Пейтон Эмберг

Глава двадцать седьмая

Пейтон не мыслила жизни без Сянь Жуна. Каждая минута, проведенная без него, казалась ей тягостным испытанием. Наконец-то ей посчастливилось: отыскалась родственная душа, близкая ей по духу, даже в постели. Как она раньше не понимала, что полноценный истинный секс — это не только физическое соитие, но и духовная близость между партнерами?

Но вот Сянь Жун неожиданно сообщил, что уезжает в Милан по неотложному делу. Пейтон успокоилась лишь на следующий день, когда Сянь Жун предложил присоединиться к нему.

— Если согласна, — добавил он, — полетишь через два дня после меня. За это время я устроюсь в Милане.

Разве могла Пейтон не согласиться? Сянь Жун был тем единственным человеком, которого она искала всю жизнь. Но любит ли он ее? Он не молод. Несомненно, она у него далеко не первая.

Пейтон вспомнила, как, когда ей было около двадцати, она на вечеринке выпила лишнее и оказалась в постели с мужчиной, которому было за шестьдесят. Расставаясь с ней, он сказал: — Вы доставили мне настоящее удовольствие. Помню, когда мне было около восемнадцати, меня соблазнила наша служанка с такой же прелестной грудью, как и у вас. — Тогда Пейтон так и не поняла, сравнил ли этот любитель воспоминаний ее со служанкой или похвалил ее высокую грудь.

К разочарованию Пейтон, встретив ее в миланском аэропорту, Сянь Жун отвез ее на окраину города, где она поселилась в тесной грязной квартире, деля кров с десятью иммигрантками, приехавшими в Италию в поисках сытой жизни.

Придя в отчаяние, она позвонила мужу.

— Пейтон, ты где? — послышался встревоженный голос Барри. — Я звонил тебе. Мне сказали, ты выехала.

— Я в Милане.

— В Милане? Что ты там делаешь?

— Я устала. В Гонконге было много работы. Прилетела в Милан немного встряхнуться.

— Когда ты приедешь? Знаю, я виноват. Связался с Рэчел, прости. Надеюсь, ты не подашь на развод?

— Приеду, поговорим. А как дела у тебя?

— К сожалению, хуже некуда. Та пациентка, о которой я тебе говорил, не удовлетворилась страховкой, хочет получить еще и с меня. Но я же предупреждал ее в свое время, что у нее слабые десны и имплантированные зубы, вероятно, не приживутся. Мой адвокат предлагает пойти с этой вздорной особой на мировую, но я не хочу. С какой стати я ей должен платить? Пусть подает в суд.

— Барри, послушайся адвоката. Зачем доводить дело до судебного разбирательства? Огласка повредит твоей репутации. — Дав мужу этот совет, Пейтон поняла, что совершила ошибку. Зная природу Барри, следовало сказать, что пусть улаживает дело в суде. Тогда бы он пошел на попятный.

— Хочешь, я приеду к тебе на уик-энд? — спросил Барри.

Услышав о намерении мужа, Пейтон нарисовала себе малопривлекательную картину: они весь день осматривают достопримечательности Милана, а затем обедают в ресторане, и Барри, ковыряя вилкой в котлете, спрашивает, нет ли в ней чеснока, напомнив, что он аллергик.

— Барри, ради двух дней не стоит совершать утомительный перелет, — ответила Пейтон. — Все, я заканчиваю: говорю с автомата, здесь очередь. Я тебе еще позвоню. — Она повесила трубку.

Какой смысл возвращаться домой? Когда-то замужество означало для нее сытую жизнь, благоустроенную квартиру, завидное положение в обществе. Теперь все эти блага, к которым она раньше стремилась, казались атрибутами бесцельного прозябания сродни жизни в стеклянном ящике, установленном в общественном месте на потребу толпы. Но даже если она не вернется, то возьмут свое годы, и она окажется под обломками здания, которое собирается возвести.

