Певучая гора [авторский сборник]

Ботник

На Кобыльем озере испокон веков держался ботник — маленькая лодка-плоскодонка. Он был чёрным от смолы и от воды, никому не принадлежал, и прохожий удильщик мог всегда порыбачить с ботника, тем более что озеро, топкое окружение, было доступно в единственном месте — у сухого бережка.

В сухой бережок отец Алёши давно вколотил кол с дощечкой для острастки:

«РЫБАЧИТЬ ТОЛЬКО УДОЧКОЙ!» — было написано на ней большими печатными буквами.

Сегодня Алёша пришёл на озеро один и обнаружил ботник на чистоплёске — на открытой воде.

Мальчуган собрался было сплавать за ним, потянул рубаху с плеч и замер: за ним кто-то наблюдал. Кто?

Алёша повёл глазом вправо, влево…

Из высокой травы на него глядела девочка. Росточком она была повыше Алёши, и он сердито спросил:

— Ты чья?

Девочка что-то ответила, он не понял. Ни удилищ, ни какой другой снасти при ней не было, но Алёша кивнул на дощечку и предупредил:

— Рыбачить только удочкой!

Девочка вышла из травы и показала ему лукошко с маслятами, припорошёнными хвоей. Поверх лежал начатый венок и ножик не ножик, а так, белая железка на деревяшке.

Алёше опять захотелось спросить: «Ты чья?» Но он вспомнил, что бабушка Устинья, отцова мать, в таких случаях отвечала: «Для глухих две обедни не служат», и переспросить побоялся.

С того берега потянул ветер и пригнал ботник в заливчик — им под ноги.

— На той стороне кувшинок много, — сказала девочка.

Алёша подтащил ботник кормой к берегу и распорядился:

— Проходи на нос. Лукошко оставь тут, у нас воров нету… Погоди, я тебе сена постелю. Плавать-то умеешь?

— Не умею, — призналась девочка, устраиваясь в лодке.

Он оттолкнулся от бережка, лёг животом на лодку и, выждав момент, ловко сел и взялся за кормовик — за обломок доски, исполняющий обязанности весла.

Выгребая на средину, Алёша без нужды раскачивал лодку, чтобы долговязая пассажирка натерпелась страху.

Она сидела напротив, тонкие руки вытянула вдоль бортов и с уважением наблюдала за всеми Алёшиными действиями.

Посерёдке озера Алёша положил кормовик поперёк лодки и слово в слово повторил отцово выражение:

— До чего же красиво Кобылье озеро — глаз не отвести!

Высказывание произвело впечатление на девочку, и она огляделась вокруг.

С лодки озеро было на особицу, не то что с берега: с берега оно всё время пряталось за тальником, за камышом, за кочками — помашет вода узким крылышком, и всё. Сейчас озеро лежало открыто и просторно, и со всех сторон к ботнику сплывались золотые утёнышки-кувшинки.

— Я кувшинку первый раз близко вижу. — Девочка улыбнулась и заслонила улыбающийся рот ладошкой. — Какая красивая, и жуки в ней ползают. Ой, что это? Рыба бьётся, да большая!

Обеими руками девочка приподняла из воды тяжёлую верёвку с ячеями понизу. В них трепыхался серебряный карась. Сеть — снасть запретная!

Алёша ухватился за верёвку, отвязал её от подводного шеста и попросил:

— Помоги в лодку затащить. Не утони только.

— Ладно, — согласилась девочка. — Не утону.

В четыре руки они погрузили на днище сырую огрузлую сеть вместе с водорослями, листьями кувшинок и рыбами.

— Рыбы-то, рыбы-то сколько! — ужасалась девочка. — Столько я никогда не видела.

— Ты чего — всю жизнь в лесу прожила?

— В пустыне. Сюда мы с мамой погостить приехали, к бабушке в деревню Мальцево.

— Ты не особенно шевелись. Лодка-то просела. А то кувырк — и прощай родители!

— Это не я шевелюсь, — оправдывалась девочка. — Это сеть шевелится, ажник страшно.

На берегу они вдвоём отволокли сеть подальше от воды и выбрали из неё всю рыбу — одну щуку и десять ровных карасей: пять золотых и пять серебряных.

Алёша разделил рыбу на две равные груды — золото в одну сторону, серебро в другую, — попросил девочку отвернуться и положил листок подорожника на красных карасей.

— Кому?

— Тебе, — не задумываясь, откликнулась девочка, и Алёша подумал: добрая!

— А серебро ты забирай, — разрешил он. Пока девочка колебалась, перекидал всех серебряных карасей в лукошко и в приливе великодушия прибавил: — И щуку бери.

Прибавил и пожалел: больно щука хороша — изголуба-зелёная, толстая, как поросёнок, два дня можно семью кормить.

— Что ты! Что ты! — Девочка замахала руками. — Я её боюсь, как не знаю кого. У неё зубищи, ажник страшно!

— Если боишься, тогда конечно… — обрадовался Алёша. — Я её тогда с собой возьму.

Перед дорогой они мелко изрезали сеть — сколько хватило терпения. Белая железка на деревяшке оказалась острой на удивление. В пальцах у девочки ячеи разваливались и потрескивали, как на огне.

