Пионер, 1949 № 04

В этом здании, налево от арки, помещался Царскосельский лицей.

Лицеистов выстроили в три шеренги справа от стола. (Вместе с ними встало их взволнованное начальством директор, инспектор, гувернёры, - а напротив, лицом к ним, выстроились лицейские профессора и чиновники.

В торжественной тишине чиновник из министерства народного просвещения тонким, дребезжащим голосом прочитал указ об открытии Лицея и устав Лицея, в котором говорилось, что в этом «новом святилище наук» телесные наказания запрещаются. Это было необыкновенно и ново, потому что в те годы во всех учебных заведениях школьников секли розгами самым унизительным образом. Потом директор Лицея, держа в дрожащих руках длинный лист бумаги, невнятно и робко прочитал скучную, длинную речь.

Но вот следом за ним к столу смело, с достоинством вышел молодой профессор политических наук Куницын. Он не читал свою речь, а говорил уверенно, громко, обращаясь не к царю, а к лицеистам. Он призывал их к славе, к служению отечеству, народу, к честному выполнению долга гражданина и воина.

В его речи не было и тени раболепства, он ни разу не упомянул имени царя. Это тоже было необыкновенно. Все ораторы обычно призывали своих слушателей к служению прежде всего царю, а потом уже отечеству, народу. Куницын смело нарушил этот вековой, рабский обычай. И это глубоко взволновало лицеистов и запало в их души на всю жизнь.

Через 25 лет, за три месяца до своей трагической смерти, Пушкин в день 19 октября, в «Лицея день заветный», вспоминал о речи Куницына и только о ней как о большом событии в день открытия Лицея.

Лицеисты с восторгом слушали смелую речь Куницына и смотрели на него, как на человека необыкновенного. И он действительно оказался необыкновенным человеком. В течение шести лет он был их любимым профессором. Он воспитал в них чувство чести и независимости, стремление к свободе, ненависть к тирании и рабству.

«Он создал нас, он воспитал наш пламень,

Поставлен им краеугольный камень,

Им чистая лампада возжена…» -

писал о нём Пушкин в 1825 году в ссылке, в Михайловском, в стихотворении, посвященном четырнадцатой годовщине открытия Лицея.

Вечером, когда царь и важные гости уехали, лицеисты переменили парадную форму на будничную и вышли гулять. На улице лежал пушистый, рано выпавший снег. Вокруг Лицея горели плошки. При свете этой пышной иллюминации лицеисты бросились играть в снежки, забыв о том, что они будущие «столпы отечества».

Торжество кончилось. Начались школьные будни.

Как во всех закрытых учебных заведениях, жизнь в Лицее шла по строго установленному порядку. У каждого лицеиста; была своя комната. В комнате железная кровать, комод для белья, конторка, стул, стол для умыванья. На конторке чернильница, гусиные перья, подсвечник, щипцы, чтобы снимать нагар о сальной свечи. Лицеисты вставали рано - в шесть часов утра, - одевались при свечах и сбегали с четвёртого этажа вниз по лестницам в зал на молитву, потом шли в класс, учились с семи до девяти часов, пили чай в столовой и шли на прогулку. С десяти до двенадцати снова учились, обедали, снова гуляли и снова учились. Вечером, в половине девятого, ужинали и до десяти часов занимались всяк своим делом: одни читали в библиотеке журналы и книги, другие бегали по залу, играли в мяч, третьи в тихом углу рассказывали смешные и страшные истории. В десять часов расходились по комнатам и ложились спать. Длинный сводчатый коридор четвёртого этажа погружался в тишину и во мрак. Только тускло горели ночники да дежурный дядька уныло шагал из конца в конец.

Пушкин впервые в жизни попал в такое большое общество сверстников. В Москве у него не было близких друзей, он не учился, как другие лицеисты, ни в гимназии, ни в пансионе.

В Москве, в родительском доме, мать, отец и опостылевшие ему гувернёры не очень любили его. У него был неуравновешенный, своенравный характер. Из одной крайности он легко переходил в другую. То ленивый, неподвижный увалень, то «неуёмный» проказник, то непокорный, вспыльчивый упрямец, он часто раздражал родителей и гувернёров. Они бранили его, жестоко оскорбляли его самолюбие и как бы вовсе не замечали его больших достоинств - его ума, его горячего сердца, его неукротимой жажды знания. Он тогда уже перечитал почти всю библиотеку отца, знал наизусть многих русских и французских поэтов. В голове у него уже теснились свои мысли, мечты и стремления. А этого - главного-то - в нём и не замечали. И он замыкался, держался настороже.

Потому и в Лицее он не сразу раскрыл свою душу. Он быстро подружился только со своим соседом по комнате, спокойным, добрым, умным Иваном Пущиным, а с другими товарищами сходился туго. При малейшем намёке на обиду он мгновенно вспыхивал и давал отпор.

Но всё хорошее, что было в Пушкине: его горячее, доброе сердце, его сверкающий ум, прямота, искренность, преданность друзьям, - не могло не раскрыться в повседневном общении. Товарищи полюбили Пушкина, полюбил их и Пушкин.