Пионер, 1949 № 10 Октябрь

У РОБИНСОНОВ ГОСТИ

Как-то в весеннюю ночь раскрылись - все сразу - тополевые гроздья, похожие на зелёные ягодки, и наутро все сады на Парк-авеню были покрыты, точно свежевыпавшим снегом, тополевым пухом. Он летел хлопьями по воздуху, оседал на волосах, покрывал лужайки и даже осмеливался забираться в дома и в комнаты замка. Не признавая никаких преград и заслонов, он дерзал покуситься даже на кабинет самого «большого босса» и мягкими белыми шариками катался там по полу или забирался на письменный стол и прилипал к монументальной чернильнице.

Ох, и воевала же с этим пухом миссис Причард! Она наступала на белые неуловимые комочки со всем воинственным пылом рьяной домоправительницы, преследовала его по всем апартаментам, сгоняла в окна, в мусорные корзины, в мусоропроводы, в мешки пылесосов. А наутро пух был тут как тут и взлетал перед самым носом разъярённой миссис Причард.

Вообще весна внушала ей много беспокойства. Например небо. Зачем оно такое излишне голубое и похоже не на приличное выдержанное небо, а на девочкино платье?! Миссис Причард предпочла бы более солидное небо, например серостального излюбленного оттенка, который так шёл к ней самой. Очень спокойный, немаркий цвет, приличествующий любому возрасту и усмиряющий повышенное настроение. А сейчас, когда ещё появились такие розоватые облачка, и ласточки зигзагами чертят небо, и воздух наполнен запахом тополей, ни за что нельзя ручаться!

Подумать только: здесь, на Парк-авеню, где всё призывало к чинности и приличию, даже запертая за семью замками природа начала заявлять о своих правах! То выпирал из-за решёток и оград цветущий куст жимолости, то появлялся там, где ему было не положено, золотой цветок одуванчика, то вырастала вдруг буйная травинка! Нет, нет, пора покончить с этим буйством весны, тем более, что собственная дочь ходит какая-то неспокойная, неуравновешенная и всё куда-то стремится уйти!

- Куда ты направляешься, Патриция?

- Я… я хочу зайти в скаутский клуб, ма. Там… там девочки просили показать им узор… вышивание ришелье…

- Но ведь сегодня суббота. Разве ты забыла, что по субботам обычно к нам приходят миссис Эйнис с сестрой и несколько дам из моего клуба?

- Но, ма, я совсем недолго… На часок, не больше!…

- Можешь идти, но возвращайся скорей, дитя моё. Ты поможешь мне приготовить салат и занять гостей. Я хочу, чтобы ты заранее приучалась к обществу…

Уф! Как трудно лгать собственной матери, да ещё когда тебя в упор сверлят стальными буравчиками серые глазки!

Пат вышла из ворот замка, чувствуя себя неспокойной. Скорей, скорей на остановку автобуса, чтобы никто не мог догнать, выследить!

- Хэлло, Патриция! Подвезём вас?!

Девочка вздрогнула. У поворота шоссе стоял открытый облезлый форд, в котором торжественно восседали Рой Мэйсон и Фэйни Мак Магон.

- А мы выехали прогуляться, - продолжал Рой, как бы не замечая смущения девочки, - вдруг видим: Патриция! Ну, давай, говорю, подвезём её, куда ей нужно…

- Большое спасибо, Мэйсон… Только мне тут совсем поблизости… Мать поручила кое-что принести… - Пат с трудом выговаривала слова.

- Ага, поручение матери? Понимаем… - вмешался Фэйни, подмигивая товарищу. - Что же, Пат, мы расстоянием не стесняемся, хоть полквартала да подвезём.

Пат с отчаянием смотрела на фордик. Неужели ей не удастся избавиться от непрошенного приглашения?!

- Нет, мальчики, я предпочитаю идти пешком… Ведь сейчас такой прелестный вечер!…

- В самом деле, вечер прекрасный! - воскликнул и Рой. - А что, Фэйниан, не пройтись ли и нам вместе с Патрицией?! - и он сделал вид, что собирается выпрыгнуть из автомобиля.

