворенно заключил сторож и пояснил: – Это у него с детства. Коль дорвется до торта или пирожных – за уши не оттащишь. Вел-то он себя как? Не пришлось краснеть?

– Нет, все в порядке, – улыбнулся Алексей, вспомнив физиономию Шамошвалова после беседы с племянником-митьком.

Серега, сообразивший, о ком идет речь, тихонько хихикнул.

Лодка была уже на середине реки, когда вода раздалась и, шевеля длинными сомовыми усами, из глубины выперлась жуткая образина, поросшая не то тиной, не то водорослями. Огромные выпуклые глазищи недоуменно рассматривали сидевших в плоскодонке.

– Ты, что ли, Прохорыч? – пробулькало страховидло.

– А кто ж еще? – отозвался сторож.

– Как из воды на воздух вылезу, ни шиша не вижу, – пожаловалось чудище.

Алексей ахнул и дернулся в сторону, сильно покачнув лодку.

– Не боись, – успокоил его Сидор Прохорович, – это мой знакомый.

– Энергетический фантом? – хрипло поинтересовался Никулин.

– Сам ты фантом, – обиделся на него водяной. – Вот я сейчас тебя из лодочки вытряхну – тогда узнаешь, какой я энергетический.

– Ну-ну! – вдруг прикрикнул на него Кощей. – Я те вытряхну!

– Боже ж мой! – всплеснул ластами водяной. – Кощеюш…

Не мешкая, Кощей огрел подсаком диво подводное, которое, поперхнувшись, обиженно забормотало:

– Вот так всегда. То в дерьме кувыркаешься, то по голове настреляют. А по чьей, спрашивается, милости я здесь? А? И от кого ведь по башке схлопотал. У-у! – заревел водяной и, махнув хвостом, ушел на глубину.

– Да не переживай ты так, – решил утешить Никулина Кощей. – Чего водяного то пужаться? Он нынче не тот, что раньше. Безобидный стал.

– Заткнись, – зло осадила его Баба-Яга.

– А я чего? Я ничего, – пробормотал Кощей. – Объясняю человеку, что нечего водяного бояться, когда рядом с ним Кощей с Бабой-Ягой сидят.

Прохорыч продолжал грести с таким видом, словно всю жизнь только и занимался перевозом через реку сказочной нечисти. Алексей же, неожиданно для остальных, успокоился.

– Значит, и тебе повезло… – протянул он, глядя на Серегу.

– Почему и мне… – начал было Сергей, но замолчал.

Он помнил слова Возня о чертях, окружающих его нового знакомца, и даже подозревал, что затаенная печаль Алексея объясняется именно этим фактом. Да и вообще, неплохо было бы разузнать о чертях побольше…

Однако к серегиному разочарованию, Никулин не был настроен продолжать разговор.

«Непонятно, – размышлял он, – вроде бы водяные и кощеи по ведомству Леонарда не проходят. Тогда зачем они здесь? И вообще, все заплетается в какой-то странный клубок».

С самого начала Алексей чувствовал, что появление черта в Волопаевске, связано совсем не с той причиной, о которой поведал Леонард. Кроме того, за несколько недель, что они прожили вместе, у Никулина появилось еще больше подозрений, что черт выдает себя не за того, кем является на самом деле. Скорее всего, он был дьяволом – одним из членов чертового ЦК. Но почему это факт Леонард стремился скрыть – для Алексея оставалось загадкой. И вот теперь Никулину показалось, что он близок к ее разрешению. Хотя… Могло быть так, что и на этот раз он ошибался…

Тем временем Баба-Яга пилила Кощея.

– Ирод ты, ирод, – бурчала она. – Почто водовика обидел, злыдень старый? За всю свою жизнь бестолковую никого не жалел, окромя себя, таракан запечный.

– А чего его жалеть? – слабо отбивался старикашка. – Чай, не девица красная. Подуется и снова вынырнет, никуда не денется… Да вот и он!

