Петру Гроза

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВОССТАНИЕ ЗЕМЛИ

Министры получали солидные оклады, а Гроза был нерасточителен. Годы, проведенные на скромном студенческом пайке и в армии, приучили его к бережливости. Министерское жалованье, отчисления от предприятий, в руководстве которых он состоял, доходы от поместья сложились в немалый капитал, и Гроза в полном согласии с женой в 1924 году приступает к строительству дома в уездном городе Деве. Оттуда и рукой подать до родного села Бэчии. Он долго выбирал место и остановился у каменистого подножия крутой горы, увенчанной седыми развалинами крепости Девы. Молодые супруги, архитекторы, ученики знаменитого Корбюзье, составляют проект, нарушая классические каноны румынской архитектуры. По поводу этого дома Гроза конфликтует с городскими властями, его обвиняют в осквернении национального зодчества, но он упрямо возводит дом, который не будет похож ни на один дом в Румынии. «Через десяток лет вы будете у меня учиться, как строить», — отвечал он властям.

Гроза не ошибся. В 1936 году в путеводителе для иностранных туристов его дом значился как образец смелости в архитектуре и учета всех достижений техники и прогрессивной мысли в возведении городских жилых помещений.

Посетитель дома Петру Грозы в Деве и сегодня, спустя пятьдесят лет после того, как вселился в него хозяин, убедится, что его отличительная черта — отсутствие помпезности, присущей архитектуре богатых особняков. Ведь в 30-е годы румынский помещик или промышленник старался во что бы то ни стало построить свой дом лучше, красивее, богаче, вычурнее, чем у соседа, а тем более у соперника. «Твой дом — твоя витрина, твоя реклама», — говорили они. Дом Грозы отличает от всех домов в Румынии исключительная простота. Прямые линии, плоская крыша, полное отсутствие архитектурных излишеств, удобные помещения для работы на первом этаже, для жизни — на втором. По комнате для каждого из пятерых детей, по комнате для себя и для жены. Когда придут гости, дети потеснятся. Строгий дом для работы — прежде всего.

Одна любопытная деталь. Расположен дом как раз напротив здания уездного управления, где размещались тогда все службы уезда — и административные, и хозяйственные, и финансовые, и полицейские. Дом Грозы стоял как вызов этим властям. И из окошка на втором этаже видно было каждое движение уездного начальства.

Никто не знает, предполагал ли сам Петру Гроза, начиная строительство в Деве, что дом у подножия древней крепости на многие годы разместит генеральный штаб широчайшего крестьянского движения Румынии, названного еще в самом своем начале «восстанием земли», и явится мозговым центром этого движения.

А началось оно так. В канун нового, 1933 года к редактору и владельцу газеты «Хория» в Деве адвокату Аурелу Филимону пришла делегация.

Аурел Филимон знал, что в последние месяцы 1932 года группа молодых крестьян из сел Хунедоарского уезда — Ион Мога Филерю, Мирон Беля, Груя Петру Моцу, Чонка Теодор, Думбравэ Иовицэ, Дэнуц Шотынга — распространяет рукописные листовки-призывы к жителям деревень и сел приготовиться к большому собранию, где будут держать ответ домний — господа, ничего не сделавшие для улучшения жизни народа за четырнадцать лет после объединения Трансильвании со старым королевством. И вот они стоят перед Филимоном и просят опубликовать «Крестьянский призыв», написанный в стихах.

В горных районах Румынии говорят, что крестьянина трудно расшевелить, но, если зашевелился, тогда его уже не остановить.

Экономический кризис 1929–1933 годов имел для румынской деревни самые тяжелые последствия. Преобладание сельского хозяйства в экономике страны обострило кризис, и его последствия отразились на огромной массе крестьян. Резко подскочили цены на промышленные товары, а на сельскохозяйственные упали катастрофически. Сельский труженик для покупки любого изделия промышленности должен был продать вдвое больше своих продуктов, чем в 1929 году. На положении крестьянства отразились долги за землю, огромная задолженность банкам. К 1932 году на один гектар полученной после аграрной реформы земли приходилось 6600 лей долга. Это равнялось стоимости самого гектара. А банки усиливали давление и требовали возвращения ссуд. Правящие классы чувствовали, что народное терпение лопнет, и усиливали репрессии.

Гроза, как обычно, встал рано, попробовал подняться к крепости — было холодно и очень скользко. Тогда он решил пройтись по пустым аллеям городского парка, но озяб и вернулся домой. На сердце была непонятная тревога. С ним это случалось не так часто.

На столе лежала газета «Хория». Подчеркнута строка — «В день 8 января». Сегодня как раз 8-е.

Дети после рождественских каникул пошли в школу. Жена Анна на кухне. Слышно, как течет вода. Анна моет посуду. «Почему же она сегодня моет посуду? Кто дежурный по дому?» Быстрыми шагами он идет к ней. Но уже вода выключена, посуда на месте.

— Хочешь кофе? — спрашивает жена.

— Нет, Ани, нет… Хотел узнать, кто же сегодня у нас должен мыть посуду. Почему это делаешь ты?

— Девочки спешили в школу. Отвыкли за каникулы…

Он поднялся наверх, на второй этаж. Открыл по порядку комнаты детей. Все вещи, книги, пособия на месте, убраны кровати. Задернуты занавески. Он отодвигает их, проверяет, стерта ли пыль с подоконников, чисты ли стекла. Все в порядке. Вот так и надо. В этом доме никакой прислуги, никакого «парникового» воспитания. Дети должны все делать сами. Правда, мать их иногда жалеет, делает работу за них, вот как сегодня.

— Ани, ты не сердись, но ты не должна была сегодня делать работу девочек, пусть они сделают, когда вернутся из школы. Это их обязанность…

Жена не успела ему ничего ответить — раздался звонок.

Петру Гроза открыл дверь. У порога стояла делегация крестьян. Но это были не те крестьяне, которые при встречах с имущими, с «отцами» страны, останавливались, наклоняли низко головы и говорили со страхом в голосе: «Целую ручку, барин». Это были хозяева, на чьих лицах читался гнев, решимость и бесстрашие. Они пришли прямо из зала городского театра. Он переполнен. Крестьяне, прибывшие на призыв газеты «Хория» со всех концов края, заполнили и театр, и прилегающие к нему площадь и улицы. В зал пустили лишь по одному делегату от каждого села.

О том, что делается в зале, о чем там говорится, сообщают по радио. Зал потребовал, чтобы сейчас же явились, как на суд, девские политиканы, промышленники и помещики, разбогатевшие на обмане простого народа. Были оглашены их имена. Пусть придут и держат ответ! Пусть отчитываются, куда ведут страну!

Перед Петру Грозой стояла делегация во главе со старым крестьянином, мудрым Абелем Бэнясой. Он говорил будто заранее заученную речь:

— Приглашают и вас на отчет, господин министр. Вы сын этого народа. Мы подняли вас, как и многих других, к высоким почестям, поставили под ваши зады мягкие кресла министров. А для нас ничего не изменилось, ничего сладкого для нас, а только одна горечь! Сейчас призываем вас к ответу, расскажите, что сделали со страной! Пусть народ услышит!..

Гроза не задумавшись направился с ними.

У входа в театр к нему подошел знакомый крестьянин и шепнул:

— Меня, господин министр, попросил дожидаться вас адвокат Филимон. Говорит, вам не надо заходить. Там горячо, все полыхает!

— Полыхает? — спросил Гроза — Тогда я лезу!

Перед этим в зале уездного театра произошло невиданное. Любопытное местное мещанство — чиновники, коммерсанты, лавочники, их жены пробрались в верхние ложи посмотреть, что же будет, что задумала эта чернь в овечьих тулупах и мерлушковых шапках, так называемая талпа цэрий — основа страны. Крестьяне, заполнившие партер, начали скандировать:

— Да здравствуют крестьяне! Да здравствуют крестьяне!

Верхние ложи молчали. И партер обратился к ним:

— Кричите и вы «да здравствуют крестьяне!», иначе кишки выпустим! — И достали острые чабанские ножи — неразлучные спутники крестьян этих мест.

И тогда верхние ложи трусливо оставили театр.

Когда поднялся на сцену Петру Гроза, в зале еще кипели страсти и никто не стал приветствовать «господина министра». В это время выступавший с трибуны говорил о банке «Дечебал», 85 процентов акций которого принадлежали Петру Грозе.

На трибуну один за другим поднимались крестьянские делегаты и говорили о своем горе, о своих нуждах. Бывший министр знал о многом и многое предполагал, но что соберутся крестьяне и устроят этот суд над своими эксплуататорами и угнетателями, над общественным строем страны — этого он не мог представить.

Сейчас он слушал.

Одни ораторы сложили свои речи в стройные стихи, другие приводили народные предания и сказки. Адам Мариш из Козин стал рассказывать притчу про голодную, зажатую скалами змею. Она плакала, и проезжий горец пожалел змею, отодвинул скалы. А змея, оказавшись на свободе, сказала: «Теперь я есть хочу, приготовься — я сожру тебя».

— Так и наши депутаты, — продолжал Адам Мариш, — пока они не избраны — обещают молочные реки, как только оказываются наверху — обо всем забывают.

— Мы пришли сюда, — говорил Ион Мога Филерю из Хэрцэгани, — подгоняемые тяжестью жизни, бедностью и страданием. Эта троица стала постоянной гостьей в доме каждого из нас. А среди «народных» депутатов не нашелся ни один, который бы там, в парламенте, сказал во весь голос, что в этой стране нет никакой справедливости для низов, для крестьян. Но пусть знают правители, что мы не дадим им вернуть нас к временам крепостного права… Чтобы послать сюда, нас одевали всем миром. У кого рубаху взяли, у кого штаны, у кого шляпу. Вот до чего нас довели.

Говорит Мирон Беля из Лешник:

— Когда окончилась мировая война, уцелевшие вернулись домой и нашли разоренное хозяйство, могилу жены, а дети разбрелись по белу свету. Каждый стремился начать все заново. Но даже золы в очаге не было. С чего начнешь? Стали занимать деньги в банках у банкиров, которые всю войну грели своих жен и накапливали монету. В первые годы мы платили им проценты и не заботились о том, что нужно платить и завтра и послезавтра. А проценты росли и росли. Превысили самую сумму, взятую взаймы. Так, одним плати проценты, другим — налоги, третьих выбирай в парламент, потому что они обещают избавить и от налогов и от банков. А на самом деле получился один обман. Нас, страдающих, большинство. Мы организуемся и объединимся, чтобы бороться за новую жизнь.

В этот миг весь зал поднялся, и гром голосов потряс здание театра:

— Новую жизнь хотим! Новую жизнь хотим!

Петру Гроза сидел как на скамье подсудимых.

Был и он не раз избран депутатом, заседал в овальном зале роскошного здания парламента на холме митрополии[20] в Бухаресте, сидел за одним столом с председателем Совета министров и бывал в тронном зале короля. Значит, как он не раз думал, объективно и он виновен, что правители обманывали крестьянство, обманывали народ. Он мучился этой мыслью. Но что из этого?

Тут, перед этой крестьянской массой, придется держать ответ, тут не покривишь душой, не сфальшивишь. Он встал и направился к трибуне. Его сопровождали враждебные взгляды и выкрики. Для этой массы он — представитель враждебного, эксплуататорского класса, кровопиец, и ждать пощады не придется. Из большого числа богатеев и власть имущих города Девы Гроза пришел сюда один. Остальные предпочли остаться дома и сообщить в полицию о «бунте», просить защиты. Но он, Петру Гроза, пришел, чтобы держать ответ за всех, он будет говорить с этим залом начистоту, он не покривит душой, как не покривил ни разу в своей жизни. Ему пошел пятидесятый год, в этом возрасте равные ему по положению в обществе больше думают о старости, беспокоятся о благополучии семьи, о дальнейшем «благородном» пути своих детей, чтобы они были «достойными» наследниками и приумножали нажитое родителями богатство.

Было четыре часа дня, выступили уже более сорока крестьян.

Напряженный, как натянутая струна, Петру Гроза вышел к трибуне. Окинул взглядом зал, оглянулся на президиум. Сказал тихим взволнованным голосом:

— Если привели меня сюда, только об одном прошу вас — выслушайте меня.

Великан Мирон Беля поднялся со своего председательского места и поднял руку:

— Давайте, роботары этой земли, выслушаем его!

— Выслушаем! Выслушаем! — раздались возгласы, и зал притих.

— Я пришел сюда, — начал Петру Гроза, — потому что от меня потребовала этого группа крестьян, находящихся здесь, среди вас. У входа меня дожидался человек адвоката Филимона и предупредил, что здесь полыхает, горит страшным пламенем. Я сказал себе: раз полыхает — пойду! И вот стою перед вами. Судите меня! Выступавшие спрашивали: «Чего хочешь? Что выбираешь — борьбу за порядок и свободу в стране или банк, почести и богатство?»

Гроза сделал паузу, будто подводил итог всей своей жизни. В зале, на прилегающей площади и на улицах крестьяне замерли в ожидании: что скажет сейчас «господин министр», что он может сказать в свое оправдание, в оправдание своего класса богатых и всесильных? *А он положил правую руку на трибуну и ровным громким голосом произнес, как святую клятву:

— Я заявляю здесь, что сегодня бросаю за борт все и выбираю борьбу за порядок и свободу в этой стране! Вас, крестьян этого края, прошу быть моими свидетелями. Весь мир должен знать, что вы явились сюда не на зов господ — вершителей политики. Вас собрало страдание и боль. На их призыв вы отозвались… Ни одному правительству, ни одной политической партии не удавалось собрать вместе всех вас, таких могучих, мудрых, воодушевленных! Пусть все запомнят этот день! И еще запомнят то, что партия, находящаяся сегодня у власти, национал-царанисты со всеми своими сенаторами и депутатами попытались созвать параллельно с вашим собранием своих людей в небольшом зале соседнего казино. Но их зал пустует, все крестьяне пришли сюда, а не пошли к ним, к национал-царанистам.

Далее Гроза сказал, что ничего не страшится, и призвал к такому же бесстрашию крестьян. Он рассказывал, что в среде богатых и могучих его называют большевиком за то, что он говорит когда хочет, с кем хочет и о чем хочет. Но и не только за это.

— Меня называют большевиком за то, что я говорил неоднократно: наша страна — это огромный гнойник. И я не боюсь прикладывать к нему горячую мамалыгу[21].

В то же время Гроза призывает крестьян к организованности и спокойствию. Не следует давать себя провоцировать. О том, что нужно вести борьбу против правительства умом, а не вилами, Петру Гроза будет говорить неоднократно. В дальнейшем он попытается удерживать крестьян от стихийных, неорганизованных выступлений, от напрасного кровопролития. «Слабые числом, но сильные своей организованностью всегда побеждали неорганизованных», — подчеркивал он. Отвечая на предложение созвавших собрание в Деве идти с ними, Гроза сказал:

— Если вы призовете меня идти вместе с сотней хорошо организованных землепашцев на борьбу за уважение человеческого достоинства, за классовые интересы крестьянства, я пойду. А если позовете идти вместе с неорганизованным стадом, тогда не пойду. Стадами руководят митрополиты, а не борцы.

На этом же собрании произошло знаменательное событие. Петру Гроза заявил, что после долгих раздумий о судьбах страны он решил выйти из народной партии генерала Авереску, и призвал присутствующих подумать над смыслом их пребывания в рядах буржуазных политических партий.

Лозунг «Уйдем из партий!» стал основным лозунгом дня.

Крестьяне составляли в то время 85 процентов населения Румынии. И они очень умело были рассредоточены между четырнадцатью буржуазными партиями. В небольшой деревне можно было встретить членов всех этих партий, крестьяне, как правило, не знали ни об их программе, ни об их целях. «Во имя короля и отчизны!» — было написано на знамени каждой. А остальное? Что касается остального, то об этом будет разговор «после того, как мы придем к власти». Партии менялись у руля страны, приходили к власти и уходили, а положение деревни оставалось таким же. «Во имя короля и отчизны!», «Ничего без бога», «Король и родина — наивысшее благо». Слова эти уже надоели всем. Потому что проходили годы, у возвратившихся с фронтов первой мировой войны ветеранов вырастали дети, требовались новые дома, новые земельные наделы, одежда и хлеб. И всего этого становилось все меньше и меньше. А четырнадцать партий соревновались в демагогии. Они разъединяли крестьян, сеяли вражду и в семьях. Бывало, отец состоит в одной партии, сын — в другой, и ведут они между собой ожесточенную борьбу неизвестно за что.

Поэтому призыв к созданию единой крестьянской организации нашел самый широкий отклик.

Один за другим заявили о выходе из «своих» партий все присутствовавшие. После восьми часов непрерывной работы собрание приняло решение создать всерумынскую организацию крестьян и назвать ее «Фронтом земледельцев». Приняли также решение о созыве через два месяца нового представительного собрания «работников земли» уезда Хунедоара.

Тайно пробравшийся в театр глава сигуранцы[22] города Девы Понеску Себастиан сказал своему начальнику: «Да, господин квестор, я присутствовал на этой встрече. Это была ре-во-лю-ци-я!!»

К дому Петру Грозы с этого дня будут направлены взоры крестьян, отсюда протянутся видимые и невидимые нити, которые свяжут крестьянское движение края в прочное единое целое. Через «Фронт земледельцев» будет легче вести работу среди трудящихся масс деревни Коммунистической партии Румынии, находившейся в глубоком подполье.

Имеются свидетельства, доказывающие, что в начале 1933 года Петру Гроза устанавливает связи с Гомбо Самуилэ, секретарем хунедоарской организации Коммунистической партии Румынии. Эти связи поддерживались и с активистами уездного и Центрального Комитетов компартии — Аугустином Алмэшаном, Ионом Майером и другими.

Инициаторы создания новой организации ставили перед собой задачу действовать в строгом соответствии с конституцией страны, без применения насилия и нарушения существующих порядков. О мирном характере движения говорили всюду. Этого придерживался и Гроза, этого требовали и вожаки крестьянства, коммун и плас[23]. Наиболее четко сформулировал требование мирного характера этого движения один из главных инициаторов, а затем и руководителей организации — Мирон Беля. Сразу же после 8 января 1933 года на заседании комитета пласы Хунедоары он подчеркивал, что крестьянство должно защищать свои интересы в мирной борьбе. Коммерсанты, ремесленники, адвокаты имеют свои организации. Такие организации должны иметь и работники земли. «Мы должны сплотить свои ряды для того, чтобы улучшить свое положение, и это не должно оскорблять никого. Жизнь каждого землепашца стоит очень дорого. И мы не хотим, чтобы в результате этой борьбы оставались вдовы и сироты. Мы призываем крестьян к пробуждению».

«Не дай бог рассердить власти, избавь господь от кровопролития!» — повторяют вожаки друг за другом. Как много наивного еще в этих заявлениях, с одной стороны, разоблачающих несправедливость, грабеж и насилие, а с другой — призывающих не прибегать к насилию.

Но не только мирные проповеди звучат в речах.

На некоторых встречах и выступлениях снизу высказываются довольно резкие требования, звучат недвусмысленные угрозы.

«Мы, землепашцы, загоним нож в столешницу. Пусть кто-нибудь осмелится вытащить его!» (Груя Петру Моцу).

«Ошибаются те, которые оскорбляют нас и говорят, что мы нарушители порядка. Мы не хотим умирать и не желаем, чтобы другие умирали. Но мы доведены до сумы. Вспомним бой между Давидом и Голиафом. Давид победил. Так и мы. Во имя правды требуем торжества справедливости и новой жизни. В противном случае возьмем пращу!..» (Борка Георге из Сынтухалма).

Все эти выдержки взяты из газеты «Хория», владелец которой Аурел Филимон предоставил ее в распоряжение крестьян. Он подарил затем свою газету новой организации, и она стала центральным печатным органом «Фронта земледельцев».

После собрания 8 января крестьяне стремительно шли к созданию своей собственной организации. Мирон Беля, Ион Мога Филерю, Ромулус Зэрони считают, что промедление смерти подобно. Отсутствие быстроходного транспорта, телефонной связи, установление строгого контроля полиции над письмами, плохая погода — ничто не может помешать распространению вести о новой организации.

Но и власти не дремали.

Тут же началась слежка за самыми активными организаторами собрания 8 января, был установлен жесткий цензурный контроль за газетой «Хория».