Девочка растерянно оглядывалась.

- Я должна сказать вам… под большим секретом… ма не позволяет мне ходить с мальчиками, которых она не знает, - выговорила она чуть слышно.

- Так, так… Ну, что ж, придётся гулять одним, - сказал с сожалением Рой. - А жаль, право!… Так хотелось бы проводить вас!…

Он всё ещё не давал сигнала к отправлению, и Пат, быстро кивнув обоим мальчикам, должна была под их взглядами пересечь улицу и направиться к остановке автобуса. Она шла быстро, всё время чувствуя на себе наблюдающие взгляды, от которых ей было так не по себе.

Там, куда направлялась Патриция Причард, уже собралось несколько друзей дома. Правда, собрание это ничуть не походило на рауты миссис Сфикси или даже на пятичасовые чаи мисс Вендикс. Здесь не было ни тщательного перемывания чужих косточек, ни великосветских новостей о путешествиях на яхтах или о свадьбах миллионеров. Не было здесь и вышитых салфеточек, которыми изредка грациозным жестом утирают с губ следы тонких яств. Нет, всё здесь было просто до бедности: и оладьи с патокой, и варёная капуста, и домашнее пиво, которое так любил покойник Тэд и так охотно пил его брат Джим.

- Узнаю золотые ручки стряпухи! - воскликнул Джим, взглянув на кухонный стол.

Салли шутливо мазнула его по щеке рукой, измазанной в муке. Ей до смерти хотелось наконец-то постряпать для себя, для своих собственных гостей, а не для визитёров какой-нибудь миссис Сфикси, куда её звали в дни больших праздников. И в этот день Салли встала чуть не на заре, чтобы замесить тесто и приготовить всё для «приёма», как в шутку говорил Чарли.

Впервые после смерти мужа Салли замурлыкала песенку, ту самую, которую они пели вместе с Тэдом. Постойте, как же она начиналась, эта песенка?! Ах, вот, вспомнила!

От тебя зависит, Долли,

Чтобы слёзы я не лил,

От тебя зависит, Долли,

Чтобы виски я не пил.

От тебя зависит, Долли,

Мой весёлый, звонкий смех,

От тебя зависит, Долли,

Чтоб я стал счастливей всех!

Светло-светло было на сердце у Салли: в доме был дорогой гость и встал, наконец, с постели Чарли, её мальчик. Повязка ещё перерезала лоб Чарли, но чувствовал он себя вполне здоровым и бодрым.

Первым явился Джордж Монтье - старый приятель Джима, с которым они ещё в юности выступали в каком-то кабачке. Джорджу не так повезло в жизни, как Джиму, но он ничуть не завидовал певцу и гордился тем, что Джим приглашает его аккомпанировать ему на концертах.

- Вы не шутите, я аккомпаниатор самого Робинсона, - говорил он, когда владельцы ресторанов хотели нанять его за ничтожную цену.

Джордж уже виделся с певцом в первые дни приезда и тогда же условился с ним, что подыщет подходящее помещение для концерта.

Теперь музыкант пришёл расстроенный и возмущённый.

- Как вам это нравится! - начал он ещё с порога. - Ни одного зала, точно у нас в городе пропасть лекций, концертов и театральных представлений! У Тэрнера все вечера расписаны на неделю вперёд, владелец «Маджестика» говорит, что у него ремонт, зал студенческого «Клуба волкодавов» тоже на ближайшие пять дней занят каким-то проклятым проповедником вечного блаженства! - он приблизился вплотную к Джиму и тронул его за руку. - Думаешь, я верю всей этой шумихе с залами? Неужели, если бы приехал какой-нибудь гипнотизёр-шарлатан или гадалка, они не нашли бы помещения?! Да сколько угодно! Видишь ли, здесь все знают, что ты выступал на Конгрессе, и прошёл слух, что ты был у красных, поёшь разные революционные песни, так люди не хотят наживать неприятности и объясняться потом с ФБР и с полицией…

- Ох, трусы проклятые! - не выдержал Чарли. - Я бы им сказал!