В Милане то и дело пришлось искать внимания Сянь Жуна, уподобившись жалкой, обездоленной собачонке, ищущей ласки неприветливого хозяина. Его усмешка, даже тычок были лучше пренебрежения. Не так ли раньше она добивалась взаимопонимания с сыном, считая, что его грубость лучше молчания?

Сянь Жун чередовал внимание с грубостью и однажды ему ничего не стоило презрительно заявить:

— Ты хочешь от меня лишь любовных утех. Я сам для тебя — ничто, тебе неведомы голод и нищета. У тебя на уме одни развлечения, а за развлечения надо платить.

Слабые протесты не помогали.

Сянь Жун не был политическим беженцем, не был и бизнесменом, в чем уверил ее, когда они только что познакомились. Теперь она знала определенно: он — вор. Он сам рассказал о своем занятии, попытавшись скрасить свое признание брошенным заверением, что ворует лишь у богатых.

— Потерянные деньги для них сущие пустяки, а утраченные вещи — тем более, — безмятежно заметил он. — Купят новые, не моргнув глазом.

Услышав признание Сянь Жуна, Пейтон была шокирована, однако ее чувства к нему нисколько не изменились. Она даже просматривала содержимое украденных дамских сумочек, после того как деньги и кредитные карточки перекочевывали в карман Сянь Жуна. В сумочках чаще всего оказывались кожаный кошелек, дорогие очки от солнца, миниатюрный фотоаппарат, записная книжка, авторучка, пульверизатор, пилочки для ногтей, губная помада, зубная щетка, гигиенические тампоны, жевательная резинка, лекарства от аллергии, билеты на обратный авиарейс. Обычные вещи обыкновенных людей, схожих друг с другом, как муравьи в одном муравейнике.

В одной из сумочек победнее среди потертых рецептов и бумажных салфеток нашелся конверт с фотографией и запиской: «Дорогая Триша, это мы проводим медовый месяц в Аль-Плано, Чили. Полны незабываемых впечатлений. Напиши, скоро ли приедешь в Нью-Йорк. Марси и Дэн». На фотографии — молодая женщина и мужчина, оба сияют от счастья.

Пейтон тяжко вздохнула. Ее семейная жизнь тоже началась с медового месяца.

Сянь Жун работал в группе из четырех человек, а местом совершения краж чаще всего становился аэропорт. В этом случае два человека из группы, прилично одетые, расхаживали по залу или у входа в аэропорт, следя за пассажирами с багажом, а двое других находились в автомобиле, один — за рулем, другой — на заднем сиденье, дежуря у мобильного телефона. Когда один из следивших за пассажирами замечал оставленную без присмотра тележку с привлекательным багажом, он подавал условный знак своему напарнику, а тот звонил компаньону в автомобиле, призывая быть наготове. После этого первый хватал с тележки чемодан или сумку и передавал украденное второму, который устремлялся к машине. Если первого пытались уличить в краже, то он легко отговаривался — похищенной вещи у него не оказывалось.

По другому сценарию двое первых останавливали у входа в аэропорт пассажира с приглянувшимся багажом и задавали ему вопрос, в это время третий хватал с тележки лежавшую сверху вещь и бежал к стоявшей неподалеку машине с распахнутой дверью.

Сянь Жун и его сообщники в одном месте подолгу не промышляли и постоянно переезжали из страны в страну, из города в город, пользуясь фальшивыми паспортами, которые для них изготавливали в Китае.

Эти сведения Пейтон получила от Сянь Жуна, в иные подробности своего воровского бизнеса он вдаваться не стал. Впрочем, ее волновало совсем другое — неустроенность быта, хотя она и отдавала себе отчет, что пробудет в Милане всего несколько дней.

Пейтон жила в неприглядной пятиэтажке на окраине города вблизи железной дороги, и она засыпала и просыпалась под лязг и грохот составов. Район был населен иммигрантами, большинство которых составляли албанцы. Встречались здесь и китайцы, индусы, турки, арабы, персы, болгары, выходцы из Западной Африки — люди, приехавшие в Италию в поисках заработка. Комнаты были грязные, кровати — с продавленными матрасами, а в ванную, совмещенную с туалетом, лучше всего было не заходить. Не лучше выглядела и кухня: облупленные стены, грязный, в потеках пол, засаленная плита, в раковине окурки. Белье приходилось стирать в прачечной-автомате,[63] нещадно пожиравшей монеты, чтобы выдать взамен серую рвань.