Префект уезда Хунедоара издал распоряжение о запрещении крестьянских собраний. Поздно ночью 10 февраля организационный комитет района Девы был арестован и приведен на допрос в уездное управление жандармерии. Префект спросил Мирона Белю с издевкой:

— У тебя какое образование? Кто научил тебя организовать крестьянство против правительства?

— Я, господин префект, — ответил Беля, — получил образование, читая одну и ту же книгу страданий… Вы же плохо ее знаете. А возможно, не заглядывали в нее никогда. Идея нашей организации зародилась из наших страданий и из нашей боли. И если потребуется, мы готовы пожертвовать собой… Пусть мы погибнем, но организация все равно будет жить!

Перед лицом насилия и репрессий крестьянские вожаки заговорили другим голосом.

Ромулус Зэрони заявил с несвойственной ему дерзостью, что крестьянство готово в любой момент к активной защите своих интересов. Будущая организация создается именно для защиты интересов крестьянства. «Право и достоинство, — писал он в газете «Хория», — должны быть под защитой независимо от того, носит человек шикарное пальто с шалевым воротником из дорогих мехов или овечий тулуп. Мы требуем равного к себе уважения. И еще требуем ослабления финансового пресса. Ныне сельскохозяйственный долг составляет пятьдесят с половиной миллиардов лей. Тридцать семь миллиардов составляют долги крестьян с земельными наделами меньше десяти гектаров. Если не подымемся на борьбу, наша земля перейдет в руки крупных землевладельцев и банков, а все бедные крестьяне окажутся на дорогах с сумой. Политиканам не больно, у них другие заботы. Позаботимся же мы о себе, друзья крестьяне».

Все старания полиции задушить новое крестьянское движение в зародыше оказались напрасными.

Газета «Хория» из номера в номер печатала статьи, заметки и телеграммы со всех концов страны о том, что крестьянское движение, начатое собранием 8 января в Деве, ширится и принимает все новые и новые формы организованной борьбы.

«Наша организация растет и крепнет, — писала газета в феврале 1933 года. — Ежедневно идут и идут к нам вести, прибывают протоколы о создании местных подготовительных комитетов. В отладив от шумных и неорганизованных выходок идолов-политиканов, которые заманивают толпу к бочкам с вином и жареным быкам и одновременно вместе с румяными колесами колбас раздают никогда не выполнявшиеся, тотчас же забываемые обещания, наши собрания являются предвестниками новых времен, наступления новой жизни…

Мы ясно представляем себе, что путь, по которому мы идем, тяжел и тернист. Но мы докажем, что пассивная до сих пор крестьянская масса, составляющая 85 процентов населения этой страны и обеспечивавшая до сих пор своими голосами не одно неспособное правительство, пойдет на борьбу. Она не будет больше пассивной.

Плуг, поставленный в борозду «Фронтом земледельцев», пашет тщательно и глубоко — и бурьян станет реже. Организованность подымет землепашцев от уровня стада до уровня компетентной и активной движу щей силы политической и экономической структуры страны. (Разрядка моя. — Ф. В.)

Это основной стержень нашей веры. Отвратительная комедия, разыгранная большими и малыми политическими акробатами, делает нас несгибаемыми. Под знаменем «демократии» и «интегрального национализма» они «жертвуют» собой во имя родины, занимая при этом сверхоплачиваемые и сверхобеспечивающие должности и расширяя круг власти до седьмого племянника. Они, потеряв всякий стыд, продают с молотка богатства страны.

Мы боремся в строгих рамках законности, — подчеркивает далее газета, — и полны решимости преодолеть возводимые на нашем пути препятствия. Препятствия эти созданы политическими трутнями, в чьей власти находятся мертвые статьи румынской конституции. Мы еще смеем надеяться, что эта конституция не позволит, чтобы одни разорились окончательно, а другие удесятерили свое богатство, накопленное без всякого личного труда, путем обмана и эксплуатации.

Мы верим в победу нашей организованной борьбы, к несчастью всех тех, которые нас эксплуатируют. Это единственная вера, которая сохраняет еще наш разум трезвым.

Землепашцы со всех концов страны, объединяйтесь и идите вместе с нами!»

Нетрудно узнать автора этих строк.

Стремление организаторов «Фронта земледельцев» вести всю борьбу в рамках закона по принципу «не давать себя спровоцировать», «не допускать кровопролития» показало сразу же всю свою утопичность. Полиция не дремала, и власти, обеспокоенные размахом движения, перешли в наступление, не теряя времени.

В воскресенье, 19 марта 1933 года группа крестьян пришла в промышленный городок Хунедоару, чтобы «в рамках конституции» осуществить свое право на собрание. Местная полиция и подосланные подкрепления из уездного центра оказались тут как тут. Верховые жандармы, разодетые как для правительственного парада, в белых перчатках, с новенькими нагайками, трижды разогнали собравшихся, а потом согнали их на скотный рынок и держали под мокрым снегом целые сутки. Руководителей бросили в подвалы жандармерии.

О начавшихся репрессиях против представителей «Фронта» широко писала газета «Хория», прогрессивная печать Румынии. Петру Гроза и его друзья стали готовить первый съезд земледельцев весьма тщательно, они стремились одурачить полицию, перехитрить ее.

В начале 1933 года правительство Румынии значительно сократило заработную плату рабочих и служащих, повысило налоги, начались массовые увольнения. Владельцы фабрик и заводов начали яростное наступление на жизненные права трудящихся. Гроза пристально следил за выступлениями пролетариата, он восхищался героизмом плоештских нефтяников и гривицких железнодорожников, рассказывал крестьянам о том, как жандармы потопили в крови гривицкую забастовку, говорил о беспримерном подвиге молодого активиста организации коммунистической молодежи Румынии Василе Роайтэ. Этот семнадцатилетний юноша поднялся к установленному на высокой заводской башне гудку и в назначенный коммунистами час потянул за рычаг. Гудок Гривицы был сигналом, призывом к пролетариату Румынии начать забастовку, подняться на борьбу против насилия и эксплуатации. Против гривицких рабочих была брошена армия и жандармы. На башню был направлен пулемет. Одна пулеметная очередь, две, три, а гудок не умолкал. Убитый жандармскими пулями Василе Роайтэ не выпускал рычага из рук. Пробравшиеся на башню жандармы вытащили тело молодого парня на штыках и выбросили для устрашения в толпу.

Заняв гривицкие мастерские, 7 тысяч рабочих и 12 тысяч человек, пришедших сюда со всех предприятий Бухареста, стойко держали оборону, но не смогли устоять перед пулеметами жандармов и подтянутых им на помощь воинских частей. 18 февраля 1933 года «Правда» писала, что против «восставших железнодорожников двинут Бухарестский гарнизон». Гривицкая забастовка была потоплена в крови. Десятки убитых, сотни раненых, две тысячи арестованных. Волны протеста против организованных правительством зверств прокатились по всей стране. И по всей стране усилились репрессии. В знак солидарности с румынскими рабочими поднялся рабочий класс всего мира. «Юманите» поместила портреты Георге Георгиу-Дежа, Киву Стойки, Константина Дончи. Прогрессивная печать мира требовала прекращения репрессий. Но правительство оставалось глухим. Вожаков железнодорожников бросили в тюрьмы. На судебном процессе они выступали с резкими обличительными речами, и королевский прокурор истерически требовал «отвечать на вопросы, а не обвинять». Георге Георгиу-Деж отвечал: «Не я обвиняю! Обвиняет трудовой народ! И он должен узнать, что творится здесь! Настанет время, и тем, кто уготовил народу судьбу рабов, придется отвечать». На угрозу председателя суда прервать судебное разбирательство последовал ответ: «Это исторический процесс, который невозможно прервать. Он прекратится одновременно с ликвидацией эксплуатации».

Потопив в крови выступления рабочих, правительство мобилизовало весь репрессивный аппарат. Опасались новых выступлений рабочих и крестьян. Министр внутренних дел Румыпии Вайда-Воевод отдал всем местным органам весьма лаконичное распоряжение: «Если даже потечет кровь — запретите любое собрание, любой выход толпы на улицу!»

Один экземпляр этого приказа был вручен полковнику Амзулеску, известному в жандармском мире как человек «твердой руки». Амзулеску уже знал, что нити всего будущего собрания находятся в руках крестьянина Мирона Бели. За ним прислали раз, прислали два, по его все не оказывалось дома.

За двадцать четыре часа до открытия съезда Мирон Беля отправил в местное жандармское правление письмо по почте. Так полагалось по закону — о любом предстоящем собрании извещать полицию за сутки. Известили.

Чтобы сбить с толку уездные и центральные полицейские власти, активисты распространили слух, что крестьяне пришлют свои?; представителей па городской центральный рынок.

Был вторник, 18 апреля 1933 года. Как раз третий день пасхи. Базар пустовал — пи продавцов, ни покупателей.

Полиция начала сосредоточивать свои силы у дорог, ведущих на базар, и вокруг базара.

Рапо утром группа за группой направлялись жители окрестных сел к базару. Из каких они сел пришли, можно было отличить по одежде. Все было так, как предполагала полиция. Не зря имела она своих агентов во всех селах и хуторах Хупсдоарского края!

Вот идут моци[24] из Зэранда, а вот чабаны Бэчии, а за ними шагают по четыре в ряд овощеводы Хупедоары… Все в национальных костюмах, будто на большой праздник идут. Даже волов украсили лентами.

Жандармам пе терпелось быстрее начать операцию; жандармскому управлению не терпелось быстрее доложить своему министру, что оно все предусмотрело, что эти безумные крестьяне попались все как один, что никакого выступления против правительства не допустили.

А крестьяне все идут и идут. Бесконечный поток. Никто не шатается, никто не орет, все трезвые, никаких нарушений. А там что? Что же это там? Что они сгружают с возов?

Они сооружают трибуну.

Следует команда:

— Разогнать!

Тогда крестьяне в таком же порядке покидают базар и расходятся малыми ручейками по переулкам.

Немного погодя начальнику полиции докладывают:

— Они начали устанавливать трибуну па равнине севернее крепости.

Основные силы полиции направляются туда, и следует та же команда:

— Разогнать!

Разогнали. Но где же будут настоящие трибуны, где все же состоится собрание, полиция не знала.

А в это время в самом центре города, в нескольких шагах от городской и уездной управы, появился грузовик. Двенадцать плотников спрыгнули на землю, откинули борта и по заранее разработанному и отрепетированному плану из пронумерованных столбов, реек и балок за считанные минуты соорудили трибуну, и тут нее па эту трибуну поднялась большая группа местных и зарубежных корреспондентов, приглашенных заранее в Деву и находившихся в ожидании сигнала в гостинице доктора Петру Грозы.

В девять часов утра из громкоговорителей, неизвестно когда установленных на домах вокруг площади, раздался голос:

— Граждан жителей города и приезжих, пе состоящих в организациях «Фронта земледельцев», просят освободить площадь и перейти па тротуары. Через пять минут па площадь вступят колонны «Фронта земледельцев». Они соблюдают строгое указание: пе допускать в своих рядах посторонних.

«Любопытная публика, — писала газета «Кувынтул сателор» («Слово сел»), — отступает па тротуары, и ровно в девять часов появляется первая колонна. Во главе идут четыре человека и несут высоко над головой большой транспарант с надписью: «Фронтул плугарилор» («Фронт земледельцев»). Тут же подходит колонна района Брад-Зэранд и останавливается перед трибуной. Следует колонна Цебя-Аврам Янку, каждый в ее рядах несет на плече палку и традиционную траицу[25], они шли пешком шестьдесят километров. То тут, то там видны бучумы[26]. Шагают колонны Сармиседжетузы, Пуй и Жиу, Хацега, Добры, Орэштие, Девы и Джеоджиу. Они заполняют площадь быстро, бесшумно и в строгом порядке».

Растерявшиеся полицейские агенты поспешили доложить по начальству, что и на центральной площади собрание, но, пока начальство решало, что же делать, события развивались с молниеносной быстротой.

Предполагая, что Мирон Беля, приславший вчера извещение о собрании, находится где-то поблизости, полковник Амзулеску начал розыск лично. Его сопровождала целая компания полицейских и городских чиновников. На прилегающей к площади улице он встретился лицом к лицу с Грозой.

Не поздоровавшись, Амзулеску спросил грубо:

— Где Беля?

Гроза посмотрел на него строго и ответил:

— Вы что со мной так разговариваете? Я вам кто? Я просто участник собрания. Ясно?

Полковник был вне себя. Ему нужен был Мирон Беля. Он должен был найти этого человека!

А Петру Гроза принял мгновенное решение. Он быстрым шагом пошел к трибуне, поднялся по ступенькам, подошел к микрофону и сказал:

— Власти разыскивают Мирона Белю. Он должен сейчас же подняться на трибуну! — Гроза повторил настойчиво: — Сейчас же!

Мирон Беля был недалеко, среди одетых в национальные костюмы крестьян. Он вмиг оказался около Грозы и в ту же минуту объявил первый съезд «Фронта земледельцев» открытым. Растерявшиеся представители власти не осмелились схватить его перед таким множеством народа, перед корреспондентами и представителями общественности.

Двенадцать тысяч крестьян приветствовали своих вожаков. Один за другим подходили к микрофону представители всех районов и не только прославляли день создания организации трудового крестьянства Румынии, но также и выражали надежду, что будет на этой земле построен новый, справедливый мир.

— Мы подтвердили в этот великий день свои подписи под свидетельством о рождении «Фронта земледельцев». Наше присутствие здесь доказывает перед всей страной и перед всем миром существование нашей организации. Мы можем ответить на вопрос, чего хотим, громким голосом, чтобы его слышали всюду. Так чего же мы хотим? — спросил Петру Гроза.

Двенадцать тысяч голосов ответили как один:

— Нового мира хотим! Нового мира хотим!

Гроза стал говорить о том, что страна переживает дни похорон националистических иллюзий, после которых последуют дни великих воскрешений. Но для наступления великих воскрешений понадобится преодолеть яростное сопротивление капитала, который, стремясь к безудержному росту, стал гигантом, упирающимся одной ногой в Европу, другой — в Америку, захватил богатства всего человечества и сделался его ненасытным диктатором. Для укрепления своего господства капитал не выбирает средств.

— Мы видим, с одной стороны, трудящуюся массу, вынужденную своим тяжелым трудом платить дань международному капиталу, с другой стороны — доморощенных посредников гигантской международной сделки по продаже и предательству. Они твердят о патриотизме. Какой патриотизм, когда властелином является международный капитал? Трудящиеся крестьяне чувствуют тяжесть этой жестокой эксплуатации больше, чем кто-либо, потому что фундамент всегда испытывает большее давление. На него давит вся надстройка.

Гроза привел много фактов угнетения крестьянских масс «национальным» правительством и заявил, что борьба крестьян должна развертываться не против той или иной партии, пе против того или иного правительства, являющегося лишь орудием партий, но против всей системы в целом. Как здраво рассуждающие люди, говорил он, мы не должны ограничиваться только требованием «долой политиканов!», потому что на смену одним политиканам приходят другие и поступают так же, как их предшественники. «Мы должны силой своего разума и с полным соблюдением законности начать великое социальное преобразование, которое, изменяя систему, изменит не только надстройку, но и основание». (Разрядка моя. — Ф. В.)

Можно предположить, что к этому выводу об изменении системы Гроза пришел после гривицких событий февраля 1933 года, когда под руководством коммунистов рабочие железнодорожных мастерских в Бухаресте поднялись на восстание против эксплуататоров, а «национальное» правительство жестоко подавило это выступление при помощи армии. И все же Гроза снова предостерегает крестьянских вожаков от стихийного бунта, от непродуманных выступлений, пытается придать движению «Фронта земледельцев» сугубо мирный характер. В это время он еще, по выражению одного крайне левого журналиста, «боится крови».

Но дело, естественно, не только в этой боязни крови. Гроза, хорошо знавший механизм управления буржуазной Румынии, ясно представлял себе, что непродуманными действиями можно погубить начатое дело в самом зародыше. Отсюда его частые призывы к борьбе «разумом», к давлению массой, количеством. В некоторых его выступлениях сквозит явный призыв к «непротивлению злу насилием», к терпению, он восторгается крестьянами, когда они проявляют этот разум и терпение.

Он пишет:

«Против вас ощетинились штыки, вас избивали резиновыми дубинками, а затем написали в газете, что на площади, отведенной для торговли быками и свиньями, собралась толпа нищих дураков. Но вы были разумными и доказали свою мудрость, когда на провокации и оскорбления ответили улыбкой и терпением людей, которые знают, чего они хотят для исполнения своих желаний. Как хорошо вы поступили!»

Пройдет немного времени, события в Европе и в самой Румынии докажут Грозе, что улыбка против ощетинившихся штыков — оружие не из самых надежных.

Но вернемся на главную площадь Девы.

Были выслушаны многочисленные выступления представителей делегаций крестьян, прибывших не только из езда Хунедоара, а со всей страны. Мирон Беля снова пригласил к микрофону Петру Грозу.

После событий 8 января 1933 года имя этого человека переходило из уст в уста. Его портреты не сходили со страниц газет самых различных направлений. Его как отщепенца, как отступника от своего класса оскорбляли и травили, провоцировали и объявляли ненормальным. Прогрессивная же пресса и газеты самых различных крестьянских организаций приветствовали его мужественный шаг, прислушивались к его голосу.

Поэтому на сей раз его встретили приветственными возгласами, не так его встречали 8 января в зале театра.

Петру Гроза сейчас растолковывал проект программы «Фронта земледельцев», широко обсуждавшийся в крестьянской массе после января.

Гроза говорил, а площадь подтверждала дружными возгласами, что программа составлена не им, не инициаторами создания «Фронта земледельцев», а самим крестьянством. Программа отражает только немногое из того, что необходимо сейчас деревне.

— Чтобы стало все ясно с самого начала, — подчеркнул Гроза, — скажем, что эта программа, рожденная из нашей ненависти к политиканам и их партиям, в большей части своего содержания затрагивает лишь повседневные явления, требования дня, относящиеся к надстройке, а не касается основы, и потому, даже если будут осуществлены все наши наметки, это не будет означать, что уже все сделано. Но, несмотря на это, мы придерживаемся этой программы, одобряем ее. Потому что, добиваясь шаг за шагом устранения явлений, бросающихся поминутно в глаза каждому, мы завоюем своей борьбой уважение масс, и они пойдут за нами дальше в бой за изменение основы, фундамента. Принятие этой программы не означает отказа от нашего намерения изменить систему. Земледельцы всех концов страны, объединяйтесь с нами!

После того как программа была одобрена всеми крестьянами, присутствовавшими на площади, Мирон Беля попросил делегацию пройти организованно мимо трибуны.

Строгими рядами проходили крестьяне. Петру Гроза сошел с трибуны и остановился на тротуаре всего в нескольких шагах от местного уездного управления, откуда руководители администрации и полиции связывались по всем каналам с Бухарестом, чтобы получить указание — что же делать?

Многочисленные корреспонденты, приглашенные со всех концов Румынии и из многих стран мира, разнесли быстро весть о том, как в городе Деве крестьяне сумели перехитрить и многоопытную сигуранцу, и жандармов, и прожженных главарей старых, «исторических партий».

После кровавого подавления гривицкого восстания, ареста его руководителей, шумной кампании против «наступающей коммунистической угрозы» находившееся у власти правительство либералов полагало, что ему удалось надолго усмирить народ. А тут неожиданная вспышка крестьянского движения. И таких масштабов! Во главе — многоопытный Петру Гроза. Потому все и произошло в пределах общей законности, не было никакого столкновения с полицией. Гроза уж законы знает!

Местная полиция «сориентировалась» быстрее. Был налицо один явный повод для того, чтобы обвинить участников съезда в подготовке вооруженного выступления, в незаконном ношении оружия. «Какое оружие? — спросят организаторы съезда. — Где вы его видели?» — «В руках у каждого», — был ответ местной полиции.

И в самом деле: каждый крестьянин — делегат съезда — был вооружен… Палкой![27]

В этом гористом районе Румынии палка — непременный спутник любого, кто пустится в дорогу. Она и опора на горной тропинке, и оружие против нападения хищников или сопровождающих отары собак, и орудие для «приструнивания» строптивой скотины, и просто спутник в одинокой жизни чабанов в горах. Потому организаторы съезда и призвали делегатов прибыть в национальной одежде и с палками.