- Спокойно, мальчик, спокойно! - Джим раскурил папиросу. - Что ж, Джордж, попробуем поискать помещение где-нибудь здесь, в Горчичном Раю. Я думаю, что в американском городе не все люди - трусы и негодяи… Я, знаешь, ещё не разуверился в американском народе.

- Ты идеалист! - пробормотал Джордж. Джим хотел что-то ответить музыканту, но в эту минуту явились новые гости и заполнили комнату весёлым гулом приветствий. Это были, как всегда, воинственный, бодрый, готовый схватиться в споре Цезарь со своей неизменной трубочкой, одетая во что-то яркое и блестящее, как оперенье райской птицы, Маргрэт с Нэнси и постоянная их спутница Мэри Смит.

Поздоровавшись с гостями, Салли умчалась на кухню за оладьями, а девочки тотчас же устремились к Чарли:

- Ты уже встал? Вот хорошо-то! Когда же в школу? Без тебя так скучно в классе!… Даже вице-президент Принс недавно приходил и спрашивал о тебе, скоро ли ты придёшь! Он надеется, что к экзаменам ты поможешь ему подтянуть «малюток», а то у нас все разболтались… Даже вот она, даже Мэри ухитрилась заработать у Ричи «эф» по литературе!…

Мэри покраснела.

- Это… это было, когда ты лежал в больнице, Чарли, - шепнула он?… - Я… У меня тогда совсем но работала голова… - и она преданными глазами взглянула на мальчика.

- Не горюй, Мэри, я уверен, что ты скоро опять получишь свои ленточки отличницы, - ласково сказал Чарли.

- А я написала новые стихи, - сообщила, сияя, Нэнси. - Василь уже положил их на музыку. Сегодня он обещал, что придёт сюда со скрипкой и сыграет нам что-нибудь, если ко побоится твоего дяди.

- Чего же его бояться?! - засмеялся Чарли. - Дядя Джим такой добрый!… И он обязательно должен послушать Басиля. Может, он сумеет ему помочь, сделать так, чтобы Василь учился музыке…

- Ой, смотрите, кто идёт! - вскрикнула вдруг Мэри, взглянув в окно. - Патриция! Сама Патриция Причард!

Пат вошла, пугливо озираясь по сторонам. Господи! Одни негры! Куда она попала?! Что оказала бы мама, если бы знала, где находится её дочь?: Впрочем, вот одна белая девочка - Мэри Смит, но она не в счёт: её мать что-то вроде швеи или продавщицы в магазине.

Краска то пропадала, то появлялась на бледных щеках Патриции. Вот Салли Робинсон, та самая Салли, которая иногда приходит к ним на кухню стряпать и помогать маме. Посмотрите-ка на неё, какая она сегодня нарядная и величественная, как снисходительно ласково она здоровается с ней, с Патрицией Причард!

- Очень рада видеть вас у себя, мисс Причард, - сказала Салли, глядя на важную барышню, - сынок мой совсем поправился, встал сегодня с постели…

- Да, мэм, - пробормотала Пат.

- А вот это мой шурин Джемс Робинсон, - продолжает Салли. - Вы, наверное, читали о нём в газетах, мисс…

- Да, мэм, - опять пробормотала Патриция, но смея поднять глаз на высокого чёрного человека, который смотрел на неё с лёгкой насмешкой.

О, Джим отлично понимал, что чувствует сейчас эта белая девочка с Парк-авеню, попавшая в «чёрное гнездо». Ничего, ничего, барышня, надо приучаться к дёгтю, может, скоро настанет такое время, когда вы сочтёте честью для себя пожать руку честному негру!

Чарли тоже смотрел на девочку, но он не понимал, почему она так смущена. Наверно, Пат просто стесняется, оттого что в комнате так много незнакомых.

Он пришёл ей на помощь.

- Как хорошо, что ты зашла к нам, Пат! - сказал он, смущённо нагнув голову. - Я… видишь… я уже совсем выздоровел.

Пат кивнула ему и девочкам, как. будто только что их заметила.

- Раз ты просил, я не могла не придти, - сказала она с величием королевы. - Я всегда исполняю такие просьбы.

- Просил тебя придти? - переспросил Чарли с недоумением.