Комната, в которой ютилась Пейтон, походила на проходной двор. Люди приходили и уходили, и ей было не разобрать не только, чем они занимаются, но и кто из них здесь постоянно живет. По вечерам на кухне невесть откуда бравшиеся мужчины, от которых невообразимо несло чесноком, резались в карты, сопровождая игру крепкими выражениями.

В то же время всего в часе езды отсюда находились шикарные магазины, продававшие одежду от модельеров, стильную обувь, дорогую косметику. Окажись их постоянные покупатели в том убогом предместье, куда закинуло Пейтон, они бы, вероятно, сочли, что попали на другую планету.

Пейтон никогда не обращала особого внимания на китайцев, как, впрочем, и на других азиатов, казавшихся ей бесполыми существами — сексуально они не привлекали ее — ив этом отношении она походила на тех мужчин, которые не задерживают взгляда на женщинах с невыразительной грудью. Однако после того как она познакомилась с Сянь Жуном, ее представления разительно изменились, и теперь по крайней мере китайцы стали казаться ей наиболее привлекательными мужчинами, неприрученными, как дикие кошки, и потому особенно соблазнительными.

Но разве приручишь Сянь Жуна? Он относится к ней неровно: то внимателен, ласков, а то унижает на людях. И все же он сделал ей дорогие подарки, преподнеся с самодовольным выражением на лице норковое манто, элегантные брюки беж, кашемировый свитер, туфли на шпильках. Правда, все вещи, разумеется, были крадеными — Пейтон в этом нисколько не сомневалась.

Он давал ей и деньги, и она побывала у маникюрши, парикмахера, визажиста, стала походить на богатых женщин, которые все свободное время проводят на тех нескольких улицах, где расположены шикарные магазины.

Но только в глазах Сянь Жуна Пейтон, видно, много не выиграла, ибо он преподнес ей еще и сумочку — и где он только такую выкопал — страховидную, из свиной кожи. Хуже того, он настоятельно попросил, пожалуй, даже потребовал, чтобы Пейтон ею только и пользовалась, хотя сумочка эта явно не подходила к норковому манто. Видно, этим он хотел подчеркнуть, что Пейтон всего-навсего содержанка, а не дама из общества. Впрочем, Пейтон противиться не пыталась: не так и плохо стать творением скульптора, если скульптор приветлив.

Однако былая приветливость Сянь Жуна таяла на глазах, и даже в постели его прежняя нежность сменилась нескрываемой грубостью. Когда он приходил к Пейтон, то выгонял всех из комнаты и, больше ни слова не говоря, залезал к ней в постель. Это был грубый секс без чувственной подготовки, совсем не похожий на общение с Сэнди, когда он изображал из себя радушного гинеколога. Оказавшись в ее постели, Сянь Жун будто садился за руль машины и, вставив ключ зажигания, мчался на полном газу вперед по наезженной колее, которой служило ее влагалище. До ее ощущений ему не было дела.

Сянь Жун приезжал даже ночью, когда Пейтон спала. Впрочем, разбудить ее не составляло труда. Разве крепко уснешь, если за окнами беспрестанно проносятся поезда, а в самом помещении то и дело шумят водопроводные трубы, своим утробным урчанием заглушая даже громкие голоса возбужденных игроков в карты?

Ночью Пейтон скорее дремала или находилась в том неуравновешенном состоянии, в котором пребывают молодые монахи, приверженцы учения «дзэн», когда, готовясь к многодневному бдению, спят все меньше и меньше.