В Румынии были законы, запрещавшие крестьянам выращивать табак, варить цуйку[28], иметь два дымохода, носить кисет с кресалом, трутом и кремнем, добывать огонь путем трения двух палок, самим варить мыло, растить ребенка некрещеным — и сколько еще было всяких правил, нарушение которых каралось немалым сроком тюремного заключения. Только вот закона, запрещающего ходить с палкой, никто не придумал! Об этом откровенно и горько жалел полковник Амзулеску. И все же его осенило. «А что, если назвать эту палку оружием? — подумал он. — Тогда привлекай к ответственности кого хочешь!»

Министр внутренних дел Александр Вайда-Воевод открыл утром главную буржуазную газету «Универсул» («Вселенная»). Как бы мимоходом она сообщала, что «в дни святой пасхи спустились с гор тысячи человек, чтобы собраться в Деве и поделиться друг с другом горем, которое у них на душе». Открыл другую газету — «Адевэрул» («Правда»), и та уже более определенно и подробно описывала, что случилось 18 апреля в Деве. «Чего хотят села» называлась статья.

«Вопреки манифестам, распространяемым во всех уездах различными национал-царанистскими организациями с целью показать крестьянам, какой счастливой жизнью они живут, вопреки всем иллюзиям крестьянский мир охвачен глубоким страданием… Это не шумное, скандальное недовольство, а глубокое и молчаливое беспокойство. Потерявшие веру в тех, которые обманывали их до вчерашнего дня, весьма скептически встречающие обещания сегодняшних деятелей, жители сел начали верить, что их избавление — дело их, и только их рук. То, что произошло в Деве с «Фронтом земледельцев», весьма примечательно. И это первое предупреждение для тех политических партий, которые еще надеются, что смогут завоевать села несколькими громкими фразами, скороиспеченными обещаниями.

Выросший и поумневший, разочарованный политикой сменявших друг друга правительств, постаревший в заботах о том, как выйти из безысходной нищеты, крестьянин замкнулся в себе, сжал свои тяжелые кулаки, смотрит на разоренное свое село и с горечью раздумывает над тем, что делали с ним до сих пор. Партии, — заключает автор статьи добрым советом своим хозяевам, — должны полностью изменить тактику борьбы. Уменьшение напряженности в крестьянском мире уже не может быть достигнуто старыми методами, которые крестьяне отвергают, потому что они им знакомы». (Разрядка моя. — Ф. В.)

Министр дальше читать не стал. Значит, надо прибегать к методам, незнакомым до сих пор крестьянам? Этот хитрющий Гроза понял это. И потому на его стороне уже сотни тысяч крестьян. Уже насчитывается триста тысяч членов «Фронта земледельцев»! Нужно положить этому конец!

Заведующий кабинетом стоял в поклоне у порога. В руках телеграмма.

— Что там?

— Весьма срочное, господин министр. Телеграмма от полковника.

— Что ему надо? — раздраженно спросил министр.

Он знал, как надули крестьяне этого умного полковника. Как же это он позволил, чтоб у самого порога уездного управления собралось 12 тысяч человек! Свои трибуны, микрофоны, иностранные журналисты! Он знал: у этого полковника твердая рука, если ему поручишь, разобьется в доску и все сделает, и потому надеялся на него. А что получилось? Сегодня же узнает обо всем этом король. Что он сможет ему объяснить?

— Прочитайте! — поручил он стоявшему в недоумении заведующему кабинетом.

— Полковник предлагает начать привлечение к ответственности этих фронтистов.

— По какой статье? — крикнул министр.

— По статье за нелегальное ношение оружия.

— Они что, были вооружены?

— Да, господин министр.

— Чем?

— Палками, господин министр. Бытами.

— Все?

— Все до одного, господин министр.

— И Гроза? — Тут министр снова взглянул на газету.

С первой полосы на него смотрел, улыбаясь, стройный, в безупречно отутюженном костюме Петру Гроза. Обнаженная голова, поредевшие седые волосы, в левой руке держит шляпу, правая рука свободна. Ах, как жаль, черт возьми, что у него нет палки в руках!

— А чем будет доказано, что эти палки — оружие? — спросил он.

— Утверждением следствия.

— Но этого недостаточно. Нужны данные о применении этого оружия.

— Данные будут собраны, господин министр… Потом, видите, полковник имеет данные о намерении фронтистов применить это оружие.

— Вы это откуда знаете?

— Яс ним разговаривал по телефону.

— Слушайте, а известно ли вам и полковнику, что фронтисты пригласили в Деву задолго до своего собрания группу кинооператоров, которые снимали всю подготовку и весь ход этого собрания? Это ведь будет документ, опровергающий агрессивные намерения фронтистов, подтверждающий мирный, конституционный, как говорит Гроза, характер движения.

— Демонстрацию фильма нужно запретить. Конечно, он еще не готов, но, вероятно, мы опоздали, полковник не сумел перехватить пленки у операторов, и они, наверное, уже отправили их для проявления за границу.

Ни министр внутренних дел, ни заведующий кабинетом, ни руководитель сигуранцы Девы не знали, что и здесь Гроза был предусмотрителен. Фильм снимали две бригады. Один комплект пленки действительно был отправлен для проявления в Будапешт, а один на случай, если при доставке фильма из-за границы будут приняты меры к его конфискации, проявлялся и готовился в стране друзьями Грозы и «Фронта земледельцев».

Репрессии против участников съезда в Деве приняли огромный размах и охватили всю страну. Но главный удар был направлен против наиболее сильной организации уезда Девы. И тут должен был показать свои способности полковник Амзулеску.

В то же время по отношению к Петру Грозе применялись меры деликатного, интеллектуального усмирения. В роли такого усмирителя, успокоителя «взбунтовавшегося» Грозы выступил престарелый Авереску, бывший генерал, а сейчас уже маршал. Гроза дважды был министром в его правительствах. Он посылает «даку» в город Деву следующее письмо:

«Любимый господин Гроза, поскольку в ближайшее время мы должны вернуться к активной политической деятельности (Авереску имеет в виду свою народную партию. — Ф. В.), думаю, что настало время выяснить весьма важный вопрос.

Во время последней нашей встречи у меня создалось впечатление, что Вы остаетесь и дальше серьезной опорой нашей партии. Через несколько дней после нашей встречи состоялось собрание землепашцев, о котором Вы мне говорили. На этом собрании, где, как я знаю, Вы тоже выступали, были выработаны формулы относительно крестьянского долга[29], совсем противоположные нашим заявлениям в парламенте. Мы не можем изменить своего отношения к этому вопросу, потому что достигнуть какого-либо соглашения с крестьянами невозможно. В основе их действий прежде всего и главным образом лежит эгоизм.

Поэтому я прошу Вас подумать основательно, прежде чем дать согласие возглавить «Фронт земледельцев». Вы должны понять, что будет превыше Ваших возможностей сочетать свои обязанности по этому «Фронту» с теми, которые Вам предстоят как одному из виднейших деятелей моей партии. Мы находимся перед лицом явной несовместимости, и Вы один только в состоянии принять нужное решение. В надежде, что Ваше решение будет таковым, что мне предстоит и в дальнейшем удовольствие видеть Вас рядом со мной, прошу принять самое сердечное рукопожатие.

Маршал Авереску».

Гроза узнал почерк и ход мыслей этого прожженного, старого демагога, сумевшего после версальских договоров создать под громкими фразами «национального единства» так называемую народную партию. Он попытался тогда объединить на национальной основе многих наивных людей, веривших, что под звуки постоянно повторяющихся националистических лозунгов изменится жизнь трудящихся масс. Но на националистической мельнице «народной» партии, как скажет потом Гроза, мололась совсем другая мука. По одному рукаву текли обещания хорошей жизни для народа, по другому — первоклассная мука для верхушки общества, пробравшейся к власти и жаждавшей богатства, богатства и богатства. Заняв министерские кресла, устроившись в великолепных особняках на Каля Виктории и в живописнейшем районе тихих аллей и прохладного воздуха шоссе Киселева, они забыли запах родной земли, острый запах крестьянского пота, тяжелые картины изнурительного труда крестьян, гнущих спины от зари до зари на полях помещиков. Обещания переустроить жизнь крестьян оставались в протоколах заседаний Совета министров и «высокой говорильни» — парламента под куполом дворца на холме митрополий.

В восемнадцатом году Грозе было тридцать четыре года. Авереску многое слышал об этом энергичнейшем молодом человеке из Трансильвании, о его эрудиции и организаторских способностях. Ему он нужен был в правительстве для того, чтобы показать, каких людей он, Авереску, умеет привлекать на свою сторону. Гроза тогда еще не знал всех деталей позорной истории генерала Авереску, возглавившего усмирительные королевские войска, брошенные против восставших крестьян в 1907 году. Но сейчас, читая его письмо, он подумал и о 1907 годе. Одиннадцать тысяч восставших крестьян были тогда убиты, истерзаны, казнены, заживо похоронены. Мысль о том, что «в основе крестьянских действий прежде всего и главным образом лежит эгоизм», торчит в склеротической голове Авереску, наверное, еще с тех пор. «Нет, господин маршал, на этот раз я с вами не пойду, — решил Гроза. — И если надо поблагодарить вас, то только за приглашение в правительство 1920 года, это, может быть, и стоит. Я получил возможность проникнуть на вашу кухню, увидеть, что же там варится для нашего народа».

И в канун своего пятидесятилетия Петру Гроза пишет бывшему своему премьер-министру ответное письмо.

«Ваше письмо, написанное перед Вашим отъездом за границу, предупреждает о несовместимости моей деятельности в организации земледельцев с пребыванием в Вашей партии и требует, разумеется, моих разъяснений, перед тем как народная партия начнет свою осеннюю кампанию. Ваше долгое отсутствие дало мне возможность не торопиться с ответом и обдумать все как следует.

Мы живем ошарашенные наступлением хаотического краха, идущего на смену тому, что казалось подобием экономического, социального и политического порядка. Всплыла на поверхность вся грязь, весь мусор, все зло, порожденное этим кажущимся порядком. Но разочарование постепенно тает и порой уступает место какому-то туманному стремлению видеть все наше устройство иным, преобразованным с самого основания. Собственный опыт, приобретенный всеми нами в рамках старого устройства, ставит нас перед необходимостью прояснить для себя: что же происходит?

Какая безжалостная эксплуатация трудящихся масс, какое предательство общественных интересов, какая безудержная спекуляция! И это все в угоду ничтожному, но хорошо организованному меньшинству, которое всегда и всюду громогласно вещает о патриотизме и древней нашей вере. И все это происходит не без нашего участия. Признавая за собой грех сообщничества, правда иногда бессознательного, помимо воли, но всегда благоприятствовавшего нашему личному благополучию, может быть, позволим себе внести хотя бы самый ничтожный вклад в строительство новой жизни. Этот вклад будет внесен безусловно в ущерб нашим сиюминутным личным интересам. Но мы решились на это в пользу поколения, следующего за нами. Это поколение, господин маршал, стоит передо мной. Это прежде всего пятеро моих родных детей. Я должен думать об их сегодняшней и завтрашней жизни. Это действенный, живой аргумент. Не хочу надоедать Вам дальнейшими своими рассуждениями относительно этого. Скажу только одно — я открываю в себе философскую метаморфозу; я с радостью отказываюсь от успехов и прибылей, которые еще в состоянии предложить мне дышащий на ладан мир, и меняю все это на лишения, волнения и тревоги, навечно объединенные в борьбе за новый порядок, благами которого, может быть, воспользуются уже мои дети, способные воспринимать свое личное благо как благо общественное, а общественное благо — как свое личное.

Хочу сообщить для Вашего сведения следующие факты.

Сегодняшнее крестьянское движение начато не по моей инициативе. Оно возникло снизу вверх, по инициативе самих крестьян и носит профессиональный характер. Пригласили же меня они, их комитеты, и я принял это приглашение с радостью, принимал активное участие в их деятельности, направлял их, советовал, воодушевлял, будучи убежденным в правоте их дела. Я убежден, что крестьянское движение, начатое здесь, принесет большую пользу всей стране, будет способствовать развеянию бульварной демагогии «заботящихся» о крестьянах и свержению «национальных» фарисеев, которые назвали себя «царанистами» и безжалостно эксплуатируют трудящееся большинство.

На сегодняшний день я не являюсь еще членом этой организации. Они пригласили меня быть их руководителем, но я прочитал им последний абзац Вашего письма, из которого явствует, что я еще принадлежу к народной партии. Вы ознакомитесь с прилагаемым к этому письму призывом организованных крестьян, в котором они объявляют конкурс на пост руководителя «Фронта земледельцев». Я ничего не буду иметь против, если в результате этого конкурса кто-нибудь из многочисленных «апостолов» крестьянства, политиков с большим, чем у меня, талантом и с большей напористостью окажется руководителем крестьянства. События нашего смутного времени вынудят принять участие в выработке решений, о которых сейчас трудно предположить…»

Это письмо, а также приведенное выше послание Авереску Петру Гроза огласил на заседании уездного комитета «Фронта земледельцев» Хунедоары, где должен был решаться вопрос о выборе председателя. После обсуждения Гроза покинул заседание, чтобы не влиять своим присутствием на ход выборов.

Комитет тайным голосованием единогласно избрал Петру Грозу руководителем «Фронта земледельцев», и специальная делегация пошла к нему сообщить об этом решении и пригласить на заседание.

Это было 8 ноября 1933 года. В этот день пробил смертный час народной партии Авереску.

Но к Грозе в Деву приедут еще не раз с предложениями участвовать в «их» правительствах представители других буржуазных партий. Ответ будет всегда один — нет!

Мужество и последовательность в действиях Петру Грозы передавались активистам «Фронта земледельцев», которые бесстрашно боролись за свои права, завоевывая па свою сторону все большее количество крестьян. Твердое условие — до принятия в члены «Фронта земледельцев» нужно выйти из «своей» буржуазной партии — соблюдалось неукоснительно. Перспектива потери огромного количества членов напугала не на шутку руководителей и активистов буржуазных партий. Поэтому против Грозы и его сподвижников, против всех организаций «Фронта» выступили объединенные силы правительства и буржуазных партий.

В сельские жандармерии одного за другим вызывают всех участников собрания в Деве, устраивают допросы, составляют бесчисленное множество протоколов о привлечении к судебной ответственности за незаконное хранение оружия. В нескольких селах крестьяне идут в полицейские участки с женами, с детьми, со стариками, каждый держит в руке роковую палку и требует арестовать их всех, если палка — оружие. В газетах появляются фельетоны, в которых выдумка полковника Амзулеску и его министра язвительно высмеивается.

Петру Гроза звонит заместителю министра внутренних дел и требует прекращения арестов и издевательств над мирными жителями деревень и сел. Один из министерских чиновников нагло предупреждает:

— Господин министр, готовьтесь и вы к отсидке в тюрьме, сушите сухари!

Активисты «Фронта» приносят весть о том, что в селе Вулчев в столкновении с жандармами убит крестьянин Аритон Михуц. Из других сел приходят вести о массовых избиениях крестьян. Председателю «Фронта» в анонимных письмах, телеграммах, в записках угрожают физической расправой, поджогом дома. На все это Петру Гроза отвечает гневной статьей в газете «Хория», ставшей боевым органом «Фронта земледельцев». Статья называлась «Палачи».

Газета писала, что смерть мирного землепашца Аритона Михуца заставляет остановиться на миг на тернистой тропе, по которой смело идет вперед «Фронт земледельцев». Первоначальное решение вести борьбу в строгих рамках законности, хотя палачи творят невиданное беззаконие и произвол, кажется уже петлей на шее. Зреет та буря, которая не раз безжалостно сметала на своем пути все гнезда насилия и эксплуатации. Но долг и ответственность призывают сегодня сдерживать гнев, дисциплинировать его, чтобы не провоцировать еще большую беззаконность, еще большее кровопролитие.

Сдерживать гнев! Но не забывать, что летним воскресным днем жандармы истоптали копытами своих лошадей, избили до крови группу крестьян, вышедших в поле, чтобы сфотографироваться вместе. Это на языке жандармов называется тоже «нарушением общественного порядка»! Политиканы, обагрившие руки кровью расстрелянных рабочих в Лупени и на баррикадах Гривицы, посылают против землепашцев новые батальоны жандармов.

«Сдерживать гнев! Но не забывать, что придет и тот час, когда политиканы будут висеть рядом с палачами на веревках, которыми они связывали трудовые руки рабочих и крестьян».

Так писал Гроза.

Министр внутренних дел был крайне недоволен тем, что поддержанная им затея полковника Амзулеску — сажать людей за то, что они ходят с обыкновенными палками, — провалилась. Аргументированное выступление Грозы, повторяемое на судах тысячами крестьян, вынуждало судей выносить оправдательные приговоры. Палка была признана не «незаконным оружием» а, как выразился один судья, «символом бесштанных бродяг».

Но ни министр внутренних дел, ни руководители политических партий не могли мириться с тем, что организации «Фронта» действуют в рамках полной легальности; они не нарушают конституции и заявляют о предстоящих собраниях за двадцать четыре часа, как это предписано инструкциями полиции. Министр вменил в обязанность своим подчиненным применять акции, способные вызвать стихийные выступления крестьян. Подобные выступления дадут законное право запретить организацию.

«Я, нижеподписавшийся, Давид Андрей, по профессии шофер, проживающий в городе Деве, заявляю нижеследующее. Когда я ремонтировал машину «шевроле» № 490 Дева, собственность господина Груи П. Моцу, 22 октября 1933 года приехавшего на собрание в Добру, то обнаружил в скате стальную пулю, выпущенную из оружия браунинг, величина 6/35. Я установил, что этой пулей стреляли по машине в упор с правой стороны, и она попала в левое колесо. Пуля найдена между скатом и камерой».

В машине находился Петру Гроза.

Это было первое вооруженное нападение на него.

До конца жизни в Грозу будут стрелять еще двенадцать раз. И не только стрелять.

В праздничный день 21 ноября 1933 года земледельцы Зэрандского края (районов Брад, Бая-де-Криш, Бэица) созвали собрание. Жандармы заняли все въезды в город Брад, куда крестьяне направлялись четырьмя колоннами.

— Разойдитесь! — приказали жандармы. — Собрание запрещено! Поверните назад! — И отомкнули штыки. Вот-вот начнется расправа. Но руководители крестьян Кэзан и Мога сумели убедить колонны остановиться на окраине Брада. Жандармы грубили и сквернословили, кое-кто из возмущенных крестьян отвечал им тем же. В это время со стороны Девы подъехал Петру Гроза. Его встретили очень тепло, и он коротко, но очень убедительно попросил крестьян повернуть обратно и не дать жандармам возможности начать неравное кровавое столкновение — власти только этого и ждут, — хотя «приказ о запрете собрания нарушает конституцию, соотношение сил между безоружной толпой и вооруженными батальонами жандармов неравное, — сказал Гроза, — нужно уступить и на этот раз вооруженной силе».

Гроза считал, что и такой опыт полезен крестьянству, он закаляет волю, усиливает дух сопротивления.

Подобные сцены произошли и на подходах к Бая-де-Криш, Бэице и к другим городам. На главную площадь Брада все же проникла колонна в полторы тысячи моцей. Они послушались Грозу и тоже ушли, не допустив никакого нарушения общественного порядка.

Петру Гроза ждал, пока покинут город все прибывшие, и вмешивался тут же, как только замечал, что между крестьянами и озверевшими жандармами возникают споры, острые разговоры. Когда же он остался один, к нему подошел незнакомый господин и предупредил, что у выхода из города несколько сот крестьян вступили в серьезный конфликт с жандармами. Гроза бросился туда один. Незнакомый господин исчез. Гроза шел пустынной улицей пригорода и неожиданно оказался окруженным двумя десятками одурманенных ночной пьянкой бандитов. Как выяснилось позже, все они были подкуплены местной организацией либеральной партии для того, чтобы рассчитаться» с Петру Грозой. Вооруженные ножами и дубинами, они набросились на Грозу. К счастью, ловкость Грозы, его сила натренированного спортсмена помогли ему выдержать натиск всех этих двадцати пьяниц, пока на выручку не подоспели друзья. Их возглавлял Ион Мога Филерю.

И тут появились жандармы, но они напали не на бандитов, а на Иона Могу Филерю.

Немного спустя на руководителя «Фронта земледельцев» совершилось новое нападение, в селе Кристур. На виду у жандармов группа членов фашиствующего крыла либеральной партии набросилась на него с кастетами, крича: «Долой Грозу! Да здравствует Дука!» Дука в то время был премьер-министром Румынии и заигрывал с главарями фашистских молодчиков из своей собственной партии. Относительно же откровенно фашистской организации «Железная гвардия», созданной в марте 1930 года Корнелиу Кодряну и поддерживаемой партией национал-царанистов и особенно ее главарем Юлиу Маниу, правительство либералов и сам Дука занимали твердую позицию — они пошли на запрещение «Железной гвардии». В ответ на это железногвардейцы вынесли Дуке смертный приговор.

