Пфитц

Глава 15

Но тут его прервал стук в дверь кабинета. Шенк крикнул «Входите!», ожидая увидеть Эстреллу, и вздрогнул от неожиданности, когда на пороге появился совершенно незнакомый ему мужчина. Собственно говоря, картографу полагалось бы заниматься сейчас своими картами, а не что-то там писать-сочинять; мало удивительного, что он чувствовал себя как шкодливый мальчишка, попавшийся на очередной пакости.

Не слишком высокий, но крепко сбитый незнакомец был одет в длинное черное пальто, его широкие ладони могли принадлежать каменщику или кулачному бойцу, а чуть приплюснутый нос также говорил в пользу второй из этих возможностей. И все же лицо у нежданного гостя было вполне культурное, а буйная шевелюра делала его похожим на философа.

— Я давно за вами слежу. — Такое начало разговора заставило картографа не на шутку встревожиться. А ну как начальство прознало, что он манкирует работой, и прислало этого человека, чтобы навести порядок? — И я счел своим долгом предупредить вас о серьезной опасности, вам угрожающей.

Гость сел на предложенный Шенком стул и продолжил:

— Вы проявили некоторый интерес к «Афоризмам» Винченцо Спонтини. Так вот, я возглавлял группу, создававшую эту книгу. Меня зовут Конрад Вайсблатт. — Шенк открыл было рот, намереваясь сказать, как он рад такому знакомству, однако Вайсблатт жестом заставил его смолкнуть. — Это было два года тому назад. Злосчастное время. Нет, не сначала, сначала Спонтини всем нам очень нравился. Он вырастал в прекрасного писателя. Но затем все пошло вкривь и вкось. И виной тому женщина по имени Эстрелла.

Шенку стоило огромных трудов не выказать своего волнения.

— Она составляла биографию Спонтини. Мы посылали ей то, что он написал, она присылала нам подробности его жизни, обычная процедура обмена информацией. Наша работа давала ему жизнь и, в свою очередь, питалась тем, что мы узнавали о его жизни. Этот процесс всегда проходит успешно — если только не вовлекать в него свои личные чувства. А тут именно так и случилось. Никто из нас не встречался с биографами, мы просто отсылали им — то есть фактически Эстрелле — свои тексты для ознакомления. Она читала их с большим интересом, со слишком большим интересом. И она в него влюбилась.

К горлу Шенка подкатил горький комок ревности, Вайсблатт же продолжал:

— Вскоре эта любовь перешла в самую настоящую одержимость. Эстрелла перенесла ее на безвестных ей писателей, создававших Спонтини. Она ошибочно отождествила нас с нашим вымышленным детищем. Однажды Эстрелла пришла в мой кабинет и представилась. И призналась мне в любви, хотя и видела меня впервые в жизни. Спонтини дал язык мыслям и чувствам, немо дремавшим в ней до того момента; тонко чувствующий человек, он как никто другой понимал потаеннейшие глубины женского сердца; его страстный гений в корне перевернул всю ее жизнь. Несмотря на все мои протесты, она говорила со мной словно с самим Спонтини.

Затем она обняла меня и стала молить, чтобы я принял ее любовь. Я мягко ее отстранил. Я хотел, чтобы эта женщина осознала безумие своих поступков, но в то же время боялся сделать ей больно. Я поблагодарил ее за все ею сказанное, добавив при этом, что я (тут уж и я заговорил от имени Спонтини) уже женат, а потому не могу ответить на ее чувства. Она вспыхнула и стремглав выбежала из моего кабинета.

Я наивно считал, что тем все и кончилось. Однако уже назавтра, разбирая доставленные из Биографического отдела документы, я нашел среди них адресованное мне письмо. Текст письма был предельно краток: «Если все дело в жене Спонтини, она должна умереть». Грубо говоря, она вконец свихнулась. Опасаясь, что все мои доводы и возражения могут лишь укрепить ее в этом безумии, я счел за лучшее попросту не обращать на нее никакого внимания. Однако вскоре я узнал, что Спонтини убил свою жену. Повредившаяся умом Эстрелла твердо проводила в жизнь свой замысел завоевать его — или следует сказать «завоевать меня»? В ее воспаленном мозгу реальность окончательно перепуталась с фантазией.