- Девочка, которой ты поручил протелефонировать мне, позвонила третьего дня и сказала, чтобы я пришла в субботу навестить тебя, - объяснила Пат. - Вот, видишь, я здесь…

И она посмотрела на Чарли с таким видом, как будто приносит ему величайшую жертву, за которую он должен благодарить её всю свою остальную жизнь. Однако мальчик вовсе не был склонен принимать жертвы.

- Послушай, это какая-то ошибка, - сказал он. - Я никому не поручал звонить тебе…

- Ах, так! - вспыхнула Пат. - Значит, я вовсе не приглашена сюда и ты не рад меня видеть?! Значит, по-твоему, я вру?

- Врёт! Врёт! Всё врёт! - азартно зашептала на ухо Нэнси Мэри. - Никто ей не звонил! Просто ей совестно стало, что она ни разу не была в больнице, вот она и притащилась сюда!

- Напротив, Пат, я очень рад, что ты пришла, - старался Чарли успокоить рассерженную девочку. - Я очень хотел тебя видеть… Только, честное слово, я никому не поручал звонить тебе.

- Тогда я пойду, - решительно двинулась к двери Пат. - Ты уже здоров, ты не звал меня, и я вовсе не хочу быть навязчивой…

Чарли широко раскинул руки:

- Никуда я тебя но пущу. У нас сегодня гости по случаю приезда дяди Джима, и мы всо очень просим тебя остаться. Вот и девочки просят тебя. Неправда ли, Нэнси, Мэри, вы очень рады, что пришла Пат и вы просите её остаться с нами?! Ведь так?

Девочки вняли его взволнованному голосу. Нэнси первая сказала приветливо:

- Ну, конечно, Пат, ты должна остаться с нами. И мама Чарли будет обижена, если ты уйдёшь до чая…

Патриция нерешительно скользнула взглядом по комнате. По правде сказать, ей очень ко хотелось так бесславно уходить после того, как она с таким трудом выбралась из дому. И мать непременно спросит, почему она рано вернулась. Но, с другой стороны, оставаться непрошенной в этом обществе?!

Впрочем, Чарли, наверное, лжёт… Конечно, звонили ей и просили придти по его поручению, но он стесняется девочек и потому не хочет признаваться. На этой мысли Пат окончательно успокоилась. К её величайшему облегчению, явились новые посетители и на этот раз даже белые. Правда, это не были настоящие лэди и джентльмены е Парк-авеню, к которым привыкла Патриция, а всего только Джой Беннет, близнецы Квинси и Василь со своими отцами, простыми рабочими, но всё-таки это были белые люди. И Пат осталась.

Салли внесла огромное блюдо дымящихся оладий, кувшины с патокой и пивом и позвала всех к столу.

- Ого, какое роскошное угощение! Не всякий день наш брат, безработный, может так полакомиться! - шутливо воскликнул Квин-си, маленький и беспечный с виду человек.

- Какие безработные? О чём вы говорите? - тревожно сдвинула брови Салли.

- Как какие?! Да вот мы с ним, - Квинси указал на Гирича. - Уже три дня гуляем. Хорошо ещё, что нас просто выкинули с завода, а не увезли на полицейской машине.

- Господи, что же это! - воскликнула Салли. - Значит, вы оба теперь остались без работы?!

- Подожди, дорогая, - вмешался молчавший до тех пор Джим Робинсон, - пускай наши друзья расскажут подробнее, что произошло с ними…

И при общем молчании Иван Гирич рассказал о том, что случилось три дня тому назад в обеденный перерыв на заводе. Он рассказал, как его и Квинси притащили в контору, как там их допрашивал не только Коттон, но и сыщик, которого, очевидно, вызвали специально для них. Потом их обыскали и нашли у Гирича карманный географический атлас, на котором стояло имя мистера Ричардсона. Сыщик и Коттон перемигнулись, забрали атлас и долго выспрашивали Гирича, в каких отношениях находится он с мистером Ричардсоном и известно ли ему, что Ричардсон ведёт коммунистическую пропаганду на заводах.