После целого ряда покушений на Петру Грозу стало ясно, что они не случайны, что они направлялись из Бухареста руками шефов буржуазных партий и не без ведома короля. Главарь банды хулиганов в Браде Тису кричал своим сообщникам: «Убейте его, потому что так хочет король!» Кто-то из толпы крикнул: «Ну прямо король!» — «Если не король, тогда тот, который идет следом за ним», — ответил Тису.

«Следом за королем» во время неоднократных покушений на Грозу шел премьер-министр Дука.

За несколько дней до нападения в селе Кристур к Грозе один за другим пришли двое знакомых и сообщили ему, что, возвращаясь из Бухареста, они стали невольными свидетелями следующего разговора между тремя незнакомыми людьми. Первый: «План?» Второй: «Изолируем его в каком-нибудь селе, подальше от его сторонников». Третий: «На второй день пресса опубликует только следующее сообщение: «Народ, возмущенный его антинациональной и большевистской пропагандой, убил его».

Депутат от национал-царанистской партии Илиешу, побывавший в Бухаресте в близких к премьер-министру кругах, говорил, что Дука стучал кулаком по столу и кричал: «Гроза — это опасность для всей нации! Его надо убрать!» Неделю спустя был убран сам Дука. Он был убит пятью выстрелами из револьвера на перроне вокзала Синая, когда возвращался в Бухарест после аудиенции у короля.

Премьер-министр либералов пал жертвой собственного лавирования.

Место Дуки занял другой премьер-министр. Но власти продолжали вести против Петру Грозы и организаций «Фронта земледельцев» настоящую войну. Сохранилась переписка, которую вели между собой активисты «Фронта», многие письма крестьян, адресованные в то время Петру Грозе. В одном из них говорится:

«Наше движение преследуется властями с большим ожесточением, чем преследовалось христианство во времена императора Нерона. Дай бог и этим властям такую же участь».

Одной из многочисленных форм связи между активистами «Фронта земледельцев» служили базары. В Румынии, и особенно в ее гористых районах, раз в неделю в каком-нибудь большом селе или местечке, вблизи дорог собираются традиционные базары. Хорошо зная об этом, Гроза и активисты «Фронта» передавали нужные документы, необходимые ворбы — слова-указания — через крестьян, приезжавших или приходивших на эти базары. Жандармы нащупали эти связи и стали следить. Каждый вызывал у них подозрение.

«Сообщаю вам, — писал крестьянин Ион Кэзан Грозе, — что сегодня, 29-го, я пришел на базар города Брада продать несколько литров молока, а потом смолоть мешок зерна на мельнице. На мельнице была большая очередь, я оставил мешок и пошел купить себе табаку. Там встретил еще нескольких своих знакомых из соседних сел, и мы стали разговаривать. Тут сразу же появились два жандарма и забрали меня к шефу поста. Я подумал, что это вдруг шеф поста приглашает меня, и на всякий случай попросил одного из знакомых пойти со мной свидетелем. Когда пришли к шефу поста, он прогнал моего свидетеля, ввел меня в канцелярию и до того там избил, что я лежу уже несколько дней и не могу вставать. Шеф колотил меня и орал: «У меня имеется приказ избивать, и мы его исполняем! Если даже отец мой попадется, все равно изобью до смерти, будут отвечать те, которые дали приказание!»

Через неделю этого крестьянина привезли до того изломанным, что ни один лекарь не мог ему помочь. Взял его к себе в дом Гроза, пригласил своих знакомых врачей, которые обнаружили на его теле сотни ран от ударов коваными ботинками. Палачи содрали с него кожу подошвами ботинок, обитых острыми, «цветочными» гвоздями. Ион Кэзан был кандидатом в депутаты на выборах в румынский парламент в 1933 году…

Жестокий террор обрушивался на всех активистов «Фронта земледельцев». Были также пущены в ход подкупы, подлоги, запрещение собраний, клевета и распространение всяких небылиц.

Увеличение числа местных организаций, рост их активности дали возможность «Фронту земледельцев» уже осенью 1933 года выступить на выборах со своим собственным списком.

Руководство либеральной партии, которой была поручена организация парламентских выборов 1933 года, попыталось воспрепятствовать «Фронту земледельцев» выступить со своими избирательными списками. Все сельские нотариусы получили распоряжение не заверять списков местных организаций «Фронта». Началась массовая конфискация газеты «Хория», распространителей сажали в тюрьмы. Типографии получили строгое указание не печатать ничего из материалов крестьянской организации. Посланные в цензуру рукописи не возвращались. Чтобы не допускать выноса из типографии уже отпечатанных материалов, жандармы устраивали обыски и уничтожали все материалы. Некоторые неопытные шефы жандармских постов оставляли следы своей деятельности в виде справок за подписью и печатью. Так, шеф поста Никулай выдает такую справку одному из опытнейших руководителей «Фронта», Груе Петру Моцу. «Выдано Груе Моцу в том, что у него конфисковано 300–400 манифестов (у шефа не было времени сосчитать их! — Ф. В.) и 1000 бюллетеней со знаком «Фронта». При этом присутствовал свидетель Влад Алек».

Мирон Беля возглавлял список кандидатов «Фронта» для выборов в палату депутатов. Как-то он пришел в гости к своему товарищу в село Добра. И тут вдруг входит односельчанин и просит его выйти. А на улице ждал шеф жандармского поста.

— Я прошу вас дойти со мной до казармы, я должен вам кое-что сообщить.

Беля ответил дерзко (он разговаривал с полицейскими только так):

— Если у вас имеется приказ арестовать меня, тогда арестуйте и не просите следовать за вами. А если это только ваша просьба, то я не пойду, я сейчас занят.

— Это еще что за разговор, большевистская морда! — заорал сразу жандарм. — Ко мне, ребята!

На зов шефа появились как из-под земли «ребята», но тут подоспели и крестьяне.

— Покажите документ на арест! — крикнули они хором. — Без документа мы вам его не отдадим!

У жандармов никакого документа на было. Просто их подговорили главари местной организации либеральной партии, решившие расправиться с одним из популярных руководителей крестьян. Но крестьяне дружно отбили своего вожака у жандармов.

«Фронт земледельцев» разоблачал фальсификаторов парламентских выборов. В газете «Хория» и в тайно распространяемых листовках, в письмах друг другу часто в иносказательной форме, иногда даже в стихах они показывают ложь и фарисейство буржуазной демократии.

Груя Петру Моцу сообщал в письме доктору Петру Грозе:

«Вчера возвращался из Стрея, встречаю нашего фронтиста Арона Тампиану, он в Нэдэштие живет. На шапке у него приколот булавкой знак либеральной партии. «Это еще что такое?» — спрашиваю. Он отвечает, что иначе не смог бы пробраться среди жандармов и агентов либеральной партии, которые раздают вино и колбасы направо и налево, спаивают людей, набирают крикунов и заставляют горланить: «Голосуйте за либеральную партию!» Дальше он сказал, что у него в обмотках записка от Зэрони. Тот пишет, что его несколько раз уже обыскивали и не может приехать к вам потому, что полиция не спускает глаз с него. Вчера его задержали в Хунедоа-ре, но отпустили с предупреждением, что его хождения кончатся плохо».

Популярность новой организации растет. Некоторые опытные политические партии и группировки начинают судорожную кампанию по «перетягиванию» членов «Фронта земледельцев» на свою сторону. Руководитель «Аграрного союза»[30] Арджетояну даже снарядил специальных эмиссаров с крупными деньгами для подкупа наиболее влиятельных членов «Фронта земледельцев». Арджетояну пошел на прямой обман. Пользуясь тем, что «Фронт земледельцев» пока что еще не имел обширной сети газет, типографий, не располагал пропагандистским аппаратом для предотвращения и немедленного опровержения акций, противных его программе и целям, Арджетояну сообщил через свои газеты и через оплаченные объявления в газетах других партий и группировок, что он в преддверии декабрьских выборов 1933 года заключил избирательный договор с «Фронтом земледельцев», по которому местные организации «Фронта» должны выступить в поддержку кандидатов «Аграрного союза». Сам Петру Гроза и другие руководители «Фронта земледельцев» выражали свое крайнее возмущение и протест против этого поступка. Гроза предупреждал, что от политиканов не только этого можно ожидать.

И все же, несмотря на небольшой политический опыт вновь созданной организации крестьян, на преследования со стороны властей, на обманы и подлоги (во многих избирательных округах урны с голосами крали специально подкупленные для этого правительством люди; только в одном Хунедоарском уезде полиция помешала 20 тысячам крестьян явиться на голосование), крестьянская организация добилась на выборах неслыханного успеха. По количеству полученных голосов в уездах Хунедоары «Фронт земледельцев» опередил все остальные партии. Вот как выглядели результаты голосования.

«Фронт земледельцев» — 8060 голосов

Национал-царанистская партия — 6906 голосов

Социалистическая партия — 3529 голосов 

Национальные меньшинства — 2776 голосов 

Царанистская партия — 1787 голосов 

Национал-либеральная партия — 1534 голоса

Национально-аграрная партия — 1341 голос

«Аграрный союз» — 863 голоса

Радикально-царанистская партия — 809 голосов

Народная партия — 205 голосов

Первый серьезный бой был выигран, но, как подчеркивал сам Гроза, это был только пробный шар. Из этого опыта «Фронт земледельцев» должен был сделать необходимые выводы и учесть их в предстоящей борьбе.

Прожженные политические деятели старых, традиционных партий были крайне встревожены. Они перешли к прямым репрессиям против организации крестьян. На второй же день после объявления результатов выборов была запрещена газета «Хория». Новое правительство либералов во главе с Георгием Тэтэрэску воспользовалось убийством Дуки, для того чтобы обрушить на трудящихся новую волну репрессий. В стране вводится чрезвычайное положение, ужесточаются цензурные правила, обручи террора, свирепствовавшего после кровавого подавления гривицкого выступления рабочего класса, сжимаются еще сильней. Вместо того чтобы начать преследование правых террористических организаций типа «Железной гвардии», связанных теснейшим образом с гитлеровцами, правительство бросает свой репрессивный аппарат на преследование демократических организаций рабочих и крестьян.

Напомним читателю, что все эти события происходили в условиях мирового экономического кризиса, одной из первых жертв которого оказалась буржуазно-помещичья Румыния. Снижение всего промышленного производства, склады, переполненные товарами, не находящими сбыта, резкое падение цен, переплетение промышленного и аграрного кризисов разболтали все звенья экономической жизни, поразили торговлю, расстроили финансовое хозяйство.

Свертывание промышленного производства сопровождалось массовыми увольнениями. Многие предприятия работали по два-три дня в неделю. Число полностью и частично безработных в Румынии в период кризиса достигло 600 тысяч человек. Вместе с семьями они составляли около двух миллионов человек, лишенных средств к существованию.

«Вяца мунчитоаре» («Рабочая жизнь») писала: «Поражаешься тому, что в рабочее время на улицах толпятся тысячи людей. Раздетые, угрюмые, окоченевшие от холода, измученные голодом, рабочие тихо переговариваются, без толку бродят по дорогам — это безработные».

Чтобы удешевить и так почти неоплачиваемый труд, предприниматели увольняли мужчин и нанимали женщин и подростков, чей труд оплачивался в два-три раза ниже мужского. Продолжалось обнищание рабочих. По свидетельству одного чиновника министерства труда и социальной защиты, крестьяне не могли «позволить себе такой роскоши, как отдых на собственной кровати». Академик М. Роллер приводит в вышедшей вскоре после войны «Истории Румынии» данные, рисующие ужаснейшее положение румынского рабочего класса и крестьянства. «В 1933–1941 годах, — пишет Роллер, — румынское население было одним из самых бедных в мире. Низкий уровень жизни, отсутствие условий для развития культуры, шовинистская политика по отношению к народам присоединенных провинций и т. д. — все это приводило к физическому вырождению народных масс, которое охватило в первую очередь крестьянство и затронуло все трудовые слои города, начиная с промышленных рабочих и кончая служащими и интеллигенцией.

Все больше стали распространяться социальные болезни…Румыния занимала первое место в мире по смертности населения: 21,1 на тысячу».

Перед Петру Грозой, как и перед многими прогрессивными людьми Румынии того времени, стоял во всей своей сложности и трагичности вопрос: что же делать? Он думал с горечью: вот брошюра «Чего мы хотим?» была изъята отовсюду, и за ее хранение лишают свободы, а в ней изложены лишь некоторые требования крестьян. В ней еще не указано, как сбросить тяжелое вековое ярмо.

Ведь это ярмо душит не только крестьян. Еще в более бедственном положении рабочие. Это те же крестьяне, сыновья и внуки полей и гор, вытесненные с земли нуждой и бесправием, ушедшие в город, чтобы заработать на хлеб себе и семье. И когда тысячами их выбрасывают на улицу из ворот заводов, оставляют без средств к существованию, без куска хлеба в душных лачугах городов, где только пыль, жара, холод, нужда и безнадежность, сколько глаз тогда устремляются к небу каждое утро! И кто ответит за все это?

Он сдерживал как мог до сих пор крестьян от бурных выступлений. Цель была одна: не спровоцировать власти, не дать им возможность распустить организацию, поставить ее вне закона. Это было бы самое страшное. До сих пор ему не раз случалось отвечать на вопрос: «Почему мы не беремся за вилы, за топоры? Надо резать и вешать, иного выхода нет».

Работать силой разума, доказывать свою правоту словом, терпеливо, без спешки, без взрывов. Это он повторял каждый день и каждый час. Он все время слышал тихий голос тетушки Асинефты и носил в сердце две ее сказки о восставших крестьянах.

Он уже и не помнил, когда она рассказала ему эти сказки.

Это было в далеком детстве, когда добрая тетушка пыталась чем могла отвлекать «бедного сиротинушку» от горькой мысли, что навсегда ушла от него мать, отобрала ее земля, и она уже где-то там, на небе. Она должна быть на небе, потому что добрым людям всегда место в божьем раю, а мать была добрым человеком.

— А расскажите мне, тетушка Асинефта, про самых-самых добрых людей и как их бог к себе забирает, — попросил он тогда.

И тетушка Асинефта стала рассказывать ему про доброго человека по имени Георге Дожа, который до того был добрым, что хотел всех людей от помещиков спасти и чтобы всем крестьянам было хорошо. И вот позвали власти войско, чтобы идти па турок в крестовый поход, отвоевать у них гроб господень. Был и Георге Дожа в этом войске и готов был идти на турок, потому что лучше было тогда мужикам воевать с врагом, чем быть рабом своего господина и гнуть спину с утра до ночи на его поле. Но Доже приснился сон, будто пришел ангел к нему и сказал, что он не должен идти с войском против турок, а вначале бог ему велит освободить крестьян от собственных врагов, от князей и помещиков. Дожа послушался и повернул свое войско против угнетателей. Было у него сто тысяч войска, и начал он освобождать крестьян, наказывать помещиков. Но у помещиков была большая сила за спиной, и с ними было очень трудно биться.

У Дожи были две трудности: одна — собрать войско, а другая — победить этим войском врагов. Вначале Доже помогал господь бог, и он со своим войском прошел от самой Пешты по всему большому Дунаю до самого города Темешвара, который сейчас зовется Тимишоара. Там в крепости запрятался самый большой враг Дожи Иштван Батори со своим войском и защищался целый месяц. А тут ему на помощь подоспели другие феодалы, такие же князья, как и он сам, такие же враги крестьян, и они разбили войско Дожи, а его самого, раненного, взяли в плен.

Так что ничего не сбылось из того, чего добивались крестьяне. Георге Дожу поймали и, как короля крестьян, присудили к страшному суду. Ему сделали трон из железа, раскалили его на огне докрасна и посадили на этот трон.

Это все в Тимишоаре было, в крепости.

На воображение мальчика этот рассказ подействовал очень сильно. Значит, бог послал Дожу воевать за свободу крестьян, а потом сам его и оставил, помогать не стал. Дал победить злу.

Почему?

Сколько этих «почему» вставало всегда перед ним с тех пор. Казалось, на многие найдены ответы, казалось, приближались решения, а затем снова и снова отдалялись. Он представлял себе могучий фронт крестьян страны, который мирным путем завоюет в равной избирательной борьбе власть и устроит все по-новому, по своему разумению, устроит жизнь без всякого насилия. А оказалось, что этого не так легко добиться.

Не так ли думали до него не раз подымавшие на борьбу крестьян герои этой земли?

Тетушка Асинефта рассказала ему еще одну страшную быль про добрых людей, которым на этой земле жилось очень, очень плохо.

Это был долгий рассказ о другом крестьянском восстании, под водительством Хории, Клошки и Кришана.

Прошло много лет после того, как враги посадили крестьянского короля Георге Дожу на раскаленный железный трон в Тимишоаре. Около трехсот лет прошло. Те же феодалы продолжали грабить крестьян, оставалось то же крепостное право, тот же гнет. Хозяин всегда считал, что скотина дороже человека.

— Из уст в уста передается, — начала свой рассказ тетушка Асинефта. — И я от своих стариков слышала, а они — от своих, что незадолго до начала нашего века императрица Мария-Терезия послала своего сына Иосифа объехать владения, лично посмотреть, что делают подданные. Заботливая мать, чтобы сделать как можно приятнее путешествие своего сына, задолго до его отъезда из Вены отдала приказ, чтобы на всех дорогах, по которым проедет сын, были убраны трупы повешенных, колесованных или посаженных на кол для устрашения. Пронесся слух среди крестьян, что едет к ним сам принц. Они думали, что он и Мария-Терезия ничего не знают о произволе местных властей, и писали прошения, в которых рассказывали, как им трудно живется, просили смилостивиться, облегчить их страдания и муки. Сто девяносто раз по тысяче прошений было протянуто на дорогах принцу Иосифу. Ему нужен был целый транспорт, чтобы увезти эти бумаги к себе во дворец в Вену. Но бумаги так бумагами и остались, принц никакого облегчения не принес. Только приказал забрать мужиков в армию, чтобы замкнуть границу с Турцией. Немного времени прошло, и пришла весть, что скончалась императрица Мария-Терезия. И подумали тогда крестьяне, что добрый принц, оказавший им честь своим приездом, прочитает их прошения, подарит им свободу, хорошую жизнь. И снарядили они к нему в Вену своих лучших людей под началом мудрого и смелого крестьянина из села Албак по имени Николай Урсу, а по прозвищу Хория. Ему было уже пятьдесят четыре года. Крестьяне набили мешки новыми жалобами и вышли на большой тракт к Вене, пешком пошли.

Четыре раза водил Хория крестьян в Вену, четыре раза выкладывали они бумаги из своих мешков к ногам молодого императора. «Одна надежда на вас, ваше величество», — писали крестьяне.

Перед пасхой 1784 года император принял Хорию вместе с другими крестьянами и обещал облегчение. Он дал приказ расследовать все жалобы. Но приказ остался приказом. Хория ждал, ждал, а потом и ждать надоело. Он стал говорить, что император приказал трансильванским властям облегчить гнет, а здесь не слушаются его, не хотят повиноваться доброму императору, поэтому крестьянам самим надо наказать дворян. Как это они посмели ослушаться императора! И Хория нашел себе сильных товарищей, таких же смелых и бесстрашных, как и он сам. Одного звали Ион Оарга, по прозвищу Клошка, а другого звали Георгие Кришан.

И все началось с ярмарки в Браде. Была осень, конец октября, и па базаре собралось много народу. Хория послал весть, что он привез приказ от императора из Вены и зовет народ в воскресенье собраться в село Местякэн, он там огласит этот приказ. Когда забил колокол церкви села Местякэн, как весенние ручейки, начал стекаться народ, чтобы услышать слово императора. Кришан сказал, что император повелел освободить крестьян от рабства, а местные дворяне и власти слышать не хотят, они не желают повиноваться императору. Поэтому надо всем следовать в город Алба Юлию, взять оружие и силой заставить дворян выполнить приказ императора.

Так поднялся народ против властей, и пламя пожаров заполыхало по всем селам и деревням. А тут оказалось, что император не давал никакого приказа об освобождении. Дворяне всего края попрятались в крепость Деву. А император послал им на выручку свои войска. Они окружили крестьян, полонили их, заставили выкопать своими руками огромную яму на окраине Девы, а потом саблями отрубили им головы. Никто не знает, сколько крестьян погибло, не сосчитать черепов, но, куда ни копнешь, на сто верст вокруг — всюду белые кости.