Алёша похвалил:

— Больно ловко у тебя порется!

— Я и шить умею, — сказала девочка.

В её ответе Алёше почудился испуг. Он снял рубаху, завернул в неё свою рыбу и с узелком на отлёте до дороги проводил спутницу — она всё косилась на шевелящийся узел.

— У вас там, в пустынях-то, хорошо, наверно? — спросил Алёша.

— Чего хорошего-то? Один песок да верблюды.

— Верблюды — они хорошие, — уверенно сказал Алёша.

Девочка согласилась:

— Они, конечно, хорошие.

— Слушай-ко! — загорелся Алёша. — Ты приходи на озеро-то. Не завтра — так послезавтра. Я тебя на лодке покатаю!

Девочка оглянулась.

— Я бы пришла, да боюсь: там из-за кустов какой-то дяденька на нас глядел.

Алёше тоже стало страшно. Он покосился на сосны и прошептал:

— А ты всё равно приходи.

Дома он рассказал всё, что было, не помянул только девочку — будто её и не было. Мать ушла на крыльцо чистить рыбу, а отец подумал вслух:

— Это, наверно, Мымра сеть ставил. Жадный мужик! Ходит в рванье, а когда старые деньги меняли на новые, кошель сотенных привёз в город. Одни сотенные! И плесенью пахнут. В городе аж удивились: «Где, говорят, ты их взял? У нас, говорят, таких денег нет, чтобы тебе отдать рубль в рубль».

Послезавтра Алёша пораньше был у озера, чтобы загодя встретить гостью. Ботника он не нашёл — ни в заливчике, ни в камышах. Мальчуган даже на берёзу залезал — сверху озеро просматривается хорошо, — нету ботника, что ты будешь делать!

Алёша слез на землю и увидел девочку.

— Ботник украли.

Девочка насыпала ему полную горсть малины и сказала:

— Давай-ка его хорошенько поищем.

Близко к воде не подпускали кочки; Алёшу они держали некрепко и раза два его искупали в грязи, а под девочкой только пружинили, хотя она была выше ростом. С кочки на кочку она допрыгала до озёрного рукава, через тальник протянутого к Каме, и ладонью поманила Алёшу:

— Иди-ка сюда.

Алёша встал на соседнюю кочку, заглянул в мелкую воду и на дне увидел затопленный ботник — под водой он казался крупнее, будто вырос за это время. В нём лежало два камня, шныряли мелкие окуньки, нюхали борта и удивлялись: «Раньше такого не было…»

Алёша разделся, залез в воду. Одному лодку не стронуть — подал девочке ржавую цепь, привинченную к переду, вывалил камни. Вдвоём они выволокли ботник на сухое.

Воды в нём не было — вся она ушла в круглую пробоину на днище.

А ещё в ботнике прыгал окунишка; девочка накрыла его ладошкой, отнесла в озеро и, вернувшись, села на ботник рядом с Алёшей. Он пообещал:

— Я завтра принесу молоток и гвозди и починю ботник. Завтра досыта накатаемся.

— Завтра я уже не приду, — сказала девочка. — Завтра мы… уезжаем.

Она отошла от Алёши, присела перед одуванчиком, обдула его, вернулась и протянула Алёше руку:

— До свиданья.

Он вытер свою ладонь о штаны, пожал её холодные пальцы и сказал:

— А то бы пришла завтра…

Девочка улыбнулась и прикрыла улыбку рукой:

— Мы вчера карасей жарили. Спасибо за угощенье.

— А мы ещё не успели, — сказал Алёша. — Мы их покамест в подпол спустили.

Они постояли напротив друг друга, и девочка несмело спросила:

— Я пойду?

— Найдёшь дорогу?

— Найду.

Бочком она отошла от Алёши, ступила в высокую траву, и трава сомкнулась за ней — сколько ни смотри, никого не увидишь.

На другой день отец и Алёша пришли чинить ботник. Отец осмотрел пробоину, потоптался вокруг, подобрал в тальниках окурок и сказал:

— Понятное дело — Мымра. Его след: папиросы-гвоздики, других он не признаёт. И дно пробито, как по циркулю. Не любит он неряшества в «работе». Больше мы его на Кобыльем озере не увидим — вспугнул ты его, сынок!

Инструментов у отца особенных не было — гвозди да топор: он и за молоток, и за тесло, и за пилу.

Отец перевернул раненый ботник днищем вверх и удивился:

— Ты, сынок, один такую тяжесть из воды тащил?

Меньшой замешкался, и старшой заключил:

— В твои годы я бы так не сумел. Какие ещё твои годы, а сеть выбрал, лодку спас! Здоровый нынче пошёл народ, упитанный.

Мальчуган покраснел.

Пока отец тесал заплату да заделывал ранение, Алёша прошёлся в ту сторону, куда вчера ушла девочка. Трава встала стенкой и далеко не пустила его, будто здесь и не проходил никто.

А если и проходил какой человек, то очень лёгонький — любая травинка в его следах распрямится и будет расти дальше.