И точно, голова водяного торчала из воды метрах в трех от лодки. Алексей на этот раз не испугался, наоборот, даже с интересом начал разглядывать чудо водяное.

– Я ж только поспрошать хотел, – миролюбиво обратился Лембой к Кощею, – нет ли от Триглава относительно меня указа?

– Велено здесь сидеть, – напустил на себя строгость старик. – Я тебе когда еще это приказал? А ты куролесишь, людей пужаешь. Какой нечистый тебя среди бела дня со дна гонит?

– Да сидел я смирно в омуте, покуда не объявился мужичонко один. Усек, что я на дне ворочаюсь, и решил, что то сом. Вот он мне покою теперь и не дает.

– Так отыщи себе другой омут! – встряла в разговор Баба-Яга.

– Ага! Отыщи… Река-то – тьфу! Вброд воробей перейти может. Где ж его искать?

– Твои проблемы, – хмыкнул Кощей. – Плыви отседова и больше не маячь.

– Я и не маячу. Просто скучно. Дела хочется, – ответил Лембой.

– Застоялся конь водяной, – фыркнула Баба-Яга. – Коль безделье замучило, подсобил бы человеку, подтолкнул лодку.. Что нам век посреди реки этой торчать?

– Это я мигом, – согласился водяной.

Он погрузился в воду и тут же вынырнул за кормой.

– О, парень, и ты здесь?! – обрадовалось чудище, узнав Серегу. – Здорово!

Бубенцов, затаив дыхание, пожал прохладную перепончатую лапу. Лембой уперся в корму и взмахнул здоровенным хвостом. Лодка рванулась к берегу. Сидор Прохорович, похоже привыкший к подобному способу перемещения, вздохнул и осторожно уложил весла на борта.

С помощью водяного до берега добрались быстро. Страховидло с удовольствием пожало руки людям, махнуло Кощею с Бабой-Ягой и исчезло в глубине.

Разобрав вещи, начали подниматься по откосу к зданию лаборатории.

«На автобус еще успеваем, – прикидывал Алексей, – удачно получается»…

Однако в бывшем птичнике было на удивление безлюдно. Лишь «жигуленок» Игоря Станиславовича, сиротливо прячущийся в тени, оставлял надежду, что в тартарары провалились не все обитатели «отстойника». Больше всего Алексея удивило, что массивные железные ворота, которые научные сотрудники ежеквартально красили под личным руководством Цезаря Филипповича, оказались снятыми с петель и стояли прислоненные к стене.

– Шамошваловскую тарахтелку вывозили, – пояснил, заметивший недоуменный взгляд Никулина, Сидор Прохорович.

Так непочтительно старик именовал «святая святых» лаборатории – «АУНПК ЧШ-1—2,8».

– Куда? – удивился Алексей.

– Не знаю, – честно признался сторож. – Сам знаешь, я в ваши научные дела не вникаю. Хочешь – так спроси Станиславича – он обещался меня подождать. Я ж вроде как на дежурстве…

Тамбур был пуст, двери кабинетов распахнуты настежь. Оборудования, которым так гордились старшие научные сотрудники не было. Кругом валялись обрывки бумаг, куски перфоленты, осколки стекла, да кое-где на стенах висели оставленные за ненадобностью доперестроечные лозунги.

Алексей потянул за ручку дверь своего отдела. Слава богу, хоть здесь все осталось по-прежнему. Филатов сидел за столом и остро отточенным карандашом отчеркивал что-то в разложенных бумагах.

– Что это здесь стряслось? – поинтересовался Алексей, здороваясь.

– Цезарь Филиппович решил, что в данной политической ситуации это помещение явно не соответствует статусу возглавляемой им лаборатории, – с легкой усмешкой пояснил Игорь Станиславович. – А посему научный коллектив вкупе с оборудованием и имуществом срочно переведены в здание, ранее предназначавшееся для института академика Дубилина.