— А Хория? — спросил молча слушавший мальчик.

— Хория? Да, его ждала самая страшная казнь. Никто не думал, что его, человека, с которым разговаривал сам император, будут казнить такой страшной казнью. Его и Клошку судили в Алба Юлии и решили колесовать. Крестьяне не верили, что власти могут поймать Хорию. А они поймали и решили протащить закованного в тяжелые кандалы долгие сотни верст от Алба Юлии до Девы и потом обратно, так, чтобы люди видели и слух об этом разнесся. Потом собрали на площади в Алба Юлии шесть тысяч человек из четырехсот девятнадцати сел, и началось колесование. На высокий помост поставили большое колесо. Около него — два палача. Подняли сначала Клошку. Чтобы казнить его на глазах у Хории. Перебили ему руки, ноги. А потом так же Хорию. Со сломанными руками и ногами Хория крикнул последние свои слова: «Умираю за народ!» Палачи разрубили их тела на четыре части и потащили эти страшные обрубки по всем дорогам страны — для устрашения народа.

— А Кришан?

— Есть люди, Петруц, смелые вначале, а потом они не выдерживают боли, не выдерживают мук. Они сами себя ломают. Так и Кришан. В тюрьме Алба Юлии он потерялся, ему стало страшно, что его будут колесовать. Он отвязал онучи от своих лаптей и удавился…

Это была не сказка, а страшная быль. Такого еще никогда не рассказывала ему тетушка Асинефта.

Петру Гроза только потом поймет, почему рассказала ему тетушка эти были. А тогда он по-детски наивно спросил:

— А бог?

— Что ты спрашиваешь?

— Бог, спрашиваю, где в это время был бог?

— Он всегда там. — Она показала на небо. — Он вое видел и все слышал. Он все рассудит…

— Когда? — совсем по-взрослому спросил Петруц.

Молча ушел тогда спать Петруц. Он хорошо помнит, что была темная ночь и перед ним все вертелось и вертелось то колесо, которое убило вождей крестьянского восстания. На протяжении всей жизни спицы этого чудовищного колеса часто мелькали перед взором Грозы, он пытался сквозь них разглядеть, что же кругом делается, думал над тем, как остановить ход этого колеса, как спасти от него людей.

Не раз он возвращался мысленно к тем далеким дням, когда тетушка Асинефта рассказывала ему о пронесшихся над этим краем крестьянских восстаниях. Однажды он искал в старом отцовском доме какие-то бумаги и в глубине орехового комода обнаружил целую стопку пожелтевших ученических тетрадей. В тетрадях оказались стихи. Мелкие, четкие буквы складывались в аккуратные строчки песен, слышанных им из уст тетушки в конце прошлого века. Петру Гроза не мог оторваться от этих простых и добрых строк. Асинефта вырастила троих мальчиков-сирот, заменила им мать. Когда же выбирала она время еще и для стихов?

Строка к строке собрал Петру стихи, с помощью друга, литературного критика, отобрал лучшее, озаглавил «Тайные сокровища», написал предисловие.

«Слово племянника.

Прошло тридцать лет с тех пор, как взрослые отправились в Клуж за «правдой». И они не добыли ее во время процесса «Меморандума». Мы, маленькие, собирались вокруг вас и при свете вечернего огня, который потрескивал в печке, слушали сказки об угнетенном народе и пели вместе с вами песни надежды.

Часто вспоминаю, как прижимались мы к вам, охваченные дрожью, а вы старались вселить в нас какую-то непонятную надежду, веру в будущее, в грядущее воскресение.

Пронеслись годы с их тревогами и беспокойством, а вы все такая же: храните в своей душе любовь к ближнему, верите в будущее народа, постоянно ободряете нас, подымаете наш дух, когда впадаем в отчаяние.

Мы выросли и рассеялись по свету, мечемся по этой жизни и все реже вспоминаем о том, кем вы были и что вы значили для каждого из нас.

Сироты, согретые вами, возмужали, для вас единственной наградой за все стал приход в ваш одинокий и тихий дом шумной ватаги наших сорванцов. Они забегают к вам на каникулах.

Чтобы осталось что-нибудь от сокровища вашей доброты и для наших внуков, я завладел без вашего ведома стопкой запыленных тетрадей, забытых в старом комоде. Я позволил обнародовать сложенные вами стихотворения, эти драгоценные кристаллы вашей радости и ваших страданий. Простите вашему племяннику эту последнюю шалость.

Бэчия, страстная пятнцца 1929 года.

Петру Гроза».

Прошли годы, десятки лет с того вечера, когда вела свой нехитрый рассказ, по своему разумению построенный, тетушка Асинефта. Гроза перечитал тысячи страниц, изучил тысячи и тысячи документов, свидетельств, познакомился с трактовкой этих событий различными историками, прошел по местам, где когда-то прокатились крестьянские войны под предводительством Дожи и Хории, прочитал все, что было к тому времени написано о Разине и Пугачеве, спел много раз вместе с крестьянами неизвестно когда и кем переведенную на румынский язык песню «Из-за острова на стрежень». Как схожа судьба крестьянских войн в разных концах этой земли и в самые различные времена. Он попытался уяснить себе закономерности, по которым развивались эти войны и все как одна терпели крах. Неужели он, Петру Гроза, станет вождем еще одной обреченной на гибель крестьянской войны?

Нет!

Он не желает, чтобы земля, напоенная кровавым потом дедов и прадедов, поливаемая этим же потом сегодня, стала кладбищем для жертв еще одной не увенчанной победой крестьянской войны. А как ему хочется, чтобы его односельчане, крестьяне деревень и одиноких хуторов, рассеянных по этим благословенным природой горам, были счастливы! Он хорошо помнит, как с самого детства ему хотелось, чтобы все крестьяне жили в теплых домах и ели досыта. Он и сейчас, убеленный сединами, помнит, как после рассказов тетушки Асинефты карабкался на самую макушку большого дерева грецкого ореха с густой и пряно пахнувшей листвой. Отец говорил ему с гордостью, что этому дереву больше ста лет. Значит, прикидывал мальчик, это дерево помнит времена Хории! И прислушивался к шуму листвы, может быть, и она, эта листва, поведает ему что-нибудь о тех временах.

Он любил незамеченным сидеть среди ветвей этого дерева и смотреть, как проходят по пыльной дороге крестьяне Бэчии. Днем, в жару, проходили только старики. Они шли медленно, опираясь на палки. Выходили и старухи к скрипучим колодцам, набирали воду и шли с ведрами, то и дело ставя их на землю, чтобы передохнуть. Днем было не так интересно. Всего интереснее было вечером, когда возвращались крестьяне с поля. Они брели усталые, на плечах у мужчин косы и грабли, у женщин — мотыги. Шагали они своими большими босыми ногами, серыми от пыли, и смотрели только в землю.

Такими он помнил с самого детства крестьян своей родной деревни Бэчии. И почему-то запомнились босые ноги крестьян. Когда говорили «цэран» — крестьянин, ему всегда в этом слове слышалось «босой», и перед глазами мелькали тысячи и тысячи больших крестьянских ног, серых от пыли. Позже он услышит не раз, как буржуазные политиканы будут перед выборами льстить крестьянам и лицемерно называть их «талпа цэрий» — основой страны. Но ему слышалось тогда в этом слове «талпа» истинный его смысл: крестьянин называет «талпой» подошву своей босой ноги. Так на самом деле, думал Гроза, по своему действительному положению крестьянство не основа страны, а подошва, которая ступает усталая и босая по пыли и грязи, по снегу и льду зимой и летом, при любой погоде.

Как же сделать из этой «подошвы» страны действительную основу ее?

В Бэчии, в соседних с нею селах, такими же босыми ногами шагали по земле крестьяне-венгры и крестьяне-секуи, крестьяне-немцы и крестьяне-словаки. Все работали на одного хозяина. Работа объединяла всех, горе, вызванное угнетением, объединяло всех. И потому с самого детства Петру Грозе было чуждо любое проявление национализма, любое национальное чванство — большой или малой народности. Он прежде всего видел объединение людей по труду.

Летом 1935 года и в Деву пришла весть о том, что в Москве состоялся VII конгресс Коммунистического Интернационала. Международное коммунистическое движение, учитывая наступление международной реакции, и стремительный, угрожающий человечеству разгул фашизма, и опасность новой мировой войны, мобилизовало свои силы на создание единого рабочего и народного фронта.

Коммунистическая партия Румынии, секция Коммунистического Интернационала, в трудных условиях глубокого подполья организует народ на борьбу с опасностью наступающего фашизма, сплачивает демократические силы страны в единый народный демократический фронт. Огромное внимание уделяют румынские коммунисты «Фронту земледельцев» как одной из массовых организаций трудового крестьянства. Среди активистов компартии, которым в разное время было поручено держать связь с активистами «Фронта земледельцев», были Аугустин Алмэшан, Иосиф Рангец, Петре Константинеску-Яшь, Гаврилэ Бирташ, Иожа Белла, Николае Гольдбергер, Гомбо Самуила, Ион Винце, Ладислав Баньяй, Александру Сенкович, Георге Микле, Ион Майер, Скарлат Каллимаки, Александр Алексе, Константин Трандафиреску, Николае Букуреску и другие. Секретарь хунедоарской уездной организации Компартии Румынии Гомбо Самуила держал непосредственную связь с доктором Петру Грозой.

Весьма примечательно, что Петру Гроза без колебаний шел на связь с представителями компартии, видя в коммунистах верных и надежных союзников. На многочисленные обвинения в печати и на собраниях в том, что «Фронт земледельцев» — организация коммунистическая, а его активисты — «больчевики», центральный орган «Фронта земледельцев» газета «Хория» отвечала: «Пусть будет коммунизм, если коммунизмом называется справедливость, потому что мы знаем — справедливость с нами».

Коммунистическая партия следит за тем, чтобы активисты «Фронта» не замыкались в национальной скорлупе. Первые организации «Фронта» создавались как организации румынских крестьян, в то время как рядом с румынами в одних и тех же селах работали на тех же помещиков трудящиеся других национальностей.

Петру Гроза заключает союз с венгерскими трудящимися и подкрепляет свой шаг самым широким обсуждением этого вопроса во всех организациях «Фронта земледельцев».

В Трансильвании существовал в то время Союз венгерских крестьян и рабочих — МАДОС.

24 сентября 1935 года по приглашению Петру Грозы в его родное село Бэчию приехала делегация МАДОСа, чтобы поговорить со своими товарищами из руководства «Фронта земледельцев» об общих бедах румынского и венгерского крестьянства Трансильвании. Тут, в доме Грозы, делегаты обеих организаций обсуждали, сколько горя и страданий переносят все трудящиеся независимо от того, на каком языке они говорят и в какую церковь ходят слушать обращенные к богу молитвы. Румынский помещик эксплуатирует одинаково жестоко и румынского и венгерского крестьянина: венгерский помещик дерет столько же шкур с румынского крестьянина, сколько и с венгерского. Разницы никакой. И потому как в войне крестьян под водительством Георге Дожи участвовали и венгры и румыны, кат: во время восстания Хории, Клошки и Кришана румыны боролись и гибли вместе с венграми, так и сейчас нужно объединиться. Только не для всеобщей гибели, а для победы над общим врагом. И крестьяне-венгры и крестьяне-румыны говорили в гостеприимном доме Грозы о том, что господствующие классы, умеющие объединиться для эксплуатации и угнетения независимо от национальной принадлежности, сеют национальную рознь с первого дня поступления ребенка в школу.

— До семи лет, до поступления в школу, — говорил делегат клужских рабочих и крестьян Янош Ференц, — крестьянские и рабочие дети дружат, и никто не задается вопросом, какой национальности и какого вероисповедания его товарищ по игре. Но смятение детских умов начинается с того часа, когда ребята переступают порог школы. Тогда румына оскорбят прозвищем «олах», а венгру скажут «эй ты, топор».

Другой делегат — Янош Якоб — говорил, что независимо от того, на каком языке говоришь, если ты бедный, то все время находишься на передовой черте голода. Неутомимый активист «Фронта земледельцев» Груя Петру Моцу с особой решимостью подчеркивал:

— Права народа завоевываются риском и мученичеством. Мы не должны бояться преследований.

Другой крестьянский активист, из области Банат, с болью рассказывал: в деревнях уже стало правилом, что сборщики налогов сдергивают одеяла со спящих крестьянских детей, что полиция избивает и арестовывает активистов «Фронта земледельцев», с презрением клеймит их словом «больчевик».

— Правящая прослойка, — говорил он, — оторвалась от низов и все с большей ненасытностью заграбастывает капиталы. Будем же бороться за наступление того времени, когда эта прослойка не сможет больше владеть ни капиталом, ни быть во главе народа, который она так подло предала.

Об этой правящей прослойке Петру Гроза беседовал с клужским журналистом В. Мунтяну. Беседу эту опубликовала 25 мая 1935 года издававшаяся в Клуже газета «Адевэрул».

— Думаю, что будет чрезвычайно интересно узнать прежде всего, как видит человек вашего диапазона современный профиль нашей руководящей верхушки.

Гроза посмотрел на журналиста с горечью, нахмурился и ответил:

— На экране нашей общественной жизни не вижу ничего, кроме насквозь фальшивой политической интеллигенции. Она не шагнула дальше постоянных компромиссов, не поднялась до уровня требований исторического момента. На уровне требований истории остались только массы.

Гроза достал блокнот, стал перелистывать страницы.

— Прошу вас, запишите дополнение к ответу. Прочту сделанную мною запись по поводу двадцать восьмого февраля, когда власти, интеллигенция и пресса «праздновали» стопятидесятилетие со дня восстания Хории, Клошки и Кришана: «Эти руководители революции отсюда, из уезда Хунедоара, и мы живем вместе с их наследниками, которые очень напоминают Хорию, Клошку и Кришана. Если бы мы не знали, что со времени той революции прошло уже сто пятьдесят лет, то должны были бы поверить, что те, вчерашние, — это сегодняшние. Для них ничего не изменилось. Почему тогда такой праздник и такое звонкое веселье устраивает румынская интеллигенция, в жизни которой все же кое-что изменилось? Эксплуататоры тех крестьян, мадьярские графы и бароны, низвергнуты. Но на их место воцарились мы, банкиры, адвокаты и политиканы. Смена очень удачна, счастлива, и причина праздника становится понятной. Но когда подумаешь о бесчисленной массе крестьян, преследуемой банками, финансовыми агентами, избиваемой жандармами и разоряемой экономическим кризисом, поймешь, почему же она, эта масса крестьян, полностью отсутствует на этом шумном, праздничном шабаше». — Гроза закрыл блокнот и добавил к прочитанному: — Следовательно, интеллигенция, занятая сегодняшней политикой, довольствуется имеющимся достатком и полностью забывает о том, что за кулисами сцены, на которой опытные артисты играют уверенно и азартно, эксплуатируемые миллионные массы с ненавистью сжимают кулаки. Это кулаки народа, он перестает любоваться головокружительными номерами политических акробатов и переходит к реальным действиям, в чем вы имели случай убедиться.

— Как вы оцениваете ориентацию румынской общественной жизни? — спросил корреспондент.

— Люди ищут новые лозунги, потому что и у политики имеются сезоны. Дух подражания не ограничивается только пиджаками. Некоторые стремятся быть модными, рискуя оказаться смешными или даже пережить трагедию. Поскольку в некоторых странах сейчас в моде фашизм и гитлеризм, нет ничего удивительного в том, если и у нас появятся подражатели. И никто не должен быть захвачен этим врасплох. Нельзя требовать перспективной борьбы и изучения глубинных явлений общественной жизни от оппортунистической интеллигенции. Сегодня ей дают правые — она будет с ними. Завтра перестанут давать — она пойдет с левыми. Жалкие люди. И не посочувствуешь даже…

— Думаете, что фашизм и гитлеризм смогут утвердиться?

— К сожалению, на некоторое время — да. Это печальный факт. Но фашизм и гитлеризм научат кое-чему и нас. Говорят, что у фюрера заболевание горла. Ничего удивительного после четырнадцати лет беспрерывной болтовни. Диспропорция между теориями и речами, с одной стороны, и достижениями — с другой, так велика, что мы смотрим на все это скептически и опасаемся, как бы этот опыт с массами, с тевтонскими в особенности, не привел лишь к одному-единственному исходу — к войне. А может быть, выступая перед чернью, они другого и не добиваются?

— Как вы оцениваете формулу «нумеру с вала-хикус»?[31]

— У меня нет слов для того, чтобы заклеймить позором деятельность господина Вайды, который выносит национальную идею на ярмарки, размахивает ею как векселем. Национальная идея, разрекламированная и разукрашенная в подобных формах и фразах, теряет свой истинный смысл.

В связи с деятельностью валахистов я подчеркну лишь то, что народные массы вычеркнули из своего словаря слово «национальный», потому что благодаря своему происхождению, отношению к жизни и своей роли в государстве они не нуждаются в афишировании национального характера, не извлекают из этой идеи какую-либо выгоду для себя… Два слова — «национальный» и «патриотический» — стали сейчас очень схожими, и уважающий себя человек избегает этой общей банальной терминологии.

Петру Гроза высмеивает национализм. Это дает ему возможность шире смотреть на мир, видеть его завтрашний день, видеть мирную семью свободных народов. И это очень красноречиво проявилось в его рассуждениях на встрече с представителями МАДОСа. Здесь он еще более определенно говорил о том, что реальна угроза фашизма, что нужно объединиться, чтобы преградить ему путь.

«Фронт земледельцев», подчеркивал он, естественно, не может обеспечить концентрации всех патриотических сил против общего наступления реакции. «Мы не можем заменить понятие «страна» понятием «крестьянство», как это пытаются делать сторонники крестьянского государства. Мы не отрицаем города. Мы хотим бороться, объединенные с городом, понимая, что город — это широкие производительные массы во главе с промышленными рабочими, с интеллектуальными работниками».

На встрече в доме Петру Грозы в Бэчии было решено, что утром 3 ноября 1935 года в зале городского театра Девы, там, где 8 января 1933 года состоялось памятное собрание крестьян уезда Хунедоара, соберутся румынские крестьяне и представители рабочих и крестьян-венгров. И 3 ноября 1935 года впервые в истории крестьянского и рабочего движения страны был подписан документ, имевший принципиальное политическое значение, документ братства между румынскими и венгерскими трудящимися.

Это замечательное собрание заявило, что перед лицом военной опасности, перед лицом новой мировой бойни, к которой злобствующий фашизм империалистических, антидемократических государств гонит трудящееся большинство, нужно поднять несокрушимую стену единства трудящихся всех национальностей.

«Мы, — говорилось в документе, — являемся решительными противниками любых попыток провоцировать вооруженные конфликты между народами, а также проповеди расовой ненависти, фальшивых лозунгов. Мы будем действовать незамедлительно против всех попыток врагов мира попирать гражданские и конституционные свободы. Будем бороться против военного положения и цензуры, поощряющей демагогию и разнузданную пропаганду тех, которые оседлали с выгодой для себя национальную идею и задушили свободу мысли и печати, а также свободу собраний — единственное оружие самозащиты масс, постоянно находящихся под угрозой властей. Мы объединенными силами решительно требуем прекращения этого чрезвычайного положения, ставшего сейчас постоянным, и возврата к конституционному режиму, к свободным выборам».

«Фронт земледельцев» и МАДОС заявили о решительной поддержке идеи создания народного демократического фронта против любых попыток установления диктатуры в стране и призвали все трудящиеся слои города и деревни выступать едиными рядами против политических партий, разжигающих национальную рознь и ненависть.

«Бэчийское соглашение», под таким названием оно вошло в историю демократического движения Румынии, встретило горячее одобрение самых широких слоев трудящихся Румынии. Не было демократической газеты, которая не сообщила бы об этом своим читателям. К Петру Грозе приходили ежедневно десятки писем одобрения, многие организации трудящихся заявляли о своем присоединении к соглашению, о своем желании быть в рядах единого демократического фронта страны против наступления реакции.

Центральный Комитет Коммунистической партии Румынии призывал народные массы идти в одних рядах с теми, кто выступает с общей платформой антифашистской борьбы. Пресса, направляемая компартией, подчеркивала, что «Бэчийское соглашение» является добрым началом. Оно должно стать примером на пути к созданию народного демократического фронта, основу которого составляет пролетариат, доказавший борьбой свое стремление солидаризироваться с крестьянством.