- Ну, я их послал к дьяволу и сказал, что этот атлас дал моему сынишке учитель в школе, о котором я знать ничего не знаю. Сынишка приносил мне обед и нечаянно оставил атлас, а я его подобрал, - рассказывал Гирич.

- Молодец, что нашёлся! - сказал Цезарь, ожесточённо пыхтя трубкой. - За Ричи и так идёт слежка, это я знаю. Не нужно, чтобы его имя лишний раз упоминалось в донесениях полиции…

Все присутствующие были подавлены рассказом Гирича. Разговор не клеился. Джим Робинсон курил папиросу за папиросой. В одну из длинных пауз за окном раздался звук, певуче-пронзительный, словно какой-то

одичалый индеец в девственном лесу сзывал на тризну своих соплеменников.

- Дядя Пост! - воскликнула Салли, бросаясь к двери.

Она выбежала на крыльцо и увидела знакомое оливковое чудовище, на сиденье которого торчал, как птица на жёрдочке, старый почтальон.

Почти тотчас же на крыльцо вышел и Джим Робинсон.

- Хэлло, старина! - приветливо помахал он рукой дяде Посту. - Ну и шикарный же у вас экипаж!

- Вам письмо, мистер Робинсон. Видать по марке - из России. Только я хотел вас предупредить: оно уже побывало кое у кого в руках… Имейте в виду. Я-то знаю, откуда оно вернулось к нам на почту и где путешествовало так долго. Жалею, что не успел перехватить его во-время!…

Джим Робинсон повертел з руках искусно заклеенное письмо с маркой, на которой был изображён московский Кремль.

- Хорошо умеют заметать следы, чорт возьми! - усмехнулся он. - Я вам очень благодарен, дядя Пост, за сообщение. Это очень важно.

Дядя Пост нагнулся к певцу.

- Теперь держи ухо востро, сынок, - зашептал он.

Джим невесело засмеялся.

- Ладно, - сказал он, - зайдите, дядя Пост, в дом выпить пивка.

Дядя Пост покачал белой головой. Нет, он: очень торопится. Адресаты Горчичного Рая ждут почту. И, повозившись, как обычно, со. стартёром, почтальон с грохотом покатил дальше.

Джим Робинсон тут же, на крыльце, проглядел письмо и ещё более задумчивый вернулся в дом.

Все выжидательно посмотрели на него.

- Вот, получил письмо из Советского Союза, - сказал он, помахивая белым листком. - Пишут мои русские друзья, сообщают последние новости. Пишут, что на главной улице в Москве расцвели сорокалетние липы, которые при мне только высадили. Мальчик,. сын моего приятеля - слесаря с Автозавода, - окончил с золотой медалью школу и теперь поступает в университет, на историческое отделение. А отец собирается вскоре поехать в санаторий, на берег Чёрного моря, отдохнуть, полечиться.

- Сын слесаря - в университет?!

- Слесарь - отдыхать у тёплого моря?! - прошелестело над столом.

- Расскажи нам, Джим, обо всём, - сказал Цезарь, здоровой рукой притягивая к себе певца. - Ты же видишь, нам прямо не терпится узнать самую настоящую правду!…

- Да, мистер Робинсон, расскажите!… Расскажи, Джимми! - раздались нетерпеливые голоса. - А то нас здесь пичкают чорт знает чем!

Джим Робинсон, высокий, с чуть опущенными усталыми плечами, прошёлся по комнате, задумчиво оглядел обращенные к нему лица чёрных и белых друзей.

- С чего же мне начать? - тихонько спросил он, обращаясь больше к самому себе. - Конгресс… Потом Москва… Россия… Русские люди…

И негритянский певец Джим Робинсон начал рассказывать этим детям Горчичного Рая о далёкой могучей стране, рассказывать правду, которую они слушали, как волшебную сказку.