– Как же так? – растерялся Никулин.

– Да так вот, – неопределенно пожал плечами шеф. – Шамошвалов теперь по совместительству мэр, лидер массового общественного движения и кто-то там еще. В общем – и царь, и бог.

– А мы? – Алексей обвел глазами помещение отдела.

– А мы остаемся здесь. В соответствии со старым принципом: чем дальше от начальства, тем больше сделаешь. Тем паче, как ты, видимо, знаешь, наш кандидат сельхознаук особой любви ко мне не питает. Ну, а поскольку меня сие нисколько не задевает… Впрочем, это абсолютно не важно. Главное, что наконец-то у нас есть возможность заниматься реальным делом, а не пустой болтовней.

– Серьезно? – обрадовался Алексей.

– Да, – кивнул головой шеф. – Не совсем, правда, то, на что я надеялся, но… Живая, по крайней мере, работа.

О том, что Бубенцова зачислят в штат стажером, договорились без особых проблем. Игорь Станиславович пообещал, что оформление бумаг он возьмет на себя, после чего предложил подвести своих сотрудников и их престарелых спутников до города, маячившего вдалеке громадами недостроенных девятиэтажек.

Уже по дороге Филатов сообщил Алексею новость, с утра не сходящую с телеэкранов:

– Инопланетяне улетели, – коротко обронил он, внимательно вглядываясь в стелющуюся под колеса машины ленту асфальта, усеянного колдобинами.

– Куда? – тупо спросил Никулин.

– Пока на околоземную орбиту. Сегодня в десять утра дружно снялись все – и суперзвездолеты, и допотопные колымаги. Ни одного пришельца не осталось. Даже тех, кто среди людей уже прижиться успел. Заняли сектор над Волопаевском и чего-то ждут.

– Странно, – недоумевал Алексей, – что могло произойти?

– Шамошвалов заявляет, что этот исход – исключительно заслуга направляемого им коллектива и, к тому же, подтверждение абсолютной правильности его же научных идей. Обыватели в восторге, тем более, что с сегодняшнего дня цены на спиртное снижены чуть ли не в половину. Ну а что случилось на самом деле… Ребята из отдела Струбеля успели перехватить несколько разговоров между кораблями, пока они полностью не экранировались. Покинувшие нас собратья по разуму заключали пари. Причем, на ставки они не скупились…

– Не понял? – с недоумением посмотрел на шефа Никулин, а Серега даже рот открыл от удивления.

– А что здесь непонятного? – ответил Филатов, по прежнему не отрывая взгляда от дороги. – Интересно им, что мы еще выкинем, и чем наши эскапады завершатся.

Алексей долго переваривал эту информацию, потом мрачно произнес:

– Не слишком лестно для нас все это звучит. Я бы даже сказал – оскорбительно.

Филатов не ответил.

Волопаевск удивил непривычной тишиной и безлюдьем. Ни старушек, судачащих на скамейках подле каждого подъезда, ни детей, играющих в песочницах, ни мужиков, забивающих до смерти «козла» костяшками домино.

– Что такое? – удивленно пробормотал Алексей.

Серега только и смог, что пожать плечами.

– Митинг, – пояснил Филатов. – Новый мэр демократически призвал всех как один добровольно явиться на центральную площадь, пообещав, что не пришедшие будут наказаны. Рублем и общественным порицанием.

Центр бурлил и шумел тысячеголосой глоткой. Вскоре Игорю Станиславовичу пришлось остановить машину.

– Все, ребятки, – сказал он, нажимая на педаль тормоза. – Дальше не проехать. Мне придется в объезд, ну а вам ближе пешком проходными дворами.

– А вы на митинг не пойдете? – спросил Серега, открывая дверцу.

Всегда сдержанный шеф, к вящему удивлению Алексея, внезапно выругавшись, бросил вместо прощания:

– Домой поеду. Поставлю машину в гараж и напьюсь до чертиков!..