На собрании в театре и в своих последующих выступлениях Петру Гроза предвидел, что «попытка концентрации правых сил вызовет еще большую концентрацию демократических сил — рабочих, крестьян, всех других заинтересованных социальных категорий».

«Исторические» партии царанистов и либералов и власти, направлявшие страну к открытой диктатуре, напуганные размахом борьбы народных масс за создание единого демократического фронта, усиливают, как никогда, репрессии. В дни, когда назначались собрания трудящихся деревни, они объявляли выход на так называемую престацию — обязательные общественные работы, равные мобилизации. Отказ от выхода на престацию карался арестом и избиением.

Коммунистическая партия Румынии призывала рабочих, крестьян, ремесленников выступить против репрессий, она продолжала разъяснять массам через левую печать, что «в атмосфере волнений, вызванных фашиствующими силами и диверсионными группами не без поддержки правительства, собрание румынских и венгерских крестьян горит как яркий маяк, показывая пример братского единения между народами, являет собой ответ на шовинистическое безумие и указывает единственный путь для трудящихся масс Румынии — объединение в единый народный антифашистский фронт».

Следующим шагом на пути создания Народного фронта было соглашение между Демократическим блоком[32] и группой левых социалистов во главе с К. Поповичем. На призывы компартии ответили организации Демократического блока и левых социалистов. После совещания 8 ноября 1935 года эти организации приняли 26 ноября предложение Центрального Комитета Румынской компартии заключить соглашение о совместной антифашистской борьбе.

6 декабря 1935 года в дом Петру Грозы в Деве приехали гости из Бухареста. Это была делегация Демократического блока. Ее возглавляли известные борцы против фашизма и реакции, активные учредители общества «Друзья СССР»[33] Петре Константинеску-Яшь и Скарлат Каллимаки.

Петру Гроза обрадовался гостям. Предстояло ответственное собрание четырех демократических организаций страны, которые должны были заявить во всеуслышание о новой акции — о дальнейшем расширении базы антифашистского фронта. Гроза почти до утра говорил со своими гостями о судьбах страны, рассказывал им о том, как развиваются здесь организации «Фронта земледельцев». Он гордился тем, что «Фронт земледельцев» — творчество самих крестьянских масс. Все буржуазные партии Румынии создавались сверху вниз. Тот или иной политический деятель советовался со своими друзьями, подбирал себе единомышленников, заранее определял, чем они будут заниматься в руководстве партии, а затем и в… правительстве; когда уж все решалось, начинали «создавать» партию. Так росли эти партии, одна другой лживее и демагогичнее. Отличие «Фронта земледельцев» от всех легальных политических партий Румынии состоит в том, что он создан самими крестьянами, снизу вверх. Крестьяне собрались и сами выдвинули своего руководителя, попросили его быть председателем организации и обусловили при этом, что он как председатель не имеет права навязывать свою волю организации, крестьяне сами решают, от него требуется только совет, совет человека грамотного, знающего историю, законы государства и законы земли.

Гости рассказали Грозе о жизни столицы, где, как и раньше, кипят страсти и идет та же борьба вокруг «казана с мясом», о которой ему хорошо известно и которую хорошо видно и отсюда.

Когда Гроза говорил о местных активистах «Фронта», лицо его озарялось. Он не мог сдерживать своего восторга, рассказывая об этих богатырях, о людях, получивших воспитание и образование «у самой матери-земли». Самое главное, говорил Гроза, что они, эти настоящие мудрецы, никогда не предадут друг друга и никого. Им чуждо и противно всякое притворство, неискренность, бесчестность. «И диву даешься, — продолжал Гроза, — откуда берется столько бесчестности у так называемой протипендады[34], она в конечном счете тоже когда-то была близка к земле; откуда она восприняла эти противные земле качества?»

В прессе, освещавшей в то время жизнь «Фронта земледельцев», часто встречаются рассказы о Ромулусе Зэрони, Мироне Беле, Ионе Мога Филерю и многих других близких сотрудниках Петру Грозы по «Фронту». Из скупых рассказов вырастают образы крестьянских вожаков, чья прирожденная мудрость, смелость и бесстрашие вызывают восторг.

На встрече с представителями Демократического блока выступил крестьянин Георге Банчу из Стрея.

— Господа представители со всех концов страны, — начал он, — я говорю вам, что мы очень рады и даже веселы по тому поводу, что видим вас лично и разговариваем с вами. Потому что в газетах видели ваши имена и портреты, а вот лично не приходилось видеть. Сегодня у меня удобный случай поведать вам о том, что в уезде Хунедоара существует семя. Но это не то семя, которое сеют весной и осенью… Наше семя высевается сотни лет кряду… И это семя лежит в земле, лежит, а потом дает удивительный росток. Такой росток оно дало сто пятьдесят лет назад: Хория, Клошка и Кришан. Второй раз это семя дало росток восемьдесят лет назад — Аврам Янку. Народ тогда был несчастен и сердит, как и сегодня.

Сейчас, господа, когда страданиям земледельцев нет конца и краю, наше семя дало новый росток. Родилась организация «Фронт земледельцев»… Мы создали свою организацию не потому, что нам делать нечего, не потому, что мы гуляем-пляшем и не знаем, куда деваться от веселья. Нет!

Мы организовались потому, что уже прошло семнадцать лет с тех пор, как политические партии проткнули нас своими ножами. Уже семнадцать лет, как мы носим эти ножи в сердцах своих, и причиняют они нам страшные страдания. И приходит партия к власти, хватает нож за рукоятку и обещает, что если будем голосовать за нее, то она избавит нас от этого ножа, от этого страдания. Они хитрые, эти партии. Пока борются за наши голоса, вытаскивают нож из раны, но не совсем. Только чуть-чуть. А получат голоса, придут к власти — загоняют ножи еще глубже. А сейчас политические партии нанесли нам такой удар, что нож достал своим острием до самого костного мозга[35]. Страдания умножились, но из них родилась организация «Фронт земледельцев». И она как виноградная лоза — сколько бы ты ее ни срезал, она все растет и растет и еще больший урожай приносит. Потому что, если классовые враги уничтожат меня или любого из нас, за нами — сотни и сотни тысяч!»

Вскоре после собрания в доме Грозы все его участники поехали в село Цебя. Там под огромным дубом, носящим имя вождя крестьянской революции 1784 года Хории, похоронен Аврам Янку, один из вдохновителей революции 1848 года. Там же, рядом с могилой Аврама Янку, могила одного из предков Петру Грозы, народного трибуна Симеона Грозы. Представители румынских крестьян дали здесь клятву нерушимого союза с рабочим классом страны, с его коммунистическим авангардом. Они пророчески говорили о том, что придет время, когда смердящие трупы лживых политических партий будут навечно закопаны, чтобы не оскверняли землю, которую крестьянин пашет, и не отравляли воздух там, где трудится рабочий со своим молотом, сокрушающим сталь.

Собрание под дубом Хории в Цебе было символическим. Оно показало всей стране, что жив дух непримиримости к угнетателям и социальной несправедливости.

Вечный союз серпа и молота, провозглашенный родиной Великой Октябрьской социалистической революции, подтверждал и здесь, в этом крае героических традиций борьбы со злом, свою могучую силу и непреодолимость.

Петру Гроза вернулся домой окрыленным. Он вдруг с новой силой понял, что все, что мучило его в бессонные ночи, что носил он с собой в бесконечные прогулки к вершине крепости Девы, все, о чем он говорил про себя и вслух со своими соратниками по «Фронту земледельцев», — все это свершилось сегодня.

Нет, сказать, что все, — это неверно. Это он понимает. Но свершилось то великое, чего в истории страны еще не было.

Он вспомнил, что писал относительно союзников организации крестьян несколько лет назад: «Первым нашим добрым спутником должен быть индустриальный рабочий, эксплуатируемый так же, как и мы, тем же капитализмом. Вторым нашим товарищем должен быть рабочий умственного труда, то есть интеллигент. Я подчеркивал по другому поводу, что крестьянство не может жить без интеллигенции. Сегодня интеллигенция сплошь и рядом терпит те же беды, что и мы, а завтра своей организованностью и борьбой мы добьемся лучшей доли и для себя и для них. Еще есть у нас один очень ценный помощник — это кризис. Его углубление приведет к пробуждению всего крестьянства и к краху всех врагов народа».

Свершилось!

Сегодня был скреплен на деле союз рабочего класса Румынии с трудовым крестьянством, союз трудящихся румын с трудящимися венграми против единого врага трудящихся всех национальностей — против капиталистов и помещиков. И вместе с рабочими и крестьянами идут представители прогрессивной интеллигенции. Профессор Константинеску-Яшь, принц Скарлат Каллимаки…

Единый фронт!

Если суметь распространить его на всю страну, если суметь распространить его на всю Европу, на всю землю! Куда денется тогда фашизм? Куда денутся капиталисты?

Но до этого еще так далеко. Сколько будет предательств, сколько будет виляний, сколько демагогии…

Петру Гроза не был утопистом, он был достаточно реалистически мыслящим политиком и понимал, что для осуществления этого фронта в пределах Румынии потребуется колоссальная борьба не только «Фронта земледельцев» и Демократического блока, потребуется преодолеть не одно препятствие. Но как бы трудно ни было, начало уже есть. Первый в истории Румынии союз рабочего класса и крестьянства!

То, чего не хватало прежним выступлениям крестьянства страны (и не только Румынии, но и многих других стран), обретено сегодня в Цебе, под кроной исторического дуба.

Понимают ли это все его товарищи? Поймут ли это политические деятели других идейных направлений?

Время и события показали, что товарищи Грозы по «Фронту земледельцев» не только это понимали, но и самым активным образом старались распространить идеи единого фронта на всю Румынию.

Подписанное в Цебе соглашение намечало минимальную программу действий и первоочередные задачи: борьба против опасности наступления фашизма; борьба против военного положения и жесткой цензуры; за свободу печати и собраний, за облегчение налогового гнета, предоставление женщинам и молодежи равных трудовых прав; амнистия для всех политических заключенных — революционеров и антифашистов; пресечение деятельности фашистских банд. Организации, подписавшие соглашение, выступали решительными сторонниками мира, требовали прекращения подготовки к войне. Они подчеркивали, что идут по пути «осуществления знаменательных исторических мероприятий: установления боевым путем режима свободы и реальной демократии…». Соглашение подчеркивало, что оно «основывается на волнениях и действиях рабочего и крестьянского большинства, которое полно решимости противостоять любыми средствами любой реакционной диктатуре». Соглашение призывало весь трудовой народ страны и все организации: радикально-крестьянскую, национал-крестьянскую, социал-демократическую и социалистическую партии, все ассоциации ремесленников, торговцев, служащих, пенсионеров и интеллигентов, а также все рабочие политические и профсоюзные организации присоединиться к создателям первого ядра единого фронта, для того чтобы «на час раньше осуществить настоящий народный фронт всех демократических сил Румынии — единственный залог успешной борьбы за свободу и мир».

Подписание «Цебского соглашения» было горячо встречено прогрессивной общественностью страны. «Путь великих достижений на платформе Народного фронта открыт», — писала газета «Ынаинте» («Вперед»).

19 декабря 1935 года в Бухаресте по инициативе Центрального Комитета Румынской компартии встретились представители Демократического блока, «Фронта земледельцев», Фронта демократических студентов и МАДОСа. Здесь было решено создать координационных! комитет для дальнейшего расширения народного антифашистского фронта. Были посланы новые письма руководству социал-демократической и национал-царанистской партий. Петру Гроза послал в Бухарест для переговоров с руководством национал-царанистской партии одного из самых близких своих сотрудников, мудрого и дальновидного крестьянина Ромулуса Зэрони. Зарони вел переговоры откровенно и требовал от руководства этой «исторической» партии ясного ответа: пойдет ли оно на общие действия против наступления реакции и фашизма в стране или нет?

Свойственные руководству царанистов двурушничество и виляние проявились и здесь.

— Маниу и его ребята проведут нас, — сказал Зэрони Петру Грозе после этих переговоров.

Неясную позицию заняло тогда и оппортунистическое руководство социал-демократической партии.

Петру Гроза понимал, что в создавшейся обстановке нужно действовать смело и решительно, не упуская из виду ни одной детали, ни одной возможности для возведения преграды на пути наступающей реакции.

В таких условиях шла подготовка к парламентским выборам 1936 года. «Фронту земледельцев», завоевавшему к этому времени большую популярность, нужно было решиться, как быть, — выступить на выборах самостоятельно или вступить в союз с национал-царанистской партией, для того чтобы избрать общего кандидата от Народного фронта.

Примечательно заседание Центрального Комитета «Фронта земледельцев», на котором обсуждался этот вопрос.

Петру Грозе была известна позиция ЦК Румынской компартии относительно тактики Народного фронта на выборах. В условиях общего наступления реакции ни одна из левых партий не могла рассчитывать на успех. В это время крайние фашиствующие элементы создали организацию со звонким названием «национал-христианская партия». Ее возглавлял трансильванский поэт, известный доктору Петру Грозе деятель Октавиан Гога. Еще будучи студентом, в самых ранних своих стихотворениях Октавиан Гога воспевал все румынское, мечтал о том времени, когда свободная румынская нация выйдет на широкий исторический простор и не будет испытывать унижения и оскорблений. Бесконечное любование всем национальным, пропаганда чистого, рафинированного национализма привели Октавиана Гогу к созданию этой так называемой национал-христианской партии по типу национал-социалистской партии Гитлера. Национальной, да еще и христианской! Это для того, чтобы иметь возможность привлекать в ее ряды только румын, православных крестьян. Ни другой национальности, ни другой религии.

Демагогия, расовая ненависть к гражданам другой, нерумынской нации, оголтелая проповедь исключительной роли румын — все это составляло арсенал гогистов. Петру Гроза с отвращением отвернулся от Октавиана Гоги, сменившего перо поэта-националиста на гитлеровскую свастику, и с презрением наблюдал за его участием во всеевропейском фашистском шабаше. Особое презрение Грозы к Гоге вызывалось еще ложью и клеветой шумного поэта, пытавшегося во что бы то ни стало выйти на политическую арену «вождем». Крестьянские массы Трансильвании презирали сейчас своего бывшего кумира и ни разу не избрали его своим депутатом в бухарестский парламент. Гога злобствовал, он клеветал на «Фронт земледельцев» и на его председателя. Зная хорошо, с какой ненавистью относятся к коммунистам правительство и правящие партии, он доносил на «Фронт земледельцев», утверждая, что «видел в свой бинокль в Цебе Бела Куна. И Петру Грозу — рядом с известным венгром, проживающим в Деве со специальной целью».

В 1936 году депутат от уезда Хунедоара Митицэ Константинеску был назначен управляющим Национальным банком. По существовавшему избирательному закону высшие правительственные чиновники автоматически выбывали из депутатов сразу же после получения назначения. Таким образом, оказалось свободным место депутата в парламент от уезда Хунедоара. Правительство назначило на 18 февраля частичные выборы.

«Фронт земледельцев», следуя тактике единого фронта, решил не выставлять на этих выборах своего кандидата, а выступить вместе с национал-царанистской партией, находившейся в оппозиции к правящей либеральной партии. 14 января 1936 года состоялось заседание уездного комитета «Фронта земледельцев» для обсуждения этого вопроса. Был подготовлен проект письма руководству национал-царанистской партии, и Груя Петру Моцу огласил этот проект.

«Мы находим принципиально необходимым немедленное создание единого фронта всех демократических групп и организаций для предотвращения опасности установления диктаторского режима и защиты закрепленных конституцией прав народа от общего врага… «Фронт земледельцев», привыкший смотреть на реальность исторических фактов со всей последовательностью, готов ориентировать всю свою организацию на поддержку на частичных выборах в уезде Хунедоара общего кандидата Единого фронта, назначенного специально для этого созданным комитетом из представителей всех групп — участниц этой акции. Если этот комитет сочтет необходимым назначить кандидата, не состоящего в «Фронте земледельцев», мы уступим этому кандидату свое место и окажем ему поддержку на выборах».

— Я встретился недавно в Клуже с руководителем национал-царанистской партии Юлиу Маниу, — сообщил Гроза своим товарищам. — Он сказал мне буквально следующее: «Господин Гроза, не будем больше драться на политической почве, а договоримся, как быть, чтобы вместе защитить румынскую демократию, потому что, если будем только счеты сводить друг с другом, многое потеряем». Я ответил ему: «Господин Маниу, принимаю с удовольствием ваши слова и подписываюсь под ними, только нужно при этом учитывать вот что — вы сказали эти слова не Петру Грозе, а «Фронту земледельцев». Если царанистская партия понимает необходимость бороться вместе с нами за свободу народа, если это понимание приведет ее на наши позиции, тогда я подписываюсь с удовольствием. Но подождем немного, посмотрим, что ответят на это земледельцы!»

Заседание и было созвано для того, чтобы услышать, что скажут руководители «Фронта».

Проследим за дальнейшим ходом этого заседания Центрального Комитета «Фронта земледельцев».

— Вы поставлены перед необходимостью принять трудное решение, — говорил Гроза. — «Фронт земледельцев» — массовая организация, которая до сих пор твердо стоит на правильном пути, понимает, что надо вести последовательную борьбу без всяких виляний. Это правильно. Но не менее правильно и то, что мы находимся в критических исторических обстоятельствах. Мир сегодня стоит у водораздела, по обе стороны которого действуют огромные политические силы — правые и левые. Правые означают — фашизм, террор, диктатура. Носители этого — Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, Гомбош в Венгрии. Левые означают — защита гражданских свобод и обеспечение человеческого существования народных масс. Мы должны выбрать, по какую сторону водораздела будем находиться.

Руководитель «Фронта» разъяснил еще раз, как он понимает этот избирательный союз. В результате выборов будет избран не кандидат национал-царанистской партии, а кандидат от Народного фронта.

Крестьянин Ион Мога:

— Нужны точные формулировки, и их необходимо выполнять со всей строгостью.

Аурел Филимон:

— Вчера вечером местная организация «Фронта земледельцев» района Девы рассмотрела во всех аспектах предложение о союзе с царанистами. Организация за этот союз, если царанисты согласны, чтоб не рассматривать выдвигаемого кандидата как кандидата от их партии, если согласны одобрить линию демократического Фронта во время выборов в Хунедоаре.

Крестьянин Дэнуц Шотынга:

— В политическом товариществе нужна очень большая осторожность. Неужели господин Михалаке[36], который занимался в Риме изучением устройства фашистского государства, согласится не фальсифицировать демократию, как сфальсифицировал Константин Великий христианство? Мы не желаем во время каких-то частичных выборов замарать знамя «Фронта земледельцев». Смысл моего предложения сводится к тому, чтобы идти на соглашение даже с национал-царанистами, поддержать их на выборах, но чтобы мы сохранили полностью свою самостоятельность и никак не отвечали за последствия возможных дальнейших действий этой партии.

Надо думать, что труднее всего было выступить на этом заседании Мирону Беле. Он уже прославился как один из наиболее активных и бесстрашных руководителей крестьян этого края, и на крестьянских собраниях по обсуждению кандидатур на предстоящих выборах чаще всего называлась его кандидатура в парламент.

— Когда я вступил в борьбу за права крестьян, то не думал, что веду эту борьбу за депутатское место. И сейчас, когда многие назвали меня, я отказываюсь от этого места, понимая, что дело, за которое мы боремся, выше депутатского кресла… Мы объединяемся потому, что над нами висит опасность фашистской диктатуры. Мы за Народный фронт во всей стране. Этот фронт должен дать нам всем большую свободу. Я такой же крестьянин, как все вы. Борюсь вместе с вами… Сегодня мы должны выбрать между свободной жизнью и жестокой смертью. Что касается объединения с царанистамп, у меня одно важное уточнение: господин Гицэ Поп[37] не является кандидатом национал-царанистской партии, а кандидатом от Народного фронта. Национал-царанистская партия должна заявить, что она становится левой партией. Господин Юлиу Маниу должен сейчас показаться, приехать к нам в Хунедоару и заявить открыто, что он за Народный фронт.

Георге Микле:

— Его величество капитал разгуливает перед нашими глазами, бьет кулаком себя в грудь и рычит: я хаос, я диктатура, кто посмеет помериться со мной силами? Это Голиаф современной реакции, а Народный фронт подымет против него не камешек, а неприступную скалу.