— А вы не сообщили о ее действиях начальству Биографического?

— Мне совсем не хотелось множить страдания этой несчастной. Более того, я оставил в полном неведении всех своих коллег и даже жену. О чем мне пришлось вскоре пожалеть, и очень горько.

Я получал от нее письма с мольбами о любви, но никак на них не реагировал. Наша группа продолжала работать над Спонтини, хотя всех нас крайне расстроило известие, что предназначенный ему жизненный путь завершился убийством и безумием. Никто из моих сотрудников не понимал, как могло такое случиться, а у меня не хватало духа сказать им, что всему виною женщина, чью любовь я отверг. Теперь проза Спонтини стала мрачной, она буквально сочилась неизбывной мукой, ревностью и безумием. Однако ужасная развязка опутавшего меня заговора была еще впереди.

Этот день навсегда врезался в мою память. Я работал тогда дома и по ходу дела столкнулся с необходимостью заглянуть во фрагмент «Афоризмов», написанный кем-то из коллег. Текста этого у меня не было, а потому я решил взять его в библиотеке Литературного отдела. Жена вызвалась меня проводить; собственно говоря, ей просто хотелось прогуляться. Подходя к библиотеке, я вдруг заметил крадущуюся за нами фигуру.

— Эстрелла?

— Разумеется. Я не хотел, чтобы моя жена с нею встречалась, и в то же самое время знал, что мне такой встречи не избежать. Поэтому, когда мы с женой вошли в здание, я попросил ее пойти поискать на полках нужную мне рукопись, сказав, что сам я немного задержусь по некоторым неотложным делам.

Я стоял в коридоре, ожидая, что преследовательница появится с секунды на секунду, однако ее все не было. Да и моя жена что-то уж слишком долго искала рукопись, за которой я ее послал. У меня мелькнула мысль, что Эстрелла могла воспользоваться другим входом, найти мою жену, и тогда… Охваченный ужасом, я ворвался в библиотеку, выкрикивая на бегу имя жены, и бросился прямо к тому месту, где стояли на полке рукописи Спонтини.

Моя жена бездвижно лежала на полу, с кинжалом в груди. Я принялся громко звать на помощь, словно мои крики могли чем-то помочь женщине, которую я любил больше собственной жизни. Я кричал в смутной надежде, что Эстрелла вернется и довершит свое преступление, убив и меня. Но она уже ускользнула.

— Ее арестовали?

— Позвольте мне объяснить вам, в чем состояла дьявольская хитрость ее замысла. Меня нашли рядом с убитой женой; я держал ее за руку и бормотал что-то совершенно нечленораздельное — столь велико было сразившее меня горе. Я сообщил полицейским об Эстрелле, однако она изобразила полное недоумение, сказала, что абсолютно со мною не знакома. Никто из моих друзей даже не подозревал о какой-то между нами связи, зато они знали, что последнее время мое поведение стало беспокойным, что меня снедала какая-то тревога. И еще они были свидетелями того, как, несмотря на все их стремления к обратному, писания Спонтини постепенно становились все более горячечными, неуравновешенными, так что в конечном итоге Биографический отдел был вынужден сделать его сумасшедшим. В довершение всего у них давно уже сложилось впечатление, что Спонтини убьет свою жену, убьет из ревности. Замысел Эстреллы увенчался полным успехом: все указывало на то, что это я убил свою жену.

Не видя никакой возможности доказать свою невиновность, я сослался на временное помрачение ума, и это обстоятельство было принято во внимание. Меня отправили в сумасшедший дом, где врачи достаточно быстро убедились, что я совершенно нормален. Через два года, когда история эта подзабылась и страсти утихли, они решили, что теперь можно без особых опасений выпустить меня на свободу. Теперь я мог попытаться исправить хотя бы некоторые последствия совершенных злодеяний. Жену мою ничто уже не оживит, но у меня оставалась возможность доказать вину Эстреллы и тем восстановить свою репутацию — равно как и репутацию Спонтини.