Ошарашено поглядев вслед набирающему скорость «жигуленку», Алексей с Серегой свернули в проулок, ведущий к центральной площади. Кощей, опять нагрузивший на себя чемоданы, шустро семенил следом. Не отставала и Яга.

– Посмотрим? – сказал Серега, кивая в сторону шумного сборища.

– Давай, – без особого энтузиазма согласился Алексей. – Только недолго.

Огромная толпа окружала бортовой «КамАЗ», на кабине которого в позе человека, случайно забравшегося на броневик, стоял Шамошвалов. В одной руке он сжимал мегафон, а вторая по всем канонам была вытянута вперед, к светлому, так сказать, будущему. Цезаря Филипповича бережно поддерживали Малиновый пиджак и Витька Шубин. И еще Серега с удивлением заметил восторженную рожу Арбатского, торчащую из толпы возле самого грузовика.

«Выбрался-таки труп-то наш», – подумал Бубенцов и улыбнулся.

– Товарищи! – разнесся окрест надрывный голос Шамошвалова. – Сограждане! Господа, не побоюсь этого слова! Времена нынче, сами знаете, какие! Каждый тянет одеяло на себя! А про нас, волопаевцев, все забыли!

– Правильно! – закричали казаки, стоявшие в первых рядах.

– Про нас! – продолжал вещать Шамошвалов, – Про тех, кому, может быть, тяжелее всех доводится! Справедливо ли это? Нет! Наш город, по сути, лишен централизованного снабжения, и как, прикажете, нам нынче выживать? А?! Разве мы сможем себя прокормить, когда поля наши закатаны бетоном, превратившись во взлетно-посадочные полосы для инопланетных кораблей?

– Не в жисть! – загорланили казаки.

– Мало того! Область от нас еще требует каких-то денежных средств!

– Шиш им! – взвыла толпа.

– Так зачем нам такая область? Я вас спрашиваю, дорогие мои волопаевцы! Что нам с нею делать? Не знаете? А я так скажу: надо отделяться от нее к едреной матери. Сами проживем! Москва нам говорит прямо: берите столько суверенитета, сколько сможете унести!

– Любо! – засвистели казаки.

– И каким это образом? – выкрикнул первый секретарь горкома партии Евгений Федорович Смирный, пытаясь взобраться на грузовик.

Но его аккуратненько стащили вниз и уволокли прочь.

Шамошвалов и бровью не повел, продолжая:

– Я мог бы не отвечать на вопрос этого человека, на себе ощутившего, что значит гнев народа! Мог бы не отвечать представителю преступной партии, семьдесят лет пившей кровь собственного электората!

Толпа взвыла от восторга. Шамошвалов выждал, покуда спал шквал аплодисментов и снова приблизил к лицу мегафон:

– Повторяю, я мог бы не отвечать человеку, который, уверен, в ближайшее время будет отвечать перед судом за свое участие в ежовско-бериевских преступлениях…

На самом деле Смирный совсем недавно разменял вторую полусотню и в злодеяниях, упомянутых оратором, участвовать не мог по чисто техническим причинам, но Шамошвалова это нисколько не смущало.

– Я отвечу! – орал он. – Отвечу и ему, хотя он того и не заслуживает, и его единомышленникам, и тем, кто еще не понимает стоящих перед нами перспектив. Мы не только можем прожить сами! У нас будет все!

От единодушного рева испуганно взмыли в небо голуби, обсиживавшие крыши окружающих площадь домов.

– Я вас избавил от инопланетной заразы! – продолжал свою речь новоиспеченный мэр, – и результаты видны в первый же день – мы снизили цены на некоторые товары первой необходимости!

«Любо!» и «Ура!» усилились стократно.

– Но они еще вернутся, – тыча пальцем в небо, сурово сказал Шамошвалов, и толпа испуганно притихла. – Они не могут не вернуться, им нужен наш Волопаевск! И вот тогда чужаки будут платить нам за все: за каждый шаг, сделанный по нашей земле, за каждый глоток нашего воздуха!