Иустин Поруциу (Клуж):

— Не забывайте, что на вас устремлены взоры и думы многих. Героические крестьяне Хунедоары крепко держат в своих руках факел справедливости свободолюбивого и человечного румынского народа. Мы убеждены, что пламень этого факела распространится на всю страну. Народный фронт будет создан!

На этом заседании по предложению Петру Грозы была единогласно принята резолюция о совместном выступлении «Фронта земледельцев» на частичных выборах с национал-царанистской партией.

И тогда в гостиницу «Ориент», где ожидали представители национал-царанистов, явился делегат земледельцев и пригласил их на заседание «Фронта».

Когда пришла делегация царанистов, Петру Гроза сразу же заявил, как он выражался, «без задних мыслей, без всяких темных мест, чтобы все сразу же было ясно»:

— Хочу еще раз уточнить одну весьма важную деталь. Этим решением о союзе на выборах мы не переходим в национал-царанистскую партию, и национал-царанистская партия не объединяется с «Фронтом земледельцев». Мы понимаем дело так — поддерживаем кандидатуру господина Гицэ Попа во имя великой идеи румынской демократии. С этого момента он больше не кандидат от партии, в которой состоит, а кандидат демократического фронта. Мы поддерживаем его в надежде на то, что в дальнейшем не будем больше отделять землепашца от рабочего, а все вместе составим гранитный блок защиты демократии и свободы.

Представители национал-царанистской партии, и особенно сам кандидат в депутаты Гицэ Поп, заявили о своем согласии выступить вместе и даже огласили программу (приемлемую для «Фронта земледельцев») из семнадцати пунктов. Они подчеркивали, что решение о совместном выступлении на выборах в Хунедоаре утверждено Центральным Комитетом национал-царанистской партии.

«Мы боремся против попыток установления режима, противного интересам народа, — утверждали они. — В действиях правых партий народ видит опасность диктатуры, видит врага, который пытается отобрать у народа последние гражданские свободы».

Создание Народного фронта представляло собой серьезную опасность для буржуазно-помещичьего режима Румынии. И стражи этого режима, не гнушаясь фальсификаций, провокаций, распространения клеветы и всяких небылиц, перешли в контрнаступление. Они запугивали население коммунистической опасностью, Октавиан Гога перебрасывал в Хунедоару банды своих вооруженных головорезов.

И, несмотря на все это, по призыву «Фронта земледельцев» 9 февраля 1936 года в Деву снова вошли колонны крестьян, чтобы выразить свою поддержку идее Народного фронта. На этот раз вместе с крестьянами пришли рабочие восьми рабочих центров страны, их возглавлял руководитель Демократического блока профессор Петре Константинеску-Яшь.

Демонстрация в Деве явилась решительным ответом сторонников Народного фронта на провокации фашистов и реакционеров. Издеваясь над руководителем национал-христианской партии Октавианом Гогой, который вел очень шумную избирательную кампанию под лозунгами чистого «ромынизма», Ион Мога Филерю говорил:

— Господин Гога воспевал некогда драму нищего народа, который стучится то в одни, то в другие ворота, эта песня казалась искренней, а сейчас поэт скомпрометировал ее, потому что сам ходит под воротами миллионеров и рекомендует нам новый режим крепостного права. Горы, хранящие в своих недрах золото, о котором когда-то пел Октавиан Гога, идут сейчас на борьбу не вместе с ним, а вместе с нами, против него.

Впервые здесь, на площади в Деве, выступал Петре Константинеску-Яшь, испытанный коммунист, видный борец за демократические свободы. Он говорил о том, что нынешний момент характеризуется расширением демократического фронта по всей стране.

— Меня предали суду за мою борьбу, лишили университетской кафедры. Но меня не запугаешь — борьба за социальную справедливость — это самая высокая моя кафедра!

Петру Гроза был рад за своего друга. Эти тысячи людей, которые слушают его, пойдут по селам, по своим домам и распространят слово правды. Это будет еще одна победа «Фронта» и его, Петру Грозы, победа.

Принимается решение.

«Мы требовали и требуем мира для народов, мы против тех, кто разжигает ненависть, толкая людей к войне, размахивая знаменем вражды во имя Христа. Их лозунг: «Бейте их и плюньте в лицо тем, которые придерживаются иного мнения!»

Рабочие и крестьяне Хунедоары!

Капиталисты и их слуги хотят установить в нашей стране фашистскую диктатуру, подготовляемую правыми партиями и либеральным правительством, они хотят выжать последние силы из трудящихся масс и ликвидировать последние демократические свободы. Банды Гоги и Кузы, вооруженные на средства наших врагов, хотят привести к власти гитлеровскую диктатуру и втянуть страну в войну на стороне реваншистских государств. Перед лицом этой опасности рабочие и крестьяне, как и все те, которые честно трудятся и страдают, должны объединиться по всей стране в широкий Народный фронт».

Петру Гроза видел, как тысячи и тысячи людей принимают это решение, и подумал, как будет замечательно, если по всей стране, во всех городах и селах Румынии подымется эта грандиозная сила, подымется на борьбу, не считаясь ни с какими запретами, ни с какими шумными выходками гогистов и кузистов! Как было бы грандиозно, если бы весь народ на земле поднялся вот так, независимо от национальности, все как один, как братья по труду пошли бы на эксплуататоров…

Но, как всегда, после такого минутного подъема брал верх холодный рассудок. Гроза представлял, какие опасности подстерегают борцов за свободу на каждом шагу, и самая страшная опасность — подлое предательство. «Неужели они предадут? — думал он о царанистах. — Предадут меня — ладно, переживу, но неужели они предадут вот этих, простых и честных людей, проходящих сейчас стройными рядами мимо нехитрой трибуны на главной площади города Девы?»

И перед его глазами снова вставал Октавиан Гога. Талантливый поэт, интересный собеседник, человек, знающий крестьянскую душу и воспевший ее в своих стихотворениях. Сколько стихотворений Гоги знает наизусть Гроза! Скольких людей способны поднять на борьбу талантливые, зажигательные строки! Грозу в прежних беседах с Гогой беспокоили его чрезмерные ноты национального» Гроза однажды сказал ему, что это выражение национального духа, порой бахвальство предками и их героическими делами, победами приводит к умалению чисто человеческих чувств людей другой национальности. Видя, что Гога молчит, Гроза сказал: «Когда знаешь, что у тебя очень красивая жена, ее не надо безудержно хвалить на людях, даже среди друзей. Ведь у кого-нибудь из них жена может оказаться не слишком красивой… Когда без конца и без меры хвалишь что-нибудь свое, обязательно умаляешь кого-то другого». Октавиан Гога и этого не услышал, он был занят своими думами, чужое мнение его не интересовало. Болезненное увлечение национальным и привело его к созданию своей национал-христианской партии.

И сейчас, когда по улицам Девы проходили демонстранты в поддержку Единого фронта, гогисты собирались небольшими группами на окраинах города, разворачивали свои стяги с фашистскими знаками.

До чего же ты докатился, Тави[38]!

Не так уж далек тот час, когда Тави, Октавиан Гога, поедет на консультацию к Гптлеру и к Риббентропу. Ему нужен был опыт для миссии, о которой даже Петру Гроза не мог догадаться.

Против идеи Народного фронта ополчилась вся реакция. После массовой демонстрации в Деве, видя, что создание фронта неизбежно, реакция предпринимает попытки прямого подкупа активистов «Фронта земледельцев». Настоящую сенсацию произвела весть о том, что к председателю организации «Фронта земледельцев» района Хунедоары Ромулусу Зэрони пришла группа агентов и предложила сто тысяч лей в случае, если он согласится выставить свою кандидатуру на выборах по отдельному от Народного фронта списку.

Ромулус Зэрони постучался к Петру Грозе. Пошли на прогулку по знакомой тропинке к вершине крепости.

— Они мне говорят: «Давай соглашайся идти по другому списку. Вот сто тысяч. — И один из них показал большую пачку тысячных бумаг. — Нам нужна голова для списка». — «Могу дать одну баранью голову», — ответил я.

— А кто же они? — поинтересовался Гроза.

— Как я понял, это люди Арджетояну. Из аграрной лиги. Им тоже хочется выступить, выделиться…

— Не только выделиться, дорогой мой друг Ромулус, — ответил Гроза. — Тут дело гораздо глубже. Речь идет о попытке сорвать любыми путями Народный фронт. Вот послушай.

И Гроза стал объяснять Зэрони, что на частичных выборах считается избранным тот кандидат, у которого большее количество голосов.

— Хоть он и не получит, допустим, абсолютного большинства, все равно считается избранным. Отдельная кандидатура отколовшегося от «Фронта земледельцев», как бы там ни было, все равно какое-то количество голосов отвлечет. И тогда что? Тогда станет меньшим количество голосов общего кандидата. А кандидат от правительственной партии при помощи еще нескольких умелых операций становится избранным. Понятно?

— Да, понятно, только не на того напали. Я им сегодня устрою. Устрою веселую жизнь. Наши друзья узнали, что все эти охотники за голосами заняли в гостинице Девы девять комнат… Они попытаются все же найти кого-нибудь… Они ведь могут напасть на какого-нибудь жадного до денег и не из наших активистов.

— Нет, нет, — ответил Гроза, — им нужна личность, им нужна известная фамилия одного из руководителей «Фронта»…

— Тогда они никого не найдут.

— Я тоже так думаю, только все равно надо дать им понять, что с фронтистами играть не так легко.

На второй день несколько демократических газет Бухареста напечатали сенсационное сообщение из Девы под крупным заголовком «Попытка коррупции на выборах в Хунедоаре». В сообщении описывалось со всеми подробностями, как люди Арджетояну хотели подкупить Зэрони. Газеты приводили характеристики политикана Арджетояну. «Это он, — писали они, — после голосования в парламенте закона об аграрной реформе говорил: «…надо забрать землю у тех, кто не имеет возможности ее обрабатывать. Очень плохо, что поступили так сентиментально, раздав землю немощным людям, не имеющим средств засевать ее…» Этот же человек, добавляли газеты, не кто иной, как тот «горячо любящий свое отечество, который во время уборки винограда на своих плантациях надевает на крестьян собачьи намордники, чтобы они не могли кидать ягоды в рот; по его же указанию приносимые крестьянами яйца в уплату за арендуемую у него землю пропускаются сквозь специальное кольцо: нестандартные экземпляры не принимаются».

«Охотники» за голосами поспешно покинули апартаменты гостиницы Девы.

Противники Народного фронта шли не только на подобного рода грубые акции. Они тайно следили за активистами «Фронта земледельцев», неусыпно наблюдали за Петру Грозой. Вооруженные отряды национал-христианской партии Октавиана Гоги стояли у избирательных участков, а в день выборов сторожили урны.

И все же итоги выборов оказались для реакции разочаровывающими.

Народный фронт получил 50 процентов от всех поданных голосов (31965), правительственная либеральная партия, несмотря на фальсификации и манипуляции избирательным механизмом, получила 25 тысяч голосов, а фашистская партия Октавиана Гоги — 7 тысяч.

Гицэ Поп, кандидат от Народного фронта, был избран.

Что же показали эти выборы?

Они наглядно продемонстрировали возможности Народного фронта. С одной стороны, они показали, на что способны объединенные антифашистские силы, показали процесс их объединения, а с другой стороны, был доказан тот неоспоримый факт, что концентрация демократических сил способна вытеснить реакцию с занимаемых ключевых позиций в стране, способна преградить путь открытой фашистской диктатуре.

Безусловно, число голосов, полученных кандидатами от Народного фронта, было бы еще более внушительным, если бы банды хулиганов и жандармы не помешали избирателям прийти на выборы. Ведь в голосовании приняли участие лишь 65 466 человек из 93 716, занесенных в списки.

Победа, одержанная на выборах в Хунедоаре, продемонстрировала своевременность и правильность решений VII конгресса Коммунистического Интернационала, правильность линии Компартии Румынии, руководившей из глубокого подполья концентрацией демократических сил страны. Этот успех обогатил трудящихся Румынии новым опытом, способствовал росту влияния и авторитета компартии, приближению к ней широких демократических кругов.

Многие газеты писали с восторгом о победе Народного фронта в Деве.

«Хунедоара… является весомым материальным подтверждением поворота общественного мнения от грубой, насильственной фашистско-гитлеровской системы, которой пытаются подчинить страну. Мы были свидетелями самой замечательной победы румынской демократии за последнее время», — писала газета «Адевэрул». Другая газета замечала, что эта победа «приобретает глубокий смысл, она показывает, что германский гитлеризм, побратавшийся с румынским гогокузизмом и фактически поддержанный правительством либералов, не имеет влияния на народные массы, которые остаются верными демократическим идеям, под знаменем которых боролся румынский Народный фронт. Но из всего этого вытекает еще один вывод: Народный фронт должен быть углублен и укреплен всеми партиями и организациями, потому что для сокрушения всех диверсионных групп сегодня не существует больше разноречивых суждений, — дорога, по которой нужно следовать, ясна».

Практическая польза объединения демократических сил для страны была подтверждена дальнейшим усилением боевых массовых выступлений трудящихся. В селах к организациям «Фронта земледельцев» примыкали все новые и новые группы крестьян, во многих городах проходили массовые антифашистские демонстрации. Особенно многолюдными были массовые выступления крестьян 31 мая 1936 года в Бухаресте. 120 тысяч крестьян, прибывших почти из всех уездов Мунтении (Валахии), объединились с рабочими предприятий Бухареста и его окрестностей и выступили под лозунгами «Долой цензуру и осадное положение!», «Долой фашизм!», «Долой тех, кто убивал нас в 1907 году!». Многолюдные демонстрации, организованные компартией и руководимыми ею демократическими организациями, состоялись во многих других городах Румынии.

И все же, несмотря на призывы коммунистической партии и ее большую организаторскую деятельность, созданный по ее инициативе демократический Народный фронт не охватил большинства румынского народа. «Если нашей партии все же не удалось практически выполнить этой задачи в более широком масштабе, — подчеркивал Георге Георгиу-Деж, — то это объясняется прежде всего тем, что другие партии, в том числе так называемые исторические, систематически отвергали выдвигаемые нами предложения. Представители этих партий открыто выступали против идеи Народного фронта, изображая ее как «маневр коммунистов».

Это высказывание Георге Георгиу-Дежа красноречиво подтверждается дальнейшей судьбой Народного фронта в уезде Хунедоара и открытым предательством царанистов, чего опасался в свое время Петру Гроза.

То в одной, то в другой газете начинают появляться выступления, в которых разные деятели партии национал-царанистов разъясняют, что общее выступление с организациями Народного фронта в Хунедоаре — лишь выступление во время выборной кампании и что, мол, избранный депутат от национал-царанистской партии Гицэ Поп выражает свою благодарность коллегам из других организаций, поддержавших его кандидатуру.

Начались атаки и со стороны правящей либеральной партии. В своей прессе ее представители заявили, что Гроза продал «Фронт земледельцев» царанистам. Пресса партии Октавиана Гоги обвиняла царанистов в том» что они «объединились с врагами нашего народа: коммунистами» социалистами, фронтом Грозы, мадьярами, жидами, со всеми враждебными элементами национального государства». Были прямые провокации, попытки вынудить Петру Грозу выступить против царанистов, для того чтобы использовать это в парламентской борьбе.

27 марта 1936 года рано утром зазвенел звонок у дверей Грозы. Он пошел открывать, а там — никого. Только в почтовом ящике ранее обычного появился пакет. Гроза взял конверт, увидал, что адрес напечатан на машинке: «Личное письмо от старого друга. Вскрывать только адресату». «Посмотрим, что за старый друг». Писал некий Илья, никогда не числившийся среди друзей председателя «Фронта земледельцев».

«Дорогой мой! Твое имя часто произносится в парламенте в связи с твоими принципами и в особенности в связи с избирательным союзом, где господа националисты (национал-царанисты) заявляют, что-де они заключили с тобой соглашение только относительно выборов в Хунедоаре, и ничего больше… Зная тебя как человека мыслящего, я бы с удовольствием послушал из твоих уст мотивы, побудившие тебя сделаться левым экстремистом (в теории, разумеется, потому что на деле я знаю тебя как христианина, любящего семью и признающего индивидуализм).

Приветствует тебя с большой любовью твой друг Илья».

Как оказалось впоследствии, этот «приветствующий с большой любовью друг» был автором и вышеприведенных строк из фашистской газеты Гоги.

Петру Гроза и руководители «Фронта земледельцев» не поддавались на провокации.

Как быть?

Этот вопрос стоял перед Петру Грозой и перед всеми его соратниками. Он поговорил с Зэрони, с Груей Петру Моцу и Георге Микле.

Как быть?

Ответы были разные. Можно тут же потребовать ответа от руководства национал-царанистской партии. Пока что в закрытых переговорах. Можно выступить открыто в печати и со ссылкой на документы опровергнуть клевету. Можно отмежеваться от царанистов снова. Но это так нежелательно. Ведь Народный фронт только-только создается. Не надо давать повода для его развала в самом начале.

Гроза считал, что нужно ждать. Если национал-царанисты и не станут подтверждать принятого совместно решения, то пусть они сами себя разоблачат. Они, во-первых, разоблачат себя перед своими же членами партии, а во-вторых, перед общественным мнением страны.

Так оно и получилось.

«Прошло много лет после того, как, по евангелию, Иуда Искариот предал за тридцать сребреников своего учителя Иисуса Христа. Но предатели не перевелись», — с горечью думал Петру Гроза, углубившись в чтение отчета о парламентских дебатах в знакомом круглом зале дворца «народных избранников» на холме митрополии.

Вот выступает с «зажигательной» речью Октавиан Гога. Он предъявляет руководству национал-царанистской партии Юлиу Маниу и Иону Михалаке обвинение в том, что они вступили в союз с коммунистами, продают интересы «великого румынского народа», «великой Румынии».

Лидер царанистов Ион Михалаке, отец идеи крестьянского государства, человек, который в свое время провел через парламент знаменитый закон о свободе продажи крестьянами наделов, полученных по аграрной реформе, радеющий о процветании кулачества, побывавший недавно для изучения опыта правления государством у Муссолини, не может стерпеть этого оскорбления. Он поправляет свой живописный длинный национальный наряд, в котором демонстративно появлялся на заседаниях парламента, и просит у председателя слова. На скамьях депутатов правящей либеральной партии оживление, на скамьях шумных молодчиков из партии гого-кузистов улюлюканье. Но председатель стучит молоточком, успокаивает зал и предоставляет слово тяжеловесному Михалаке. Он начинает с того, что не мог удержаться, услышав, как пытаются поставить в один ряд национал-царанистов с коммунистами, с Анной Паукер, с Константинеску-Яшь, — тут уж никак не подыщешь слов для выражения удивления, возмущения. Михалаке делает паузу, для того чтобы на самом деле подыскать те слова, которые могут выразить это возмущение. Так, однажды Сократа оскорбил один незнакомец. Сократ засмеялся. «Чего ты смеешься?» — спросили его. «Смеюсь над этим дураком. Он хотел оскорбить другого Сократа, а не меня. Меня ведь он не знает». Так вот, подобным образом смеемся и мы, когда слышим, как нас называют коммунистами, когда нас сравнивают с Анной Паукер, с Константинеску-Яшь. Мы, подчеркиваю я, больше, чем кто-либо, против коммунистов!»

На скамьях национал-царанистов раздались бурные и продолжительные аплодисменты.

Когда зал успокоился, Михалаке продолжал уже совершенно серьезно, не прибегая к поддержке древних философов. И терминология его, как увидим дальше, была явно не философская: «Господин Гога читал тут фразы из напечатанного нами сообщения и передергивал их. А вы нарочно шумели, чтобы вообще ничего не было слышно. Мы же не устраиваем фарса, и политическое будущее каждой политической группы внутри парламента не зависит от того, как она себя проявляет при подобного рода сценах, а зависит от тех сил, которые опа представляет, от того, какую она концепцию излагает, какую ценность представляют личности, ее составляющие, какие имеет связи со страной, как сочетаются эти связи с насущными проблемами страны. Я считаю, что в такие моменты, когда ставятся вопросы сознательности и прояснения дел, наш долг взаимно понимать друг друга, потому что в том случае, когда мы руководствуемся злонамеренностью, это не идет нам на пользу, а стране наносится явный ущерб».

Этим «глубокомысленным» пассажем Михалаке сразил аудиторию и внес «полную ясность».