Однако стоило прийти Сянь Жуну, Пейтон стряхивала дремоту, и как только его яростный член вонзался ей между ног, вскрикивала от непомерного вожделения, присущего даже животным, не наделенным мыслительными способностям, к примеру, актиниям и медузам, испытывающим в брачный период сексуальное возбуждение, которым их наградила природа, в немалой мере компенсировав им отсутствие разума.

Это был грубый секс, и все же Пейтон ждала его с нетерпением, а ночами, проведенными в одиночестве, ей казалось, что она умирает. Ее целителем был единственно Сянь Жун, она зависела от него и потому не стала протестовать, когда однажды он жестко проговорил:

— Сегодня еду с друзьями в аэропорт. Отправишься вместе с нами. Погляжу, на что ты способна. А пока подготовься. Сними свитер, бюстгальтер, надень вот это и покажись.

Пейтон поплелась в ванную комнату. Пол был мокрым, в моче, в моче был и стульчак, который мужчины не удосуживались поднять; повсюду валялись обрывки скомканной туалетной бумаги; на ванне и раковине — темно-желтый налет. Надеть на голое тело пришлось блузку из белого шифона, тонкого, как паутина, с отложными манжетами.

— Накинь на плечи манто, — сказал Сянь Жун, когда Пейтон, переодевшись и наведя макияж, вышла из ванной.

Удовлетворенно кивнув, он привел ее в комнату, где за грязным столом, уставленным пивными бутылками, сидело трое мужчин, проводивших время за картами.

Как Пейтон позже узнала, их звали Вэй Хао Дзян, Шиув Энг и Ло Лао Це, или Учитель Ло, как его еще называли, видимо, потому, что он носил представительные очки. Увидев ее, мужчины оставили карты и, вытаращив глаза, уставились на ее пышную грудь, едва прикрытую полупрозрачным шифоном. Сянь Жун обратился к ним на китайском, и все трое дружно расхохотались.

— Я им сказал, что если кто и обратит на тебя внимание, то заметит лишь твою грудь, лицо не запомнит, — пояснил Сянь Жун. — Из тебя выйдет неплохая наводчица. — Он подошел к Пейтон и ущипнул ее за сосок.

Пейтон съежилась, побледнела. С какой стати он ее оскорбляет? Наверное, потому, что она старше его. Была бы она моложе, он вел бы себя иначе. Надо постоять за себя. Нельзя допускать, чтобы тебя безнаказанно оскорбляли. Выход один — уйти. Но уйти она не могла.

Пришло время, и все уселись в машину. Мужчины курили, и Пейтон задыхалась от табачного дыма. Она была голодна — с утра ничего не ела. Сянь Жун пообещал ее накормить, но, как он выразился, лишь после работы. Однако он не сообщил главного: проведут ли они вечер наедине, а расспросить его она не решалась. Когда, казалось, ей стало нечем дышать, она попросила приоткрыть немного окно. Окно открыли наполовину, заставив ее закутаться.

— Когда придем, станешь прохаживаться у входа в аэропорт, — сказал Сянь Жун. — Заметив нужный объект, позвонишь по этому номеру телефона. — Он протянул ей бумажку. — Запомни его. Сообщишь кратко и ясно: что за объект и где он находится.

Высокая стройная блондинка лет тридцати, одна из этих неврастеничных англичанок, с самоуверенным выражением на лице катила перед собой тележку, полную багажа, направляясь во входу в аэропорт. На тележке лежали чемодан из крокодиловой кожи с красочными наклейками компании «Кьюнард»,[64] позволявшими допустить, что женщина — бывалая путешественница. Поверх чемоданов лежала дамская сумочка, а рядом с ней — ноутбук.

То, что нужно, решила Пейтон, идя следом за женщиной. Остановившись, она достала мобильник и, набрав нужный номер, тихо произнесла:

— Блондинка. Регистрационная стойка номер шестьдесят один.