В который раз восторженно взвыла площадь. В бывшем уже здании горкома партии от акустического удара полопались стекла.

– И еще одно, – поднял руку Шамошвалов. – Мы будем жить и за счет иностранных туристов! На чудеса, которые творятся в нашем городе, захочет посмотреть весь цивилизованный мир. Увы, раньше сюда доступ им был заказан. Но мы поднимем железный занавес! Недостроенные многоэтажки переделаем в гостиницы, переоборудуем старые и будем процветать. Это я вам гарантирую!

– Любо! – вновь заверещали казаки.

«Интересно, что он им еще пообещает?» – подумал Алексей, продолжая слушать зажигательную речь Шамошвалова и не понимая, куда девалось его прежнее пустомелие.

Новоиспеченный мэр нес чушь, но она была нужна собравшимся, именно она вызывала восторг, сбивала их в единое целое.

В то, что Шамошвалов за такой короткий срок набрался ума-разума, Никулин не верил. Чувствовалось опытная рука, направляющая Цезаря Филипповича, но сама при этом остающаяся в тени. Чья это была рука, Алексей не знал, но догадывался. Имелись в городе люди, успевшие на кооперативном движении поднакопить солидные средства и боявшиеся их потерять. Ведь был уже когда-то НЭП, да где он?..

– Ура!!! – завопил Витька Шубин, перекрикивая довольный гул толпы. – Шамошвалова – в президенты Волопаевской республики!

Доцент по-отечески положил руку на плечо Витьки.

– Рано! – сказал он внезапно затихшей площади. – Не торопитесь, молодой патриот! На крайние меры мы пойдем только, если нас к этому вынудят. Но я обещаю вам, сограждане, – Шамошвалов возвысил голос, – я клянусь, что вам не будет стыдно за свое доверие ко мне!

– Это что ж получается, – Бубенцов толкнул Алексея локтем. – Волопаевск теперь отдельным государством станет?

– Я уже ничему не удивлюсь, – пробормотал Никулин.

– Во блин, – почесав затылок, сказал Серега. – А может, это и к лучшему?

– Ага, давай еще каждый суверенитет свой квартиры объявит… Ладно, пойдем отсюда. Делать тут больше нечего.

– Пошли, – согласился Бубенцов.

Кощей и Баба-Яга наотрез отказались заходить к Алексею в гости, сославшись на неотложные дела. Впрочем, Серега тоже не настаивал, и потому Никулин отступился.

– Как знаете, – сказал он. – Но если вам негде будет переночевать, то милости прошу к нашему шалашу. Место всем найдется.

Старички ушли, но тут же вместо них появился Леонард.

– Фу, – выдохнул он. – Вот вы где!

– А ты где пропадал? – спросил Алексей. – Мы пешком от самой дачи протопали.

– Прости, – развел руками черт. – Все таксисты на митинге. Даже мне не удалось никого уговорить. Все ждут раздела общего пирога, и каждый боится упустить свой кусок.

– Да не извиняйся, – усмехнулся Никулин, – ты ведь не обязан.

– А почему бы для хорошего человека не сделать доброе дело?

– Странно из твоих уст… – начал было Алексей, но запнулся, покосившись на Серегу.

Тот во все глаза рассматривал вчерашнего «иностранца», зная со слов Возня, что под его личиной укрывается черт.

В квартире было по привычному уютно и тихо. Лишь группы довольных горожан, расходящихся с митинга, шумно предвкушали что-то, проходя под балконом. Алексей бросил сумку под вешалку и направился в свою комнату посмотреть, не нужно ли навести порядок, прежде чем приглашать туда Серегу. Но на пороге он внезапно остановился.

Незнакомый мужчина спокойно сидел на диване. Рядом жался здоровенный рыжий кот, то и дело смущенно поправлявший солнцезащитные очки, съезжающие с его короткого носа.