«Таким образом, я требую, чтобы вы прослушали опубликованное нами коммюнике полностью. «Союз носит местный характер только во время частичных выборов в Хунедоаре. Господин Гицэ Поп является кандидатом национал-царанистской партии». Следовательно, мы предупреждаем те группировки, которые пытаются эксплуатировать успех национал-царанистов. Еще раз повторяю: кандидатом национал-царанистской партии. Кто хочет голосовать за него — пожалуйста, кто нет — пошел он к…» (Бурные аплодисменты на скамьях национал-царанистской партии.)

Петру Гроза отложил газету, посмотрел на часы. Был одиннадцатый час. «Пойду к Моцу. Посмотрим, что он скажет», — решил он. И направился на лесной склад Груи Петру Моцу.

Лесной склад Груи Петру Моцу находился на окраине города Девы. Со всех сторон уезда, да и из городов и сел всего края Зэранд и Хунедоары приезжали крестьяне за покупкой досок, дранки, бочковой клепки. У Моцу был полный ассортимент этих товаров, мелкого инструмента, скобяных изделий. Здесь можно было купить любую мелочь, необходимую крестьянину в хозяйстве, и не по такой уж дорогой цене. Через приезжающих на этот склад крестьян шла значительная часть связей центрального руководства «Фронта земледельцев» с местными организациями.

Груя Моцу разгружал машину реек. Был заказ от одного зажиточного крестьянина из Брада. Сегодня пришлет за ними двух своих работников.

— Знаешь кого-нибудь из них? — спросил Гроза.

— Одного знаю, он наш, фронтист.

— Имеешь еще заказы откуда-нибудь?

— Да, сегодня многие приедут, как раз базар и…

— А мой заказ выполнил? — спросил Гроза громко: он дал понять Груе, что есть серьезный разговор.

— Да, надо его оформить в конторе.

Они вошли в контору. В этой конторе, вдали от полиции, которая полагала, что «весь мотор» «Фронта земледельцев» находится в доме у Петру Грозы напротив префектуры, не в первый раз встречались активисты «Фронта земледельцев». Вот и сейчас, в это апрельское утро, было решено оповестить членов Центрального Комитета «Фронта» и председателей крупных организаций, что на 24 апреля созывается заседание ЦК.

Вначале говорили активисты. Они сказали, что после победы на выборах влияние организаций «Фронта» расширяется, местные организации национал-царанистов осуждают выступления Михалаке и всех тех руководителей царанистов, которые предали идею общего фронта.

— Восемнадцатого февраля мы побили правительство, — с гордостью говорил Ромулус Зэрони. — Борьба наша дала результат. Мы почувствовали собственные силы, увидели, что такое солидарность, нашли средство, при помощи которого мы сможем победить фашизм. Но наша цель — разгром врага, на вражьих развалинах мы построим истинную демократию.

И Зэрони и другие говорили, что после выборов только в уезде Хунедоара были созданы организации «Фронта» еще в двадцати коммунах. Организации «Фронта» создаются в уездах Братов, Марамуреш и во многих других.

Активисты говорили еще и о том, насколько становится тяжелей работать, о том, что гнет помещиков, финансовых органов и частных банков усиливается. Что крестьяне требуют энергичных выступлений. Еще говорили о том, что избранные 18 февраля депутаты от Народного фронта Гицэ Поп и Николае Лупу не выступают в парламенте в пользу трудящихся, они не подняли своего голоса даже против ареста профессора Петре Константинеску-Яшь, которого суд уже успел приговорить к длительному тюремному заключению.

Снова и снова встает вопрос: как быть?

Незадолго до этого заседания ЦК «Фронта земледельцев» Петру Гроза встретился с Юлиу Маниу и потребовал от него объяснений. Как же так? Перед выборами договорились идти вместе, на выборах выступали вместе и доказывали, сколько могут выиграть и народ и страна, если объединим силы. Маниу, как всегда, говорил витиевато, пытался утопить существо вопроса в многочасовых рассуждениях о внутреннем положении страны, о международных делах, давал характеристики политическим деятелям — все это давно знакомо. Грозе же нужен быт прямой ответ.

— Вы видите опасность гого-кузистов, которые размахивают под нашим носом огромными флагами со свастикой? Вы понимаете, к чему это ведет, или нет?

— Понимаю, — ответил Маниу, — все понимаю. Наш долг — спасти страну и нацию. У нас долг перед нацией.

— Все это правильно, — не отступал Гроза, — но когда вы согласились идти вместе с нами на выборах, об этом тоже шла речь. Так почему же вы так легко отказались от нашей поддержки, почему вы этой поддержки стыдитесь?

— Вы знаете, что это не я, — ответил Маниу.

— Это было сделано без вас? Выступление Михалаке на холме митрополии было без вашего ведома?

— Видите ли…

Маниу начал снова вилять.

— Если бы вы не отреклись так легко от нас, все, что есть демократического и честного в этой стране, оказало бы вам поддержку. Вас бы защищала вся наша демократия. Разве вы не видите, что молодчики Гоги только испугом и террором берут. Они дурманят головы молодых людей, запугивают их, грозят расправой.

— Но вы, друг Гроза, тоже встретились с Тави… — Маниу сделал многозначительную паузу, закрыл глаза и дал Грозе понять, что и он кое-что знает.

— Да, встретился. И из этого я не делаю никакой тайны. Я ему сказал все, что я и руководители «Фронта земледельцев» все, как один, думаем о нем, о Кузе, о Гитлере и о всей этой банде.

— И это его убедило?

— Я говорил ему не для того, чтобы его убеждать. Я говорил ему для того, чтобы он знал, что я о нем думаю и какова моя позиция. Я говорил ему о том, что человек, претендующий на звание национального поэта, не должен выступать в роли погромщика и охотника за ведьмами. Я ему говорил о том, что он вычеркивает себя этим из рядов честных литераторов…

— А он? — не стерпел Маниу.

— Он? Он на этот раз раскрыл всю суть своей опасной демагогии… Он сказал мне, что цель его борьбы — сделать Румынию чистой. Вы слышите? Сделать Румынию чистой от всех других народностей. Он подсунул мне пожелтевший лоскуток газеты. Стал читать вслух: «Хотим такую Дакию, которой она была, поскольку история, право, прошлое и настоящее позволяют нам стремиться к румынской Дакии. Это земли, политые потом и кровью наших предков, и они являются нашими». Это была газета «Дакия будущего» от 16 февраля 1883 года. Даже не знаю, откуда он ее взял… «Я добьюсь такой Дакии — от стен Вены до Азовского моря! — орал Тави. — Я из земных глубин достану червонное золото и вышью национальным узором эти слова на знаменах моей партии! Вы в этом убедитесь. И ничто меня не остановит!» — «Это безумие, — ответил я ему. — А любое безумие останавливают. Правда, иногда с опозданием, но останавливают».

— Жалко Гогу, — после некоторого молчания промолвил как-то больше для себя Маниу.

— А мне его не жалко! — вскипел Гроза. — Мне его не жалко! Он носится с идеей чистого ромынизма и забывает, что одни румыны с жиру бесятся, другие не имеют куска мамалыги! И я буду бороться против него и против таких, как он, всеми доступными средствами и сделаю так, чтобы мой голос был слышен даже с того света… Вы же знаете, что все мои предки — священники. Они помогут.

Маниу улыбнулся шутке. Но ответил серьезно:

— Да, надо, конечно, бороться против таких… Но я бы не давал таких резких характеристик… Он все же патриот…

— Патриот?! И вы, дорогой мой, испугались.

— Не я, вы же знаете… Этот… — Маниу приложил указательный палец к виску, покрутил, потом жестом намекнул на длину национальной рубахи Михалаке.

— Вы согласны с Гогой или не согласны? — напирал Гроза. — Как вы оцениваете выступление Михалаке в парламенте?

— Мы поправим эту ситуацию, — сказал Маниу.

Большего от него Гроза не ожидал и понимал, что настаивать дальше — пустая трата времени. И так на эти дискуссии ушло целых два дня.

О беседе с Октавианом Гогой, а также о своей беседе с Юлиу Маниу Петру Гроза рассказал на заседании Центрального Комитета «Фронта земледельцев» довольно подробно. Но он не смог рассказать еще об одной встрече. Законы конспирации не позволяли этого.

После объявления результатов выборов у него была еще одна беседа с представителем ЦК КПР, секретарем областного комитета Клужа Гомбо Самуилэ. Этот давний знакомый и друг Петру Грозы передал ему просьбу ЦК компартии приложить все усилия, чтобы Народный фронт не разваливался, не обострять отношения с цара-нистами, сделать все, чтобы, не уступая им по принципиальным вопросам, идти вместе. Предстоят тяжелые годы, предупреждала компартия.

И Петру Гроза остался верен дружбе с коммунистами. Он делал все, что мог, чтобы не уходить от совместно принятого решения о создании Народного фронта. Пользуясь тем, что Маниу в свое время после объявления результатов частичных выборов поздравлял «Фронт земледельцев» с «общей победой», и тем, что в беседе Маниу выразил готовность дальнейшего сотрудничества на более широкой платформе «глубоких экономических и социальных реформ» (слова самого Маниу), Гроза предложил: критикуя самым серьезным образом действия национал-царанистов, продолжать добиваться союза с местными организациями и взаимопонимания с центральным руководством. Петру Гроза рассказал Центральному Комитету, что он изложил Маниу твердую позицию «Фронта» — идти против фашизации страны.

«Мы, — говорил Гроза, — поняли, что фашизм — враг народных масс, человека и культуры, что мы, для того чтобы заслужить имя человека, должны все до единого подняться против фашизма и разгромить его! Сегодня на бой с фашизмом мы должны выйти объединенными в единую армию, под единым знаменем. Вот чего мы добиваемся для победы мира, процветания и свободной жизни!»

Центральный Комитет «Фронта земледельцев» согласился с предложениями Петру Грозы о продолжении борьбы вместе с Народным фронтом.

Признавая заслуги Петру Грозы и «Фронта земледельцев» в борьбе за мир, Румынский комитет международного союза борьбы за мир избирает Петру Грозу своим вице-председателем. «Фронт земледельцев» принимает активное участие во многих манифестациях в защиту мира.

Опыт «Фронта земледельцев» на выборах 1936 года был использован в полной мере в процессе подготовки к выборам коммунальных и уездных органов власти в 1937 году.

Активизации демократических организаций страны правительство либералов противопоставляет усиление террора по всем линиям. Но и в этих условиях Петру Гроза ориентирует «Фронт земледельцев» на новые акции в пользу расширения Народного фронта. Следуя традициям Цеби, «Фронт земледельцев» заключает 27 июня 1937 года в Деве соглашение о совместных действиях с социал-демократической партией Румынии. Чтобы не дать крестьянству попасть в сети фашистской демагогии, «Фронт земледельцев» по инициативе Петру Грозы готовит брошюру Ромулуса Зэрони «Почему румынский крестьянин не должен быть фашистом?» и издает ее массовым тиражом для распространения по всей Румынии. Руководители «Фронта земледельцев» предпринимают и другие меры для расширения влияния своей организации. Но они все больше и больше наталкиваются на сопротивление руководителей национал-царанистской партии единым действиям и на репрессии со стороны правительства.

Руководство «Фронта земледельцев», его местные организации хотят обратиться к королю Румынии Каролу II с обширным заявлением, в котором были бы изложены жалобы крестьян.

Петру Гроза знал судьбу всех заявлений к верховным правителям народов. Он понимал, что любое заявление па имя короля останется только на бумаге. И говорил об этом своим товарищам. Он напоминал им:

— Хория собирал мешки заявлений. Судьба этих заявлений и самого Хории известна. Судьба меморандистов тоже известна…

— Это хорошо, мы знаем, — возражали ему. — Но и Хория и меморандисты отправляли свои петиции, свои заявления чужому, не румынскому монарху, а австро-венгерскому. Мы же напишем письмо нашему, румынскому королю. Это уже другое дело…

«Другое дело! — горько смеялся в душе Гроза. — Но напишем. Крестьяне должны пройти и через этот опыт». Гроза считал, что собственный опыт крестьян — это великая школа их политической борьбы, и соглашался с тем, что нужно обратиться к его величеству Каролу II.

В обширном послании, под которым стояли десятки тысяч подписей и отпечатков пальцев, крестьяне жаловались королю на беззаконие, чинимое местными органами правления, на аресты и истязания безвинных людей, на террор и насилие, на безжалостность финансовых органов, снимающих с крестьянских лавок последнюю тряпку в уплату налогов государству и процентов частным банкам.

Знал Петру Гроза — никакого ответа не будет. Так оно и случилось. Этот «меморандум» XX века королю Румынии постигла та же участь, что и меморандумы крестьян австрийскому императору.

Королю Каролу II в это время было не до меморандумов каких-то «ленивых ослов», как презрительно называла королевская камарилья миллионные массы тружеников-крестьян. Король и буржуазные партии стремились обуздать бушующие народные массы и установить в стране более жесткий режим.

Под окнами дома Петру Грозы прошла группа молодчиков, каждый нес трехцветное знамя со свастикой посередине. Горланили песню «Пробуждайся, румын!».

Молодчики приблизились к входу в префектуру, что напротив дома Грозы. Они остановились, допели свою песню и снова прошли перед домом Грозы.

Ромулус Зэрони и Мирон Беля спросили Грозу, что он думает об этом.

— Если не будет силы, которая остановит их, страна пойдет к гибели. Нас ожидают страшные времена.

На второй день Гроза услышал топот лошадей. Казалось, идет полк кавалерии. Взглянул в окно и увидел всадников в зеленых рубашках, вооруженных длинными копьями. Гроза знал о них. Это были люди Корнелиу Кодряну, главаря фашистской организации «Железная гвардия». Приблизившись к его дому, они стали кричать:

— На виселицу Грозу! Да здравствует Маниу!

Как и вчера, полиция и руководство префектуры, перед носом которых бушевали эти молодчики, не пошевелились.

«Да здравствует Маниу!»

Эти слова в устах железногвардейских головорезов звучали странно и зловеще. Перед Грозой в одно мгновение предстала вся картина жизни этого деятеля, Юлиу Маниу. Перед ним стояло его лицо с хитрым фальшивым выражением вечно озабоченного «делами народными» демагога. Он слышал тихий голос Скарлата Каллимаки: «Манпу нельзя верить, он все равно предаст». Гроза вспомнил, как во времена своего пребывания на посту премьер-министра страны Маниу оказывал финансовую поддержку только что возникшей «Железной гвардии». Маниу, его друзья и сам король видели в этом фашистском легионе ударную силу против рабочего движения, против пробудившихся крестьянских масс. Гроза вспомнил и по-новому понял сейчас смысл слов Маниу на последней встрече с ним: «В конце концов, демократия демократией, но нам нужна сильная личность, личность, которая способна будет сделать свою волю волей масс…

Я в стране вижу одну только такую личность…» И на этом Маниу остановился. Он не сказал, какую именно личность имеет в виду. Но добавил: «В нашем с вами положении лучше быть помощником, опорой сильной личности, чем оказаться раздавленным ее колесницей…»

Сейчас Юлиу Маниу заключил «пакт о ненападении» с «Железной гвардией» и признал ее политической силой, способной управлять страной. Значит, в качестве сильной личности Маниу имел в виду главаря румынских фашистов Корнелиу Кодряну.

В такой обстановке шли политические силы страны к выборам 1937 года.

Чудовищный «пакт о ненападении» между царанистами и фашистами не принес Юлиу Маниу и его национал-царанистской партии ожидаемой победы. Не получили большинства голосов и другие партии. Громкие обещания руководителей «Железной гвардии», поддержка их царанистами, террор не дали им преимущества на выборах. Массы рабочих и крестьян, которым Компартия Румынии и находившиеся под ее влиянием более двадцати демократических организаций (Национальный антифашистский комитет, Демократический союз, фронт студентов-демократов, Ассоциация защиты матерей и детей, Лига борьбы против предрассудков и суеверий, Блок защиты демократических свобод и другие) разъясняли опасность фашизма, в большинстве своем не пошли за железногвардейцами. Не удалось реакции провести выборы и под знаком борьбы против первой в мире страны социализма. Несмотря на полицейские преследования, на аресты и террор, продолжало свою деятельность общество «Друзья СССР», сплотившее вокруг себя крупных ученых и деятелей культуры Румынии. Регулярно выходила боевая антифашистская газета «Колокол» Скарлата Каллимаки и многие другие органы демократической печати, направляемые коммунистами. Петру Гроза и его друзья радовались тому, что «Фронт земледельцев» стоит в первых боевых рядах борьбы против фашизма, и гордились этим.

Наступающая реакция нашла, естественно, мощную поддержку и у самого Карола II Гогенцоллерна. Пользуясь тем, что на парламентских выборах ни одна буржуазная партия не получила необходимого для сформирования правительства количества голосов, король поручил сформировать правительство лидеру фашистской национал-христианской партии Румынии Октавиану Гоге. Военным министром этого правительства стал реакционнейший генерал, будущий фашистский диктатор Румынии Ион Антонеску.

Правительственные мероприятия «национального» поэта Октавиана Гоги были полностью подчинены фашистскому движению. Было запрещено издание целого ряда газет, проводилась регистрация государственных служащих для определения их национальности в соответствии с девизом Гоги «Румыния — румынам». Гога заявил во всеуслышание, что его «правительство развернет большую антикоммунистическую деятельность».

Для осуществления своей программы он привез из Берлина в Бухарест «гетмана» антисоветской террористической организации «Вольное казачество» белоэмигранта Билого, который не без разрешения властей произнес программную речь, призывая начать крестовый поход против большевизма. «Теперь нам наконец здесь (то есть в Румынии. — Ф. В.) созданы благоприятные условия для работы. Мы благодарим за это нынешнее правительство Гоги и заверяем его, что надежды, связанные с нами, мы оправдаем».

Но Гоге не очень долго пришлось задержаться в кресле премьер-министра. Чуть больше шести недель. Начавшийся в стране фашистский разгул напугал даже короля Карола II. Он решил навести порядок собственной рукой, установить собственную диктатуру. 10 февраля 1938 года создается новое, «авторитетное правительство порядка» во главе с престарелым патриархом румынской православной церкви Мироном Кристей. 20 февраля король публикует проект новой конституции, которая получила название «Constitutia Regele Carol II» — «Конституция король Карол II». Через три дня проводится плебисцит, на котором граждане должны устно ответить плебисцитной комиссии «да» или «нет». 27 февраля конституция, которая отменяла все буржуазно-демократические свободы и законодательно закрепляла диктатуру короля, вступила в силу. И тут же были запрещены все собрания и манифестации, малейшее проявление недовольства рассматривалось как государственное преступление, и виновные подлежали суду военных трибуналов. Государственные служащие или получавшие жалованье от государства должны были принести присягу на верность королю. 31 марта официально была запрещена деятельность всех политических партий и групп.

Королевским декретом был распущен и «Фронт земледельцев».

Председатель «Фронта» собрал у себя в доме заседание Центрального Комитета. Было решено не складывать оружия, сохранить кадры, созданные за годы активной легальной борьбы, искать новые пути и связи, чтобы сохранить организацию в условиях подполья. Гроза рассказал товарищам, что близкие к королевскому двору лица не раз предлагали ему отказаться от руководства «Фронтом» и обещали за это покровительство «его величества».

— Я с презрением отвергаю подобные предложения, — говорил Гроза. — Я отвергаю их так же, как в свое время отверг предложение главаря «Железной гвардии» присоединиться к его «пакту о ненападении», заключенного с Маниу.

Для того чтобы история создания «Фронта земледельцев» и его борьбы осталась для потомков, Петру Гроза попросил талантливого журналиста, видного активиста «Фронта» Георге Микле изучить все документы, все архивы и объединить их в книгу.

— Когда-нибудь мы ее издадим, — сказал Гроза, — и назовем «Восстание земли».

Во избежание конфискации материалов и их уничтожения во время возможных обысков все документы перенесли в сад бэчийского дома Грозы, в заранее подготовленный тайник. Гроза сказал об этом всем, не боясь ни предательства, ни провокаций. За эти годы он хорошо изучил своих товарищей по борьбе. Он верил им как самому себе.

Как первый ответ «Фронта» на запрещение его деятельности был организован выпуск второго массового тиража брошюры Ромулуса Зэрони «Почему румынский крестьянин не должен быть фашистом?».

Для прогрессивных сил Румынии и для «Фронта земледельцев» начиналась, по выражению Георге Микле, новая голгофа. На эту голгофу лицемеры и предатели потащат вскоре весь трудовой народ Румынии.

Доктор Петру Гроза понимал это. В своем доме у подножия увенчанной развалинами старинной крепости горы он готовился к новым испытаниям.