Через минуту к блондинке подошел Шиув Энг, импозантный и благодушный. Блондинка остановилась. Теперь Пейтон рассмотрела ее получше: волосы уложены аккуратными волнами, прозрачная бледность кожи, глаза — холодные и бесстрастные, взглянула на Шиув Энга с подлинно аристократической небрежностью. В ее внешности было что-то знакомое. Наконец Пейтон сообразила: женщина похожа на Тинкл, жену лорда Бэттен-Бауэра, в поместье которого она как-то гостила с Барри. Конечно, это была не Тинкл, и все же Пейтон едва ее не окликнула, чтобы предостеречь от опасности.

Возможно, она так бы и поступила, но в это время подошедший к тележке Ло Лао Це схватил дамскую сумочку, намереваясь похитить и ноутбук, но компьютер, задетый сумочкой, заскользил по крокодиловой коже экзотичного чемодана и грохнулся на пол. Ло Лао Це передал сумочку Вэй Хао Дзяну и вместе с Шиув Энгом растворился в толпе.

Блондинка подняла крик. Ее лицо исказилось от боли и тупого недоумения, напомнив Пейтон лицо несчастного Кэша, когда он малым ребенком плакал навзрыд. Тогда к его слезам она относилась бесчувственно, равнодушно, теперь сама чуть не плакала. Как она могла спокойно принять участие в воровстве? До чего докатилась! Вернуть бы назад минувшие годы! Она бы прожила их иначе, даже если бы это и означало не повстречать Сянь Жуна.

Сянь Жун с сообщниками уехал, оставив Пейтон одну. Правда, еще в машине он пообещал сводить ее в ресторан, сказав, что зайдет за ней, но до назначенного им времени оставалось более трех часов, и Пейтон решила, что перед тем как трястись в автобусе, возвращаясь в свою халупу, неплохо промочить горло в баре аэропорта.

Пейтон не спеша пошла в бар, прокладывая себе путь сквозь толпу, когда заметила устремленный на нее пристальный взгляд элегантно одетого седого мужчины с морщинами на широком выпуклом лбу и глубокими складками на щеках. Подойдя к ней, он широко улыбнулась и радостно произнес:

— Пейтон?

— Да, — недоуменно проговорила она.

— Не узнаешь меня? Я — Джермано. Надо же, я недавно отправил тебе письмо и вдруг встречаю тебя в Милане. Я писал тебе, что буду скоро в Нью-Йорке. Бог мой! Ты нисколько не изменилась. Да нет — стала еще красивее.

— Спасибо, — сказала Пейтон.

Джермано сильно состарился, она бы первой не узнала его. А она, выходит, не изменилась. Пейтон повеселела.

— Ты тоже только что прилетела? — спросил Джермано. — А где твой багаж?

— Я живу в Милане уже несколько дней, а в аэропорту оказалась случайно.

— А я подумал, тебя снова обворовали. — Джермано весело рассмеялся. — Никогда не забуду, как мы познакомились в Рио. Тогда у тебя стянули деньги и кредитную карточку. Я часто тебя вспоминал и, поверь, сожалел о том, что доставил тебе несколько неприятных минут.

— Если что и было плохого, — покраснев, ответила Пейтон, — то в том я виновата сама. Я тоже часто вспоминала тебя. Думала, встретимся.

— Извини, закрутился: дела, неприятности, передряги, потом умерла жена…

— Сочувствую, — промямлила Пейтон.

— А ты все еще замужем?

Пейтон кивнула.

— А в Милане одна?

— У друзей.

— А где живешь?

Пейтон нехотя назвала район города.

— Эва, куда тебя занесло. Хочешь, я сниму тебе на ночь номер в гостинице?

Пейтон задумалась. Заманчиво принять горячую ванну и оказаться в чистой, теплой постели. Может, позвонить Сянь Жуну и сказать, что заночует в гостинице? А лучше вообще не звонить — показать, что свободна, независима от него. Пусть немного помучится, если она ему дорога.

Не дождавшись ответа Пейтон, Джермано спросил:

— Тогда, может, поужинаешь со мной?

— Не откажусь, с утра ничего не ела.