– Так! – вдруг сказал Леонард, аккуратно отодвигая Алексея от дверного проема. – Вот и гости. Замечательно.

– Привет, Люцифер, – хмыкнул Возень, – как поживаешь?

– Ну уж не твоими молитвами, Гермес.

– Какой Люцифер? – непонимающе пробормотал Алексей. – Его Леонардом зовут, а в детстве Чучилл… Чукчи…

– У него много имен, – перебил Алексея Возень. – Как и обликов. Но от этого суть не меняется. Сатана и есть Сатана.

– Сатана! – Алексей растерянно посмотрел на Леонарда, разглядывающего неожиданных посетителей.

Серега подошел к Никулину, встал рядом и похлопал по плечу.

– Вот такие дела, – сказал он дрогнувшим голосом – Не жизнь, а сплошная аномальщина.

А «аномальщина» тем временем выясняла отношения.

– Ну, и что ты здесь делаешь? – поинтересовался Леонард.

– Или нельзя? – делано изумился Возень.

– Можно, – спокойно ответил Владыка ада. – Можно все, что не выходит за рамки достигнутых ранее договоренностей. Ладно. Думаю, пришла пора побеседовать с твоими… соратниками. Зови.

– Всех? – спросил Возень.

– Ну, Род, пожалуй, не явится, – ухмыльнулся Сатана. – Опять решит, что не дело демиургу до беседы с наместником опускаться. Макошь он тоже не пустит, да и не любитель я с женским полом переговоры вести. Зови, кого хочешь. Перуна только не нужно – опять поцапаемся.

Возень согласно наклонил голову. Тотчас посреди комнаты засветился мерцающий овал. Бог торговли шагнул туда, следом за ним без промедления сиганул Боюн.

– Вот такие дела, – ни к кому не обращаясь, произнес Леонард.

– Значит, ты и есть сам Сатана, – констатировал Алексей. – Зачем врать-то было?

«Дурацкий вопрос», – подумал Серега, чувствовавший себя лишним.

– Это что-то изменило? – усмехнулся предводитель демонов. – Могу привести массу причин: желал сохранить инкогнито, не хотел тебя пугать, не люблю выставлять на показ свою силу и возможности… Хватит? Выбирай, что больше нравится.

– Да уж. Наводить тень на плетень ты мастак, – укоризненно произнес Алексей.

– Ошибаешься, – возразил Леонард. – Никогда не умел врать по мелочам. Так что приношу тебе тройное извинение: за обман, за то, что, не спросясь, назначил встречу в твоей квартире, и за то, что сейчас придется мне приобрести вид, соответствующий моменту – у нас принято проводить переговоры в парадном мундире.

Облик человека в летней рубашке и модных джинсах размазался, в комнате заклубилось дымное облако, и из него шагнула огромная – под потолок – черная фигура, облаченная в плащ цвета крови. Точеные копыта с золотыми шпорами плотно ступали по вытертому паркету. Властность проступала в каждой черте лица, красота которого дышала скрытой угрозой.

Бубенцов охнул.

– Заявись я к тебе в таком облике, – произнес Сатана, обращаясь к Алексею, – вряд ли получился бы у нас разговор.

– Не знаю, – признался ошарашенный Никулин. – Но Витька с Гогой точно не рискнули бы за тобой гоняться.

– Да уж! – расхохотался Сатана. – И я бы упустил немало веселых минут.

– Может быть, хоть сейчас скажешь правду, – попросил Алексей. – Зачем ты появился?

– А я уже тебе говорил, только услышать ты не захотел. Ладно. Повторю еще раз, – Верховный дьявол серьезно посмотрел на Никулина. – Меня беспокоит, что с каждым годом дорога в ад становится все более торной, а тропа, ведущая в рай – все уже и уже. Хочу разобраться, что все-таки происходит с людьми. Вот потому я здесь со своими подручными, которые помогают собрать информацию.