Леса, возникающие в пустыне. Возрождённые из пепла города. Крестьянки, заседающие в парламенте. Фруктовые сады в городах. Упорство и вдохновение народа. Подземные дворцы метрополитена. Простые рабочие, обучающиеся в консерватории. В аудиториях университета - узбеки, русские, армяне, евреи, таджики; он не помнит их всех, помнит только, что все они настоящие друзья. Студенты получают денежную помощь от государства. А если ты заболеешь, то к тебе придёт врач и будет лечить тебя и бесплатно поместит в больницу. Детям отданы красивейшие сады и дворцы, к ним приезжают учёные, и артисты, и писатели, и каждый человек может выбирать тот путь в жизни, который ему больше нравится.

Постойте, ещё он вспомнил историю белокурой кудрявой девушки-проходчицы из шахты метрополитена. Он познакомился с ней и даже был у неё дома. Эта девушка, её зовут Таня, - она стала депутатом парламента, и к ней на приём ходят люди со всеми своими нуждами, и Таня учится, чтобы разбираться во всех вопросах жизни. А ещё он знавал на Украине простого маляра, который был губернатором целой области величиной с большой штат. И надо было видеть, как умно распоряжался он своим огромным хозяйством, как умело подбирал людей!…

Робинсон рассказывал сбивчиво, перескакивая с предмета на предмет, здесь не кончая, там вдаваясь в мельчайшие подробности, но видно было, что ему страстно хочется передать всем сидящим здесь, в этом доме, свою любовь и восхищение русскими людьми, их страной…

Нет, пусть не лгут вам здешние правители. Русские не хотят войны, и им не нужна Америка. Им достаточно просторно в своей собственной стране. Они строят города, и сажают сады, и учат детей - им вполне хватает дела у себя дома. Нет, русские люди не хотят войны, и он, Джим, клянётся в этом своей жизнью! Он был в сердце страны, и на юге, и на западе - всюду люди мирно трудились.

- А на Карпатах вы случайно не были? - дрожащим от волнения голосом спросил вдруг Иван Гирич.

- На Карпатах? Да, да, конечно, я был и на Карпатах и в Закарпатье, - сказал Джим. - Я был там в одном чистеньком, милом городке. Постойте, как же его название? - Джим торопливо пошарил в карманах. - Ага, вот записная книжка, тут у меня записано, - он развернул книжку. - Вот… Му-ка-чёв, - с трудом выговорил он незнакомое слово.

- Мукачёв?! Да то ж наше мисто! - закричал вне себя от волнения Гирич, переходя на украинский язык и не замечая этого. - Ва-силь, чуешь?! Вин був в Мукачёве!!!

- Чую, - отвечал Василь, тоже охваченный волнением.

- Ох, извините меня, мистер Робинсон! - спохватился Гирич, - Я совсем очумел от радости, да не молчите, расскажите нам, бога ради, о нашей родине! Ведь я родился на Верховине - рукой подать от Мукачёва!

- О, я очень рад, что могу вам рассказать о родных местах! - просиял Джим, - Там очень, очень хорошо. При мне строились целые новые селения, больницы, школы в сёлах. В долинах сажали апельсиновые и мандариновые деревья, разводили новые виноградники…

- Чуешь, Василь, мандариновые деревья? - снова воскликнул Гирич.

- Чую, - отвечал Василь.

Мальчик грудью навалился на стол и не сводил глаз с рассказчика.

- А в горах возле Мукачёва я встретил маленького пастушонка, которого отправили учиться в Ужгород, в музыкальную школу, потому что у него оказались большие способности и он хорошо играл на скрипке, - продолжал рассказывать Джим.

Если бы знал Джим Робинсон, какой огонь сыплет он в открытые раны этих людей! А может быть, он и знал, этот умный, знаменитый на весь мир человек, и нарочно растравлял раны, чтобы заставить людей действовать, бороться, добиваться своих прав?

По-разному слушали Джима Робинсона школьники. Боб и Вик Квинси, которые уже третий день сидели на голодном пайке, отдавали больше внимания оладьям, хотя и прислушивались к тому, что говорил певец. Патриция сидела, побледнев, вытянув тонкую шею, боясь пошевельнуться. Господи, куда она попала?! Оказывается, они не только чернокожие, но и коммунисты! Нэнси и Мэри даже не могли представить того, о чём рассказывал Джим Робинсон, так прекрасна была та страна, о которой он говорил, так непохожа на их собственное существование была жизнь этих далёких русских, и они слушали, затаив дыхание, и могли бы слушать так целую ночь.