— Вот и прекрасно. Пойдем, меня ждет машина. Я только закину вещи в гостиницу, а потом мы отправимся в ресторан, лучший в Милане. Правда, чтобы туда попасть, нужно заказать столик загодя, но я знаком с хозяином заведения. — Джермано вынул из кармана мобильник и, набрав номер, заговорил с кем-то по-итальянски. Закончив разговор, он деловито сказал: — Все уладил. Нас ждут.

Пейтон удовлетворенно кивнула.

— На скольких языках ты говоришь? — поинтересовалась она.

— На немецком, португальском, французском, итальянском, английском, испанском и чуть-чуть на арабском.

— На семи! — восхитилась Пейтон. — Просто не верится.

Расплатившись в ресторане по счету, Джермано спросил:

— Поедешь домой?

Пейтон выпила лишнее и добираться до дому на автобусе была просто не в состоянии: за полтора часа растрясет, а то и вырвет — позору не оберешься. Но денег на такси не было. Попросить у Джермано? Но он и так сильно потратился: выложил больше пятисот долларов, одна бутылка вина стоила двести (ей удалось заглянуть в карту вин).

Опять замерещились чистые простыни, пушистые полотенца, горячая ванна, уют шикарного номера.

— Хочу остаться с тобой, — ответила Пейтон.

На этот раз Джермано снял однокомнатный номер, но зато эта комната имела внушительные размеры, а кровать напоминала королевское ложе.

Едва войдя в номер, Пейтон направилась в ванную комнату, которая тоже поразила размерами. Здесь размещалась не только ванна, похожая на бассейн, но и душ, раковина, красивая вешалка. Это светлое просторное помещение нисколько не походило на ту грязную убогую ванную, в которой ей приходилось мыться в последние дни, нередко топчась в коридоре, если дверь оказывалась закрытой. Да и вряд ли та ванная отвечала своему назначению, ибо горячей воды в ней, казалось, не было отродясь, а холодная — из-за постоянных поломок — шла с перерывами.

Помывшись и высушив волосы (в ванной нашелся фен, вещь, еще недавно казавшаяся обыденной), Пейтон вернулась в комнату и, раздевшись, легла рядом с Джермано, успевшим залезть в постель. Его член оказался мягким, а усилия Пейтон не помогли.

Отстранив ее руку, Джермано проговорил:

— Отложим до утра.

— Хорошо, бэби, — сказала Пейтон и отвернулась к стене, решив, что положение может и утром не измениться, и тогда ей не придется изменять Сянь Жуну, которого ненавидела за беспредельную власть над собой, в то же время считая, что не может жить без него.

Остаться верной Сянь Жуну не получилось. Утром Джермано потянул ее на себя, и Пейтон, сев ему на ноги, довела его до оргазма. Сама она, правда, не преуспела, и ей пришлось удовлетвориться мыслью о том, что она отомстила деспотичному Сянь Жуну за поруганное достоинство.

За завтраком Джермано предложил Пейтон переехать к нему и, добавив, что будет занят весь день, спросил, сохранился ли у нее номер его мобильного телефона, который он сообщил ей в письме.

— Я тебе позвоню, — сказала она, хотя знала, что обещание не исполнит.

Спустившись с ним в вестибюль, Пейтон остановилась у витрины одного из гостиничных магазинчиков, заметив за стеклом красивый кожаный чемодан, напоминавший те чемоданы, что она видела накануне в аэропорту у похожей на Тинкл женщины.

— Тебе понравился чемодан? — улыбнувшись, спросил Джермано. — И в самом деле неплох. Хочешь такой?

— Он, наверное, дорогой.

— Зайдем, поглядим.

Из магазина Пейтон вышла с чемоданом в руке.

Выйдя с ней из отеля и поцеловав ее в щеку, Джермано пообещал поставить в известность регистратуру, что Пейтон будет жить вместе с ним, и потому она может прийти в гостиницу еще днем и, взяв ключ, ждать его в номере.

Пейтон было приятно, что Джермано относится к ней серьезно и готов показываться с ней на людях.

Но ее ждал Сянь Жун.