«Уза и Азаэль», – догадался Бубенцов и робко поинтересовался.

– А они кто?

– Демоны, – пояснил Сатана. – Или, если хочешь, падшие ангелы, некогда наказанные за чувства к земным женщинам.

Он подошел к креслу и, покачав его когтистой лапой, осторожно уселся. В этот момент мерцающий овал вновь возник посреди комнаты. Из него вышли Триглав, при виде которого Алексей захлопал глазами, Ярило и Возень. Увидев облик Сатаны, Бог торговли щелкнул пальцами и, вместо неказистого мужичка, предстал стройный атлет в короткой тунике. Трепетали крылышками золотые сандалии, красовавшиеся на его ногах, в руке Гермес сжимал тонкий жезл, обвитый змеей, то и дело выбрасывавшей из пасти раздвоенный язык.

Разглядев змею, Бубенцов побледнел – он и ящериц-то боялся чуть ли не до судорог.

– Прошу, – обратился Сатана к вновь прибывшим и по-хозяйски указал в сторону дивана.

Затем, подождав пока боги усядутся, ехидно поинтересовался:

– Ну так что вы тут затеяли, добры молодцы? Вернее, старцы? Помнится, в свое время все было обговорено и обусловлено.

– Мы свое слово держим, – грозно сверкнул глазами Триглав. – Но и ты в нашем законном желании не перечь. Тот, кто в нас верует, те – с нами!

– Не спорю, – спокойно согласился Сатана. – Этот пункт договора никогда не нарушался.

– Как же! – встрепенулся Ярило. – А капища поруганные, кумиры сокрушенные, волхвы замученные?

– Мы-то здесь причем? – искренне удивился старший из демонов. – То ваши бывшие чада возлюбленные творили. Причем, без нашего наущения. Да и не по адресу жалоба. Мне и самому ежечасно от людей достается. Который уж век собственные грехи и глупость на меня сваливают… Однако я так и не понял, чего вы добиваетесь?

– Правды, – сурово ответил Триглав. – Хотим, чтобы славянский люд вспомнил то, что давно позабыл. И ты нам в этом не перечь.

– Не собираюсь даже, – пожал плечами Сатана. – Дела давно минувших дней меня мало интересуют. Хотя… – он задумчиво осмотрел богов. – Кто знает? Может это и в моем деле пригодится, – и Сатана многозначительно посмотрел на Алексея.

– Каком деле? – полюбопытствовал Гермес.

– А вот это касается только меня. Я вам, как уже сказал, мешать не намерен – тем и удовлетворитесь. Хотя зачем все это нужно, решительно не пойму?

– А ответ таков: надоело нам в муромских лесах сиднями сидеть. Хотим Русь себе вернуть, почитание прежнее! – пояснил Ярило.

– Что? – расхохотался Сатана. – Да в своем ли вы уме? Ваше время давно вышло, забыли вас напрочь. Как говорят сегодняшние человеки: поезд ушел! Ту-ту. Его не вернуть при всем желании. Но… – он задумчиво зажал бородку в когтистой лапе. – Я признаться был бы не прочь, чтобы вы навели хоть какой-то порядок в этой сумасшедшей стране. От нее хлопот больше, чем от всего остального мира.

– Так в чем проблема? – удивился Триглав. – Верни наше и разойдемся полюбовно.

– Эх вы, – вздохнул Наместник, – думаете, от меня это зависит?

– А от кого? От Господа? – спросил Ярило.

– Да от народа, от самих людей. Как они решат, так и будет. Или… уже решили?

Тишина повисла в воздухе после этого, ни к кому не обращенного вопроса Сатаны.

Вечерело, и в комнате сгущался странный багровый полумрак – гасли последние лучи заходящего солнца, равнодушного и к собравшимся здесь, и к Волопаевску, и ко всей планете, стремительно несущейся через бездну космоса невесть к какому концу.