- Вот где я стала бы поэтессой! - изредка вздыхала про себя Нэнси.

Василь внимал рассказу с особым, тревожным чувством. Для него это не было сказкой: страна, которая лежала далеко за океаном, была великой страной славян, к которой принадлежал он сам, близ которой родился он, и его отец, и дед. Сорваться бы с места и бежать, лететь в эту страну, жить там жизнью всего её народа!

Чарли слушал спокойно. Многое из того, что рассказывал Джим Робинсон, было уже знакомо ему по прежним рассказам дяди. Для него Россия, Советский Союз не был ни сказочной, ни отвлечённой, ни недоступной страной. Чарли твёрдо решил, что рано или поздно он побывает там.

Джим Робинсон рассказал о том, как он был в Москве на празднике 1 Мая. Это был праздник молодости, и девушки танцевали на украшенных гирляндами площадях. Сияло солнце, ветер шевелил алые флаги, а когда стемнело, мириады огней зажглись над городом и блистающим контуром обвили древние, тёмные башни Кремля. И было столько музыки, так певуч и полнозвучен был весь город, что певец почувствовал себя в родной стихии. Он шёл по улицам и пел вместе со всем народом, и со всех сторон тянулись к нему сотни дружеских рук, и незнакомые люди заговаривали с ним и старались выразить ему свой восторг и дружбу.

Джим вспоминал ещё и ещё. Глаза его блестели. Подошла Салли.

- Джим, - сказала Салли, - и у нас сегодня должна быть музыка. Помнишь, ты обещал нам петь. Но раньше мы послушаем нашего маленького друга - Василя, - и она ласково кивнула мгновенно покрасневшему мальчику.

Играть при нём, при этом знаменитом на весь мир певце?! Играть вот так, без всяких нот, на старой дедовской скрипочке?! Василь робко повёл глазами на отца, на Чарли… Но кругом уже хлопали крепкие рабочие ладони, кричали ребята, и Василь вышел из-за стола и взял скрипочку, завёрнутую, как ребёнок, в большой платок.

Всё затихло. Робкий, дрожащий первый звук, похожий на крик ласточки, вырвался из скрипки. За ним взлетел, внезапно окрепнув, второй, и вот уже певучие, нежные звуки рассыпаются, бегут, догоняют друг друга и вдруг взлетают все вместе и парят где-то высоко, где свободно гуляет ветер, где ходят прозрачные розоватые облака и грудь расправляется и дышит вольготно.

Глаза мальчика полузакрыты, длинные пальцы побелели в суставах: так крепко он держит смычок; блестит влажный лоб, пересохли губы. Какую песню - сладкую и незнакомую, но дорогую всем - играет Василь?

Последний звук, как последний вздох. Василь видит перед собой тёмное, озарённое внутренним огнём лицо.

- Спасибо тебе, мой мальчик, я получил такое огромное наслаждение! - бормочет Джим Робинсон, схватив тонкую, бледную руку. - У тебя душа большого музыканта, и ты будешь им, клянусь своей жизнью.

А кругом хлопают так, что вот-вот рухнут хрупкие стены домика, и отец Василя гордо смотрит на радостно смущённого сына.

- А теперь спой нам ты, Джим, - говорит Цезарь.

Джордж Монтье берёт припасённую заранее гитару. Тёмные пальцы пробегают по струнам. Раздаётся мягкий, бархатистый аккорд. Робинсон выходит на середину комнаты.

Но в этот момент распахивается дверь и в комнату входит новый гость.

- Мистер Ричардсон! - восклицает радостно Салли и спешит навстречу гостю.

- Джим, это мистер Ричардсон, учитель Чарли, наш друг…

Ричи жмёт ей руку и кланяется Джиму.

- К сожалению, мэм, я уже больше не учитель, - говорит он просто. - Сегодня, в полдень, меня уволили…

Кто-то громко ахает. Кто-то вскрикивает. Кто-то со стуком опускает на стол сжатые кулаки.