— Что вы имеете в виду?

— Убийство его жены было подстроено Эстреллой. Она подставила его точно тем же способом, что и меня. А теперь у меня создается впечатление, что она хочет использовать вас для сокрытия своих преступлений. Дело в том, что, согласно составленной ею биографии Спонтини, убийство произошло в ррайннштадтской ночлежке, именуемой «Рыжая лисица»…

— Где остановился граф Зелнек!

— Да, и именно в его номере. Более того, он является единственным очевидцем. Теперь, когда Эстрелла пишет биографию графа, ей нужно только обеспечить, чтобы он действительно видел, как было совершено это преступление, и тогда ее лживые измышления получат статус твердо установленных исторических фактов.

— Но почему имя Спонтини было стерто с плана графского номера? И откуда там взялся Пфитц?

— Я не знаю такого персонажа.

— По просьбе Эстреллы я пытался найти хоть какую-нибудь о нем информацию, но не смог и был вынужден изобретать ее сам. Вот и сейчас, перед вашим приходом, я писал для нее очередную часть его истории.

— Возможно, все это тоже как-то входит в ее темные замыслы. Но тут появляется и некая возможность их сорвать…

— Она хочет, чтобы я его убил.

— Я не совсем еще понимаю, каким образом мыслит она завершение своих планов, но вы должны сделать так, чтобы присутствие Пфитца — кем бы там он ни был — помешало убийству этой женщины, жены Спонтини. Однажды ночью она придет к графу.

— Почему?

— Потому, что боится своего мужа — опасения совершенно беспочвенные, непропорционально раздутые в его биографии. Так или иначе, она будет искать убежища и найдет его в комнате графа.

— И Пфитц там тоже будет?

— Вам нужно как-нибудь все это увязать. Потом появляется Спонтини, между ним и графом завязывается ссора, все остальное в ваших руках.

Шенк был потрясен услышанным. Так, значит, он был безвольным орудием в гнусных интригах Эстреллы, успевших уже принести такие кошмарные плоды, как гибель ни в чем не повинной женщины и двухлетнее заточение ее мужа. Сами собой всплывали в памяти тревожные происшествия последнего времени — «несчастный случай» с Грубером, нападение в переулке, спрятанный за пазухой нож. Леденящий ужас мешался у ошеломленного картографа с печалью по прежней, невинной вере. Какой-то частью своего сознания он продолжал любить Эстреллу, сколько бы боли она ему ни причиняла. И все равно он был обязан взять себя в руки, найти силы.

— Я помогу вам всеми доступными мне средствами, — сказал Шенк. — Сегодня вечером у меня встреча с Эстреллой; как, по вашему мнению, должен я себя вести?

— Слушайте меня внимательно. Во-первых, устройте так, чтобы граф ни в коем случае не стал свидетелем убийства. Это хотя бы помешает Эстрелле в дальнейшем распространении всей этой лжи. Попытайтесь раскрыть ее намерения, но при этом не упоминайте меня и ничем не выказывайте свою осведомленность. И будьте готовы к тому, что она может на вас напасть. Имейте в виду, что женщина она сильная, так что справиться с нею будет совсем не просто. Теперь я должен вас покинуть. Крепитесь. Желаю вам удачи.

Вайсблатт ушел, оставив Шенка в полном оцепенении. Разоблачить, Эстреллу? А вдруг она исхитрится и его бросить в застенок, как этого несчастного писателя?

Теперь «Афоризмы» становились гораздо понятнее. Группа писателей старалась создать обычный, безобидный роман, а их руководитель терзался сомнениями в правильности своих поступков. Сумасшествие Спонтини — неизбежное, ужасающее последствие действий обезумевшей от ревности женщины. Отложив на время Пфитца, Шенк достал из сумки «Афоризмы», раскрыл их где-то посередине, чтобы окунуться в самую гущу причудливо вьющегося рассказа, и начал читать.