Патриция Причард, пользуясь тем, что все заняты учителем, даже Чарли не обращает на неё внимания, проскальзывает к дверям. Скорей, скорей уйти, с неё довольно! Сейчас здесь разразится буря - и тогда не поздоровится ни мистеру Милларду, ни мистеру Сфикси, всем тем, кто выгнал из школы Ричи. Она не понимает, за что выгнали Ричи, он довольно милый преподаватель… Но, вероятно, «большой босс» лучше знает, почему Ричи не следует держать в школе. Вот он ворвался сюда, к этим неграм, как в свой собственный дом, и здоровается за руку с Салли и с певцом, как с равными. А они, эти негры, - настоящие красные. Теперь Патриция своими ушами слышала, что они говорят и как расхваливают Советскую Россию.

С такими мыслями Патриция Причард потихоньку выбралась на крыльцо.

Было уже совсем темно. Несколько фонарей и свет, идущий из лавчонки напротив, слабо освещали дорогу и тротуар.

И вдруг Патриция увидела стоящую у тротуара, напротив, машину. Она смутно угадала знакомые очертания автомобиля, в котором её мать ездит на ферму Милларда за свежими яйцами и творогом для самого «босса». Патриция содрогнулась. И почти тотчас же из автомобиля раздался хорошо знакомый, железный голос:

- Патриция, я тебя вижу. Подойди сюда, Патриция!

Ватными ногами Пат пересекла улицу и подошла к автомобилю.

Мать сидела за рулём в своей неизменной шляпке, похожей на шпиндель, и в серых перчатках, которые она надевала, управляя машиной:

- Садись.

Девочка покорно уселась.

- Когда мне сказали по телефону, что моя дочь отправилась к мальчишке-негру, что она забыла всякий стыд и всякие приличия, я не поверила, - начала миссис Причард повествовательным тоном. - Всё же я решила самолично проверить и убедиться, что всё это ложь и гнусный поклёп на мою дочь. Я бросила приготовление торта и салата и

приехала сюда. При мне в дом вошло несколько негров и белых самого низкого положения. Но я всё-еще не верила, что среди этих людей может находиться моя дочь. И вот сейчас я убедилась, что это так. Миссис Причард сделала эффектную паузу и полюбовалась произведённым впечатлением Дочь сидела, опустив голову, дрожа.

- Завтра же я поговорю с Салли Робинсон. Она должна внушить своему мальчишке, что он не пара моей дочери. Он не смеет приглашать в гости Патрицию Причард, как какую-нибудь черномазую девочку.

- Ма, они меня не приглашали… - робко заикнулась Пат. - Честное слово, ма!…

- Что?! Ты хочешь. сказать, что сама, по собственной инициативе побежала к этому мальчишке, забыла свой долг, оставила мать и её гостей и отправилась в этот чёрный дом?

- Нет, нет, ма, я не сама, - защищалась Пат. - Мне кто-то позвонил, я не знаю, кто,. и мне сказали, что Чарльз просит меня придти. Но меня обманули…

- Значит, тебя обманом завлекли в этот дом? - казалось, миссис Причард очень обрадовалась. - Так, так, очень хорошо… Негры обманом заманивают к себе белых девочекГ Хорошо. Всё это будет доложено, кому следует. Пускай все знают! Я больше не потерплю этого!

Дочь заплакала.

- Почему ты плачешь? Они тебе что-нибудь сделали?! Обидели тебя? - бурно набросилась на неё мать. - Говори скорей, что там происходило, у этих Робинсонов?…

- Нет, ма, меня не обижали… И там… там ничего но происходило… Просто, там разговаривали… Говорили о Советах… о России… - сквозь слёзы выговаривала Пат. - Дядя Чарльза получил оттуда письмо…

- Вот оно что… - миссис Причард призвала на помощь всё своё хладнокровие. - Патриция Причард, ты попала в самый центр коммунистов, - объявила она торжественно. - Ты обманула свою мать и будешь пожинать теперь плоды своего преступления.

Патриция зарыдала. Миссис Причард зажгла фары, и автомобиль, злобно блестя глазами, побежал прочь из Горчичного Рая, торопясь к замку «большого босса».

(Продолжение следует.)